Франция, Париж. Понедельник, 23 мая, 10.15

Гриффин никогда не видел таких дорогих poupees, как называли их французы, и знал, что жена не одобрила бы его выбор. Но Терезы здесь не было, а лишить себя радости увидеть дочь, которая открывает коробку и восхищается парижской куклой, он не мог. У шестилетней Элси были светлые волосы, как у ее матери, и серо-голубые глаза, как у него. Она была серьезным ребенком и отлично играла на пианино. Гениальный ребенок, однако они с женой решили не омрачать жизнь ранимого виртуоза. Гриффин сам во многом был лишен детства понимал, как оно важно.

Его сердце болело за девочку, он беспокоился, как развод повлияет на нее. Конечно, он не мог защитить дочь полностью, но ему не хотелось стать тем, кто омрачит ее жизнь. Если они с Терезой разведутся, он не оставит Элси так, как сделал его родной отец, покинув сына. Но результат вряд ли будет иным.

На стойке регистратора лежала маленькая брошюра, история магазина на пяти языках. Maison des Poupés стоял на этом углу более ста лет. Казалось, что в Европе с большим уважением относились к традициям и заведениям. К чему-либо новому здесь относились не так уважительно, как у него дома.

Дома.

Что же, это почти сработало, грустно подумал про себя Гриффин. Он сумел нацелить свои мысли на преходящую природу вселенной, но они вернулись обратно к его маленькой девочке.

Он был плохим отцом, и на то, чтобы понять, почему, не понадобилось много лет. Но с высоты понимания ошибок собственного отца Гриффин не переставал тревожиться. Тереза не хотела переезжать, а ему приходилось проводить в Египте по крайней мере пять месяцев в году. Из-за его отъездов их брак сильно страдал. Насколько хуже станет ситуация, когда в нее втянут ребенка? Тереза настояла и через какое-то время победила.

С первых дней своего отцовства Гриффин удивлялся силе чувств к маленькой Элси. Он сказал Терезе, что у него словно вынули сердце.

Появилась продавщица с большой подарочной коробкой.

– Вуаля, месье Норт, – сказала она, протянув ему красиво завернутую покупку.

Он распорядился, чтобы ее доставили в гостиницу «Монталембер» ближе к вечеру, а потом отправился по Рю де Сен-Пер, где, зажатый между двумя старинными магазинами, находился парфюмерный магазин Л’Этуаль.

В летнее время, которое он обычно проводил вместе с Робби и Жас во Франции, их бабушка развлекала его рассказами о семейной истории в дореволюционном Париже и о перчаточнике Жан-Луи, который стал заниматься производством духов, чтобы ароматизировать перчатки; ими он торговал в этом самом здании. Открыв парадную дверь, Гриффин прислушался к красивому колокольчику, оповестившему о его появлении. Не тот ли это самый колокольчик, что звонил при жизни Жан-Луи?

Люсиль, менеджер, оторвалась от чтения журнала, чтобы поприветствовать его, и встала. На ней было вечно современное черное платье, черные туфли на высоких каблуках и черный шарф, что сильно выделялось на фоне магазина восемнадцатого века. Все стены здесь покрывали старинные потемневшие зеркала. Потолок тоже был зеркальный. Углы его украшали розоватые пухлые ангелочки и цветы пастельных тонов в стиле Фрагонара. По комнате были расставлены четыре подлинных небольших стола в стиле Людовика XIV, так же как и несколько стульев, обитых бархатом цвета авокадо, а также застекленные шкафчики из розового дерева, наполненные старинными предметами. Увеличенные флаконы каждого из сорока духов Дома Л’Этуаль, полное собрание сочинений, как называл их Робби, выстроились на зеркальных полках, подписанные посередине передней стенки флакона: «Бланш», «Верт», «Руж» и «Нуар» – все они были созданы в период между 1919 и 1922 годом и до сих пор входили в десятку лучших духов парфюмерной промышленности, наряду с такими классическими ароматами, как «Шанель № 5», «Шалимар» и «Мицуко».

Люсиль сообщила Гриффину, что Робби ожидает его, и распахнула одну из стенных зеркальных панелей. Гриффин прошел в секретную дверь и поспешил по коридору, соединяющему магазин с мастерской. Коридор был узкий, темный и ничем не декорированный, абсолютно невзрачный в сравнении с теми помещениями, которые он соединял.

Он постучал в дверь.

– Entrer.

Гриффин открыл дверь.

