Библиотекой в особняке Гаспаров служила большая восьмиугольная комната без окон. В высоту она занимала два этажа здания; на антресоли вела винтовая лестница ручной работы. Книжные полки закрывали стены так плотно, что между ним нельзя было просунуть и карандаш. Золотое тиснение, переплет благородных тонов – все это в мягком сиянии ламп.

Такая огромная библиотека в частном владении не попадалась Жас ни разу. А как здесь пахло! Аромат старинных книг не спутаешь ни с чем, и девушка спросила Тео, сколько лет самым древним томам. Тот прошел к дальней стене и снял с полки книгу в черном кожаном переплете.

Жас благоговейно взяла ее, вдыхая аромат времени.

Тео улыбнулся.

– Открой. Не бойся.

Средневековый манускрипт писали еще гусиным пером. Иллюстрации выполнялись темперой с помощью тонкой кисти. Цвета и сейчас казались такими же яркими, как несколько столетий назад.

Жас вернула книгу хозяину.

В детстве домашняя библиотека служила ей убежищем. Она притягивала. Когда Жас расстраивалась или сердилась, успокоить ее могла только взятая с полки книга. Раскрывая обложку, касаясь гладких страниц, вдыхая запах бумаги, кожи, даже чернил, она испытывала умиротворение и сосредоточенность.

Дедушка чувствовал то же самое. И в его библиотеке пахло так же, как здесь. Жас вдруг испытала резкий приступ тоски: захотелось в Париж, к брату и даже на рю де Сент-Пьер, где располагалась семейная мастерская.

Тео показал ей еще несколько редких старинных томов.

– Им место в музее, – заметила она.

– Знаю. Нам давно следовало подарить эти раритеты Британской библиотеке. Но мои дорогие тетушки трясутся над каждым экспонатом семейной коллекции сокровищ, они ни за что не согласятся расстаться с книгами. Это давняя история.

– Как я их понимаю! Ты здесь обнаружил то письмо? В книге?

– Пойдем, я покажу. Это наверху.

Они забрались наверх по чугунной винтовой лесенке. С такой упасть – костей не соберешь, подумала Жас. Верхняя площадка находилась на уровне второго этажа.

Тео провел ее к дальней группе стеллажей.

– Этот раздел посвящен Виктору Гюго. Книги, написанные им и про него. Довольно много первых прижизненных изданий. Некоторые с посвящением: Фантин или Фантин и Пьеру.

Рядом со стеллажами располагалось старое уютное кресло зеленой кожи. Тут же стоял деревянный стол с ножками в виде птичьих лап. На нем лежало несколько книг.

– Здесь было любимое место дедушки. Он мог часами просиживать за книгой. А Виктор Гюго – один из его любимых авторов.

Тео коснулся спинки кресла, сжал пальцы.

– Когда дед умер…

Он замолчал и прочистил горло. Потом заговорил снова:

– Когда он умер, я помогал тетушкам разбирать его вещи. И заглянул сюда – проверить, не осталось ли что-нибудь важное. Повсюду валялись груды журналов, какие-то документы. Книги, больше десятка, открыты на разных страницах, с закладками. Папка с письмами. Оказывается, последние пять лет дедушка вел переписку с исследователями творчества Гюго. Мне потребовалось несколько дней – разобрать все материалы и понять, чем он вообще занимался.

Тео повернулся к полкам, достал тоненький томик, переплетенный в бутылочного цвета кожу с орнаментом в виде золотых завитков, и протянул его Жас.

Она прочитала заглавие:

«К океану», песня Виктора Гюго.

– Открой.

На титульной странице было указано издание и дата – 1856 год.

– Там дальше есть посвящение, – сказал Тео.

Неровный, но разборчивый почерк; чернила не выцвели. Похоже, книгу редко открывали на этой странице.

Посвящение было написано по-французски. «Моему дорогому другу в честь рождения первенца. Вечно твой, Виктор».

Ниже – рисунок тушью: море и скалы. Единственный луч солнца пронизывает тучи, даруя мрачному пейзажу хоть немного надежды.

