Глава 10,

в которой мы прибываем в Феневар и нападаем на горячий след

Я всегда таскал идеи, где только мог. Я не так изобрета­телен, как Лу: чем богат — тем и рад.

Мысль писать «Воин жив» я позаимствовал у старшего брата, Стива, — было у него что-то похожее в одной из тех считанных вьетнамских историй, которые он мне вообще рассказывал. (Это когда он не пил. Пара пива — и он начинал травить байки и пил дальше без продыху, пока не сваливался под стол.)

Это было не что-то из его дел: почти весь свой срок во Вьетнаме он провоевал стрелком на вроде как невооруженном вертолете; это называлось «сачок» — но такая была при­вычка у наземных солдат: оставляли туза пик, карту смерти, на мертвых врагах. Он это объяснял так, что, наверное, началось с того, что у кого-то оказалась неполная колода карт и кто-то решил, что это будет остроумно. Кончилось тем, что многие подразделения напечатали собственные карты, со сво­им названием.

— Погоди, я как-то не понял, — сказал я тогда. — Они думали, что «чарли»...

— Ты там не был, — спокойно перебил он. — Называй их вьетконговцами, или северовьетнамской армией, или про­сто противником.

— ...они думали, что противник, обнаружив тела своих людей, испугается, увидев у них на головах игральную карту?

Он пожал плечами:

— Я же не говорю, что в этом был смысл. Я только ска­зал, что они так делали. Но смысл был. От этого война ста­новилась более личной. Был способ сделать ее еще более личной, — добавил он. — Но мы это редко делали.

— Я думал, что ты все время просто летал, — сказал я.

Если он будет меня упрекать...

— Просто летал почти все время, — ответил он.

И больше ничего не сказал.

По мне — так чем дальше от Эвенора Эллегон нас бы высадил, тем лучше. Самым правильным было бы, по-моему вообще отправиться в другую сторону.

План, однако, был не таков. План был — высадиться на побережье поодаль от Эвенора. Феневар для этого впол­не подходил. Удобнее всего было бы высадиться за какими-нибудь прибрежными скалами, да вот беда: скал близ Феневара нет, а есть лишь плоский, низкий берег, заболоченный почище озерного. Ни тебе леса, ни какого другого укрытия; как на всех пригодных землях вокруг Киррика, пашня доходит чуть не до самой воды, а порой и дальше — на болотистых мелководьях выращивают окультуренный дикий рис.

Дракону пришлось высадить нас дальше, в холмах пред­горий — в добром полудне ходьбы до города.

Давно, еще в дни охоты на рабовладельцев, мы поняли, что безопасность Эллегона напрямую зависит от двух вещей: насколько удален и пуст район приземления — раз, и сколь­ко времени пробудет дракон на земле — два. Мы хотели оба риска свести к минимуму.

Как вид? — поинтересовался я, когда Эллегон, накре­нившись, заходил на крутой вираж.

Ветер сек мне лицо, выбивая из глаз слезы. В сером пред­утреннем свете холм внизу был едва различим, но у Эллегона глаза получше моих: дракон ясно видел дорогу, что, пробива­ясь сквозь лесные чащобы, огибала его.

«Вокруг никого — насколько мне видно. Спускаюсь».

Ветер тугой волной забился вокруг. Земля рванулась на­встречу. Эллегон, взбивая крыльями воздух, опустился на тракт.

И тут же, мгновенно отстегнув ремни безопасности, Джейсон и Ахира соскользнули по его боку наземь. Мы с Тэннети принялись развязывать веревки и сбрасывать тюки и рюкза­ки. Я спустил Андреа в подставленные руки Ахиры, потом и сам съехал вниз в скользящей петле.

Эллегон сделал несколько шагов по тракту, взмыл вверх, уходя в небо крутой спиралью, — и вот уже шум его крыльев пропал в вышине.

«Через пару декад я начну проверять места встреч», — передал он на прощание.

Ахира достал из поясной сумки заговоренную на свече­ние сталь; она засияла. Свой рюкзак гном уже водрузил на спину.

— Пошли, ребята. До Феневара нам топать весь день.

Тэннети, надевавшая рюкзак, кивнула:

— И было бы к чему рваться, а то там только прокисшее пиво.

Хотя модифицированный прямой подход — отвлечь, схва­тить и удрать — вполне пригоден для добычи конкретного предмета, для поиска информации он не годится никуда.

Существует куча способов добывать разведданные — а разведданные лишними никогда не бывают.

Один из лучших — он же один из простейших. Если го­родок стоит на торговом тракте — а мы, по понятным причи­нам, всегда старались работать вокруг трактов, — в нем наверняка будет гостиница. А если городок побольше — так и не одна. Путешественники — каково бы ни было их заня­тие — почти всегда не прочь поболтать. Рассказы их, само собой, правдивы далеко не всегда. Но кто я такой, чтобы воз­ражать против привирания?

На двух первых постоялых дворах нам достались лишь байки. Сплошной пустой звук.

Беседа в «Голубом ручье» — третьей гостинице — похо­дила на жидкое пиво: так же растекалась по столам и уходила в песок.

Пиво в этих краях подают в кувшинах — правда, кувши­ны эти вдвое меньше тех, что для воды. Кое-кто прямо из кувшина и пьет; другие пользуются кружками. Я долил круж­ку Тэннети доверху, потом омочил губы в своей.

Тэннети сделала большой глоток.

— Ну?

— Что — ну?

— Нашел что-нибудь выдающееся?

Я не хотел сегодня брать с собой Тэннети. Воительниц в Эрене мало, а о ней многие слышали: слава об одноглазой боевой кошке Карла Куллинана разошлась далеко. Кроме того, она не умеет держать себя в руках. А норов у нее таков, что пугает даже меня.

С другой стороны, она вставила стеклянный глаз, чуть при­крыв его прядью, а меня никто никогда не путал с Карлом — ни в легендах, ни в жизни.

Она больше всего подходила для этого дела: умела дер­жать рот на замке — в отличие от Джейсона; смотрелась абсо­лютно своей в питейном зале гостиницы — в отличие от Андреа; не привлекала ненужного внимания — в отличие от Ахиры.

Хотя, возможно, мне все же стоило бы взять с собой Ахиру: здесь он бы не выделялся. В дальнем темном углу, угощаясь почти черным хлебом и похлебкой неизвестного происхождения, уже сидели гном и его приятель-человек. По покрою его кожаной куртки я решил, что гном этот из Бенерелла: бенерелльцы обожают одежду в обтяжку. Человек мог быть откуда угодно, хотя больше всего таких пшеничных блон­динов в Осгарде.

Все меняется, даже когда не ждешь перемен. А может быть, в особенности когда не ждешь перемен.

Я не сразу ответил Тэннети. Повернулся к ней и загово­рил чуть-чуть громче.

— Сам не знаю. Эта... — я выдержал паузу, — ...штука, что мы утром видели, чудней твари на глаза Тибелю в жизни не попадалось, чем хочешь клянусь!

Широколицый парень, сидевший на той же скамье, что и я, навострил уши.

Я поднял опустевший кувшин и перевернул его. Сейчас буду заказывать еще, если ни до кого намек не дойдет.

— Н-да, — заметила Тэннети.

Не скажу, что мне очень помогло.

Я глянул на нее; боюсь, что зло.

— Да уж, — продолжала она, стараясь поправить дело, — и впрямь странная тварь.

Мне оставалось лишь возвести глаза к потолку и просить о помощи богов или небеса.

— Очень странная.

— Прошу прощения, путник... — Парень, чье внимание я привлек, приподнялся, вежливо указывая на свой — пол­ный — кувшин. — Вы говорите, вы видели что-то странное?

«Уже несколько раз говорю, — подумал я. — И чертов­ски неуклюже».

— Вроде бы видел, — сказал я, жестом приглашая его к нам. Если рыбка голодна — она и пластикового червячка схватит.

Он плеснул понемногу эля в каждую из трех кружек и вежливо отпил из своей.

— Много странных тварей появляется в последнее вре-мя — заметил он. — И с каждым годом все больше. Путе­шественники рассказывают, но знаете, с каждым пересказом твари все растут и растут.

Я кивнул:

— Бывает. Но эта не растет. Это был волк, который не был волком.

Вокруг нас начал собираться народ: питейный зал тавер­ны не для тех, кто ищет уединения.

Парочка приятелей — те самые гном и человек — про­шли мимо, как раз когда я начал весьма основательно отре­дактированный рассказ о том, как мы столкнулись с Бойоардо и волчьей стаей. У меня они съели не корову, а оленя, мы с ними не дрались, а просто подсматривали, да и происходило дело не в Биме, а неподалеку от Альфани. Я всегда придерживаюсь деталей, просто не всегда точных.

Самый простой способ что-либо выяснить — это посло­няться вокруг и поспрашивать, но в этом случае неминуемо нарвешься на вопрос, кто ты сам и что тебе надо. А учитывая, что за мою голову назначена награда — Пандатавэйская работорговая гильдия любит меня не больше, чем я ее, — я пред­почитаю не задавать прямых вопросов.

Так что от самого простого способа пришлось отказаться. Оставалось только завести где-нибудь в людном месте разго­вор о чем-то, что касалось бы интересующей тебя темы — и вызвало бы общий интерес. И слушать, как окружающие де­лятся с тобой тем, что им известно.

Невысокий сухощавый торговец драгоценностями — на­звался он Энриком — заказал выпивку на всех. (Он навер­няка был крепче, чем выглядел, если учесть его занятие и отсутствие с ним телохранителя.)

— Оно могло прийти из Краев Других — есть, говорят, такие, — сказал он. — Или оттуда. — Он весьма красно­речиво потыкал большим пальцем себе за спину.

— Края Других? — Я постарался выглядеть как можно более озадаченным. — Это кто ж такие — Другие?

— Другие — значит Другие. Издавна известно: не хо­чешь накликать — не называй. Мой дед — он давно умер — называл их просто они. И дожил аж до шестидесяти.

Другой человек сплюнул.

— Суеверия это. Ничего больше.

— Может, так, а может, и нет. Может, те узнают, когда произносят их имена... Что до всяких там странных тварей, до того, что уничтожило деревеньку близ Эревэйла, — я бы не стал в это лезть. — Он повернулся ко мне. — А ты, Ти­бель?

Я помотал головой.

— Никогда ни во что не лезу.

Без причины, конечно. Уничтоженная деревня? Что-то новенькое.

— Мудро, — одобрил купец. — А тут еще Воин этот    и возникает ведь, только чтобы убить... Была у меня служан­ка, десять лет у меня работала, Венда ее звали. Здоровая, как лошадь, и преданная, что собака. Но как Воин этот объ­явился — а говорят, это сам Карл Куллинан и есть, — я ее продал. Задешево. И, верите, не жалею.

Тэннети нахмурилась:

— Погоди-ка! Насколько я слышала, Карл Куллинан и его люди не трогали никого, кроме работорговцев. Особенно — рабо­торговцев из Гильдии.

Энрик покачал головой.

— Так оно и было. Долгие годы. Я встречал и воинов Приюта, и их торговцев — даже стоял как-то раз вместе с одним их отрядом, в Куаролине это было, у границ Катарда... Суровый народ, но мне с ними было спокойно, и их с радостью принимали в большинстве городов — все знали, что они не охотятся ни за кем, кроме работорговцев, а рабо­торговцев сейчас нигде особо не любят.

Но сейчас, говорят, все изменилось. Вон в Венесте убили хозяина конюшни — и всего-то за то, что у него был раб.

— И не только в Венесте! — Плотный мужик так грох­нул кулаком по столу, что кувшины и кружки подскочили. — В нашем родном Феневаре — за его околицей, можно сказать — Арнет с братом были убиты в постелях, и сорока дней с тех пор не прошло. Да — и записку оставили. На этом... аглицком. Опасный язык — говорят, чтобы писать на нем заклинания, не нужно быть магом.

— Полная чушь!

Еще один плевок. Феневарцев можно узнавать по плев­кам: они ими пользуются, как знаками препинания.

— И чтобы писать по-ихнему, и чтобы делать ихний по­рох, надо быть ихним магом.

Следующий час я слушал в оба уха. И ставил всем вы­пивку чуть чаще, чем с меня следовало. Лучший способ не вызывать подозрений. Вовсе не обязательно быть как все — нужно просто казаться таким.

Кажется, я все-таки перепил. Но мне в память врезались слова Рэйла — пекаря, из тех, с кем мне не хотелось бы сво­дить близкое знакомство.

— ...и Алезин так говорил. Помните, новый коваль бро­дячий, что проходил здесь дней десять назад?

Оп-ля! Алезином звался отец Микина. Возможно, ко­нечно, что здесь побывал настоящий странствующий кузнец с таким именем, но лично я в подобные совпадения не верю.

В этом был смысл. Многие кузнецы — и почти все вла­дельцы конюшен — подрабатывают ковкой лошадей, но, как и в каждом ремесле, мастерства достигает лишь тот, кто за­нимается этим постоянно. С другой стороны, вне больших городов оседлому ковалю просто не хватит работы, а профес­сия странствующего коваля — вполне уважаемое занятие для кузнеца или лошадника, если у него найдутся деньги на инст­румент и желание побродить.

Тем более что особых инструментов это не требует. Ма­ленькая наковальня и, может быть, переносной горн, если не жалко выбросить на него денежки, потому что костра в яме вполне хватит для такой работы. Молотки, клещи, несколько тримминговальных ножей и щипцов плюс небольшой запас подков — и вы в деле. Все это можно нагрузить на вьючную лошадь, хотя лучше, конечно, завести фургон.

Приютские летучие отряды обычно возили за собой по крайней мере одну дорожную кузню. Разведка — вещь не­обходимая, а одно из лучших прикрытий разведчика — ли­чина странствующего кузнеца.

Микин оставил свою группу и взял с собой инструменты коваля.

Кажется, мы напали на горячий след. Возможно, мы су­меем разобраться с Микином быстро, прежде чем сунемся в Фэйри. Если подумать, не такая уж плохая мысль. В конце концов мы ведь с самого начала собирались убивать двух зай­цев: порыскать вокруг Эвенора, выяснить, что тут творится с Фэйри, и найти Микина. Если выйдет.

Что важнее? Ну ладно, Эвенор. Отлично.

Что срочнее? А вот это другой вопрос.

А может, лучше всего спросить: с чем нам проще упра­виться?

И вообще зачем задавать вопросы, когда кругом столько пива?

Энрик налил мне еще.

— Правильный ты мужик, Тибель, — сказал он. — Хо­рошо с тобой сидеть.

— Эт-то потому, ч-что я с-слуш-шать умею. Не знаю уж как, но назад в номер я все же попал. Как-то Тэннети меня смогла дотащить.

Снилось ли мне что в эту ночь, я не помню, но помню, что вставал — поздороваться с ночной вазой в углу. Если б мне это приснилось, я бы проснулся куда раньше. От запаха.

Утром на меня навалилось всем похмельям похмелье.

Ради дела готов на любые жертвы.

