Наконец-то перерыв.

Саня оставил пиджак на стуле – пусть в случае опоздания имитирует его присутствие в офисе – и поспешил к выходу вместе с коллегами, которые торопились в столовую.

– Ты не с нами? – спросил Диттер.

Саня мотнул головой:

– Жена попросила кое-что купить. Видимо, не успею пообедать. Приятного аппетита!

Хорошо, что сегодня не так уже холодно, как вчера, – можно перебежать через две улицы и в рубашке. Сначала заскочить в магазин («Черт побери!»), выполнить просьбу Сони. Главное, не задумываться о ее сути: жена просила купить флюс – паяльную кислоту для пайки серебра и силикатный клей для, как она объяснила, восстановления «жала паяльника». Все это ему было неприятно, странно, непонятно и очень его раздражало. Но лучше так, чем если бы она все время говорила о возвращении или вспоминала своих львовских подруг! Главное – вовремя пресечь поток этих желаний и воспоминаний, они сейчас ни к чему.

Пусть забавляется, думал Саня.

Плохо только то, что увлечение жены такое… громоздкое, некомфортное и неженское, а самое главное – бессмысленное. Лучше бы она вышивала, рисовала или плела макраме.

Женщина, которая проводит время с паяльником, – нонсенс, ошибка природы.

Многие женщины занимаются рукоделием, посещают какие-то кружки или клубы, устраивают благотворительные выставки. Вышивание – чистое, опрятное и женское занятие. И никому не мешает.

Хорошо, что Соня бережет его нервы и не занимается своими глупостями по выходным, когда он дома. Ведь он больше не воспринимал спокойно этот ужас и уже не любовался, как на первых порах: грязный фартук, сгорбленная спина, в одном глазу – увеличительное стекло, как у старого часовщика, дым, смрад. Жуткий удушливый запах расплавленного металла.

Правда, нужно признать, безделушки получаются неплохие – какие-то из них Соня носит сама, какие-то раздаривает, а остальные складывает в коробки. И где она этому научилась? Если бы он вовремя спохватился – этого увлечения могло бы и не быть.

Расслабился – и на тебе, получай! Теперь приходится покупать ей всякие прибамбасы. А это – лишние расходы.

Но он должен их нести.

Потому что чувствует ответственность.

Он вообще, как человек ответственный, должен нести это бремя до конца. Ведь он чувствует определенную вину перед Соней. Во-первых, за то, что когда-то самым наглым образом отбил ее у своего бывшего сокурсника Мишки, с которым они – ну, чего уж там скрывать? – были два сапога пара.

И он это прекрасно видел: два «ботаника», которые все время болтают о книгах. Сначала он даже по-доброму подшучивал над парочкой, пока не понял: ему просто необходима именно такая женщина. Ведь такой у него еще не было – интеллигентной, милой, «не от мира сего». К тому же такой красивой, изящной и тихой-тихой, как вода в озере.

Ему же попадались одни «вертихвостки», как их называла его бабушка, с ними он никогда не помышлял о женитьбе. Нет. Ему нужна другая – надежная, преданная, нешумная. Как он сам определял – «без понтов», но «с изюминкой». Чтобы не было стыдно показать в обществе. А общество он уже имел довольно крутое, завязанное на общих бизнес-интересах и скрытом соревновании: чье лучше? Машина. Часы. Прикид. Ну, и женщины – как без этого? И Саня пока что уступал, находился в поиске. Хоть ужасно не хотел «штампов» – этих длинноногих блондинок с собачонками под мышкой, в блестящих лосинах, с искусственным загаром на искусственной груди, которых выбирали себе в пару коллеги. У него должно быть что-то особенное. Скажем, женщина, которая играет на… лютне! А почему бы и нет? Лютня – это круто, это что-то из области «запредельного».

Представлял себе: вот соберет он у себя солидную компанию на вечеринку в стиле раннего ренессанса или на «китайское чаепитие» (сейчас это модно!) – ну, и под конец выйдет ОНА: в кимоно, с высокой прической, без грамма косметики на бледном юном лице, конечно – без собачонки, сядет молча на шелковую подушку у его ног, возьмет в руки лютню…

И Федотыч, даром что народный депутат, рот разинет: у него третья пассия разве что сиськами может похвастаться. А здесь – лютня! И застенчивый взгляд – в пол: тихий омут с чертиками. А чертики непременно должны быть! Только – скрытые, для одного Сани существующие.

