Приняв решение вернуться в Бедлам, я почувствовала себя лучше, но не могла пойти туда одна, а доктор Форбз наверняка больше не захотел бы сопровождать меня. На следующее утро за завтраком я рассказала Джорджу Смиту о том, что произошло накануне, и попыталась склонить его быть моим провожатым. Но он ответил:

— Мне очень жаль, Шарлотта, но, полагаю, доктор Форбз прав: вы ошиблись. Лучше вам поскорей забыть обо всем этом.

— Уверена, мисс Бронте, что вы не станете втягивать в это Джорджа, — поспешно вклинилась в разговор его мать. — Тем более в субботу. — В ее голосе можно было различить как огорчение тем, что я посмела нарушить его священный выходной, так и возмущение тем, что я оказалась замешанной в сомнительных делах.

— Боюсь, пока не выясню, кто этот безумец, я не смогу сосредоточиться на работе, — ответила я.

Это был чистой воды шантаж. Миссис Смит проглотила уже готовое было сорваться с языка язвительное замечание: она знала, насколько благополучие «Смита, Элдера и Компании» зависит от меня. Джордж возразил, что еще одно посещение Бедлама лишь ухудшит мое душевное состояние, но в конце концов сдался.

Пока мы ехали по Лондону, начался дождь. Мы быстро поднялись по ступенькам Бедлама, успев, однако, промокнуть до нитки, и заплатили за вход. Когда тащила Джорджа через лечебные отделения, я заметила, что медсестры и санитары, сбившись в кучки, что-то обсуждают низкими взволнованными голосами. Пациенты все так же слонялись без дела, но выглядели более возбужденными, чем накануне. Возле отделения, где содержались невменяемые преступники, мы увидели полицейского констебля в форме, охранявшего вход.

— Что происходит? — спросил Джордж.

Констебль был молод, свеж лицом, как мальчик с фермы, но явно удручен:

— Произошло убийство.

Слово пронзило меня насквозь, всколыхнув чудовищную тревогу. Страх за Слейда нахлынул с еще большей силой.

— Кто убит? — спросил Джордж.

— Я не имею права это разглашать, — ответил констебль. Когда я бросилась к двери, он загородил мне дорогу. — Прошу прощения, мэм, вам туда нельзя.

Прочтя имя на бляхе констебля, Джордж сказал:

— Послушайте, констебль Райан, я Джордж Смит из издательства «Смит, Элдер и Компания», комиссар полиции — мой друг. — Это было правдой, Джордж имел много друзей в самых разных кругах. — Пропустите меня или при следующей встрече с комиссаром я скажу ему, что вы чинили мне препятствия.

Констебль Райан заколебался, разрываемый между чувством долга и страхом, что Джордж может представить его в невыгодном свете перед высшим начальством. В конце концов он открыл дверь и отступил в сторону.

— Я посмотрю, что там случилось, — сказал мне Джордж. — Вы оставайтесь здесь.

— Нет! Я иду с вами!

Я говорила с такой решимостью, что его воля уступила моей. Мы вместе вошли в отделение для невменяемых преступников, встреченные вонью и воплями больных.

— Боже праведный! — пробормотал Джордж.

Повинуясь исключительно интуиции, я вела его через коридоры темницы. Перейдя почти на бег, я мысленно кляла себя за то, что накануне позволила доктору Форбзу выпроводить меня из Бедлама, и за сомнения относительно того, что тот сумасшедший был Слейдом. Неужели он мертв? Могла ли я спасти его? Взвинченная и запыхавшаяся, я домчалась до камеры, в которой видела Слейда. Сквозь открытую дверь доносились голоса. По камере расхаживали два констебля, осматривая стол с кожаными ремнями и странный аппарат. Еще двое и человек в черном плаще стояли, глядя вниз, на что-то, распростертое у их ног. Я почувствовала резкий запах — сладкий и соленый одновременно, с металлическим привкусом.

Запах крови.

