Хижина, крытая соломой, пряталась в лесу, со всех сторон окружавшем Момидзияму. Узкая дорожка, петляя между соснами, подходила к самым дверям, которые вели в прихожую, заполненную метлами, ведрами, половыми тряпками, мылом, свечами, лампами, благовонными палочками. Вещи лежали на полках. Далее находилась комната с чистым, покрытым татами полом, очагом для приготовления пищи, корытом для мытья, грубо сколоченным шкафом для одежды и маленьким окном, обращенным в лес. Вот и все, что было необходимо настоятельнице для жизни и работы.

Сидя посреди комнаты на коленях, Аои аккуратно разворачивала кимоно, которые прошлой ночью дал Сано. От нее требовалось установить личность пропавшей свидетельницы, таинственной женщины, исчезнувшей из храма Дзодзё после убийства монаха. Пальцы Аои подрагивали в тревожном предчувствии. Нужно помочь сёсакану собрать улики против канцлера Янагисавы. Если не удастся, они с Сано потеряют шанс на свободу и счастье.

Аои расстелила кимоно на полу перед собой, но не стала их рассматривать. Она долго сидела неподвижно, пока все в глазах не поплыло. Затем она медленно и глубоко задышала. Она до отказа наполняла легкие воздухом и полностью опустошала. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. В помощь она призывала дух отца. Она представила родное суровое лицо, вспомнила тихую речь: «Аои, специальное дыхательное упражнение очищает тело и кровь ниндзя. Оно успокаивает разум и концентрирует внимание».

Вскоре Аои начала подрагивать. В ушах у нее, преодолев время и пространство, зазвучал голос отца:

— Напуганные чужаки называют умения ниндзя черной магией. Но это не магия. Это энергия, которая живет в каждом человеке. Только мы знаем, как ее извлечь.

Спиралеобразный поток энергии, отнюдь не черный, вырвался из центра души Аои. Она увидела его как глубокую, бурливую реку, наполненную светящимися живыми существами. Аои услышала рев волн, разбивающихся о берег ее сознания. Борясь с течением, способным унести в хаос и безумие, Аои соединила ладони. Пальцы начали автоматически перекрещиваться, образуя замысловатые фигуры.

«Многие самураи при виде, как их противники-ниндзя выполняют это упражнение, падали замертво от страха. Пользуйся чужим страхом, как любым другим оружием, — учил отец. — Но помни, изменение позиции рук — это не злое колдовство, а безмолвное пение, мануальная мантра, способ взять под контроль, сфокусировать и направить в нужное русло энергию».

Благодаря манипуляциям река, бушевавшая в Аои, успокоилась. Аои поплыла в холодном, бодрящем пространстве повышенного чувственного восприятия. Она уловила запах дыма от горящих в городе домов, услышала, как тает снег в далеких горах. Она ощутила вкус Сумиды, пахнущей рыбой, и каменную тяжесть собственной одежды. Последняя фигура из пальцев отправила лишние образы на задворки разума.

— Теперь ты готова, дочь моя, — произнес отец.

Аои взяла первое кимоно. Белые журавли, снежинки и зеленые сосновые лапы отпечатались в памяти, блестящая малиновая основа вызвала слезы. Аои погладила ткань и чуть не потеряла сознание от сладостного удовольствия: шуршание шелка, миллионы выступов крошечных стежков опьяняли. Аои ощупала каждый миллиметр кимоно в поисках потертостей там, где тело и ткань соприкасались. С фантастической ясностью она увидела крошечные частицы, прилипшие к вороту, манжетам, подолу. Ей удалось обнаружить длинный черный волос, она помяла его, понюхала, подержала на языке.

Поднеся кимоно к лицу, Аои зажмурилась и принялась впитывать запахи духов, пота, интимных выделений. Вкус дополнил информацию, которую дали зрение, обоняние, осязание и слух. Аои отложила кимоно в сторону. От напряжения всех чувств сердце глухо стучало. Несколько мгновений Аои отдыхала, затем исследовала серое кимоно в цветах и травах.

Закончив процедуру, Аои легла на спину и закрыла глаза. Постепенно энергетический поток ослабел. Сердцебиение замедлилось, дыхание выровнялось, тело перестало подрагивать. Аои открыла глаза. Мир вернулся в свое обычное состояние, сравнительно тихое и бесцветное.

Послышались шаги. Аои села.

— Входи, — сказала до того, как в дверь постучали. Настоятельница ибез транса определила: явилась та, за кем она посылала.