Или так: после сауны завалятся все в бильярдную (правда, бильярдной у него пока нет, но стол уже он заказал – в большую гостиную влезет), там все, как положено – рога по стенам, морды кабаньи, дубовые полки с разнообразными винами, ведерки с охлажденным шампанским, освещение в стиле «хай-тек». И – зеленый стол с треугольником, наполненным разноцветными шарами для «американки», посередине. И еще полки – там шары для «русской пирамиды» – более тяжелые, солидные, не для «чайников», которые после сауны развлекаются «пулом». Кии с инкрустацией, но без наворотов, в сдержанном стиле. Разговоры, ледяной брют. Ну и конечно же все внимание на этот «рояль в кустах» – зеленый стол: «Партию?». А он скажет: «Да! Только из меня игрок, извините, никудышный. Если вы, Василий, не против, с вами сыграет моя лучшая половина». – «То есть?» – не поймет Василий Мартынович, даром что в гособладминистрации земельными участками распоряжается. А он загадочно так улыбнется и на дверь взглянет – а за ней уже ОНА наготове: в черных узких брючках, белой рубашке с рюшами, вся, будто тростинка или наездница, на руках – тонкие длинные лайковые перчатки. Выплывает в гостиную – опять же – скромный взгляд от пола не отрывает, ресницы полщеки затеняют, и говорит ровным тихим голосом:

– Снукер?

И Василия Мартыновича кондратий хватает за одно причинное место: «Это ваша жена?!!» И Саня пожимает плечами – а кто же еще? Любовниц не держим, воспитание не то!

А тростинка в рюшах снова снукер предлагает и на Саню смотрит вопросительно: все ли правильно? А Саня бросает будто между прочим, небрежно:

– Моя жена только снукер признает.

И видит, как покрываются краской щеки Василия: он о снукере ни сном ни духом! Только и знает, что «пул» и «американка» под водочку.

И начинает его бильярдная богиня рассказывать о правилах игры. И все замирают, хватают воздух ртами, как рыбы на песке, ведь их дебелые или длинноногие только о бриллиантовых балах или тряпках болтают. А здесь – «брейк», «сенчури-брейк», «первая фаза», «вторая», Джо Дэвис, Стивен Хендри.

И первый удар – держа кий за спиной.

Полный снукер! Удар под дых. Всем без исключения!

Следовательно, у него, Сани, все должно быть изысканным, сногсшибательным, по «высшему разряду», чтобы это все видели и удивлялись, как это ему удается? А удается просто, скромно намекнет он: «Какой ехал – такую и встретил!»

То есть вкус у него есть. И ум. И талант. Почему же не иметь при всех этих достоинствах – самое лучшее?

Мишку с Соней случайно встретил в кино.

И не собирался подходить. Заметил, что они сели на два ряда впереди него. Бросил мимолетный взгляд – с кем, интересно, встречается этот молчальник, которого за уши не оттащишь от книг и учебников.

А уже потом, взглянув лишь раз, пока не погас свет, все время посматривал в ту сторону, наблюдая, как юная спутница приятеля забрасывает прядь светлых волос за ушко, поправляет заколку в пышных светлых волосах или что-то шепчет на ухо, поворачиваясь к нему изящным профилем. Серебряная девочка! Будто сотканная из лунного света. Ему даже показалось, что у нее светятся пальцы. И мочки маленьких ушек. И каждый волосок отливает серебром. Он задохнулся.

И… разозлился: почему ему достаются одни «вертихвостки», неужели он недостоин того, чтобы иметь рядом с собой вот такое лунное создание? Чем он хуже Мишки?

Решил это непременно и немедленно проверить.

И пошел в наступление.

Сразу же после сеанса.

Подкараулил парочку у выхода, сделал удивленное лицо – «Как, вы тоже смотрели этот фильм?» – и повел «ботаников» в ресторан. Тогда он хорошо зарабатывал ремонтом техники и продажей компьютеров, которых в то время было мало. Конечно, они отказывались, но Александр пообещал в следующий раз погулять за их счет и, сославшись на одиночество, добился своего: компания оказалась в «Суши-баре».

