* * *

…Марта уже стояла на пороге, когда вдруг решила переодеться: жара сменилась неожиданным мелким дождиком, и ее сарафан показался неуместным.

Но что надеть? Лучше всего влезть в универсальные джинсы, самую демократичную одежду, по которой трудно понять, какой у тебя статус.

Прошло уже десять дней с тех пор, как она посетила модный магазин впервые. Конечно же, продавщица вряд ли узнает ее.

Она ехала в автобусе, потом пересела в метро, доехала до центра.

Вот и перекресток, вот и бутик. Марта заметила, что витрина его изменилась. Теперь на манекенах были другие платья, другие дорогие мелочи разбросаны вокруг. Марта остановилась, присматриваясь к сумке, которая, видимо, была сделана из крокодиловой кожи, такие же босоножки были на манекене. Хорошо, ничего не скажешь!

Она вдруг заметила, что ее силуэт, который отразился в тонированном стекле, совпал с силуэтом манекена, и изысканная одежда будто на фотопленке «проявилась» на ней. Вот тебе и примерка!

Она не заметила, как за ее спиной оказалась эта женщина.

– Это – «Карден», – сказала она.

Марта оглянулась.

Женщина имела приятную внешность, приветливое, «породистое» лицо с высокими скулами и четко очерченными губами – лицо кинозвезды.

– Вижу, – соврала Марта. – Красивый наряд.

– Пожалуйста! – сказала женщина, указывая рукой на дверь магазина. – Возможно, вам еще что-то понравится…

Марта догадалась, что эта женщина или продавец, или менеджер.

Она поблагодарила за приглашение и вошла внутрь.

– Вам помочь? – спросила женщина.

На этот раз Марта не отказалась от помощи, и женщина начала перебирать платья, рассказывала о каждом, будто это было живое существо с большой родословной.

– Мне кажется, вам подойдет вот это, – она сняла с кронштейна платье. – Позвольте проводить вас в примерочную!

Отступать было некуда, Марта покорно пошла в кабинку, соображая, как начать разговор о том, что ее интересует. Механическими движениями она стянула с себя одежду, надела платье, постояла несколько секунд перед большим зеркалом, покрутилась и отодвинула бархатные портьеры.

Женщина сидела в глубине зала, занималась своими делами. Марта отступила на несколько шагов, прошлась перед зеркалом по ковровой дорожке… Что дальше?

– Вам очень идет! – крикнула ей женщина. – Будете брать?

– Еще не решила… – Марта крутилась перед зеркалом и жалела, что не представилась работником прокуратуры, как это сделала в селе…

Зачем-то начала примерять платье, думала, что сможет завести легкую, непринужденную беседу. Но женщина, хотя и была достаточно любезной, похоже, не собиралась опускаться до пустой болтовни.

Колокольчик на двери магазина мелодично звякнул. Ну вот, теперь она точно не сможет поговорить! – В магазин вошел покупатель. И внимание женщины переключилось на него.

Он выбирал запонки, женщина помогала ему, не обращая внимания на Марту. Откуда-то появилась девушка с подносом в руках – на ней стояли чашки.

Она поставила поднос на круглый стеклянный столик. Мужчина наконец сделал покупку. Девушка начала упаковывать ее. Мужчина присел на кожаный диван у столика.

Женщина легкой походкой подошла к растерянной Марте:

– Я вижу, вы не очень довольны? Возможно, вы правы – у вас тонкий вкус, – улыбнулась она. – Советую прийти на следующей неделе. Ожидаем новые поступления – осенняя коллекция…

Марта вздохнула с облегчением.

– Спасибо. Действительно, платье хоть и хорошее, но я хочу несколько другое…

Она вернулась в примерочную, быстро переоделась. Краем глаза заметила, что мужчина с интересом наблюдал за ее передвижениями, и задержалась перед зеркалом, поправляя волосы.

Когда она вышла, женщина и покупатель сидели за столиком, пили кофе.

– Прошу! – пригласила ее женщина, указывая на третью чашку. – Все наши клиенты – наши друзья. Надеюсь, в следующий раз вы будете довольны выбором…

Марта слышала, что чашка кофе с постоянными клиентами – вполне естественная вещь для респектабельных заведений. Удивительно, как быстро распространяются эти зарубежные штучки! Марта невольно улыбнулась, представив, как ее соседку с нижнего этажа, которую во дворе называли Клюка, угощают кофе в хозяйственном магазине. Вот было бы разговоров!

Марта присела на диван. Завязался легкий разговор ни о чем. Марта завороженно наблюдала, как виртуозно женщина беседует с незнакомыми людьми. Сама же она оказалась способной лишь на вопрос, всех ли клиентов она знает в лицо. Женщина ответила, что здесь одеваются известные люди, которых нетрудно узнать. С гордостью назвала несколько фамилий…

Наконец ритуал закончился.

Мужчина посмотрел на часы, встал, вежливо подал Марте руку…

* * *

«…Я знала, верила, надеялась, что будет именно так!

Какой-нибудь обычный день – будничный, простой и смешной в своей полной бессмысленности, – а потом, как говорят поэты, «удар молнии» – и все изменится.

Неужели это наконец случилось?

Наверное, кому-то вездесущему надо было провести меня через дни отчаяния, одиночества, бреда и никчемных дел, чтобы потом одним движением руки зачеркнуть и отодвинуть это. Как в театре, закрыть занавес и отделить меня от страха, скуки и обыденности. С самого начала я чувствовала: что-то должно произойти.

Но не представляла, чтó именно. Просто хотела приключений, действия, изменений, новых впечатлений. Но чтобы вот так…»

Комната утопала в аромате роз. Силуэт огромного букета, подсвеченный луной, отражался на противоположной стене, и тени бутонов напоминали толпу ангелов. Возможно, это действительно были ангелы-эльфы, живущие в цветах…

Имя розы, подумалось Марте…

Если у розы есть имя – это ЕГО имя…

Ей захотелось положить самый большой пурпурно-черный цветок рядом с собой на подушку. Она так и сделала. И уснула, погрузившись лицом в сладкие бархатные лепестки.

…Неужели это произошло всего два дня назад. Два дня – и жизнь перевернулась, превратилась в сплошной полет среди звезд и цветов.

– Пойдемте выпьем где-нибудь кофе, – предложил ей незнакомец, как только они вышли из магазина.

– А тот, что мы пили сейчас в магазине, вас не устраивает? – спросила Марта.

– Слишком маленькие чашечки! – серьезно сказал он.

«Какое-то заколдованное место…» – подумала Марта.

– Почему вы улыбаетесь?

– Так… Думаю о… стечении обстоятельств…

– Простите? – Он посмотрел на нее внимательно, и его черные зрачки словно вобрали ее в себя, втянули, как в туннель.

– Не обращайте внимания… – кивнула Марта.

– Так ударим по кофе? – весело и просто предложил он.

– Вы всегда такой… – она не могла подобрать слов, ведь мужчина не казался наглым. Наоборот – при всем своем внешнем виде (Марта сразу заметила, что на нем дорогая одежда и не менее дорогие часы) он казался простым и открытым.

– …Наглый? – подсказал он и улыбнулся. – Если откровенно – никогда.

– Значит, я – первый подопытный кролик?

Он смутился и вдруг произнес совсем по-детски:

– Я не понял… Вы отказываетесь? Вы заняты?

«Ничем я не занята, – подумала Марта. – И меня давно никто не приглашал на кофе…»

– Хорошо, – сказала она. – Пойдем пить кофе.

…Еще никогда ей не было так легко общаться с незнакомым мужчиной. Оказалось, что они читали одни и те же книги, увлекались одной и той же музыкой. Несколько раз он продолжал ее мысль меткой цитатой, которую она забывала на полуслове. Марта специально замолкала, проверяя, не будет ли обременительной пауза в разговоре. Не была!

Дмитрий (так звали нового знакомого) увлекательно рассказывал о странах, в которых ему довелось побывать.

Марта с удовольствием слушала его рассказы о Венецианском карнавале, венских башнях, Каннском фестивале.

Ей нравилось и то, что, говоря о вещах для нее недоступных, он не демонстрировал своего превосходства. Как мальчишка, расставлял на столе зажигалку и чашечку, чтобы лучше объяснить сложную комбинацию в боксе, или забавно морщился, изображая лица светских дам в Венской опере.

В какой-то момент Марте даже захотелось провести рукой по его волосам, как она это делала со своим четырехлетним племянником…

– Я, наверное, похож на ненормального? – поймав ее взгляд, спросил Дмитрий. – Вы так странно смотрите на меня. Я делаю что-то не так?

– Нет, – успокоила она. – Просто я не представляла себе, что мужчины, которые покупают золотые запонки в модных магазинах, могут быть такими, как вы…

– Я вас понимаю, – посерьезнел он. – У вас сложилось определенное впечатление, что все, как говорится, «бизнесмены», должны быть «квадратными». Кстати, эти запонки я купил своему папе. У него завтра день рождения. А я не сторонник всех этих атрибутов. И ненавижу носить костюмы. Если бы мог, с удовольствием ходил бы вот в таких потертых джинсах, как у вас…

Марта покраснела, в последних словах ей послышалась скрытая издевка.

– Да, я могу себе это позволить! – с вызовом сказала она.

– О господи! Я слон в посудной лавке! – Он постучал себя по голове. – Вы меня не поняли. Я, вероятно, не умею вести себя с такими женщинами, как вы.

– Чем же я отличаюсь от женщин вашего круга?

– Господи, какой там «круг»! – горячо заговорил он. – В этом, как вы говорите, кругу, нет живых людей! Есть «кошельки» и «вещи». Толстые кошельки с золотыми запонками покупают любую вещь – не важно, что она, возможно, секонд-хенд, и пользуются, пока не надоест. Как я ненавижу это извращенное общество! Единственное утешение, что, возможно, их дети все же прочитают те книги, которые их родители скупают для создания имиджа или для интерьера.

Он замолчал. А потом решительно добавил:

– Послушайте, Марта, подарите мне этот вечер…

…Потом они бродили по улицам, и он на каждом шагу покупал ей букет роз на длинных ножках. Когда они вышли на освещенную огнями набережную, по желанию Марты они раздарили половину букетов встречавшимся на их пути женщинам.

Вечером начал накрапывать дождик, и дома, холмы, церкви, кафе на причале замелькали в синем мареве, как подводные царства.

– Сейчас будет ливень. Спасаемся! – Дмитрий схватил Марту за руку, и она не заметила, как они уже сидели за изысканно накрытым столиком в каюте одного из ресторанов на воде.

Потом он отвез ее домой. Они устроились на заднем сиденье такси и молчали всю дорогу. Длинный день закончился. Надо было ставить последнюю точку. Или запятую?

Марта смотрела в окно, огни фонарей проносились мимо, как метеориты.

– Помните эпизод из «Иронии судьбы», – наконец нарушил молчание он, – «…я все время ищу повод, чтобы остаться. И не нахожу его…»

– «…А я все время ищу повод оставить вас…» – улыбнулась Марта.

– Правда? – обрадовался он.

– Правда…

– Тогда я буду ждать вас завтра, только скажите где…

Он не сделал попытки «напроситься на чашку чая», просто проводил ее до подъезда, поцеловал руку. Не так, как это делается обычно, а в перевернутую ладонь.

В лифте Марта прижала руку к своим губам, и ей показалось, что его поцелуй пахнет розами.

* * *

– Марта? Куда вы исчезли?

Голос Сергея в трубке заставил Марту недовольно поморщиться, как от зубной боли.

– Как ваши… то есть наши дела? Вы что-то узнали?

– Сергей, посмотрите на часы! Семь утра… Я еще сплю.

– Но я пытался дозвониться и позавчера, и вчера, – начал оправдываться он. – Вас не было. Я стал волноваться… Вы что-нибудь узнали о Зое?

– Какой Зое?.. – начала раздражаться Марта. – Посудите сами, почему о вашей девушке должна заботиться я?

В трубке повисла долгая пауза.

– Я вас не понимаю, – наконец произнес он. – Сначала вы сами завариваете эту кашу, а теперь говорите, что не знаете никакой Зои…

– Я ее действительно не знаю и никогда не видела! Думаю, что поиски вашей бывшей невесты – ваше дело. И вообще, я устала от всего этого. Почему вы, мужчины, так любите перекладывать свои проблемы на наши хрупкие плечи? Вам это не кажется странным?

– Мне кажется странным то, что вы так охладели. Вспомните, вы же нашли меня…

– Ну и что? Я привлекла ваше внимание к ситуации. Если она вас так же обеспокоила, как и меня, продолжайте поиски, делайте хоть что-нибудь, обратитесь в милицию. А мне надоело играть «в сыщиков», мне не десять лет. Наконец, у меня еще есть и другие дела. Вы меня понимаете?

– Откровенно говоря, не очень… Но, в принципе, мне все понятно. Прошу меня простить. До свидания.

В трубке раздались короткие гудки.

Марта накрылась одеялом с головой, но уснуть больше не смогла.

Сегодня, как и вчера, она должна была встретиться с Дмитрием. А поэтому надо было собраться, решить, что надеть, какую сделать прическу…

Теперь она не будет ходить как попало! Тяжелый период позади. Почти год она прожила, как уродливая гусеница. Надо с этим покончить, посмотреть на мир другими глазами, выползти из своего кокона.

Вчера Дмитрий, узнав, что она в отпуске, намекал на совместную туристическую поездку. Она конечно же отказалась, мол, никогда не согласится ехать за чужой счет. Слово «чужой» оскорбило его. Весь вечер он время от времени спрашивал, что должен сделать для нее, чтобы она не чувствовала его посторонним.

Марта улыбалась: «Это покажет время»!

– Для меня время так плотно спрессовано, – говорил он, – что один день похож на неделю! Я давно живу в этом сумасшедшем ритме. И ничего не поделаешь! Если я соберусь жениться, это произойдет молниеносно… Иного я не признаю. А сколько тебе нужно времени на то, чтобы «испытать чувства»? Полгода? Год? Два? А мне кажется, что все решается ТАМ, – он поднял палец вверх, – и – в одно мгновение. Иначе просто не может быть! Иначе – неинтересно. Когда я увидел тебя, во мне все перевернулось. А я доверяю интуиции. Знаешь, так бывает, когда читаешь хорошую книгу или смотришь на гениальную картину старого мастера – в какой-то момент все твои чувства приобретают некую животную чувственность, все воспринимается на уровне инстинкта. Мы стали довольно прагматичными. И, думаю, именно поэтому делаем кучу ошибок, не прислушиваясь к себе. Скажи, а ты совсем ничего не почувствовала, когда увидела меня впервые?

Марта не знала, что сказать. Конечно же она хорошо помнила первое впечатление от его черных зрачков-туннелей, но надо ли вот так сразу признаваться в этом?

– Я что-то не поняла, – с улыбкой ответила она. – Ты делаешь мне предложение? Ты меня почти не знаешь! А если я – обычная аферистка, которая специально вычислила тебя – богатого молодого человека, который пришел и запросто купил дорогие запонки в дорогом магазине? Разве можно быть таким доверчивым?..

