— Восемнадцатый день двенадцатого месяца, Генроку, первый год, — диктовал Сано дневной отчет о деятельности полиции. — Арестовано сорок семь человек: семнадцать за хулиганское поведение, восемь за плохое обращение и убийство собак, шесть за оскорбление действием, три за прелюбодеяние, один за проституцию вне установленной зоны. Самураи — один за хулиганское поведение, один за оскорбление действием — помещены под домашний арест, простолюдины направлены в тюрьму. Прелюбодейки обриты наголо, мужьям дано право на развод...
Наконец Цунэхико вручил Сано готовый отчет. Тот приложил печать и велел:
— Отнеси это судье Огю. Потом можешь идти домой. На сегодня все.
Сано подавил зевок и потер глаза, запорошенные недосыпом как песком. Прошлой ночью он так и не попал в офицерскую гостиницу. Провел ночь в родительском доме, либо сидя у постели отца и протирая ему лицо влажной тканью, либо готовя обезболивающий настой из трав, либо лежа без сна и слушая кашель, от которого вздрагивал весь дом.
Цунэхико замялся у двери.
— Ёрики Сано-сан, мы сегодня ничего не расследовали. А как насчет завтра?
— Мы не будем этим заниматься, Цунэхико. — Зевок удержать не удалось, и Сано прикрыл рот ладонью. — Ни завтра, ни послезавтра. Никогда.
Гримаса секретаря отразила сожаление, скопившееся на душе у Сано.
— Почему? Это было так здорово!
Убедив себя за ночь бросить расследование, Сано не хотел ни думать, ни говорить о нем.
— Так надо, — сказал как отрезал.
Истинный самурай Цунэхико принял объяснение без звука.
Когда секретарь исчез, Сано прибрал на столе и поплелся в офицерскую гостиницу. Небо с пышными облаками горело золотом от заходящего солнца. В Ёсиваре уже начались увеселения. Юдзё — изысканные, дорогие проститутки — машут посетителям из окон заведений. Одна из них, Глициния из Дворца божественного сада, знает, кто убил Нориёси и Юкико...
Сано решительно прогнал видение. Никакого расследования. Спать. Однако, войдя в номер, он помедлил перед шкафом, где лежали постельные принадлежности. Сомнительно, что мысли о Глицинии дадут ему уснуть. Он достал матрас с одеялами и напомнил себе причины, по которым ему не следовало ехать в Ёсивару. Отец. Будущее. Долг. Честь.
В результате желание докопаться до истины стало таким сильным, что он уронил одеяла и матрас.
Он бросился к платяному шкафу, переоделся в длинный серый плащ и широкополую, скрывающую лицо соломенную шляпу, взял все свои наличные и побежал к конюшне.
Вскочив на лошадь, Сано понял, что мечтал об этом целый день.
— Поговорю с Глицинией и успокоюсь, — пробормотал он, весьма удивив конюха.
Ощущение надвигающейся катастрофы отошло на задний план, но все-таки осталось.
* * *
Ночная Нака-но-тё сверкала жизнью и возбуждением. На скатах крыш сияли фонари. Из ресторанов, распахнутых настежь, доносились соблазнительные запахи. Из чайных домиков летел хриплый хохот, в окнах маячили мужчины с чашками саке. Прекрасные птички в ярких кимоно заполняли клетки увеселительных заведений. За спинами юдзё в ярко освещенных комнатах играла музыка: некоторые женщины уже подцепили дружков, и веселье началось.
Сано без труда отыскал Дворец божественного сада — самое большое строение на улице. Резными балками и колоннами, выкрашенными в красный цвет, желтой и зеленой росписью оно напоминало китайский храм. Над входом между двумя переплетенными драконами рдело полотнище, золотые иероглифы сообщали название борделя. Сано протолкался через толпу, которая в три ряда стояла под окнами.
— Уважаемая госпожа, где найти Глицинию? — спросил он у ближайшей очень молодой девушки, одетой в алое кимоно с белыми иероглифами, обозначающими счастье. Согласно традиции к юдзё следовало обращаться с почтением, как к благородной даме.
