Когда Сереже Аксенову исполнилось двенадцать лет, он сделал важное открытие: городок, в котором Сережа родился и вырос, расположен на знаменитом Пулковском меридиане. Вернее сказать, Пулковский меридиан проходит через Чистов, как раз через Дом пионеров, где Сережа всю зиму занимался в кружке юных математиков.
Впрочем, математика сама по себе никогда Сережу не увлекала. По призванию он был астроном и небесными наблюдениями начал заниматься еще в прошлом году. Тогда же им был сооружен телескоп. Конструкция его за это время менялась не раз, но основные элементы оставались неизменными: стекло из очков Екатерины Прокофьевны, Сережиной мамы, лупа, подаренная Вовкой Меньшовым, другом и однокашником, и труба из плотного картона. Этот телескоп давал увеличение значительно меньшее, чем школьный, но зато был своим собственным астрономическим инструментом. Благодаря ему Сережа чувствовал себя независимым от десятиклассников, известных насмешников и эгоистов.
Было немного обидно, что открытие сделано в каникулы. Преподаватели разъехались — кто на курорт, кто на сессию заочников, а десятиклассники готовились к экзаменам в вузы и держались особенно замкнуто. Сверстники Сережи с восторгом приняли его сообщение, но этого для славы было совершенно недостаточно: чтобы оценить открытие, надо понимать, какие трудные пути ведут к нему.
Определить меридиан, на котором ты находишься, или, как говорят астрономы, свою долготу, не так-то просто. Надо знать местное время и сравнить его с московским. Солнечные часы, по которым Сережа установил местное время, были вторым астрономическим инструментом его обсерватории, разместившейся в садике среди розовых кустов, резеды и анютиных глазок, заботливо высаженных Екатериной Прокофьевной.
Отец Сережи погиб в первые дни войны, и Екатерине Прокофьевне пришлось самой воспитывать детей. Старшему уже было двадцать четыре года, он работал на крупной стройке в Сибири, дочь училась в Москве, в Тимирязевской академии, и только Сережа был еще малыш, требовавший постоянного присмотра и материнского глаза.
К астрономическим увлечениям сына Екатерина Прокофьевна относилась не очень одобрительно. Такая самодеятельность хороша летом, а Сережа ведь и зимой торчит возле своей трубы. Шубейка-то у мальчика не ахти какая!..
Со своим Пулковским меридианом Сережа перебаламутил весь дом. Он упрекал мать в равнодушии, горько сетовал на отсутствие настоящей поддержки.
— Понимаешь мама, Пулково — астрономическая столица мира, а наш Чистов на одном с нею меридиане! В Пулкове работают замечательные ученые. Например, профессор Русанов… Он написал книгу «Увлекательное путешествие». Не читала, нет? — Сережа кинулся к своей полочке. — Вот, смотри: «Профессор Русанов, работает в Пулковской обсерватории…»
— Так ведь то в обсерватории, а не у нас в саду, — резонно замечала Екатерина Прокофьевна.
Сережа бормотал что-то о судьбах Галилея и Джордано Бруно и убегал в свою обсерваторию. Ложась спать, он мысленно представлял себе далекое Пулково. Маленький Чистов и астрономическая столица мира были теперь надежно связаны.
Приятель Сережи Вовка Меньшов не разбирался в астрономических тонкостях. В классе он считался видным специалистом по вопросам военной стратегии и тактики и в ответ на сообщение Сережи сказал коротко:
— Пулковская высота вполне надежна для обороны. В девятнадцатом году на Пулковских высотах разбили генерала Юденича, а в сорок первом — фашистов. Опорный пункт. Узел сопротивления.
Всего этого было для Сережи более чем достаточно, чтобы поставить перед матерью вопрос ребром: он должен побывать в Пулкове.
— Ведь это совсем недалеко, — убеждал он Екатерину Прокофьевну. — Всего восемнадцать километров от Ленинграда. Надо ехать по Московскому проспекту. А Московский проспект как раз проходит по Пулковскому меридиану…
— Так ведь до Ленинграда больше тысячи километров!
— Одна тысяча! А знаешь ли ты, что до ближайшего нашего соседа, до Марса, больше пятидесяти миллионов километров?!
