Нью-Йорк. Среда, 11 мая, 18.00

Робби подошел к вилле в стиле королевы Анны, с фронтонами, горгульями из побитого камня и витой оградой. Ему нравилось, что реконструкторы Манхэттена, постоянно уничтожающие старое, чтобы освободить место для нового, более широкого и высокого, казалось, пропустили этот маленький уголок Вест-Сайда. Вычурные детали здания девятнадцатого века помогли Робби почувствовать себя дома, словно он вернулся в Париж.

В свете ранних сумерек Фонд Феникс выглядел почти таинственным. Казалось, что все проводимые внутри этого здания исследования по реинкарнации, синхроничности и параллельности жизней, утраченных и снова найденных, сложные философские, религиозные и научные идеи, вызванные этими исследованиями, придавали зданию особенный налет.

Робби никогда прежде здесь не бывал, хотя его сестра с детства знала содиректора Фонда доктора Малахая Сэмуэльса, а Робби представил Малахая Гриффину Норту. Теперь с некоторым возбуждением он взошел по шести каменным ступеням, каждая из которых приближала его к расшифровке того, что он нашел в Париже среди папиных бумаг.

Когда Робби приступил к поиску рецептов духов «Руж» и «Нуар», которые потребовались его сестре, он пришел в ужас от полного беспорядка. Болезнь, поразившая мозг отца, казалось, проявилась в полном хаосе, царящем в его мастерской. Содержимое всех ящиков и шкафов валялось на полу. Все книги сброшены с полок и свалены в кучи. Все масла, эссенции и растворы были открыты и испарялись. Материал на сотни тысяч евро уничтожен. Медленно и терпеливо Робби пытался разобраться в беспорядке, накопившемся… за сколько лет? Никто не знал, как долго болел отец. Луис всегда был эксцентричен, всегда балансировал на тонкой грани помешательства.

Потом Робби нашел мешочек с керамическими черепками, валявшийся на дне картонной коробки. Поначалу черепкам с бирюзовым, коралловым и черным орнаментом на белой глазури он не придал никакого значения. Но, сложив два осколка, он понял, что это иероглифы. Склонившись над головоломкой и пытаясь сопоставить другие осколки, он почувствовал слабый запах. Всего лишь намек на запах. Но для него – важный намек. Необходимо было, чтобы сестра понюхала эти осколки. У Жас очень чуткий нос. Когда они были детьми, отец проверял их на сочетание ароматов и эссенций на льняных лоскутках. Робби угадывал запахи в половине случаев, Жас не ошибалась никогда. В процессе обучения нюх его улучшился, но у него никогда не было таких способностей, как у сестры. Отец говорил, что у Робби была вера, а у Жас нос, и пока они будут работать вместе, Дом Л’Этуаль в надежных руках еще на одно поколение. Но если они разойдутся, то семейное дело в опасности.

По крайней мере, теперь он наконец-то был в Нью-Йорке. Настало подходящее время для его медитативного пути к спокойным, сдержанным ароматам, основанным на естественных созвучиях, каждый из которых составлен так, чтобы вызвать чувство духовности, просветления, единения. Кто-то должен был влюбиться в его новые духи.

И возможно, наступило то время, когда он, будучи членом своей знаменитой семьи, обнаружит очень древний аромат, который спасет Дом Л’Этуаль. Стоя у большой деревянной двери, Робби внимательно разглядывал барельеф в виде огромной птицы, поднимающейся из пламени с мечом в когтях. На одном из черепков был изображен гриф, очень похожий на эту птицу. Робби изучил мифический образ. Ему захотелось достать из портфеля фотографии, чтобы сравнить двух фениксов сразу, но вместо этого он протянул руку и позвонил в дверь.

Через несколько секунд он услышал ответный сигнал, и дверь открылась. Войдя в дом, Робби оказался в прошлом среди убранства девятнадцатого века. Канделябры в стиле Тиффани заливали зеленым и голубым светом полированный черно-белый пол прихожей. Рядом с позолоченным деревянным резным столом в кашпо стояла пальма с длинными листьями.

– Я к вашим услугам. – Администратор провел его внутрь.

– У меня назначена встреча с Гриффином Нортом.

– Да… мистер Л’Этуаль. Он выйдет через минуту.

