Если ты, в числе верных, предстанешь

перед судом —

Ступай смело на казнь, не ропщи:

Бодхисатва Неисчерпаемой Силы

сломит меч палача.

Сутра Черного Лотоса

– Итак, слушание по делу Хару объявляется открытым, – провозгласил судья Уэда.

Он восседал на помосте в зале дворца правосудия – внушительном помещении с зарешеченными окнами в деревянных стенах, освещаемых фонарями. По правую руку от судьи сидел Сано, а рядом с ними – два секретаря; все в черных церемониальных одеяниях.

– Подсудимая обвиняется в четырех преступлениях: поджоге и убийствах главного начальника полиции Оямы, крестьянки по имени Тиэ и неопознанного мальчика.

Секретари задвигали кистями, записывая его слова. Сано держался невозмутимо, стараясь не выдать тревоги. Целый день он готовился к этому суду, а сейчас, когда за окнами сгустились сумерки, рассчитывал на признание и новые факты, которые убедят сёгуна одобрить спасательный рейд в храм Черного Лотоса. Однако предугадать, насколько удачно все пройдет, было невозможно.

Слушатели размещались рядами на полу. В окружении чиновников Токугавы, сидящих в стороне от гражданских "отцов города", Сано увидел Хирату. В нем чувствовалось напряжение от тревоги за Мидори.

– Введите обвиняемую, – обратился судья к стражникам, стоявшим в дальнем конце зала.

Те открыли резную тяжелую дверь, и в зал вошла Хару в сопровождении конвоиров. Ее руки были стянуты веревками, а ноги закованы в тяжелые кандалы с толстой цепью. Одета она была в серое муслиновое кимоно и соломенные сандалии, волосы перевязаны тесьмой. Сано едва узнал ее – синяки под глазами побагровели, нос и губы в корке запекшейся крови распухли. Ведомая к судейскому помосту, она с трудом переставляла ноги, как если бы каждый шаг причинял ей боль.

Среди зрителей пробежал ропот. Судья Уэда сохранял невозмутимость, но Сано знал, что, как любящий отец, он не может безучастно смотреть на измученную девушку. Сам вид ее взывал к снисхождению даже у того, кому предстояло ее осудить.

Конвоиры поставили Хару на колени на циновку посреди так называемого сирасу – участка пола напротив помоста, посыпанного белым песком – символом правды. Хару низко поклонилась. Глядя на ее согбенную спину, Сано сам почти проникся жалостью.

– Посмотри на меня! – приказал ей Уэда.

Хару подняла голову.

– Сознаешь ли ты, что этот суд определит твою вину или невиновность в поджоге и тройном убийстве, за которые тебя арестовали? – спросил Уэда.

– Да, господин, – ответила Хару едва слышно; толпа подалась вперед, чтобы не пропустить ни слова.

– Сначала будут изложены картина происшествия и обвинение, которые зачитает главный следователь его превосходительства сёгуна, – объявил судья Уэда. – Затем подсудимая сможет высказаться в свою защиту, после чего я вынесу решение. Приступайте. – Он кивнул Сано.

– Благодарю, господин судья.

Сано стал описывать пожар в храме Черного Лотоса, рассказал, как жертвы встретили свою смерть, как пожарный отряд обнаружил факел, кувшин с маслом и Хару возле сгоревшей хижины.

– Обвиняемая утверждала, что лишилась памяти и не помнит, как очутилась на месте преступления. Она настаивала на своей непричастности и неспособности причинить зло. Следствие доказало, однако, что Хару не только лгала, но уже уличалась в поджоге с человеческими жертвами задолго до нынешнего преступления.

Хару сидела, смиренно потупившись, словно мученица в ожидании расправы. Сано был рад, что Рэйко осталась дома. Они не виделись с самого утра, когда открылось исчезновение Мидори. О суде Сано умолчал – не хотел, чтобы она и тут ему помешала. Далее он упомянул о возможной роли Хару в смерти мужа, привел показания Дзюнкецу-ин и доктора Мивы о ее поведении в приюте, рассказал, как две девочки видели Хару у хижины в ночь накануне трагедии.

– Таким образом, – подытожил Сано, – подсудимая была наделена как порочным умом, так и возможностью совершить преступление.