 

Глава 11,

в которой я маюсь похмельем

Пытаться что-то решать, когда у тебя похмелье, — та еще радость. Пытаться что-то с похмелья делать — радость еще большая.

Глаза у меня были закрыты, так что видеть ее я не мог — но у самого моего локтя стояла маленькая, с палец, бронзовая ребристая бутылочка целительного бальзама. Поставила ее туда Тэннети, когда они с Ахирой выволокли меня из спаль­ни и устроили на канапе в общей комнате. На глазах у меня лежала влажная тряпица, превращая сжирающий их сухой огонь в обычную боль.

Садистка чертова. И ведь отлично знает, что я не возьму бальзам. Не в такой ситуации им пользоваться. Целитель­ные напитки — они для особых случаев. Самых крайних.

— Как ты, Уолтер? — спросил гном.

— Лучше всех.

Болело все. Маленькие человечки ковырялись большими ножами у меня в висках, а по жилам прохаживались взад-вперед демоны в подбитых огненными шипами бутсах. А уж что творится в моем желудке — я вообще предпочитал не думать.

По крайней мере канапе мягкое и могло бы быть даже уютным, если бы самая его мягкость не причиняла боль. Удоб­ство меня не удивляло — мы заняли все лучшие апартаменты в гостинице. Когда платишь настоящим пандатавэйским зо­лотом, то и получаешь настоящую роскошь. В местном по­нимании, конечно.

По крайней мере на малость комфорта рассчитывать можно.

Ахира грыз круглобокое красное яблоко, и хруст его бо­лью отдавался у меня в голове.

У меня во рту стоял привкус рвоты. Всякий раз, когда я поворачивал голову взглянуть на что-нибудь, шейные позвон­ки хрустели, а глаза резало, будто песком.

Лекарство близко, но я не могу им воспользоваться. И не стану.

Я с усилием приподнялся на локте и потянулся за кружкой горячего, как огонь, холтского травяного чая — его сварила для меня Энди. По идее он должен помогать при головной боли. Чтобы взять кружку, пришлось сбросить с глаз влажную тряп­ку. Я мог бы поклясться, что один из них видит что-то не то.

Я взглянул на бутылочку с бальзамом. Просто недопус­тимо пользоваться им, чтобы избавиться от похмелья. И не потому, что целительные бальзамы дороги. Они редки, вот в чем штука. Их очень трудно достать. Именно поэтому мы держали их про запас, на самый крайний случай.

Да, однажды я выпил полбутылки, когда делал ноги из одного города, не помню уже точно из какого. Но я тогда растянул ногу, и хоть повреждение это и пустячное, в тот раз оно могло стоить мне жизни — а согласно моему определе­нию, рана не может считаться пустячной, если из-за нее можно погибнуть.

Но в любом случае как бы меня ни припирало к стенке, я никогда не пользовался бальзамами попусту. Распущенность хороша лишь в одном случае — и не в этом.

В окно врывался западный ветер; на сквознячке мне ста­новилось чуть легче. Джейсона отправили за едой — и он вернулся с корзиной, набитой фруктами, шампурами с жаре­ной свининой, булочками и луком, то есть всем, что нашлось на рынке в конце улицы. А еще — из обеденной залы — он приволок кучу пивных кувшинчиков.

От запаха мяса меня замутило. Жареная свинина и по­хмелье — вещи несовместные.

Попытка снять боль чаем провалилась. Быть может, эль пойдет лучше. Я принял предложенную Джейсоном боль­шую кружку и отхлебнул выдохшегося пойла в надежде, что хоть оно разгонит клубящийся перед моими горящими гла­зами туман.

Не разогнало. С лекарствами от похмелья мне никогда не везло.

Целительные бальзамы дороги, и доставать их трудно. Похмелье мучительно. Бросьте на весы то и другое — доро­говизна уравновесит страдание. Или страдание — дорого­визну.

Подойдем по-другому. Решим пропорцию: я могу прова­ляться здесь целый день. Через день я буду в порядке, а если мы собираемся уходить из Феневара, нам так и так этот день понадобится: купить припасы, раздобыть лошадей, решить, куда едем.

Беда в том, что мы не знаем, в какую сторону двинулся Микин. С другой стороны, хотя в Эвеноре определенно что-то происходило и тамошним тварям явно не сиделось на мес­те, сам город, пока, во всяком случае, с места не двигался, и это отчасти решало наши проблемы.

Как ехать — решить было просто. Разумеется, по земле. Порта в Феневаре нет: берег тут болотистый, а море мелкое.

— Хоть плыть не придется, — заметил Ахира, подавляя дрожь.

Энди потрепала его по колену:

— И ты уже рад?

Гномы не любят воды глубже, чем нужно для мытья; тра­диционная гномья баня — это комната, сходящаяся к стоку в середине и уставленная раковинами, которые им, гномам, по грудь. Из всех гномов, которых я знаю и знал, Ахира — един­ственный, кто купался в ванне.

Если вдуматься, поймешь почему. Люди легче воды. Для нас плавание — просто использование сил природы, нам толь­ко иногда надо поднимать голову и ритмически очищать от воды нос и рот, чтобы вдохнуть. Иное дело гномы. Они плотнее людей. Кости не просто шире, с более крупными и крепкими суставами, способными выдержать куда боль­шие нагрузки, — у них более плотная кальциевая структу­ра. Мышечные волокна у них мельче, но их куда больше, и отношение жир/мышцы меньше, чем у людей, — вот почему они так любят эль: крахмал и алкоголь — источник быстрых калорий.

Бросьте гнома в воду — и он камнем пойдет ко дну.

— Видали когда-нибудь плавающего гнома? — спросил я через силу.

— А как же, — подхватила Андреа. — Два шарика мо­роженого заливаешь кока-колой и бросаешь игрушечного гно­ма поплавать.

Шутка, понятная лишь уроженцам Той стороны.

— Хочется нам или нет, но мы должны его отыскать, — вернулся к теме Джейсон.

Тэннети усмехнулась.

— Желать — не значит получить. Он опередил нас на десять дней. Он может быть где угодно.

Энди покачала головой:

— Не где угодно, если он по-прежнему выдает себя за странствующего кузнеца.

— Нам необходимо его найти.

Джейсон прав. Одно дело — убивать работорговцев. По ним никто не заплачет. Их боятся, конечно; с ними имеют дело — а как еще обходиться с покоренным соседом?

Но сочувствовать им? Становиться на их сторону? Считать воинов Приюта угрозой для всех?

Никогда.

Бойся сотворять легенды, ибо люди поверят в них. Мы с Ахирой, а позже Джейсон немало потрудились, давая жизнь рассказам о Воине, а Карл стал олицетворением воина Приюта. Убивая местных и оставляя записки, Микин разбивал легенду. Даже не знаю, что во мне было сильнее — недоумение или злость. Микин вырос в Приюте и должен был бы понимать.

Я глотнул еще горячего чаю и снова лег. Просто протянуть руку, взять бронзовую бутылочку, сорвать восковую печать, запрокинуть голову...

Нет.

Ахира размышлял.

— Сможешь ты найти его с помощью заклятия? — спросил он Андреа.

Она пожала плечами.

— Вероятно. — Еще одно движение плеч. — Нет, точно смогу. Я хорошо натренировалась в поисковых заклятиях.

Я собирался спросить как, но передумал. Когда-то, считая, что Карл жив, она положила великое множество трудов и сил, чтобы найти его. Если чем-то занимаешься долго и всерьез — становишься в своем деле большим докой.

— Мне нужно что-нибудь от него, — сказала она. — Желательно волосы или ногти, или что-то, с чем он имел дело. Достаточно близко.

— Говорят, записка была написана кровью.

— Его? — скептически осведомился Ахира.

— Вряд ли, но это зацепка. — Андреа поднялась. — В городе живет маг. Насколько я понимаю, он — тайный соглядатай правителя Ульвена. Думаю, пришла пора проявить профессиональную вежливость.

Она, конечно, не в маговских одеждах, но статус свой, если понадобится, сумеет доказать очень быстро.

— Постой. — Ахира поднял ладонь. — Ты этим долго не занималась.

— Магией?

Он хмуро усмехнулся,

— Нет. Всем остальным. — Он пожевал губами, потом стянул еще кусок мяса со своего шампура. — Если собираешься связаться с местными — надо быть готовыми убраться отсюда. И быстро. А это значит — верхом.

Тэннети кивнула.

— Я займусь. Ты слишком легко расстаешься с золотом. Вызывает подозрения.

— Давай.

— Хм-м... — Она склонила голову к плечу. — По одной на брата и две заводные?

— Три, если выйдет. Еще надо постараться выяснить все, что удастся, о том, что творится в округе. Тут есть гномья кузня; я схожу и узнаю — может, ковалю захочется поговорить о Старом Крае. Получить весточку оттуда... Джейсон, это — на нас с тобой.

Джейсон насупился.

— Почему я?

Потому что ты говоришь по-гномьи, да еще и с гевереллским акцентом. Владеющие Языком Громадины, говорят они с акцентом или без, достаточно редки. Ты очаруешь его. А если он еще и из Геверелла, тем лучше. — Гном повернулся к Андреа. — Значит, магом заниматься тебе и Уолтеру. Тебе нужен кто-то прикрывать спину. — Он кивком указал на меня. — Лучше тебе пойти прямо сейчас.

— Сейчас? — спросил я.

— Сейчас, — подтвердил он.

— Ну что ж. — Каждое слово мне давалось с трудом. — Телохранителю надлежит двигаться.

— Именно. Так что пей снадобье.

Трясущимися пальцами я ощупал печать, сломал и сорвал крышку. Борясь с болью, поднес сосудик к потрескавшимся губам.

Меня чуть не вывернуло, но я подавил позыв. Приторно-сладкая жидкость смыла изо рта привкус рвоты, оставив мягкое тепло, как доброе бренди. Голова прошла почти сразу, за ней, поломавшись для виду, унеслись и другие боли.

Я в самом деле не люблю магию. Но похмелье я не люблю куда больше.

— Кажется, полегчало.

Я отбросил влажную тряпку и вскочил с диванчика.

Ничего не болело — даже не ныло. Прохладный воздух бодрил, в нем стоял потрясающий запах приперченного мяса, жаренного на шампурах, свежего хлеба и лука... Я снова стал двадцатилетним — сильным, нахальным, готовым разобраться со всем миром — и начать прямо сейчас, вот с этого шампура с жареной свининой и луком и с хлебцев, оставленных Джейсоном на подносе.

Когда я вгрызся в холодное мясо, Ахира перехватил мою улыбку — и улыбнулся в ответ.

Раздавая задания, он, как всегда, заботился обо мне. Он вполне мог назначить телохранителем Андреа себя, пусть бы ей даже и пришлось подождать, пока он вернется из кузни.

Тэннети осклабилась.

— Эй вы, парочка, чем это вы так довольны?

Ахира пожал плечами:

— Это мы о своем.

 

Глава 12,

в которой я слишком умничаю — себе же во вред

Надпись гласила:

« Р е в н о р.   Ч а р о д е й, в о л ш е б н и к, м а г, п р е д с к а з а т е л ь».

Обычный эрендрийский шрифт — вот только, по всей вывеске разбросаны руны и символы.

Андреа остановилась в пяти шагах перед дверью и полезла в поясной кошель.

Я потянулся было перехватить ее руку, но передумал.

— Погоди минутку, — сказал я.

Она раздраженно обернулась.

— В чем дело?

— Понимаешь, — начал я, — в магии я не знаток...

— Это точно.

— ...но я знаю, что ты рискуешь. Ты ее, можно сказать, «переела» — и не так уж давно. Дория вообще считает, что ты «подсела» на магию. Как на наркотик.

Энди отмахнулась:

— Ты так не считаешь. Иначе не взял бы меня с собой.

Я уже думал об этом, как и о том, что мне очень удобно было не согласиться с Дорией, решить, что она ошибается, и Андреа может спокойно отправиться с нами, потому что реши я иначе — не знаю, что бы мы делали: без мага-то нам было не обойтись.

Она тряхнула головой, длинные черные волосы взлетели и опустились, подчеркивая ее позу: голова вскинута, рука на бедре. Вот откуда взяла этот жест Эйя, подумалось мне.

— Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь замаливать свои грехи. Да, я довела себя до проблемы, слишком усердствуя и не думая о последствиях. Но теперь я себя контролирую.

Думаю, скрыть скептическую мину я не смог. Неудивительно: я и не пытался.

Также неудивительно, что Андреа это не успокоило.

— Уолтер, не будь дураком! Ты же знаешь, что в этом походе вам понадобится маг — по крайней мере в Эвеноре и Фэйри.

Ее правда.

— Да, но...

— Никаких «но». Чтобы просто пройти по центру города, уже нужна магия. В некоторых ракурсах у этого города нет диаметра.

— А?

— Я хочу сказать — в центре города там кусочек Фэйри, а правила мира Фэйри, они... — она поискала слово, — ...неопределенные, по вашим понятиям. Или — по моим — не полностью определены. Если подойти близко, законы природы там начинают нарушаться.

Нет, на самом-то деле они не нарушены. Они просто... чуть-чуть свихнулись. Они действуют не как везде, и есть еще куча других, которых вам попросту не воспринять. Так что вам придется довериться мне — там. Как мы доверяемся тебе здесь.

Один мой старый приятель всегда говорил: все, чего хотят от мужчин женщины, — ненавязчивое главенство. Он не был знаком с Андреа. И с Тэннети. И с Эйей. Да и с моей женой тоже, коли на то пошло. Про Джейни я вообще молчу.

М-да. Закон Словотского номер какой-то: «Если общее правило ни к кому не подходит — значит, ты что-то упустил». Дорию, быть может? Или Доранну?

— В данный момент, — продолжала Андреа, — тебе придется довериться моему суждению о том, нужна или не нужна сейчас магия. Вопросы есть?

Ответа моего она ждать не стала. Запустила пальцы в кошель, вытащила пригоршню пыли и, швырнув ее в воздух, пробормотала пару невнятных слов. Нелегко избавиться от старых привычек: я, как всегда, попробовал разобрать их и, как всегда, не только не понял, но тут же и забыл.

Пылинки превратились в точечки слепящего света, потом потемнели до красноты — и продолжали гаснуть, пока от них не остались лишь темные крапинки у меня в глазах.

Энди замерла. Глаза ее были прикрыты, губы медленно шевелились. Прохожие косились на нас и обходили стороной. Обычный люд — я не исключение — старается держаться от работающего мага подальше.

Наконец она открыла глаза.

— Все в порядке; он нас ждет. Войдем.

— Гм... А могу я узнать, что это такое было?

— Ну, первое — просто поиск ловушек. Что до второго... — Она улыбнулась. — Старый маговский трюк. Каждое заклинание, как известно, — это набор звуков, каждый из которых стоит на точном, именно ему отведенном месте. Ну вот, наговариваешь заклинание почти до конца, а последние несколько созвучий оставляешь невыговоренными. Вроде как собираешь машину, вставляешь ключ зажигания, но не поворачиваешь его. А потом, когда тебе нужно, договариваешь заклинание до конца. — Она помахала пальцами. — И пожалуйста. Из твоих пальцев бьет молния или что там еще происходит.

