Глава 71
«Прошла лихорадка, зовут ее Жизнь…»
[34]
Корреспонденция из редакции «Балтимор сан».
С последней вечерней почтой.
Мы с великим сожалением сообщаем, что Эдгар А. По, эсквайр, выдающийся американский поэт, филолог и критик, умер в Балтиморе вчера утром после четырех- или пятидневной болезни. Эта новость, столь внезапная и неожиданная, доставит мучительное горе всем тем, кто чтит гений и умеет быть снисходительным к слабостям, которые часто ему сопутствуют. Поэту шел тридцать восьмой год. [35]
Некролог был помещен на первой странице каждой нью-йоркской газеты.
Главный констебль, прочитав заметку, неподвижно сидел в кресле Кольта. Ольга стояла за его спиной, прижимая газету к груди. Девушка плакала.
— Я так расстроена, мне так горько, папа, — сказала она.
— Я тоже, — ответил сыщик и взял руку дочери: она была теплой, сухой и крепкой.
Позже они сидели за столом, пили крепкий черный чай и разговаривали о смерти По, гадая, что могло с ним случиться. Раздался громкий стук медного молоточка в дверь гостиной. На пороге стояла Анна Линч, с красными глазами и следами слез на щеках. Подруги обнялись, охваченные общим горем.
— Ольга, прошу тебя, поедем со мной выразить соболезнования миссис Клемм. Я не могу найти в себе достаточно сил, чтобы отправиться туда в одиночестве.
Дочь констебля взглянула на отца, тот кивнул в знак согласия.
— Хорошо, — сказала она Анне.
Через несколько минут девушка была готова. Она еще раз спросила, уверен ли папа в том, что не хочет съездить в Фордхем вместе с ними.
Хейс ответил, что уверен, и дамы ушли.
Оставшись один, детектив вернулся в гостиную. Снова опустившись в кресло, он вернулся к мыслям о По, покинувшем этот мир.
«Не совсем дурак, — вспомнились сыщику слова писателя из „Похищенного письма“, — но ведь он поэт, а по-моему, от поэта до дурака один шаг».
Сознание главного констебля помутилось. Он впал в тревожную дрему и проснулся внезапно, от резкого стука в дверь.
На крыльце, ежась от холода, стоял посыльный. Он вручил хозяину сверток, влажный от моросящего дождя, и ушел.
Вернувшись в уютную гостиную, Хейс снял с посылки мокрую бумагу и обнаружил внутри рукопись Кольта. К ней прилагалась записка, подписанная: «По», — в которой значилось:
Дорогой сэр!
Ричмонд, Виргиния
Надеюсь, при получении этого письма вы будете чувствовать себя так же хорошо, как я сейчас. Лучше. Отлично. Я посылаю вам одну любопытную рукопись, которую оба мы имели возможность изучить в домике у реки в Тартл-Бэй. Сказать, что эти стихотворения повергли меня в смятение, значило бы недооценить мой душевный склад. Быть может, в них скрыто что-то невидимое. Даже сейчас, составляя эту краткую предостерегающую записку в ожидании парохода, который отвезет меня в ваш — не мой — любимый Нью-Йорк, я чувствую на затылке тяжелый взгляд черных глаз зловещего ворона, самой черной птицы.
27 сентября 1849 г.
Рукопись состояла из четырнадцати стихотворений, написанных натренированным каллиграфическим почерком.
Видишь, Лигейя: свершилось; но страх
Напал на меня — тела коснуться.
Не мог бороться со мною прах.
Но я желал, чтобы он мог очнуться,
Тут же схватить, ударить меня, как едва
Может, мгновенье иль два назад.
С трепетом поднял я голову, но она
Склонилась обратно, в кровавый ад.
Скажите, что мне делать с ношей такой?
Эй, могилу в земле вырой ей! Торопись!
Не медли, ногтями рой. Хочешь, спой
Ту любимую песню ее. Оглянись!
Лишь эхо, кругом никого. Копай!
Не медли: рассвет — все светлей и светлей.
Как птицы щебечут! Теперь опускай
Ношу свою туда — ее тело! Скорей!
Только час у тебя: проснется народ;
Только час. Или бросить в пучину вод?
О, Занте, прекрасный цветок — пусть скроет вода
Навсегда, навсегда, — больше никогда!
Хейс сразу же увидел, что текст стихотворения, в котором когда-то рассказывалось о Джоне Кольте и его жертве, претерпел значительную переработку. Прежде сыщику дважды выпадала возможность ознакомиться с этим произведением, и оба раза ему показалось, что в этих строках повествуется о жестоком убийстве Сэмюэла Адамса.
Однако теперь речь шла не об издателе. Нет, нынешний сюжет содержит вполне узнаваемую историю смерти Мэри Роджерс в довольно посредственном исполнении.
Но зачем? Изучив рукопись, детектив не заметил больше никаких значительных изменений.
Он довольно долго размышлял над загадкой стихотворения, после чего, поняв, что больше не может сидеть сложа руки, взял рукопись и выбежал из дома: в голове констебля созрел план.
Сначала Хейс отправился по Лиспенард-стрит на восток, прошел два длинных квартала до Сентер-стрит, а потом двинулся на юг, прямиком к «Томбс».
У ворот пришлось дожидаться, пока собственный преемник, суперинтендант полиции мистер Джордж Матцелл, согласится принять его, после чего бывшего начальника полиции впустили внутрь.
День выдался сумрачный, и камеры были погружены в полумрак. При тусклом свете ламп арестанты перемещались крадучись, их лица оставались в тени, под засаленными кепками и потертыми грязными шапками. Через открытую дверь сыщик заглянул в камеру, расположенную в конце коридора, и увидел двух знакомых парней, сидящих бок о бок на тюремной койке.
Кто-то шепотом произнес его имя: «Старина Хейс».
Спустя некоторое время детектив оказался перед человеком, которого искал.
— Суперинтендант.
— Главный констебль.