Потом все было просто: он учил Соню есть палочками. Она смеялась, позволяла кормить себя, ведь сама никак не могла подцепить рыбные роллы, не знала, как их обмакивать в соус – и вообще многого не знала. Например, как устроен Интернет, и он весь вечер был на коне, вещая о тонкостях построения информационного пространства. Михаил только сопел и сопли жевал, «ботаник». А Саня то об Австралии, то об Индии. «А знаете ли вы, Сонечка, что мне Саи Баба предсказал, когда я в Индию паломником чуть ли не пешком ходил?..»

Соня называла его на «вы» и живо интересовалась всем, о чем он говорил, остроумно отвечала, задавала умные вопросы. Но совсем не хотела понимать ни намеков, ни жестов, на которые обычно сразу же клюют опытные охотницы за перспективными мужьями. А Саня был перспективным. И изобретательным. И не таким скучным, как Мишка. Уж не говоря о том, что он имел деньги, отдельную квартиру с музыкальным центром, видеосистемой и всегда носил костюм.

И почти каждый день менял галстуки…

Но Соня оказалась твердым орешком. Все это не имело для нее значения. С достоинством королевы она принимала от него роскошные букеты роз и бросалась к выходу после просмотра любимого Феллини. Одним словом, «детский сад на лужайке!»

А он сходил с ума, бесился, злился, ревновал. Заманить простодушную Соню в постель стало его идеей фикс. Дошло до того, что он даже был готов повести ее в ЗАГС, все как у людей. Соня ускользала из его рук, как ртуть.

А потом возникла идея. Она все и решила в его пользу.

Помог знакомый врач, бывший одноклассник, Павел.

Однажды он пришел в Санину квартиру с гипсом и бинтами. Саня выставил бутылку. После настоящих мужских посиделок – с разговорами об «этих глупых бабах» и надрывными песнями под расстроенную гитару, Павел наложил на Санину правую ногу гипс – от ступни до верхней части бедра! Сначала собирались загипсовать еще и руку, но решили не перебарщивать – руки Саше могут понадобиться.

На следующий день Саня позвонил Соне и тихим голосом, в котором звучали мука и тоска, сообщил, что больше не будет ей надоедать, что жизнь потеряла смысл, что он теперь калека и не сможет осыпать ее цветами, как раньше. Извинился. И, не выслушав ответа, положил трубку.

Все шло по плану.

Оставалось только ждать.

Недолго.

Соня примчалась сразу. Он не ошибся: «твердый орешек» был твердым во всем, в том числе и в дружбе.

А спустя несколько недель присмотра за «больным», что включало в себя и все тонкости Саниной любовной игры, преданная Соня раз и навсегда решила быть рядом с ним.

Саня победил, буквально вырвал ее из эфемерной грядки, где прозябали в своей неземной нежности ничтожные незабудки – и пересадил на большую грядку рядом с морковью и редисом. И как только она там оказалась – успокоился и занялся более насущными делами.

…Теперь ничего не поделаешь – мало того, что лишил ее привычной среды, так еще и таскает по свету, как чемодан без ручки: бросить жалко, тащить – становится все труднее. И не играет она ни на лютне, ни в бильярд – удивлять нужных людей нечем. Разве что ее вечно грязным комбинезоном и запахом расплавленной канифоли.

Но – что тут поделаешь? Остается потакать прихотям и продолжать вершить свою судьбу. Ведь она без него пропадет. Ни к чему не приспособлена, людей боится, друзей нет, прошмыгивает по общему коридору, как мышь. Хотя бы общалась со своими, так нет же! Замыкается в себе и читает, читает…

Довольно быстро выучила язык и теперь скупает все новинки в книжном магазине. Много и специальной литературы вроде «Как работать с серебром» или «Ювелирная пайка драгоценных металлов».