Ей понравилась его неподдельная растерянность. Она давно заметила, что какие-то обычные житейские вопросы сбивают его с толку. Его оторванность от жизни, той жизни, которой жила она и миллионы таких, как она, одновременно пугала и привлекала. Марта уже могла погладить его вьющиеся волосы и охотно сделала это.

Он поймал ее руку. И так же, как в первый день, поцеловал, перевернув ладонь, и несколько секунд посидел, погрузив в нее лицо.

– Твоя рука пахнет морем… Если я скажу, что люблю тебя, это будет слишком рано?

– Да, – мягко улыбнулась она. – Но мне это все равно очень приятно.

 

Семь лет назад

…Сегодня Леле исполняется тридцать семь! Дата не круглая, но Микки впервые решает купить ей «взрослый» подарок. В конце концов, ради этого он полмесяца отпахал на автостоянке. А Леле говорил, что ходит заниматься химией к отцу своего друга: тот якобы предложил бесплатное репетиторство, ведь все равно занимается со своим сыном. Леля была довольна – в этом году Микки заканчивает одиннадцатый класс, должен поступать.

Микки пересчитывает деньги – пятьдесят долларов! О том, каким должен быть подарок, он позаботился. Он знает, что нужно! Леля будет довольна.

Теперь он не называет ее «тетей», как это было в детстве.

Какая она «тетя» – Микки выше нее на целую голову, вся домашняя работа – на нем.

Леля… Вот кто никак не вписывается в книгу его наблюдений. Леля для Микки – это целостный инструмент, она как одно большое око – вездесущая. Так было всегда, только раньше он не мог этого понять, осознать, ведь был слишком маленьким. Теперь все изменилось.

Леля живет в его голове, весьма разумной для своего возраста, как говорят люди. Око-Леля спасает его, когда он бродит по городу и кожей чувствует, какой он уродливый, скользкий, как внутренности, пропитанные грязью чужих аур, переполненный мошкарой, как тростник.

И только одно большое Око наверху дает надежду, несет покой, спасение, утешение, прощение…

Он готов на все ради этого Ока. Но, смущается Микки, что он для нее? А если бы она знала ВСЕ, смогла бы вот так, в самые сокровенные минуты, смотреть на него? Не отвела бы взгляд? Вопрос…

Он для нее пока игрушка. Микки бросает в жар. Око-Леля всегда смотрит на него, даже в ТОТ момент… Она наблюдает за ним, как за тем прежним малышом. Она – экспериментатор, он – подопытный. И ничего тут не поделаешь. Вот если бы она увидела его другим, поняла бы, что он давно не ребенок, не игрушка и совсем не похож на других. Леля любит острые ощущения, уж это Микки знает наверняка.

Он выходит из квартиры, едет в центр города. Там на тихой улочке есть магазинчик в полуподвальном помещении, где всегда немного покупателей. Микки обменивает деньги, а потом выбирает подарок: кожаный ошейник и пачку ароматизированных свечей.

Он знает, что Леля удивится, но будет довольна.

А еще он устроит вечеринку на двоих в своей квартире. Они впервые пойдут туда вдвоем. Микки купит бутылку шампанского, конфеты, фрукты. Леля давно намекает, что надо подумать о размене, об объединении двух квартир в одну – большую – просторную, где каждый бы имел свою спальню. Эта мысль больше не пугает Микки, он знает, что Око-Леля теперь принадлежит ему.

– Я, конечно, не могу на этом настаивать, – говорит она, – и квартира – твоя собственность… Ты ведь когда-нибудь женишься…

Микки знает, что она лукавит, что ей тоже невыносима мысль о разлуке. Око-Леля воспитала его для себя… За все эти годы она была в той квартире всего несколько раз. Микки знает, что ей там тяжело дышать.

Но сегодня он сделает генеральную уборку, накроет стол. А за ужином они поговорят о размене – он уже подыскал несколько неплохих вариантов. Это – тоже подарок.

* * *

…Вечер и ночь. Великолепная, чудная Леля…

Микки кажется, что каждый раз он убивает ее и каждый раз она возрождается – еще краше.

Леля – бессмертна.

Леля – спокойная, даже слегка равнодушная под утро.

Это возбуждает. И ему снова хочется убивать ее.

Леля никогда не закрывает глаза, не издает ни звука, как это показывают в кино. Микки ненавидит дешевое кино – оно такое далекое от жизни! А его жизнь – это вот эти ночные часы, когда он так долго и сладко убивает Око-Лелю и никогда не убьет. Под утро ему трудно проснуться. Леля варит кофе, намазывает хлеб маслом…

– Почему мы не пошли домой? – слышит он сквозь утренний сон ее раздраженный голос. – Здесь такая пыль… Надо убрать, если сюда будут приходить покупатели…

Микки делает вид, что спит, слышит, как она возится в ванной, гремит ведром. Набирает воду. Ищет тряпку.

На мгновение все стихает. Микки догадывается почему…

Он открывает глаза. Видит над собой ее фигуру. Леля держит в руках охапку тряпья, которое вытащила из-под ванной, – полуистлевшие майки, цветные лоскутья, уже мало похожие на одежду, ржавые от влаги носки, мерзкие рваные колготки…

Она молчит. Она бездумно перебирает в руках эти тряпки…

Микки с улыбкой смотрит на нее. Ему весело. Наконец она поймет, что он не игрушка!

В ее глазах он видит неподдельный ужас. Мерзкая охапка летит ему в лицо.

– Что это? – выдыхает Леля. – Мальчик мой, что это такое??

…Потом Леля изо всей силы бьет его по щекам.

Она уже не равнодушна.

Она живая.

Микки всей кожей чувствует, как дрожит каждая клеточка ее тела.

Наконец! Микки новым, незнакомым для нее жестом, выбивает из пачки сигарету… А потом плачет, как тогда, и… именно на этом месте, где когда-то ему так хотелось доесть мороженое.

– Ничего, – позже горячо шепчет Леля, обняв его так же, как тогда. – Мы что-нибудь придумаем… Ничего, красавчик…

Микки с удовольствием смотрит на то, как она закрывает глаза, чувствует ее дрожь… Наконец! Он любит, когда ее глаза закрыты и ничто не мешает ему.

Он отбрасывает сигарету.

– Не смотри на меня… – шепчет он, зная, что теперь не нужно «делать лицо», что теперь оно такое, каким должно быть, – жестокое, по-настоящему мужское.

И он не хочет, чтобы Леля случайно увидела его таким и испугалась…

* * *

– Эти люди, как ты считаешь, «моего круга». Но ты сама поймешь, насколько ошибаешься, – говорил Дмитрий Марте, пока они ехали в машине в ресторан. – Не понимаю, почему они тебя так интересуют. Но твое желание – закон. Эту вечеринку я мужественно отсижу в твою честь. Уверен, что ты тоже будешь скучать…

– Ты не понимаешь, – девушка взяла его за руку и прижалась к плечу, с удовольствием вдыхая запах его одеколона. – Я хочу знать о тебе больше! Не обижайся, что напросилась на этот ужин. Мне кажется, ты сам не знаешь, какой ты ранимый. Тебя так легко обидеть, обмануть… От одной мысли об этом меня охватывает ужас. Я хочу знать, кто тебя окружает, чтобы быть спокойной, или…

– Или что? – ласково улыбнулся он.

– Или я их убью! – горячо сказала Марта.

Он сжал ее ладонь, и она почувствовала в этом жесте благодарность.

…В ресторане за накрытым столиком их уже ждали двое.

Взглянув на них, Марта мысленно саркастически усмехнулась: конечно! Белые рубашки, модные галстуки, безупречно завязанные под воротничками, пиджаки, как на манекенах. «Люди в черном»!

Проходя по залу под прицелом множества взглядов, Марта чувствовала себя герцогиней, словно визит в самое дорогое в городе заведение французской кухни был для нее не первым.

На ней новое платье – подарок любимого – то самое, из магазина. Платье было с глубоким декольте до середины спины. Еще пару недель назад она бы никогда не решилась надеть такое! А теперь ей было приятно ощущать в себе эти непостижимые и, как ей казалось, необратимые изменения.

– Состоялась реинкарнация! Ты похожа на мадам Рекамье, – прошептал Дмитрий, бросив на нее взгляд перед входом в зал. Сейчас с таким же восхищением смотрели на нее мужчины, сидевшие за столиком.

«Это и есть те «кошельки», – вспомнила Марта определение, которое услышала от Дмитрия. – Смотрят, как покупатели на рынке. Но я бы не хотела показаться им вещью. Не дождутся!»

Марта непринужденно протянула руку сначала одному, потом другому – и снова так, словно делала этот жест ежедневно. Поздоровалась, назвала себя, выдержала поцелуи на руке, села напротив и почти сразу почувствовала, что Дмитрий был прав: она будет скучать. Присутствующие с деловитым сопением уставились в меню, сделанное в виде старинного свитка. Это продолжалось минут десять. Официант покорно стоял над их головами. В заказах мужчин Марта почувствовала большой снобизм. Чего только стоила улитка в панцире на кучке соли!

Марта мысленно ужаснулась, и ей захотелось сделать что-то такое, что заставило бы их сбросить с себя маски.

Официант разлил вино.

Один из приятелей, кажется, тот, что представился Александром, поднял свой бокал:

– Вот уже почти четырнадцать лет существует наша компания. Десять лет, как к нам присоединился Дмитрий, и с этого времени наша работа превратилась в искусство! Предлагаю выпить за успех и конечно же за тех, кто украшает и делает возможной нашу работу! – Он внимательно посмотрел на Марту и воскликнул: – За искусство быть женщиной! И, в частности, за присутствующую здесь прекрасную даму…

Второй мужчина – он представился Никитой – хихикнул и поднес свой бокал к бокалу Марты, а она почувствовала, как теплая рука Дмитрия успокаивающе коснулась ее колена.

– У меня есть встречное предложение, – неожиданно сказала она. – Давайте выпьем за осуществление наших сокровенных желаний!

– Ну, это почти одно и то же! – рассмеялся Никита. – Тайные желания мужчин всегда связаны с женщинами! Я принимаю ваше предложение! За сокровенные желания!

Зазвенели бокалы, и снова наступила пауза.

Марту неожиданно охватил стыд – зачем она напросилась на эту встречу? Да, Дмитрий слишком деликатный и не мог ей отказать, но на будущее надо предупредить его, чтобы он говорил ей так, как есть, а не шел на поводу ее желаний.

Было очевидно: мужчины собрались поговорить о делах, а она здесь лишняя. Разве что послужит украшением стола.

Марта покраснела и растерялась: любая другая женщина «их круга», которая знает правила этикета и понимает полутона, ни за что не пришла бы сюда, а тем более – не вырядилась бы, как на праздник. Она не знала, как можно исправить ситуацию. Может, придумать какое-то срочное дело и уйти? Но Дмитрий не поймет и обидится – она так старательно сюда собиралась. Ну почему она не поняла его намек на то, что ей будет скучно? Вероятно, он хотел этим сказать, что разговоры пойдут о делах.

– Что-то не так? – тихо сказал Дмитрий.

– Все в порядке, – шепотом ответила она. – Извини, я понимаю, что испортила вам деловую встречу…

Дмитрий снова ласково коснулся ее колена, мол, все хорошо, не расстраивайся.

Марта вздохнула и решила набраться терпения.

Вероятно, мужчины тоже чувствовали неловкость. Чтобы прервать паузу, Марта, кляня себя за глупость, все же вежливо спросила, в какой сфере они работают. Слушая вполуха Никиту, который начал пространно вещать о «человеческом ресурсе», Марта мучительно думала, о чем бы она могла говорить дальше – о погоде, кино, музыке?

Ох, зачем, зачем она сюда пришла?

Дмитрий сразу почувствовал ее настроение и отказался заказывать «горячее».

– Мы скоро должны уходить… – сказал он.

– Хорошо, главное мы увидели, – сказал Александр и добавил, глядя на Марту: – Очаровательная женщина! Когда я вижу таких женщин, мне хочется, чтобы они жили только во дворцах, а не ходили по нашим бандитским улицам. Держитесь за этого болвана, – потрепал он по плечу Дмитрия. – Он надежный.

– Я знаю… – с гордостью сказала Марта.

– «Надежный»… – пробормотал Никита, наливая себе уже четвертую рюмку. – Будем надеяться…

– Оставь! – прервал его Александр. – Все будет хорошо, правда? – снова обратился он к Марте, и она уверенно кивнула:

– Конечно.

– «Конечно»… – эхом отозвался Никита.

Марта разозлилась: он, наверное, издевался.

Она вздохнула с облегчением, когда подошел официант со второй сменой блюд, и это позволило Дмитрию подняться. Он протянул руку Марте:

– Нам пора…

– О’кей! – кивнул Александр.

– В твоем распоряжении неделя, – буркнул Никита и, обращаясь к Марте, поклонился с деланой вежливостью: – Извините, дорогая, дела не терпят!

Когда они возвращались, Марта уже не чувствовала себя герцогиней. Наоборот – она чувствовала себя дурой, испортившей мужчинам беседу, к которой она не имела никакого отношения.

– Они мне не понравились, – сказала она Дмитрию. – Они вели себя с тобой как-то… свысока.

Он тяжело вздохнул:

– Пока что иначе быть не может: я им должен…

– За что? Много? – заволновалась Марта. – Может, я чем-то помогу?

– Не переживай, родная, – снова вздохнул он. – Я скоро все улажу. И… – нежно обнял он ее, – разумеется, без твоей помощи не обойдется!

Он улыбнулся и коснулся пальцем кончика ее носа, будто она была маленькой девочкой.

В такси Марта нежно потерлась щекой о его плечо и прошептала:

– Я дура… Я многого не понимаю – всегда все говори мне прямо. Я бы ни за что туда не пошла. Извини…

– Все нормально, – сказал он, заводя руку за ее талию. – Ты просто увидела, что в этой стороне моей жизни нет ничего интересного. А ты – мое все…

* * *

…Она лежала на спине и смотрела на потолок, на синие тени, отражавшиеся на нем. Это были тени деревьев, обступивших окно. От ветра, который поднялся на улице, деревья раскачивались, а их тени на стене сплетались в узоры. Шорох, доносившийся через открытую форточку, напоминал шелест волн.

Рядом тихо дышал Дмитрий.

Марте казалось, что они лежат в лодке посреди моря – одни в целом мире. А волны несут их к золотому берегу, к другой жизни, в которой не будет места рутине, отчаянию и неосуществленным мечтам.

Она теперь редко могла заснуть сразу – думала, думала, удивляясь тому, как изменилась ее жизнь. Всего за две недели она превратилась в сказку – ту, о которой мечтала в детстве по ночам, прислушиваясь, как ожесточенно ругаются родители, как плачет мать и проклинает не только отца, а вместе с ним и всю семью, которая «выпила из нее все соки».

Возможно, из-за того, что хотела быстрее уйти из дома, она и выскочила замуж так рано. Собственно, думала Марта, с ее стороны это был шаг к свободе и самостоятельности, которые впоследствии превратились в обычную зависимость: привыкла подчиняться, привыкла действовать так же, как и мать, – каждый вечер стоять у плиты или сгибаться над стиркой (Андрей категорически отказывался копить на стиральную машину, ведь хотел купить автомобиль) и однажды поймала себя на той же мысли – все это выпивает из нее все соки. И ужас заключался не в самой мысли, а в том, что ее жизнь идет по тому же кругу.