Он, впрочем, боялся, что его доводы ослабит отсутствие непосредственных свидетелей. Судья Уэда знал, что сёгун запретил Сано общаться с членами секты, но при малейших сомнениях в честности свидетелей или в точности записи показаний вина Хару могла быть оспорена.

– Теперь я покажу, что у подсудимой имелись причины для убийства, – сказал Сано. – В ходе следствия Хару призналась, что начальник Ояма однажды склонил ее к соитию. Есть свидетельство, согласно которому Хару ненавидела начальника за нанесенное ей оскорбление. Прошу выйти Ояму Дзинсая.

Юный самурай поднялся, подошел к помосту и сел, отвесив поклон. Отвечая на вопросы Сано, Дзинсай описал, как его отец использовал послушниц из храма Черного Лотоса и как, представляя ему Хару, получил плевок под ноги.

– Я утверждаю, что в ночь перед убийством начальник полиции повторно изнасиловал обвиняемую, и та в порыве мести убила его, – заключил Сано. – Пожар в хижине, таким образом, должен был скрыть обстоятельства его смерти.

В этот миг створка двери отодвинулась и в зал проскользнула Рэйко. Увидев ее, Сано замер в растерянности. Когда же она села в задних рядах и устремила на него твердый взгляд, ему и вовсе стало не по себе.

– Господин судья, я настаиваю, чтобы Хару признали виновной, – сказал Сано, стараясь не думать, что еще может выкинуть Рэйко.

– Ваше мнение непременно будет учтено, – сказал Уэда.

Сано знал слабость своей версии, которую судья точно не пропустит. Хару почти ничего не связывало с двумя другими жертвами, а поскольку убийства составляли очевидную серию, она либо виновна во всех трех... либо невиновна вовсе. Любой стремящийся утвердить правосудие судья всегда потребует веских доказательств, прежде чем вынести приговор.

По залу пробежал шепот. Рэйко подалась вперед, внимая происходящему. Хару сидела с опущенными глазами – ни дать ни взять образец поруганной добродетели. Сано сдерживал тревогу, читая отчаяние на лице Хираты. Время шло, Мидори оставалась в храме, а его надежды на Хару грозили не сбыться.

– Теперь выслушаем рассказ подсудимой, – объявил судья Уэда.

Как и ожидалось, в зале воцарилась тишина. Рэйко плотно сцепила руки. В душе ее клокотал гнев на Сано. Как он может тратить время в нападках на Хару, вместо того чтобы спасать Мидори, притом даже не удосужившись сообщить ей о заседании суда! Она узнала о нем случайно, от секретаря, когда пришла просить отца использовать свое влияние на сёгуна ради Сано и ради того, чтобы обеспечить ему доступ в храм Черного Лотоса. Но Сано, разумеется, хотел расправиться с Хару без помех. Он просто вычеркнул ее, Рэйко, из последнего этапа расследования и положил конец их совместной работе. Однако она не собиралась сдаваться без боя, как и не могла допустить, чтобы Хару ответила за злодейства Черного Лотоса, пока оставались хоть какие-то сомнения в ее вине. Был ли у нее шанс закончить свое последнее дело с честью? Огрехи в умозаключениях Сано давали девушке право отвести обвинение, и Рэйко недоумевала, зачем было так поспешно устраивать суд. Впрочем, им с Хару это даже на руку. Рэйко надеялась, что она покажет себя с лучшей стороны.

Судья Уэда повернулся к девушке.

– Что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Я ничего такого не делала, – понурившись, проговорила Хару вполголоса, но вполне внятно.

– Объясни, чего именно ты не делала, – сказал Уэда.

– Не убивала господина Ояму.

– А что насчет женщины и ребенка?

– Их я тоже не трогала, – ответила Хару, и Рэйко увидела, что она трепещет от страха.

– Ты подожгла хижину? – задал вопрос судья.

– Нет, господин.

Судью, похоже, не тронула болезненная сосредоточенность Хару.

– Против тебя слишком много улик, – строго сказал он, – и тебе придется их опровергнуть, чтобы доказать свою невиновность. Начнем с гибели твоего мужа. Это ты подожгла его дом?

– Нет, господин. – Хару всхлипнула, роняя слезы.

Рэйко видела, как Сано неодобрительно поджал губы, в то время как ее отец оставался непоколебим.

– Ходила ли ты к хижине в ночь перед пожаром? – спросил он.