Часто сидит во дворе и смотрит неизвестно куда и на что. Не знаешь, как подступиться…

…Саня выскочил на улицу. Поход в магазин займет минут десять – он был неподалеку, все, что нужно купить для Сони, прилежно записано ею на бумажке. Итак, еще минут пять займет путь до конца улицы, к дому номер 5.

То есть пятнадцать минут в «минусе»! Жаль…

В магазине он быстро справился с заданием – флюс и клей. Это заняло ровно десять минут! Остаток дороги благодаря быстрой ходьбе одолел за три минуты и десять секунд.

Взлетел на второй этаж, постучал условным сигналом: три коротких удара, два – с паузой в секунду.

Лаура, рослая, белокожая, тучная немка, встретила его в белом пеньюаре и… толстых черных шерстяных гольфах до колена. Он всегда удивлялся, как мастерски она умеет совмещать, казалось бы, несовместимые вещи. Это касалось не только одежды, но и всего ее поведения. Всей ее сущности.

Это мастерство всегда сбивало его с толку, возбуждало, выбивало из колеи.

Белый полупрозрачный пеньюар с шерстяными гольфами мог быть к лицу только ей! Хотя он не был уверен в том, что она тщательно продумала, в чем ей быть, чтобы возбудить его. Скорее всего, она вообще не заботилась о своей внешности, поведении и фигуре. Любила вкусно и много поесть, выпить бутылочку пива, а то и две за обедом, который к этому часу готовила на двоих.

Обед занимал минут десять – ели быстро и молча, переглядываясь, как заговорщики. Потом, бросив грязную посуду, перемещались в спальню, на ходу вытирая руки, стряхивая с себя крошки хлеба, икая и сопя, как еноты. Все это кардинально отличалось от отношений с эфемерной Соней.

Когда это произошло впервые, Александр почувствовал сильный дискомфорт от простоты их общих действий, но впоследствии эта простота стала возбуждать и требовать еще большей простоты – без лишних слов, жестов, объяснений, без мытья в душе, чистки зубов, обязательного бритья и любовных прелюдий.

Все происходило как бы «между прочим» – так хотела Лаура. И он понял, что ему это подходит, что ему нравится быть неандертальцем. В конце концов, все сложности и условности придумали люди. Все эти реверансы марлезонского балета.

С Лаурой он познакомился в том же хозяйственном магазине, где она тогда работала. Стояла за прилавком, как статуя, вывалив из широкого декольте два земных шара со странным глубоким желобком посередине, будто каждая из грудей существовала сама по себе. Такого он еще никогда не видел. И, в очередной раз покупая флюс, или клей, или еще какую-то ерунду, он не мог оторвать взгляда от этих земных шаров и искривленной тени между ними. Закончилось тем, что продавщица, расхохотавшись, сунула сдачу – два евро – себе в декольте и ему пришлось вылавливать деньги из этой глубокой ложбинки. Деньги прилипли к телу. И он, как истинный джентльмен, должен был оставить их там.

На следующий день она просто написала ему адрес и время, в которое он может заглянуть на обед. Время его устраивало. Колебался недолго. Во-первых, однообразие жизни в этой упорядоченной стране стало немного надоедать, во– вторых, это могло отвлечь от натянутости в отношениях с Соней, к которой ему было все труднее подступиться, – она слишком погружалась в себя, копалась в прошлом и боялась будущего. А это утомляло.

А в-третьих, это намного упрощало его отношения с миром. Для него он должен быть простым и понятным, все должно быть четко, как с Лаурой.

Вероятно, он был у Лауры не единственным, но это его не волновало!

Вот если бы он узнал что-то подобное о Соне… убил бы, ведь Соня принадлежала к другому миру, перед которым он подсознательно преклонялся, – к миру, где существуют правила. А точнее – «заповеди». И перед которым, несмотря на показную суровость, он благоговел.

Он даже выписал самые сложные из них в свой блокнот, чтобы при случае к месту процитировать: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои», «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего».

Про «не убий», «не укради» – это не требовало долгого заучивания, а «не прелюбодействуй»… Ну, это уже зависит от той, что рядом. И лучше пусть относится к ней! Его дело – приносить в дом деньги и закрывать глаза на женские прихоти. На все, кроме одной – иметь от него секреты. Этого он не потерпит. И поэтому всегда хочет контролировать ситуацию.