Специальность, которую Марта получила в техникуме легкой промышленности, не привлекала ее, ведь стать модельером так и не удалось, а работа мелкого клерка на швейной фабрике казалась ей тупиком, еще более глухим, чем ежевечернее стояние у плиты. Беда заключалась еще и в том, что Марта точно знала: где-то должна быть другая жизнь, другие люди и другие разговоры, а не те, что она слышала в кругу своих сотрудниц. Но для того чтобы найти ее, эту жизнь, ту отправную точку, с которой она должна начаться, нужно сначала изменить то, что есть. Изменить круто и смело. Но этой смелости хватило только на развод и автомобильные курсы, на которые она пошла ради этих перемен.

Марта вспоминала, как, собираясь на работу или на эти курсы, она смотрела на себя в зеркало и с сожалением думала о том, что она – такая молодая, красивая, стройная и, как уверяли подруги, сексапильная – до сих пор остается одна. И никто ее не интересует. А зависимость от привычного быта въелась так, что ее нужно вытаскать клещами!

И вот эта история с телефоном круто изменила ее жизнь, дала ту отправную точку, которую она искала. Удивительно и жутковато: неужели все зависит от случая, от стечения обстоятельств, от какой-то мизерной мелочи, мимо которой можно запросто пройти. И никогда не узнать, что эта мелочь и была твоей «отправной точкой» для большого плавания.

От этой мысли Марта вздрогнула.

Синие тени на потолке раскачивались – лодка отчалила и плыла все дальше в море, оставляя позади все сомнения. А она все же нашла в себе силы и разум откликнуться на звоночек судьбы!

Она с теплотой взглянула на мужчину, который спал рядом. С ним не будет бытовой возни – это точно. От всего, что он делал или говорил, веяло уверенностью и новизной, к которым Марта не привыкла, но привыкнет обязательно, ведь она создана именно для такой жизни, которая проходит в странствиях, увлечениях, мыслях о высоком в любви.

Дмитрий оказался знатоком многих неизвестных или непонятных для нее вещей, или таких, о каких она порой размышляла сама, но не могла найти для их выражения нужных слов.

Марта с удовольствием прокручивала в памяти сегодняшний разговор после их возвращения к ней в квартиру. Вспоминая этот неудачный ужин в ресторане, Дмитрий пространно и остроумно говорил о добре и зле – так, как Марте и в голову не пришло бы, ведь она привыкла пользоваться постулатами, которые вдалбливали в голову со школы. Хотя бы о том, что «добро всегда побеждает зло».

Собственно, с этого и начался разговор, когда она непринужденно произнесла эту фразу относительно сегодняшней встречи. А Дмитрий страстно и аргументированно возразил этому постулату. И сделал это так тонко и мудро, что она пришла в восторг от нового открытия этой, с одной стороны, правильной, а с другой – противоречивой аксиомы.

– Бог создал мир гармоничным, – сказал Дмитрий. – Все в нем должно быть уравновешенным. По закону сообщающихся сосудов. Понимаешь? Поэтому никогда одна чаша весов не должна перевешивать другую – все должно быть на одном уровне! В мире столько же любви, сколько ненависти, столько же боли, сколько и счастья, столько же слез, сколько и смеха. Зло никогда не перевесит добро, и обратного тоже не произойдет. Представляешь, во что превратится это добро, если оно возьмет верх? За добро, которое ты несешь людям, они могут распять. А так – все сбалансировано. Если кто-то добавляет в чашу зла хотя каплю – в это же время в каком-то другом месте, возможно, на другом конце Земли, кто-то так же кладет перышко благодати на противоположную чашу. И снова все уравновешивается. Проблема лишь в том, что в этот момент временного дисбаланса и совершаются неправедные поступки. Но в другой момент, когда перышко добра ложится на весы – пишутся поэмы, слагаются стихи, приходит озарение ученым и художникам, рождаются гении и… встречаются те, кому суждено встретиться.

– То есть во время нашей встречи кто-то неизвестный уравновесил чаши хорошим поступком? – улыбнулась Марта.

– Именно так, малышка, – серьезно ответил он и задумчиво добавил: – А потом опять наступил момент темноты… Так должно быть. Гармония – качели, вечный двигатель, без которого в мире наступит хаос…

Марта пошевелилась, и Дмитрий во сне положил на нее руку. Этот жест наполнил ее нежностью.

И она вдруг подумала о том, что та молодая женщина, которой угрожали по найденной мобилке, вероятно, никогда не была такой счастливой – бедная деревенская дуреха, угодившая в лапы ревнивца. Хорошо, что у нее нашлись силы уйти от него. Возможно, ее «отправная точка» находилась на пересечении с точкой Марты. То есть в гармонии и равновесии: кто-то потерял (момент перевеса зла) – кто-то нашел (момент справедливости). Но в обоих случаях все было к лучшему, подумала Марта, засыпая в успокаивающем мерцании и шелесте синих волн…

* * *

Когда ее разбудил телефон, было около одиннадцати утра. Так долго она еще никогда не спала.

Марта вскочила, не понимая, почему в комнате так светло, механическим движением потрогала вторую подушку – она была прохладной, но под рукой оказалась записка: «Я – на работу. Спи, спи, спи долго и сладко. Пока я не приеду. Тогда пойдем ужинать – только вдвоем. Люблю. Д.» – и рисунок на ней: широкая забавная улыбка с двумя ушами.

Марта поцеловала записку и неохотно протянула руку к телефону, который продолжал настойчиво трезвонить.

– Слава богу! – сразу услышала она в трубке торопливую речь.

– Кто это? – вяло поинтересовалась Марта, хотя и узнала голос Сергея.

Он назвался и растерянно добавил:

– Надеюсь, не разбудил?

– Разбудил, – буркнула Марта.

– Ну и ну! Опять? Теперь вы спите до одиннадцати. Что случилось? – иронично произнес он.

– Мне кажется, я не давала вам повода вмешиваться в мою жизнь! – раздраженно буркнула Марта.

– Да, конечно. Но вспомните, что первой это сделали вы! – парировал Сергей.

Это действительно был аргумент. И Марта решила не бросать трубку.

– Так вот, – продолжал Сергей, – вы сами закрутили это колесо! Я уже был совершенно спокоен, моя жизнь почти входила в нормальное русло – и тут вы.

– Я что-то не понимаю, – пробормотала Марта. – При чем тут я? И что вы от меня хотите?

– Я хочу кое-что вам рассказать, а там решим, что делать.

– Рассказать – о чем? – не поняла она. – Мне больше не о чем говорить с вами, не обижайтесь. Ведите свои дела сами, а меня оставьте в покое. У меня совсем другие планы на предстоящую неделю, – кстати, последнюю неделю отпуска. Не хочу его портить.

– Вот как! Ну что ж, все понятно, но… – На том конце трубки на миг засомневались, но тут же голос Сергея приобрел уверенность, – но я должен вам кое-что рассказать и кое о чем попросить.

– Например?

– Это не телефонный разговор.

– Я не собираюсь выходить на эту жару только ради чашки кофе с таким назойливым человеком, как вы! – категорически отказала Марта и хотела уже добавить «до свидания», но Сергей опередил ее сообщением, которое заставило ее согласиться на встречу:

– Я был в том магазине, где на Зойку свалилось счастье! Довольно гадкое место…

– В вас говорит «классовая ненависть», – улыбнулась Марта и добавила, поглядывая на часы: – Черт с вами, давайте встретимся. Но предупреждаю – у меня мало времени.

…Марта назначила встречу в том же кафе, где они встретились впервые. Ехать не хотелось. А еще она боялась не успеть вернуться к приезду Дмитрия, хотя у него были ключи. Но она не хотела, чтобы он ждал, а еще хуже – подумал, что у нее есть дела поважнее ужина с ним.

Марта с сожалением подумала, что до сих пор не имеет никаких контактов с любимым – хотя бы номер его телефона иметь. Вероятно, из-за того, что они виделись ежедневно и в таких контактах не было никакой нужды: всегда звонил он.

Марта ехала в троллейбусе и ловила себя на мысли, что уже сейчас она мечтает о том моменте, когда вернется назад и будет ждать звонка в дверь. Даже не звонка, сначала на каком-то животном уровне она услышит шаги на лестнице, потом – легкое шуршание за дверью (это он снимает целлофан с букета!), а уже потом – звонок. Но это будет потом, после этой жаркой дороги, скучного сидения в кафе и ненужной беседы с ненужным человеком.

Марта опоздала.

Сергей сидел за тем же столиком, где они сидели в прошлый раз.

Перед ним стоял бокал с пивом, а там, где должна была сесть она, – таяло в широкой креманке клубничное мороженое. Марта села напротив, поблагодарила, отодвинула креманку и внимательно посмотрела на собеседника.

– Вы изменились… – отметил он.

– Неужели? – удивилась Марта. – В чем же именно?

– Не знаю… Но что-то изменилось. Вы вся сияете…

– Оставим это, – не без удовольствия ответила Марта, ехидно подумав о том, что он опоздал с комплиментами. – Итак, что вы хотели мне сказать?

Он молчал, рассматривая ее. Вздохнул.

– Теперь я точно понимаю, что вам это все не будет интересно. Смотрите на меня, как на назойливое насекомое. Тем не менее, вы сами заварили эту кашу. А мне стало интересно «доварить» ее.

– Не проще ли обратиться в милицию?

– Вы когда-нибудь имели дело с милицией? В лучшем случае они занесут ее в список «Разыскиваются». А если она просто уехала, скажем, в отпуск? Как доказать, что ей что-то угрожает?

– А телефон? – начала говорить Марта и замолчала.

– Наконец-то! – почему-то обрадовался Сергей. – Верная мысль. Телефон с номером вызова! Собственно, из-за него я и просил о встрече! Он у вас с собой? Надеюсь, вы сохранили карту памяти?

Марта заметила, как он разволновался, и это насторожило ее. И вообще, теперь она смотрела на него другими глазами – с высоты своей нынешней жизни. С улыбкой вспомнила, как еще совсем недавно с надеждой поглядывала на мужчин, надеясь на то, что хоть какая-то встреча окажется неслучайной. С неприязнью отметила взъерошенные волосы собеседника, цветные носки, которые не подходили к джинсам, претенциозную цепочку на шее…

– Этот телефон – отныне мой талисман, – сказала она. – Я его отдам разве что хозяйке, но лично. А зачем вы спрашиваете?

– Как зачем? Неужели не понятно? – воскликнул он. – По номеру вызова можно вычислить того, кто звонил!

– Знаете что, – медленно произнесла Марта, – вы можете играть в эти игры по-другому: пройдитесь по местам, где вы бывали вместе, наконец, у вас, вероятно, куча общих друзей, которые могут что-то знать. А я жалею о своем опрометчивом поступке. Думаю, что вокруг ходит куча похожих на вашу Зою женщин – и каждая нуждается если не в защите, то хотя бы в понимании. В свое время, видимо, вы ей этого не дали, вот она и переметнулась к другому. Вот и докажите ей, что вы способны ее защитить. Ищите ее, а не какого-то сумасшедшего. Наверное, он уже умерил свой пыл…

– Я искал! – нервно воскликнул он. – Я же говорил, что был в том чертовом магазине!

– И что?

– Продавщица сказала, что она туда заходила еще раз накануне исчезновения.

– Зачем?

– Сдавала платье!

– Вместе с телефоном? Зачем? – снова эхом отозвалась Марта.

– Представляете, в каком нужно быть состоянии, чтобы оставить мобилку в кармане? А платье сдала для того, чтобы получить деньги. У нее же стипендия – копейки.

– Ну, она довольно практичная особа… – улыбнулась Марта.

– Дело не в том! – снова горячо произнес Сергей. – Я думаю, деньги ей были нужны для того, чтобы где-то укрыться. Возможно, уехать. Или снять комнату.

– Значит, она сама справится, – сказала Марта и посмотрела на часы. – Мне пора.

Откровенно говоря, ситуация начала ее раздражать, а Сергей все больше вызывал неприязнь.

– Отдайте телефон, – прямо и мрачно произнес он.

– Отдам только хозяйке. Я сказала.

Они мгновение смотрели друг другу в глаза.

И Марту неожиданно осенила мысль:

– Это звонили вы?

Сергей схватился за голову, широко раскрыл глаза, полез пятерней в свои и без того взлохмаченные волосы и громко выдохнул:

– Если бы вы не были женщиной, я бы…

Не закончив фразу, он хлопнул ладонью себе по колену.

Марта быстро поднялась, показав, что больше разговаривать не о чем.

Она шла, чувствуя на себе его гневный взгляд.

И мурашки бежали по ее спине.

 

Три года назад

…Он назвал ее Эллис Дидон, как только они приземлились в порту «Карташ» и горячий сухой воздух ворвался в прохладный салон самолета.

Она была немного растеряна, смущена и все же – счастлива.

Четыре часа назад, в аэропорту, он с таинственным видом, помахивая их паспортами, сообщил, что путешествие в Котор… отменяется. И, радуясь ее разочарованию, с трудом скрывая свое удовольствие, он сообщил, что сделал ей более экзотический сюрприз, а проще говоря – совершил ее давнюю мечту: они отправляются в Тунис! Она запрыгала, закрутилась на одной ножке и, не обращая внимания на толпу людей, повисла у него на шее.

И вот он – Карташ, Картаго, а точнее – желанный старый Карфаген! Любимое место отдыха Мопассана, Экзюпери, Уайльда, Франсуазы Саган… Колыбель древней культуры, жаркая родина финикийцев, земля «королевы бродяг» – Эллис Дидон.

Пока в прохладном автомобиле они ехали мимо нескончаемых оливковых плантаций, она с восторгом слушала рассказы о тех давних временах, когда финикийское войско во главе с ее тезкой Эллис решило остаться на этих благодатных холмах.

– По легенде, местный царь позволил прибывшим взять себе клочок земли размером с бычью шкуру, – рассказывал он. – И хитроумная Эллис с радостью согласилась, невзирая на возмущение своих вассалов. Она взяла шкуру и отправилась на самый большой холм. Там под ее руководством воины вырезали из кожи микроскопически тонкий и длиннющий ремешок и опоясали им самый лакомый и плодородный участок. Так в 814 году до нашей эры тут возникла «картадажи», что означает – «новая столица». А Эллис Дидон стала ее первой царицей…

Он попросил таксиста остановиться – и они покупали у торговцев, стоящих под пальмовыми палатками прямо при дороге, восточные сладости, черные оливки и запивали их замечательным «пальмовым» ликером.

В машине он облизывал ее сладкие от сока и патоки пальцы…

– Это земля гордых людей, – продолжал рассказывать он, – по крайней мере была такой, пока римляне не разрушили Карфаген. Представь только: когда финикийский полководец стал перед войском победителей на колени, его жена взошла на башню вместе с детьми, отрубила им головы и сама бросилась вниз…

– Не говори мне о грустном… – попросила Алиса.

