Не принявший же истинного закона

Да будет ввергнут в пучину ада

И сгинет на века во тьме и мерзости,

Одолеваемый полчищами демонов.

Сутра Черного Лотоса

– Мы не можем спасти Мидори, не ослушавшись сёгуна и не покрыв себя позором, но оставлять ее на милость Черного Лотоса тоже нельзя, – говорил в отчаянии Хирата. – Что же нам делать?

Они шли по дорожке между каменными стенами, ведущей к окраинам замка Эдо. Подлость Макино выбила Сано из колеи, но сейчас он заставил себя сосредоточиться на их главной задаче.

– Только один человек способен помочь нам раскрыть дело, разгромить Черный Лотос и выручить Мидори. Это Хару.

Хирата воззрился на него, не веря своим ушам.

– Да ведь она только и делала, что врала напропалую и настраивала вас с госпожой Рэйко друг против друга. Как можно возлагать на нее надежду на спасение Мидори!

– Есть еще шанс выудить из нее правду и наведаться в храм с позволения сёгуна, – ответил Сано.

Войдя во двор собственного поместья, он кликнул конюха и велел подать лошадей.

– Куда мы едем? – спросил Хирата.

– Повидать судью Уэду.

Вскоре они очутились в правительственном округе Хибия. Оказавшись в кабинете судьи, Сано сказал тестю:

– Мне хотелось бы провести суд над Хару. Могу я рассчитывать на ваше содействие?

– Разумеется, – ответил Уэда. – Вы нашли улики, доказывающие ее вину?

– Нет, – признался Сано. – Однако имеются веские причины заставить Хару сказать правду о себе и о Черном Лотосе.

Он поведал об исчезновении Мидори, о том, как сёгун запретил ему осматривать храм и как глава старейшин Макино обвинил его в измене.

– На суде могут выплыть подробности, которые убедят правителя в злонамеренности секты раньше, чем Макино найдет что-нибудь против меня.

– От суда будет польза только в том случае, если Хару действительно есть что сказать и мы сможем из нее это выудить, – заметил судья.

– Уверен, она знает больше. – Чутье подсказывало Сано, что он прав. – В конце концов, суд может применить и силовые методы воздействия, если другие не дадут желаемого результата.

– Когда хотите назначить заседание? – спросил судья Уэда.

– Сегодня вечером, в час петуха.

– Но мы не можем столько ждать! – взорвался Хирата. – Пока Мидори находится в храме, она ежеминутно подвергается опасности! – Он в тревоге перевел взгляд на судью.

– Чего нам нельзя, так это торопить события, чтобы не загубить последнюю возможность добиться от Хару признания, – возразил Сано. – Нужно как следует подготовиться, что всегда требует времени.

Оставалось надеяться, что с Мидори до тех пор ничего не случится.

* * *

Непроглядная тьма сектантского каземата была сродни некоему чудовищному организму: сквозняк, вобравший в себя запахи человеческой муки, был ему вместо дыхания, а пульс отбивали мехи воздушного насоса. Тьма заполняла и ту каморку, где в углу прикорнула Мидори. Ее тоненькая накидка почти не спасала от ледяной сырости подземелья, и девушка совсем продрогла. Никто так и не сказал ей, какое наказание полагается за соглядатайство; с ней вообще не разговаривали с тех пор, как посадили под замок. Что ее ждет – пытки, рытье туннелей или участие в каких-нибудь гнусных обрядах? А может, ее просто убьют или оставят здесь медленно сходить с ума?

Сначала Мидори, собравшись с силами, попыталась освободиться. Она долбила тяжелую деревянную дверь – та не поддавалась. Тогда, шаря в темноте, она нащупала высоко в двери квадратное оконце, а в стене – отверстие воздуховода. К несчастью, оба оказались слишком малы, чтобы в них протиснуться. Мидори отодрала несколько планок от низкого потолка, попробовала прорыть себе путь наружу, но глина была слишком твердая. Тщетно звала она на помощь – никто снаружи не смог бы ее услышать. Других пленников в этом крыле, как видно, не было, и под конец Мидори расплакалась от бессилия и одиночества.