В конце концов Екатерина Прокофьевна втайне от Сережи списалась с дальней родственницей, двоюродной теткой мужа, давно живущей в Ленинграде. Ответ пришел быстро. Тетя Женя писала, что с радостью примет своего внучатного племянника и ждет его с нетерпением.
— Сережа, — сказала Екатерина Прокофьевна, — мне с тобой надо серьезно поговорить.
Сережа взглянул на мать, потом на конверт с ленинградским штемпелем и все понял.
— Значит, еду, значит, еду! — закричал он. — Ура!
Через несколько дней Екатерина Прокофьевна провожала сына. В день отъезда Сережа дважды бегал на автобусную станцию и узнавал, не опаздывает ли машина. До железной дороги было как-никак больше часа езды.
Вовка Меньшов тоже поехал проводить друга. В автобусе специалист по вопросам военной стратегии и тактики советовал Сереже побывать и в Артиллерийском музее, и в Военно-Морском, и вообще, как он выразился, «не теряться».
— На Пулковской высоте можно найти подходящий осколок от тяжелого снаряда. Возьмешь и привезешь с собой. Ясно?
На станции мальчики притихли. Пока Екатерина Прокофьевна вела дипломатические переговоры с проводником, друзья обменивались короткими замечаниями: «Экспресс… цельнометаллический… четырехосный… тормоз Матросова…»
По радио объявили, что до отхода поезда осталось пять минут. Сережа нахмурился и тихо сказал:
— Слушай, Вовка… Ты вот что… К маме моей заходи почаще…
— Будь спокоен! — уверенно отвечал друг.
Закончив переговоры с проводником, Екатерина Прокофьевна обняла сына. Слезы были очень близко, но она сдержалась.
— Вот деньги на дорогу, остальные я послала тете Жене по почте. В Пулково поедешь с экскурсией. Ну, ну, выше голову! Путешественники — люди отважные…
Через двое суток Екатерина Прокофьевна получила телеграмму от тети Жени:
«Благополучно встретила Сережу очень рада мальчик похож отца и деда».
Тетя Женя тоже понравилась Сереже. Она сразу же прониклась уважением к его открытию.
— У нас в роду все были людьми любознательными, — рассказывала тетя Женя за вечерним чаем. — Мой отец, то есть двоюродный брат твоего деда со стороны отца, был изобретатель-самоучка, а его мать, то есть родная сестра деда твоего отца…
Сережа путался в сложном родстве, но одно было ясно: все эти двоюродные деды, зятья, свекрови и шурины были людьми толковыми и смелыми и, следовательно, усиливали его позицию.
И все же тетя Женя оказалась натурой не вполне целеустремленной. По ее плану Сережа должен был посетить и Эрмитаж, и Русский музей, и побывать в балете на «Коньке-Горбунке», и в ТЮЗе. Сережа был против такой разбросанности. Он приехал в Ленинград по делу. Ученый всегда должен помнить о главной своей задаче. В данном случае — это посещение Пулковской обсерватории.
Они спорили до позднего вечера, и тетя Женя могла убедиться в железном характере своего внучатного племянника.
На следующий день Сережин железный характер был подвергнут трудному испытанию. С утра Сережа с тетей Женей отправились во Дворец пионеров, и по пути было столько заманчивого, что Сережа почти забыл о главной задаче ученого.
Едва только они вышли на набережную Невы, как Сережа радостно закричал:
— Пушкин!.. Тетя Женя, смотрите же, Пушкин!
— Что ты, что ты, Сережа… — поспешно поправила его тетя Женя. — Это памятник Петру Первому…
— Все равно Пушкин, — не сдавался Сережа. — Медный Всадник! Как же вы не понимаете? Там же ясно сказано: «На бронзовом коне», «Над огражденною скалою». Мы всем классом учили: «Куда ты скачешь, гордый конь?..» А у меня как раз по литературе тройка, — признался Сережа. — Как раз по литературе, — повторил он, дотрагиваясь до чугунной ограды.