– Разве это грустное? Это поступок гордой женщины! – улыбнулся он и нежно привлек ее себе. – Хорошо, расскажу о веселом – о нашем ближайшем будущем. Сейчас мы приедем в одно удивительное место – я давно его выбрал для нас. Там нет шума – только море, горы и маленькое бунгало. Завтра, когда ты отдохнешь с дороги, поедем в церковь – здесь есть православные храмы – и обвенчаемся. А потом будем есть фрукты, плавать, рыбачить и… любить друг друга, как одержимые!

Она счастливо засмеялась.

Пейзажи за окнами почти не менялись – оливковые плантации протянулись на многие километры. Они проезжали поселки, и Алиса с удивлением разглядывала необычной формы дома, улочки без единого деревца и множество крошечных кофеен, где сидели смуглые мужчины в длинных халатах, курили кальяны, беседовали. У магазинов на огромных крюках висели туши коров или коз, облепленные мухами. По улицам носились толпы смуглых детей – совсем маленьких и постарше. Стоило притормозить, как они начинали догонять машину, показывая жестами, что хотят есть.

– Не обращай внимания, – сказал он. – Это страна контрастов. Через пару дней, как только отдохнем, накупаемся, поедем с тобой в Тунис – так называется их столица, и ты увидишь, что это – маленький Париж…

Она не заметила, как в одно мгновение, около восьми часов, на землю упали сумерки – вдруг и сразу. И она заснула, утомленная перелетом и убаюканная гулом мотора. В городок, где должны были остановиться, они приехали в полной темноте. Проснулась она от того, что он нежно будил ее, щекоча травинкой щеки и нос. Машина стояла возле небольшого домика. В темноте вокруг него, как на экзотической открытке, вырисовывались высокие пальмы, четко очерченные лунным светом.

– Просыпайся, соня! Мы приехали! – сказал он. – Я даже успел получить ключ. Жаль было тебя будить, но водителя надо отпустить.

Она вылезла из машины, воздух уже не был таким жарким, как днем. Приятная прохлада щекотала кожу.

– А где море? – спросила она.

– Вот там, – махнул он рукой за дом. – Совсем близко. Утром будем нырять. А сейчас – баюшки, баюшки, спатки… Дай я тебя отнесу!

Он схватил ее на руки, и она, как ребенок, покорно обхватила его за шею.

Пока она, сонная и уставшая, сидела в темноте в плетеном кресле, он занес вещи, зажег свечи и быстро разложил на столе еду – он подумал даже об этом.

– В ресторан идти поздно, – сказал он, – а завтрак начинается рано – не успеем проголодаться. Сейчас только перекусим.

– А где ресторан? – спросила она.

– Здесь все находится на большом расстоянии – и это мне больше всего нравится в этом отеле! Кстати, знаешь, как у них называется отель? Фундук! Смешно, правда? Ну ешь, ешь – и в кроватку!

Они намазывали хлеб джемом, запивали пепси-колой и смеялись.

– Слышишь? – шепотом спросил он.

– Что?

– Море…

Она прислушалась, услышала только ветер, но кивнула.

– Не будем включать свет – так романтичнее, – прошептал он.

…Потом, когда они лежали на плетеных циновках прямо на полу, она сказала, что всегда мечтала об экзотике, и вскрикнула: по белой стене, освещенной луной, ползла ящерица.

Он засмеялся:

– Это и есть экзотика. Привыкай! Они безопасны…

А еще через полчаса, когда сон влился в нее, как струя горячего меда, она, уже погружаясь в эту душную жаркую массу, услышала странные неземные звуки, льющиеся с небес, – длинную пронзительную мелодию, которую напевал странный человеческий голос, и пошевелилась.

– Это муэдзин… Ты еще не раз его услышишь… – прошептал он, целуя ее во влажный лоб. – А теперь спи, детка, спи…

Она уснула.

И медленно поплыла по жаркому медовому туннелю, в волнах голоса, который звучал сверху – где-то оттуда, из середины пальмовых зарослей…

* * *

…Она лежала на спине в горячей воде и знала: откуда-то снизу должна пробиться струя холодного источника и поэтому стоит подождать, потерпеть. Поверхность воды покачивалась и затягивала вниз. Она старалась не делать резких вдохов: с каждым вздохом она все больше погружалась в воду, на поверхности оставались лишь глаза, рот и нос.

Волосы большим цветком распустились вокруг головы, щекотали уши, которые уже были под водой. Она ждала, когда струя источника, который она чувствовала спиной где-то глубоко под собой, подтолкнет ее на поверхность и она снова услышит звуки и сможет выпрыгнуть из этой воды. Тем более, что увидела берег, который был похож на край большой глиняной тарелки. Очерчивая взглядом круг, она неожиданно заметила, что по бокам тарелки появились какие-то тени – очертания мужских торсов.

Именно они и раскачивают тарелку, и поэтому вода выплескивается, заливая лицо. Она хочет попросить не качать ее, но только захлебывается водой, которая имеет привкус формальдегида. Несмотря на жару, ее конечности под горячим слоем становятся ледяными…

Она начинает кашлять, хрипеть, вода разъедает глаза. А тени посмеиваются и напевают песню муэдзина. В отчаянии она шарит рукой рядом с собой, ищет помощи – но рядом с ней, и над ней, и внизу – пустота…

Голоса теней становятся сильнее, звучат угрожающе, пронзительно, гортанно, как шум пеликанов. И она вдруг осознает, что совершенно голая, что ее прикрывает только вода…

Она переворачивается на живот и тонет…

Упирается ногами в скользкое дно, отталкивается от него из последних сил и стремительно летит на поверхность…

– Ох… – Алиса вскакивает на жесткой циновке.

Оглядывается.

Ее слепит острое жаркое солнце.

Алиса падает навзничь, щурится и с удивлением замечает, что в комнате есть люди: несколько темных силуэтов на фоне яркого солнца.

Сон продолжается?

Алиса протягивает руку, нащупывает рядом с собой только скомканную простыню. И окончательно просыпается. Слышит над собой гортанный клекот и с ужасом вскакивает – кто это?

Глаза привыкают к свету. Над ней стоят четверо мужчин. Двое – в выгоревшей, почти белой, грязной форме, похожей на военную. Двое – в длинных, до пят, рубашках, на головах – клетчатые платки. Они что-то говорят – все разом. Наконец один наклоняется над ней. Внимательно осматривает, говорит кратко: «ля бес»…

Алиса натягивает на себя простыню, вертит головой: то, что вчера в сумерках показалось ей гостиничным бунгало, оказывается обшарпанной комнатой со щелями в стенах, с потрескавшимися плетеными табуретами. Циновка грязная, затоптанная, накрытая пожелтевшим одеялом. Мужчина в форме снова произносит короткое слово.

Алиса вертит головой, ищет свою одежду, повторяет лишь одно: «Не понимаю…» Мужчины хохочут. Поднимают ее с циновки, она едва успевает прихватить простыню, кричит. Она знает, что произошла какая-то ошибка, что сейчас с моря вернется тот, кто все уладит.

«Мы будем жаловаться в посольство!» – угрожает Алиса.

Один из мужчин обращается к другому – тому, что в гражданском. И тот, дико коверкая слова, перемежая их какой-то бессмыслицей, смеется, обдавая ее запахом изо рта:

– Цигель-цигель-ай-лю-лю, Наташа! Как делья? На шару! Пажалуста! Адин доллар!

Алиса оглядывается на дверь: сейчас, сейчас все кончится. Она гордо объясняет, что она – туристка, гражданка другой страны. Что они не имеют права на такое вторжение, что им попадет от руководства гостиницы, сейчас вернется ее муж и тогда…

Второй военный трет палец о палец, кивает переводчику, и тот говорит с ударением на последнем слоге:

– Пас-порт!

Алиса бросается в угол, где вчера лежали ее чемодан и сумочка.

Там пусто.

Ни единой ее вещи!

Даже босоножки исчезли.

Алису, несмотря на страшную духоту, прошибает озноб. Она обегает все уголки помещения, мимоходом удивляясь, как она не заметила вчера, какая это дыра. Наконец, плотнее кутаясь в простыню, бессильно оседает на пол.

Потом, когда она уже сидит спокойно, не двигаясь, не спуская глаз с двери, – дверь открывается…

Это еще один.

Он выглядит более цивилизованно, на нем белый полотняный костюм.

– Мархаба! Прив’ет! – здоровается он.

Алиса вздыхает с облегчением.

– Что вы сделали с моим мужем? – спрашивает она. – Мы будем жаловаться!

И слышит нечто совершенно непонятное. То, что она должна отработать дорожные расходы, ведь за нее заплачено, что она не имеет никакого документа, который подтвердил бы ее джансийя — гражданство и право обращаться в посольство.

Алиса смеется.

Она захлебывается смехом.

– Сейчас он вернется и… – угрожает.

– Кто может подтвердить ваши слова? – спрашивает мужчина в костюме.

Алиса напряженно молчит. Кто? И вдруг ее осеняет: таксист! Гостиничный администратор! Конечно!

– Мы приехали в этот отель на такси! Позовите администратора! – радуется Алиса.

– Фундук? – переспрашивает мужчина в костюме.

– Отель! – говорит Алиса. – Мы приехали поздно. Я уснула. Мой жених сам зарегистрировался и взял ключи…

Мужчина иронически улыбается.

– Вы считаете, что это – отель?

Алиса снова растерянно обводит глазами обшарпанное помещение.

Молчит…

Сейчас должен закончиться этот бред – стоит немного потерпеть и успокоиться. Вот это, наверное, и есть экзотика, как вчерашняя ящерица на стене. Какая-то местная игра с туристами. Сейчас будет весело, смешно, спокойно.

– Ля бес! Ля бес! – лопочут мужчины в сорочках.

Сквозь их улыбки проглядывают гнилые зубы.

Мужчина в костюме смотрит на часы – ему некогда. Небрежно подбирая слова, объясняет, что у него нет времени на долгие разговоры, и добавляет:

– Льяма, Лябес!

И объясняет: «Надо работать, красотка белая Лябес».

Алиса не понимает.

Требует позвать мужа, администратора, разыскать таксиста, вызвать, наконец, полицию.

Она кричит, она рвется к двери.

Мужчина в костюме кивает кому-то. Тот подходит и бьет Алису в лицо.

Вместо боли она испытывает удивление – только удивление, а боль приходит позже, когда красные ручьи из носа льются на грудь, на простыню. Мужчины стягивают простыню. Алиса кусается, царапается, кричит и теряет сознание…

* * *

– Теперь я знаю, что это не просто слова – я просыпаюсь и засыпаю счастливой. И весь день думаю о тебе, – говорила Марта, накрывая на стол.

Сегодня они впервые не пошли ужинать в ресторан. Это она уговорила его. За эти дни ресторанная еда ей порядком надоела. Хотелось чего-то «живого» – обычной картошки с огурцами, селедкой, черным хлебом и кучей разной зелени. Когда она сказала об этом, Дмитрий удивился – неужели можно питаться дома?

А теперь из кухни шли такие ароматы, что он не мог сдержать своего восторга. Оказалось, что за годы одинокой жизни он ни разу не питался дома и даже не представлял, каким вкусным может быть обычный борщ. Это растрогало Марту до слез.

Она возилась на кухне и ловила себя на мысли, что тоже давно ничего не готовила, кроме наспех сделанных бутербродов.

Они ужинали, пили вино – какое-то особенное, привезенное им из очередной командировки, и оно склеивало их губы, делало их черными и сладкими. Марте было немного неловко за свою небольшую квартиру со старой мебелью и за то, что, возможно, у нее не очень хороший вкус. Ей так хотелось объяснить ему все – прижаться к плечу и рассказать, как жила и почему так быстро пошла на его зов. Второе случилось потому, что Дмитрий был едва ли не единственным, кто мог так внимательно и сочувствующе слушать о первом…

– Папа ушел от нас, когда мне было двенадцать, – говорила она, все еще удивляясь тому, как внимательно он слушает. – Я ходила в школу и старательно скрывала это событие от одноклассников, мне казалось, что ничего более позорного быть не может. Что это – мое клеймо до конца жизни. Я стала плохо учиться, ведь все время думала, что именно я виновата в разводе родителей. Сестра была уже взрослая и училась в другом городе. Никто не мог помочь мне. Оставалось страдать молча и изображать полнейшее спокойствие. Пока учительница при всем классе не крикнула: «То, что твои родители развелись, не дает тебе права не учить уроки!» Знаешь, тогда мне показалось, что я попала в середину костра – огонь мгновенно охватил меня, и я сгорела на месте. Хотя и продолжала стоять перед классом и… не спускать с лица застывшую улыбку.

– Я представляю, как это было тяжело… – прошептал он.

– Да… Но я хочу сказать не об этом. До сих пор мне казалось, что я так и осталась жить с этой застывшей улыбкой на губах. Чтобы никто в мире не догадался, что творится у меня внутри на самом деле. Но до сих пор я не знала, что она, эта улыбка, – неестественная, искусственная, ненатуральная. А теперь мышцы лица будто расслабились и я отдыхаю – с тобой. Я знаю – мы разные, но я научусь. Я всему научусь…

– Глупенькая, мы одинаковые. Ты это еще увидишь, когда наконец я смогу пригласить тебя к себе. Я покажу тебе кучу старых фотографий, свои детские рисунки, свои дневники, и ты все поймешь. Мое детство тоже не было безоблачным. И поэтому я прекрасно понимаю, о какой улыбке ты говоришь, – задумчиво сказал он. – Кажется, у меня она тоже была. И именно сейчас – исчезла. Тоже благодаря тебе.

– Я хочу посмотреть все это сейчас! – улыбнулась она.

– Хорошо. Но пообещай, что в мой дом ты войдешь как моя жена.

Марта почувствовала, как внутри нее щекотно зашевелился комочек счастья, но сдержалась и решила отшутиться:

– О, тогда тебе придется подождать!

Он тоже улыбнулся, потормошил ее за плечо:

– Я могу подождать еще пару дней, пока закончится ремонт!

– Ты делаешь ремонт?

– Да. Раньше мне все это было безразлично. А теперь вот решился. Догадываешься – почему?

Она не ответила, а вместо этого со смехом наскочила на него, повалила на диван, прилагая все усилия, чтобы победить его. Они рухнули на пол, разливая по ковру черное вино. В ребячьем запале не сразу услышали телефонный звонок.

Тяжело дыша и все еще смеясь, Марта дотянулась до трубки: «Алло» – и практически сразу – нажала на отбой.

Лицо Дмитрия помрачнело.

– Это не то, о чем ты мог подумать… – быстро сказала она.

– Не говори ничего, – попросил он. – У тебя же наверняка была какая-то личная жизнь…

Марта видела, как мгновенно испарилось веселое настроение, как он напрягся – и ее охватила нежность: он не мог скрыть своих эмоций, как ребенок. Такой большой и беззащитный ребенок…

Она рассказала, что это звонил один «мерзкий типчик», которого она сама, к сожалению, материализовала в своей жизни, ведь просто скучала в отпуске, потому что тогда еще не представляла, что ее ждет новая встреча. И что ей хотелось хоть каких-либо развлечений в этом жарком и безысходном августе.