— С моих пальцев молния никогда не ударит — хотя порой мне этого бы очень хотелось. — Я старался говорить спокойно и дружелюбно, но тон ее мне не понравился. Было в нем что-то смертоносное, темное. Я взял ее за руку. — Прости, подруга, но ты кое-что упустила из виду. Мы тут не затем, чтоб драться с местным магом.

Она возвела глаза к небесам:

— Я знаю. Глупый. Я вовсе не собиралась входить в лавку Ревнора, держа недостроенное заклинание у него — да и у себя — над головой. Это было бы недружелюбно. Я была занята тем, — тут губы ее растянулись в весьма завлекательной улыбке, — что глотала собственные слова. Понял? Она потрепала меня по плечу. — Ты занимайся вынюхиванием, а магию оставь мне.

Она прошла за гардины; я двинулся следом.

Когда-нибудь мне повезет и я войду в лабораторию мага, где будет освещение, как в библиотеке, чистота, как в «Макдоналдсе», и стерильный запах, как в больнице.

Сегодня мне не повезло.

В мастерской Ревнора воняло, как в раздевалке спортсменов, — старой грязью, несмытым потом и ножным грибком. Ф-фух!

Нет, то, что обо мне говорят, — правда, но я не тупица. Просто я еще в школе решил, что играть в футбол — отличный способ платить за учебу, не прорезая в кармане Стаха и Эммы кровоточащую четыре года дыру. То, что я делал на площадке, было всего лишь работой. Не более того. Вонь застарелого пота не вызывает у меня ностальгии. Слишком много времени я провел в раздевалках на Той стороне, чтобы скучать по их аромату.

Освещалась мастерская двумя чадящими свечками, вставленными в настенные подсвечники с отражателями. Даже не заговоренной сталью. Тусклый свет озарял маленькую комнатушку с рабочими столами вдоль стен и дверью в дальнем конце, открытой в непроницаемый мрак.

Снаружи был жаркий полдень — здесь же царила сырая прохлада.

Покачав головой, Андреа прошла к одному из столов, взяла небольшую — с кулак — медную плошку и принюхалась.

— Мирт, корица и конопля? Даже так? Я разочарована. — Она повернулась ко мне. — Я никогда не любила приворотных зелий, но если уж делать, то делать. Просто повысить либидо — едва ли то же самое, ты согласен?

Ей не ответили.

— Ох, умоляю, — сказала Андреа пустоте и фыркнула. — Мне известно, что ты здесь, точно так же, как тебе — что здесь я, и по той же причине. Ауру, знаешь ли, не спрячешь. Ты ведешь себя глупо, раздражаешь моего телохранителя. Я бы не хотела злить его — подозреваю, что и ты тоже.

В проеме дверей возник бронзовокожий полубог. На голову выше меня — а я не из низеньких, — с плечами, которые, казалось, вот-вот разорвут его мантию мага.

— Ничего подобного я не делал, — возразил он. У него оказался раскатистый баритон, хотя и достаточно мягкий, чтобы быть певучим. — Просто заканчивал дела в задней комнате... — Он сцепил руки и вежливо поклонился. — Меня зовут Ревнор. Добро пожаловать в мою скромную мастерскую.

Андреа наклонила голову в ответ:

— Зови меня Лотана, хотя это не мое имя и никогда им не было.

Он протестующе вскинул руку и попытался искательно улыбнуться.

— Прошу тебя, добрая госпожа. Заклятия имени мне не под силу, да я и понимаю, что этого делать не стоило бы. — Он усмехнулся, глядя куда-то за ее правое плечо. — Не знаю точно, что это там такое, но не хватает лишь одного звука, чтобы оно меня сожрало?

— Что-то в этом роде. — Она сладко улыбнулась. — А я думала, что хорошо его спрятала.

— А мне казалось, ты говорила, что съела все заклинания, — прошипел я, совершенно не заботясь, слышит ли меня Ревнор.

Она криво усмехнулась мне:

— А наложи он на тебя Заклятие Правды, разве ты не стал бы тут же все выкладывать?

— Не вижу в этом нужды. — Ревнор широко развел руки. — Я признаю, что ты сильнее меня, милостивая Лотана, но это не значит, что я слеп. Ты здесь с некоей целью — и я не думаю, что тебя интересуют гарантированно безвредные и сомнительно эффективные приворотные зелья. Могу я помочь тебе?

— Возможно. — Она лениво взяла со стола какой-то инструмент — серьезное нарушение маговского этикета, насколько мне известно. Он выглядел очень похоже на зубоврачебный зонд — только кончик его тускло светился. Энди попробовала кончик подушечкой пальца. — Ходят слухи о всяких странностях, ползущих из Фэйри. Мне интересно, что слышал ты.

Ревнор взглянул сверху вниз сперва на нее, потом на меня — на лице его не отражалось ничего, словно он заставил себя не замечать, как бесцеремонно она обращается с его вещами.

— Странности происходили, госпожа Лотана, это правда. Но что они такое — лучше тебе спросить у тех, кто сильнее меня.

— Пару декад назад здесь произошло убийство. Была оставлена записка. Мы хотели бы взглянуть на нее.

— Как ты узнала, что она у меня? — Он нахмурился. — Ты действительно сильна.

— На самом-то деле мы понятия не имели, что записка тут. Мы собирались просить помочь нам до нее добраться. Андреа начала что-то говорить, но я перебил ее:

— Ты знаешь, что Лотана сильнее тебя. Но, возможно, насколько она тебя сильнее, ты узнавать не захочешь. Как и то, какие силы в эту историю вовлечены.

Я сделал мистический знак. Он ничего не значил, во всяком случае, на Этой стороне, хотя сестра Берта из Тулузы — монахиня, которую мы прозвали «Дырка от той лузы» — была бы очень горда тем, как изящно это у меня вышло.

Ревнор поднял ладонь.

— Да, я понял.

Андреа недовольно глянула на меня, раздраженная вмешательством, но я только развел руками:

— Прости, Лотана, но этого было не избежать. Ревнор должен был узнать, какие мощные силы здесь завязаны. И нашему другу Ревнору куда безопаснее было бы отдать записку нам — и остаться в стороне от всего этого.

— Ну... — Тень улыбки поцеловала ее губы, и я был бы не прочь составить этой тени компанию. — Раз ты так думаешь... Я предпочла бы заручиться его помощью, несмотря на опасность, но...

Через пару минут мы уже шагали по улице с запиской в руках.

Записка была написана крупными печатными буквами — так писать учила в Приютской школе Андреа.

Воин жив — сообщали бурые эрендрийские письмена, а внизу по-английски было приписано: Не пытайтесь искать меня. Пожалуйста. Я уже близко.

— Нет, черт поберн, из этого я ничего не вытяну. Писал это он, и кровью, но не своей. Для поискового заклятия этого мало — тут нужны его вещи, а не те, с которыми он пару минут имел дело. Иначе бы я могла выследить кого угодно, просто перебрав несколько квадрильонов молекул кислорода, которым дышала моя дичь.

Андреа была недовольна.

И я тоже. Я стоял у окна, пытаясь выгнать пахучий дым — в состав, которым Андреа пользовалась, чтобы узнать, не укажет ли записка, где сейчас Микин, входили весьма пахучие вещества, а мне вовсе не улыбалось, чтобы гостиничные слуги унюхали серу или коноплю, или огонь заклинаний мага.

Внизу, с лошадьми наготове, нас ждали товарищи. Нас ничто не гнало из города прямо сейчас, но Микин, куда бы он ни поехал, с каждым часом удалялся от нас все больше, и, сидя на месте, мы его точно не перехватим.

Дожидаться еще одного сообщения о Воине и новом убийстве? Возможно, конечно, но опасно. Зачем каким-то путешественникам — причем путешественникам подозрительно богатым — шастать вокруг Феневара? Хороший вопрос — значит, надо сделать так, чтобы он не был задан. Надо двинуться вдоль побережья — в любом направлении — и выяснить, не проезжал ли тут кузнец по имени Алезин. А если проезжал, то когда.

Мы спустились по задней лестнице в проулок — к лошадям.

Тэннети раздобыла отменный набор: от понурого мышастого пони-мерина для Ахиры — он никогда не любил особо быстрых или горячих лошадей, я вообще думаю, что, если б мог, он любой лошади предпочел бы хромую — до норовистой пегой кобылы для себя.

Я проверил подпругу, потом вскочил на широкую спину своего гнедого мерина. Его рваное правое ухо говорило, что до того, как попасть под нож и щипцы коновала, он когда-то проиграл схватку другому жеребцу. Он хотел бежать быстрее, чем считал нужным я, но Тэннети — умница! — одарила его весьма жестким трензелем из крученой проволоки, так что мы быстро пришли к соглашению. На моих условиях.

— Итак? — поинтересовался Джейсон, вровень с гномом выезжая на главную улицу и неспешно направляясь по ней к прибрежному тракту, что шел по болотам примерно в миле отсюда. — Куда направимся?

Ахира пожал плечами.

— Днях в двух пути в одну сторону — Тромодек, днях в трех в другую — Брэ. Что нам надо решить — что мне надо решить, — это что важнее: поиски Минина или проблемы с Эвенором? — По общему решению командиром у нас был Ахира. Отчасти потому, что он не принимает решений, не подумав трижды, а то и четырежды. — Кто что посоветует?

— Брэ, — сказала Андреа. — На шаг ближе к Эвенору.

В этот миг солнце закрыло облако, и на лицо ее легла тень. Что-то было в том, как она это сказала... Одержимость? Страсть?.. Не знаю.

— Тромодек, — сказал я. — Пара дней вряд ли что-то решит, а так мы, возможно, сумеем быстрее найти Микина. Тромодек ближе, значит, мы быстрее что-нибудь выясним. По крайней мере — на день.

И уйдем на два дня дальше от Эвенора и Фэйри. Возможно, все, что известно о тварях оттуда, мы сможем узнать, просто проехав вдоль берега, а я не сторонник теории, что изучать циркулярную пилу надо, залезая под нее.

Кроме того, если Эвенорские события и вправду так важны — там может оказаться и другой народ, кроме нас, другие маги, как и Энди, желающие сунуть туда носы. Вот пусть их и прижучат первыми.

— Брэ, — сказала магичка. — Эвенор гораздо важнее. Вы разве не слышали слухов о разоренной деревне?

— Я не доверяю слухам. Слишком много их я создал сам. Тромодек.

— Брэ. — Что-то было в ее голосе, кроме настойчивости. Раздражение капризной женщины? Страх?

— Тромодек. — Я улыбнулся самой обворожительной из своих улыбок. — Поборемся?

— Как-нибудь потом.

Она улыбнулась так, будто говорила это всерьез, и заработала сердитый взгляд Джейсона на нас обоих.

Я тоже был от него не в восторге. Мне не раз приходило в голову, что, не будь его, я ночевал бы с Энди, а не с Ахирой. Случаев заняться утешением вдовы мне выпадало предостаточно.

Ахира повернулся к Джейсону.

— Барон?

Джейсон усмехнулся — чуть вымученно.

— Ты ко мне? — Я его тоже раздражал; нечего и сомневаться, он примет сторону матери. — Я за Тромодек, — сказал он.

Он меня потряс — я не рассчитывал на поддержку. Впрочем, мог бы и сообразить: Джейсон куда более заинтересован в поисках Микина, чем в разведке Эвенора, а это ставит нас на одну сторону.

— Если мы окажемся правы, — продолжал он, — то быстрее найдем Микина; если нет — это задержит нас на четыре дня, а не на шесть, как если мы ошибемся с Брэ.

Тэннети фыркнула.

— Предлагаю способ выбора получше. Подумайте, где легче влипнуть в беду, и пойдем туда сразу. Все равно у нас всегда так бывает.

— То есть ты — за Брэ, — сказал я.

— Конечно. На шаг ближе к Эвенору; на шаг дальше в могилу. Я говорю: Брэ.

Ахира резко натянул повод: его пони решил пуститься рысью, а гном этого не хотел.

— Итак, двое у нас за Тромодек, двое — за Брэ. Что означает, если б мы голосовали, что мой голос решающий. Ну а поскольку у нас не демократия, решаю в любом случае я.

Джейсон открыл было рот — но решил не высказываться.

Ахира вздохнул.

— Я тоже помню его, Джейсон. Помню, как разъярились мы с Карлом, когда узнали, что отец бьет его.

Он на миг опустил голову, быть может, прощаясь с избитым маленьким мальчиком, но, когда он поднял ее, лицо его было лицом игрока, безжалостным и холодным.

Было время, когда Ахира встречал что угодно с улыбкой на лице и шуткой на устах, но время это давно миновало.

— С одной стороны, мы знаем, что Микин не сидит на месте, — сказал он. — Так что если мы хотим искать его, самым правильным решением будет Тромодек. Эвенор же и Фэйри никуда не денутся. С другой стороны, проблема Эвенора важнее, чем поиск заблудшего Приютского воина, кто бы он ни был.

Его топор был привязан поперек седла; узлы он завязал так хитро, что мог высвободить оружие одним быстрым рывком. Сейчас рука гнома лежала на топорище, словно взывая к его помощи.

— Знай мы наверняка, что сумеем отыскать его быстро, — продолжал Ахира, — Я решил бы иначе, но сейчас говорю: Брэ. Эвенор важнее; мы идем в Эвенор.

Мальчишкой я считал, что все болота должны быть вроде Эверглейда во Флориде или Мевских топей: редкие участки влажной земли и воды, чуть прикрытые жидким кустарником, а в основном — коварные трясины, готовые поглотить тебя, стоит только оступиться.

Хорошо еще, что не существует установленной пени за ошибки, не то я бы столько их заплатил за свою жизнь, что она оказалась бы куда короче. Я чаще оказывался везуч, чем прав. Помню, однажды я оказался замешанным в одну политическую заварушку в Скироте — и, разумеется, встал не на ту сторону. Хорошие ребята, выпади им случай, выставили бы мою голову на шесте, а с плохими мы поделили бочку золота.

Ухабистый тракт вился через болота, будто искал гребень холмов там, где никакого гребня не было. Справа и слева земля полого уходила вниз, сквозь плети вьюнков и дикого винограда, к густым зарослям кипарисов и ив, среди которых тут и там проблескивала вода и зеленели предательские полянки.

Назойливые сойки время от времени садились на ветви над нами, то ли чтобы поиздеваться, то ли чтобы обдать пометом, или то и другое вместе. То и дело слышалось шуршание в опавших листьях, но, хотя болота должны были кишеть жизнью, увидеть мне так никого толком и не удалось — здешнее зверье научено не попадаться на глаза людям. То, что с людьми на этот раз ехал гном, не заставило их сделать исключение.