В ожидании Робби наслаждался декором. Он догадался, что причудливая лепнина осенних тонов, украшавшая высокий потолок и обрамлявшая обои в стиле ар-нуво, была подлинной, хотя в Америке ни в чем нельзя быть уверенным. Особняк его семьи в Париже был построен в середине восемнадцатого века. Нет необходимости ломать прошлое, чтобы открыть дорогу будущему. Именно так забываются уроки истории. Искусство сохранения цивилизации, так же как искусство создания духов, состояло в умении смешивать различные ингредиенты.

– Робби, как замечательно видеть тебя, – произнес Гриффин, направляясь к нему.

Мужчины обнялись и расцеловались в обе щеки на французский манер.

В первый год, когда Жас и Гриффин сошлись, он приезжал с ней в дом их бабушки в Грассе. Тринадцатилетний Робби тогда благоговейно трепетал перед девятнадцатилетним американцем, знавшим так много про археологическую историю района. Они втроем бродили по многим древнеримским местам, исследуя руины прошлого. Из легенд, которые рассказывал Гриффин о катарах, живших на этих холмах в двенадцатом и тринадцатом веках во время инквизиции, мальчик впервые узнал о реинкарнации. Через какое-то время это привело его в буддизм и изменило жизнь.

Робби разглядел своего друга. Волосы, волнами ниспадавшие на лоб, были все еще густыми, но кое-где виднелись серебряные пряди, а в уголках глаз и губ пролегли тонкие смешливые морщинки. Но серо-голубые глаза исследователя остались такими же проницательными, как и прежде.

Лама Еше, у которого Робби учился буддизму, однажды сказал, что самоуверенность – это чувство не превосходства, а независимости. Гриффин всегда выглядел умным без снисходительности и самоуверенным без надменности.

Робби знал, что его друг такой, поскольку ничто не давалось ему легко. Когда Гриффин учился на первом курсе института, его отец, безнадежный игрок, исчез в последний раз, оставив после себя счета и такие долги, что его жена так и не смогла их оплатить. Учась в институте, Гриффин постоянно работал, а по окончании стал археологом. Его печаль превратилась в решимость, одиночество – в энергию. Каждое открытие, каждая новая идея уводили его все дальше от судьбы отца.

– Как давно это было, – сказал Гриффин. Он провел друга по коридору, освещенному бра из цветного стекла. – Кажется, почти шесть лет.

– Девять лет. Тебе надо чаще бывать в Париже.

– Не спорю, но я слишком много работаю.

– Слишком много рассудка в ущерб душе?

Робби волновался, что это могла быть и проблема его сестры. Глядя на своих друзей-буддистов во время медитации и на знакомых лам, он замечал, что они способны понять мировую скорбь и страдания, но сохраняют свое юное ощущение довольства. Если вы живете разумно, усталость не имеет над вами такой власти.

– Я имею дело с гораздо более реальными проблемами. Частная школа стоит целое состояние. Не говоря уже о бракоразводном процессе.

– Развод? – Робби вытянул руку и остановил Гриффина. Они оказались в круге теплого света, и Робби разглядел печаль в глазах друга. – Стало быть, это твоя душа. Я так сожалею. Ты уверен?

– Если честно, то нет. Мы не уверены. Мы сильно увязли во всем этом, но слишком расстроены по поводу нашей дочери и того, что с ней станет после всего. Поэтому подписание бумаг решили отложить на несколько месяцев. Злости нет, просто застой. Пока я здесь, то живу внизу в студии, которую раньше сдавали.

– Когда ты возвращаешься на раскопки в Египте?

– До осени не поеду.

Защитив диссертацию, Гриффин работал на раскопках в ста восьмидесяти шести километрах от Александрии, в поисках гробниц Клеопатры и Марка Антония. Еще он опубликовал книгу и каждую осень преподавал в Нью-Йоркском университете. В связи с разводом он решил отложить возвращение в Египет еще на несколько месяцев и работал в библиотеке Фонда Феникс, изучая происхождение теории реинкарнации в Древней Греции.

Хотя египтяне верили в жизнь после смерти, они не признавали, что мертвые могли вернуться на землю. Кроме того, иероглифические письмена, найденные за пределами Александрии, предполагали, что вера греков в перемещение душ прижилась в Египте во время эллинистического периода. Гриффин пытался выяснить, как развивалась эта философия и как она повлияла на религиозную практику Египта.