Несмотря на то что последние четыре дня он работал с Робби, Гриффин не переставал восхищаться старинной мастерской. Он словно бы попал в калейдоскоп света и аромата. Тысячи бутылочек с жидкостями всех оттенков желтого, янтарного, зеленого и коричневого сверкали и мерцали в лучах утреннего солнца.

В обильный и почти совсем заросший сад вели французские двери. Картина была прекрасная, пока, приглядевшись, вы не замечали, что краска на дверях облупилась, а цветущие клумбы и зеленые деревья сильно нуждались в заботе садовника.

Робби сидел за столом и читал что-то на дисплее компьютера, нетерпеливо постукивая ногой и нахмурившись.

– Что случилось? – спросил Гриффин.

Даже перед лицом нависшего над ним кризиса Робби оставался безмятежным, невозмутимо продолжая работу. Гриффина это не только восхищало, но и казалось невозможным. Сейчас же он впервые увидел друга по-настоящему нервничающим.

– Я получил химический анализ керамических осколков.

– Они смогли определить хотя бы какие-то ингредиенты?

– Да, – Робби показал на экран. – Выделили остатки по крайней мере шести ароматов, пропитавших глиняные черепки. Из них всего три идентифицированы, а о трех я догадался сам.

– Почему не смогли определить остальные?

– В их базе данных нет подходящих химических образцов. От времени ингредиенты могли разложиться, и теперь их невозможно опознать. Вероятно, химический состав мог измениться из-за металлической прослойки между глиной и воском, что помешало анализу. Либо ингредиенты просто испарились.

– Проклятье, – Гриффин тоже надеялся на другой результат. Пододвинув стул, он сел за противоположную сторону большого стола. Это было его местом работы, пока он жил в Париже.

Робби говорил, что с 1780 года каждый директор Дома Л’Этуаль вел все дела на этом месте. Гриффин восхищался таким постоянством. История утешала. То, что один человек терял за свою жизнь, казалось несравнимым с тем, что виделось сквозь призму времени. Для Гриффина перспектива имела большое значение. Он полагался на нее, она помогала ему сконцентрироваться, когда все остальное было бессильно.

– Не беспокойся, – сказал Робби, вставая. Оптимизм в его голосе говорил о том, что настроение у него уже поднялось. – Что бы там ни говорила их машина, мы сами отыщем эти ингредиенты.

Он прошелся по комнате и остановился перед натюрмортом с изображением ирисов и роз в китайской вазе. Робби потянул картину, открыл ее, как дверцу, – за ней скрывался старинный сейф, – и повернул диск сначала вправо, потом влево и снова вправо.

В последнюю пятницу, когда Робби отправил черепки в лабораторию, он объяснил, что машина под названием ГХ/МС, или газовый хроматограф/масс-спектрометр, обычно использовалась для определения наркотиков, экологических исследований и обнаружения взрывчатки. Парфюмерные фирмы применяли высокосложный прибор для изучения продуктов конкурентов: буквально за несколько дней прибор мог расшифровать формулу, по которой те в течение долгих месяцев создавали свои духи.

Из сейфа Робби достал ювелирный футляр, выстланный черным бархатом, закрыл стальную дверцу сейфа, вернул на прежнее место натюрморт и бодро прошел обратно к столу, поставив футляр перед Гриффином.

Керамические осколки, словно драгоценные камни, с равными промежутками были разложены на бархате.

– Ответ должен быть в той части надписи, которую ты еще не перевел, – произнес Робби.

– Не исключено.

Гриффин открыл «дипломат» и достал записную книжку, очки и черную лакированную авторучку. У него был лэптоп, мобильный телефон с видеозаписью, но на этом этапе работы он любил писать черными чернилами по белоснежной бумаге записной книжки. Помимо отцовских священных ритуалов, он придумал и собственные.

Мужчины принялись рассматривать глиняные черепки, покрытые белой глазурью, некоторые из которых были размером всего в полтора дюйма, и все они были украшены орнаментом из бирюзы и кораллов, а также покрыты черными иероглифами.

За время пребывания в Париже Гриффин сумел подобрать больше половины осколков и точно определить возраст разбитого флакона, относящегося к эпохе Птолемеев, от 323 до 30 года до нашей эры. Он перевел двадцать восемь египетских слов и смог прочесть историю, упоминание о которой отсутствовало во всех компьютерных базах. Надо было посетить некоторые библиотеки, но он сомневался, что в них найдется более подробная информация.