– Нет, господин.

– Тогда как вышло, что тебя там нашли?

– Не знаю.

– Что ты делала накануне?

– Не помню.

Рэйко слушала, расстраиваясь все больше. Похоже, Хару затянула старую песню, которой когда-то не поверил Сано и едва ли поверят в суде. Сейчас она была убеждена как никогда, что Хару скрывает правду о преступлениях. Как бы ей хотелось, чтобы она одумалась и не потеряла последний шанс оправдать себя из-за боязни раскрыть чью-то тайну!

Судья Уэда пристально посмотрел на нее.

– Если ты ждешь, что я поверю твоим словам, объясни, каким образом ты очутилась у хижины, где в ту ночь погибли трое!

Хару съежилась и тряхнула головой. Рэйко наблюдала за ней в испуге и недоумении. Должна же она представлять, как жалки ее ответы! Неужели она скрывает нечто такое, что выдаст ее с головой?

– Это все, что ты можешь сказать? – спросил судья.

– Я не знаю, как попала туда, – пробормотала Хару. – Я не поджигала... и никого не убивала.

Уэда нахмурился, явно сопоставляя услышанное от обеих сторон. Сердце у Рэйко чуть не выскакивало из груди – она надеялась, что отец заметит недостаток обвинительных улик, и вместе с тем боялась, что Хару не заслуживает оправдания.

Наконец судья произнес:

– Готовьтесь услышать мое решение.

"И обжалованию оно не подлежит, – спохватилась Рэйко, – даже если справедливость не восторжествует". Она вдруг поняла, что не может просто сидеть и смотреть.

– Прошу прощения! – выпалила Рэйко.

Все так и застыли, не веря своим глазам: женщина... прерывает заседание суда! Рэйко же, никогда не выступавшая перед собранием, растерялась.

– Что такое? – Судя по ледяным нотам в голосе судьи, только очень веская причина могла оправдать подобную вольность.

Увидев, с каким ужасом смотрит на нее Сано, Рэйко поняла, что вот-вот уничтожит последнюю надежду на примирение. Муж будет вправе расторгнуть их брак и забрать сына. Ее боевой дух почти иссяк, но тут она представила, что будет, если все пустить на самотек. Хару казнят, Черный Лотос продолжит кровопролитие, а Сано обвинят в том, что он, изменив долгу, не сумел защитить народ. Сёгун приговорит его к казни – по обыкновению, вместе с семьей и ближайшими соратниками. Не выступи она сейчас – все пропало, всему конец.

Рэйко собралась с силами и сказала:

– Я хотела бы выступить в защиту обвиняемой. Избитое лицо Хару тут же озарилось радостью, словно в предчувствии избавления.

– Господин судья, неприглашенные свидетели не предусмотрены уставом, – поспешил вставить Сано. Судя по всему, он считал, что судья готов разрешить дело в его пользу.

Уэда, однако, обратился к Рэйко отстраненно-вежливым тоном:

– Что вы можете добавить к вышесказанному?

– Я... У меня есть улики, доказывающие, что преступления совершили другие лица, – сказала она с запинкой, робея от нацеленных на нее взглядов.

Сано опустил этот факт, поскольку закон не обязывает признать его. Рэйко затаила дыхание, не зная, надеяться или бояться. Учтет ли отец ее показания или отбросит?

– Поклепы на других людей уликами не являются и к делу не относятся, – возразил Сано.

Лицо судьи на мгновение помрачнело: ему совсем не хотелось выбирать между зятем и дочерью, тем более в открытом противостоянии. Наконец он произнес:

– Поскольку речь идет о жизни подсудимой, я дарую госпоже Рэйко право голоса.

Ликуя, что его милосердие возобладало над протестами Сано, Рэйко встала и направилась к судейскому помосту. Проходя мимо Хираты, она перехватила его взгляд, исполненный неподдельного страха. Хару, напротив, одарила ее благодарной улыбкой, когда она села сбоку от сирасу. Глаза же Сако будто бы говорили: "Прошу, не делай этого! Положись на меня – и скоро поймешь все сама".