Алое Кимоно игриво надула губки.
— Госпожа Глициния, господин? Зачем вам она? — Напыщенная речь была в ходу у проституток Ёсивары. — Ведь воин, столь мужественный и несравненный, как вы, без сомнения, предпочтет хрупкую девушку, едва достигшую цветения, не правда ли?
Алое Кимоно застенчиво прикрыла веером лицо. Жест был такой же заученный, как и слова. Товарки захихикали в ожидании.
Сано собрал в кулак всю свою выдержку. Если он отбреет шлюху, то хозяин рассердится и не пустит в заведение.
— Не хочу обидеть вас, госпожа, но мне нужно поговорить с Глицинией.
— Поговорить? Он пришел сюда разговаривать?! — прыснули девки.
Сано решил, что пора представиться.
— Я ёрики Сано Исиро из полицейского управления. Я должен переговорить с Глицинией по официальному делу. Не могли бы вы передать ей, что я здесь?
На Алое Кимоно его заявление не произвело ни малейшего впечатления, напротив, разозлило: выходит, она зря трудилась.
— Это в управлении все должны выполнять ваши приказания, ёрики. А я вам не слуга. Впрочем, если...
Пренебрежительный взгляд смерил с ног до головы. Надменная улыбка тронула уголки губ. Сано понял намек и потянулся за кошельком.
— Прошу вас. Это очень важно. Я должен поговорить о Нориёси.
При упоминании имени художника надменная улыбка растаяла. Девушка коротко кивнула и взмахнула рукой. Появилась служанка. Девушка шепнула ей на ухо. Служанка открыла дверь и поклонилась Сано.
— Идите за ней, — сказала Алое Кимоно.
В прихожей Дворца божественного сада Сано разулся и снял мечи: бывали случаи, когда бедная юдзё, спасаясь от насилия, хватала оружие самурая и кончала жизнь самоубийством.
В просторном зале женщины и мужчины, болтая и смеясь, возлежали на разбросанных по полу шелковых подушках. Одна дама наигрывала на самисэне известную любовную мелодию. Служанки сновали с подносами, уставленными закусками и чашками с саке. Подносы звенели от щедрых чаевых, Судя по одеждам, гуляли богатые купцы. Миновав зал, Сано вслед за проводницей вышел на веранду.
Перед ним открылся вишневый сад. Лужайки, каменные светильники, фигурный пруд, маленький храм на острове. Летом, наверное, здесь резвилось много компаний. Нынче сад был пустынен. Однако фонарики на зданиях вокруг сада — по одному над каждой дверью — мерцали. Из окон лился свет. Звучал тихий смех. Юдзё развлекали клиентов в интимной обстановке.
Служанка указала на дверь за левым углом:
— Здесь, господин.
Сано постучал. Подождал. Прислушался.
— Войдите, — откликнулся голос с преувеличенной радостью.
Сано отодвинул дверь и поклонился. У лакового туалетного столика на коленях стояла женщина.
— Добрый вечер, госпожа Глициния. От приветливости не осталось и следа.
— Я ожидала кое-кого другого. Кто вы? — В отличие от Алого Кимоно она говорила на чистом, без примеси диалекта языке.
Сано снова поклонился и назвал себя.
Глициния совершенно не соответствовала его представлению о подружке Нориёси. Он полагал, что та в возрасте, этакая мамочка для клиентов. Оказалось, Глицинии не больше двадцати лет. Юдзё высшего разряда. Роскошное кимоно в черно-белую клетку. Броское украшение в виде цветов лиловой глицинии и бледно-зеленых листьев, спускающееся по диагонали от левого плеча к подолу, наверняка очень дорогое. Удивительно широкие глаза, придающие прелестному лицу вызывающее выражение.
Просторная комната отражала высокий статус и оттеняла красоту юдзё. Великолепные вещи: шелковые одеяла и матрас, резные лаковые сундуки и шкафы, раскрашенные светильники. В алькове стояла селадоновая ваза с засушенной веткой зимней вишни, несомненно, работы настоящего мастера, на стене висел свиток с классическим китайским стихотворением, иероглифы выполнены неподражаемым каллиграфом из Киото.
