Бойтесь правителей, законных

наследников,

Высших чинов и начальников —

Приверженцев неправоты.

Сутра Черного Лотоса

Сидя в паланкине, Рэйко слышала крики и звон мечей: снаружи завязался бой. Вдруг все расплылось как в тумане, и вот уже она стоит в доме Фугатами, где министр и Хироко лежат мертвые в забрызганной кровью спальне. Она мчится по пустым комнатам и коридорам, пытаясь отыскать несуществующую дверь, скрыться от неведомой угрозы. Подбегает к окну и начинает биться о его решетку. "Помогите!" Снаружи, посреди зловеще притихшего предрассветного сада, стоит Хару. В руке у нее зажженный факел.

– Хару, выпусти меня! – кричит Рэйко.

Но та, глядя перед собой с выражением слепой сосредоточенности, как будто не замечает ее. Затем подносит факел, и все вокруг Рэйко вспыхивает. Она кричит...

Рэйко подскочила на постели, испугавшись собственного крика. Сердце колотилось в груди. Она узнала свою комнату с побелевшими в утреннем свете окнами. Со времени происшествия в Нихомбаси прошло полдня, вечер и ночь, но на нее до сих пор нападала то дрожь, то оцепенение при воспоминании о пережитом. Все носильщики полегли в битве, и Рэйко пришлось добираться верхом на коне, принадлежавшем убитому вассалу Сано. Муж ехал рядом, держа поводья. Она думала, что нападение на ней не отразилось, пока они с Сано не сели в гостиной обсудить произошедшее.

– Уж теперь-то ты должен понять, как эта секта гнусна и опасна, – сказала Рэйко.

– Знаю, – отозвался Сано. Его деловой тон был под стать ее тону, но глаза выдавали тревогу. – То же относится и к Хару.

– Значит, ты по-прежнему хочешь оставить ее в тюрьме ждать суда? – поразилась Рэйко.

– Я считаю, что поджог и убийства совершила она, пусть и ради Черного Лотоса, – сказал Сано. – Лучше не будем об этом, я вижу, ты расстроена...

– Со мной все в порядке! – отрезала Рэйко и вдруг вопреки своим словам залилась слезами. – Нельзя приговаривать Хару к смерти, если есть шанс, что она невиновна. Тогда настоящие убийцы решат, что им все сойдет с рук!

Однако Сано отказался продолжать разговор и настоял, чтобы Рэйко отправилась спать. Только к утру ее сморил беспокойный сон, переросший в кошмар... Она несколько раз глубоко вздохнула, прогоняя скорбь. Пришла пора взять себя в руки, иначе Черный Лотос не одолеть. Сон про Хару – всего-навсего сон, чем бы он ни закончился.

Рэйко умылась, оделась и уговорила себя проглотить чашку чаю и немного риса. Покормив Масахиро, она отправилась во дворец.

Госпожа Кэйсо-ин завтракала в своих покоях.

– Я пришла повидать Мидори, – сказала Рэйко.

– Здесь ее нет. – Кэйсо-ин выглядела удивленной. Прихлебывая рыбный бульон, она добавила: – Я думала, она осталась у вас.

– Нет, ее не было. Мы попрощались позавчера вечером и с тех пор не встречались.

– Помню, она говорила о каких-то неотложных делах, и я отпустила ее ненадолго. Она уехала несколько дней назад, рано утром, пока я спала. – Кэйсо-ин повернулась к своим фрейлинам и служанкам. – А что, Мидори-тян еще не появлялась?

Женщины покачали головами. Кэйсо-ин едко заметила:

– Я не думала отпускать ее так надолго, да и что это за дело для приличной девицы – разгуливать невесть где по ночам? Мидори-тян могла связаться с каким-нибудь городским отребьем. Найдете ее – велите немедленно возвращаться.

– Обязательно, – ответила Рэйко, встревожившись. Мидори была не из тех, кто сбегает из дома в ночь. "Как бы чего не случилось", – забеспокоилась она.