Пейзаж показался девушке знакомым. Видела прежде? Да, в жилище Гюго в парижском районе Марэ она встречала подобные рисунки. Однажды ей довелось побывать в доме писателя со школьной экскурсией. Да, точно, похоже.

А потом на память пришло кое-что еще. В альбоме Тео, в том самом, который она видела в Бликсер Рат, встречались изображения тех же скал.

Жас перевернула страницу. Стихотворение. Она начала читать его про себя.

– Переведешь? – попросил Тео. – Я собирался отправить специалисту, но не хотел привлекать к тексту лишнего внимания на случай, если… Ну, я потом объясню… Так переведешь?

Матерью Жас была американка, а отцом – француз. Поэтому оба языка были для нее родными.

Она замолчала.

– Прости, но со стихами куда труднее, чем с прозой. Многое теряется.

– Нет, все очень поэтично.

– Письмо было вложено в эту книгу?

– Да. Давай покажу.

Жас вернула томик, и Тео пролистал его к задней обложке.

– Видишь, вот здесь, страницы разрезаны не до конца, только по верхнему краю. Получилось нечто вроде конверта. Интересно, Гюго специально попросил переплетчика сделать так – или это вышло случайно, а он воспользовался? Как бы то ни было, когда я начал расправлять разрезанные листы, задняя обложка показалась мне слишком толстой. Так и нашел. Письмо и карту развалин на Джерси, с дедушкиными пометками. Некоторые места отчеркнуты крестиком.

Он снова протянул ей книгу.

– Все-таки дочитай до конца. Может быть, ключ таится в одном из стихотворений? Я мог и не заметить, с такими-то проблемами с языком…

Жас заглянула в «конверт». Он был пуст.

– А где письмо?

– Пойдем.

Они сошли по лесенке вниз, и Тео усадил Жас в огромное кожаное кресло.

– Здесь у нас нечто вроде тайника.

Он подошел к стеллажам и вдавил край третьей снизу полки. Сдвинулась целая секция.

– Старший сын Фантин, его звали Луи, женился на девушке из очень уважаемой семьи банкиров и занялся коммерцией. Результатом этого союза стала фирма «Стиллвелл и Гаспар». Когда он унаследовал этот дом, то велел соорудить сейф.

Тео шагнул в открывшееся помещение.

Жас увидела маленькую комнатку. Металлические ячейки, как в банке. Их дверцы поблескивали в свете электрической лампочки на потолке. Тео открыл ячейку. Металл звякнул о металл.

Через секунду в руках у Тео оказалась пластиковая папка. Он вытащил из нее лист плотной кремовой бумаги и почтительно положил на стол.

Письмо сохранилось отлично, бумага не пожелтела и не стала ломкой. Видно, книга надежно оберегала его от внешних воздействий. Жас знала, как обращаться со старинными документами. Она подалась вперед, не касаясь письма.

Начала читать вслух:

Моя дорогая Фантин!

Твой покорный слуга и друг

Мы оба согласились, что случившееся между нами лучше предать забвению. Дух, который явился нам, тот дух-искуситель, – он несет лишь скверну. Но одно я не решился рассказать тебе, прежде чем Джерси навечно остался за бортом корабля; в одном я не решился признаться ни тебе, ни остальным: мною записано полное и правдивое изложение моей встречи с Призраком Гробницы. Истинное, честное, подробное повествование. То, что произошло со мною и почти случилось с тобою, мой дорогой друг. История о том, как мы едва не нарушили естественный порядок вещей в мире. Как едва не погубили души.

Виктор Гюго,

Когда я перечел свои записи, больше всего меня удивило и опечалило то, как ясно свидетельствуют они скорее о моей одержимости мертвыми, нежели о тяге и стремлении к живым. Урок, чуть не закончившийся трагедией. Урок, усвоить который удалось ценой напряжения всех сил. Урок, который я хотел бы разделить с тобою.

