Парк
— Что-то я не в настроении готовить ужин, — сказала мама.
Они были втроем — Парк, его мама и Элеанора. Сидели на диване и смотрели «Колесо фортуны». Отец уехал на охоту и должен был появиться лишь поздно ночью, а Джош свалил к друзьям.
— Я могу разогреть пиццу, — сказал Парк.
— Или съездим в пиццерию, — откликнулась мама.
Парк покосился на Элеанору; он не знал, разрешается ли ей это. Она сделала большие глаза и пожала плечами.
— Да, — сказал Парк, ухмыляясь. — Поехали в пиццерию.
— Если честно, мне лень, — заявила мама. — Но вы с Элеанорой съездите.
— Хочешь, чтобы я сел за руль?
— Конечно, — сказала мама. — А что, боишься?
Дожили. Теперь собственная мать называет его трусишкой.
— Нет. Я поведу. Хочешь пиццу? Мы можем тебе купить.
— Да нет, я не очень голодная, — сказала мама. — А вы давайте. Поужинайте. Сходите в кино или еще куда.
Элеанора и Парк разом уставились на нее.
— Ты уверена? — спросил Парк.
— Ну да. В кои-то веки весь дом будет мой.
Мама сидела дома целыми днями, но Парк решил не спорить. Они с Элеанорой встали с дивана. Осторожно. Словно ожидая, что мама скажет: «С первым апреля!» — пусть с первого апреля и прошло две недели.
— Ключи на вешалке, — сказала она. — Передай мой кошелек.
Мама достала двадцать долларов, потом еще десять.
— Спасибо, — сказал Парк, все еще не веря. — Так мы пойдем?..
— Пока нет. — Мама посмотрела на одежду Элеаноры и нахмурилась. — Элеаноре нельзя идти в таком виде.
Если бы они носили одинаковый размер, мама, пожалуй, тут же засунула бы Элеанору в мини-юбку из вареной джинсы.
— Но я всегда в таком виде, — возразила Элеанора. На ней были армейские штаны — чуть великоватые — и мужская рубашка с коротким рукавом поверх лиловой водолазки. Парк считал, что она выглядит отлично. В самом деле: он полагал, что она восхитительна. Но если он это скажет, Элеанора его засмеет.
— Давай я хотя бы уложу тебе волосы, — сказала мама. Она утащила Элеанору в ванную и принялась вынимать «невидимки» из ее волос.
Парк встал в дверном проеме, наблюдая за процессом.
— Мне не по себе, когда ты на это смотришь, — сказала Элеанора.
— Чего я тут еще не видел?
— Парк, возможно, поможет мне сделать прическу тебе на свадьбу, — сказала мама.
Элеанора и Парк разом уставились в пол.
— Я подожду в гостиной, — сказал Парк.
Через несколько минут все было готово. Волосы выглядели идеально; каждый завиток — произведение искусства. Губы — розовые и блестящие. Парк был уверен, что у них вкус земляники…
— Ну вот, — сказала мама, — теперь идите. Развлекайтесь.
Подойдя к импале, Парк открыл для Элеаноры дверцу.
— Я сама способна открыть дверь! — заявила она. И пока Парк обходил машину, она нагнулась и открыла дверь для него.
— Куда поедем?
— Не знаю. — Она сползала вниз по своему креслу. — Давай просто уедем из квартала? У меня такое чувство, что я лезу через Берлинскую стену.
— О… — сказал Парк. — Да. — Он завел машину и покосился на Элеанору. — Пригнись ниже. Твои волосы светятся в темноте.
— Спасибо.
— Ты знаешь, о чем я.
Он поехал на запад. На востоке не было ничего, кроме реки.
— Не езди к «Рельсу», — сказала она.
— Куда?
— Поверни здесь.
— Ладно…
Парк посмотрел на нее. Элеанора скорчилась на полу. Он рассмеялся.
— Не смешно.
— Вообще-то смешно. Ты сидишь на полу, а я веду машину только потому, что отца нет в городе.
— Твой папа хочет, чтобы ты водил. Все, что тебе нужно — это научиться водить механику.
— Я уже умею.
— Тогда в чем проблема?
— Во мне, — сказал он, чувствуя раздражение. — Эй, мы уже выехали из квартала. Можешь ты теперь сесть нормально?
— Я сяду, когда доедем до 24-й улицы.
Возле 24-й улицы Элеанора села в кресло, но молчала до 42-й.
— Куда мы едем? — спросила она.
— Не знаю. — Парк и правда не знал. Он имел представление, как доехать до школы и до центра города. Но и только. — А куда ты хочешь?
— Не знаю, — сказала она.
Элеанора
Ей хотелось поехать к Источнику Вдохновения. Но он, насколько она знала, существовал лишь в «Счастливых днях».