Вскоре она потеряла счет времени. Один-единственный раз снаружи упал луч света: кто-то пропихнул в щель под дверью поднос с едой. После двух суток без пищи Мидори одолел такой сильный голод, что она проглотила рис, овощи и сушеную рыбу, почти не думая об отраве. Потом ее сморил сон. И вот она проснулась – опять в непроглядной тьме и в страхе перед неизвестностью. Мидори не знала, приближает ли каждый миг ее к смерти или к спасению. Все надежды она возлагала на Рэйко.

Никто, кроме Рэйко, не мог знать, что она пошла в храм, и не мог предположить, что ее намерения разгадали. Подруга наверняка отправиться разыскивать ее. Но как Мидори ни пыталась утешить себя этой мыслью, ее по-прежнему терзали сомнения. А вдруг Рэйко не увидит записку? Да если и увидит, если даже пошлет отряд, как ее разыщут под землей?

Мидори подумала о Хирате, и ее сердце заныло. Нет чтобы радоваться тем крохам внимания, которое он уделял ей... А теперь он потерян для нее навсегда!

За дверью послышались шаги. В душе Мидори разом вспыхнули и надежда, и смертельный ужас. Она истосковалась по людям, но наказание, обещанное Анраку, внушало ей страх. В квадратном оконце двери забрезжил свет, становясь все ярче, по мере того как шаги приближались. Сев на корточки, Мидори едва поборола желание вскочить навстречу свету. Она обхватила руками колени и принялась ждать, покорившись неизвестности.

Вот в оконце показался бок бумажного фонаря, словно половинка луны. Он осветил каморку, мгновенно ослепив Мидори. Когда зрение к ней вернулось, она разглядела рядом с фонарем часть лица с одним глазом, устремленным прямо на нее в мрачной сосредоточенности. Анраку!

Мидори слабо вскрикнула. Ее сердце в ужасе забилось. Она хотела отвести взгляд, но не смогла. Мольбы о пощаде замерли у нее на губах.

Потом женский голос сказал:

– Зачем мы ее держим?

Мидори узнала резкий, раздраженный тон настоятельницы.

– Она не такая, как все, – тихо ответил Анраку. "Говорят обо мне!" – пронеслось в голове Мидори.

– Что же в ней особенного? – спросила Дзюнкецу-ин. – Разве вам мало других женщин? – В ее голосе звучала ревность. – По мне, надо было вам избавиться от нее сразу, как только ее опознали.

Первосвященник не отвечал. И Мидори запаниковала.

– Пока она здесь, вреда от нее не будет, – произнес третий голос – хриплый, мужской. Голос священника Кумасиро. – А если сбежит, могут начаться неприятности. Держать ее живой слишком рискованно. Позвольте, я разделаюсь с ней сейчас же?

Мидори похолодела от ужаса, но тут Анраку заговорил снова:

– Вспомните, что я предрекал вам: день нашего торжества возвестят три знамения. Человеческое сожжение и преследование нашего люда мы уже наблюдали, теперь очередь за третьим знаком. Только что мне было новое видение.

От Анраку исходила некая таинственная энергия, словно под дверь проникал жар от пламени. Мидори поежилась.

– Будда поведал мне, что поимка Ниу Мидори предшествует третьему знамению, – продолжил Анраку, – и слава нас ждет лишь в том случае, если она уцелеет. Ей предстоит сыграть важную роль.

– Какую? Почему ей? – кипятилась Дзюнкецу-ин.

– Сколько еще нам терпеть предателя в своих рядах? – проворчал Кумасиро.

Мидори снова почувствовала на себе цепкий взгляд Анраку.

– Не спрашивайте более. Скоро вам все откроется.

С этими словами его лицо и фонарь исчезли. Шаги удалялись, а камеру вновь залила чернота. Теперь, когда чары Анраку ослабли, как бечева воздушного змея в безветрие, Мидори бросилась к двери.

– Прошу, не бросайте меня здесь! Вернитесь! – кричала она.

Тьма и одиночество стали еще невыносимее, а страх только усилился. Сколько-то ей суждено прожить здесь заложницей какой-то кошмарной цели?

– Помогите! Помогите! – Мидори барабанила в дверь. Ее душили рыдания. – Выпустите меня отсюда!

Ответом ей было лишь эхо собственных отчаянных криков, разносящихся по подземелью.