— Я здесь по поводу вашего друга Нориёси, — сказал Сано, оторвавшись от изучения комнаты и переведя взгляд на женщину.
Ее глаза, влажные и яркие, потемнели. Резко отвернувшись к круглому зеркалу, стоявшему на туалетном столике, Глициния взяла гребенку и принялась укладывать волосы, поднимая длинную блестящую массу на висках и сооружая сложный пучок на затылке. Движения были медлительны и томны. Сано, несмотря на то что все его помыслы были сосредоточены на расследовании, нашел их в высшей степени эротичными.
— Я не хочу говорить о Нориёси. Я жду гостя. — Голос женщины задрожал. — Прошу вас, уходите. Сейчас же.
Печаль и отсутствие враждебности в голосе подсказали Сано, что скорбь, а не гнев является причиной грубых слов. Он помолчал, не желая раздражать ее спором, но и не собираясь пока уходить.
Глициния бросила гребень на пол и повернулась к Сано.
— Ну? Чего вы ждете? — В глазах блеснули слезы. — Если вы пришли сказать, что Нориёси покончил жизнь самоубийством из-за любви к какой-то глупой гусыне из высшего света и что его тело будет выставлено на обозрение зевак у реки... так это я уже знаю. Об этом болтают по всему кварталу. Оставьте меня в покое.
Сано решил быть как можно более откровенным:
— Нориёси не покончил с собой. Его убили.
Юдзё изумленно воззрилась на него. Тишину нарушали лишь звуки из соседней комнаты: мелодия самисэна и тихие поющие голоса мужчины и женщины. На лице Глицинии отразилось недоверие, потом удивление.
— Убили? — Голос упал до шепота. — Неужели правда? Откуда вы знаете?
— Этого я сказать не могу. — Сано не знал, насколько может ей доверять, и не хотел, чтобы известие об аутопсии распространилось по Ёсиваре. — Но это правда. — Он встал на колени перед ней. — Я хочу узнать, почему его убили и кто. Вы поможете мне?
— Каким образом?
— Расскажите все, что вы знаете о Нориёси: о его семье, об окружении. Что это был за человек? Кто были его враги, почему один из них захотел его убить?
Взгляд Глицинии устремился вдаль. Она начала пальцами расчесывать волосы. «Волнуется», — решил Сано. Но почему? Все вокруг говорило о любви — роскошная обстановка, разобранная постель с едва уловимым цветочным запахом, ярко-розовые губы. А изящные нежные руки! Сано поневоле представил, как они ласкают его, и беспокойно заерзал. Ему показалось, что в комнате стало жарко.
— Все считают, будто Нориёси был прожженным дельцом, — сказала Глициния. — Достаточно назвать его имя, и все показывают так.
Бросив взгляд через плечо, словно для того, чтобы удостовериться, нет ли поблизости посторонних, она хитро улыбнулась и изобразила сделку, беря у кого-то деньги и пересчитывая их. Вульгарная пантомима поразительно не соответствовала образу утонченной женщины. Тем не менее Сано понял, что собой представлял Нориёси.
— Однако со мной он был другим. — Помолчав, она перешла на шепот. — Я приехала в Эдо из провинции Дэва, мне исполнилось всего десять лет. Отец продал меня в бордель, потому что в тот год случился неурожай и он не мог прокормить семью: жену, меня и четырех моих братьев. Сначала я прислуживала в Божественном саду. Вы знаете, что это такое?
Сано кивнул. Молоденькие девушки без особых талантов фактически являлись рабынями в увеселительных заведениях. Они помногу работали: убирали комнаты, помогали на кухнях, были на посылках. И все за скудную еду и кров. Многие умирали, не достигнув зрелости. Выжившие становились служанками у юдзё или второразрядными проститутками. Немногие выбивались в юдзё, и единицы обретали свободу.