Тетя Женя больше с ним не спорила и даже сама начала вспоминать: «Невы державное теченье… Береговой ее гранит…»
Был ослепительно яркий день, какой бывает в Ленинграде поздним летом, когда море и небо, словно смешав краски, одинаково волнуют воображение. Тетя Женя и Сережа долго стояли возле здания Адмиралтейства, громадного и величественного, и вместе с тем легкого, почти невесомого, кажущегося сродни крупной невской волне. Сережа взволнованно сообщил тете Жене, что адмиралтейский шпиль он уже видел не раз: этот шпиль изображен на медали, которую носит Вовкин отец.
А на другой стороне Невы — старинное здание петровских «XII коллегий», Петропавловская крепость, а еще дальше на вечном якоре стоит крейсер «Аврора».
Дворцовая площадь… Мраморная доска прибита к дому… Сережа приподнялся, чтобы лучше разобрать, что там написано, но тут вмешалась тетя Женя. Она вынула из сумочки очки и прочла вслух:
«В. И. Ленин в ноябре семнадцатого года непосредственно руководил отсюда боевыми действиями против контрреволюционных войск».
Голос ее звучал строго и даже немного торжественно. Сереже показалось, что она вся как-то выпрямилась.
— Мой двоюродный брат со стороны матери, — сказала тетя Женя, — то есть дядя твоего отца, был в этот день здесь, на этой вот площади.
— Воевал здесь, да? Седьмого ноября, то есть двадцать пятого октября?
— Не воевал, а штурмовал Зимний дворец, — все с той же торжественностью поправила тетя Женя.
Когда они вышли на Невский, тетя Женя стала поторапливать Сережу: она сговорилась по телефону с руководителями астрономического кружка, и опаздывать неудобно.
И только во Дворце пионеров Сережа вполне овладел собой. С большим достоинством поднялся он по мраморной лестнице (86 ступенек, а у нас 17, не забыть Вовке рассказать!), спокойно прошел через зал, где ребята сражались в настольный теннис. Сережа не удостоил их и взглядом. Он был на пороге своей главной задачи: над темными бархатными портьерами ярко горела надпись «Планетарий».
В этот день Дворец пионеров устраивал экскурсию в Пулковскую обсерваторию. Чистовскому астроному разрешено было к ней примкнуть. Тетя Женя тоже выразила желание ехать вместе с Сережей, но Григорий Макарович запротестовал:
— Я за ребят отвечаю. Не сомневайтесь, пожалуйста…
— Да, да, не сомневайтесь, пожалуйста, — сказал Сережа.
Григорий Макарович был еще совсем молодым человеком. Сережа представлял себе «настоящего астронома» стариком, убеленным сединами, с властным и проницательным взглядом из-под густых бровей. А у Григория Макаровича лицо доброе, взгляд веселый…
Молодость Григория Макаровича, кажется, озадачила и тетю Женю.
— Вы, наверное, еще учитесь? — спросила она.
— Учусь, учусь, — охотно подтвердил Григорий Макарович. — В прошлом году университет окончил, а сейчас в аспирантуре занимаюсь.
Тетя Женя не нашла, что ответить, и обратилась к Сереже:
— Пообедай здесь, во Дворце, а на вечер я сделала тебе бутерброды…
Кто-то из старшеклассников ехидно рассмеялся, и Сережа сказал:
— Ладно, ладно… Спасибо.
Сережа быстро перезнакомился с членами астрономического кружка. Соревноваться с ним в знаниях могла только одна девочка из шестого класса по имени Валя. И это удивило Сережу. Полненькая, розовенькая, в кудряшках, «настоящая девчонка», которой надлежит без запинки читать стихи на уроке и петь в школьном хоре… А ведь тут астрономия — наука точная, все время приходится иметь дело с цифрами…
Сережа решил приберечь свой главный козырь. То-то удивятся ребята, когда узнают, что город Чистов лежит точно на Пулковском меридиане!
Но по пути в Пулково, когда экскурсионный автобус выехал на Московский проспект, Сережа все-таки шепнул своему соседу, флегматично жующему яблоко:
— Если ехать все прямо и прямо, так можно к нам в Чистов попасть…
Сосед прожевал яблоко и, зевнув, спросил:
— Чистов? Понятия о таком городе не имею…
— Ну, тогда знай, что… — начал Сережа, но вовремя сдержался и замолчал.