Это была история двух влюбленных, похороненных с флаконами духов в руках, чтобы они могли унести их в свои жизни после смерти. Когда влюбленные должны были возродиться в следующих жизнях, этот аромат помог бы им отыскать друг друга и воссоединиться через века.

В то время как жизнь после смерти была частью египетской религии, мнения о том, что в ней принималась идея реинкарнации, подвергались сомнению.

Имя фараона Аменемхета Первого означало «Тот, кто рождается снова». Имя фараона Сенусерта Первого означало «Тот, кто продолжает рождаться». А в Девятнадцатой династии духовное имя (или ка-имя) Сетекхи Первого означало «Заново рождающийся». Но большинство экспертов, занимающихся сравнительным анализом религий, верят, что эти имена обращались к душам, возрождающимся в других мирах после жизни, но не возвращающихся в наш мир.

Гриффин знал, что некоторые из частей египетской «Книги Мертвых» могли быть переведены так, чтобы соответствовать идее реинкарнации. Но он никогда не встречал явных доказательств, что древние надеялись возродиться снова в облике человека на земле. Его собственная теория состояла в том, что существовала твердая вера в реинкарнацию в завершающие годы великой династии.

Последний эллинистический владыка Египта правил из Греции, и следующие триста лет все цари и царицы, взошедшие на престол после него, включая Клеопатру, разговаривали не только на родном языке, но также изучали историю Греции и философию. Это доказывает, что они были знакомы с учением Пифагора, великого сторонника реинкарнации.

Следуя этой логике, более чем вероятно, что концепция возрождения души в новом теле стала пользоваться популярностью. Возможно, осколки являются ощутимым тому доказательством.

Гриффин был уверен, что если ему посчастливится найти доказательство, его теория привлечет внимание академического сообщества. Но достаточно ли будет такого внимания, чтобы очистить его репутацию?

За год до этого Гриффин опубликовал книгу, в которой исследовалась связь текстов Ветхого Завета и египетской Книги Мертвых. Книга вызвала большой интерес у читателей и продавалась лучше, чем сухие тома его отчима, известного египтолога Томаса Вуда, а также многих его коллег. Гриффин радовался признанию книги, пока не вышла статья Вуда, в которой тот обвинял Гриффина в плагиате.

До этих обвинений Гриффин не догадывался, что все сноски в его манускрипте при издании были исключены. Ни научный консультант, ни редактор, ни Гриффин этой ошибки не заметили. Каким-то образом при редактировании книги все сноски на первоисточники исчезли.

Несмотря на исправление редакторских упущений и опротестование обвинений, ущерб его репутации был нанесен огромный. Гриффина и прежде обвиняли в плагиате, еще в институте. От этого чуть не пострадала его диссертация и он лишился любви той, которую боготворил.

И вот ему снова пришлось пройти через все это.

Событие могло бы пройти для него незаметно, если бы не сомнения в глазах жены, те же сомнения, что он видел в глазах Жас много лет назад.

Он сообщил Терезе, что хотел бы разойтись с ней.

Все оставшееся утро Гриффин пытался соединить между собой несколько черепков. Ему удалось разобрать иероглифы на трех новых осколках и понять значение, сверяя их с прежними, отказываясь от некоторых находок, подбирая альтернативные интерпретации и снова проверяя себя.

Во время работы Гриффин почувствовал ароматы, витавшие вокруг него и растворяющиеся друг в друге.

– Что ты смешал? Пахнет, как в древней гробнице.

– Принимаю это как комплимент, – сказал Робби и показал на дюжину стеклянных бутылочек на столе. Каждая была наполнена небольшим количеством жидкости различных оттенков янтаря, от бледно-желтого до густого цвета красного дерева. Свет, проливавшийся из дверей, играл на густых эссенциях цветными бликами.

– Пытаюсь собрать все известные нам эссенции и растворы, которые использовали египтяне и которые до сих пор существуют. Хочу подготовиться к тому моменту, когда ты расшифруешь ингредиенты…

– Если, – прервал его Гриффин.

– Когда, – поправил его Робби с воодушевлением.

Энтузиазм Робби был так же заразителен, как и прежде. Гриффин помнил его тринадцатилетним мальчиком, рыскающим среди древних развалин в Лангедоке, на юге Франции. Они исследовали руины замка с самого утра того жаркого августовского дня. Вдруг Робби резко крикнул и подпрыгнул. На мгновение мальчик завис в воздухе с раскинутыми руками, его силуэт застыл на фоне солнца в восторженной позе.