И она рассказала о девушке из села Лесное и о ее парне, которого та бросила ради другого. Теперь этот парень не дает ей покоя. Единственное, о чем Марта не решилась признаться, – о телефоне. Как сказать, что она его украла? Да, да, именно украла, ведь могла бы сразу же сообщить о своей находке продавщице.

– Теперь этот Сергей звонит и докладывает о результатах своего бессмысленного поиска, – закончила рассказ Марта. – Хотя мне кажется, что он просто издевается надо мной. А может, над ним издевается она.

– Не думаю, что это шутки… – сказал он. – Люди исчезают… И это серьезно. До того, как заняться бизнесом, я работал медэкспертом и знаю, о чем говорю. Меня беспокоит это твое знакомство. И то, что он не оставляет тебя в покое.

– Честно говоря, – сказала Марта, – меня это тоже беспокоит. Тем более… – она задумалась и не решилась продолжать, чтобы не разволновать его.

– Что?

– Тем более, что мне кажется, это он достал ее своей ревностью. И что-то с ней сделал… И если бы не я, никто бы ни о чем не узнал. Я нарушила его планы – стала свидетелем этой истории.

Марта впервые так четко сформулировала свои подозрения, что вся картина сложилась в голове, будто рассыпанные перед этим пазлы.

– Надо заявить в милицию! – решительно сказала она.

Дмитрий грустно покачал головой:

– У тебя нет никаких доказательств того, что она в опасности. Единственный аргумент – то, что девушка якобы исчезла. Но она может просто находиться где угодно и с кем угодно. Такое заявление никто не примет.

– А что делать? – растерянно спросила она.

– Наверное, придется мне разобраться с ним по-мужски, – улыбнулся Дмитрий. – Ты знаешь его координаты?

Марта вспомнила только название фирмы, где работает Сергей. Ни его телефона, ни адреса у нее не было. Ей очень хотелось рассказать любимому о происшествии с телефонными угрозами, но она снова решила – не стоит.

Дмитрий слишком уязвим и вспыльчив, он этого не простит!

Пусть во всем разберется сам. Она погладила его по плечу и почувствовала под рукой упругие бицепсы.

Конечно, он избавит ее от неприятностей.

* * *

На следующее утро Марта ехала в метро, и сердце ее напевало мелодию, которую, как ей казалось, слышали все, кто сидел рядом. Отправляясь утром на работу, Дмитрий оставил ей деньги на… путеводители.

Марта удивилась. А он с напускной строгостью велел ехать в самый лучший магазин, набрать кучу познавательных книг и до вечера старательно проштудировать каждую, чтобы он знал, где она хочет провести остаток своего отпуска.

Марта сопротивлялась недолго. Хотя и предупредила, что путеводители она обожает и охотно приобретет с чисто познавательной целью, а вот что касается путешествия – надо подумать. Во-первых, отпуска осталось – кот наплакал, а во-вторых – она не может принять такой дорогой подарок.

Он обнял ее, зарылся в волосы так, чтобы она не видела его глаз, в которых дрожали слезы, и прошептал: «Это не подарок… Я люблю тебя…» – потом развернулся и быстро вышел за дверь.

Теперь она ехала, переполненная этим прерывистым шепотом, прокручивала его в голове сотни раз и светилась изнутри. Как она могла жить до всего этого, думала Марта. С детства ей были известны какие-то простые постулаты и она жила в соответствии с ними, будто листала неинтересный учебник, не зная, что это – учебник ее жизни.

В этом учебнике было написано, что дождь – это плохо для прогулок, а солнце – хорошо, что вечером и утром надо умываться и чистить зубы – тогда родители будут довольны, а если хорошо есть – можно вырасти большой. Она все это прилежно выполняла, но от этого не становилась счастливее. И считала, что жизнь удается, когда все идет, «как у всех».

Теперь она смотрела на этих «всех», и ее душили слезы любви, которую она испытывала к каждому, кто стоял и сидел рядом с ней. Вместе с этой неожиданной любовью ее охватывала и жалость. Эти чувства были такими мощными, что Марта испугалась и подумала, что становится чересчур сентиментальной, ведь в любую минуту те, кого она жалела, могут толкнуть ее, обозвать или сделать еще какую-нибудь пакость, как это обычно делают случайные попутчики в переполненном транспорте, заботясь только о себе. Но даже от этой мысли чувство любви не прошло.

Она рассматривала людей с необычайной нежностью. Вот женщина, которая раньше вызвала бы у нее лишь саркастическую улыбку – в бесцветной футболке и клетчатой бесформенной юбке. У нее полная сумка продуктов – хлеб, фрукты, молоко. Все – вперемешку. Потертые ремешки босоножек, сбитые каблуки – видимо, много ходит. Куда? Зачем? На лице – ранние морщины, взгляд – отстраненный, будто она очерчивает им вокруг себя безопасный вакуум.

Она придет домой, заведет будильник на шесть, чтобы утром сварить борщ на неделю, будет проверять уроки у детей, вечером включит сериал и заживет искусственной «мыльной» жизнью, которая – единственная! – покажется ей настоящей.

Рядом юные создания шепчутся о каком-то Максе – они еще полны надежд и иллюзий.

Даже подвыпивший мужчина сегодня казался Марте милым, беззащитным, хорошим. Он что-то бормотал, икал, по-интеллигентному прикрывая рот краем грязного галстука. Марта представляла, как он заснет сегодня на своем диване, как был – в рубашке, носках и галстуке в синюю полоску. И во сне ему захочется счастья, на утро – холодного пива, а вечером – забытья.

«Жалость и любовь, – подумала Марта, – вот две силы, которые должны сделать мир лучше! Жалость и любовь – и исчезнут войны, недоразумения, обиды». Эта мысль настолько растрогала ее, что она отвернулась к окну, смахнула слезы и стала вглядываться в синюю реку, которую переезжал поезд. Река и берега, обрамляющие ее, были потрясающими и тоже вызвали слезы умиления.

«Я – дура! Влюбленная кретинка!» – сказала себе Марта и начала прокручивать в уме таблицу умножения. По крайней мере цифры не вызвали у нее никаких эмоций, и Марте стало легче.

…В магазине на первом стеллаже у входа Марте сразу бросилась в глаза полка с яркими путеводителями. Один лучшего другого – «Париж», «Вена», «Осло», «Берлин», «Прага», «Амстердам», «Хельсинки»…

Но цены! Марта развернула пачку денег, которую оставил Дмитрий, и поняла, что хватит на все. И не удержалась от соблазна – набрала книг как можно больше.

Города, которые казались ей недостижимой мечтой, становились ближе, приобретали очертания и реальность.

Она приехала домой, налила себе полстакана чинзано, разбавила тоником, уселась среди подушек и разложила перед собой всю кипу ярких буклетов. Начала рассматривать глянцевые страницы, путешествуя пальцем по набережной Сены, каналам Амстердама, фьордам Норвегии, воздушным, безейным городкам Чехии.

Ей хотелось плакать и смеяться одновременно.

Она вспомнила, как когда-то давно – в другой жизни, которая не предполагала никаких путешествий, в ее воображении возникала такая картина: она стоит на какой-то высокой точке незнакомого города – величественного и старинного, полного огней, музыки, запахов ночных фиалок и толп красивых людей… Она наклоняется через перила моста (или медный заборчик башни, или парапет, окружающий гору) и смотрит вниз, на город, лежащий перед ней как на ладони, а тот, кто стоит рядом, кладет руку на ее плечо, крепко прижимает к себе и говорит: «Полетели?»

Позже, когда на экраны вышел «Титаник», она представляла, что стоит на корме, раскинув руки под песню Селин Дион, – и взлетает над морем, над миром, над собой – той, что в этот момент тоже стоит так же, раскинув руки… под веревками, на которых развешивает белье, у плиты или раковины, в которую стекает грязная вода. А тот, кто стоит рядом – там, в воображении, на той горе или корме, – держит ее крепко и нежно. И дарит весь мир.

За эту минуту, помнится, Марта готова была отдать пять или даже больше лет жизни! Но разве тогда она могла знать, что мечты сбываются и без таких жертв?

Когда в дверях заскрипел ключ, Марта лежала, погрузившись лицом в буклеты со сладкой застывшей улыбкой, и не торопилась встать – она знала, что это пришел он и что ей не нужно немедленно вскакивать, бежать на кухню, разогревать ужин, суетиться у стола и подавать блюда. Дмитрий всегда приходил в хорошем настроении и сам начинал выкладывать на стол разные вкусности, жалея ее, интересуясь, не устала ли она за день.

Сегодня было так же.

Он присел рядом с ней, поцеловал в макушку и спросил:

– Ну, что выбрала моя принцесса?

Она взяла в обе руки всю кучу книг, подбросила их над кроватью и выхватила первую попавшуюся.

– Тапиола? Отличный выбор! – засмеялся он, взглянув на буклет.

– Финляндия, – поправила Марта.

И он восторженно заговорил:

– Тапио – это языческий северный бог воды, камней и деревьев. А Тапиола – одно из поэтических названий Финляндии! И мне так больше нравится – в этом названии больше романтики.

И Марта снова удивилась тому, как много он знает и как интересно его слушать.

– А еще в переводе это означает «первичное, родное, сокровенное». То, что происходит между нами. И поэтому это прекрасный и не случайный выбор. Я уже даже представляю маршрут, который тебе понравится. Сначала доедем до Хельсинки, там пересядем на электричку, идущую в Турку. Там сядем на паром… О! Ты когда-нибудь плавала на одиннадцатиэтажном пароме? Нет? Это целый город на воде! Мы поплывем в двухдневный круиз в Стокгольм и обратно – ты увидишь, какие там красивые берега. А сколько развлечений! Такое впечатление, что за два дня объехал мир! И вообще, Финляндия – страна избранных. А мы с тобой и есть избранные. Потому что нашли друг друга…

– Ты действительно хочешь, чтобы мы поехали вместе? – спросила она.

– Очень! – сказал он и лег рядом с ней, не снимая костюма, не боясь помять его.

– Серьезно? – улыбнулась она.

– Если серьезно, то я бы даже хотел ускорить наш отъезд.

Он сел и внимательно посмотрел на нее.

– Что-то случилось? Неприятности на работе?

– В общем-то, ничего особенного, но… обеспокоенность имеется, – сказал он.

Она тоже села, взволнованная изменением в его настроении:

– Что такое?

– Не волнуйся. Просто я… попытался разыскать этого сумасшедшего, – сказал он.

– Кого? – не поняла она.

– Того, кто беспокоит тебя звонками.

– Сергея?

– Кажется, так его зовут.

– Зачем ты берешь это в голову?

– Не волнуйся, я просто люблю расставлять все точки над «і». А в данном случае мне не нравится, что кто-то причиняет тебе неприятности.

– Ты с ним говорил?

– Нет. Вот получил только это, – и он вытащил и бросил на стол бумажку. – Оказывается, он уволился с работы несколько дней назад! Еле выпросил у его генерального директора этот адрес. Тебе не кажется это подозрительным?..

Марта кивнула, посмотрела на бумажку: «Каштановая, 7…»

– Я думаю, – продолжал Дмитрий, – что твои подозрения обоснованны. В лучшем случае, он – обычный шизофреник. А от них трудно отделаться.

– А в худшем? – спросила она.

– В худшем – он действительно причастен к исчезновению своей невесты. Ты со своим обостренным чувством справедливости нарушила его покой. Думаю, ты в опасности. Поэтому давай уедем быстрее. Завтра я займусь билетами и бронированием отелей.

Заметив испуганный взгляд Марты, он снова улыбнулся, нежно потрепал ее по щеке:

– Все. Забудь. Это мое дело…

 

За три года до событий

…Поселок был расположен высоко в горах в восьми километрах от рудников, на которых в две смены работали как местные, так и сезонные рабочие со всех уголков страны.

Вечером они спускались в поселок и до утра сидели в уличных кафе на циновках или прямо на разноцветном кафельном полу, покуривая кальяны, потягивая чай или кофе из стеклянных удлиненных сосудов, изредка поднимая шум и снова погружаясь в свои мысли.

Порой кто-то уходил, на его место садился другой, беря в рот засаленный, заслюнявленный наконечник трубки. Спали, отвалившись, тут же. Или разбредались по домам, что, собственно, было то же, что ночевать на улице – дверей на большинстве из них не было, а в проемы заглядывали вездесущие козы, укладываясь рядом с гостями и хозяевами.

Спали не раздеваясь, только обернув головы от назойливых мух, роившихся у вывешенных освежеванных козьих туш, которыми было завешено пространство вокруг кофеен. Здесь же, отойдя на несколько шагов за белую потрепанную стену, справляли нужду.

Запах табака, кофе и люля-кебаб смешивался с удушающим запахом полусгнившего мяса, которое разлагалось на солнце, и миазматическим духом прогнивших от влаги стен.

При всей антисанитарии в поселке редко болели. Разве что сразу умирали от укусов насекомых, которые разносили малярию, или от других болезней и вирусов, которые носили в себе бродяги.

Напротив одной из таких кофеен стояла «келья», в которой хозяйничала старая Зула. Она вставала за час до первого намаза и готовила кус-кус, закладывая в глиняный котел большие куски мяса, картофель, пшено, добавляла побольше специй, которые должны были забить вкус не очень свежей козлятины и «выжечь» из желудка все возможные микробы.

Устаз – «господин» – строго приказал кормить Лябес хорошо, чтобы она дольше сохраняла «товарный» вид и силы, ведь сезонников было много. По мнению Зулы, «товарного» вида Лябес не имела ну никакого – кожа да кости.

И Зула, принеся миску с кус-кусом на верхний этаж, садилась напротив и внимательно следила, чтобы ее подопечная съедала все до последнего зернышка.

Намучилась только первые пару месяцев, когда девушка совсем не могла проглотить едкую смесь, отказывалась есть и только пила чай с медом, впиваясь черными потрескавшимися губами в пиалу.

Но потом постепенно привыкла, начала выбирать из блюда только картошку. А уже после того, как устаз начал делать уколы или привозить порошки, было гораздо проще – Лябес стала как шелковая. Ела все. Даже тухлятину.

Для Зулы она была чем-то вроде неведомого зверька, за которым нужно ухаживать, время от времени вычищая клетку и следя, не трясет ли девушку от какой-нибудь болезни. Все остальное ее не волновало – выйти здесь некуда, убежать – невозможно и нет смысла – вокруг только горы. Сиди себе, пей чай и прилежно выполняй свою работу, и тогда устаз сделает укол, от которого на лице Лябес расцветает улыбка.

А что скрывается за этой улыбкой, Зуле не интересно – это чужая жизнь. У Зулы есть своя – семеро детей. И особая гордость – старший, который работает таксистом в столице, а это для других жителей поселка – вещь недостижимая. Слава Аллаху и хозяину, ведь у Зулы давно есть эта работа – присматривать за девушками. Плохо, лишь когда они умирают. Тогда устаз ругается, угрожает Зуле за то, что недоглядела. Поэтому Зула всегда подмешивает в чай толченый корень хины. Тогда года три можно жить спокойно. А этих лет вполне достаточно, чтобы устаз был доволен прибылью, которая, по его словам, вдесятеро окупает затраты.