— Мистер Матцелл, я пришел сюда в связи с трагедией, случившейся с Эдгаром По. Получали ли вы какую-либо информацию из Балтимора, способную пролить свет на обстоятельства этой смерти?
Новый начальник полиции покачал головой с искренним огорчением и сказал, что весть о кончине столь выдающегося человека просто ужасна. В прошлом он занимался книготорговлей и относился к По с особым уважением. Сэр Джордж спросил своего предшественника, что стало причиной этих расспросов: дело или праздное любопытство. Ответ был краток:
— Дело.
Матцелл рассказал, что действительно получил множество писем и тщательно изучил их.
Пароход, на котором плыл По, прибыл на пристань Балтимора по расписанию, за несколько минут до полудня. По-видимому, чемодан поэта забрали из трюма в тот момент, когда судно причалило, — свидетели видели, как он спускался по трапу в сопровождении нескольких молодых людей. Мнения наблюдателей касательно того, кем были эти молодые люди: прощелыгами, хулиганами, пьяницами или мошенниками, — разделились. Спорным также оставался вопрос, приходились ли они бедняге старыми приятелями или познакомились с ним на корабле. Рассказывали, что на Эдгаре был белый костюм и он держался на ногах несколько нетвердо. Бармен корабельного питейного заведения на вопросы офицеров полиции ответил, что джентльмен пил и, кажется, был знаком со своими собутыльниками.
В тот день город лихорадило от выборной кампании членов местного конгресса и представителей законодательного собрания штата. В Балтиморе до сих пор не существует официальной регистрации избирателей, поэтому любой, кто способен поднять руку, может принести присягу и проголосовать. Известно, что местные уличные банды захватывали и угрозами заставляли многочисленных потенциальных избирателей проголосовать нужным образом, накачивая их наркотиками и виски в кабаках, салунах и дешевых кафе. Заведения, где содержались несчастные, известны были в городе как «курятники». Обеспечив лояльность одурманенных граждан, бандиты выпускали пленников из мест заточения, заставляя их голосовать по нескольку раз подряд за ту политическую партию, которая готова была заплатить более щедрое вознаграждение.
Судя по всему, писатель стал жертвой подобных махинаций.
— Может, «кровавая восьмерка», «чистильщики», «грабители», «налетчики» или «челюсти». Все варианты известны. Вам остается только выбрать.
По словам Матцелла, эти негодяи скорее всего накачали беднягу напитком, обладающим паралитическими свойствами, представляющим собой смесь из опиума, пива и бренди.
— С того момента как мистер По покинул корабль, следы его теряются, — продолжал начальник полиции. — Прачка-немка видела Эдгара возле старого депо, где располагался знаменитый «курятник» под названием «Клуб Четвертого района».
Позже в двух кварталах от Хай-стрит, в таверне «Кут энд Сарджент», видели какого-то человека в весьма плачевном состоянии, похожего на По. Белый костюм куда-то подевался, вместо него на мужчине были драные штаны не по размеру, подпоясанные веревкой, залитая пивом хлопковая рубаха и серый тканевый пиджак.
Через некоторое время друг поэта, доктор Джеймс Снодграсс, обедая у себя дома, получил записку от знакомого наборщика. Текст выглядел примерно следующим образом:
Уважаемый сэр! В таверне около избирательного участка Четвертого округа сидит какой-то довольно обносившийся джентльмен, который называет себя Эдгаром А. По и, похоже, сильно бедствует. Он говорит, что знаком с вами и нуждается в экстренной помощи.
Получив это известие, врач немедленно поспешил в указанное заведение. Там ему сообщили, что писателя нужно искать в другой таверне, «Ганнерс-Холл». Снодграсс рассказал полиции, что уже некоторое время не видел своего старого друга, но много читал в прессе о его постоянно ухудшающемся состоянии, а посему был весьма обеспокоен. Он обнаружил предмет своих тревог сидящим на полу в жалких лохмотьях, с тупым выражением лица.
Бедняга посмотрел на него и не узнал. Доктор напомнил поэту, что является его давним другом.
— Если вы действительно друг — приставьте к моей голове пистолет и вышибите мои бедные мозги.
Умирающего тотчас же отправили в больницу Вашингтонского медицинского колледжа. Несколько дней По промучился, лежа на больничной койке. В какой-то момент тень смерти легла над поэтом, он стал беспокойно ворочаться, выкрикивая что-то нечленораздельное — возможно, имя. Вся комната, по словам очевидцев, звенела от крика, голос несчастного эхом отдавался в гулких коридорах больницы. Однако никто так и не понял, что писатель пытался сказать.
7 октября 1849 года, в пять часов утра, Эдгар Аллан По в последний раз поднялся и выкрикнул, довольно отчетливо:
— Господи, спаси мою бедную душу!
Матцелл передал своему предшественнику письмо, которое тот внимательно прочел:
Всем заинтересованным сторонам, всем, кого это может касаться.
д-р Дж. Дж. Моран.
Я доктор медицины, тот, кому выпало ухаживать за мистером По в его последние дни. Кто был с ним в предсмертные часы. Заявляю во всеуслышание: сплетни касательно этого человека — клевета. Во многих кругах считается, что поэт страдал от пьянства и умер от спиртного, но нет ничего более далекого от истины. Да, по прибытии в больницу пациент действительно находился в состоянии физического и морального недомогания. Я сразу решил, что он, вероятно, страдает от mania а potu, белой горячки, но, осмотрев больного, отказался от первоначального диагноза. Бедняга страдал от мозговой лихорадки в ее самой коварной и агрессивной форме. Все же, на всякий случай, я спросил кучера экипажа о состоянии писателя. Возница ответил, что его пассажир не был пьян, хотя легкий запах спиртного и исходил от джентльмена, когда его усаживали в экипаж.
Когда последний час больного был уже близко, я склонился над ним и спросил, не хочет ли великий писатель передать что-либо своим друзьям. Умирающий поднял на меня свой слабый взор, с трудом повернулся и простонал: «О Боже, есть ли у такого пропащего человека, как я, надежда в ином мире?» Через несколько мгновений он продолжил надтреснутым голосом: «Тот, кто восседает на небесах и правит Вселенной, пишет свои законы на челе каждого человеческого существа».