Но Рэйко не вняла просьбе. Срывающимся от волнения голосом она описала свое впечатление от Хару как от девушки "трудной", но безобидной. Она черпала стойкость из осознания собственной правоты и неистребимой веры в то, что Хару в конечном итоге оправдают. Потом Рэйко поведала об упорных попытках настоятельницы Дзюнкецу-ин, доктора Мивы и Кумасиро свалить вину на Хару и воспрепятствовать опросу храмовой общины. Она также упомянула о встрече с Истинным Благочестием и передала его рассказ о пытках, рабском труде и убийствах, практикуемых сектантами.

Зал взволнованно загудел. Судья Уэда, не дрогнув, все выслушал, в то время как Сано не сводил глаз с Хару. Она вдруг изменилась в лице, а Рэйко, взглянув на нее, растерялась. Могло показаться, что Хару вот-вот начнет оправдывать Черный Лотос, словно не чувствуя собственной выгоды.

Собравшись с мыслями, Рэйко описала убийство министра Фугатами и его жены, избиение Хару в тюрьме и засаду, в которую они угодили по дороге домой.

– Господин судья, это лишь несколько примеров, каким образом Черный Лотос расправляется с врагами, – подытожила она на одном дыхании. – Министр собирался запретить секту и поплатился жизнью, я и сёсакан-сама распутывали ее темные дела и чуть не погибли, Хару отказалась признать свою вину – над ней жестоко надругались. – Голос Рэйко звенел убеждением, которого она не разделяла. – Не Хару, а сектанты совершили поджог и убийства, которые позже приписали ей.

Повисла недолгая пауза. Затем судья Уэда объявил:

– Ваши замечания учтены. Теперь позволим сёсакан-саме их опровергнуть.

У Рэйко защемило сердце при мысли, что Сано может погубить все ее труды.

– Госпожа Рэйко изобразила тебя невинной жертвой, очерненной и преданной главами Черного Лотоса, – тихо сказал он Хару. – Но я нашел еще кое-кого, кто знаком с тобой не понаслышке.

Хару смотрела испуганно и недоумевающе.

Сано обратился к судье:

– Со мной двое свидетелей, которых я не мог вызвать раньше ввиду щекотливости ситуации. Теперь же прошу позволить мне допросить их.

Рэйко встревожилась. Кто эти свидетели? Что за игру ведет Сано?

– Позволяю, – ответил Уэда.

Сано кивнул Хирате. Тот вышел за дверь и вскоре вернулся с четой средних лет, одетой в неброские кимоно простолюдинов. Они жались друг к другу, печальные и сосредоточенные.

– Представляю суду родителей Хару, – объявил Сано.

– Мама! Папа! – радостно вскричала та. Ее страха и робости как не бывало. Хару привстала на коленях, подалась навстречу. – Как я соскучилась! Уж вы-то спасете меня!

Рэйко, однако же, догадалась, зачем Сано привел их. В бессильной тревоге смотрела она, как Хирата провел пару к помосту. Не глядя на Хару, они опустились перед судьей на колени и поклонились. Мать тихо заплакала, отец опустил голову.

– Что с тобой, мама? – смешалась Хару. – Разве вы не рады меня видеть?

– Спасибо, что согласились помочь, – сказал Сано.

По его тону было ясно, что он сопереживает несчастным родителям, вынужденным свидетельствовать против собственной дочери. Отвечая на его тактичные вопросы, мать и отец рассказали о замужестве Хару и ее недомолвках по поводу первого пожара.

– Зачем вы так говорите? – встряла Хару, чья бурная радость сменилась обидой. – Я же сказала, что ничего не поджигала. Почему вы настраиваете всех против меня?

Отец окинул ее печальным взглядом.

– Мы были не правы, скрывая от всех твое прошлое. Пришла пора все открыть.

– А тебе пора взглянуть правде в глаза, – сказала мать, поднимая к ней заплаканное лицо. – Покайся, смой с души скверну.

– Я не делала ничего плохого. – Хару снова залилась слезами. – Вы меня никогда не любили. Как я ни старалась, вам вечно было не угодить. По вашей вине я попала в беду!

Сначала Сано молча наблюдал. Рэйко тяготилась избранной им тактикой, выставляющей Хару в дурном свете. Наверное, он решил, что упреки родителей заденут ее за живое, но потом не вытерпел:

– Твоих родителей не обвиняют в поджигательстве и убийствах. Так что вина целиком твоя.