– Стало быть, теперь вы с Терезой сблизились через отдаление?

От вопроса Робби Гриффин нахмурился.

– Ах, какой же ты замечательный психолог.

– Надеюсь, ты найдешь правильное решение. – У Робби советов не было. Его собственные личные отношения были довольно необычными. Партнеры, как женщины, так и мужчины, от начала и до конца оставались его друзьями. Он никого не бросал. Даже если страсть выгорала, любовь не умирала никогда. Опекая тех, до кого ему было дело, он всегда держал их поблизости от себя.

Только однажды он встретил женщину, воспоминание о которой до сих пор преследовало его. Она осталась единственной любовницей, которую он потерял.

Гриффин остановился у двери справа.

– Заходи.

Робби окинул взглядом переполненную предметами комнату. Во всех углах, на всех полках и столах сверкало золото и серебро, бронза и медь, нежно мерцал хрусталь.

– Что это такое, пещера Али-Бабы?

– Почти. Это камера редкостей Талмеджа. Моя любимая комната в институте. Тревор Талмедж основал Клуб Феникс в 1947 году вместе с Генри Дэвидом Торо, Уолтом Уитманом, Фредериком Лоу Ольмстедом и другими хорошо известными трансценденталистами. Его первоначальная миссия, поиск знаний и прозрения, привела к появлению этой коллекции, которую я превратил в свой офис, пока работаю здесь, – он указал на стол со стопками книг и ноутбуком. – Библиотека огромная, но она под землей, и потом, она слишком стерильная для меня. Поэтому я приношу сюда для работы все, что могу, – сказал Гриффин. – Позволь показать тебе кое-что из находок.

Стены были отделаны панелями из орехового дерева, как в библиотеке у него дома в Париже. Вдоль стен стояли изысканные стеклянные шкафы. Робби заглянул в одну из витрин с серебряными и золотыми чашами. Каждая была выполнена в форме человеческого лица с очень реалистичными стеклянными глазами. В другом шкафу хранилась птичья клетка с бронзовым деревом, украшенная птичками из бирюзы, оникса, малахита и аметиста среди нефритовой листвы. Все были словно живые, готовые улететь в любую минуту. Третий шкаф был переполнен человеческими и обезьяньими черепами, скелетами птиц и грызунов, чучелами ящериц и змей. В четвертом хранились яйца.

– Меня просто сразили эти wunderkammers, – сказал Гриффин. – Комнаты редкостей впервые вошли в моду в семнадцатом веке, когда людей волновала тема неизбежности смерти и мимолетности жизни. Коллекционирование стало протестом. Такие предметы свидетельствовали о постоянстве. Спустя двести лет сторонники идеи реинкарнации, вроде Талмеджа и других членов Клуба Феникс, увидели в них пример бесконечности и повторяемости цикла жизни и смерти. – Гриффин указал на шкаф в углу комнаты: – Подойди и посмотри.

Подойдя ближе, Робби увидел окаменевшую ягодку, застывшую в куске янтаря миллионы лет назад. Золотистый предмет сиял, словно медленный огонь.

– Это потрясающе, – произнес Гриффин. Один за другим он открыл маленькие, превосходно выполненные ящички, демонстрируя бесценную коллекцию янтаря с навечно погребенными в нем насекомыми и земноводными животными. Все они казались живыми, от крошечного жучка до большого паука, словно готового схватить насекомое, попавшее в его паутину.

– А теперь самое интересное, – произнес Гриффин, открыв самый нижний ящик. В каждом из дюжины отделений, выстланном бархатом шоколадного цвета, было углубление посередине. В этих углублениях, кроме последнего, хранились флаконы с красивыми крышечками из янтаря и серебра. Флаконы были заполнены вязкой жидкостью. За более чем сто лет духи загустели.

– Можно понюхать?

– Попробуй.

Робби поднял первый флакон и понюхал. Запах был базовый и первобытный. Насыщенный аромат ладана. Он понюхал еще: огуречник аптечный, ароматический бальзам и мирт.

Мгновение он не мог перевести дух. Запах был почти мучителен.

– Что тебе известно об этом?