Попрощавшись с госпожой Кэйсо-ин, Рэйко отправилась домой и послала слугу разузнать, не вернулась ли Мидори в замок. Другому слуге предстояло пойти в усадьбу господина Ниу. Может быть, подруга решила навестить семью и там осталась. Через час один из посыльных сообщил, что охрана у ворот замка Эдо видела, как Мидори уехала, но и только. В поместье Ниу ее тоже не было, и едва ли она могла заночевать где-то еще. В душу Рэйко закралось ужасное подозрение. С тяжелым сердцем она мерила шагами комнату, не замечая играющих на солнце Масахиро и нянек, как вдруг ее взгляд задержался на клочке бумаги возле письменного стола. "Должно быть, его сдуло ветром", – подумала Рэйко и подняла листок. То, что она прочла на обороте, превратило ее опасения в страшную явь.

Мидори нарушила обещание и отправилась в храм Черного Лотоса!

После того, что сделали с Хару, после убийства Фугатами и засады у Рэйко не оставалось сомнений: секта не ведает жалости. Если Мидори поймают, ей точно не жить. Как ни страшно было рассказывать мужу о произошедшем, другого выхода не оставалось.

Рэйко вбежала в кабинет, где Сано совещался с Хиратой и несколькими сыщиками.

– Прошу извинить, что прерываю вас, но у меня срочное дело, – сказала она, кланяясь.

Сано отпустил сыщиков, но Хирате дал знак задержаться.

– В чем дело? – спросил он.

Рэйко села и выложила как на духу, что Мидори задумала проникнуть в секту и исчезла, а после показала найденную записку. По мере рассказа Сано менялся в лице. Сначала он выглядел озадаченным, а под конец – взбешенным.

– Так ты и Мидори втянула в расследование?! – вскричал он. – Знаешь, за последние дни я многого от тебя натерпелся, но такой подлости, низости...

– Это не я. Мидори сама вызвалась, – оправдывалась Рэйко. Хирата смотрел на нее в немом ужасе. – Я отговаривала ее, но она все равно пошла.

Сано, качнув головой, ударил ладонями по столу.

– Значит, ты подала ей идею! Сама бы она не додумалась. Все из-за тебя. Мидори виновата лишь в том, что всегда смотрела тебе в рот.

Рэйко совсем не хотелось идти на попятный и извиняться, равно как и позволить Сано впасть в заблуждение и думать о ней невесть что.

– Я пыталась остановить ее...

– Но не сумела, – оборвал ее Сано. Он поднялся, сверля ее взглядом. – А может, не очень-то и старалась. Может, ты хотела воспользоваться наивной беззащитной подругой, лишь бы выгородить Хару, даже не зная, виновна она или нет!

Каждое слово хлестало ее, словно пощечина. Как бы ей хотелось повернуть время и не дать Мидори уйти – силой, а не уговорами! Казня себя, Рэйко подняла глаза на Сано.

– Ты прав. Я прошу прощения за все, что натворила. – Она чувствовала, что вот-вот снова расплачется. – Теперь прошу тебя, помоги вызволить Мидори, пока не поздно!

Хирата сидел рядом, однако все сказанное Сано и Рэйко в пылу ссоры пролетало мимо него. Весть о том, что Мидори отправилась в Черный Лотос и не вернулась, потрясла его и заставила по-новому взглянуть на вещи, которые он позабыл или нарочно не замечал.

Он вспомнил трогательную преданность Мидори и то, как легко и радостно ему становилось всякий раз, когда она была рядом; вспомнил их дождливый вечер вдвоем – он еще подумал тогда, что лучшей жены ему не найти. Первая мысль о Мидори вызвала в нем прилив нежности. Но вот он задумался о своем отношении к ней в последние дни, и ему стало тошно. Увлекшись высшим светом, он почти забыл о ней – возникал рядом на мгновение, только когда не знал, куда себя деть. Теперь-то он понял, отчего Мидори переменилась: она тщетно пыталась вернуть его внимание. Что, если и предложение помочь в работе, и готовность шпионить за Черным Лотосом объяснялись лишь желанием вернуть его приязнь? Хирата похолодел. Выходит, именно он в ответе за беды, которые Мидори навлекла на себя. Он перебирал в уме услышанное в полицейской управе – истории о мужьях, женах, детях, сгинувших без следа в Черном Лотосе. Хирата не мог объяснить, почему его так угнетает исчезновение Мидори, но и сидеть сложа руки тоже не мог.

