Четверг, 1 мая, 20.02

На сцене Себастьян, держа одной рукой гобой, сунул другую в карман фрака и достал маленький, хрупкий инструмент. Оркестр исполнял последние такты перед началом его соло. Пока что никто не смотрел в его сторону. Осторожно, так, чтобы не привлечь к себе внимание, Себастьян опустил гобой на пол, поднес к губам флейту, выждал мгновение и поднял взгляд на Леопольда Твитхеля.

Из уважения к дирижеру он начнет в нужный момент; незачем оскорблять маэстро и великого Бетховена.

Твитхель указал палочкой из слоновой кости на Отто и, взмахнув ей, удивленно прищурился. Себастьян понял: дирижер заметил, что у него в руках не черный с серебром инструмент, который он ожидал увидеть. Изогнув брови, Леопольд обратился с немым вопросом к первому гобою оркестра.

Музыкант не обратил внимания на взгляд дирижера. Его больше не волновало, что о нем думает маэстро. Полностью сосредоточенный на другой цели, он беспокоился только о том, хватит ли тысячи евро, обещанных медсестре клиники Штейнхофа в телефонном разговоре, чтобы та, как обычно, включила радио в палате Николаса и настроила приемник на станцию, полностью транслирующую симфонию. И тогда то, что он сейчас исполнит, достигнет его сына. Флейта у него в руках казалась хрупкой и невесомой. Губы его пересохли. Расставив пальцы на отверстия, Себастьян мысленно представил себе ноты на линейках, написанные так, как их продиктовала Меер.