И не может же она сказать Парку: «Эй, куда вы, ребята, ездите, когда хотите ото всех смыться и устроить свиданку?» Что он о ней подумает? И что, если он знает ответ?..
Элеанора очень старалась не показывать, как ее восхищают водительские навыки Парка, но всякий раз, когда он перестраивался в другой ряд или проверял зеркало заднего вида, ее охватывал почти экстатический восторг. Он мог с тем же успехом закурить сигарету или заказать скотч: он казался ей сейчас таким взрослым…
Элеанора не имела и ученических прав. Даже ее маме не позволялось водить машину, так что о правах Элеаноры можно было и не заикаться.
— Нам обязательно ехать куда-нибудь? — спросила она.
— Ну, куда-то да придется поехать, — отозвался Парк.
— Но мы непременно должны что-нибудь делать?
— В каком смысле?
— Можно просто поехать куда-нибудь, чтобы побыть вместе? Куда люди ездят, чтобы побыть вместе. Необязательно даже выходить из машины.
Парк покосился на нее, потом оглянулся назад, нервно осмотрев дорогу.
— Ладно, — сказал он, — ладно. Тогда давай… — Он заехал в парковочный лот и развернулся. — Поедем в центр.
Парк
Они вышли из машины. В центре Парк хотел показать Элеаноре «Drastic Plastic», и «Antiquarium», и все прочие музыкальные магазинчики. И она никогда не была в Олд-Маркет — единственном квартале Омахи, где было на что посмотреть.
По центру болтались компании ребят. Многие из них выглядели экзотичнее, чем Элеанора. Парк отвез ее в свою любимую пиццерию. А потом в свое любимое кафе-мороженое. И в любимый магазин комиксов.
Парк делал вид, что у них настоящее свидание — пока не вспомнил, что так оно и есть на самом деле.
Элеанора
Парк весь вечер держал ее руку, словно был ее парнем.
Потому что он и есть твой парень, балбеска, повторяла она себе.
Этот факт вызывал явное неудовольствие у девушки, работавшей в музыкальном магазинчике. У нее было по восемь дырок в каждом ухе, и она, несомненно, полагала, что Парк — клевый чувак, высший сорт. Она уставилась на Элеанору с видом: «Ты это серьезно, подруга?» А Элеанора вернула ей взгляд вида: «Точняк».
Они прогулялись по всем улицам в торговом районе, а потом пошли в парк. Элеанора даже не знала, что он существует. И не думала, что жить в Омахе может быть так круто. И, по мнению Элеаноры, все это сделал Парк. Мир вокруг него изменялся, становясь чудесным местом.
Парк
В итоге они очутились в Центральном парке (версия Омахи). Элеанора никогда прежде тут не бывала. И пусть было мокро, грязно и холодно — она то и дело твердила, как здесь прекрасно.
— О, гляди, — сказала она, — лебеди!
— Я думаю, это гуси.
— Ладно, но это самые красивые гуси, каких я видела.
Они сели на одну из парковых скамеек и смотрели на гусей, расположившихся на берегу искусственного озерца. Парк обнял Элеанору за плечи, и она привалилась к нему.
— Давай и дальше так делать? — сказал он.
— Что?
— Приезжать сюда.
— Ладно, — отозвалась Элеанора. Она не сказала, что сперва ему придется научиться водить механику. За что Парк был ей очень благодарен.
— И мы можем вместе пойти на выпускной, — прибавил он.
— Что? — Элеанора приподняла голову.
— Школьный выпускной. Ну, знаешь, выпускной бал.
— Я знаю, что такое выпускной. Но зачем нам туда идти?
Затем, что Парку хотелось увидеть Элеанору в красивом платье. Затем, что он хотел помочь маме уложить волосы Элеаноры…
— Затем, что это выпускной.
— И это тупо.
— С чего ты взяла?
— Потому что тема такова: «Я хочу знать, что такое любовь».
— Не такая плохая песня.
— С ума сошел? Это же «Foreigner».
Парк пожал плечами и распрямил один из ее локонов.
— Я знаю, что выпускные балы довольно тупые, — сказал он. — Но потом нельзя вернуться назад и повторить. У тебя только один шанс.
— На самом деле три.
— Ладно. Пойдешь на выпускной бал со мной в следующем году?
Элеанора рассмеялась.
— Да, — сказала она, — а как же! На следующий год. У моих друзей — мышек и птичек будет куча времени, чтобы соорудить мне платье. Сто пудов. Да. Давай пойдем.
— Ты думаешь, это невозможно, — сказал он. — А вот увидишь. Или я тоже никуда не поеду.
— По крайней мере до тех пор, пока не научишься водить механику.
Временами она была такой язвой!
Элеанора
Выпускной. Точно. Он ведь будет.