Объятый паникой, он вскочил.

– Прошу извинить меня, – сказал он, торопливо кланяясь Сано, – но я должен идти в Черный Лотос, должен ее спасти!

Сано выглядел обеспокоенным. Казалось, он колеблется.

– Сёгун приказал мне оставить секту в покое, и на моих подчиненных его приказ тоже распространяется.

– Не можем же мы ее там бросить! – в сердцах вскричала Рэйко.

Хирата всей душой желал вернуть прошлое и исправиться, чтобы у Мидори не было нужды так рисковать. Ему вдруг вспомнилось предупреждение полицейского секретаря Утиды: "Идя на поводу у гордыни и честолюбия, можно расстаться с тем, что действительно дорого". Только сейчас он осознал, что новые знакомства ничего для него не значат. Каким глупым, чванливым болваном он себя выставил! Мидори была ему дороже всего. Он едва понял, что любит ее, и уже почти потерял. Хирата был готов созвать целую армию, штурмовать стены храма и разнести там все до последней сторожки, пока не отыщет Мидори, зарубить каждого, кто ее обидел. Вместе с тем, как истинный самурай, он никогда не нарушил бы повеление военачальника и не позволил бы Сано отвечать за его неповиновение приказу. Разрываясь между любовью и долгом, мучимый собственным бессилием, Хирата упал перед Сано на колени.

– Помогите, прошу вас! – воскликнул он срывающимся голосом. – Должен же быть способ ее спасти!

* * *

Сано пришел к выводу, что исчезновение Мидори было веской причиной обыскать Черный Лотос, но для этого требовалось особое разрешение сёгуна. Они с Хиратой поспешили во дворец. Токугава Цунаёси восседал на возвышении у себя в приемной. Всякого рода чиновники подносили ему бумаги на одобрение, а он скреплял их своей личной печатью.

– А-а, сёсакан-сама и Хирата-сан, – произнес он с вымученной улыбкой. – Эта рутина меня так утомила... Уж вы-то, надеюсь, порадуете меня новостями?

Сано с помощником опустились на колени перед возвышением и поклонились.

– Да, новости есть, ваше превосходительство, – сказал он. – Ниу Мидори, одна из фрейлин вашей высокочтимой матушки и дочь даймё, властителя провинций Сацума и Осуми, третьего дня отправилась в храм Черного Лотоса и не вернулась. С тех пор никто ее не видел и ничего о ней не слышал.

– Э-э, история презагадочная, – изрек Цунаёси, морща лоб в явной попытке понять, какое отношение она имеет к нему.

– В последнее время участились случаи насилия, связанные с этой сектой, – продолжил Сано. Он мельком взглянул на Хирату, молча сидящего рядом. На лице того пролегли суровые складки – было видно, сколько муки ему причиняет каждая минута промедления. Однако просить сёгуна изменить приказ было рискованным шагом, требующим веского обоснования. – В частности, убийцы супругов Фугатами, похитившие их детей, оставили на месте преступления символ Черного Лотоса, нарисованный кровью. Далее, меня и моих приближенных вчера атаковал отряд вооруженных священников этой же секты. Погибло несколько моих людей. Теперь, как оказалось, Ниу Мидори пребывает в заточении и, возможно, в смертельной опасности. Я помню о вашем приказе оставить Черный Лотос в покое, но все же вынужден просить: допустите нас в храм, иначе беззащитная девушка может погибнуть.

Сёгун недовольно насупился. Чиновники рядом заерзали; Сано ощутил их желание разбежаться. Оно и понятно: кому хочется попасть под горячую руку из-за безумца, вздумавшего оспорить решение правителя?

– Ниу Мидори очень добрая, верная и покладистая! – выпалил Хирата. – Я... Она... – Голос юноши дрогнул в попытке передать, как много Мидори для него значит.

Сёгун смягчился.

