Париж, Франция. Среда, 25 мая, 10.00

– Умер? – повторила Валентина, недоверчиво уставившись на Уильяма. Он сказал еще что-то, но она больше ничего не услышала. – Франсуа не может умереть. – Как часто случалось, она вдруг перешла с французского на китайский диалект, как говорила с ней ее мать в детстве.

– Но это так, – произнес Уильям. Несмотря на то что утро было теплым, его бил озноб. Он обхватил себя руками, чтобы согреться. – Мой источник переслал мне по электронной почте копию полицейского рапорта и свидетельство о смерти.

– Это ошибка. Должно быть, это чьи-то документы.

– Валентина, там фотография. Фото Франсуа, в морге…

Она заглушила его слова криком:

– Заткнись! Просто заткнись! Это неправда!

Уильям обнял ее, положил ей на плечо голову, и Валентина почувствовала, как промокла от слез ее футболка.

Рыдая, она оттолкнула Уильяма и бросилась в ванную, склонилась над раковиной. Ее стошнило.

Когда позывы закончились, она сползла на пол и растянулась на холодном кафеле.

Это невозможно, это какая-то ошибка.

Когда Франсуа не вернулся, Уильям зашел к ней. Она поделилась с ним тревогой. В деле случалось всякое, но Франсуа никогда не сдавался. Возможно, он охотился за парфюмером по всему Парижу. В два часа утра Уильям позвонил снова, а потом еще вечером. Всякий раз она просила его успокоиться, подождать.

Вторник стал самым долгим днем в ее жизни. Когда бы ни объявлялся Уильям, она держалась стойко.

– Ты знаешь правила, – сказала она ему, повторяя то, чему учил Франсуа. – Без доказательств никаких предположений.

Уильям без стука вошел в ванную, помог ей встать, намочил полотенце холодной водой и осторожно вытер ее лицо. Выдавив немного зубной пасты, он протянул ей зубную щетку.

– Это тебе поможет, – сказал он и ушел.

Когда Валентина вышла из ванной, Уильям сидел в столовой, уставившись на пустую вазу. Валентина села напротив. Пододвинув пепельницу и сигареты поближе к себе, она вытряхнула одну из пачки, прикурила и глубоко затянулась.

– Говоришь, астма? – спросила она.

Он кивнул.

– Если бы у Франсуа была астма, я бы знала. Он бы мне сказал. – Она взглянула на огонек, тлеющий между пальцами. – Я курила в его присутствии.

– Приготовлю чай, – Уильям встал.

– Чай? – Собственный смех показался ей истеричным. Франсуа тоже всегда готовил чай. Вечно с чашкой в руке, особенно в неприятных ситуациях. Чай считается средством от неприятностей во многих культурах. Будто горячий напиток способен излечивать. Кто придумал эту чушь, индусы, китайцы, британцы? Заваренные сушеные листья ничего не могут решить.

Уильям на кухне приступил к ритуалу. Каждый звук: текущая вода, скрип открываемых ящиков, звон фарфоровых чашек на столе – все действовало на нервы. Ей надо было заставить себя успокоиться, заняться медитацией, которой научил ее Франсуа, когда впервые привел в свой дом.

– Почему он разрешал мне курить в его присутствии? – выкрикнула она. – Почему он не сказал, что у него астма?

– Он не хотел, чтобы кто-то знал.

– Даже я? Не верю.

Уильям вышел из кухни с подносом, качая головой. На его лице ей померещилась довольная улыбка. Уильям всегда немного завидовал ее отношениям с его любовником. Она даже подозревала, что он присоединился к триаде только для того, чтобы не выпускать Франсуа из виду. Уильям никогда не был особенно заинтересован делами, братством или тысячелетними традициями. Она и Франсуа были настоящими солдатами, товарищами по оружию. А теперь у нее остался не тот из двоих, кто был ей нужен.

– Он хотел оставаться невидимым, – сказал Уильям.

– Он и был невидимый, – прошептала она.

– Пойдешь в больницу со мной сегодня? – тихо спросил он.

– Куда?

– В больницу. Нельзя, чтобы его тело оставалось незаявленным. Надо почтить память.

Она посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Как можем мы заявить права на его тело? Как мы представимся? – Она заметила, что начала кричать, и подняла руку, извиняясь.

– Ты давала клятву, – сказал Уильям.

С девятнадцатого века все члены давали тридцать шесть клятв. Она выучила их наизусть и помнила до сих пор.

Клянусь помогать своим верным братьям в погребении их родителей и братьев, предложив финансовую и физическую помощь. Да погибну я от удара пяти молний, если нарушу эту клятву.

Уильям был прав, она должна была ему помочь.

– Но не теперь. Франсуа сказал бы, что работа прежде всего. – Пытаясь говорить ровным голосом, Валентина сжала кулаки. Однажды она кое-кого убила, собственными руками зажав ему горло, а Франсуа стоял рядом, давая советы, как и где надо давить.

Она пыталась мысленно связаться с ним.

Что мне делать? Когда тебя нет, к кому обратиться за помощью?

Франсуа учил ее, как вести себя в непредвиденных обстоятельствах.

«Никто из нас не важен настолько, насколько важно наше сообщество, – говорил он. – Если один из нас попадется или даже будет убит, остальные должны остаться и действовать».

Он давал Валентине жесткие приказы и заставлял помнить их так же, как клятвы.

– Если план срывается, создай новый. Не забывай, что при необходимости ты должна действовать без меня. Ты готова. – И он гордо улыбался. – Ты готова. Понимаешь это?

Валентина сломала сигарету, выпила крепкого черного чая, который так любил Франсуа, а ей он казался слишком горьким.

– Надо собрать всю команду, – сказала она. – Перегруппироваться. Надо, чтобы рядом с домом Л’Этуаль находился кто-то с дистанционным микрофоном и выяснил, что там происходит.

– Стоит ли прежде связаться с Пекином?

– При такой игре уже поздно. Они могут прислать кого-то нового присматривать за нами. Мы потеряем шанс, который упускать нельзя.

– Значит, ты назначаешь себя верховным жрецом? – спросил Уильям, намекая на другую клятву, которую все они приносили.

И пусть меня убьют пять молний, если я самовольно присвою власть.

– Нет, конечно, нет. На официальное место Пекин может назначить любого, кого захотят. Нам надо лишь закончить работу, начатую Франсуа.

Уильям посмотрел на нее, как на чужую.

– Ты готова вернуться к работе? Валентина, мы должны почтить память Франсуа.

– Сейчас не время. Далай-лама будет в Париже в субботу. У нас четыре дня, чтобы убедиться, что египетские черепки ему не достались.

Она положила руку на плечо Уильяма и посмотрела ему в глаза.

– Обещаю, мы достойно почтим его память, когда все закончится. Теперь для него лучше, чтобы мы сделали ту работу, ради которой он умер.

Франсуа с самого начала настороженно относился к этой работе, но не из-за себя, а из-за нее.

– Одно дело, когда враг неизвестен, – предупредил он всего два дня назад, – когда твоя жертва незнакомец. Но для тебя это будет самая трудная проверка. Тебе придется ожесточить свою душу, Валентина.

Всего двое мужчин на свете были ей небезразличны.

Франсуа Ли, спасший ее, ставший единственным отцом, которого она знала.

И еще Робби Л’Этуаль, который открыл ее сердце и стал единственным любовником, которого она приняла.

Теперь, мстя за смерть одного, ей, возможно, придется убить другого.