— Я познакомилась с Нориёси годом позже, когда он пришел к нам с картинками — мы должны были показывать их своим клиентам. Он задержался на кухне, чтобы попросить чаю, а я как раз чистила овощи. — Воспоминание вызвало у Глицинии легкую улыбку. — Он спросил, как меня зовут и откуда я родом. Наверное, он понял, что я голодна. Я была такой худой — кости выпирали. — Она коснулась ключицы. — И волосы начали выпадать.
После этого он всякий раз, когда никто не видел, давал мне еды. Я боялась, что он перестанет приходить, но нет. Я поправилась. Волосы отросли. А Нориёси стал ходить со мной, когда меня посылали по каким-нибудь поручениям, с ним было весело, он часто шутил. Между прочим, он учил меня двигаться, улыбаться, разговаривать с мужчинами. Похоже, я преуспела. Однажды хозяин сказал, что мне больше не нужно работать на кухне. Он велел служанкам одеть меня в красивую одежду. И с тех пор... — Она обвела рукой комнату.
— Понимаю.
Нориёси взглядом художника уловил возможности Глицинии и спас от жестокой судьбы. Но не даром: наверняка он пользовался ее услугами. Сано посмотрел на вырез кимоно, на развилку упругих бугорков. В паху заныло. На миг Сано позавидовал покойнику.
Глициния нахмурилась:
— Я знаю, о чем вы подумали. Но вы ошибаетесь. Нориёси никогда не был моим любовником. Знаете, он предпочитал мужчин.
«Все-таки», — подумал Сано, вспомнив эскиз на столе художника.
— Когда я узнала, как он погиб, я страшно разозлилась, — грустно сказала Глициния. — Не потому, что он влюбился в ту девушку, и не потому, что ей удалось заставить его так захотеть близости с ней. А потому, что он ничего не рассказал мне. Не доверился, как обычно. Вы говорите, его убили... — Она сглотнула. — Мне так стыдно, что я тогда рассердилась. — Она смахнула слезу.
Сано тактично отвернулся. Когда он собрался спросить про врагов Нориёси, в дверь постучали.
Глициния вскочила на ноги.
— Быстро, быстро! — Открыв шкаф, она жестом приказала Сано залезть в него. — Это мой клиент. Он не должен вас видеть.
Из-за дверцы Сано услышал, как в комнату кто-то вошел. Тихий голос мужчины. Извиняющийся шепот Глицинии: «Неважно себя чувствую... очень жаль... может, завтра вечером... премного благодарна». Шелест шелка. Интересно, каково держать ее в объятиях? Дверца отодвинулась, прервав фантазии.
— Выходите. — Глициния бесцеремонно бросила подарок клиента, шелковый веер, на туалетный столик.
* * *
— Враги Нориёси? — переспросила она, когда они снова сели. — О ком вы хотите узнать? Обо всех или только о главных?
— Начните с главных.
Глициния нахмурила брови. Похоже, список был длинный.
— Кикунодзё.
— Актер из театра кабуки? — не поверил Сано. — Зачем ему было убивать Нориёси?
Глициния пожала плечами:
— Нориёси иногда брал деньги в обмен на сохранение секретов.
Шантаж. Глициния вспыхнула, и Сано в душе посочувствовал человеку, которому приходится выставлять напоказ пороки друга. Попутно румянец напомнил ему, как выглядит женщина в любовном экстазе, тем паче дыхание Глицинии участилось. Желание с удвоенной силой охватило Сано. К его вящему смущению, парочка в соседней комнате прекратила петь. Тонкие стены начали ритмично подрагивать. Сано отвел глаза, когда Глициния слегка улыбнулась. Скорее всего она извинялась за неосторожных соседей, но Сано показалось, что улыбка говорит: «Не хотите ли последовать их примеру?»
Скрывая смущение, Сано поспешно спросил:
— Значит, Нориёси платили за молчание? Кто, кроме Кикунодзё?
— Мне известно еще об одном. Борец сумо, но я не знаю его имени.
«Выяснить у приятелей художника», — сделал Сано зарубку на памяти.
— Не получал ли Нориёси незадолго до смерти крупной суммы?
Глаза Глицинии затуманились.