Для Зулы Лябес, хоть ее и назвали этим словом – «красотка», – из другого измерения. Неверная, чужая, все равно, что кошка. Хотя и кошка имеет свою душу. Кошку можно погладить. А эта – кусается и рычит.

По крайней мере так было в первые дни, когда она сидела в ошейнике, пока ей не начали делать эти уколы.

Но с тех пор Зула больше не решается протягивать к ней руку.

Сидя на нижнем этаже, она прилежно ставит палочки в тетрадь: фиксирует посетителей, тщательно складывает полученные динары в сундук и радуется, когда ее процент достигает пяти палочек: хотя Зула и не умеет считать, но с деньгами внимательна. Пять палочек в неделю означает, что в тетради «прихода» за неделю – полсотни посетителей. Через год снова соберется сумма на свадьбу средней дочери. В прошлом году выдала замуж старшую – не стыдно в глаза людям посмотреть: свадьбу гуляли две недели. В этом году – «другая Алла!» – свадьба продлится еще дольше.

Так рассуждает Зула, бросая куски мяса в котел.

После того как стихает голос муэдзина, поднимается на второй этаж – пора кормить Лябес. Входит в полумрак, присматривается к неподвижному телу, истекающему потом, касается его ногой и почти обжигает ступню об обнаженное плечо – тело горит, как раскаленная сковорода!

Зула в ужасе застывает. Потом наклоняется, прислушивается к дыханию – оно хриплое, прерывистое и тоже горячее, как пар.

Зула стягивает грязную простыню с ног – они распухшие, кожа чуть не лопается, блестит, напоминает пергамент. Зула касается ее – и на пергаменте образуется едва заметная трещина, в которой мгновенно появляется желтоватая жидкость.

Не может быть! Как же она проглядела, как допустила такое!

Это все из-за жадности, корит себя Зула. Сказано же было: Абу сюда вход запрещен. Всем – можно, а Абу – нельзя! Но этот сумасшедший собрал-таки свои динары, еще и Зуле сунул в руки «комиссионные»! Трудно было удержаться от соблазна. И вот теперь – получай…

Что делать? Что сказать устазу? Неделя только началась – и такая неприятность! Хотя бы за месяц поправится?

Зула приседает, прислушивается.

Черные губы Лябес полуоткрыты – из них вырываются хрипы, слова, а вместе с ними течет и розовая слюна. Зула вливает в этот бесформенный провал чай, хотя прекрасно понимает – это лишнее. Уже лишнее.

Лябес шевелит пересохшими губами, в бессмысленном напряжении поднимает брови – пытается глотнуть. Смотреть на это жутко и неприятно. Зула отводит взгляд. Лябес захлебывается, ее трясет от кашля. Зула начинает распевать длинную молитву.

Лябес открывает глаза. Может, полегчало? Может, пронесет – ведь Абу не умирает? Зула молится громче.

Взгляд Лябес как будто обретает осмысленность – велика сила Аллаха!

Но – нет, это длится лишь мгновение, во время которого Лябес произносит одно – и, наконец, единственное немного понятное Зуле слово. На всех языках оно произносится почти одинаково.

«Мама…» – выдыхает Лябес. А уже потом черная кровь течет из ее горла…

* * *

…Марта вспоминала, с какого приключения начался месяц. Даже не с приключения – скорее с жажды приключений, с предчувствия. С белой сумочки и белого сарафана… С того момента, когда, стоя на перекрестке, она вдруг подумала: «Сегодня мой день». И не ошиблась.

Жизнь сделала крутой поворот, и теперь можно было сказать: здесь все мое – солнце, воздух, наполненный запахами и звуками, город, цветы, деревья, весь мир. Но где-то в глубине, под слоями всего этого богатства, все же шевелилась неприятная мысль о том, что она бросила дело какой-то незнакомой девушки на полпути, даже – в самом начале.

Люди все же большие эгоисты: когда нечего делать – всегда готовы броситься на помощь, сочувствовать, охать над чужой бедой, а стоит лишь закружиться на веселой карусели своих собственных чувств, как чужие проблемы тут же уходят в небытие, стираются из памяти, как будто их и не было. Значит, выходит, несчастным могут помочь только несчастные?

Эта мысль неприятно поразила Марту. Она вспомнила, как зачем-то поехала в ту деревню, разыскала мать девушки и наверняка внесла в ее сердце смятение и тревогу. И что теперь? Теперь она счастливая, успешная, спокойная, ей есть чем заняться – например, собираться в путешествие, покупать купальник, солнцезащитные кремы и новые босоножки. Остальное, как говорится, – «по барабану»: так, развлечение на пустом месте. От «нечего делать», как, собственно, и водительские курсы, о которых она тоже забыла…

Марта посмотрела на бумажку, оставшуюся лежать на столе, – «Каштановая, 7…» – адрес, который раздобыл Дмитрий, и ей снова стало обидно. Зачем она впутала его в эту странную историю!

«Надо как-то расставить все точки над «і»…» – подумала Марта.

Ей пришло в голову, что стоило бы просто подъехать к этому назойливому ревнивцу, пока ее не опередил Дмитрий и не причинил себе каких-нибудь неприятностей, ведь, несмотря на его мышцы, Сергей все же выглядел гораздо сильнее!

До прихода Дмитрия – а он теперь всегда после работы приезжал к ней – оставалось несколько часов. Марта собралась и, уже не раздумывая над тем, правильно ли поступает, поехала по адресу, указанному на бумажке.

По пути она решила, что уже на месте разберется, уместна ли эта поездка, или она для успокоения совести просто покрутится возле дома.

Как карта ляжет, решила Марта.

Дом на Каштановой стоял в окружении забегаловок. В них торговали сомнительным пивом и разливали крепкие напитки – поэтому и публика была соответствующей. Но дом и двор просматривались довольно хорошо, к тому же, усевшись за столиком, можно было не привлекать к себе внимания жителей.

Марта так и сделала, хотя ей пришлось купить каких-то чипсов, таких же сомнительных, как и разбавленное мутно-желтое пиво на разлив.

Она села, надела черные очки и развернула газету – точно так, как показывали в кино «про шпионов».

Просидев так с полчаса, Марта заскучала, считая свой поступок бессмысленным. Можно было бы просто подняться на нужный этаж, позвонить в дверь и заставить Сергея рассказать правду. Но чем больше она сидела, тем меньше смысла видела во всей этой истории. А идти домой к какому-то неизвестному человеку было неприятно, к тому же, как предостерегал Дмитрий, – опасно. А если он шизофреник или психопат? И что она должна выяснить? Не виноват ли он сам в исчезновении своей «бывшей»? Разве он скажет правду?

Жаркий август медленно сходил на нет, в тени уже веяло прохладой. Газету Марта перелистала несколько раз и на нее уже начали обращать внимание завсегдатаи пивнушки. Что она здесь высиживает?

Жители дома заходили и выходили: сначала в основном это были бабушки с внуками, подростки, которые проводили каникулы дома, и молодые мамы с колясками, чуть позже – пошли «первые ласточки», которые возвращались с работы, а из дома начали выползать в вечернюю прохладу ошалевшие от просмотренных за день телесериалов домохозяйки. У подъезда парковались машины. Жизнь двора оживилась. Одна Марта сидела, окаменев в своем упрямстве.

К дому подъехало такси.

Марта совсем не удивилась, когда из машины показалась голова ее недавнего знакомого – она так устала от этого тупого наблюдения, что приезд Сергея в собственный дом не вызывал у нее никаких эмоций, возникших у нее в самом начале этой игры.

Мужчина вышел, придержал дверцу. Ага. Значит, он не один.

Марта ниже опустила голову, чтобы он случайно не заметил ее, и скосила глаза.

За Сергеем из машины медленно вышла девушка. Точнее, Сергей наклонился над дверцей и буквально вытащил ее из машины – обеими руками. Потом повел к подъезду, держа за плечи. Девушка шла неуверенной походкой. Перед тем, как исчезнуть в дверях, она робко оглянулась. Марта механическим жестом сняла очки.

Она могла дать на отсечение не только руку, но и голову: это была Зоя!

* * *

Назад она ехала более-менее спокойной. Но вместе с тем очень злилась на саму себя: «исчезнувшая» девушка жива-здорова, а все ее «пинкертоновские» расследования – глупая забава, пустое времяпрепровождение. А еще она почти с ненавистью думала о Сергее: зачем он водил ее за нос? Тоже решил поразвлечься? Посмеяться над ней?

Неплохие шуточки, в особенности, если учесть телефонные угрозы…

Но действительно – зачем это все? Что кроется за этими насмешками?

Марта медленно шла к дому, новые мысли постепенно замедляли ее шаги. Наконец она вообще опустилась на лавочку – что-то здесь не так.

Ясно одно: эта девушка, Зоя, не шутила, убегая от этого извращенца, понятно и другое: они снова вместе. Но как совместить первое со вторым?

Марта сидела и, как кадры из фильма, прокручивала в уме тот момент, когда пара выходила из машины. Сначала вышел Сергей – здесь Марта вспомнила, как он огляделся по сторонам и только потом заглянул в глубь машины, что-то сказал. Девушка вылезла не сразу. Скорее всего это выглядело так, будто Сергей вытащил ее оттуда.

Обеими руками вытащил, как рыбу из воды.

Потом крепко схватил за плечи.

Марта чуть не вскрикнула: да, да, он обхватил ее, будто она могла упасть или… или вырваться.

На пороге девушка оглянулась.

Марта напрягла память, чтобы в точности воспроизвести этот взгляд, и снова чуть не подскочила на месте: да, да, в глазах был испуг. Сама девушка выглядела какой-то уставшей.

Итак, это было «возвращение беглянки»!

Ее заставили вернуться!

Марте снова стало грустно. Вроде бы все прояснилось, все стало на свои места, и больше не о чем говорить.

Люди есть люди, и живут они так, как живут, – нельзя волноваться по поводу любого крика за стеной! Но не всегда видишь в лицо того, кто крикнул, – начала убеждать себя Марта, – случайно услышанный крик не мучает совесть. Можно только посочувствовать и понадеяться, что помогут те, кто ближе. А вот когда сталкиваешься с человеком лицом к лицу и понимаешь, что тот метафорический «крик» имеет вполне определенную форму – глаза, цвет волос, в конце концов – душу, тогда он не дает тебе покоя!

Рассуждая так, Марта пришла к выводу, что стоит поговорить с девушкой – это раз. А во-вторых, разоблачить Сергея – и сделать это так, чтобы в случае любого насилия или мести с его стороны он получил наказание.

То есть стоит доказать, и желательно при свидетелях, что угрозы на мобилку девушки шли от него. Но как это доказать?

Марта чуть не рассмеялась вслух – а телефон!! Стоит поставить обратно карточку, согласиться на встречу с Сергеем – желательно на собственной территории в присутствии Дмитрия – и просто набрать номер обратной связи, который сохранился на сим-карте!

Решение было принято. Марта решительно поднялась со скамейки и пошла к своему подъезду. До прихода любимого оставалось полтора часа, и она хотела успеть отдохнуть, переодеться и приготовить что-нибудь вкусненькое…

…В квартире разрывался телефон. Не захлопнув за собой дверь, Марта вбежала в комнату и успела схватить трубку.

– Где ты? – услышала она взволнованный голос Дмитрия. – Я звоню уже час! С тобой все в порядке?

– Да, да, любимый, – поспешила успокоить его Марта.

– Слава богу! – с облегчением вздохнул он. – Завтра же куплю тебе мобилку!

– Ты же знаешь, что я не люблю техники!

– Не спорь, малышка, сама поймешь, как это удобно. К тому же, я схожу с ума, когда не знаю, где ты, что с тобой! Наверное, я кретин… Я люблю, люблю, люблю тебя, малышка… Я скоро буду!

Она хотела ответить, но он, преисполненный чувств, отключился.

* * *

…Розовые сумерки проникают через розовые занавески, недавно купленные Мартой. Комната будто засыпана лепестками роз. В ней многое изменилось. Даже из самых дальних уголков выветрился дух безнадежности, добавились вазы, в которых теперь всегда стоят цветы – как только они начинают увядать, на их месте появляются новые: Дмитрий не терпит вида даже слегка увядших лепестков.

Цветы носит охапками.

И Марта все время находится в сладкой зависимости от удивительного запаха роз, лилий, хризантем.

Она лежит, обставленная цветами даже сегодня, накануне отъезда, и жалеет, что утром всю эту красоту надо будет выбросить.

Но сейчас – их вечер, они станут свидетелями домашних хлопот, сборов, ночного шепота, утреннего питья кофе – такой простой и будничной жизни. От которой у Марты теплеет на сердце. Особенно когда слышит, как в ванной льется вода.

Она уже привыкла, что Дмитрий любит часами плескаться в ванне, и это тоже трогает ее. Он выходит оттуда, как младенец, – для нее он пахнет клубникой и молоком. Когда она однажды сказала об этом, Дмитрий рассмеялся, заметил, что люди действительно находят друг друга по запахам – на животном, чувственном, уровне. Так, как он нашел ее, ведь она в тот момента, когда он подошел к ней, тоже пахла ягодами и медом.

Пока течет вода, у Марты есть время.

Она встает с кровати, роется в ящике, находит фиолетовый телефончик и крошечную пластинку, которую чуть не выбросила в окно в тот далекий первый день своего удивительного отпуска. Это надо сделать сейчас, до отъезда.

Марта вставляет карту памяти, нажимает кнопку, вводит четыре единицы – все, как сказала Татьяна, у которой она завуалированно проконсультировалась еще час назад.

«Вещдок» – готов! Очередь за тем, чтобы добавить к истории, которую Дмитрий уже знает, еще и эту – с найденным телефоном…

Марта кладет симпатичную безделушку под подушку.

И слышит, как на тумбочке у кровати отзывается телефон…

* * *

–  Я тебя плохо слышу… Что это шумит?

– Все идет по плану…

– Сомневаюсь… Он заходил уже дважды!

– Не волнуйся. Я его вычислил. Не позднее чем завтра утром он уже никого не побеспокоит. Особенно тебя. Ты – моя жизнь…

– А что это за звуки? Ты на улице?

– Это – вода…

– Что случилось? Говори честно! Говори! Где ты? Ты отмываешься?

– Не волнуйся, я – чистый…

* * *

– Марта?

Лучше и не придумаешь! Наверное, есть в мире телепатия. Или же он просто заметил ее у своего дома и вот вечером отозвался сам. Будто почувствовал, что запахло жареным. Она ответила как можно любезнее:

– Да, Сергей, это я.

– Спасибо, что не бросили трубку, – сказал он со своей обычной иронией. – Вы наконец, похоже, согласны поговорить? Прекрасно. У меня потрясающие новости! Я…

– Да, согласна, – прервала его Марта, – но не по телефону.

– Да, вы правы, – поспешно согласился он. – Сейчас половина девятого… Не слишком поздно для встречи?

– Слишком, – спокойно и строго ответила она, едва сдерживая радость: все складывается почти так, как она хотела.

Но надо же выдержать марку, не выдать ни особого интереса, ни волнения. Потянуть паузу, как говорят актеры.