Сколько потребуется уловок, чтобы проскользнуть мимо матери!.. Сама мысль об этом потрясала воображение.
Однако теперь, когда Парк пригласил ее, Элеаноре казалось, что все может получиться. Она скажет маме, что идет с Тиной (старая добрая Тина). А собираться можно дома у Парка. Его маме это понравится. Вот только как быть с платьем?..
Бывают ли выпускные платья ее размера? Или придется покупать его в отделе, где затариваются матери невест? И еще нужно будет ограбить банк. Кроме шуток. Даже если сто долларов свалятся с неба, Элеанора ни за что не потратит их на такую ерунду, как выпускное платье.
Она купит новые кроссовки. Или приличное белье. Или магнитофон.
На самом деле она, вероятно, просто отдаст их маме.
Выпускной бал. Эх!
Парк
Согласившись пойти с ним на выпускной в следующем году, Элеанора согласилась также отдать ему первый танец и сопровождать его на вечеринке по поводу вручения премии Американской киноакадемии и на всех прочих и любых балах, куда он только получит приглашение.
Она так ржала, что гуси разорались.
— Давай-давай, гогочи, — сказала Элеанора. — Думаешь, можешь напугать меня своим прекрасным лебединым видом? Обломись, я не из таких девчонок.
— К счастью для меня, — пробормотал Парк.
— Почему к счастью?
— Не бери в голову. — Парк уже жалел, что сказал это. Он пытался выглядеть остроумным и самодовольным. Но вовсе не стремился обсуждать, как так вышло, что он понравился Элеаноре.
Элеанора спокойно взглянула на него.
— Из-за тебя эта гусыня считает меня пустоголовой дурочкой.
— Я думаю, это гусак, разве нет? — отозвался он. — Самец же называется гусак?
— Точно. Гусак. Ему идет. Милый мальчик… Итак, почему это такое счастье для тебя?
— Потому что, — сказал он — так, словно оба слова причиняли боль.
— Потому что почему?
— А может, это мое дело?
— Я думала, что могу спросить тебя о чем угодно. Так потому что почему?
— Из-за моей прекрасной внешности стопроцентного американца. — Парк провел рукой по волосам, созерцая грязь под ногами.
— Ты намекаешь, что плохо выглядишь?
— Я не хочу это обсуждать. — Парк потер шею сзади. — Может, поговорим о выпускном?
— Напрашиваешься на комплименты? Хочешь услышать, какой ты классный?
— Да нет, — сказал он. — Я говорю вещи, которые в общем-то очевидны.
— Ничего не очевидно. — Элеанора повернулась на скамейке, сев лицом к Парку, и потянула его за руку.
— Никто не считает азиатских парней классными, — наконец сказал Парк, отведя взгляд. — Не здесь, по крайней мере. В Азии, я уверен, у них все в порядке.
— Это неправда, — возразила Элеанора. — Посмотри только на своих родителей.
— Азиатские девушки — другое дело. Белые парни считают их экзотичными.
— Но…
— Ты пытаешься спорить с суперклассным азиатским парнем. Можешь доказать, что я неправ? Полагаю, нет. Я думаю об этом всю свою жизнь.
Элеанора скрестила руки на груди. Парк уставился на озеро.
— А как насчет того старого фильма? — сказала она. — Про парня-каратиста…
— Ты имеешь в виду «Кунг-фу»?
— Ну да.
— Тот актер был белым. А его герой был монахом.
— А как насчет…
— Да нету ничего, — сказал Парк. — Возьмем «МЭШ». Дело происходит в Корее, и врачи иногда западают на корейских девушек, так? А вот медсестры не тратят свои выходные на то, чтобы сбежать в Сеул и пофлиртовать с корейцами. Азиатские девушки экзотичные, а парни — похожи на девушек.
Гусак все еще орал на них. Парк взял горсть тающего снега и, не целясь, швырнул в сторону гуся. Парк по-прежнему не осмеливался взглянуть на Элеанору.
— Ладно, а причем тут я? — сказала она.
— При том, что ты со мной.
— Слушай… — Она взяла его за подбородок и заставила повернуть к ней голову. — Я не… Я вообще не понимаю, что это значит — то, что ты кореец.
— Кроме очевидного?
— Да, — сказала она, — именно. Кроме очевидного.
А потом поцеловала его. Парку нравилось, когда Элеанора целовала его первой.
— Я смотрю на тебя, — сказала она, наклонившись ближе, — и не знаю, почему ты кажешься таким классным. Потому ли, что ты кореец или нет, но уж точно не вопреки этому. Я просто считаю тебя классным. И клевым. И отличным. Просто думаю: какой же Парк все-таки классный.
Парку нравилось, когда Элеанора произносила его имя.