Несколько исключений, впрочем, было. В одном месте дорога крутыми изгибами пошла вниз, и за последним поворотом открылось озерцо — полмили в поперечнике, окруженное камышом и высокой травой. Там, у кромки воды, стояла й пила лань. При нашем приближении она подняла голову, глянула огромными испуганными глазами — и унеслась прочь; треск кустарника спугнул лебедей — стая их возникла из-под прикрытия нависших над водой ветвей и взмыла в небо.

Тэннети, всегда готовая развлечься — или, на худой конец, хотя бы кого-нибудь убить, — вскинула заряженный арбалет, но стрелять не стала. Думаю, она не была уверена в точности прицела, а останавливающее действие у арбалета небольшое, так что если не попасть оленю в хребет, в сердце или (что наиболее вероятно) в легкие, приготовьтесь к долгой погоне.

— Вот тебе и ужин, — вздохнула Тэннети.

Этой ночью мы встали лагерем на обочине близ прямого отрезка дороги — причем не на земле, а развесили гамаки меж деревьев. От змей и прочей нечисти.

Через кусты даже я не смог бы пробраться без шума, а тракт просматривался на четверть мили в обе стороны, так что мы развели костер и позволили себе расслабиться — появись кто-нибудь, времени нам хватит.

Первая стража выпала Джейсону; он настороженно смотрел в огонь, а устроившийся рядом Ахира поправлял проволочно-ременную оплетку рукояти своего топора. Мне не спалось, так что я сделал сиденье из одеял, оперся спиной о седло и занялся кинжалом. Когда от клинка зависит жизнь — он должен быть острым.

К нам — совершенно сонная — подошла закутанная в одеяло Тэннети.

Я вскинул на нее взгляд.

— У тебя усталый вид.

Она кивнула, бросила на землю рядом со мной сложенное одеяло и уселась на него по-турецки, кутаясь в то, которое было у нее на плечах.

— Я такая и есть. Просто слишком на взводе. — Она уставилась в темноту, будто ожидая, что оттуда вот-вот кто-нибудь выпрыгнет, потом тряхнула головой. — Бывает.

Я слегка подвинулся, чтобы она оперлась о мое седло. Она Улыбнулась своей особой улыбкой — губы сжаты, уголки чуть приподняты — и прислонилась к нему. И ко мне. Я сквозь одеяло ощутил тепло ее тела и подумал — сколько же времени я не был с женщиной.

И все же это время я люблю в походах больше всего — конец дня, когда нечего больше делать, кроме как сидеть и говорить, пока сон не загонит тебя в постель — какой бы она ни была.

Руки Тэннети прикрывало одеяло. Зная ее, я понимал, что обе руки лежат на рукоятях взведенных пистолетов. Я говорю без снисходительной усмешки: это даже как-то успокаивает. Когда дело касается Тэннети, в одном можно быть уверенным точно: она всегда готова отразить внезапное нападение. Может быть, даже слишком готова — но готова.

Гном перематывал топорище каким-то очень хитрым манером — я так и не смог понять, как именно. Толстые пальцы с привычной аккуратностью делали свое дело, а глаза и разум их хозяина пребывали где-то в другом месте. На земле перед ним лежал моток бронзовой проволоки: вместе с кожей это даст прочный, надежный захват, влажные будут у бойца ладони или сухие. (У меня, когда дело доходит до драки, ладони всегда влажнеют.)

Джейсон, по моему — и гнома — примеру, взялся за револьвер: вытащил его и набор для чистки, патроны, бутылочки, ветошь и все прочее и аккуратно разложил их перед собой на попоне. Сталь и медь поблескивали в свете костра.

Почистил и смазал оружие он за пару минут, потом обтер промасленной тряпицей, зарядил и убрал назад в кобуру, а кобуру привесил на место.

— Второй у тебя в мешке? — спросил я.

— Что? — Он оглянулся на меня. — Второй?.. А — второй револьвер! — Он улыбнулся: как-то уж слишком легкомысленно. — Да нет. Я оставил его твоей дочери.

—  Полагаю, Джейн, а не Доранне?

Я шутил, и мальчик это понял.

— На всякий случай, — пояснил он.

Клюющая носом Тэннети одобрительно кивнула.

Я еще немного поточил кинжал. Негера, мастер-кузнец, выковал его из единого куска железа, слегка присыпанного древесным углем, раскаленного и сложенного в тысячу раз, отчего он стал прочным, несмотря на тонкость лезвия. Он скорее согнется, чем сломается, и все же твердости в нем хватит, чтобы рассечь мышцы и хрящ. Поверхность его покрывал узор, образовавшийся в процессе: линии, похожие на папиллярные рисунки. По этому рисунку я мог бы узнать свой кинжал среди сотен таких же: на каждом клинке работы Негеры узор свой.

Я проверил клинок на большом пальце: едва коснувшись, он оставил на ногте глубокую борозду. Отлично. Я смазал кинжал маслом и сунул в ножны.

Когда я поднял взгляд, на меня смотрел Джейсон. С легким скептицизмом. Интересно, подумал я, уж не считает ли он, что это у меня от нервов, что я не знаю, куда руки девать? Впрочем, мыслей читать я не умею, так что просто вытащил из ножен метательный нож и занялся им. Заметьте: мне вовсе не обязательно занимать чем-то руки. Я просто люблю, чтоб они были заняты. Могу прекратить в любой момент.

Джейсон обменялся взглядом с Тэннети и понимающе улыбнулся.

Ахира уловил намек.

— Ты делаешь общую ошибку, Джейсон Куллииан, — заметил он. — Считаешь, что вещи, с которыми живешь и работаешь, — всего лишь предметы.

Мальчишка пожал плечами.

— Весьма полезные предметы, — проронил он. — Но в общем — да. — Он похлопал по пистолету. — Это вот куда полезнее, чем шесть кремневиков, но он был и остается всего лишь вещью.

— Нет. Это не просто вещь. Вот послушай. — Ахира вздохнул. — Я потратил кучу времени, делая этот топор. — Гном аккуратно намотал на рукоять еще виток проволоки. — С переходом я получил лишь часть знаний кузнечного дела — многому пришлось доучиваться. Получить нужную сталь я смог лишь с третьей попытки, и то только с помощью опытного сталевара. На то, чтобы придать этому куску металла нужную форму, чтобы уголь проник достаточно глубоко, у меня ушла целая декада. В странствиях я собрал с десяток буковых и дубовых палок — и еще больше времени мне потребовалось, чтобы обстрогать их до нужного размера, подогнать друг к другу и склеить так, чтобы они никогда не разошлись;

Он погладил темный металл ладонью.

— Если работаешь с чем-то или над чем-то достаточно долго, оставляешь в нем частицу души. Не только на сейчас, не на время твоей жизни или пока эта вещь существует. Навсегда.

Его взгляд затуманился.

— Мне вспоминается одна ночь... и одна дверь. Она вела в комнату, где спали трое ребятишек — двое из них были мне как родные. В ту ночь к нам проникли наемные убийцы, и хоть мы и считали, что убили их всех, — мы могли и ошибаться. Так вот, ту ночь твой отец и я провели перед этой дверью — возможно, просто на тот случай, если мы все же ошиблись, но возможно и потому, что просто не могли спать.

Тэннети опустила голову мне на плечо, веки опущены, на лице — выражение ребенка, которому рассказывают на ночь любимую сказку. Я обнял ее; она чуть вздрогнула, но тут же успокоилась.

Ахира еще раз хлопнул по топору, потом взъерошил жесткими пальцами шевелюру Джейсона.

И всю ночь этот топор нашептывал мне: «Не волнуйся. Никто не пройдет мимо нас и не тронет их».

Не знаю уж почему, но в эту ночь, впервые за бог весть сколько времени, мой сон был глубоким, теплым, темным       и без кошмаров.

На следующее утро мы завтракали, едва первые лучи солнца пробились сквозь кустарник. Людям достались хлеб, холодная колбаса, сыр и терпкое местное вино, лошадям — овес, картошка, яблоки; ключевая вода — всем.

Я откусил кусок колбасы и проглотил. Выплюнуть его было бы невоспитанно, да и вряд ли сильно бы помогло. Я люблю чеснок, видит Бог, очень люблю — но завтракать чесноком мне как-то до сих пор в голову не приходило.

Если бы колбасу поджарить, это исправило бы вкус, но нам было уже пора.

Тем не менее мне хотелось чего-нибудь горяченького. Кружка чая согрела бы мне и руки, и нутро. Я подумал было глотнуть бренди из спрятанной в сумке фляжки — оно тоже помогло бы согреться, — но решил этого не делать.

Ахира, Энди и Джейсон снимали лагерь; я взялся помогать Тэннети с лошадьми.

— Я ездил и на худших, — заметил я, чтобы завязать разговор.

Она улыбнулась.

— Эти не так плохи. Я проверила их, насколько было можно. Пони Ахиры немного хром, но он — самый худший. Да и с ним на самом деле все не так плохо. Все недавно подкованы, хороши под седлом. Хотелось бы знать, как они отнесутся к выстрелам.

Она вздохнула, будто не знала ответа, хотя ей было прекрасно известно — как.

Понесут — не удержишь.

Для лошади стоять смирно, когда где-то прямо над ее головой с треском и блеском бьют молнии, — вещь невозможная. Стрелять с коня — если он не обучен специально — можно только одним способом: спешиться, привязать его к чему-нибудь, что он точно не вырвет с корнем, отойти подальше и только потом палить.

Или так, или нужна абсолютная уверенность, что:

а) ваш первый выстрел попадет в цель;

б) вам совершенно необходимо сразу же после выстрела оказаться где-то в другом месте, причем совершенно не важно где.

— У хозяина конюшни, должно быть, большой табун, — сказал я.

Закон спроса и предложения действует, даже если сам термин неизвестен.

— Что да, то да. Куда больше, чем ему нужен. Декад восемь-девять назад он прикупил большую партию у пригородного коневода. Он ждал барышника пару декад назад.

Знаю, это очевидно — но никто больше этого почему-то не заметил. Одно дело — давать советы квотербеку, сидя в кресле у телевизора. Другое — играть самому. В поле.

— Энди?

Она проглотила хлеб, который был у нее во рту, и только потом откликнулась:

— Что?

— Чтобы найти Микина, тебе нужно или что-то от него, или что-то, с чем он близко соприкасался?

Она тоже ничего не сообразила — что ж, оно и понятно. Если вы никогда не работали с огнем и холодным железом — вам не понять, сколько труда это стоит, сколько вашей души переходит в ваше творение, пусть даже это всего-навсего жаровня для гриля, пара крючьев, обыкновенный гвоздь,..

...или подкова.

Джейсон вот понял сразу — подскочил к своей лошади и приподнял ее переднюю ногу.

— Нет — эту не меняли, точно.

— Проверь другую.

Я потянулся к левой передней ноге собственного коня. Тэннети заставляла его стоять смирно, держа одной рукой за холку.

Ничего. Кузнеца довольно часто можно опознать по манере ковать, а у гномьих выучеников она очень характерна, куда чище, чем у того, кто ковал эту лошадь.

Два промаха.

Ахира проверил своего пони и нервную вороную кобылку Энди.

— Здесь кое-что есть, — сообщил он. — Восемь гвоздиков. Прекрасный гномий стиль. — Широкое лицо Ахиры расплылось в улыбке от уха до уха. Он повернулся к Энди. — Это долго? И нужно ли мне снимать подкову?

Она покачала головой.

— Нет — если вы ее подержите, чтобы она стояла спокойно. А управлюсь я за десять минут.

На самом деле она управилась за пять, хотя лицо у нее покраснело и покрылось потом. Как и у меня.

Ее дрожащий палец указал в направлении, откуда мы пришли. На Феневар. На Тромодек. Прочь от Эвенора.

Ахира тряхнул головой.

— Черт побери все! — Он взглянул на меня. — Бродяга у нас в руках — если бы не прежние доводы. Эвенор важнее. Придется оставить Минина на потом. Идем к Брэ.

Как же я не люблю магию!

 

Глава 13,

в которой нас впускают в Брэ

Когда я был мальчишкой, лучшим другом Стаха был Майк Вочиски, местный коп. Был он когда-то то ли детективом, то ли просто дознавателем, да поймали его не в той кровати, но на Комиссию по Недостойному Поведению выносить не стали. Просто напялили снова синий мундир — и вперед, улицы патрулировать.

Большой Майк мне нравился. Он был похож на большую синюю бочку, курил сигары, похожие по виду и по запаху на собачьи какашки, и постоянно рассказывал байки. Он мне подарил мой первый складной нож, настоящий Скаутский Нож. Нет, это не был лучший нож, который можно купить за деньги, но приятно было, что он — настоящий. Нож этот я тоже любил.

И случаи, которые рассказывал Большой Майк.

«Торчат эти пять засранцев на углу, и я точно знаю, что это те самые раздолбаи, что неделю назад размели винную лавочку старика Каплана, а самого его здорово отметелили.

Ну, ты меня пойми правильно: старика Каплана я не слишком жалую. Он, паразит, насчет скидки полисмену и слышать не хочет — ну, раньше не хотел. Теперь-то я его с трудом уговариваю деньги с меня брать. Видел бы ты, Стах, какую я коробку получил на Рождество...

А, да, я не о том. Мне плевать, если он у себя дома с лестницы свалится, но когда он на улице, он под моей охраной. А я не люблю, если человек под моей охраной попадает в больницу с трубкой в носу и еще одной трубкой в шланге, понимаешь?

Да, так про тех долболобов на углу. У меня ну совсем не за что было их притянуть, и вообще я теперь патрульный, а не дознаватель, или там кто, так что не мое дело. Патрульные расследованием не занимаются. Только я не допущу, чтобы какая-то сволочь лупила моих жителей, в моем квартале. Значит, подхожу я к этим гвоздюкам и этого отвожу в сторонку.

— Ты вроде как мне хотел чего сказать? — спрашиваю, так, знаешь, понизив голос, но не слишком.

Он не дурак, сразу понимает, что почем, и орет что-то, на меня замахивается. Ну, я его на сотню фунтов потяжелее, и он знает, что по-настоящему бить меня не стоит. Если он меня стукнет, я его так отделаю, что у потомков его будут кости болеть.

А пока он замахивается, я его за руки хватаю и пихаю спиной к стене — не сильно, только чтобы внимание отвлечь, когда сую ему сотню (я ее в руке держал наготове) в карман штанов.

Остальные эти раздолбай на нас глазеют, и один это видит, что меня избавляет от лишних хлопот. И я этого отпускаю.

Как оно у них выйдет, я не знал, да особо и не интересовался, но через пару дней навестил я этого мудака в больнице. Выглядел он похуже, чем Каплан, и очень хотел говорить. Я его хоть пальцем тронул? Не-а. Я ему предложил заплатить еще раз. Он почему-то не захотел.

Сотня баксов — деньги не маленькие? Еще бы. Для копа. Но мне их возместили. Спорить могу, старик Каплан ни разу в жизни так удачно сотню не вкладывал, ни до, ни после».