Потом поэт пробормотал еще какие-то гортанные звуки, становившиеся все слабее и слабее, начался тремор конечностей, наконец он погрузился в забытье, и дух Эдгара Аллана По пересек границу, отделяющую время от вечности.
С уважением,
— Доктор Моран? — переспросил Хейс.
— Вы его знаете? — поинтересовался Матцелл.
— Знаю, если это тот самый врач, с которым я несколько раз встречался. Весной 1834 года пришлось арестовать молодого студента-медика, работавшего в нью-йоркской больнице. В последующие годы этот субъект неоднократно попадал под арест, и всякий раз — за одно и то же преступление: кражу трупов. В последнем случае он осквернил могилу молодой женщины, выкопал тело, препарировал его и выставил на всеобщее обозрение самым недостойным образом.
— Стало быть, именно этому доктору выпало ухаживать за умирающим По и засвидетельствовать его смерть? — проговорил суперинтендант.
— Кажется, так. Забавно.
— А что вы думаете, главный констебль, о расхождении в показаниях? По одной версии последним вздохом По были слова «Господи, спаси мою бедную душу», а по другой — «О Боже, есть ли у такого пропащего человека, как я, надежда в ином мире?».
— Не могу вам ответить, — произнес сыщик.
— А утверждение доктора Морана о том, будто вовсе не алкоголь стал причиной смерти, а мозговая лихорадка?
— Я научился не доверять словам людей, даже медиков, уже однажды проявивших себя сомнительно. Опыт и здравый смысл подсказывают, что утверждения этого врача ни в коем случае не следует принимать за правду. — Хейс кивнул в направлении камер первого яруса: — Эти два бандита, что там сидят. Мне нужно поговорить с ними.
Матцелл повернул свою тонкую шею, сдавленную тесным воротником, туда, куда указывал детектив.
— О ком вы, сэр?
— О двух парнях в последней камере. Вы знаете, кто они такие?
— Два жалких хулигана, приехавших из Балтимора на пароходе. Они промышляли вместе с бандой преступников, известных в этом городе как «Кровавые бочки». Мои офицеры обнаружили всю шайку в доках на Саус-стрит. Ребята погнались за ними, но поймать удалось только этих двух. А что вам от них нужно, могу я поинтересоваться?
— Если не ошибаюсь, это Оскар и Оссиан Калленбараки, сыновья Фредерики Лосс из таверны «Ник Мур» в Хобокене. Любопытно, как они сюда попали. В последний раз я видел их еще совсем мальчиками, в ночь смерти их матери. Оссиан выстрелил в нее. Странно, что парни оказались здесь.
Мистер Тренчер, надзиратель, до сих пор сохранивший свое место в тюрьме, отпер замок, радуясь, что снова может послужить своему старому заступнику.
Сыщик пошел к камеру, крепко держа двумя руками дубинку констебля, некоторое время молча и оценивающе разглядывая двух заключенных.
— Парни, вы знаете, кто я такой? — наконец спросил он.
Они знали, кто такой Старина Хейс.
— Вам известно, зачем я здесь?
Братья ответили отрицательно.
— Добропорядочные граждане всегда говорят правду, — предупредил он, для пущей важности стукнув дубинкой по каменному полу. — Я знал нашу мать. Но вас не видел уже несколько лет. Теперь скажите мне, кто из вас кто?
Ольга вернулась из деревушки Фордхем только к вечеру следующего дня. Погода изменилась. От теплого индейского лета не осталось и следа, с севера дул холодный ветер.
Хейс услышал знакомый звук: открылась и сразу же закрылась дверь кухни. Его дочь ворвалась в гостиную, замерзшая и чрезвычайно расстроенная.
— Трус! — закричала она. — Негодяй!
Она встала перед камином, спиной к пламени, дрожа — не то от холода, не то еще от чего-то.
— О ком ты говоришь, Ольга?
— О том, кто подписывает свои статьи «Людвиг», — прорычала она. — Ты это видел, папа?
Девушка вытащила из сумки «Нью-Йорк геральд» и раздраженно помахала им в воздухе.
— Я купила ее, перед тем как сесть в поезд, и пришлось всю дорогу читать эту ложь.
На первой странице был напечатан некролог, подписанный явно вымышленным именем:
Умер Эдгар Аллан По. Это случилось позавчера в Балтиморе.
Новость поразит многих, но мало кто будет горевать. Писатель бродил по улицам, охваченный не то тоской, не то безумием. Губы его шевелились, произнося невнятные проклятия, глаза закатились в страстной молитве о счастье тех, кто в тот момент был предметом его поклонения, — но не о своем собственном, ибо считал себя проклятым. Кроме тех редких моментов, когда в каком-то лихорадочном порыве к бедняге возвращались силы и желания, над ним всегда довлела память о некой трагедии, наложившей отпечаток на всю жизнь.
— Знаешь, кто такой этот неведомый Людвиг? — ядовито зашипела Ольга. — Его можно узнать по запаху, по вони. Это мистер Джордж Гордон Беннетт. Он также привлек к сотрудничеству преподобного Руфуса Грисвольда. Могу поклясться. Мадди рассказала Анне о том, что издатель уже был в Фордхеме до нашего приезда и пытался получить от тетушки исключительные права на литературное наследие Эдгара.
— С какой целью? — спросил Хейс. Ему стало любопытно.
— Он хочет отомстить. Обвиняет По в том, что тот опорочил честь и доброе имя Фанни Осгуд.
— А преподобный Грисвольд? Ему зачем в этом участвовать?
— Из банальной зависти. Он хочет уничтожить литературную репутацию Эдди. Он завидует, завидует, завидует! Это не новость. Так было всегда. Мадди сказала, что у Беннетта есть имеющие юридическую силу бумаги, согласно которым преподобному присуждается право распоряжаться литературным наследием поэта. Этот бессовестный грязный субъект имел наглость запугивать миссис Клемм. Эти двое вознамерились уничтожить работу всей жизни Эдгара По.