— Может, мне и правда нравятся корейские парни? — продолжала она. — Точно не знаю.
— В таком случае хорошо, что я единственный корейский парень в Омахе, — отозвался он.
— И хорошо, что я не зацикливаюсь на этой ерунде.
Было холодно и, похоже, поздно — Парк не носил часов.
Он встал и помог Элеаноре подняться. Держась за руки, они побрели через парк к машине.
— Я даже не знаю, что значит быть корейцем… — сказал он.
— Ну, а я не знаю, что значит быть датчанкой и шотландкой, — ответила она. — Это важно?
— Думаю, да. Потому что это первый признак, по которому люди меня оценивают. Самое главное.
— Послушай-ка. Самое главное — то, что ты классный. И обалденный.
Парк ничуть не возражал против слова «обалденный».
Элеанора
Они оставили машину в дальнем конце Олд-Маркета. К тому времени как они вернулись, парковочный лот оказался почти пуст. Элеанора снова почувствовала нервозность и азарт. Возможно, все дело было в машине.
Снаружи импала не выглядела вульгарно — не то что какой-нибудь устланный коврами лимузин или типа того, но внутри… тут совсем другая история. Переднее сиденье было размером с кровать Элеаноры, а от заднего веяло романами Эрики Йонг; оно словно предвкушало то, что может произойти.
Парк открыл для нее дверь и обежал машину, чтобы залезть внутрь.
— Не так поздно, как я думал, — сказал он, взглянув на часы на приборной панели. Половина девятого.
— Да… — ответила она. И положила руку на сиденье между ними. Она попыталась сделать это словно бы между прочим, но намек вышел вполне прозрачным.
Ладонь Парка легла поверх ее руки.
Такой уж это был вечер. Всякий раз, когда Элеанора косилась на Парка, она ловила его взгляд. Стоило ей подумать, не поцеловать ли его — он закрывал глаза.
«Теперь он читает мои мысли», — думала Элеанора.
— Хочешь есть? — спросил он.
— Нет.
— Ладно.
Он убрал руку и вставил ключ в зажигание. Элеанора ухватила его за рукав прежде, чем он успел завести мотор.
Парк выронил ключи и — единым движением — повернулся к ней и сгреб в объятия. Именно так. Сгреб. Он всегда оказывался сильнее, чем ожидала Элеанора.
Если бы кто-нибудь взглянул на них сейчас — а это было нетрудно при отсутствии тонированных стекол, — он решил бы, что Элеанора и Парк занимаются подобными вещами постоянно. И не поверил бы, что они делали это только однажды.
Но на сей раз все было иначе.
На сей раз они двигались вперед не маленькими осторожными шажками, точно в игре «Мама, можно?». И не начали с поцелуев. Делать все по порядку было слишком долго. Элеанора задрала рубашку Парка и залезла к нему на колени. А Парк все сильнее прижимал ее к себе, хотя ближе уже было некуда.
Элеанора была зажата между Парком и рулем, и когда он сунул руку ей под рубашку, она спиной нажала на гудок. Оба подскочили, и Парк нечаянно укусил Элеанору за язык.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Да, — сказала она, радуясь, что Парк не отдернул руку. Язык, кажется, не кровоточил. — А ты?
— Да…
Он тяжело дышал, и это было чудесно.
«Я сделала это с ним», — подумала она.
— А тебе не кажется… — начал Парк.
— Что?
Возможно, он полагал, что им следует остановиться.
«Нет, — подумала она. — Нет, не кажется. Не кажется, Парк».
— Тебе не кажется, что тут немного тесновато? Может, переберемся на заднее сиденье?..
Элеанора вывернулась из объятий Парка и скользнула на заднее сидение. Боже, оно было огромным. Просто гигантским.
Миг спустя Парк оказался сверху.
Парк
Элеанора лежала под ним, и это было потрясающе. Гораздо лучше, чем ожидал Парк. А ожидал он, что это будет словно рай, плюс нирвана, плюс та сцена из «Вилли Вонки», где Чарли начинает летать. Парк тяжело дышал, ему не хватало воздуха.
Неужели Элеаноре так же хорошо, как ему? Это казалось невозможным… но взгляните только на ее лицо. Она выглядела, словно девушка из клипа Принца. Если Элеанора чувствует то же, что и он, смогут ли они когда-нибудь остановиться?..
Парк стянул с нее рубашку.
— Брюс Ли, — прошептала Элеанора.
— Что? — К чему это она? Руки Парка похолодели.
— Суперклассный азиатский парень. Брюс Ли.
— О!.. — Парк засмеялся. Он ничего не мог с собой поделать. — Ладно. Я организую тебе Брюса Ли.
Элеанора выгнула спину, а Парк закрыл глаза. Он никогда не сможет насытиться ею.