– Они заставили меня выйти за того ужасного старика! Я сто раз говорила, как он со мной обращается, умоляла забрать к себе в дом, а они и слушать не хотели. – Хару всхлипывала все громче и корчилась, пытаясь ослабить веревки. – Вам было плевать на мои мучения! – закричала она родителям. Те сжались, как от пощечины. – Старый хрыч давал деньги, и больше вас ничего не волновало. Мне пришлось защищаться самой!

– Поэтому ты убила своего мужа? – спросил Сано.

– Нет! Нет! Нет! – зашлась в крике Хару, раскачиваясь взад-вперед. – В ту ночь он разозлился на меня за то, что я подала ему недостаточно горячий, по его мнению, чай. Когда он замахнулся, чтобы ударить, то случайно опрокинул лампу. Его халат загорелся, а я убежала. Он сгорел вместе с домом, и поделом ему!

Ее признание ударило Рэйко звоном чугунного колокола, оглушив и ошарашив. Она едва слышала, как вскрикнул зал. Все вокруг словно заволокло дымкой. Она больше не верила ни единому слову своей подопечной, и от этого ей стало тошно.

– Опять ложь. – Сано презрительно оглядел узницу. – Скорее всего ты сама швырнула в него лампой. Смерть Оямы – тоже твоих рук дело?

Хару, видно, устала отпираться и сорвалась в истёрику.

– Да, – простонала она. – Да, да!

Рэйко поникла, признав, что Хару обманывала ее с первой встречи. А ведь она чуть не поступилась своим браком и призванием – и все ради лживой девчонки преступницы! Хару не будет пощады, как не будет оправдания ей, Рэйко, за то, что ее покрывала. Она не только выставила себя на посмешище, но и не сумела обратить суд против Черного Лотоса. Раздавленная, смотрела она на Сано, готовясь признать его победу и свое поражение, но он не сводил глаз с Хару.

– Что произошло той ночью в храме Черного Лотоса?

– Начальник Ояма велел мне прийти в хижину. Я не хотела, но Черный Лотос нуждался в его покровительстве. – Хару словно прорвало. – Поэтому я улизнула из приюта и пошла к хижине. Ояма был уже там, лежал на постели, голый. Он приказал мне... – она стыдливо понизила голос, – приказал взять в рот. Сказал, что, если я откажусь, он перестанет давать деньги Черному Лотосу и тогда Анраку рассердится и выгонит меня из храма. Я испугалась и сделала, как он велел. – Хару сглотнула, борясь с тошнотой, порожденной воспоминанием. – Вдруг он сжал мою шею ногами и начал душить. Я просила его отпустить меня, а он только выругался и прикрикнул, чтобы я не останавливалась. Мне удалось вырваться, но он стал меня бить, прижал к полу за шею и навалился сверху. У меня потемнело в глазах. Я испугалась, что вот-вот задохнусь.

В сумбуре чувств Рэйко, однако, отметила, что хотя бы здесь не ошиблась: Хару действительно били и душили в ту ночь. Но какой в этом толк, если главное от нее скрывалось?

Хару начала громко, навзрыд, плакать.

– Я должна была его остановить. В стенной нише стояла статуэтка богини Каннон. Я схватила ее и ударила Ояму по лицу. Он слез с меня. Я успела лягнуть его в пах и, когда он с воем скорчился, ударила статуэткой по затылку. Его крик оборвался. Я посмотрела – он лежал с открытыми глазами и не двигался. Повсюду была кровь – на голове, на полу, на статуэтке... Тут я и поняла, что убила его.

Была ли это самозащита или Хару снова все выдумала? Рэйко не знала, что и думать, уже не полагаясь на свое чутье. Раз доверившись ему, она совершила худший из своих проступков – подвела Сано, обошла правосудие и опорочила свое призвание. Она ненавидела себя за это.

– Я так испугалась, что не могла шевельнуться, – продолжала Хару. – Долго сидела там, плакала и гадала, что делать дальше. Я уже собралась просить помощи у первосвященника Анраку, но побоялась его гнева за убийство влиятельного гостя. Поэтому решила представить все как несчастный случай – оставила Ояму лежать на полу, а статуэтку подняла, обтерла и отнесла в главный зал, где спрятала в нише вместе с другими такими же. Потом я подумала: а вдруг Ояма еще жив? Чтобы удостовериться, пошла обратно к хижине. В этот миг кто-то подкрался ко мне сзади и ударил по голове. Очнулась я под звон колокола в саду, когда уже рассвело.