— Боюсь, есть более тревожные новости, чем все эти литературные дрязги и попытки опорочить репутацию. Вчера я был в «Томбс», а сегодня утром совершил увлекательную прогулку в больницу на южной оконечности острова Блэкуэлл-Айленд.
Ольга пришла в замешательство.
— Для чего, папа? — спросила она..
— После того как вы с Анной отправились в Фордхем, я получил посылку от Эдгара. Внутри находилась поэтическая рукопись и довольно любопытная записка.
— Что за записка?
— Мистер По утверждал, что его преследуют.
Девушка прямо-таки набросилась на отца.
— Преследуют? — воскликнула она. — Миссис Клемм получила такое же послание. Думала, что у Эдди паранойя. А что за рукопись?
— Она принадлежит перу Джона Кольта. В записке есть намек на тайное послание.
— Где эта рукопись? Ты что-нибудь обнаружил?
Констебль указал дочери на стол, где лежала тетрадь:
— Перечитал несколько раз. И сразу же заметил некое несоответствие. Если помнишь, после бегства убийцы я был в его камере и нашел стихотворение, посвященное убийству Сэмюэла Адамса. Это же сочинение лежало у По: он получил его, когда жил в Тартл-Бэй. Однако в рукописи, которую прислали мне, поэма претерпела некоторые изменения. В нее внесли правку.
— Правку? Как так?
— Это переделка. Изначально в тексте явно шла речь о смерти издателя, а теперь говорится об убийстве женщины, и чтение навевает мысли о Мэри Роджерс. Я не большой специалист в каллиграфии, но без труда смог понять, что переделка была совершена другой рукой, отличающейся от почерка автора.
— Но зачем, папа? И кто это сделал?
— Именно поэтому я отправился в больницу на Блэкуэлл-Айленде. Там находится Джеймс Холдгейт, мастер по подделке документов. Состояние его весьма плохо: похоже, бедняга долго не протянет, ибо страдает болезнью пищеварительного тракта. Я попросил его на минутку отвлечься от своих страданий и взглянуть на рукопись Кольта. Мошенник сказал, что, вне всякого сомнения, интересующее меня произведение написано другим человеком и на бумаге, отличной от прочей.
— Это значит, что ты прав и правку внес Эдгар.
— Таково мое предположение, и Холдгейт подтвердил его, когда я показал ему образцы почерка По.
— Однако мы должны понять, по какой причине Эдгар изменил эти строчки.
— В записке он намекал, что это своего рода шарада. Когда я навещал По в Тартл-Бэй, поэта поначалу не было дома. Зато я встретил там Вирджинию. Она показала мне стихотворение, которое сочинила для мужа по случаю Дня святого Валентина. Сисси открыла, что в качестве своего рода подарка в тексте зашифровано имя мужа — Эдгар, — если прочесть первые буквы каждой строки сверху вниз. Я попытался применить ту же систему к данному стихотворению, а потом ко всем остальным стихам мистера Кольта, однако это ни к чему не привело.
Ольга схватила рукопись, буквально вырвав ее из рук у отца.
— Три года назад в салоне Анны Линч, — проговорила она взволнованно, склонившись над текстом и изучая строчки, — наш друг прочел стихотворение, названное «Той, чье имя указано ниже». На первый взгляд казалось, что никакого имени там нет, но позже я узнала секрет. Если взять первую букву первого слова, вторую букву второго и так далее, то можно было прочитать скрытое послание: «Фрэнсис Сарджент Осгуд». Уверена, нам отправили послание с того света. Теперь только нужно его расшифровать.
— Обрати внимание на строфу, начинающуюся словами «Видишь, Лигейя: свершилось».
Прошло всего несколько секунд, и девушка выпалила:
— Смотри, пап! Здесь зашифрован акроним! Первые три строки складываются в слово «вам». — Однако ее воодушевление тотчас же сошло на нет. Лицо снова стало мрачным. — А потом, насколько я вижу, — ничего.
Сыщик подвинулся ближе к дочери и надел свои ненавистные очки, чтобы тоже взглянуть на текст и поучаствовать в разгадке.
— Продолжения нет, — пожаловалась Ольга. — После первого слова идет какая-то невнятная чепуха и белиберда.
Они вместе стали разглядывать стихотворение.
— А что, если дальше двигаться не по наклонной линии, — внезапно предложил Старина Хейс, — а после первого разгаданного слова вернуться к началу следующей строчки? Теперь видишь второе слово? Там написано «нужен». Получается «вам нужен».
— А потом «Сэмюел»! — воскликнула девушка.
В идишь, Лигейя: свершилось; но страх
Н А пал на меня — тела коснуться.
Не М ог бороться со мною прах.
Н о я желал, чтобы он мог очнуться,
Т У т же схватить, ударить меня, как едва,
Мо Ж ет, мгновенье иль два назад.
С тр Е петом поднял я голову, но она
Скло Н илась обратно, в кровавый ад.
С кажите, что мне делать с ношей такой?
Х Э й, могилу в земле вырой ей! Торопись!
Не М едли, ногтями рой. Хочешь, спой
Ту л Ю бимую песню ее. Оглянись!
Лишь Э хо, кругом никого. Копай!
Не мед Л и: рассвет — все светлей и светлей.
К ак птицы щебечут! Теперь опускай
Н О шу свою туда — ее тело! Скорей!
То Л ько час у тебя: проснется народ;
Тол Ь ко час. Или бросить в пучину вод?
О, Зан Т е, прекрасный цветок — пусть скроет вода
Навсегда, навсегда, — больше никогда!
— Но что это значит, папа? «Вам нужен Сэмюэл Кольт»?
— Не могу тебе ответить. Вероятно, этот вопрос следует задать самому вышеупомянутому господину.
На следующее утро Старина Хейс проснулся еще до рассвета и долго лежал, составляя в уме краткое послание Кольту, которое заставило бы последнего приехать в Нью-Йорк.