Я рассчитывал попасть в город во второй половине дня, но мы, очевидно, ехали быстрее, чем я думал.

Был полдень, когда перед нами — совершенно неожиданно — возник Брэ. Или мы возникли перед ним — как посмотреть. На мой взгляд, центр мироздания находится в паре сантиметров у меня под черепом. Просто он перемещается.

Как бы там ни было, мы завернули за очередной поворот, и пожалуйста — он перед нами: скопище одно-, двух- и трехэтажных глинобитных домов, разделенных узкими улочками, что сбегали к Киррику по прибрежным холмам. Не ахти какой городок.

— Вспоминаю одну шутку, — сказал я. — Подходит официант к столику и спрашивает: «Как вы нашли отбивную?» — «Просто — сдвинул зелень, а она там и лежит».

Андреа натянуто рассмеялась, Ахира тоже. Двое других даже не улыбнулись. Чтобы оценить подобную шутку, надо очень хорошо знать английский — чего о Тэннети не скажешь. И иметь чувство юмора, не то что Джейсон Куллинан.

Первое впечатление от Брэ: он пропах рыбой. Что и неудивительно. Здешние прибрежные воды кишат ею, и главное, чем тут торгуют — вяленая сельдь. И для себя, и на вывоз. Несмотря на запах, у меня рот наполнился слюной при мысли о свежей пестрой форели, приготовленной на открытом огне и сдобренной солью, перцем, маслом, и — самую капельку — сбрызнутой соком сладкого нетанальского лимона...

Впереди, на въезде в город, стояла застава. Построено здание было давно, а солдаты в нем появились недавно.

— Странно, — заметил Ахира.

Он управлялся с конем лучше, чем я ожидал, хотя я знал, что он предпочел бы пони. Но на пони у меня были свои планы.

Я кивнул. Главная опасность для тех, кто живет вдоль Киррика, всегда приходит с воды, а не с суши. Города находятся друг с другом в хороших отношениях, приберегая враждебность для пиратов и островитян.

— Так, люди, — сказал Ахира. — Ведем себя вежливо и прилично. Проблем себе создавать не будем. Медленно, спокойно едем к заставе. Уолтер, действуй.

Неудивительно, что у нас все выходит: Ахира знает, когда мне можно предоставить свободу действий, а когда — не надо. Я, конечно, придумал новую легенду, но Ахира напомнил, что мы встречались в Феневаре с другими путешественниками, и теперь, смени мы легенду, могут заподозрить, что нам есть что скрывать.

Не то чтобы это было по-настоящему опасно — куча народа, путешествующего по Эрену, не совсем те, за кого они себя выдают, и тот, кто безоглядно верит всему, что говорит путешественник, обладает двойным запасом излишней доверчивости.

Я обернулся в седле и окинул отряд последним — самым внимательным — взглядом.

Ружья упакованы вместе с луками, пистолеты надежно убраны. Энди надела мантию мага, но, как она выразилась, «притушила свой пламень», чтобы выглядеть слабее, чем есть. Мне пришлось поверить ей на слово.

Выглядела она слишком хорошо, и улыбка на ее губах, хоть и не улыбка предвкушения, была все же чуть радостнее, чем стоило бы.

Тэннети, в голубой рубахе, выпущенной поверх лоснящихся кожаных штанов, изображала ее служанку, а что у служанки на поясе длиннющий кинжал — так это вряд ли кого-нибудь удивит.

Как и три сопровождающих волшебницу телохранителя, один из которых — гном.

Мы выглядели, как надо — все, кроме Джейсона. Под рубашкой у него был бугор — само по себе это нормально, многие носят под одеждой кинжал или кошель; но тут проступала рукоять револьвера. А это уже плохо: хотя работорговые пистолеты и ружья сейчас уже достаточно распространены, мне вовсе не улыбалось объяснять, откуда у нас вещица, столь явно сделанная в Приюте.

 — Распусти немного шнуровку, — сказал я. — И поверни кобуру, чтобы рукоять не торчала.

Если что-нибудь испортит игру, я буду очень рад Джейсонову револьверу — но мне очень не хотелось, чтобы игру испортил именно он.

Обыска мы бы не прошли, но на въезде в эренские города обычно и не обыскивают.

Последнее — но самое главное.

— Энди?

Она прикрыла глаза.

— В городе два мага. Пламя неяркое. Они не слишком сильны и умелы. Если только не сделали того же, что я. — Она улыбнулась. — Только лучше.

Не будь так жарко, меня бы пробрала дрожь.

Стражники были точно отштампованы по одному образцу: среднего роста, коренастые, с моржовыми усами и решительными подбородками, крупные руки крепко сжимают древки копий — то ли для опоры, то ли для боя. Если бы мне охранять въезд, я тоже не отказался бы от копья. На него можно опереться.

Сбоку на караульне висело три четверти тележного колеса; зачем — я в тот момент не понял.

— Ваши имена и цель прибытия в Брэ? — спросил один из стражей.

— Тибель, Джеллин, Тарен. — Я по очереди указал на себя, Ахиру и Джейсона. — Телохранители Лотаны, мага. Дуанна, — я показал на Тэннети, — служанка госпожи.

Не поклянусь, что оно так и есть, но я всегда считал телохранителей ребятами неболтливыми, и большинство людей так думает. Пара сжатых фраз вполне может заменить долгие уговоры.

—  Едем через ваш город или мимо — от вас зависит. Приключений не ищем. Можем задержаться на ночь, две, три, можем уехать. Собираемся торговать дальше по побережью; где, чем и с кем — наше дело.

Они могли, конечно, сообразить, что «дальше по побережью» означает Эвенор, — но обсуждать это было не в характере моей маски.

Двое стражников переглянулись и пожали плечами.

— По воле властителя Даэрана, — с легким поклоном произнес третий, — вы можете войти в Брэ. Вам рады здесь.

— Город расположен вот так. — Один из двух других указал на сломанное колесо. — Городская площадь — здесь. — Он коснулся втулки острием копья. — Здесь — дворец правителя; если хотите оптом закупить рыбу — обращайтесь к Лакею. — Он так и сказал: к Лакею; то самое слово, которым называют человека, что чистит одежду и убирает комнаты.

— Гостиницы расположены вдоль Высокой улицы. — Копье коснулось спицы. — Рыбные рынки — в порту. Езжайте по главной улице, — еще одно касание, — через центр города и мимо Столбов Кары.

Андреа склонила голову к плечу.

— Не быстрее ли будет проехать по улице Угря вдоль холма до Старого Тракта?

Стражник удивленно взглянул на нее.

— Я не знал, что вы прежде бывали в Брэ, госпожа Лотана.

Она одарила его ледяной улыбкой.

— Я и не бывала.

Она пошевелила пальцами — движение, среднее между знаком оберега и жестом, которым маги сопровождают заклятия. Мне это не понравилось, но поделать я ничего не мог, и причины возражать не было. Отряду не повредит, если она выяснит, как ездить по Брэ. В конце концов, поисковые заклятия — ее специальность. А вот что отряду повредить может — это ее разговорчивость. Надо будет с ней потом поговорить, решил я.

Солдат решил не вдаваться в обсуждения.

Все должны ехать мимо Столбов Кары, — сказал он. — Таков приказ властителя. Что-нибудь еще?

Я хотел было спросить насчет Столбов Кары, но, поскольку Энди замолкла, решил не проявлять излишнего любопытства.

Я ткнул пальцем в пони.

— Хороший кузнец не помешает. Этот вот пони сегодня расковался.

Стражи переглянулись, один из них прошел к концу нашей колонны, приподнял ногу серого пони, долго ее осматривал, потом кивнул.

То, что я был к этому готов, не значит, что мне это понравилось, хотя, когда стражник опустил ногу пони, атмосфера заметно потеплела. Я не вчера родился: сорвал подкову загодя, чтобы копыто успело измазаться, а кромка — немного стереться.

—        Обязательно кузнеца? Не бродячего коваля?

Я развел руками:

— Сошел бы и он. — Я сказал это спокойно, небрежно — но не слишком небрежно. Телохранителя, не имеющего к Микину никакого отношения, вряд ли возмутил бы этот вопрос — но вот странным он ему показался бы наверняка. — Я думал, что Брэ — слишком большой город, чтобы не иметь собственного кузнеца.

Должно быть, мы выдержали экзамен, потому что стражник кивнул.

— Вы найдете кузнеца на улице Сушеной Креветки, — сообщил он, возвращаясь к своим обязанностям гида. — Это у подножия холма. Лошадей он, говорят, кует мастерски. Еще раз — добро пожаловать в Брэ.

Мы ехали вдоль глинобитных домов купцов и лавок городских торговцев. Центр был уже близко.

— А что это за Столбы Кары? — спросил Джейсон.

Я пожал плечами.

— Для побережья — дело обычное.

Это местный вариант распятия: привязывают кого-то к шесту и не дают ни есть, ни пить, пока тот сам не загнется от жажды и голода.

Я нахмурился. Может, я недостаточно видел смертей и страданий, но мне совсем не надо, чтобы местный правитель приказывал мне их смотреть.

Впереди улица сужалась. Мы вытянулись в цепочку по одному: впереди — как главный телохранитель — я, позади — Ахира.

Поперек площади стояло шесть столбов, похожих на телефонные, сверху на каждом укреплена клетка, где мог поместиться человек.

Четыре клетки были заняты — в них, на металле, лежали неподвижные тела, сплошные лохмотья, кожа да кости.

С такого расстояния я не мог разобрать, живы ли те четверо, но потом заметил, как одна рука шевельнулась.

Тэннети издала горловой звук. Я думал, у нее желудок крепче, чем у других.

Ахира шепотом велел ей заткнуться. И я тоже, хотя не слишком обеспокоился: при виде такого замутит кого угодно, а она изображала всего лишь служанку.

— Как скажете, — тихо отозвалась она. — Но одну из них я знаю. Еще с Приюта. Это Кенда, она инженер. И еще тот, в дальней клетке. Это Баст.

Черт! Я помнил Баста худым мелким парнишкой.

Конь Джейсона взыграл, когда он подогнал его к моему.

— Что будем делать?

— Прямо сейчас — ничего, — сказал я. — Вообще ничего, пока мы с Ахирой не скажем. Если мы скажем. Ясно?

Лицо его побелело, но он кивнул.

 

Глава 14,

в которой я отправляюсь на прогулку

Я всегда старался одновременно и сохранять чувство меры, иметь его — с тех самых пор, как мы с Джеймсом Майклом и Карлом посещали вводный курс философии.

Учить этике можно разными способами. Профессор Альперсон выбрал сложный.

— Итак, — говорил он, — возьмем классическую этическую проблему. В некотором городе, в некий день и час, вы идете вдоль железнодорожных путей. Вы слышите гудок приближающегося поезда.

И в то же время вы видите впереди двоих, застрявших на рельсах. Один из них — старик. Вы знаете, что он — человек добрый и честный; второй — юноша, и вам известно, что он — негодяй, каких мало. У вас время спасти только одного. Что вы станете делать, и имеет ли значение, что именно вы сделаете?

Какое-то время мы бились над этим вопросом. Я, конечно, стал оспаривать заданные параметры — никогда не принимал условия как незыблемые, но профессор держался твердо. Нет, у них нет способа самим освободиться, нет, поезд не остановится, да, мне это известно точно, а эпистемологию обсудим как-нибудь в другой раз.

Джеймс Майкл заявил, что через сто лет они оба все равно умрут, так имеет ли смысл спасать сейчас хоть кого-то? К этому ведет профессор?

Альперсон пожал плечами:

— Может быть. А может, я ни к чему не веду. Карл отнесся к проблеме серьезно.

— Надо спасать одного, — сказал он. — Не важно кого. Спасать старика, потому что он добродетелен, а добродетель достойна уважения, или спасать юношу, потому что, каким бы поганцем он ни был, он имеет право вырасти, но кого-то из них спасать необходимо.

Альперсон улыбнулся:

— А что, если я скажу, что это день 6 августа 1945 года, что город называется Хиросима, и через две минуты па голову вам троим упадет бомба? Это что-нибудь меняет?

Карл покачал головой.

— Разумеется, нет, — сказал он.

Улыбка Альперсона стала еще шире.

— Отлично. Это не значит, что я согласен, — но отлично. Вы заняли определенную позицию. Теперь — защищайте ее.

Остаток дня у нас ушел на то, чтобы свести все воедино, но местные и сами еще обсуждали случившееся, так что любопытство приезжих вряд ли показалось бы им... гм... любопытным.

Произошло убийство — не в самом Брэ, но в пределах владений правителя Даэрана.

А в самом городе работала — по договору — команда инженеров: строила стеклодувную фабрику. Консервирование рыбы в глазурованных глиняных горшках — один из способов сохранить избыток улова. Хотя перепеченная и пересоленная рыба в рассоле из запечатанного кувшина — не то, о чем бы лично я мечтал в черный день, для многих жителей внутренних областей это было желанное, хоть и дорогое лакомство и отличная добавка к почти безбелковой диете, состоящей в основном из лука и хлеба.

Но закатывать по-настоящему — в стекло — было бы куда лучше: безопаснее, быстрее, да и дешевле. Лу Рикетти давно добивался производства хорошего стекла, и берег Киррика оказался весьма удачным местом для фабрики. А потому он послал команду инженеров под руководством Баста, одного из своих главных помощников, на разведку и переговоры. Баст был славный парень — я его помнил худосочным пареньком, которому всегда доставалась лишняя смена на часах.

Новая идея Лу — брать подряды на нашу работу.

Не такая уж и гениальная, как оказалось.

Сейчас рабы на фермах стали редкостью, а лошади и быки попадаются все чаще. Из окружающих Брэ хуторов, хозяев которых связывала с правителем Даэраном вассальная клятва, большинство — более зажиточные — обрабатывали свои земли с помощью многочисленных домочадцев, лошадей и волов, и лишь на нескольких, победнее, было по одному рабу.

На одном таком хуторке жили старик по имени Хенерен, его бездетная жена и престарелый раб Венред. К ним заехал бродячий кузнец; он побывал уже на нескольких фермах в округе — ковал лошадей.

Он быстренько убил Хенерена и его жену, объявил Венреду, что тот отныне свободен, и, оставив старого раба одного, укатил по направлению к городу.

Венред выждал день, а потом тоже отправился в город — пешком. У него ушло на это несколько дней — он не уходил с хутора тридцать лет и попросту заблудился. Но о долге перед своим хозяином он помнил — и доложил об убийстве городской страже...

...через день после того, как Баста видели, когда он договаривался с судовладельцем о проезде бродячего кузнеца. В день, когда утром уплыл Микин.

Двумя днями раньше, чем стражник вернулся в город, официально засвидетельствовав преступление.

Вполне естественно, что Баст и его спутники помогли воину Приюта, пусть даже он и скрывался под личиной бродячего кузнеца. Им-то ничего не стоило его узнать.