— Не знаю. Он мечтал выкупить меня из Дворца божественного сада и открыть собственную галерею. Мы собирались управлять ею вместе. Он даже подобрал здание. С задними комнатами для нас. Вряд ли он сумел бы когда-нибудь накопить столько денег.
Сано решил умолчать о золоте, которое забрал себе Любитель Клубнички. Зачем ее напрасно огорчать? Кроме того, сумма была хотя и значительная, но явно недостаточная для задуманного предприятия. Наверное, художник надеялся получить намного больше. Быть может, Кикунодзё убил его, чтобы не платить.
— Кикунодзё вполне мог убить Нориёси, — с горечью подтвердила Глициния мысли Сано. — Он и грозился, А другие... — Она перечислила множество людей — и самураев и простолюдинов, — которым Нориёси задолжал или которых обидел, обманул, — Сомневаюсь, чтобы они пошли на убийство.
Вот наконец информация для судьи Огю.
Сано поклонился.
— Благодарю вас, госпожа Глициния. Я очень постараюсь отправить убийцу Нориёси в тюрьму.
Он поднялся... и понял, что не в состоянии покинуть Глицинию. Чудесные глаза притягивали, тело манило, хотя юдзё не шелохнулась. Сано беспомощно застыл на месте.
— Подождите. — Глициния коснулась его рукава. — Останьтесь сегодня со мной.
Сано отпрянул. Его плоть, и без того напряженная, окаменела. Она просто выпрыгивала из кимоно при мысли о возможной ночи. Сано понял, что все это время юдзё исподволь, но неуклонно соблазняла его.
— Мне очень жаль, госпожа. Прошу вас.
«Прошу тебя, не заставляй меня унижаться, признаваясь, что я слишком беден для такого счастья».
Глициния шагнула вперед и погладила его по лицу.
— Нет, вы не поняли. Мне ничего от вас не нужно. — Она принялась ласкать ему грудь. — Ничего, кроме... вас.
— Но почему? — Сано с трудом верилось, что юдзё, водящая компанию с самыми богатыми и могущественными людьми Эдо, хочет его.
«Какая разница?» — ответило его тело, которое начало покалывать от ласковых прикосновений.
— С вами не нужно скрывать печаль.
Женщина отступила и изящным движением распустила узел у себя на поясе. Кимоно соскользнуло с плеч. Груди оказались небольшие, но полные. Ноги и руки точеные, безупречная кожа цвета золотистой слоновой кости. Под бритым лобком — знак всех юдзё — сокровенная женская расселинка. Сквозь аромат духов Сано услышал ее естественный запах, пикантный и дурманящий.
Глициния взяла его ладони и поднесла к своей груди. Само застонал, коснувшись ее сосков. Она прильнула к его губам. Он вздрогнул. Ему доводилось заниматься любовью со служанками соседей или с веселыми девицами из Нихонбаси. Но он впервые столкнулся с подобной практикой, занесенной в Японию иноземными варварами.
— Это не повредит вам, — промурлыкала Глициния, обдав теплым дыханием.
Скользкие влажные губы юдзё показались Сано неприятными. Однако желание вспыхнуло с новой силой, и он разжал рот, впуская настойчивый язык Глицинии. «Кто бы мог подумать, что предосудительный обмен дыханием и слюной способен так заводить?» Он подался назад, чтобы раздеться, с сожалением оторвавшись от ее губ.
Минуту спустя они рухнули на матрас, и она прижалась к нему со страстью, которая привела Сано в изумление. Он слышал немало рассказов о юдзё: их опытности, изощренных костюмированных забавах, игрушках, возбуждающих беседах, снадобьях, повышающих потенцию, притворных, но лестных для мужского самолюбия криках. Но ее вздохи и прорывы показались ему естественными. Он не почувствовал холодного автоматизма в том, как она ласкает ему грудь, и бедра, и мужскую плоть. В этом была простая и древняя потребность женщины в мужчине. Ее нельзя было сымитировать. Страсть выдавали набрякшие соски и увлажнившаяся расселинка. На мгновение он задумался, отчего Глициния не похожа на обычных юдзё. Особый талант, способность возбудиться по заказу? Попытка забыться, утопить печаль по Нориёси в случайном соитии? Какая разница, в чем причина!