Наконец он встал и при свече, тщательно подбирая слова, составил письмо фабриканту. Сыщик решил не уточнять причины встречи, объяснив, что присутствие полковника срочно требуется в связи с делами, касающимися его семьи и полицейского управления.
Ответ пришел по почте на следующий день.
«Разумеется», — писал полковник Кольт, добавляя, что с радостью приедет в Нью-Йорк. Они смогут встретиться через несколько дней в гостинице «Астор» на пересечении Бродвея и Чемберс-стрит или в любом другом месте, на усмотрение главного констебля.
В оговоренный день Бальбоа ждал у дома на Лиспенард-стрит, чтобы отвезти хозяина в гостиницу. Пока они ехали вниз по Бродвею, Хейс достал пеньковую трубку, подарок Ольги, но с огорчением обнаружил, что запасы табака почти иссякли. Поскольку в этот момент они подъезжали к перекрестку, где стояла табачная лавка Андерсона, детектив попросил кучера остановиться.
В магазине стоял знакомый аромат табака. Андерсон, как обычно, суетился за стойкой. Напротив него, вглядываясь в поверхность стеклянного шкафа, сидел сгорбившись какой-то джентльмен. Завидев констебля, он встал.
— Халлек.
— Хейс.
— Рад видеть вас.
— Взаимно, сэр.
— У вас такой скорбный вид. Неприятности?
— Вы так же проницательны, как о вас говорят. У меня выдался трудный день. Вы слышали? Мой работодатель отправился в лучший мир.
— Джон Джейкоб Астор умер?
— Да, сегодня утром.
— Мои соболезнования, однако это случилось не вдруг. Кажется, он болел. Что произошло?
Халлек слабо улыбнулся:
— Ничего из ряда вон выходящего. Причина смерти естественная. Хорошая жизнь. Он прожил дольше, чем многие из нас. И все же…
— Никто не в силах покинуть этот мир живым. Мы должны быть благодарны за то, что нам дано.
— Вечная жизнь не привлекает вас, мистер Хейс? Некоторым из нас бессмертие кажется чрезвычайно соблазнительным.
— С течением времени мы становимся жертвами такого количества недугов, нами овладевает такая усталость, что мне даже на минуту трудно представить себе эту муку — дожить до ста пятидесяти или двухсот лет.
Халлек с облегчением рассмеялся:
— Ах, как вы правы, констебль! Когда мистер Астор лежал на смертном одре, я спросил его, сожалеет ли он о каких-либо своих поступках. Я думал, что он ответит: «Ах, если б я был честнее в делах и с большей чуткостью относился к сыну и наследнику…» — в общем, что-то в этом роде. Но нет. Он практически на последнем издыхании произнес: «Единственное, о чем я жалею, — так это о том, что не вложил все свои деньги в нью-йоркскую недвижимость». Таким этот человек оставался до последнего.
Мужчины коротко поговорили о смерти По.
— Грустно. Очень грустно, — сказал Халлек. — Человек столь живого ума и таланта.
Хейс выбрал два вида табака: кубинский резаный и листовой каролинский, светлый. Упаковывая покупку, Андерсон, казалось, пристально и с каким-то особым видом смотрел на него. На вопрос сыщика владелец лавки ответил, что у него есть одно потрясающее известие. И рассказал, будто к нему тайком приходил призрак Мэри Роджерс и пообещал через некоторое время открыть личность своего убийцы.
Констебль ответил:
— Когда призрак вернется, пожалуйста, сразу же сообщите мне, — после чего стремительно покинул заведение.
В гостинице «Астор» полковник Кольт ждал Старину Хейса, сидя в уединенном кабинете, отделанном красным бархатом и черной лайковой кожей, на парчовом диване под газовым фонарем.
— Сэр, как вы себя чувствуете? — спросил он, поднявшись при виде детектива.
— Хорошо, сэр, однако я только что встретил мистера Фитц-Грина Халлека, который сообщил мне пренеприятные новости. Джон Джейкоб Астор умер. Сегодня утром.
— Астор умер! — фыркнул изобретатель. — Сначала По, потом этот. Что ж, должен признаться, очень вовремя. Поговаривали, что старина Джон много лет ежедневно питался исключительно женским молоком. Материнское молоко прямо из молодой груди — вот все, что он был способен проглотить. Не будем осуждать беднягу за его склонности, да и кто станет отрицать: неплохо придумано! Я всю свою жизнь был сангвиником, человеком активным, даже порывистым, и всегда преклонялся перед женской красотой. Признаюсь, что хотел бы покинуть наш мир точно так же: с кучей денег в зобу, жадно прильнув губами к соску. Что скажете, мистер Хейс? Не так уж это и мучительно?
— Мистер Кольт…
— Простите, главный констебль. Прежде чем мы перейдем к делу, у меня есть кое-что особенное. Обладать ими должны вы, и никто другой.
Полковник поднялся с кресла. Ящик вишневого дерева с голубой шелковой подкладкой и парой новых револьверов стоял на буфете. На барабане каждого была выгравирована фигура констебля полиции, весьма похожего на самого Хейса, с котелком на голове, полицейской дубинкой в одной руке и револьвером в другой, стреляющего в троих бандитов, размахивающих ножами и палками.
— Я не могу их принять, — сказал сыщик.
— Почему? Не нравятся? Обратите внимание на детали, приятель. Даже звезда на груди восьмиконечная.
— Оружие — красивая штука, но мне в нем нет нужды.
— Возможно, оно понадобится. Помилуйте! Что мне с ними делать, если вы не возьмете? Прошу вас, мне будет приятно, пусть даже вы будете только смотреть на них.
Детектив взял ящик и поставил себе на колени.
— В таком случае договорились; однако не знаю, останется ли в силе ваше расположение ко мне, — произнес он. — Я пришел сюда сообщить вам, что получил от покойного Эдгара По посылку, отправленную накануне смерти.
— И что же содержится в этой посылке?
— Рукопись стихотворений, судя по всему, написанных вашим братом.
— Понятно. Я ничего не слышал о существовании этих произведений.