– А-а, вижу, вы неравнодушны к этой молодой особе, – произнес Цунаёси. В делах сердечных он был сама проницательность, на прочие это практически не распространялось. – Несомненно, бедняжку надо как-то спасать. – Его лицо омрачилось тревогой. – Однако же я не могу допустить, чтобы кто-нибудь чинил Черному Лотосу беспокойство.

Сано еще раз убедился, насколько влиятельна родня Токугавы, способная приструнить сёгуна и поставить на страже своей новой религии. Видя, как он сник, Хирата метнул на него затравленный взгляд.

– Помимо того, не вижу нужды отменять свои приказы. – Сёгун мгновение поколебался, а потом неуверенно произнес: – Разве что в виде исключения...

В душе Сано затеплилась надежда, Хирата рядом глубоко вздохнул. Внезапно одна из стенных панелей под пейзажной фреской распахнулась и из смежной комнаты появился глава старейшин Макино. От вида его чахлой физиономии Сано передернуло. Похоже, Макино подслушивал их с самого начала, а то, что он вышел, предвещало неприятности.

– А-а, Макино-сан, как удачно вы пришли! – обрадованно сказал сёгун. – Может быть, подскажете нам выход из тупика?

Украдкой зыркнув на Сано, чиновник сел перед возвышением и отвесил Токугаве поклон.

– Приложу все старания.

Сано мысленно клял свое невезение. Только выдалась удачная минута попросить сёгуна об услуге, а наушник Макино уже тут как тут.

Сёгун объяснил положение – как видно, он и понятия не имел, что Макино уже все известно.

– Я думал, не дать ли сёсакану Сано такую возможность – отправиться за Ниу Мидори, как он предложил. Беда в том, что я уже запретил ему посещение храма. Что бы вы посоветовали в таком случае? – робко осведомился он у Макино.

– Я посоветовал бы отклонить просьбу, – произнес Макино, точь-в-точь как Сано и предчувствовал. – Девицы там может и не быть, а если она в храме, это еще не означает, что ее нужно спасать, притом поступаясь вашими приказами.

– Сейчас не время для споров. Правильнее всего будет вызволить Ниу Мидори из храма, и как можно скорее, – ответил Сано, всеми силами сдерживая себя.

Он на секунду задумался, не из тех ли Макино чиновников – приверженцев и покровителей Черного Лотоса, но тут же отмел эту мысль. Для фанатика-марионетки Макино был слишком самолюбив. Скорее всего ему просто претило, что он, Сано, добьется своего от правителя.

Цунаёси смущенно взглянул на Сано, словно был готов согласиться, лишь бы поскорее закончить этот утомительный для его нехитрого ума разговор.

Макино, как будто поняв, к чему все идет, поспешно добавил:

– Между тем есть доказательство, что сёсакан-сама оспаривает ваши приказы совсем по другой причине, никак не связанной с исчезновением девицы. Более того, особа эта, осмелюсь предположить, вовсе не исчезала, а вся история подготовлена им в собственных неблаговидных целях.

Пока Сано гадал, что такое городит Макино, тот порылся высохшими пальцами у себя за поясом и выудил сложенный лист бумаги.

– Сей документ открывает истинные намерения сёсакан-самы. – Старейшина театральным жестом развернул листок и выставил на всеобщее обозрение.

Сано увидел свой собственный почерк и похолодел, узнав недавно написанное письмо.

– Перед вами послание, отправленное сёсакан-самой достопочтенному канцлеру Янагисаве, – объявил Макино. Глумливо взглянув на Сано, он прибавил: – Порой обычная проверка на почтовой станции дает кое-что интересное.

Похоже, сподручные Макино перехватили письмо у гонца. Сано заметил встревоженный взгляд Хираты, но не мог предотвратить грядущую катастрофу.

– Ваше превосходительство, вы позволите зачитать важный отрывок?

– Да-да, прошу, – ответил заинтригованный сёгун.