Робби нашел помятую пряжку с выгравированным на ней голубем и был уверен, что это реликвия катаров. Он был так восторжен и уверен, что Гриффин не удивился, когда, спустя время, эксперт подтвердил происхождение пряжки и определил, что она относилась к раннему тринадцатому веку.

Немного раньше часа дня зазвонил телефон Гриффина. Это был Малахай Сэмуэльс, и Гриффин ответил на звонок.

– Твоя сестра не приняла его предложение, – сообщил Гриффин Робби, закончив разговор.

– Расстроен, но не удивлен. С тех пор как умерла мама, никому не удавалось затащить ее в мастерскую. Мне казалось, что она соблазнится хотя бы мифом о реинкарнации.

– Малахай ужасно расстроен. Спросил о химическом анализе, и это не улучшило его настроение. Тем не менее, когда он узнал, чего я добился с переводом, он поднял цену за черепки.

Робби вел себя так, словно ничего не слышит.

– Время для кофе со сливками, а?

– Робби, Малахай настроен на покупку черепков чертовски серьезно. Позволь хотя бы сказать, сколько он предлагает.

– Я не могу их продать.

– Не хочешь даже услышать сумму?

Робби рассмеялся.

– Неужели он предлагает тебе процент от сделки?

– Мне бы обидеться, – резко ответил Гриффин и добавил: – Двести пятьдесят тысяч долларов.

– Не продается, – повторил Робби, открывая дверь.

Он исчез на несколько минут и, вернувшись, склонился над плечом Гриффина, разглядывая загадку на черном бархате.

– Существует много вариантов прочтения одних и тех же символов, – сказал Гриффин. – Кажется, что идешь в правильном направлении, но появляется другая часть головоломки, и все вдруг приобретает другой смысл. Послушай: «И тогда сквозь время его душа и ее душа смогли отыскать друг друга снова и снова…»

– Можно я прочитаю? Все, что ты перевел?

Гриффин протянул ему записную книжку.

Пока Робби читал, Гриффин стоял на пороге французских дверей и смотрел в сад.

Окруженный каменной стеной высотой в пятнадцать футов, сад был невидим с улицы. Созданный в начале восемнадцатого века, густой и тенистый petit parc был засажен деревьями древних пород, кустами, фигурно подстриженными на египетский манер, и украшен статуями. В центре сада находился лабиринт из кипарисов. В субботу Робби рассказывал историю сада, пока Гриффин бродил по блестящим черно-белым камушкам, выстилавшим дорожки лабиринта до самого его центра, где в маленьком оазисе стояла каменная скамейка со сфинксами по краям и высокий подлинный известняковый обелиск.

Послышался стук в дверь.

– Entrer! – отозвался Робби.

В комнату вошла Люсиль с подносом.

Только в Париже, подумал Гриффин, наблюдая, как она поставила перед каждым из них по чашке. Трапеза была доставлена из соседнего кафе вместе с фарфоровыми чашками, стаканами воды, салфетками и ложками. Круассаны на завтрак и бутерброды или выпечка на полдник.

Робби поставил свою чашку кофе на парфюмерный орган и присел. Это было восхитительное приспособление, созданное по принципу музыкального инструмента с таким же названием. Длиной в восемь футов и высотой в шесть, он был сделан из древесины тополя и занимал почти четверть комнаты. На консольных полках вместо клавиш стояли ряды маленьких стеклянных бутылочек с различными эссенциями. Здесь их было более трехсот.

– Что ты знаешь о происхождении органа? – спросил Гриффин.

Робби ласково погладил край полки.

– Не знаю, кто именно создавал этот стол, но если верить дедушке, он такой же старинный, как и магазин.

– Стало быть, он древнее Французской революции?

Робби кивнул и отхлебнул кофе.

– В течение столетий парфюмеры занимались своим ремеслом за такими столами. – Он поставил чашку, взял одноразовую пластиковую пипетку, открыл маленькую бутылочку, набрал немного жидкости и капнул несколько капель темно-желтой жидкости в стеклянный пузырек. – Даже несмотря на то, что многие современные лаборатории перестали пользоваться такими органами, для меня это самый лучший способ работы. Духи хранят прошлое… хранят воспоминания… Это как работать со снами. – Он развел руками. – Все поколения парфюмеров моей семьи пользовались этими бутылочками и сидели в этом кресле.

– А теперь самый молодой из Дома Л’Этуаль хранит старинный метод составления духов, – сказал Гриффин.

– Традиции очень важны, не так ли? Они дают нам основу. А мой отец все это подверг риску, сам не понимая, что творит.