— Как бы там ни было, но кроме этой книги, вне всяких сомнений, написанной Джоном, поэт послал мне записку. Она гласила, что в тексте, между строк, скрыто еще что-то. Тщательно изучив стихи, я действительно кое-что обнаружил.
Кольт не стал садиться обратно в кресло. Его внушительная фигура возвышалась над Хейсом, полковник с неотступным вниманием следил за рассказом своего гостя.
— И что же именно? — поинтересовался он.
— Зашифрованное послание.
— Послание?
— Оно выглядит следующим образом: «Вам нужен Сэмюэл Кольт».
Оружейный король нахмурился:
— И что это может значить?
— Не знаю. Может быть, вы сможете объяснить? Зачем По понадобилось скрывать в тексте послание подобного содержания?
— Не могу ответить на ваш вопрос. Все это кажется мне весьма сомнительным. У этого писателя были довольно сложные отношения с моим братом.
— Насколько мне известно, Эдгар По не так давно приезжал к вам на завод, сэр.
— Да, это правда.
— Не могли бы вы пояснить мне, с какой целью?
— Ему нужны были деньги. Парень сказал, что ухаживает за разведенной женщиной и ее семья воспротивилась перспективе иметь такого зятя. Не могу сказать, что я их осуждаю. Это вполне в его стиле — сказать: «Выходите за меня замуж. Если нет, не могли бы вы одолжить пять долларов?» — Кольт тихонько засмеялся собственному остроумию. — Вы должны признать, главный констебль, что все это правда.
— После того как Эдгар уехал от вас, он написал своей тетушке, что за ним следят.
Выражение лица полковника изменилось, он помрачнел. Хейсу показалось, что в глазах собеседника промелькнуло что-то знакомое, до сей поры глубоко спрятанное.
— Ничего не могу сказать вам по этому поводу, — сказал фабрикант. — Мне ничего не известно. В Хартфорде и его окрестностях водятся отчаянные головы, но ведь По не был человеком зажиточным. Я дал ему несколько сотен долларов, однако сомневаюсь, что он повсюду ими размахивал. А что, какой-нибудь карманник обокрал беднягу?
— Нет, дело не в этом.
— В чем же?
— Не играйте со мной, сэр. Предупреждаю: говорите правду. Вы ведь были женаты на Кэролайн, не так ли? Я беседовал с другом вашей семьи, сочинителем песен Джоном Говардом Пейном, а еще у меня нашлось время изучить кое-какие бумаги в архиве. Отцом ребенка мисс Хеншоу был не ваш брат, а вы. Разве не так? В конце концов, младенца назвали Сэмюэл Кольт-младший, а не Джон Кольт-младший. Не отрицайте!
— Это правда, я не отрицал этого и не стану отрицать сейчас.
— Почему ваш брат на суде ничего не сказал в собственное оправдание? Он наверняка не получил бы смертного приговора. А так Джона сочли подлецом за то, что он обрюхатил девушку и не подумал жениться.
— Так решил он сам, а не я.
Хейс заметил в глазах полковника мимолетное выражение паники.
— Какая разница, сэр? — продолжил Кольт. — Бедняга всегда любил ее. Он поступил так ради себя самого. Не ради меня. Мы не собирались допустить этой казни. Семья была готова сделать все необходимое.
— Стало быть, именно вы, сэр, подкупили Макардела и надзирателей. Странно, что не пришли прямо ко мне. Но этого и не потребовалось. Вы знали, что ареста Джеймса Холдгейта будет достаточно. Я только вчера разговаривал с этим преступником. Он сказал, что была предложена достаточная сумма денег и дано обещание склонить закон на его сторону. В самом деле так и случилось. Мошенника отпустили менее чем через два года; впрочем, теперь он попал в благотворительную больницу на Блэкуэлл-Айленде со смертным приговором. На сей раз бедняга его не избежит.
Джон стал свидетелем смерти Мэри Роджерс, не так ли, сэр? Признайте. Ваш беспечный брат закрутил роман с этой юной леди, окончившийся ее беременностью, а потом при содействии миссис Лосс вызвал молодого доктора, чтобы тот провел аборт. Доктор сделал свое дело недобросовестно, и результатом стала ужасная трагедия. Теперь мне известно, кто был тот доктор; я с ним переговорю, можете не сомневаться. Пребывая в крайне возбужденном состоянии, Джон Кольт совершил бессмысленное убийство Сэмюэла Адамса и погубил свою жизнь.
Хозяин фабрики молчал.
— Где ваш брат, полковник? Здесь, в Нью-Йорке? В Балтиморе? Это он подстроил убийство еще одного человека, своего якобы друга Эдгара Аллана По?
— Что вы хотите от меня услышать, главный констебль? Что я шокирован? Мой брат мертв.
— Перестаньте! Добропорядочные граждане всегда говорят правду! Отвечайте, гражданин Кольт, почему поэт зашифровал ваше имя в стихотворении, весьма похоже описывающем убийство Мэри Роджерс, почему его послание гласит: «Вам нужен Сэмюэл Кольт»?
— Не могу ответить на ваш вопрос.
— Довольно, сэр. Не можете или не хотите?
— Быть может, вы правы, мистер Хейс. Покойный мистер По впутал меня в это дело, потому что сам он виновен.
— Мне было бы очень неприятно узнать, что не ваш брат, а вы сами наняли банду головорезов, чтобы напоить писателя и обречь его на смерть.
— Мистеру По не нужны были никакие бандиты, чтобы оказаться на пороге смерти, главный констебль. Нам обоим отлично известно, что этому бедняге, да упокоит Господь его душу, достаточно было себя самого.