Молодая служанка вошла в комнату на коленях и поклонилась. Крошечная женщина с приятным лицом и отменной выдержкой, она была лучшим агентом в шпионской сети замка. Ее любили и ей доверяли как товарки, так и начальники.

— Жду ваших приказаний, госпожа.

— Я хочу знать, кому это принадлежит. — Аои указала на кимоно. — Покажи их во дворце.

Кого еще расспрашивать о таинственной свидетельнице, как не дам из замка, вращающихся в узком кругу, страдающих от безделья и живущих городскими сплетнями и новостями о модах, которые приносят мужчины и слуги?

— Женщина, которую я ищу, ушла в храм Дзодзё, чтобы стать монахиней, но, возможно, вернулась домой.

Изложив факты сёсакана, Аои дополнила их собственными, только что добытыми сведениями:

— Богатая простолюдинка. Муж, похоже, торгует рисом. Несчастна оттого, что у мужа есть любовница.

О финансовом положении незнакомки говорило качество кимоно, о социальном — мелкая рисовая шелуха в швах, ее было слишком много для жены самурая, которой нет нужды заходить на кухню, но вполне достаточно для жены лавочника. Еще Аои уловила ауру отвергнутого сердца.

— Полная, лет за сорок, страдает насморком и кашлем.

О габаритах свидетельствовали растянутые швы кимоно, легкая изношенность его на бедрах, ягодицах и груди, о возрасте — кислый запах женщины, не способной больше рожать, о хворях — солоноватый привкус засохшей мокроты.

— Она очень старается выглядеть молодой и красивой. Чересчур красится.

Слова Аои подтверждали частицы белой пудры и пятна румян на кимоно, их яркая пестрая расцветка, более подходящая для девушки, и волос, выкрашенный в черный цвет.

— Мне нужно имя и адрес этой женщины. Доложишь до захода солнца.

— Хорошо, госпожа. — Служанка взяла кимоно, поклонилась и выскользнула из комнаты.

Аои задумчиво проводила ее взглядом: «Молода, но сообразительна и послушна. Достаточно осторожна, чтобы не выказывать чувства одиночества и тоски по дому, как когда-то делала я. Она станет мне столь же удачной заменой, как я — Митико...»

Аои резко встала и вышла из хижины, прихватив метелку и совок для мусора. Она заспешила через заросли к храму, словно хотела убежать от себя. Любовь разрушила оборону, тщательно выстроенную после гибели Фусэя Мацугаэ, сделала Аои уязвимой для уколов совести и ностальгии.

Аои не могла отмахнуться от связи с Сано как от мимолетной уступки сладострастию, не могла притвориться, будто их сотрудничество основано только на совпадении интересов — на его желании выслужиться перед сёгуном и ее стремлении уничтожить Янагисаву. Их близость стала неотъемлемой частью ее мечты о счастье.

Обойдя храм, Аои ступила на дорожку, выложенную каменными плитами. Дорожка вела в небольшой сад, к цветущим вишням, красиво подстриженным кустам и цветочным клумбам. Аои принялась усердно скрести грязь, подметать камешки и опавшие лепестки, убирать сломанные ветки.

Испарина покрывала лицо. Солнечный свет слепил глаза. Запах влажной земли и резкий аромат соснового леса переполняли легкие. Аои поддалась обаянию теплого весеннего дня. Руки стали двигаться медленнее. Она погрузилась в мечты, где смешалось прошлое и настоящее.

Родная деревня. Аои стоит на любимом месте, на склоне горы. Ветер треплет волосы. В душе мир и покой. Воспоминание о прошлой ночи заставляет тело петь от страсти. А вот Сано, рядом, на взгорье. Условности, налагаемые бусидо и должностью, чудесным образом слетели с него. По-самурайски выбритое темя заросло. Сано без мечей, без гербов Токугавы. Аои замирает от радости. Сано так похож на ее отца. Не чертами лица, но выражением достоинства и честности.

Они смотрят друг на друга. Сано не улыбается. И она тоже. Они не обнимаются. Ни малейшего касания. Вырвавшись из стен замка, освободившись от плена, они вместе идут к вершине горы, к общему будущему, смутному в деталях, но обещающе светлому. Аои счастлива.

Особое чутье, бдящее даже тогда, когда мозг занят мечтами, засекло приближение зла. Вмиг сон Аои испарился. Кожа начала зудеть, ноздри затрепетали. Мышцы стали медленно напрягаться, готовясь унести Аои в убежище. По жилам побежали древние эликсиры страха и агрессивности. Опасность неслышно подкрадывалась, словно хищник, выследивший добычу. Аои опознала хищника по ауре. Страх сменился ужасом. С затравленным видом она опустилась на колени, склонив голову, держа совок и метелку и лихорадочно соображая, куда бы спрятаться.