Точно так же естественно, что правитель Даэран обвинил Баста и его людей в заговоре с целью убийства своих подданных и обрек их на жару днем и холод ночью, давая им только лишь воду — пока они не умрут от голода и холода или жары.

Какие все милые люди!

— Почти полночь, — сказал Ахира. — Стража может смениться в любой момент.

Мой час. Как бы много ни было информации, дополнительная ее порция всегда пригодится — если вы понимаете, о чем я.

Мы занимали подозрительно богатые — и столь же подозрительно безопасные — апартаменты на третьем этаже гостиницы. Единственный вход и два балкона, ни до одного из которых не добраться с земли. С крыши, пожалуй, этого тоже не сделать — нависающий козырек мешал просто спрыгнуть с нее на балкон.

Мне ничто не мешало сползти по стене дома на площадь внизу — разве что случайный прохожий заметит.

Но за освещением в этом городишке следили так себе, два уличных светильника не горели, и местные жители не очень давили на стражу, чтобы их зажгли.

Вполне подходящий сумрак для таких, как я.

Выйти из главной двери? Можно, конечно, — но когда задумываешь надувательство, всегда лучше иметь возможность сказать потом, что был в другом месте.

Да, это я — Уолтер Словотский, надувала.

Я по-турецки сидел на полу, Андреа стояла позади и сильными пальцами массировала мне плечи. Я мог отказаться от массажа, предложенного красивой женщиной, но редко отказывал профессионалам, и никогда — если профессионалом оказывалась красивая женщина.

Джейсон нахмурился. На глазах у меня была повязка     но как сходятся его брови, я просто услышал.

— Мне бы тоже надо пойти.

Тэннети фыркнула:

— Можно подумать, ты способен выручить его из беды! Голос его был слишком спокоен.

— Да, — ответил он. — Вполне можно подумать.

Он был прав — на прошлой вылазке он спас мне жизнь, — но сейчас это было лишним. Мы не готовы ни к бою, ни к бегству, и изменить тут ничего нельзя — во всяком случае, этой ночью. Будь мы более хладнокровны — мы оставили бы инженеров на солнышке еще на денек, чтобы, когда я отправлюсь на разведку, остальной отряд уже покинул город. Тогда, если дело обернется плохо, они могли бы уйти.

Но нет. Они заперты наверху много дней, выставлены умирать, ссыхаясь на жарком солнце, и, хоть я и не вижу возможности освободить их сегодня же, чем скорее мы узнаем, с чем имеем дело, тем скорее сможем их вытащить.

Если сможем.

Дело в том, что важность дела никак не влияет на возможность его сделать. Слишком много уроков дала мне жизнь на эту тему, и оставалось лишь надеяться, что сейчас я не получу еще один.

Время быстро осмотреться, выяснить, как лучше спасать инженеров: устраивая им побег — или одарив быстрой смертью.

Или вообще никак. Если ничего сделать нельзя — ничего сделать нельзя.

— Пора. — Я встал, открыл глаза и увидел — сквозь повязку, — что светильники в комнате горят по-прежнему. — Потушите свет.

Я услышал несколько дуновений.

— Свет потушен.

Чтобы хорошо видеть в темноте, нужно родиться гномом. Они не только лучше видят в темноте, но и различают три цвета в инфракрасной зоне, так что могут передвигаться бегом в условиях, где человек едва способен ползти на ощупь.

Этот наилучший способ мне недоступен. Следующий по эффективности способ видеть в темноте — это, во-первых, иметь наследственность, дающую хорошее ночное зрение, во-вторых, есть морковь в лошадиных дозах, нравится она тебе или нет (мне лично не нравится), и, наконец, третий способ — похуже, но тоже надежный — прежде чем выходить, дать глазам хорошенько привыкнуть к темноте.

Черный — мой любимый цвет, особенно ночью. Беда в том, что это классический цвет воров. Вообще-то неплохо было бы мне еще и раскрасить черными разводами лицо и руки, но это мгновенно выдало бы меня как лазутчика.

Ахира мимоходом сжал мое плечо.

— Не лезь слишком близко и постарайся не попасть в беду.

Он всегда старается уберечь меня от беды, и лишь насущнейшая необходимость вынудила его сегодня согласиться на мою ночную прогулку.

— В беду? Я?! — Я улыбнулся. — Как может угодить в беду человек, который так прилично выглядит?

Он не улыбнулся, хотя мрачно нахмуренное лицо чуток просветлело.

— Тоже верно. Не стремись подобраться поближе — у тебя слишком высокое положение, чтобы тебя интересовали мелкие детали Столбов Кары. Просто выясни ситуацию по-быстрому и возвращайся сюда.

— Разумеется.

Мода для хорошо одетых воров в этом сезоне: черные штаны плотного холста, заправленные в простые кожаные башмаки, куда более удобные, чем может показаться со стороны; черная дубленая куртка в талию, поверх всего — коричневый плащ с капюшоном. С одной стороны у пояса подвешен — на кожаных шнурах вместо металла, чтобы не брякал — короткий меч, с другой — кожаная дубинка, оружие разбойника, но и телохранители им пользуются. Две связки метательных ножей, спрятанные, разумеется; и большая сума, в открытую повешенная на плечо, а в ней — кое-какие деньги, пара сосудов целительных бальзамов и разные другие мелочи. Перчатки из мягчайшей свиной кожи, отлично державшие короткую кожаную веревку, из которой я сделал на крюке петлю и пропустил через нее длинную веревку для спуска.

На улице все было тихо. Ахира взялся за конец веревки, я перебросил другой конец через перила и шагнул в ночь.

Есть два основных способа ходить по городу: по главным улицам либо по проулкам и задним дворам. Я миновал два проулка, прежде чем наткнулся на то, что искал. Через улицу подмигивала окнами таверна, из-за ее дверей в ночь рвались матросские песни. К этим дверям через улицу вели приподнятые над грязью мостки.

Я выгреб из-под них немного грязи, снял башмаки, носки, перчатки, плащ, пояс, меч и куртку, все плотно увязал в плащ и сунул тючок под мостки. Потом прикрыл его вынутой грязью.

Ахира был прав. Если кто выглядит, как я, — он не станет шататься по центу города, поблизости от Столбов Кары, ни один, ни в компании.

Я выпрямился — голый до пояса, торба закинута на плечо и зашагал по проулку к таверне.

Сперва немного пива... нет, много пива.

Уличная грязь холодила мне ноги, пока я шел через улицу, в широкие двери, в шум, пение и свет общей залы.

— Эй! — сказал я. — Найдется тут кто желающий выпить с моряком?

 

Глава 15,

в которой возобновляются старые знакомства

В первый раз, когда я отправился в плавание, все было неплохо, если бы не одна вещь. Есть люди совсем без чувства юмора.

Я тогда на лето нанялся на работу в туристский лагерь в Мичигане — на самом деле просто грузовик водил, хотя это было веселее, чем можно судить по названию. Мне приходилось забрасывать туристов на маршруты: сплав по какой-нибудь канадской речке, пеший поход через леса Верхнего полуострова, лагерь для робинзонов в национальном парке, еще чего-нибудь в этом роде, — и потом отвозить их обратно. В кузове слегка модифицированного грузовика. Абсолютно против правил — по закону полагались школьные автобусы, — но, пока инцидентов не было, никто к нам не приставал.

Были в этой работе два приятных момента. Один — пейзажи: очень красиво выглядит эта часть мира. Второй — моя лень была довольна: когда не надо было возить туристов, я ничего делать не был обязан.

Поэтому я болтался по лагерю. Пробегал пять миль в день, чтобы держать форму, подновил несколько лесных троп и так далее, но в основном болтался без дела и читал: Эмма и Стах присылали мне каждую неделю пять пакетиков М&М, десяток новых книжек в бумажной обложке, две-три пары носков и совершенно бесполезную дюжину презервативов (в лагере, где было одно пацанье, у меня не было в этих предметах необходимости).

Как-то один из туристов, шестиклассник, кажется, спросил, не могу ли я быть у него и нескольких его друзей капитаном на швертботе. Это была одномачтовая гоночная скорлупка с двумя втыкающимися швертами, быстрая и красивая, отлично ходила по озеру, но если управлять ею неумело, могла перевернуться от дуновения ветерка. Дело в том, что хотя все эти ребята были опытными яхтсменами, правила лагеря требовали, чтобы старшим был взрослый, а я таковым являлся, имея от роду целых девятнадцать лет.

Странно получилось. Мики, тот мальчишка, который на самом деле командовал, обращался ко мне официально: «Капитан, я думаю, нам следует приготовиться к повороту». Я, естественно, давал команду: «К повороту!», и ребята тянули шкоты, или там перекладывали румпель, или как это еще называется, а я потом в ответ на кивок Мики лихо командовал: «Поворот!»

Им только не нравилось, когда я говорил что-нибудь вроде:

— Так, теперь люки задраить, сухопутных крыс — на рею!

Никакого чувства юмора. Особенно когда я командовал: — К перевороту!

 Вот оно в чем дело, — гудел мой новый приятель, толстой лапой обнимая меня за плечи. — Пусть «Русалка» с виду самая медленная шаланда на Киррике... — на самом деле он сказал «Х-х-х-хиррик», но я его понял, — ...пусть она воняет, как сто лет не чищенный плавучий сортир, позорище той сточной канавы, по которой он плавает; пусть капитан на ней — самый тупой из всех тупиц, что когда-либо рисковали упасть за борт и отравить начисто всех рыб морских — пусть! А на самом деле, как поплаваешь на ней да привыкнешь к ее норову, так тут и поймешь, что она еще куда хуже. Дав-вай ще по пиву!

Он был крупный, плотный, с волнистой моряцкой бородой, закрывающей щеки, шею и половину груди. В тусклом свете чадящих свечей, роняющих пятна воска на грубо сколоченный стол, грязное его лицо блестело от пота. Он придавил какого-то жука, глотнул пива и ухватил меня за колено.

Решив, что он собрался снова разразиться длинным пьяным монологом, я рискнул вставить слово.

— Значит, — начал я, раскачиваясь с ним в такт, — ты думаешь, я и думать не должен наниматься?

У меня речь была даже пьянее, чем у него, хотя и ненамного.

— Велен, мой мальчик... — Он задвигал в воздухе пальцем. Наверное, хотел его поднять, указуя. — Я думаю — ты полный псих, если продолж-жаешь думать мысль о мысли наниматься.

— Ну не может же все быть так плохо, а?

— Не может, да? Я вижу тебя насквозь, Велен, и не думай, что не виж-жу. Я знаю, куда ты клонишь.

Я изобразил дружескую улыбку.

— Знаешь, вот как?

На дверь я не смотрел. Если надо будет, уйду в три движения: вскочить, прыгнуть и исчезнуть в темноте. Ну, еще чуть-чуть везения надо будет.

— А то нет... Слишком долго топтал ногами землю вместо палубы, да? Это заметно, парень, заметно... человеку нужно есть... и пить, да? — а моряку нужно плавать. В этом я не сомневаюсь, Велен, красавчик, я говорю только — ты мог найти себе что-нибудь получше «Русалки». Это только и говорю — ну еще, может, что хуже ты точно не найдешь.

Он поднялся, пошатываясь, как новорожденный жеребенок.

— Х-хорошо посидели... вот прикончу эту — и отваливаем... Эй, Тонен, Руфол — я отваливаю... Вы со мной или против меня? Рыбой клянусь, вы ж без меня дорогу не найдете. Набрались... вы оба... вы оба набрались...

— Набрались, мы? — откликнулся какой-то моряк. — Не, просто приняли чуток лишку. — Он поднялся, а с ним еще один, и мы все вывалились в ночь.

Шатаясь, мы прошли по улице, спустились с холма и двинулись через центр города, во все горло распевая прекрасную матросскую песню — обычно ее поют, когда тянут канаты.

Я запевал. Я немало времени провел, изображая — нет, будучи — матросом: это лучший способ осматривать побережье Киррика и Расколотые Острова, не привлекая внимания.

Небрежности в освещении, которую я подметил на окраине в центре не существовало. Столбы окружала дюжина фонарей, а поблизости стояло оцепление из десятка солдат. Я мог бы побиться об заклад на что угодно — в доме правителя, через дорогу, таится еще десяток, и куда больше по первому крику набежит из казарм. Прибрежные города всегда под угрозой пиратских рейдов, и местные правители привыкли держать войска под рукой.

Один из стражников оцепления подобрался к нам поближе.

— Потише горланьте, — с улыбкой сказал он. — Государь спит с открытыми окнами, а если его разбудить — мало вам не покажется.

Мой приятель товарищески плюхнул руку солдату на плечо.

— Он не любит песен? Что же он за правитель?

Бедолагу солдата даже шатнуло: таким густым перегаром пахнуло на него. Я его понимал. Моряк выпустил его, потом, таща меня за собой и покачиваясь, двинулся к ближнему столбу.

— Пойдем-ка взглянем, ч-что тут у нас... Ой, а правда, что тут у нас? Костлявые птички сидят на пенечках... Привет, птичка! Может, слетишь оттуда ко мне на пальчик?

Из клетки на нас равнодушно, пустым взглядом смотрело иссохшее лицо Баста. Ни следа узнавания; сомневаюсь, что он вообще хоть что-то видел. Ломаного гроша не поставлю, что он протянет еще хоть день. Кенда выглядела и того хуже, а двое в дальних клетках вообще не шевелились: наверное, умерли.

Клетки заперты на замок, а не заварены. Что не заварены — точно: Кенда чуть изменила положение, и дверь дернулась. Не слишком хорошо — но и не так уж плохо: двери вполне могли быть заварены. А замки... Нет такого замка на Этой стороне, который я не смог бы открыть, будь у меня нужный инструмент и пара минут в запасе. Инструмент всегда при мне; вот с временем может выйти осечка.

Об этом потом. Сейчас просто собирай информацию.

Один из стражников сидел на пороге открытых дверей осадной башни — высокой, мощной, возможно, со спиральной лестницей внутри. Она была мощнее, чем нужна была бы для обычной лестницы с перекладинами, да и пленников в клетки доставлять по винтовой лестнице проще, чем по деревянной.

— Эй-эй-эй! — окликнул он нас. — Никаких у меня разговоров с заключенными! Ступайте своей дорогой!

И мы побрели прочь — спотыкаясь, запинаясь, шатаясь и горланя следующую песню.

У причала мой толсторукий друг остановился и пропустил двух других вперед.

— Хочу перекинуться с нашим новым... ик... другом словечком, ладно? — сказал он им.

Те засмеялись и пошли к узким сходням в конце причала. Они знали его предпочтения.

Я тоже кое-что понял, причем довольно давно, но не был готов к тому, что он неуклюже обнимет меня за шею и спросит:

— Хорошо сработано, Уолтер Словотский?

Совершенно трезвым голосом. И с хитрой улыбкой.

— Я спрашиваю — мы достаточно разузнали? — сказал он негромко, потом повысил голос: — Да ты чего? Я просто хочу дружить, а т-ты-ы, что ли, не хочешь? Ты хочешь спросить, откуда я тебя знаю. — Он снова говорил тихо. — Ты меня, конечно, не помнишь, но мы когда-то встречались. Много лет назад.