— Ребята, — сказал Григорий Макарович, — мы подъезжаем к Пулкову… Сережа, не высовывайся из окна!
Но Сережу трудно было удержать на месте. Он совсем забыл о том, что свою научную репутацию должен поддерживать солидным поведением. Впереди на холме мелькнула какая-то странная башенка с широким куполом, еще одна точно такая же. Как быстро мчится автобус… Ничего толком не разглядишь. Да нет уж, лучше быстрее, быстрей…
«Закрою глаза и не буду смотреть, пока не приедем», — решил Сережа. Он закрыл глаза и услышал, как Валя рассказывает своей подруге: «Прошлым летом мы жили в Пулкове на даче…»
«Девчонка остается девчонкой, даже если она астроном, — подумал Сережа и еще крепче зажмурился. — Дача!.. «Опорный пункт! Узел сопротивления!» — вот как называл Пулковскую высоту Вовка Меньшов, мужчина, друг».
Автобус остановился на самой вершине холма. Сережа первым выскочил из машины и быстро огляделся: он помнил Вовкин совет «не теряться» и строгий наказ привезти в Чистов осколок тяжелого снаряда.
Но, по-видимому, чистовский стратег все-таки ошибся. Вокруг мягко зеленели молодые деревья, анютины глазки спокойно посматривали на Сережу, под ногами шуршал свежий гравий… Сколько его ни вороши, никаких осколков заметить невозможно.
Отсюда, с высоты, широко открывался вид на всю местность. Желтые прямоугольники полей отодвинули Ленинград к дальнему горизонту, а ближний опоясывала черная лесная кайма.
Внизу расположился поселок. Сережа видел уютные домики… Вероятно, в одном из них прошлым летом жила Валя.
Было очень тихо; казалось, что где-то поблизости находится источник тишины. Может быть, даже в одной из этих странных башенок под тяжелым металлическим, наглухо закрытым куполом.
— Откроют нам башню, да? — шепотом спросил Сережа.
— Ну конечно откроют, — ответил Григорий Макарович. — Для этого мы сюда и приехали. Только это не башня, а астрономический павильон. Здесь находится зенит-телескоп.
— «Сезам, отопрись, сезам, отопрись», — шептал Сережа, когда сотрудник Пулковской обсерватории открывал замок.
— Похож на мой, только больше, — шепнул Сережа Вале, когда они вошли в павильон. — Григорий Макарович, а коронограф мы тоже увидим? — спросил он.
— Сережа, дорогой, увидишь и коронограф. Не волнуйся, ты все увидишь.
— А большой вертикальный круг? — полчаса спустя спрашивал Сережа.
Григорий Макарович засмеялся:
— Вот это контролер!
С этого момента за Сережей укрепилось прозвище «Контролер».
— Ну, Контролер, что еще нам надо посмотреть?
— Менисковый телескоп, — уверенно отвечал Сережа.
Но каждый раз, когда сотрудник обсерватории открывал дверь нового павильона, Сережу снова охватывало нетерпение.
Особенно понравился ему большой пассажный инструмент, установленный неподвижно и прямо по Пулковскому меридиану. Сережа долго допытывался о подробностях его конструкции и даже попробовал срисовать на память.
— Недурно, недурно получилось, — сказал Григорий Макарович, — но только слово «пассажный» пишется через два «с», учти, пожалуйста.
— Григорий Макарович, — упрашивал Сережа, — разрешите одним глазком взглянуть в окуляр.
— Что же ты увидишь? Ведь еще совсем светло.
— Ну, что увижу, то увижу…
Получив разрешение, Сережа прильнул к окуляру. Конечно, Григорий Макарович был прав. Ничего, кроме белого кружка и сетки линий, симметрично расположенных вокруг одной центральной, Сережа не увидел, но оторвать его от окуляра было не так просто. Эта черная нить — Пулковский меридиан — означала для Сережи очень многое. Она связывала его с родным городом, с чистовским Домом пионеров и маленькой обсерваторией, спрятанной между грядками резеды и розовыми кустами…
Наконец Григорий Макарович объявил, что осмотр окончен и что в конференц-зале состоится встреча экскурсантов с известным астрономом профессором Русановым.