Казалось, он ворвался в меня через ноздри и, словно когтями, сжал какое-то чувствительное место внутри. Кровь была свежей и шокирующе красной. У меня невольно вырвался крик:

— Слейд! Нет!

Мужчины обернулись, уставившись на меня и при этом немного сдвинувшись со своих мест, так что я смогла увидеть то, на что они смотрели. На полу лежали двое мужчин, одетых в простые хлопчатобумажные брюки и больничные робы. Один — скорчившись на боку; кровавый нимб окружал его голову. Другой — на спине, раскинув руки в стороны. Из его левой глазницы торчал тонкий стеклянный цилиндр с поршнем, такой же, каким накануне орудовал иностранец. Его игла глубоко проникла в мозг мужчины.

Я испытала целую бурю чувств: облегчение, смятение и изумление.

Ни один из убитых не был Слейдом.

Чуть не лишившись чувств, я повалилась в объятия Джорджа. Обозрев открывшуюся перед ним картину, он воскликнул: «Боже милостивый!» — и развернул меня лицом к своей груди, чтобы я не видела всего этого.

* * *

Мне удалось не потерять сознания; приключения 1848 года закалили меня и снабдили запасом стойкости. Но я была так слаба, что не могла идти. Джордж на руках понес меня из отделения, взывая о помощи. Меня посадили в инвалидную коляску и отвезли в комнату, использовавшуюся для консилиумов. Врач принес нюхательную соль, медсестра — чашку горячего чая. Выпив его, я немного ожила. Джордж сидел за столом рядом со мной и платком вытирал пот со лба.

— В жизни не видел ничего ужасней, — сказал он. — Но я рад, что убит не ваш друг. — Потом помолчал и добавил: — А кто такой этот Джон Слейд?

Я не сказала ему, что Слейд — шпион на службе короны. Предполагалось, что это известно лишь нескольким посвященным.

— Он священник из Кентербери, — такова была легенда, которой когда-то пользовался Слейд, я решила: пусть так и будет.

— Как вы с ним познакомились?

Я была связана клятвой о неразглашении обстоятельств нашего знакомства, поэтому ответила:

— Через общих знакомых.

«Общей знакомой» была Изабел Уайт, из-за убийства которой я и оказалась втянутой в события 1848 года.

Джордж почесал подбородок; казалось, он не может решить, уместно ли продолжать эту тему.

— Могу ли я поинтересоваться, насколько хорошо вы знаете мистера Слейда?

Я не сомневалась: ему не хотелось услышать, что Слейд — мой поклонник. И уж, конечно, он не желал, чтобы знаменитая писательница, автор его издательства, оказалась связанной романтическими отношениями с пациентом психиатрической клиники. Можно было представить себе, какой шум подняли бы газеты вокруг этого факта! Да мне и самой не хотелось рассказывать ему о том, что было между мной и Слейдом.

— Мистер Слейд — мой добрый друг, не более того, — решила я ответить.

Джордж пристально посмотрел на меня, и я отвела глаза, заметив подозрение, затаившееся в его взгляде. К счастью, наш разговор прервало появление мужчины в черном плаще и женщины средних лет в сером платье с белым передником и в белом чепце. У нее были чопорно поджатые губы, острый нос и острый взгляд и румяные, покрытые крапинками щеки, наливные, словно яблоко.

— Я — Генриетта Хантер, старшая сестра Вифлеемской больницы, — сказала она. — Вам уже лучше?

Я ответила утвердительно. Человек в черном плаще сказал:

— Хорошо, потому что у меня к вам несколько вопросов. — Высоко поднятые сутулые плечи, черное облачение и худое удлиненное лицо делали его похожим на грифа. Он сверкнул на меня зеленоватыми глазами, будто я была падалью, над которой он размышлял: есть или не есть. — Я инспектор-детектив Харт из столичной полиции.

Джордж встал и спросил:

— Что здесь происходит? Кто те убитые люди? Кто их убил и как это случилось?