Ее откровенное желание подвело Сано к самому краю. Почти теряя сознание от экстаза, он взял ее.
* * *
Сано не заметил, как уснул. Разбудили его слабые всхлипывания. Он отбросил одеяло и сел.
Перед низким столиком, одетая в белое кимоно, на коленях в профиль к Сано стояла Глициния. Голова опущена, губы беззвучно двигаются, по щекам стекают слезы. Сано подошел к ней. На столике среди фруктов, цветов и оплывших свечей лежали хлопчатобумажная головная повязка, курительная трубка и несколько игральных карт. Карты, на рубашке которых были изображены сексуальные сцены, показались Сано неуместными на буддистском алтаре. Внезапно он догадался: автор рисунков на картах Нориёси, головная повязка и трубка — тоже его. Глициния в траурной одежде молилась духу убитого художника.
Растроганный и смущенный, Сано поискал подобающие слова. Тщетно. Он не привык к столь откровенному проявлению скорби. Большинство людей держат свои чувства при себе даже на похоронах. Может, дать ей погоревать в одиночестве? Но он не мог просто уйти, не поблагодарив женщину за то, что было между ними. Сано осторожно положил руку ей на плечо.
— Ступай с миром в новый дом, Нориёси, — прошептала Глициния. — Когда-нибудь мы увидимся.
Она повернулась к Сано. Глаза походили на колодцы, полные горя, нос и губы распухли. Ее боль отозвалась у него в груди.
— Мне очень жаль, — брякнул он и попытался ее обнять.
Женщина отпрянула.
— Мой единственный настоящий друг умер! — В глазах сквозь слезы сверкнул гнев. — А как я почтила его? Переспала с ёрики! С тем, кому безразличны беды. — Рыдания оборвали речь.
Справившись с волнением, Глициния продолжила:
— Нет правосудия для простых людей, которые не в состоянии заплатить или иначе повлиять на наших правителей, чтобы добиться справедливости. Вы вернетесь в управление и состряпаете миленький отчет о том, что произошло с Нориёси. Порнография. Все ясно и просто. Никаких разбирательств. Зачем осложнять жизнь себе и начальникам, доставлять хлопоты богатой семье? Ведь та девушка была богата, да? Вы скрепите позор Нориёси своей печатью и своим молчанием. А его убийца останется на свободе!
Сано знал, что эту вспышку спровоцировали скорбь и самобичевание, однако слова Глицинии задели его за живое. Он и в самом деле намеревался сделать так, как она сказала.
— Вы ошибаетесь, — возразил он пристыженно. — Я не хочу позволить убийце Нориёси уйти от расплаты.
Он подумал о судье Огю, Кацурагаве Сюндае, отце и внутренне содрогнулся.
Глициния закрыла ладонями лицо и прошептала:
— Оставьте меня.
Сано молча оделся и вышел.
Во Дворце божественного сада не прекращалась пирушка, по-прежнему кипело веселье на Нака-но-тё. Однако главные ворота были уже закрыты. Сано, направлявшийся к общественным конюшням, где оставил лошадь, с беспокойством посмотрел на них. Он пробыл у Глицинии много дольше, чем рассчитывал, и вот застрял в Ёсиваре на всю ночь.
Он поплелся в беднейший район квартала, там располагались самые скромные трактиры, памятные со студенческих времен. За непомерную цену он сможет урвать несколько часов отдыха в ожидании рассвета и открытия ворот.
Ему дали место в комнате на девятерых. Лежа на соломенном тюфяке и слушая заливистый храп соседей, Сано испытывал странное чувство. Он считал, что это вина перед одинокой и несчастной женщиной. У него не хватило выдержки отказать ей. Он получил удовольствие, а взамен усугубил ее горе. Теперь он обязан искупить свою вину; во что бы то ни стало добиться справедливого возмездия убийце Нориёси — единственный путь.