— Тот самый, который «Увлекательное путешествие» написал? — быстро спросил Сережа.
— Да, тот самый…
Сережа задумался: встреча с профессором Русановым… Вот кто по-настоящему оценит Сережино открытие!
— Ты что такой бледный? — спросил Григорий Макарович. — Устал? А ну-ка, доставай свои бутерброды…
Но Сережа решительно отказался. В такое время не до еды.
Профессор Русанов был совсем таким, каким представлял Сережа «настоящего астронома». Пожилой человек с густыми бровями и проницательным взглядом, Говорил он негромко, да и незачем было ему повышать голос — ребята вели себя тихо.
Профессор живо интересовался, какие книги читают ребята, умеют ли пользоваться школьным телескопом, знают ли звездные карты.
«Пора, — думал Сережа. — Нет, подожду еще немного. Кто-то спрашивает, есть ли жизнь на Марсе. Глупый вопрос — разумеется, есть. Валя говорит, что мечтает стать капитаном дальнего плавания. «Правильно, — отвечает Русанов, — мореплавателям астрономия необходима». Вот теперь пора!..»
Сережа встал:
— Я умею определять долготу! Я открыл, что живу на Пулковском меридиане… То есть я хочу сказать, что Пулковский меридиан проходит как раз через наш город.
— Молодец, — сказал профессор. — А ты сам откуда?
— Из города Чистова. Заставская улица, дом номер семь. А Пулковский меридиан проходит через наш Дом пионеров. Я по солнечным часам узнал местное время, сравнил его с сигналами времени по радио и определил свою долготу.
Ребята зааплодировали. Сережа слышал одобрительные возгласы. А Валя негромко сказала:
— Да, это здо́рово! Этого мы еще не проходили.
Триумф был полный…
Русанов сделал чуть заметный жест рукой, и в зале снова стало тихо. Профессор похвалил Сережу: определение долготы — дело очень важное. Не только мореплаватели, но и люди других профессий в этом заинтересованы. Например, летчики, геодезисты… Ведь ни одно строительство нельзя начать без предварительных геодезических работ. Верно понял Сережа и самый принцип определения долготы. Одного только не учел наш молодой ученый: местное время должно быть определено очень точно. Солнечные часы для этого не годятся. Здесь неизбежна ошибка — ну хотя бы на одну минуту. А ведь это значит ошибиться больше чем на двадцать восемь километров. И следовательно, Пулковский меридиан не проходит через город Чистов…
Русанов встал, подошел к Сереже:
— Двадцать восемь километров… Где же тогда пройдет Пулковский меридиан?
— Если на восток, то через колхоз «Красный партизан», — едва слышно ответил Сережа.
Он был подавлен своей неудачей. Так осрамиться перед ребятами, перед Григорием Макаровичем! Его открытие, все, чем он так гордился, — все насмарку… Профессор хвалит его только для того, чтобы смягчить удар…
Сережа уже видел свое бесславное возвращение домой. Да и сам Чистов, удаленный от главной астрономической магистрали, как-то потускнел и поблек.
Всем было видно, что Сережа глубоко взволнован, но, пожалуй, только Григорий Макарович заметил, что взволнован и сам Русанов. Верный признак: он не сидит на своем месте, а расхаживает по залу.
Русанов рассказывал о том, как ученые научились определять точное время по звездам, а Григорий Макарович спрашивал себя: неужели же Сережина неудача могла так взволновать знаменитого астронома?
— В каждой большой обсерватории существует специальная служба времени, — продолжал Русанов. — Самые точные пулковские хронометры мы проверяем с помощью астрономических инструментов и ежедневно даем для страны поправку времени. Теперь мы учитываем тысячные доли секунды…
Русанов снова подошел к Сереже и взглянул на его огорченное лицо:
— Веселей, веселей, Сережа! Я ведь тоже свое знакомство с астрономией начал с ошибки!
— А вы расскажите нам, как это было! — смело попросила Валя.
— Что ж, я охотно… Но не поздно ли?
— Совсем, совсем не поздно, — за всех ответил Григорий Макарович.