Подняв мокрое от слез лицо, Хару умоляюще взглянула на Сано.

– Да, я убила господина Ояму. Но остальных я не трогала, даже не знала, что там был кто-то еще. Это правда, клянусь!

Выходило, Тиэ и ребенка убил кто-то другой, а Хару просто подставили, сделав так, чтобы ее без сознания нашли возле пожарища. Выходит, два других тела были спрятаны тогда, когда Хару избавлялась от статуэтки или лежала в беспамятстве. Может, и впрямь кто-то другой поджег хижину? Впрочем, на это Рэйко почти не надеялась. Пусть маленькая лгунья и образумилась, ее судьбу уже не изменить.

– Господин судья! – раздался голос Сано. – Раз Хару созналась в убийстве важного лица, остальные можно пока не рассматривать. В любом случае она заслуживает казни.

Участие второго убийцы не умаляло оплошности Рэйко, слепо поверившей в невиновность мнимой сироты. От стыда и боли ей захотелось выскочить из зала, но желание узнать, чем кончится суд, пересилило.

– Подсудимая Хару, я объявляю тебя виновной в двойном преступлении: убийстве и поджоге, – провозгласил судья Уэда. Его лицо излучало уверенность в справедливости вынесенного вердикта. – В соответствии с требованиями закона я должен приговорить тебя к смерти через сожжение.

– Только не это! – Тишину судебного зала пронзил испуганный вопль. Хару корчилась, как если бы пламя уже охватило ее. – Прошу, я не вынесу! – Она взмолилась Рэйко: – Помогите! Не дайте им сжечь меня!

Рэйко молча качала головой, зная: даже если бы она захотела, приговор уже не отменить.

Тут Сано и Уэда переглянулись. После кивка судьи Сано сказал:

– Есть только один способ дать тебе умереть более легкой смертью. Все зависит от тебя.

– Да-да! Говорите, я все сделаю! – воскликнула девушка, уже не надеясь на снисхождение.

– Ты должна рассказать все, что знаешь про Черный Лотос, – произнес Сано.

Рэйко наконец осенило. Она поняла, ради чего Сано затеял суд, зачем так жестко выдавливал из Хару признание. Он хотел расколоть ее и тем самым выудить правду о Черном Лотосе. Как бы Рэйко хотелось, чтобы он рассказал ей о своем плане! Тогда она сейчас не кляла бы себя за недогадливость. Взявшись защищать Хару, она чуть было не погубила его затею с получением допуска в храм. Рэйко вспомнила его взгляд – немую просьбу, предупреждение! Подумать только: из-за ее упрямства Мидори могла потерять возможность спастись!

– Этого я не могу. – Хару содрогнулась от страха. – То есть я ничего не знаю!

– Как хочешь, – пожал плечами Сано. – В таком случае прими изначальный приговор. – Он подал знак страже. – Отведите ее к месту казни и привяжите к столбу.

Конвоиры направились было к Хару, но тут она закричала:

– Нет! Погодите!

Сано взмахом руки остановил стражников. Рэйко видела, как в Хару борются страх и чувство долга перед Черным Лотосом. Глаза ее бегали, она кусала губы. Впервые с момента признания Сано смотрел прямо на Рэйко. Его хмурый взгляд так и говорил: "Помолчи, не спугни ее". Рэйко послушно кивнула, сознавая, что и так натворила достаточно, чтобы пытаться что-то еще изменить. Судьба девушки отныне зависела только от нее самой.

Наконец Хару сдалась.

– Горы рухнут, – пролепетала она. – Столицу поглотит пламя. Воды принесут с собой смерть, и в яд обратится воздух. Небо воспылает, а земля разверзнется.

Рэйко похолодела. То же самое предрекал Истинное Благочестие, когда его схватили! В толпе раздались озадаченные возгласы, а Хару продолжала бесстрастной скороговоркой, словно отвечая урок:

– Первосвященник Анраку сделал из своих посвященных армию разрушителей, которые заложат бомбы и устроят пожары по всему Эдо. Горожан будут убивать прямо на улицах. Волна смерти и разрушения прокатится по всей Японии. Выживут только последователи Черного Лотоса. Они достигнут просветления, обретут невероятные способности и власть над новым миром.