В тот вечер, по возвращении домой, Старина Хейс устал как никогда. В доме было холодно и пусто. Он сильно встревожился и на мгновение остановился в нерешительности, не зная, что предпринять. Душа сыщика была еще достаточно жива, чтобы испытывать страх перед реальными бедами, но смутных теней он не боялся. Детектив вспомнил, что слово «тень» было когда-то его собственным прозвищем, но также служило синонимом «привидению». Старый констебль тяжело опустился в кресло, прежде принадлежавшее убийце Джону Кольту. Потом стал искать на столике один из многочисленных журналов, на которые была подписана его дочь. «Сартейнс юнион мэгэзин»… Быстро перелистав страницы, сыщик нашел последнее стихотворение Эдгара По, озаглавленное «Колокола». То самое, что поэт с таким трудом написал, сидя на заднем дворе.
Звон! Слышишь звон!
Что стремится выше, выше,
Голося глухой угрозой под раскрытой звездной бездной…
Как он воет, гулко стонет,
Как надежды все хоронит!
Что за сказку нам про ужас повествует он! [36]
Веки Хейса отяжелели. Глаза закрылись. Через некоторое время сквозь дрему, похожую на забытье, он услышал, как в дом входит Ольга.
Она снова ездила в Фордхем. Девушка с неприязнью посмотрела на револьверы, лежащие в ящике на буфете поверх рукописи Джона Кольта, и ядовито произнесла:
— Это…
— Подарок полковника.
— Ясно. — Она взяла в руки один из них, оценила его огромную тяжесть. Потом подняла второй. Тоже взвесила. — Вероятно, этот делец очень ценит вас, главный констебль. Это вы там изображены, сэр?
— Он считает, что да.
— Очень мило, папа. Я рада, что тебя столь вычурно и изящно изобразили на этих предметах, обессмертив для грядущих поколений.
— Ольга, твой сарказм неуместен. В «Томбс» содержатся под стражей сыновья Фредерики Лосс, Оскар и Оссиан. Суперинтендант полиции Матцелл арестовал их в порту.
— И что с того?
— В твое отсутствие произошло много тревожных событий. Я дважды беседовал с юными Калленбараками, прежде чем отправиться к полковнику Кольту, и один раз — после. Собирался воздействовать на них силой убеждения, но терпение мое лопнуло и звериные инстинкты одержали верх. Пришлось ударить каждого по большому пальцу ноги дубинкой, чтобы получить ответы быстрее, затратив при этом как можно меньше умственных усилий.
Дочь констебля не сдержалась и слегка улыбнулась.
— Ну и как, сработало, папа?
— Да.
— Расскажи, — попросила девушка, не отрывая от Хейса взгляда.
— Матцелл получил из Балтимора письмо от врача, который утверждает, что ухаживал за Эдгаром Алланом По в его последние часы. Видишь ли, я познакомился с этим медиком много лет назад еще здесь, в Нью-Йорке. Молодой человек неоднократно попадался на краже трупов — особенно его интересовали тела молодых женщин.
Братья подтвердили, что это тот самый джентльмен, который проводил аборт Мэри Роджерс на постоялом дворе их матери.
— Папа!
— Я поинтересовался, при каких обстоятельствах это произошло, и парни все мне рассказали.
— В самом деле? И что же именно?
— Во время второго разговора я был более настойчив. Думал, что врача позвал Джон Кольт, но ошибался.
— Да? Кто же в таком случае? Я отказываюсь верить, что это сделал Эдгар По.
— Сэмюэл Кольт, Ольга. Полковник — хладнокровный убийца.
— Папа!
— Он получит свое, обещаю тебе. Добропорядочные граждане этого города потребуют для него публичной казни. Кэролайн Хеншоу негодяй отправил в Европу. Не секрет, что она путешествует под именем Джулии Лейсестер. Наш изобретатель говорит, что женщина с ребенком живет в Германии, но я думаю, она обосновалась во Франции. Быть может, нам удастся заставить бедняжку вернуться и свидетельствовать против него перед судом.
— Все было подстроено?
— Джон Кольт действительно убил издателя Адамса. Боюсь, это стало следствием потрясения, которое доставила ему смерть Мэри Роджерс, результатом бесчувственности и равнодушия, проявленных старшим братом. Бедняга сам пытался объяснить свои действия болезненным состоянием, в каком он пребывал. Тогда я принял за правду заявление, что подобное состояние было вызвано оскорбительными оценками его писательского мастерства. Однако теперь понятно, что это выдумка или по крайней мере преувеличение. На самом деле смятение юноши проистекало из его знания о том, что брат повинен в смерти Мэри Роджерс. Все случившееся потом произошло по сценарию, задуманному Сэмюэлом Кольтом. Брак в тюрьме был комедией. Самоубийство узника — тоже. Пожар, бегство, осквернение могилы — все это лишь средства замести следы, придуманные умелым кукловодом. От друга семьи, актера Джона Говарда Пейна, мне стало известно, что оружейный король познакомился с Кэролайн Хеншоу во время поездки по Европе — она тогда была еще совсем юной. Он влюбился, женился и привез красавицу в Нью-Йорк, но никогда не признавал брака официально. Решил, что жена находится ниже по социальной лестнице и может стать помехой его честолюбивым планам. Кэролайн была беременна, когда негодяй бросил ее; возможно, это тоже сыграло свою роль.
— И все же его брат сошелся с нею?
— Джон Кольт счел это своим сыновним долгом. Быть может, юноша любил мисс Хеншоу. А может — то, что он вытерпел от деспотии брата, позволило испытать сочувствие к другому человеку, с которым обошлись сходным образом. Сейчас парень не то в Техасе, не то в Калифорнии. Вероятнее всего, мы больше никогда его не увидим. Именно брат впервые привел Сэмюэла Кольта в табачную лавку Андерсона. Тот влюбился в Мэри Роджерс и стал настойчиво ухаживать, несмотря на то что она тогда была тайной любовницей и подругой Эдгара По. Все держалось в секрете, однако вскоре девушка от поэта ушла к полковнику, который обещал жениться на ней. Бедняжка забеременела, как ее предшественница. Бизнесмен не мог позволить себе совершить одну и ту же ошибку дважды. Он договорился с доктором об аборте в таверне «Ник Мур», заманив Мэри туда под предлогом женитьбы.
— Несчастная думала, что этот подлец намерен жениться на ней?