– Но дело важное! – с отчаянием воскликнул собеседник. – Оно касается не только меня, но и вас…

Конечно, подумала Марта, – и меня, и твоей несчастной женщины, и тебя самого…

– Что вы предлагаете? – Она искусно повела беседу дальше.

– Ну… Я могу подъехать… – сдержанно ответил Сергей. – Уверяю, вам будет интересно. Впустите?

Марта снова выдержала паузу.

– Хорошо, – ответила как бы нехотя, при этом радуясь такому повороту событий. – Хорошо. Записывайте адрес. – И не удержалась от вопроса: – Надеюсь, вы будете один?

– Один? Конечно же один… – пробормотал он и вежливо добавил: – А вы? Я не нарушу ваши планы на вечер?

– Ну что вы! – как можно любезнее ответила она, чувствуя себя настоящей актрисой. – У меня никаких планов. Приезжайте.

Она положила трубку и вскочила с кровати – нужно одеться и быть готовой ко всему. Может быть, позвонить в милицию. Но Марта сразу отбросила эту мысль – никто не будет заниматься странной семейной историей.

К тому же, Зоя нашлась. Тогда о чем она собирается сообщить? Скоро выйдет Дмитрий, и она все ему расскажет – это лучший способ избавиться от всей этой чепухи. Марта представила, как удивится любимый, увидев ее полностью готовой «к бою» – в джинсах.

Она прикрыла разостланную кровать одеялом и легла поверх него, засунув руку под подушку. Туда, где лежал фиолетовый телефон, – и так, будто это был револьвер.

* * *

Она не одна, и поэтому ей не страшно, думает Марта, поглаживая пальцами приятно гладкую поверхность крошечного телефона.

И вдруг у нее возникает новая идея: а если – нажать на кнопку «вызов»? Просто сейчас? Что будет? Ответят ли ей?

И, кстати, должны ответить! Ведь если нет – это будет означать полный провал сегодняшней «операции». А приезд Сергея потеряет смысл. Конечно! Как она раньше об этом не подумала?

Марта достает телефон. И на мгновение у нее перехватывает дыхание – ей категорически не хочется звонить. А если быть откровенной с самой собой – ей просто страшно при одном воспоминании о голосе и угрозах. Но она теперь не одна, уговаривает себя Марта и нажимает на кнопку вызова…

«Ну, ну, ну…» – мысленно произносит она, слушая рингтоны, и чувствует, что ее тело содрогается от волнения. Она не сразу понимает, что ей отвечают, ведь сигнал сменяется каким-то монотонным, скорее всего – уличным – гулом. А на фоне этого монотонного звука она слышит приглушенный, но достаточно четкий шепот: «Ты все же нашлась… Послушная девочка – пожалела мать?.. Это хорошо… Итак… Я буду ждать тебя через час на нашем месте… И не вздумай больше шутить со мной…»

Звучат гудки.

Марта чувствует, как у нее холодеют ноги – колючий холод поднимается выше и выше, изнутри покрывает льдом все тело, которое сразу немеет, затекает, деревенеет, как при судорогах.

Даже тогда, когда она услышала этот шепот впервые, ей не было так страшно. Тогда она еще не могла идентифицировать его с чьей-то конкретной фигурой. Она вспомнила, как ей показалось, что голос существует только в трубке, а если и принадлежит кому-то, то этот «кто-то» – не человек.

Честно говоря, в глубине души, на уровне подсознания, она мечтала, чтобы вся эта история была лишь игрой ее воображения. Слишком пронзительным и жутким был этот шепот, слишком жестоким…

Марта с отвращением сунула телефон в карман джинсов. Сейчас она мечтала только об одном – скорее бы Дмитрий вышел из ванной, обнял ее, одним движением унял эту дрожь, которую она не могла преодолеть.

Марта вышла в коридор и припала ухом к двери.

В такой позе ее и застал удивленный Дмитрий. Он вышел в коридор из ванной комнаты – свежий и тоже одетый, будто они собирались на прогулку.

– Малышка… – начал он с каким-то виноватым, но от этого еще более трогательным видом, ведь его влажные волосы завивались предательскими детскими кудряшками.

Марта, не отодвигая уха от двери, прижала палец к губам: «Тсс – с…», потому что в этот момент достаточно четко услышала движение на лестничной площадке.

Он замер и спросил одними губами: «Что случилось?»

– Он здесь… – прошептала Марта, – под дверью…

Она представила, как рука Сергея тянется к звонку.

Но пока он не прозвучал, надо действовать! Опередить, не дать надеть ему привычную маску, застать врасплох – в том жутком шепоте, в тех угрозах и в той интонации, под которыми он скрывал свою истинную сущность. И любимый должен это увидеть лично и услышать собственными ушами! Иначе – не поверит.

А рассказывать всю историю с телефоном уже нет времени.

Потом.

Все потом! Когда закончится это «мгновение тьмы» и они перенесутся на ее противоположную сторону.

Марта еще раз приложила палец к губам и решительно вынула из кармана фиолетовый телефон.

* * *

…Все случается одновременно!

Сергей и те, кто стоят за его спиной, на мгновение замирают. По обеим сторонам двери наступает невыносимая тишина.

Сергей тянется рукой к звонку…

Марта, все еще держа палец у губ, лезет в карман джинсов…

Сергей нажимает кнопку…

Марта вытягивает из кармана фиолетовый телефон и тоже нажимает на вызов…

Дмитрий делает шаг вперед.

Марта поднимает на него глаза и успевает улыбнуться ему.

…И слышит, как в его кармане раздается знакомая мелодия. Тревожная, неземная… Адажио Альбинони.

А потом наступает тьма.

Кромешная тьма…

 

Семь дней спустя

…Марта даже не могла сказать, сколько это длится – год, два, вечность? Она только помнит свой крик и удар в дверь, а дальше – эта бесконечная тьма.

Возможно, это потому, что ее веки плотно закрыты?

Но Марта боится открывать глаза – не хочет, ничего не хочет видеть. Не хочет видеть света.

Глаза болят.

Болит голова. Будто в тисках. И дышать тяжело.

Но Марта не хочет знать, что с ней, где она и почему так давит в висках, главное – не раскрывать глаза.

Просто лежать.

Не думать.

Не вспоминать.

Видеть только тьму.

Ничего не видеть…

Плавать во мраке и ни о чем не знать, не подпускать к мозгу ничего, кроме тьмы. Даже если ее зарыли живьем, даже если это – летаргический сон, клиническая смерть, кома, паралич – неважно, она не хочет ничего знать, чувствовать и видеть.

Ей достаточно видения, запечатленного радужной оболочкой, – так, как это бывает в последнем взгляде покойника: лицо того, кому она улыбается, вздрагивает, как отраженное в воде или в кривом зеркале, рот превращается в черную пропасть, глаза едва не вываливаются из орбит, наливаются кровью. Все это происходит под музыку, которая доносится из кармана. Под утонченное адажио Альбинони, которым она «дирижирует» одним нажатием кнопки вызова…

Это длится мгновение.

Потом наступает тьма.

– Она пришла в себя? – слышит Марта голоса над собой.

– Кажется, да… Но ее сейчас лучше не беспокоить.

– А что показали анализы?

– Сотрясение мозга. Но обошлось без кровоизлияния. Если бы такой удар пришелся в висок…

– Чем ее ударили?

– Ее не били. Просто резко повысился сахар в крови – такое бывает от сильного стресса, и она потеряла сознание. А падая, она ударилась головой обо что-то твердое.

– У нее диабет?

– Не думаю. Это не обязательно в таких случаях. Просто какое-то время стóит последить за питанием. А вы – муж?

– М-м-м… Она нас слышит, как вы думаете?

– Уже должна слышать, если не спит.

– А почему у нее почти все время глаза закрыты? Это нормально? Это не кома?

– Молодой человек, кто здесь врач – вы или я? С ней все в порядке.

– Тогда я еще посижу.

– Как хотите…

Марта слышит, как шаги удаляются. Рядом остается только чье-то дыхание.

Если она откроет глаза, оно поглотит, испепелит ее.

Марте хорошо плавать во тьме, она бесконечна…

– Марта… Марта… – раздается над ней вкрадчивый шепот, – Марта, ты меня слышишь? Просыпайся…

Марта шевелится, сжимает в кулаке край одеяла, будто хочет найти кнопку и отключить этот шепот. Чья-то ладонь ложится на ее руку, прекращает это судорожное движение.

– Марта…

Веки дрожат, не слушаются ее. В едва заметную щель пробивается разноцветный болезненный свет – оранжевые интегралы, синие точки, зеленые зигзаги. Сквозь них Марта видит, как над ней склоняется черный силуэт…

Проступает лицо: три черных провала – глаза, рот…

Склоняется ниже.

Марте хочется кричать, отбиваться, оттолкнуть. Но сил нет. Она лишь стонет. Лицо колышется, как тогда, в последний момент перед тьмой. Но уже наступает свет – и никуда от этого не денешься.

Обманчивый свет.

Лицо склоняется еще ниже – нет, это не то лицо, рассуждает Марта. Не то. Другое. Уголки глаз опущены вниз.

Странные глаза. «Египетские»…

Смотрят ласково, взволнованно.

– Марта…

Лицо наконец прекращает колыхаться – или это ее зрение медленно фокусируется, глаза привыкают к свету?

– Это я, Сергей…

Теперь Марта узнает.

– Все будет хорошо, – говорит он.

Марта пытается разомкнуть губы, но они слиплись, будто намазаны медом. И слова теряются, выходят из них, как воздух из дырявого детского мячика:

– Где… я?.. Что… произошло?..

– В больнице, – торопится рассказать он, пока она опять не ушла в темноту. – Это был удар. Просто сильный удар. – Сергей колеблется и добавляет: – Ты потеряла сознание, упала и ударилась головой.

– Что… с ним?

– Я не успел… Он… – Сергей украдкой бросает взгляд на дверь, не идет ли врач или медсестра, которые просили не беспокоить больную, и колеблется.

– Го…во…ри… – приказывает Марта.

– Он прыгнул в окно. Его больше нет… Не бойся.

Марта отводит взгляд, все снова всплывает и двоится в глазах: разве она боялась?

Не успела.

– Кто… он? – снова спрашивает она.

– Вербовщик, дилер…

– Кто-о-о?

– Торговец людьми, – серьезно отвечает он, но, увидев тревогу в ее глазах, добавляет: – Тебе надо отдыхать. Я потом все расскажу…

– А Зоя?.. – пытается продолжить разговор она.

– С ней все в порядке. Я разыскал ее, она мне все и рассказала… Она случайно узнала, накануне отъезда… Все было так же, как и с тобой…

– Теперь вы поженитесь… – то ли констатирует, то ли спрашивает Марта, чувствуя невыносимую усталость.

– Вряд ли… – говорит он и встает со стула. – Сейчас можешь спать… Все позади. А я приду еще завтра.

Он наконец улыбается и добавляет:

– Что тебе принести?

– А-пель-си-ны… – говорит она и впадает в глубокий сон.

 

Два года спустя

«Сегодня пошел снег… Он падает и падает. Его так много – тихого белого снега. Такого тихого, что все переходят на шепот, даже собак не слышно – тоже притихли. В окно видно, как светится под фонарями вся зона – каким-то голубым светом, а бараки на синем фоне напоминают новогодние светильники, в которых полыхают свечи. Кажется, что попал в сказку о гномах. Вечернее возвращение из столовой действительно напоминает шествие жителей подземельного царства – под сотней ног ритмично скрипит снег, свет фонарей высвечивает серые платки и фуфайки: гномы молчаливой цепочкой возвращаются в свои пещеры.

Я жду момента, когда все улягутся, стихнет шум, и тогда я буду смотреть вверх – в окно. Я любуюсь густым белым свечением и знаю, что утром площадь перед бараком снова будет ровной, нетронутой, как поверхность налитого в кружку молока с пенкой. Будто ее не топтали, не заплевывали, не замусоривали окурками. Удивительная способность снега – не помнить зла и поглощать всю дневную грязь. На это способна только природа. Люди так не могут.

Зимой лучше думается, чем осенью или летом. И ночи длиннее. Хотя вставать в полной темноте гораздо труднее. Лезть под кран с ледяной водой, надевать на себя все, что есть под рукой, стоять на поверке в дырявых валенках. Бр-р-р.

Единственное, что мне остается, – так это думать. Ведь ЗДЕСЬ хорошо думается. Особенно ночью.

Это интереснее, чем читать книгу. Тем более, что здесь все книги – допотопные, сто раз читаные-перечитаные по школьной или институтской программе, к тому же – рваные на самокрутки или просто рваные. А когда читаешь что-то из времен юности – впадаешь в сентиментальность, вспоминаешь, при каких обстоятельствах читалась та или иная книга, что происходило после того, как она была отложена.

Сначала я даже играла сама с собой: держала в руке пьесы Островского, Чехова или Винниченко – тоже порванные почти пополам – и напрягала память: когда я читала их в последний раз? В школе? В театральном институте? В той квартире, куда приходила, чтобы вывести мальчика погулять на пруд?..

И начинается! Воспоминания, воспоминания…

…В той квартире вообще было мало книг, а если и стояло на полке с десяток – так это пьесы, сценарии. И, помнится, такие же замусоленные, как и здесь, на зоне. Замусоленные не от чтения – читать она не любила! – от использования в качестве подставок под бутылки или горячие кружки с кофе или чаем.

Я всегда подыгрывала ей, как говорят – была на вторых ролях. Иначе и быть не могло – она всегда замечала только себя. Мы познакомились на экзаменах в театральном, так сложилось, что сразу пошли в паре: я – первой, потом вызвали ее. Но я была первой лишь по алфавиту.

Точнее, я была первой, пока не появлялась она. И разрушала все. Сознательно или бессознательно, уже не имело значения. Но так было с самого начала. Я заходила в кабинет, показывала этюд, читала отрывок, пела, танцевала, и «мэтры» одобрительно переглядывались, ставили «плюсики» в своих пометках.

Потом заходила она – делала это хуже (потом, когда мы уже учились, об этом рассказал мне наш куратор), намного хуже, но ее дикая любовь к себе каким-то чудом передавалась и преподавателям. Они так же качали головами и ставили два «плюсика».

В шутку я назвала ее Крошка Цахес.

Это прозвище на многие годы укоренилось за ней, ведь было метким – она умела втирать очки любому. Но впоследствии от прозвища, по этическим соображениям ее поклонников, отвалилась вторая часть, и ее стали называть просто Крошка… И вместо двойного смысла персонажа из сказки Гофмана – низменного и ничтожного, способного втереть очки любому и казаться самым лучшим и самым умным, это сокращенное прозвище лишь прибавило ей шарма. А я опять проиграла.

А шарма в ней не было никакого! Было иконописное лицо – только и всего.

Правильное, будто нарисованное, – ничего особенного, лишенное индивидуальности. Такое легко может нарисовать и ребенок. Собственно, девочки так и рисуют своих сказочных красавиц: большие круглые глаза, брови – дугой, губки – бантиком, две дырочки под носом, волна белых волос. И «принцесса» готова. Меня всегда тошнило от таких лиц.