Некто вступил в радиус действия обычных чувств. Аои услышала мягкие шаги и шелест атласного кимоно, уловила аромат масла для волос и запах мужского пота. Он остановился невдалеке от нее — туча среди ясного неба.

— Продолжай работать. Не поднимай головы, — приказал канцлер Янагисава.

Аои уткнулась взглядом в землю и замахала метелкой, не столько из послушания, сколько из нежелания встретиться с ним глазами. Почему он пришел к ней вот так, не таясь, когда его любой может увидеть? Неужели узнал об ее измене? Нужно срочно предупредить семью об опасности. И Сано, который в этот самый момент занят сбором улик против канцлера.

Хрустнула вишневая ветка. Янагисава засопел. Наслаждение цветочным ароматом во время прогулки по храмовому саду — попытка скрыть их встречу.

— Что ты имеешь сообщить о ходе расследования сёсакана Сано?

Аои привела в порядок мысли.

— Вчера Сано беседовал с Тюго Гишином и Мацуи Минору. — Если не она, так другой шпион расскажет это Янагисаве. Нельзя допустить, чтобы канцлер усомнился в ее способностях и лояльности.

— Ему удалось найти улики против этих подозреваемых?

Она заметила тревожную нотку в ровном голосе. Значит, подозрения Сано справедливы? Аои очень захотелось прочесть правду в глазах Янагисавы. Однако вместо того чтобы поднять взгляд, она принялась собирать в совок мусор.

— Нет, досточтимый канцлер, — ответила невозмутимо.

Он помолчал.

— Ты встречалась с Сано прошлой ночью?

— Да, досточтимый канцлер. — Слуги Сано знали, что она принесла его прошлой ночью домой и осталась у него до рассвета. Кроме того, те, кто напал на Сано, могли ее узнать. Она должна быть настолько правдивой, насколько возможно.

— Как он выглядел?

Ему известно о нападении, поняла Аои по ускорению его пульса, который ощущала как легкие толчки у себя в ушах.

— Он был сильно избит, — осторожно доложила она. — Я обработала ему раны. Выслушала его жалобы. И ушла, когда он заснул.

— Ладно. Он еще больше доверился тебе.

Удовлетворение в голосе Янагисавы обдало Аои холодом. Канцлер входит в число подозреваемых. Он хочет прекратить расследование. Не он ли приказал напасть на Сано? Не это ли доказательство его вины?

— А как здоровье нашего инвалида сегодня? — Смешок Янагисавы напомнил Аои мягкое одеяло, утыканное железными иглами. — Надеюсь, он в постели и там проведет остаток своей жалкой жизни?

Аои захотелось солгать, что тело и дух Сано сломлены, что расследование закончено, — все что угодно, только бы Янагисава оставил их в покое и дал им время его уничтожить. Но она не смела рисковать.

— Нет, досточтимый канцлер, — промолвила Аои, сильнее ненавидя роль шпионки, потому что отреклась от гнусного ремесла. — Сано — сильный мужчина. Вдобавок ему повезло, бандиты его не покалечили. С утра он был настолько здоров, что покинул замок для беседы с очередным подозреваемым. Женщиной по имени Отама.

Кимоно Янагисавы громко зашуршало: канцлер забегал взад-вперед. От холодного ветерка у Аои проступили мурашки. Незримая сеть накрыла сердце, шелковые нити стискивали, резали. Аои опустила метелку и совок, она больше не могла притворяться, будто работает, она знала заранее, что скажет канцлер.

— Именно этого я и боялся. Мало кормить Сано обманом, портить его отношения с сёгуном и угрожать ему бесчестьем. Он не отступится. Он чересчур усерден при исполнении служебных обязанностей. Он невосприимчив к боли. Ему слишком везет, и он не заботится о самосохранении. Если он допросил Тюго, Мацуи и Отаму, то он на пути к истине. Его необходимо остановить.

Янагисава прекратил мельтешение, но злоба, страх и ненависть клубились вокруг него подобно смерчу.

— Ты убьешь Сано. И как можно быстрее.

Под шелест кимоно на кучку мусора упала ветка вишни. На сломе ветка была белая: яркие цветы начали вянуть. Вместо ветки Аои увидела сочащийся кровью кусок мяса. «Нет!» — мысленно крикнула она.

Янагисава сказал:

— И пусть смерть будет выглядеть естественной.

Потом он ушел.