Профессор сел рядом с Сережей, обнял его и начал свой рассказ:
— Впервые я познакомился с астрономией в октябре тысяча девятьсот семнадцатого года. Точнее сказать, двадцать шестого октября, через несколько часов после того, как Владимир Ильич Ленин с трибуны Второго съезда Советов провозгласил советскую власть. В то время я работал слесарем на Путиловском заводе и никак не думал, что стану астрономом или вообще ученым человеком.
В октябре семнадцатого на нашем заводе был создан отряд Красной гвардии. Командиром этого отряда был мой товарищ, молодой рабочий по фамилии Волчок. Он приехал в Питер из провинции еще в четырнадцатом году, скрываясь от полиции. Настоящая его фамилия была другая, но мы все называли его «товарищ Волчок».
Двадцать пятого октября в штабе революции, в Смольном, наш отряд получил важное задание: занять главный почтамт и главный телеграф. Не буду рассказывать вам всех подробностей, скажу только, что красногвардейцы выполнили ленинский приказ.
Наступило утро. Первое утро Советского государства. На главном почтамте многие чиновники не хотели подчиняться власти трудящихся. Некоторые из них совсем не пришли на работу, а другие сидели сложа руки и посмеивались: дескать, попробуйте, справьтесь без нас!
Одного из таких чиновников я хорошо запомнил. Его лицо выражало одновременно и насмешку и страх; казалось, что он нарочно гримасничает.
Волчок и я работали бок о́ бок с этим чиновником. Нам приходилось заниматься самыми разными, порой совершенно незнакомыми делами. Около полудня позвонил телефон. Я подошел, взял трубку: «Слушаю».
«Добрый день, — вежливо сказал голос по ту сторону провода. — Примите, пожалуйста, поправку к вашему времени».
Признаюсь, что я ровно ничего не понял в этой фразе. Она показалась мне нелепой, а настроение мое, сами понимаете, было в то утро приподнятое, радостно-возбужденное.
И вместо того чтобы разобраться, я весело крикнул в телефонную трубку:
«Ошибка, дорогой товарищ! Время у нас самое что ни на есть правильное!»
И в ту же минуту я увидел пренебрежительную, издевательскую гримасу на лице чиновника. Волчок быстро подошел к телефону и взял у меня трубку:
«Кто говорит? Пулковская обсерватория? Минуту… я сейчас запишу. Принято. Продолжайте, товарищ, спокойно работать. Советская власть будет оказывать всемерную поддержку науке».
Голос нашего командира звучал твердо и уверенно. И чиновник больше уже не смеялся. Вид у него был весьма растерянный.
«Служба времени Пулковской обсерватории сообщила поправку своих часов, — объяснил мне Волчок и обратился к чиновнику: — Нет ничего удивительного в том, что красногвардеец Русанов не разбирается в астрономии. В главном-то он все-таки не ошибся: время наше самое что ни на есть правильное!»
А через несколько дней мне пришлось поближе познакомиться с Пулковской обсерваторией. Царский генерал Краснов поднял мятеж против Советской власти. Он хотел прорваться в Питер, и его разъезды уже подошли к Пулкову. Вместе с другими отрядами Красной гвардии и мы вышли навстречу врагу. И если бы не Красная гвардия, артиллерия мятежников сровняла бы с землей гордость русской и мировой науки — Главную астрономическую обсерваторию.
Наш отряд после разгрома врага еще несколько дней стоял на охране Пулковских высот. Жизнь обсерватории быстро налаживалась. Научные наблюдения продолжались как обычно, и один из сотрудников обсерватории предложил нам, красногвардейцам, осмотреть, как он выразился, «храм науки».
Впервые в жизни я был на экскурсии, впервые в жизни я взглянул на небо вооруженным глазом. Много лет прошло с тех пор, а я как сейчас помню себя у окуляра, помню яркий, трепещущий в меридианной сетке диск звезды.
Ночью, греясь у походного костра, я все поглядывал на небо, хмурое, осеннее, отягощенное тучами. Но сквозь тучи я видел, как пробирается по небу яркая звезда и подымается все выше и выше… Может быть, это была Вега?.. Я ведь тогда не знал названия звезд. Мысленно я назвал ее своей счастливой звездой. Подошел Волчок и тоже взглянул на небо…
А говорили мы в ту ночь о наших земных делах. Мечтали, делились планами. И я обещал своему командиру и другу, что буду учиться и овладею высотами человеческих знаний. Эта ночь многое решила в моей жизни…
— С тех пор вы и стали астрономом? — не выдержав, спросила Валя.