Обычно от них тошнит и мужчин, имеющих более двух извилин в голове. И это тоже было правдой, ведь среди ее мужчин не было ни одного сколько-нибудь достойного.

Потом, уже после поступления, я удивилась, узнав, что Крошка чуть ли не со школьного возраста имеет ребенка! И с не меньшим удивлением впервые пришла в ее квартиру – СОБСТВЕННУЮ квартиру, пусть и на окраине, возле пруда. Об этой квартире она мимоходом сказала: «Это – подарок мне от одного старого козла… Возместил за это несчастье», – и кивнула на малыша, который возился на грязном паркете и тащил в рот все, что находил на полу.

Тогда никто из нас, особенно тех, кто приехал в столицу из других городов, даже не мечтал иметь собственное жилье. Вероятно, тот «старый козел» давно ушел в прошлое, ведь больше мы о нем не говорили.

Тогда мальчишке было «плюс-минус» годика два, а ей, как и мне, едва исполнилось восемнадцать.

…Снег падает и падает. Удивительно, откуда берется столько снега?

Я где-то слышала, что каждая снежинка имеет свою неповторимую конфигурацию. Неужели это правда?

Неужели это почти плотное белое полотно, которое колеблется и вихрится за стеклом, соткано из миллиардов различных узоров? В это трудно поверить. Они для меня все одинаковые, на одно лицо, разве что промелькнет что-нибудь крупнее снежинки, какая-то плеяда, которая сбилась вместе под давлением воды или ветра.

Этот белый круговорот за окном напоминает мне модель человеческого существования. И если верить в неповторимость каждой мельчайшей белой точечки, все это кажется довольно печальным. Сначала – вдохновенный полет с чувством собственной индивидуальности, потом – некоторое время продолжается падение, которое дуракам тоже кажется полетом. А уже потом – настоящее пике вниз, на землю, покрывающуюся плотным белым ковром, в котором уже не отличить одну снежинку от другой, один узор от миллионов других – просто белая ровная скатерть, в которой теряется вся первозданная индивидуальность. А со временем – вот этот скрип под подошвами перемалывает все до состояния воды, грязи…

…Крошка никогда не задумывалась о таких вещах. Она вообще была простая, как и ее красивое и гладкое лицо.

Когда мы закончили институт, малышу уже исполнилось семь лет. Но он все так же ползал под столом, отыскивая крошки или кусая нас за ноги. Она не торопилась отдавать его в школу, в садик он тоже не ходил – для этого ей нужно было бы рано вставать. Она просто закрывала его в квартире, а точнее – в одной комнате, где он иногда просиживал в одиночестве целые сутки, если у Крошки было свидание. Только благодаря его молчаливости и неприхотливости об этом почти никто не знал.

Еще на третьем курсе нас начали время от времени приглашать на кинопробы, хотя педагоги запрещали нам сниматься. Всем, но не ей. Крошка Цахес умела появляться в двух или трех местах одновременно. Утром успевала показаться на лекциях, пожаловаться педагогам, что ей не с кем оставить сына, и тут же убегала по своим бесконечным делам, которые, как правило, заканчивались пьянкой.

И очень редко – приглашением на съемочную площадку. Снималась она разве что в рекламных роликах, которые как раз начали появляться на телевидении.

Но однажды ей повезло. Хотя все произошло по уже давно известному нам обеим сценарию: на роль в многосерийном фильме пригласили… меня. А Крошка будто случайно пришла на площадку, чтобы занести мне блокнот с телефонами, который я забыла, переночевав у нее.

Я до сих пор уверена, что блокнот был лишь поводом появиться перед камерами, ведь она хорошо знала: там, где я – там должна быть и она. И не ошиблась!

Через пару дней мне сообщили, что меня на роль не утвердили.

В тот же вечер Крошка, не сомневаясь ни минуты, уверенным голосом сказала, что сниматься предложили ей. И – ни слова утешения или извинения. Так должно было быть. Так и случилось.

Точно знаю: если бы снималась я – моя жизнь сложилась бы иначе. Я в этом уверена! После того случая я сильно пала духом, смирилась и вполне сознательно стала тенью Крошки. Хотя эта сыгранная ею роль в четырехсерийном фильме не принесла желаемого и ей. Сыграла она провально. Фильм ругали, а о Крошке забыли. С этого времени у нее так же исчезли все перспективы, как и у меня.

Мы, объединенные общей неудачей, часами просиживали на подоконнике в ее квартире.

Она не отпускала меня. А я не решалась раз и навсегда избавиться от этой дружбы. От этой зависимости. Порой заходила только ради того, чтобы убрать – Крошка жила в невероятном беспорядке – и вывести малыша на свежий воздух…

Я знала – стоит мне освободиться от нее, как все изменится. Я не буду второстепенной. Я расцвету, как дерево, с которого сорвали мерзкую омелу, нальюсь соками. Но все коварство заключалось в том, что я не могла заставить себя не приходить, забыть ее. Вычеркнуть из жизни раз и навсегда. Жалко было малыша, я «подсела» на ежедневные ужины с обязательной рюмкой и бесконечной болтовней о том, что не сложилось. Теперь я думаю, что мне было приятно слышать этот скулеж от самой красивой девочки нашего института. Она утратила свое первенство. А я не могла позволить себе не наслаждаться этим поражением. Мне это было необходимо, как воздух, ведь в конце концов мы обе оказались в тупике…

…Я так долго вспоминаю то, что не заслуживает внимания. Это потому, что ночь только началась, а у меня развилась бессонница. У меня много времени, и я могу пить эти воспоминания маленькими глотками. Без всяких эмоций вспоминать все до того момента, когда в этой истории появится самое главное звено, которое разорвало цепь, приковывающую меня к этой Крошке. Этот момент я заглатываю, как неразбавленный спирт – еще обжигает. Хотя все выглядело банально. То есть – никак не выглядело…

…Подруга мамы водит мальчика погулять на пруд. Подстилает под себя газету, вытягивает ноги, наслаждается тишиной и время от времени окликает малыша – не заблудился ли…

Малыш носится по берегу как сумасшедший. Заглядывает под каждый куст, ловит всякую живность. Он похож на щенка, которого выпустили из будки, он спешит набегаться, насмотреться, впитать в себя впечатления до следующей прогулки. Иногда он надолго застывает, сосредоточенно сидит в траве, склонив голову над своей добычей – бабочками, стрекозами, муравьями.

Потом сажает их в банку. Назад он идет сосредоточенный, пряча под рубашкой банку, набитую всякой мошкарой.

– Только маме не говори, – умоляет он.

Я рада, что у нас есть общая тайна. Представляю, что будет, если его подопечные расползутся по всему дому!

– Зачем они тебе? – спрашиваю я.

– Для опытов… – серьезно отвечает он.

Однажды я увидела эти «опыты»…

Подкралась, когда он сидел на берегу, и через плечо увидела, как он методично лишает насекомых разных частей тела.

Меня стошнило.

Я надавала ему по рукам, объяснила, «что так делать плохо». А потом уже не вмешивалась в его развлечения.

Он все равно не оставил своих опытов, только начал прятаться от меня. Он вообще был неуправляемым, хоть и был похож на ангелочка.

Порой он, устав от своей охоты, садился возле меня, прижимался так, что мне было тяжело дышать.

– Ты будешь меня любить, когда мама умрет? – как-то спросил он.

Я успокоила его, объяснив, что маме нечего умирать – она еще молодая. И вдруг подумала, что Крошка пожирает не только мою жизнь, но и жизнь этого несчастного…

– Она меня не любит… – серьезно сказал он. – Мама любит летать…

– Почему ты так решил? – спросила я.

– Она все время говорит, что я мешаю ей взлететь…

– Взлететь трудно, – сказала я…

Мы еще перебросились двумя-тремя репликами, о которых я не хочу вспоминать…

А на следующий день она умерла: соскользнула со своего любимого места на подоконнике – и полетела.

Так закончилась моя зависимость от Крошки Цахес. Хотя грустила я долго – Крошка еще два-три года оставалась в моей крови, мыслях и воспоминаниях. А когда моя кровь изменилась окончательно, все начало складываться к лучшему. Меня пригласили на один телеканал, потом – на другой, более богатый. Но актрисой я так и не стала – переболела этим желанием. Работа была связана с менеджментом и рекламой. Я научилась управлять людьми, выстраивать отношения, придумывать новые пути развития в работе. Эти навыки мне пригодились, когда я занялась совсем другим. Но это было позже…

…Малыш прикипел ко мне, хотя никогда не называл мамой. Всегда – Леля.

Это был странный мальчик. Незаметно он завладел моей жизнью. Из-за него я не вышла замуж. И никогда об этом не жалела. У меня были мужчины, но я будто чувствовала, что все главное – впереди.

Он хорошо учился, был опрятным и никогда не дружил с ровесниками. Уже с шестого класса все время сидел за анатомическим атласом, мечтая о поступлении в медицинский институт.

Порой он пугал меня пронзительным взглядом черных глаз. Но я знала, что этим взглядом он впитывает каждое мое движение, каждое желание, каждую сокровенную мысль.

Я стала его идолом. Не скажу, что это было неприятно.

Я гордилась его умом, начитанностью и особым умением общаться с людьми – они сразу увлекались им. Однажды я даже подумала, что это мастерство передалось ему от Крошки, а потом он превзошел ее.

Я была уверена, что нас ждет славное будущее. Думала об этом будущем уже тогда, когда он был старшеклассником, ведь он быстро взрослел. Порой мне казалось, что он никогда не был ребенком и выглядит намного старше, чем есть на самом деле.

Помню ту ночь, когда мы стали любовниками…

Шестнадцать лет разницы не казались нам таким уж большим препятствием: он выглядел на все двадцать пять, а мне никогда не давали моего возраста! Лучшего мужчины в моей жизни не было. Для меня он был чистый, совсем чистый, как младенец. Словно лист, на котором я могла писать все, что угодно, – роман, драму, непристойный стишок…

Он никого не любил, кроме меня! Еще с тех времен, когда прижимался ко мне там, на пруду. Еще там он подсознательно учился дышать мной, вжиматься в меня, искать единственного спасения – в середине меня, где было тепло и уютно. Все остальные женщины не имели для него значения, только – отвратительный долг и непреодолимый интерес к экспериментам. А меня он любил, как никого и никогда.

Итак, Крошка, я победила тебя…

…Я рада, что научилась мало спать. Хотя теперь мне здесь ничего не угрожает. В первые месяцы приходилось держать нос по ветру – один глаз спит, другой бдит, чтобы какая-нибудь сумасшедшая не подобралась ночью с заточенной вилкой под мышкой. Но потом я нашла с ними общий язык. Я всегда могла найти общий язык с кем угодно, а уж с такими «простушками» – и подавно. Каждая спит и видит себя на свободе, не зная, что там ее ждет.

А я знаю: соблазны! Неисполнимые желания. Разочарование. Но прежде всего – соблазны.

…В тот день, когда под ванной в его квартире я нашла истлевшую женскую одежду, я пережила шок и ужас. Но не была слишком удивлена. Я давно ждала чего-то подобного. А еще тот случай стал своеобразным катарсисом, после которого я поняла, что никогда его не оставлю. В тот день я поняла, что он обречен.

И что в этом есть доля моей вины.

Его нужно было переключить на какой-то род деятельности, которая соответствовала бы его наклонностям, но была бы безопасной, доставляла бы удовольствие, без которого он не мог полноценно жить. Такая деятельность должна была быть связана с женщинами.

С опасностью и игрой. А еще – с деньгами, иначе эта игра не стоила бы свеч!

А еще все должно было выглядеть элегантно, эстетично, чисто. И даже романтично.

Началось с того, что он сообщил, что в очередной раз познакомился с девушкой. Его трясло. Он сказал, что она приехала из провинции, родственников нет, красивая и глупенькая, как насекомое, – хочет развлечений и приключений, надеется на удачный брак. Его трясло от отвращения, будто он рассказывал о лягушке.

Тогда я и предложила идею, о которой вычитала в одной газете: торговля людьми, в частности женщинами, приносит огромную прибыль. Женщины «второго сорта» – некий суррогатный товар – сами с удовольствием идут на такие приключения, ведь стремятся к красивой жизни. Мы решили попробовать увезти одну такую в «свадебное путешествие» и… оставить в каком-нибудь глухом поселке, продав там как живой товар.

Это было довольно просто сделать. Я даже не думала, что будет так просто, буквально по законам жизни: бабочки сами летели на огонь.

Потом началась настоящая работа, и было сложно до тех пор, пока мы не отработали систему поставки: нашли партнеров, наладили надежные «коридоры» за рубежом. Для обеспечения эстетичности нашего дела я открыла магазин одежды. Возможно, это было лишним с точки зрения наших партнеров. Но мы не могли объяснить, что игра должна быть изысканной, увлекательной, а товар – «элитным», по крайней мере внешне: только красивые, только молодые. И… готовые к искушению. «Фирма» должна держать марку!

Он с восторгом ждал того дня, когда я приглашу в магазин очередную девушку. Сидел по ту сторону двойного стекла в примерочной, фотографировал ее для клиентов и выносил свой вердикт. Я тоже увлеклась этой игрой: если он заходил после примерки в магазин (для этого выходил через черный ход, через склад и появлялся в бутике как обычный покупатель) – я понимала, что «товар» прошел испытание и можно продолжать.

Он был доволен, был увлечен этой охотой. К тому же наш бизнес приносил огромный доход.

Если бы не последний случай…

Он утратил бдительность и говорил с нашими зарубежными партнерами по телефону, когда очередная кандидатка находилась в соседней комнате и якобы спала. А потом она просто сбежала. И это тогда, когда за нее уже была внесена предоплата!

Один «прокол» повлек за собой другие. Случайность повлекла за собой другую случайность.

Я умоляла его не рисковать и на год-два залечь на дно, но потом поняла, что это невозможно. Что игра уже полностью поглотила его, что он стал виртуозом, и если все прервется, мой маленький мальчик снова начнет совершать что-то ужасное. Это все равно, как если бы я тогда, в детстве, отняла у него банку, спрятанную под рубашкой…

Теперь его нет. Он улетел так же, как когда-то улетела Крошка. Даже этаж тот же – седьмой…

Я не успела сказать ему то, что хотела сказать всю жизнь. Хотела – и не решалась. Ведь не была уверена, было ли это на самом деле. Или я придумала это? Тот короткий разговор, то нежное воркование среди зарослей травы на старом пруду, тот недосказанный сговор семилетнего мальчика с девушкой, состоявшийся много лет назад, когда, прижимаясь ко мне, он прошептал, что мама все время мечтает летать, но у нее нет крыльев. А я улыбнулась, поцеловала его и сказала, что крылья эти вырастут в полете. Стоит лишь слегка подтолкнуть…

…Небо сереет. Снег уже полностью укрыл площадь. Через час или два начнется проверка, утренняя суета, умывание-одевание, звяканье сотен алюминиевых ложек по мискам, стрекотание швейных машинок. Так будет продолжаться до конца дней. А я жалею только об одном – что не успела сказать ему: «Я знаю, КТО помог ЕЙ полететь.

Это сделали мы…»