Он пощелкал себя по шее, по месту, где борода, стекая со щек и подбородка, падала на грудь. Возможно, тому виной неровный свет портового фонаря, но мне показалось, я разглядел под густой подушкой бороды белые шрамы — такие оставляет железный ошейник.

Неуклюжие пальцы почесали место, где мог быть ошейник. Где был ошейник.

— А теперь оттолкни меня, Уолтер Словотский, — прошептал он. — Оттолкни посильней. И выругайся, да покрепче, будь так добр.

— Я занимаюсь этим с бабами, черт тебя побери, — и убери свои мерзкие лапы! — завопил я, пихая его изо всех сил. — Отлезь от меня, не то я тебе яйца отрежу и тебе же их в глотку и запихну!

— Да ладно, давай дружить! — И снова негромко: — Мы отплываем утром. Я не храбрец, не то остался бы и помог тебе и твоим друзьям. — Он дал мне пощечину — весьма ощутимо. — Это тебе за наглость! — и тихо продолжал: — Если хотите уйти водой — самые быстрые кораблики тут «Масленка» и «Деленита», но остерегайтесь их капитанов. У них дела со здешними купцами. — Он поднял руки, признавал поражение. — Хрен с тобой, нет так нет, — заявил он и побрел во тьму, прощально махнув мне рукой.

Я даже не знал его имени.

 

Глава 16,

в которой съедается дружеский завтрак

Никто не спал: ждали меня. Ахира втянул меня в окно так быстро, что я будто взлетел.

— Как прошло? — спросил он. — Узнал, что нам нужно?

— Возможно, — кивнул я. — Мне надо подумать.

— Понятно. — Он улыбнулся с облегчением. Люблю я эту его улыбку. Давненько я ее не видал: с самого Бима. — Ты, надеюсь, не полез близко?

Я пожал плечами:

— Решил на этот раз тебя послушаться.

— Порой все решается самым простым образом, — сказал я друзьям, когда мы следующим утром вчетвером сидели за завтраком. — Кажется, я знаю, как их вытащить.

Наши в клетках были обречены еще на день голодания и высушивания на солнце. Тэннети умчалась с каким-то поручением.

А здесь солнце брызгами падало сквозь колышущиеся легким ветром шторы на стол с четырьмя приборами, играло на серебряных блюдах с ветчиной и мясными пирожками, на маленьких рюмочках с вареными всмятку яйцами — не говоря уж обо всем остальном. По традиции Брэ, завтрак — самая плотная еда дня. Мне это нравится.

Ахира склонил голову набок.

— Кто бы сомневался. — Пользуясь парой серебряных вилок — чтоб не обжечься, — он приоткрыл крышку горшочка и принюхался. — Что-то тушеное. — Гном положил немного себе на тарелку и принялся макать туда золотистый, с кулак, хлебец. — М-м-м... Неплохо. Козленок, наверное.

Я потянулся за хлебцем — он был еще теплым, — разломил его и макнул половинку в малиновый джем, сладкий, с легкой приятной кислинкой. Зернышки захрустели у меня на зубах.

Андреа ничего не ела, а ее сын нехотя ковырялся в еде. Ахира вгрызся в толстый ломоть ветчины, запил его добрым глотком темно-красного вина.

— Давай рассказывай, что это за простой способ, — улыбнулся он. Углы рта его подозрительно дернулись.

— Ты и Джейсон занимаете осадную башню, поднимаетесь наверх и связываете все клетки канатом. — Я макнул вторую половину хлеба в мисочку с золотистым маслом и откусил кусочек. Хм-м... Невозможно решить, что лучше. Я проглотил обе половинки в один присест.        — Я в это время обматываю основания столбов взрывшнуром и поджигаю запал.

Прямо перед взрывом с неба сваливается Эллегон и, как только взрыв освободит столбы, уносит все вместе куда подальше. Что потом — ясно.

Джейсон раздраженно нахмурился. Энди затрясла головой.

— Думаю, с этим планом у нас будут трудности, — сухо сказал Ахира.

— Всего несколько, — отозвался я. — Во-первых, у нас нет взрывшнура. Во-вторых, во время последнего нашего с ним разговора на эту тему Лу заявил, что до создания чего-то подобного ему еще лет пять. Так что единственное, что у нас есть, это гранаты, а тут они не подходят. В-третьих, до свидания с Эллегоном еще восемнадцать дней, так что рассчитывать на него мы не можем. В-четвертых, там слишком много солдат, и нас перебьют прежде, чем мы успеем начать.

На одном из блюд пирамидой лежали жареные цыплята. Я взял верхнего и оторвал ножку. Она оторвалась как-то уж слишком легко: то ли цыплята пережарены, то ли я на большем взводе, чем хочу показать... Впрочем, какое это имеет значение? Кожица на ножке чесночная и хрустит; мясо мягкое, сочное...

В дверь вихрем влетела Тэннети, захлопнула за собой створки, рухнула на стул, схватила хлебец, оторвала горбушку и, впившись в нее зубами, доложила:

— Проезд для восьмерых на «Делените». Уходим завтра, в полдень.

— Когда посадка?

— Утром, в любое время. Одна проблема, впрочем, имеется. У нее слишком низкая осадка, и сегодня ее отводят на рейд, чтобы догрузить там. На Долгом Причале идут работы — он совсем зарос снизу, а у правителя Даэрана проблемы с рабочими-силками.

— Шлюпки?

Она кивнула.

— С «Делениты». Две. Каждая берет восьмерых. Обе будут привязаны с вечера у Долгого Причала.

— Было уже с нами такое, — заметила Андреа. — Через день, как мы свалились на Эту сторону.

Если мы без неприятностей доберемся до корабля, у нас и его капитана будет один общий интерес: поскорее убраться отсюда ко всем чертям. В точности, как давным-давно, с Аваиром Ганнесом и его «Гордостью».

— Вспомнилось прошлое... — Ее улыбка на миг озарила

комнату. Она потянулась к грудке и впилась в нее крепкими белыми зубами. — С эвакуацией понятно. А как сама операция?

Я пожал плечами.

— Тоже как раньше. Последний раз мы с Ахирой занимались этим, когда возвели твоего мужа на трон. — Я тряхнул головой. — Хотя на сей раз все делать мне одному.

— Сделать это должен я, и только я. Я никакой не герой, но Ахира просто не пройдет. И Андреа там тоже нечего делать. Джейсон слишком молод — не справится; Тэннети сможет — и прекрасно — запугать кого угодно, но остального ей не сделать. Я откинулся на спинку, стараясь придумать, как мне выполнить эту работенку в компании с сорокалетней волшебницей, надежным гномом, зеленым юнцом и одноглазой психопаткой, но не смог.

— Это когда же было? Тот последний раз? — Тэннети наклонила голову набок. — Я так понимаю, последний раз ты сталкивался лицом к лицу с властью, когда был убит барон Фурнаэль?

— В яблочко, — кивнул я. — На сей раз у меня должно выйти лучше.

Джейсон перевел взгляд с меня на Ахиру, потом снова на меня.

— И ты от этой работы получаешь удовольствие?

— По правде сказать, мальчик мой, — да. Считай это моим личным изъяном.

Кроме того, предстоящая работа пугала меня до судорог, но не до потери аппетита. Я потянулся взять еще цыпленка. Нужно во всем знать меру... и блюсти равновесие.

Покуда наши друзья коптились на жарком солнце, мы отдыхали, ели, пили — и готовились.

Завтра утром придется пораньше встать к завтраку. Очень важно успеть в резиденцию к рассвету.

 

Глава 17,

в которой я мило беседую с правителем Даэраном

Старая семейная история — и это одна из немногих, что рассказывала мать, так что вполне может оказаться правдой. Вряд ли, конечно, но...

Когда мои родители собирались завести меня, у них были вроде бы какие-то проблемы с зачатием. Доктора тогда в бесплодии не очень разбирались и пытались применять кучу разного рода средств, из которых некоторые имели смысл, другие же были просто шарлатанской панацеей. Графики, диеты, измерения температуры, боксерские трусы — весь набор, в общем.

И наконец, как рассказывала мама, доктор им сказал:

— Послушайте, перестаньте так стараться. Может быть, просто дело в перенапряжении. Так что перестаньте на этом фиксироваться, забудьте о графиках, о числах месяца. Вы это просто делайте где только и когда только вам захочется. Понятно?

— Вот почему, — заканчивала Эмма, улыбаясь чуть насмешливо, а Стах слегка краснел, — мы уже никогда не возвращались в ресторан «У Говарда Джонсона».

Путь к сердцу мужчины лежит через желудок — или между ребрами, если надо с этим сердцем разобраться раз и навсегда. Путь в резиденцию правителя лежит через кухню.

В общем-то все вполне осмысленно. Парадная дверь — для официальных визитов, там стоит охрана и ей очень интересно, зачем ты сюда пожаловал. А приходящих, заметьте себе, тьма: правитель Даэран — не какой-нибудь бездельник королевской крови. Он, как большинство правителей разбросанных вдоль Киррика небольших уделов, что-то вроде сельского старосты: на нем и суд, и порт, и цены на ввозимые и вывозимые товары...

С другой стороны, учитывая местные проблемы с холодильниками — которых вообще нет, — тут весьма развита доставка продуктов. Поставщики являются постоянно — особенно по утрам, до того, как солнце полностью вылезет из-за горизонта, прежде чем даже те, кто уже работает, проснутся окончательно.

Но надо отдать им должное, они не вторгаются, как вражеское войско.

Тут весь фокус в том, чтобы делать такой вид, будто точно знаешь, куда и зачем идешь, — и уверен, что не упрешься чулан.

Дело простое: кухня выходила в переулок, и единственная открытая дверь была там. Из-за нее доносились звон посуды и крики поваров. (Почему все повара всегда кричат, по сей день для меня тайна.)

Я прошел через подсобные помещения в собственно кухню, пока меня не перехватили. Перехватила толстуха, чем-то смутно похожая на У'Лен, только с еще более злобной физиономией, если в это можно поверить. Она помешивала кастрюлю с бульоном из костей, моркови и лука, но оторвалась от дела, чтобы вскинуть на меня суровый взгляд.

— Сласти для правителя Даэрана.

Я глубоко поклонился, протягивая ей небольшой деревянный ларец и клочок пергамента.

Она не взяла ни того, ни другого.

— И что мне прикажешь с этим делать?

— Госпожа, я мчался без остановки весь день и всю ночь, чтобы доставить это из Феневара, от правителя Ульвена. — Я протянул руки. — Ларец надлежит передать лично правителю Даэрану; на пергаменте необходимо поставить личную отметку ключника правителя — в доказательство, что я доставил все в целости и в срок. — Я тряхнул пергаментом. — Добрая госпожа, я уверен, вы можете сделать отметку вместо него, будьте уж так...

Она взглянула на сломанную восковую печать — мои якобы неловкие пальцы не слишком хорошо скрывали се.

— А с этим мне что делать?

Я невинно улыбнулся.

— С чем?

— С этой печатью. Она сломана. А если там чего не хватает?

— Добрая госпожа, прошу вас... Неужто я похож на человека, способного украсть сласти из подношения самому правителю Даэрану?

Она кивнула:

— Ты не похож ни на кого другого... А я неужто похожа на дуру, которая подтвердит количество, когда знает, что чего-то не хватит? Пшел вон! Правитель Даэран вообще-то человек не вспыльчивый, но ты к нему лучше не суйся. — Она подталкивала меня к внутренней двери. — Найди кого-нибудь другого, кто подпишет твою писульку. А то у правителя терпения немного.

— Госпожа, прошу вас...

Только не бросай меня в терновый куст!

— Проваливай! Первый кордон прошли.

Я поднимался по черной лестнице, шероховатый камень холодил босые ноги. Босые ноги ступают тише, чем обутые.

Дальше все должно быть просто. Нам известно, где покои правителя — когда на улицу выходит роскошный балкон, сообразить не трудно.

Система охраны должна быть вскорости усилена, но не сейчас и не вдруг. Весть о том, что он сотворил с инженерами, дойдет до Приюта, но несколько декад на это уйдет. Даэран, естественно, захочет усилить охрану, но не станет делать этого слишком рано, чтобы люди не выдохлись.

Кроме того, он мог считать, что для Лу Рикетти инженеры — просто работники, которых он сдает внаем, но развязывать из-за них войну не станет.

Если так, то он прав. Слишком большое расстояние и слишком много владений и стран отделяют Приют от Брэ. Не станешь же воевать со всеми.

В любом случае покои Даэрана должны быть на третьем этаже, и стража перед дверями вряд ли стоит, хотя спит он скорее всего, заперев дверь.

Я остановился у вышитой бисером шпалеры, закрывающей вход на третий этаж. Дверной проем закрывала вторая такая же, и я прислушался — не шуршит ли бисер. Заодно послушал, не шлепают ли по площадке шаги.

Ничего. Осторожно, медленно, аккуратно я отвел шпалеру в сторону. Нет никаких причин, чтобы у дверей стояла охрана. А потому охраны у дверей стоять не должно.

Все, что мне оставалось сделать, — это убедить стоящего у дверей стража, что его нет.

Я опустил шпалеру назад и задумался. Плохо, но пока что ничего не случилось.

Что напрашивается само собой? Вынуть пистолет и наставить на стражника — ведь всякому ясно, что если в тебя целятся из пистолета, ты будешь делать, что тебе сказано?

Не всегда.

Один фанат «Грэйтфул Дэд» как-то пролез за кулисы, купив пиццу и пробежав мимо охранников с воплем: «Пицца для Джерри Гарсиа!» Отлично все получилось, и, насколько мне известно, музыкантам тоже понравилось, и они оставили этого типа за кулисами на весь концерт. И пиццу тоже съели.

С другой стороны, парень, который пытался зайцем пролезть на выступление Джерри Форда, попробовал тот же метод, но не добрался даже до секретной службы. Его на первом же полицейском посту свинтили, и все выходные он просидел в тюрьме, а пиццу разбирали по молекулам в лаборатории на предмет содержания взрывчатки.

К чему я все это? К тому, что наглость — оружие обоюдоострое.

В ларце у меня была одежда — я собирался переодеться в спальне правителя Даэрана прежде, чем его разбудить: вряд ли он испугается человека в простых холщовых штанах и рубахе низкорожденного.

Я быстро оделся. Страж тем лучше, чем буквальнее он понимает все приказы. Если ситуация приказом предусмотрена, он ведет себя соответственно; никакой инициативы. Если нет — тоже никакой инициативы.

С другой стороны, правители — особенно правители жесткие — хотят всего сразу. Нарушение приказа нещадно карается, но так же карается нарушение ненаписаных и непроизнесенных приказов — какова бы ни была буквальная формулировка приказа, как бы ни противоречили друг другу приказ писаный и неписаный. Одним из таких непроизнесенных, но обязательных к исполнению приказов не могла не быть охрана тишины во время сна правителя.