о. Гернси, Великобритания

Если ты всецело предаешься одному, то неизбежно отторгаешь другое. Нельзя удерживать баланс, не получается. Приходится выбирать. Это тяжелый урок, и чтобы усвоить его, понадобилось пройти трудный путь. Я вспоминаю его – и склоняю голову перед милосердием Всевышнего; я возношу Ему благодарность, что ты жива. Что жив я. Что Призрак Гробницы спит.

Моя дорогая, этим письмом я извещаю тебя, что укрою эти записи там, где все началось, – в Логове Люцифера.

Правдива ли история, которую живописал на стенах пещеры древний художник? Верно ли, что когда-то в этом месте проводили свои ритуалы друиды – и что они испытывали тот же соблазн и он так же терзал их души, как твою и мою? Не знаю.

Ответ на эти вопросы лучше оставить историкам.

Я твердо убежден, что мы обнаружили священное место. Да, мы встретили там воплощенное Зло, но и воплощенное Добро тоже. И за это я испытываю глубокую благодарность.

Тебе решать, как распорядиться моими записями: сохранить их или обречь тлену. Моя судьба – в твоих руках; я принимаю это. Возможно, мне не следовало делать записи. Возможно, мне следовало уничтожить их самому. Но мне хотелось разобраться, и ведение дневника стало для меня путем к познанию.

Это приключение было пугающим, опасным. Неповторимым. Чему мы только не научились! Что не пережили! Чего не поняли! Уничтожить написанное не поднимается рука.

Вряд ли я когда-либо осознаю случившееся целиком. Но мне никогда не забыть его. И я буду вечно умолять тебя о прощении.

Под письмом был рисунок: море и овальные камни, каждый размером с женскую ладонь, выложенные кругом на морском берегу.

– Узнаешь? – спросил Тео.

Вглядываясь в знакомый пейзаж, который она нарисовала семнадцать лет назад, Жас кивнула. И в ее наброске, и на рисунке Тео было изображено в точности то же самое.

Но если рассуждать логически, что в этом странного?

Тео вырос на острове. Гулял по берегу, бродил по тропинкам. Рисовал скалы. А Жас увидела рисунок в его альбоме. Случайно, даже не осознав этого. Ведь ей все объяснили еще много лет назад. Нет причины снова терзаться тем же вопросом. Информация в письме – гораздо важнее. Ради нее она проделала весь этот путь. Ради нее она отвергла советы Малахая и отправилась на Джерси: чтобы найти подтверждение того, что кельтские друиды из мифов – не выдумка.

– Что такое Логово Люцифера? Имеешь представление? – спросила Жас.

Тео покачал головой.

– Здесь ни одно место не носит такого названия, точно нет. А в письме отсутствуют подсказки. Дедушка предположил, что письмо содержит код. И пытался дешифровать его. Да и я тоже. Бесполезно.

– Я читала, что на острове обнаружены далеко не все пещеры.

– Не все. Но проблема в том, что скалы подвергаются выветриванию, и это приводит к обвалам. Нет никакой уверенности в том, что Логово Люцифера по-прежнему существует. Ведь письму больше ста пятидесяти лет.

– Может, пока просто не нашли? Если не знаешь, что искать, то пройдешь в двух шагах и не заметишь…

– Вполне вероятно. Но откуда начинать поиск?

– Сколько на острове пещер?

– Многие сотни. И не во все можно попасть постоянно. Вход в некоторые обнажается только во время отлива. Другие, вероятно, были доступны в середине девятнадцатого века, а сейчас оказались полностью затоплены.

– Что же делать?

Она приехала сюда в надежде на чудо, а сейчас испытала желание отступить, еще не начав поиски.

Всю свою взрослую жизнь Жас провела в погоне за мифами. Может быть, она просто бездарно тратит время? Робби однажды спросил: действительно ли жизнь в древние эпохи так важна для нее – или это всего лишь отчаянный способ убежать от собственного настоящего, спрятавшись в чужом прошлом?

Она так и не ответила ему.

– Мой дедушка всегда говорил: проблема неразрешима ровно до тех пор, пока не придумаешь, как ее решить. Ты проделала долгий путь, чтобы помочь мне, Жас. Не опускай руки.