Макино, надувшись от важности, продекламировал:

– "Господин канцлер, я вынужден сообщить вам об одном обстоятельстве, которое может пагубно отразиться на правлении дома Токугава. Расследуя некое преступление в храме Черного Лотоса, я обнаружил, что секта получила доступ к высшим чинам бакуфу и возможность влиять на сегу-на. Полагаю также, что секта замешана в недавнем убийстве министра святилищ и храмов, который противился ее распространению. Горожане обвиняют Черный Лотос в похищениях, вымогательстве и нападении на людей, и обвинения эти слишком многочисленны, чтобы их отрицать. Тем не менее сёгун запретил мне осматривать храм Черного Лотоса – потому, вероятно, что его принудили покрывать тайные махинации сектантов. В связи с этим прошу вас вернуться в Эдо, дабы совместными усилиями выяснить, какие цели они преследуют, и пресечь их узурпаторские поползновения".

Повисла зловещая тишина – гулкая, точно эхо разорвавшейся бомбы. Сано понял, что главный старейшина лелеял это письмо, дожидаясь удобного момента. Когда же он догадался, к чему клонит Макино, в голове у него начал зреть план защиты.

– И как это понимать? – недоуменно воскликнул сёгун.

– Я хотел ознакомить канцлера Янагисаву с положением, создавшимся вокруг Черного Лотоса, – ответил Сано, проявляя чудеса выдержки. – Я надеялся, что он убедит ваше превосходительство в том, насколько секта опасна и как важно защитить от нее нацию.

– По сути, вы предложили канцлеру вступить с вами в сговор против религиозной секты, обитель которой расположена на территории фамильного храма Токугавы, – ввернул Макино. – Вы хотели, чтобы он помог вам уничтожить Черный Лотос – соперника в борьбе за власть в бакуфу. – Здесь Макино повернулся к сёгуну. – Ваше превосходительство, это письмо убедительно доказывает, что сёсакан-сама замышляет против вас смуту.

Цунаёси ахнул, прижав тонкую руку к груди. Он смотрел на Сано замершим взглядом, в котором угадывались смятение и ужас.

– Это правда?

– Нет! – негодующе выпалил Хирата. – Мой хозяин – ваш верный слуга и сторонник!

– Разумеется, они будут все отрицать, ваше превосходительство, – пожал плечами Макино. – И первый вассал сёсакан-самы, несомненно, с ним заодно.

У Сано в голове не укладывалось, как так вышло: пришел за разрешением спасти Мидори, а получил обвинение в государственной измене. Макино, как противник, был хитер и беспощаден, и Сано нужно было одолеть его, не применяя силу, и не допустить рецидивов в будущем.

– Боюсь, возникло недоразумение. Почтенный глава старейшин, видимо, погорячился и неверно истолковал мои слова. Предлагаю забыть это обвинение и перейти к плану спасения Ниу Мидори.

– Измену не забывают, – фыркнул Макино. – Ваше превосходительство, он пытается уйти от наказания, морочит нам голову. Вот они, уловки труса и предателя!

– Не смейте оскорблять сёсакан-саму! – вскинулся Хирата.

Старейшина не унимался, клеймя Сано, Хирата время от времени порывался протестовать, следователь его усмирял. Внезапно посреди этого выяснения отношений сёгун поднял руки и закричал:

– Прекратите! Я больше не вынесу этого гвалта!

Все разом умолкли. Сёгун поморщился, прижав ладони к вискам.

– Из-за вас у меня разыгралась мигрень. Мне не верится, что мой сёсакан-сама замышляет злое против меня, как и в то, что глава старейшин Макино клевещет на товарища по службе. Я уже не знаю, что и думать!

Он замахал руками на собравшихся.

– Вон! Все вон! От вас ни минуты покоя!

Сано, Хирата, Макино и перепуганные чиновники поспешно поклонились и вскочили.

– Ваше превосходительство, – вкрадчиво начал Макино.

– Если вы, э-э, убеждены, что Сано-сан предатель, представьте другие доказательства, помимо письма, – произнес Цунаёси с необычной для него решимостью – порождением крайней досады. – А вы, – обратился он к Сано, – если хотите, чтобы я разрешил вызволить вашу девицу из Черного Лотоса, докажите, что ее нужно спасти. До тех пор не желаю слушать ни того ни другого!