Гриффин кивнул. Он знал, что чувствует его друг, и положил руку на плечо Робби.

– Подумай о предложении Малахая. Несмотря на результаты лабораторного анализа, он готов заплатить тебе в три раза больше того, что даст аукционный дом.

– Сумма очень щедрая, но этого не хватит, чтобы расплатиться с долгами. Теперь, когда я знаю, что написано на черепках, надо будет хорошенько подумать. Я решил, что сделаю с ними.

– Да?

– Как только ты закончишь перевод, хочу передать осколки Далай-ламе.

– Далай-ламе? Ты с ума сошел? На что ему коробка с черепками?

– Для него это имеет гораздо большее значение, чем для Малахая, который собирается выставлять их в одном из своих миленьких шкафчиков. Последние два дня, с первого успешного результата твоего перевода, я ни о чем другом не думал. Если когда-то реально существовал аромат, помогающий людям вспомнить их прошлые жизни, то может появиться и другой такой же. По сути, это станет для населения Тибета очень важным событием, бесценной помощью в их борьбе. Это поможет укрепить веру и привлечь больше внимания к кризису.

– Робби, это всего лишь надпись на глиняных черепках, – сказал Гриффин. – Мы даже не знаем, существовал ли такой эликсир на самом деле. Возможно, в бутылочке были простые духи, а легенда – это просто древняя версия современной торговой рекламы.

– А возможно, действительно существовали духи, вызывающие воспоминания о прошлом. Ты как моя сестра. Почему меня окружают такие циники? – Он покачал головой. – Его Святейшество будет в Париже на следующей неделе. Я пытаюсь устроить с ним встречу через ламу, у которого учусь в буддийском центре.

– Вот оно что. Ты жаждешь избавиться от этого сокровища? Неужели тебя нельзя отговорить от этого?

– Зачем пытаться? Его Святейшеству это нужно гораздо больше, чем мне.

– Даже если это поможет выплатить часть долгов твоей компании?

– Деньги Малахая покроют лишь малую часть того, что мы должны. Задолженность перед банком все равно останется. Я хочу предоставить решение своей сестре. Тогда большая часть будет выплачена. – Он щелкнул пальцами. – Одним ударом гильотины.

– Но черепки имеют историческую ценность.

– И ничто тебе не помешает это доказать. У тебя осталась почти неделя. Тогда сможешь перевести, а также выверить свою работу.

– Я думаю не о себе и своей работе, – возмутился Гриффин.

Но правда ли это? Неужели он волновался именно об этом? А если он не успеет вовремя сделать перевод? Конечно, можно сделать фотографии, но работать в двухмерном пространстве гораздо хуже. Очень важно иметь возможность подержать предмет в руках, повернуть его так, как тебе надо.

– Они хранились в твоей семье веками, – Гриффин не мог сдаться так легко. – Важно не быть эгоистом, но нельзя же доходить до самоуничтожения.

– А здесь, друг мой, ты не прав. Героизм – явление весьма эгоистичное. Доказательство того, какого уровня просветленности я способен достичь.

Робби добавил во флакон две капли желтовато-коричневого вещества и три капли желтого.

– Неужели ты не видишь? Даже малейшее доказательство реинкарнации поможет Далай-ламе сохранить тибетскую культуру и веру и убережет ее от уничтожения китайскими атеистами. На кон поставлены образ жизни и культура, существует опасность их полного исчезновения. Ходят разговоры о том, чтобы просто назначать преемника Его Святейшества, а не полагаться на принцип реинкарнации.

Наконец он перемешал содержимое флакона.

– Понюхай это.

Гриффин вдохнул аромат из стеклянной трубочки.

– Назови место, – сказал Робби. – Первое место, которое пришло тебе в голову.

– Церковь.

– Точно. Ты понюхал ладан, мирт и ароматы нескольких экзотических деревьев. Это древнейшие из известных нам ингредиентов. В течение шести тысяч лет древние священники Индии, Египта и Китая использовали эти элементы для создания аромата. Ароматы считались священными задолго до того, как стали использоваться в косметике. Люди верили, что душа возносится на небеса с помощью ароматного дыма, прямо к богам.

– Робби, у нас нет никаких доказательств реинкарнации, – сказал Гриффин. – Мы нашли только миф, написанный на глиняном флаконе.

– Это все, что мы имеем, но есть еще шесть дней до приезда Далай-ламы. Шесть дней для меня, чтобы устроить встречу, и у тебя, чтобы узнать остальные ингредиенты… и, возможно, самим совершить путешествие в прошлую жизнь.