— Да. Так он ей сказал. А вместо этого на постоялый двор явился доктор Моран, приглашенный по рекомендации миссис Лосс. Хозяйка хорошо знала этого врача, поскольку он и прежде проводил подобные операции в ее заведении. Когда девушка узнала о предательстве возлюбленного, у нее началась истерика. Мисс Роджерс яростно сражалась со своими противниками и в результате получила множество синяков, обнаруженных позже на ее теле. Вместо свадебной вуали несчастная получила дозу эфира.
Ольга непроизвольно съежилась.
— Бедняжке не повезло, и она не выжила после процедуры по прерыванию беременности, — продолжал Хейс. — Сэмюэл Кольт, пытаясь скрыть обстоятельства этой смерти, увез тело жертвы, воспользовавшись помощью миссис Лосс и ее сыновей. Труп бросили в реку в надежде, что его никогда не найдут.
— Боже мой, папа, может ли это быть правдой?
— Это еще не все, Ольга. Негодяй не только убил ни в чем не повинную девушку, но, боюсь, он также организовал убийство Эдгара По.
— Что? Как? Ты уверен в справедливости подобного обвинения?
— К несчастью, да.
— Но почему Эдгар? Зачем полковнику убивать его? Бедняга наконец-то достиг всего, чего желал. Добился славы, должен был в скором времени получить деньги и жениться на своей юношеской любви.
— Слишком поздно. Судьба поэта уже была предопределена, когда он отправился к старшему Кольту с книгой стихов Джона, надеясь получить деньги, которые помогли бы смягчить Мадди и отбить Фанни Осгуд у мужа.
— Папа, я беспокоюсь. Ты говорил с этим человеком? С этим чудовищем?
— Да. На этой неделе, когда король оружия подарил мне свои револьверы. Однако только сейчас я разгадал все его преступления. Нужно будет предъявить серьезные доказательства, одних рассуждений недостаточно. Мы с тобой живем не на улице Морг, а я не шевалье.
— Довольно! Я больше не могу, папа. Разумно ли было бросать вызов столь могущественному негодяю? — Краска сошла с лица Ольги. — Мне ни к чему готовить тебе обед, — сказала она без выражения. И отправилась на кухню.
Хейс запротестовал, но дочь настояла на том, что ему нужно поесть, дабы укрепить силы и здоровье. Она стала рыться в кладовке в поисках нужных продуктов.
— Папа, — проговорила девушка надтреснутым голосом. — Я сбегаю к зеленщику. Скоро вернусь.
Перед уходом Ольга налила детективу бренди. Сама тоже выпила немного.
— Тебе нужно поддерживать в себе силы, — сказала Ольга отцу, ставя последний для них обоих арманьяк на низкий столик, поверх «Геральд» Беннетта. Того самого, в котором был напечатан гадкий некролог за подписью «Людвиг».
Когда она ушла, констебль взял стакан, с удовольствием вдыхая едкий запах напитка. Потом взглянул на последнюю строку грязной статьи преподобного Грисвольда, неестественно увеличенную гранями стакана:
«После бурной лихорадки жизни он спит спокойно».
Сыщик услышал, как дверь кухни открылась и снова закрылась: Ольга ушла. Она повернула налево по Лиспенард-стрит и двинулась дальше по тротуару.
На углу находилась лавка зеленщика, в окне которой беспрестанно щебетали английские зяблики.
Девушка решила купить петуха, подвешенного за лапы в витрине магазина, немного картофеля с Лонг-Айленда, луковицу, оранжевой моркови и зеленого сельдерея, чтобы сварить из всего этого питательный суп для отца.
Когда дочь констебля шла по Бродвею, навстречу попались пятеро молодых парней: они шли в ряд и столкнули ее с тротуара. Грубые, с каменными лицами, они не обратили на такую мелочь внимания и свернули к Лиспенард-стрит.
На одном из этих типов красовался ослепительно белый костюм, очень изящный, разве что немного запачканный на коленях, локтях и воротнике. Второй сильно хромал, волоча по земле ногу с вывернутой наружу ступней.
Третий сплюнул на тротуар смачный, коричневый сгусток через дырку на месте четырех передних зубов. Четвертый размахивал мускулистыми руками с кулаками величиной с окорок. Пятый был строен и хорошо сложен, его слабый подбородок украшал темный пушок вместо настоящей бороды. Тот, кто знал мать юноши, миссис Лосс, сказал бы, что сын очень на нее похож. Головы всех пятерых покрывали поношенные и грязные мягкие шапки.
Ольга Хейс не могла знать, куда и зачем они идут — Томми Коулман, Щебетун Тухи, Курносый О'Пью, Боффо Сбитый Кулак и Чарли Калленбарак. Когда компания прошла мимо, девушка украдкой взглянула ей вслед, после чего продолжила свой путь в лавку зеленщика.
Угол наклона спинки кресла Кольта был подобран точно. Старина Хейс сидел перед камином. Зола и черные угли, призраки, когда-то знавшие тепло огня, не грели его. Первый в городе детектив, которого прежде называли Тенью, ежился от холода.
У его локтя лежал «Сартейнс», раскрытый на странице, где было напечатано стихотворение Эдгара По.
Звон, звон, звон
Под стенящий, под гудящий похоронный звон. [37]
Последние опубликованные слова поэта, его печальная лебединая песнь.
Ах, невольно! Ах, невольно!
Кто под башней колокольной
Одиноко тянет дни,
Слишком в страхе, чтоб сказать.
Может лишь кричать, кричать,
Колокол, бросая вон
Под рыданья, стоны, звон,
Гулко пляшет в ритме верном…
Он начинает раскачиваться в кресле и слышит, как дверь кухни открывается снаружи и тихо закрывается.
Звон, звон, звон…
Джейкоб Хейс, главный констебль огромного и великого города Нью-Йорка, тянется к револьверам Кольта, лежащим на буфете, — на их смазанных маслом стволах из вороненой стали выгравирована его собственная величавая фигура. Сыщик знает, что его дочь не могла вернуться домой так рано.
Навсегда — колокола.