— Мистер Смит, если не ошибаюсь? — спросил инспектор-детектив с бесстрастной улыбкой. — Вы путем запугивания заставили моего констебля пропустить вас на место преступления. Вам не следовало этого делать. Теперь у него будут неприятности, как и у вас, если вы не сядете и не будете вести себя тихо.

Джордж нехотя повиновался.

— Так-то лучше, — сказал инспектор, взял стоявший рядом со мной стул, поставил его напротив, чтобы смотреть мне в лицо, и сел. Сестра Хантер осталась стоять возле меня, как конвоир. Спросив, как мое имя, и получив ответ, Харт задал следующий вопрос:

— Что вам обо всем этом известно, мисс Бронте?

Положение знаменитой писательницы придавало мне уверенности и позволяло, не робея, достойно противостоять ему.

— Я отказываюсь говорить что бы то ни было, пока вы не ответите на вопрос мистера Смита, — сказала я.

Инспектор-детектив Харт был удивлен и раздражен. Я сложила руки на груди. Изобразив на лице снисходительность, он сказал:

— Жертвы были санитарами. Их убил заключенный.

Несмотря на облегчение, испытанное мной после того, как я узнала, что Слейд не является жертвой убийства, теперь я почувствовала холодное, зловещее прикосновение страха.

— Насколько можно судить, они снимали его с процедурного стола, — продолжил Харт. — Они считали, что он без сознания, но он притворялся и, когда они расстегнули ремни, напал на них. Одного он ударил по голове дубинкой, в процессе борьбы со вторым схватил шприц и всадил ему в глаз.

Джордж Смит с изумлением и осуждением покачал головой. Мне было невыносимо спрашивать, является ли убийцей Слейд, но я должна была знать:

— Этот больной был высоким худым мужчиной лет сорока с густыми черными волосами и серыми глазами?

Во взгляде Харта промелькнул интерес, вид у него стал еще более плотоядным, чем прежде.

— Так мне сказали. А откуда вам это известно?

Значит, случилось то, чего я боялась: полиция считала Слейда убийцей.

— Одна медсестра сообщила, что вчера какая-то дама из числа посетителей проникла в отделение невменяемых преступников, — сестра Хантер вперила в меня испытующий взгляд. — Это были вы, мисс Бронте? Тогда-то вы и видели больного?

— Ответ на оба вопроса — да. Но он не убивал этих людей!

— Почему вы так уверены? — спросил инспектор. — Вы с ним знакомы?

— Да, — ответила я с горячностью. — И уверена, что Джон Слейд невиновен.

— Похоже, вы совсем не знаете этого человека, — заметил детектив Харт с неприятной самодовольной ухмылкой. — Его зовут не Джон Слейд. Он — Джозеф Типинский. И крайне сомнительно, чтобы вы когда-нибудь с ним встречались. Он — беженец из Польши.

* * *

В первый момент я была огорошена этой новостью, и моя уверенность в том, что человек, которого я видела, действительно Слейд, поколебалась.

— Так я и думал, — мягко сказал Джордж. — Вы ошиблись.

Но потом я вспомнила, что в силу своей профессии Слейд часто пользовался вымышленными именами. Мастерски умея имитировать разные акценты, он с легкостью мог изобразить из себя польского беженца. Однако ничего этого я не могла сказать детективу, поскольку была связана клятвой хранить тайну.

— Я хочу его повидать, — сказала я. — Где он?

— Я тоже хотел бы повидать его, но в настоящий момент это невозможно, — ответил инспектор Харт. — Он сбежал.

Чувство облегчения боролось во мне с новым страхом: Слейд больше не в заключении, но стал беглецом, его разыскивают.

— А вообще-то за что этот Джозеф Типинский был препровожден в Бедлам? — спросил Джордж.

— Я не имею права говорить об этом, — заявила сестра Хантер. — Информация о пациентах конфиденциальна.

Я должна была разыскать Слейда. Мне было необходимо услышать от него самого правду об этих убийствах.

— Куда он мог направиться?