— Ну, до этого еще было очень далеко, — серьезно ответил Русанов. — Три года я воевал с врагами — с Юденичем, Колчаком, Деникиным, и только в двадцать втором году вернулся в Ленинград и поступил на рабфак, а потом в университет. В Пулково я пришел в начале двадцать седьмого года.
— А Волчок? Что стало с Волчком?! — закричали ребята.
— Он воевал на других фронтах, — ответил Русанов, — и больше я ничего о его жизни не знаю. Настоящий это был человек, пришедший к нам в Питер из маленького уездного города Чистова…
Русанов не закончил фразы. Сережа взволнованно вскочил:
— Из Чистова? — переспросил он. — Из нашего Чистова?
Русанов улыбнулся.
— А я и забыл, что ты тоже из Чистова… Да, в Чистове Волчок родился и вырос, там вступил в подпольную большевистскую организацию. Сколько я помню, — продолжал Русанов, пристально глядя на Сережу, — в нашем красногвардейском отряде были люди со всех концов страны: и москвичи, и питерцы, и нижегородцы, и сибиряки. Что же тут удивительного?
Сережа не отвечал. Ребята шумно благодарили Русанова, просили, чтобы в следующий раз он сам показал, как работает Служба времени.
Сережа не принимал участия в общем разговоре. Он стоял молча, наморщив лоб, нахмурив брови, и заново переживал рассказ Русанова. Ему казалось, что он взглянул в телескоп удивительной силы: прошлое придвинулось к нему совсем близко. В окуляре этого чудесного телескопа он видел молодого паренька в косоворотке, в смятом картузе, темной ночью пробиравшегося по кривым немощеным улицам уездного городка… И того же паренька в кепке, в кожанке, с винтовкой через плечо, идущего впереди отряда Красной гвардии. Дворцовая площадь… Смольный… Пулковские высоты. В окуляре этого телескопа нет центральной нити Пулковского меридиана, но куда более прочная связь соединяет Пулковскую обсерваторию с городом Чистовом.
Думал Сережа и о том, что от него самого зависит сделать эту связь еще более прочной. Не за горами время, когда он окончит школу, а потом вуз… Сергей Аксенов будет работать здесь, в Пулковской обсерватории… В павильон большого пассажного инструмента придет экскурсия десятиклассников, и Сергей Владимирович Аксенов, так и быть, ответит на их робкие вопросы…
— Ну как, Сережа? — спросил Русанов. — Приедешь еще раз к нам в Пулково?
— Спасибо, товарищ профессор. Обязательно приеду. Если только… — Он хотел сказать: «Если тетя Женя позволит», но ничего не сказал, боясь, что это может снова подорвать его репутацию.
Но Сережа напрасно заботился о своей репутации. На обратном пути в автобусе он был в центре внимания. Все расспрашивали его о городе Чистове, и Сережа отвечал, что это хороший и довольно большой город. Улицы в нем не такие широкие, как в Ленинграде, но дома есть тоже очень красивые, например Дом пионеров. А такого элеватора, как в Чистове, нет нигде больше в стране.
И сам Григорий Макарович подсел к Сереже и спросил его, нельзя ли будет в Чистове разузнать, кто из старых коммунистов был известен как «товарищ Волчок». Сережа ответил, что берет это на себя. Может быть, еще в Ленинграде удастся кое-что выяснить. У него есть тетя, то есть не его тетя, а двоюродная тетя его отца, она многое что помнит…
— Смотрите, смотрите! — закричала Валя, высовываясь из окна. — Вега видна! Счастливая звезда…
— Я бы выбрал для себя Полярную, — сказал Сережа.
— А я бы Капеллу…
— Чур, моя звезда Арктур!
И только сосед Сережи, флегматично надкусив яблоко, сказал:
— Звезды разделяются по степени яркости. Нет никаких счастливых или несчастливых звезд. Верно я говорю, Григорий Макарович?
Но Григорий Макарович на этот раз промолчал.
#img_9.jpeg