– Это эксперимент, проведенный основателями Клуба Феникс, которые постоянно искали таинственные средства для воспоминаний. Один из этих ароматов должен был способствовать погружению в состояние глубокой медитации.

– Чтобы вспомнить прошлые жизни?

– Да, они надеялись именно на это.

– Как в нашей семейной легенде.

– Что? – удивился Гриффин.

– Разве ты не помнишь? Один из моих предков предположительно нашел в Египте «душеобъединяющий» аромат, а еще книгу рецептов…

– С фабрики духов Клеопатры. Да, теперь вспомнил. Твоя бабушка рассказывала мне об этом.

– Она любила эту легенду, – Робби закончил нюхать второй флакон. – Знаешь, это слегка разные варианты одного и того же запаха.

– Это имеет какое-то значение? – спросил Гриффин.

– Понятия не имею.

– У тебя появились какие-нибудь воспоминания?

– Не из прошлой жизни, но все эти ароматы мне знакомы. Эссенции, история которых уходит в историю Древней Греции, Египта и Индии. Все они по-прежнему самые распространенные ингредиенты и в наши дни.

Робби внимательно рассмотрел флакон со всех сторон и пристально изучил выгравированные отметины.

– Знаешь, откуда все эти флаконы?

– Если верить Малахаю, Клуб Феникс имел дело с французским парфюмером в разработке рецепта в начале девятнадцатого века.

– Дизайн соответствует французским флаконам того периода. – Робби посмотрел один из них на свет. Медленно поворачивая его, он внимательно вглядывался к грани и наконец что-то нашел. Потом он проверил другой флакон, затем третий.

– Никто не убедит меня, что это простое совпадение, – сказал он, передав один из флаконов Гриффину и указав на место возле донышка флакона. – Видишь?

– Эти царапины? Подожди. – Гриффин опустил со лба на нос очки для чтения и посмотрел внимательнее. – Вижу, но не могу разобрать. Позволь взять более сильные…

– Нет, я знаю, что это. Это знак производителя. Прочитать трудно, если не знаком с таким обозначением. В те времена у каждого парфюмера были разные флаконы, изготовленные стекольщиком. Покупатель выбирал понравившийся флакон, который заполнялся духами по его выбору. – Робби коснулся янтарной крышечки в серебре.

– Тебе знаком этот знак, верно? – спросил Гриффин.

– Конечно, знаком. Это L и E внутри полумесяца. Цифры внизу означают дату: 1831. Это знак моей семьи.

– Дом Л’Этуаль? Ваша семейная фирма? Уму непостижимо! – Гриффин покачал головой и засмеялся. – А еще есть люди, которые не верят в синхроничность и коллективное бессознательное.

– Ты удивишься еще больше, когда увидишь, что я собираюсь тебе показать. – Робби открыл портфель, вынул из него пачку фотографий глиняных черепков, которые нашел в отцовском хламе, и протянул их Гриффину.

Просмотрев фотографии, Гриффин вернул их Робби.

– Выглядит как поздний Египет, но чтобы убедиться в этом, мне надо видеть сами предметы, хотя осколки керамики многого не стоят. Всего несколько тысяч долларов. Возможно десятки, в зависимости от того, что на них написано. – Гриффин знал про финансовые проблемы Дома Л’Этуаль. – Извини.

Робби покачал головой.

– Pa de probleme. Я и не думал, что это поможет нам избавиться от нашего кризиса. Говорил о них с подругой, курирующей «Кристис», и она сказала то же, что и ты. Если бы они были целыми, то представляли бы ценность как интересный артефакт, но керамические осколки не очень ценны.

– Тогда почему ты хочешь, чтобы я на них взглянул?

– Мне надо, чтобы ты помог их перевести.

– Скорее всего, на них просто какая-то молитва об усопшем.

– Мне надо знать точно.

– Зачем?

– Я нашел их в мастерской и уверен, что они имеют какое-то отношение к душеобъединяющему аромату, о котором я говорил.

– В таком случае они могут иметь какую-то связь с ароматами в этих хрустальных флаконах? Робби, неужели ты думаешь, что нашел некий инструмент памяти?

– Знаешь, я верю, что всё, даже ничтожные мелочи, связано со всем, и что в жизни не бывает простых совпадений… И все же подобное… это кажется невозможным, не правда ли?