В процессе сочинения я все больше осознавала, что рассказываемая мной история содержит гораздо больше того, что испытала лично я. Будучи некой целостностью, она включает важнейшие аспекты, с которыми я никогда не соприкасалась так близко, как те лица, которые вызвали их к жизни. Я могла лишь строить догадки по поводу связанных с ними обстановки, ощущений и переживаний. В этом, видимо, состоит ограниченность способа изложения от первого лица, что я почувствовала, уже когда писала «Джейн Эйр». Другие персонажи могли были быть нарисованы лишь такими, какими видела их она. Только от нее зависело, как будут представлены их действия и чувства. С той же проблемой я столкнулась, когда писала историю своих приключений 1848 года. Многое, что очень важно для понимания общей картины, происходило не со мной, тем не менее, я была единственным рассказчиком. И тогда я решила воссоздавать находящиеся вне моего опыта аспекты повествования, используя свое воображение, знание фактов и писательское умение. Так же я буду поступать и теперь.

Читатель, простите, если я допущу вольности в деталях. И будьте уверены, что по сути мое сочинение полностью соответствует правде. Итак, я начинаю рассказ о человеке, вокруг которого и вращается моя история.

 

Тайные приключения Джона Слейда

1848 год, декабрь. В Москве бушует метель. Крыши, купола, башни и шпили исчезают в вихрящейся белизне низкого неба. Ранее выпавший снег насыпью подпирает стены домов, тянется сплошными сугробами вдоль всех улиц. Сани с шумом носятся по городу, скрипя полозьями и звеня упряжью, из заиндевелых лошадиных ноздрей клубами вырывается пар.

Джон Слейд шел по Тверской, наклоняясь вперед, чтобы защититься от холодного ветра, вонзавшего в лицо колючие снежинки. За первые два месяца, проведенные в Москве, он идеально адаптировался и теперь ничем не выделялся из среды русских, а казался лишь одним из сотен кутающихся в подбитые мехом пальто мужчин в зимних шапках и ботинках. Никто бы не распознал в нем англичанина. Днями напролет изучая город и вступая в разговоры с незнакомцами, он научился находить тех людей, с которыми хотел познакомиться.

Вдоль улицы тянулись рестораны и кабаки. За окнами, затуманенными паром, горел свет. Слейд вошел в Филипповскую булочную. Его обдало жаром от ярко пылающего камина и обволокло по-восточному сладковатым дымом русских папирос. За столиками кафе, расположенного внутри булочной, собрались молодые мужчины, увлеченные громкой, возбужденной беседой. Официанты разливали чай из самоваров. Слейд уселся за свободным столиком в углу. Он скинул на спинку стула пальто, снял шапку, закурил папиросу и заказал чай. Прислушавшись к разговору расположившихся неподалеку мужчин, узнал их имена и род занятий.

— Черт бы побрал этих цензоров! — воскликнул неопрятный, с растрепанными волосами парень по имени Федор — журналист некоего прогрессивного издания. — Они запрещают все мои статьи!

— Царь не хочет, чтобы западные идеи свободы распространялись в нашем народе, — сказал Александр, державшийся с достоинством человек в очках, преподававший философию в Московском университете.

Их третьим товарищем был дородный бородатый поэт по имени Петр. Стукнув кулаком по столу, он заявил:

— Революция грядет, хочет того Его Величество или нет! — Слейд придвинул свой стул к их столу. — Революция уже приходила в большую часть Европы и зачастую терпела крах благодаря нашему царю. Он посылал войска куда мог, чтобы расправиться с восставшими. И он решительно настроен не пустить ее сюда. Не зря его называют жандармом Европы. Если мы хотим что-то изменить, нельзя ограничиваться разговорами.

Мужчины повернулись к Слейду.

— Вы кто? — спросил Федор.

— Иван Зубов, — ответил Слейд. — Я журналист из Санкт-Петербурга.

По-русски он говорил безупречно — результат врожденных лингвистических способностей и усиленных занятий с носителями языка. Прежде чем приехать в Москву, он несколько месяцев жил в Петербурге, где специалисты натаскивали, тренировали и тщательно готовили его. Практика продолжалась до тех пор, пока он полностью не удостоверился, что готов к той роли, которую выбрал себе в качестве прикрытия. Однако мужчины за столом смотрели на него с подозрением: они не могли позволить себе довериться незнакомцу, случайно забредшему в обычное место их встреч. Слейд как раз собирался начать убеждать их, что он — их единомышленник-радикал, когда дверь распахнулась и в зал ворвалась дюжина здоровенных мужчин со свирепыми лицами, в серых шинелях с капюшонами, вооруженных дубинками и пистолетами. Кто-то закричал: «Жандармы!»

Слейд знал, что жандармы были воинской силой третьего отделения — секретной службы, призванной осуществлять политический надзор за гражданами и цензуру всех публикаций с целью выявления заговоров против царя и его режима. Оно располагало огромными людскими ресурсами — полицейскими, шпионами, осведомителями, агентами-провокаторами — и сотнями арестовывало интеллектуалов, разделявших западные идеи государственного реформирования. Очевидно, им стало известно, что такого рода интеллектуалы избрали филипповское кафе местом своих встреч.

Повскакав с мест, посетители бросились к черному ходу. Слейд, так же как его новые знакомые, не желал быть арестованным и последовал за ними. Жандармы устремились за убегающей толпой. Их первыми жертвами стали те, кто был либо слишком пьян, либо недостаточно проворен. Слейд слышал, как хрустят кости под ударами дубинок и кричат от боли пострадавшие. Ему самому удалось вырваться от жандарма, который уже было схватил его, но Александр, профессор, оказался не столь ловким. Жандарм сгреб его, и он закричал: «На помощь!» Петр и Федор уже готовы были бежать ему на подмогу, но Слейд крикнул им: «Уходите! Я спасу вашего друга!»

Он сзади набросился на жандарма, избивавшего Александра, жандарм повернулся и замахнулся на него дубинкой, но Слейд увернулся и с силой впечатал кулак ему в живот. Жандарм зарычал от боли и сложился пополам. Вырвав дубинку у него из рук, Слейд обрушил ее ему на голову. Жандарм рухнул без сознания. Пока Слейд тащил Александра к выходу, другие жандармы открыли огонь из пистолетов. Выстрелы грохотали за спиной Слейда, пули вонзались в стены, крушили оконные стекла. Наконец Слейд с Александром выбрались наружу, где бушевала метель.

Петр и Федор ждали их.

— Быстрей! — закричали они. Поддерживая Александра, у которого была повреждена нога, они повели Слейда через лабиринт переулков. Позади они слышали скрип снега под сапогами бежавших жандармов и крики преследуемых ими людей. Продолжали трещать выстрелы. Слейд и его спутники, скатившись по обледенелым ступенькам, очутились в подвале какого-то кабачка. Раздетые, скорчившись и дрожа от холода, они сидели там, пока не наступила ночь и не стихли все звуки.

— Спасибо, — сказал Слейду Александр. — Если бы не вы, я был бы уже мертв.

Остальные согласно кивнули. Подозрительность в их взглядах сменилась уважением.

— Возможно, вы и новичок в нашем городе, но вы — наш товарищ, — добавил Петр.

Пожимая руки своим новым друзьям, Слейд испытывал смешанное чувство удовлетворения и печали. Ему нравились эти люди, он сочувствовал их делу, но долг повелевал ему использовать их в своих целях. Он всегда сожалел, что дружеские отношения, которые он завязывал в процессе работы, зачастую плохо заканчивались для обеих сторон.