Скажем, время от времени хочет проверять Сонин электронный ящик. Одно дело – он, но «жена Цезаря должна быть вне подозрений!»

В «ящике» была обычная болтовня с немногочисленными подружками и родственниками, которую Соня никогда не могла «почистить» самостоятельно.

Собственно, благодаря этому он контролировал переписку вполне легально, ведь Соня иногда сама просила его почистить почту или поменять настройки.

Так он и набрел на это письмо в папке «удалены» – от Михаила. И порадовался, что глупенькая Соня, отправив письмо в эту папку, не подтвердила его окончательного удаления. А может, она сделала это намеренно, чтобы он обжегся? И он таки обжегся, чуть на стену не полез. Хотя в письме не было ничего запретного. Но это письмо было для него непонятным. Если бы оно было написано на бумаге, Саня, как разведчик, точно подержал бы его над огнем, чтобы сквозь обычные слова увидеть другие. А они там должны были быть – это он чувствовал кожей.

Но – не было!

«Во Львове дождь… Шестой год он идет, непрерывно. Уровень воды достигает шпилей и куполов соборов и храмов. Теперь я точно знаю, то, о чем ты всегда спрашивала: какое выражение имеют глаза Иисуса Христа, сидящего на верхушке часовни Боимов. Теперь моя лодка стоит напротив, и я могу заглянуть в Его лицо в любую минуту. Все течет. Все утекает сквозь пальцы. Мне говорят: «Дырявые руки!» Я смотрю в Его глаза, и Он улыбается: «Ничего, старик, пусть говорят – посмотри на мои…»

Видимо, он сошел с ума, этот «ботаник». Шесть лет дождь – то есть с тех пор, как они уехали из страны, из города. Саня даже открыл сайт «Погода в Украине», нашел Львов, чтобы убедиться, что Михаил врет. Конечно, врал – погода была разной, особенно летом.

Но это письмо неприятно поразило. Угнетало и то, что Соня ничего не сказала ему об этом послании. Значит, она начала врать? И это только первые звоночки. А чего тогда ждать в будущем?

Хорошо, что все под контролем, что он ЗНАЕТ, а потому – предупрежден, а потому – имеет индульгенцию и на собственную свободу действий.

И все же – неприятно, обидно, невыносимо. А главное, его мучило то, что он никогда не может знать, что у нее в голове? Если бы можно было залезть туда, как в механизм заводной игрушки, покопаться, разобрать по винтикам, чтобы понять, как там все устроено. И почему устроено именно так? И что ей не хватает? Не работает. Целыми днями занимается собой, читает книги, сажает цветы. Другая бы прыгала от счастья до потолка, а не ходила с вечно удивленным выражением лица, будто ее сослали на Луну. Никогда не знаешь, чего от нее ждать.

Другое дело – Лаура.

С этой дородной и бесстыжей женщиной он чувствовал только животную похоть, которую справлял, как малую нужду, за несколько минут, что оставались до конца обеденного перерыва. Его радовала мысль, что потом, садясь за свое рабочее место в офисе, он производит впечатление добропорядочного служащего, застегнутого на все пуговицы – и ни один из коллег даже не догадывается, что несколько минут назад он вел себя, как последний подонок, сопя, икая от выпитого пива и истекая потом на белом теле своей временной партнерши периода собственного неолита.

…Он пришел вовремя. Надел пиджак, подтянул галстук. Сел на свое рабочее место. Люди возвращались с перерыва, весело переговаривались.

– Ну как, выполнил просьбу жены? – спросил его Диттер.

Саня кивнул на пакет:

– Конечно. Как всегда.

Диттер улыбнулся.

Разговор был окончен.

Саня вытер руки влажной салфеткой и принялся за работу. Замечательный, добропорядочный господин, который пожертвовал обедом ради того, чтобы сделать жене приятное.

На мгновение под белой рубашкой, где-то ниже желудка, шевельнулось воспоминание о гольфах Лауры. Шевельнулось, заурчало, отрыгнуло пивным духом и свернулось калачиком до следующего раза. Он не изменит своих привычек! И в этом будет его месть миру.

И Соне.

Он только не знал – за что?