Глаза инспектора Харта сузились:

— Вы ведь не собираетесь предпринять самостоятельные поиски, не так ли? — Он встал и отошел от меня, словно уже обглодал мою тушку до костей. — Всякая информация, связанная с полицейским расследованием, является закрытой. Ради вашей собственной безопасности будет лучше, если вы отправитесь домой и станете держаться подальше от всего этого.

Ведя меня через больницу на выход, Джордж сказал:

— Мне плевать на инспектора-детектива, но он прав. Я отвезу вас домой. Вам нужно отдохнуть и обо всем забыть.

— Нет! Я не могу! — Сопротивляясь Джорджу, тащившему меня за руку, я заметила, что несколько человек из числа больничного персонала праздно стоят в сторонке, наблюдая за мной. Один из них был иностранцем. Указав на него, я сказала: — Это человек, о котором я вам говорила, тот самый, которого я видела с мистером Слейдом!

Иностранец встретился со мной взглядом, глаза его были белесыми, словно обесцвеченными щелоком, взгляд зловещим. Холодок пробежал у меня по спине, как будто на меня пахнуло сквозняком из чужедальней страны с холодным климатом. Интуиция подсказывала, что следует избегать внимания со стороны этого человека, но было слишком поздно, к тому же он знал то, что необходимо было узнать мне.

— Я должна спросить его, что он делал вчера с мистером Слейдом, — заявила я. — Вероятно, ему известно, что сталось с мистером Слейдом и кто убил санитаров.

Иностранец развернулся и тут же исчез за углом.

— Какой человек? — спросил Джордж, вывернув шею назад и никого не увидев. Потом сокрушенно покачал головой: — Шарлотта, нам надо идти.

Следуя по коридору через женское отделение, я услышала окликнувший меня тихий голос: «Шарлотта!» — и увидела Джулию Гаррс, выглядывавшую из дверного проема. Она кивком подозвала меня. Сегодня она была не так похожа на мою сестру Анну, как показалось мне вчера; сегодня я знала, что она — детоубийца. Но мне было жаль ее, потому что она была так молода и, очевидно, обречена провести остаток своих дней заточенной в Бедламе в бесконечных поисках несуществующего младенца.

— Пожалуйста, подождите меня минутку, — попросила я Джорджа и, поспешно подойдя к Джулии, сказала: — Не лучше ли вам войти в палату, пока вы не накликали на себя неприятностей?

Приложив палец к губам, Джулия втащила меня в кладовку, где стояли тазы, швабры, метлы и ведра. Закрыв дверь, она улыбнулась своей милой улыбкой:

— Вчера вы были так добры ко мне, я хотела вас поблагодарить, — сказала она и с тоской добавила: — Вы мне нравитесь. Как бы я хотела с вами подружиться. Меня здесь никто не навещает.

Вероятно, друзья и родственники отказались от нее. Как дочь священника я чувствовала себя обязанной утешить несчастную, но пребывание наедине с Джулией нервировало меня.

— Как вам удалось выйти из палаты? — спросила я.

— Один сумасшедший сбежал. Поднялся такой переполох, что кто-то впопыхах оставил дверь незапертой. — Джулия с откровенным любопытством разглядывала меня. — Вас интересует этот сумасшедший, Шарлотта, ведь правда?

— Да. Но как вы узнали?

Ее улыбка сделалась хитроватой.

— Люди говорят, я слушаю.

Должно быть, в Бедламе слухи распространялись быстрее, чем в литературном сообществе.

— Что вам о нем известно? — нетерпеливо спросила я.

— Я видела, как полицейские привезли его. Они сказали, что он совершил нечто ужасное.

— Что именно? — Я боялась услышать, но должна была знать.

— Этого они не сказали. Зато сказали, где он был арестован.

Сердце у меня екнуло — это был пусть хилый, но все же ключик.

— И где же?

— В доме восемнадцать на Трол-стрит, — сказала Джулия. — В Уайтчепеле.