Я в открытую вышел из-за портьеры и направился к стражу, глядя на него как можно более повелительно.

— Ты что, солдат, оглох? — спросил я, не понижая голоса. — Не слышал, как я тебя звал? — На ходу я раздраженно похлопывал перчатками по бедру. — Глянь на это безобразие! — Я махнул себе за спину. — Это что там у тебя за...

То ли тут и правда не берут в охрану слишком умных, то Ли этот никак не был жаворонком. Пока он раздумывал, что делать, я ударил его рукой в горло — не насмерть, я умею рассчитывать удар, — а потом ларцом в челюсть (удар твердым предметом в подбородок здорово встряхивает ствол мозга) прежде, чем включилась у него цепь тревоги. После этого было уже поздно. Глаза его закатились, колени подогнулись, и он рухнул.

Я не стал подхватывать его раньше, чем он врезался головой в пол — больно, наверное! — зато потом быстро втянул его в темную дверь, в комнату правителя. Связывать людей я умею отлично: фокус в том, чтобы для начала прикрутить друг к другу большие пальцы потуже.

Спальня большая, светлая, просторная. Однообразие свежепобеленных стен кое-где нарушается картинами, на полу — полосатый черно-белый невелианский ковер. Толстый: нога у меня утонула по щиколотку. Правитель Даэран лежал, похрапывая, на широкой постели. Один. Хорошо.

Широкое окно на балкон запирал засов. Я аккуратно снял его, положил на пол и одной рукой распахнул окно, другой вытаскивая кинжал.

Над постелью правителя высился тяжелый, опирающийся на столбики балдахин. Вдоль каждого столбика свисал шелковый шнур... гм. Явно он их использует, но для себя или для других? Я улыбнулся. Не, такое мне с рук не сойдет.

Только минута мне понадобилась, чтобы собраться.

Ладно, времени терять не будем. Я перевернул его на спину, запихнул ему в рот угол стеганого одеяла, приставил к носу острие кинжала — и он проснулся быстро. То есть очень быстро.

— Одно громкое слово, правитель Даэран, — прошипел я, и рука моя ощутимо дрогнула, — один громкий звук, один вскрик — и разговаривать я буду с вашим преемником. — Острие кинжала непрерывно дрожало у меня в руке, как струна. Я отлично умею дрожать. — Это ясно?

Голос мой слегка прерывался, и это, думаю, пугало его куда больше, чем все остальное. Мне бы тоже не хотелось, чтобы какой-нибудь нервный тип приставил кинжал к моей шее.

При других обстоятельствах, полагаю, правитель Даэран выглядел бы лучше, а сейчас вид портили взлохмаченная треугольная бородка, торчащие щетинистые усы и расширенные от ужаса глаза.

Кивнуть по-настоящему он не мог — попробуйте кивнуть, когда к горлу приставлен нож, — но умудрился наклонить голову на долю дюйма и вернуть в прежнее положение.

Я вытащил изо рта правителя одеяло и заменил его горлышком металлической фляги, большим пальцем отщелкнув ее крышку.

— Выпейте.

Я приподнял фляжку. Нож переехал к его правому глазу. Пойло было мерзкое, но он его проглотил, хоть и зашелся кашлем.

— Глотайте как следует!

Видно было, как меня трясет дрожь испуга.

Бросив взгляд по сторонам, я отошел от постели, положил фляжку на стол и вынул из кармана флакон. С громким хлопком открылась его пробка.

— Вот и все. — Я вольготно устроился в кресле и приподнял руку с колбочкой. — Теперь пару минут держите руки подальше ото рта — а то как бы не стошнило, если ненароком туда пальцы сунете. Или альтернатива: если вам интересно, насколько любит вас ваш наследник, — крикните погромче. Я тогда вылью противоядие на ковер или разобью флакон о стенку. К закату вы умрете — очень неприятной смертью.

Я постучал острием ножа в стекло флакона, и правитель вздрогнул. До него начало доходить. Я улыбнулся.

— Осторожнее, постель не забрызгайте. — Я не стал стыдливо отворачиваться, когда его вывернуло на пол. — Первое. Даже если вы сейчас доберетесь до целительного бальзама, он вам не поможет. Это особое снадобье, и спасти вас может разве что Великая Правящая Мать Целящей Длани или, может быть, Верховный Паукан Тарантул, или как там его зовут. А местные ваши лекари не справятся.

Вытирая рот рукавом рубахи, он сумел взять себя в руки — куда лучше, чем это на его месте удалось бы мне.

— Я понимаю так, что есть и альтернатива?

Он попытался привести бороду и волосы в порядок.

— Ага, — сказал я. — Вот такая: моих друзей выпускают из клеток, везут к Долгому Причалу — и подальше отсюда. Вы изменили решение — они подлежат изгнанию, а не медленной смерти.

Я надеялся услышать несколько по-настоящему бурных угроз, но он только кивнул.

— Кто вы такой?

Я поклонился.

— Уолтер Словотский, к вашим услугам. — Глаза его расширились до предела: он узнал имя. — Так какой вы выбираете вариант?

— Значит, — сказал он, — я освобождаю ваших друзей, а потом получаю противоядие? В количестве достаточном, чтобы купировать яд?

— Разумеется, — кивнул я. — Много не понадобится — здесь втрое больше, чем нужно. В смысле, чтобы вылечиться. Немножко еще поболеете, дней пять еще посидите на ночной вазе, но это будет лишь легкое расстройство. Кишки наружу не вылезут.

Он взглянул на меня прищуренными глазами.

— Знаете, мне не до конца верится.

Я рассчитывал, что он купится.

Это же само собой понятно: я так рисковал, пробираясь внутрь, и зачем, спрашивается? Чтобы скормить ему коктейль из воды, йода, перечного масла, рвотного корня и слегка протухшего майонеза, который мы приберегли со вчерашнего завтрака и подержали на солнышке?

Разумеется, нет.

Чем крупнее блеф, тем больше вероятность, что он сработает, а это было самое серьезное вранье, какое мне удалось измыслить за столь краткий срок.

Хм-м... Конечно, всегда можно обратиться к плану Б. Беда только в том, что я рассчитывал на этот план, и плана Б не придумал. В том смысле, что общие заготовки у меня были, но без подробностей, а подробности-то и есть самое главное. Начать надо, конечно, с того, что всадить ему в горло нож, заглушить крик — а потом можно и убираться отсюда. Окно? Не для меня, но, пожалуй, пригодится — снять со стража мундир и вышвырнуть его из окна. Будет асассином, убитым при попытке скрыться.

Рядом с окном — письменный стол. Я мог бы спрятаться под ним, а потом выскользнуть, когда поднимется кутерьма.

Мне приходилось выбираться и из худших передряг, но не часто, и это было давно. Когда играешь на деньги, нельзя ставить на кон все, а я поставил, и сейчас этот сукин сын...

Вселенная родилась из газового облака, рассыпалась величественной звездной россыпью, состарилась и наполнилась мертвыми железными звездами за время, прошедшее меж словами правителя «Знаете, мне не до конца верится» и его следующей фразой:

— Вам придется принять остаток яда, чтобы убедить меня, что противоядие действует.

Он медленно поднял флягу и протянул ее мне.

— Я хотел бы видеть, как это льется к вам в рот.

Я глотнул жуткого густого пойла — кажется, мы немного перестарались.

— Увидели? — осведомился я. Мой желудок уже бунтовал. Ненавижу рвотный корень. Приступ рвоты бросил меня на колени, и Даэран тут же извлек откуда-то кинжал, но я приподнял повыше флакон с противоядием, давая понять, что чуть что — и уроню его.

Я вытер рот его простыней, потом осторожно отпил ровно треть противоядия. Обжигающая капля помчалась по пищеводу. Именно то, что нужно сейчас моему брюху: добрый глоток лучшего пшеничного виски. «Отменное» Рикетти не зря так называется.

Правитель помедлил долгую секунду — и опустил кинжал.

— Думаю, мне лучше одеться, — сказал он.

Он, конечно, уже соображал, как бы меня обдурить. Надеюсь, я опережал его — хотя бы на шаг.

Двое солдат опустили Баста в пыль городской площади, уложив его рядом с приходящей в себя Кендой — ни Мардику, ни Верену целительные бальзамы помочь уже не могли. Они не поднимают мертвых.

Самое время задуматься об этом, о Басте и Кенде, о Тэннети, Джейсоне, Ахире и Андреа — да и обо мне самом, коли на то пошло. Жуткая смерть.

Я посмотрел Даэрану в глаза. Нет смысла хвататься за нож. Я должен помнить, что у меня — противоядие от того «яда», который время от времени сжимает спазмами его желудок, и этого оружия уже достаточно.

Если что-то не является правдой, это еще не значит, что о нем можно забыть.

Даэран смотрел на мою правую руку — ту, что сжимала колбочку, — примериваясь, как бы рвануться и выхватить ее, но в конце концов решил, что шансы не в его пользу. Я посматривал на мощного солдата позади — тот кружил вокруг, как фуллбек на поле, стараясь обойти меня так, чтобы обхватить, зажав руки. И ведь мог попытаться это сделать. Но мог и не рискнуть. Я должен быть готов отбросить противоядие и объявить правителю, что на корабле есть еще, — но я был вовсе не таким оптимистом, чтобы считать, что это подействует.

Солдаты собрались на площади, но выходы к улицам тоже были перекрыты.

Кенда смогла сесть сама и поднести сосуд с целительным бальзамом к растрескавшимся, окровавленным губам Баста.

Он судорожно глотнул — и произошло знакомое чудо: его мертвенно-серое лицо порозовело, черные провалы глаз ожили. Он по-прежнему был истощен — целительный бальзам вернул ему жизнь, но большего сделать не мог. Пройдут дни, прежде чем он сможет сам ходить, и недели — прежде чем он сможет драться. Если он сможет драться — самозащита входила в подготовку инженеров, но я что-то не припомню, чтобы Баст был в ней отличником.

— Не больше десяти солдат, — сказал я правителю. — По одному — чтобы нести моих друзей, еще восемь — чтобы вы чувствовали себя в безопасности.

Фуллбек за моей спиной шевельнулся, под его ногой скрипнул гравий. Сейчас мне полагается обернуться — тогда свободный защитник слева нырнет и вырвет у меня колбу. В ней, конечно, нет ничего особенного, только жизни, моя и моих друзей, но это почему-то заставляет забыть о том, что жидкость — всего лишь четверть пинты пшеничного виски.

Я поднял сосудик над головой, готовясь швырнуть его оземь.

— Уберите их, Даэран.

Он дал эти двоим знак отойти.

— Капрал Кино, — велел он, — возьмите десять человек. Двоих — нести друзей Уолтера Словотского.

Двоих «футболистов» он, разумеется, сюда включил.

По небу бежали мирные, пухлые облака. С Киррика дул прохладный ветер, унося прочь запах моего страха.

Тэннети и Джейсон ждали у края причала, револьвер Джейсона был при нем, палец лежал на курке. Тэннети в одной руке держала обнаженный клинок, в другой — пистолет, еще один пистолет торчал из-за пояса.

Футах в трехстах от причала покачивалась на волнах «Деленита», удерживаемая якорями и швартовами с носа и кормы. Там готовились к отходу. Грот и бизань были подняты, кливер тоже, но пока привязан к мачте. Развернуть его — пара минут. Поднять якорь, отдать концы — и только вы кеч и видели. Он был еще оснащен парочкой добавочных парусов — на Той стороне их зовут стакселями, — но это вряд ли сильно добавило бы ему скорости.

Андреа с Ахирой стояли на высокой корме, беседуя с капитаном. Не знаю точно, о чем они говорили — оставалось только надеяться, что они сумеют его убедить.

Не думаю, что моряки в двух шлюпках сильно обрадовались. Киррикский моряк должен уметь и удирать, и драться, но «Деленита» — быстроходный кеч, так что наверняка наука удирать была его команде известна лучше, чем искусство боя.

— Флакон, пожалуйста. — Даэран требовательно протянул руку. — А потом можете садиться со своими друзьями на корабль и уходить.

Я рассмеялся.

— Я действительно выгляжу таким дураком? — Я вытянул руку с колбочкой над водой. — Сперва мы погрузимся на корабль, а потом я перешлю вам сосуд с одной из шлюпок.

— Откуда мне знать, что вы попросту не убьете меня, оказавшись на борту?

Ответил Джейсон:

— Даю вам слово Куллинана.

В Эрене до сих пор есть края, где это решило бы все. Брэ, очевидно, к этим краям не принадлежал.

— Нет, — подумав, сказал Даэран. — Я никому из вас не верю. Вы садитесь в одну шлюпку, а я и шестеро моих людей с пленниками — в другую. Мы поднимаемся на борт, меняемся — и расходимся с миром.

Я тоже немного подумал. Потом пожал плечами.

— Идет.

 

Глава 18,

в которой я совершаю сделку, и мы пытаемся распрощаться с дружелюбными жителями Брэ

Логистика, формальная или неформальная, никогда не входила в круг моих основных интересов. Этим всегда занимался кто-нибудь другой. Вот Рикетти, например, — Лу задачки по логистике решает для тренировки. Логистика велела нам разместить Малый Питтсбург в Холтуне, а не в Приюте — Приют слишком далеко от дорог и слишком близко к эльфийским землям, что многим не давало бы спокойно спать — мне в том числе.

Что до меня — я не очень понял, как им удалось погрузиться на корабль, но на самом деле я об этом не думал до тех пор, пока шлюпка не обогнула его, открыв нашим взорам плавучий док.

На самом-то деле это была скорее небольшая баржа с принайтовленными по ватерлинии для устойчивости пустыми бочонками на носу и корме. Деревянная рама, висящая над поручнями, не давала барже отойти от корабля. Очевидно, на причале товары нагрузили на баржу, отвели ее к «Делените» и пришвартовали к борту. Теперь товары можно будет сложить в сеть и поднять лебедкой на борт с наименьшим риском как для экипажа, так и для товара.

На борту, над нами, двое моряков как раз закрепляли грузовой кран. Аккуратно сложенную сеть уже к нему привязали. С этим они припозднились. Краном практически невозможно пользоваться, если гики не убраны или не привязаны на другой стороне судна — они движутся по одному и тому же месту, а стрела крана должна быть достаточно длинная для обеспечения хорошего рычага, когда двум матросам предстоит перетащить тонну груза с причала на палубу.

В бытность свою моряком, кочуя из порта в порт, я любил поработать лебедкой и краном. Работа это трудная, и любить такую для меня необычно, но есть нечто совершенно особое в возможности оперировать такими силами, пусть даже и опосредованно.

Конечно, не для всех.

На миг я подумал, что мы вырвались — Тэннети, легко перескочив со шлюпки на баржу, помогла вылезти мне: я попрежнему осторожно сжимал в руке колбочку, будто только от нее все и зависело.

В общем-то так оно и было.

Даэран и его солдаты последовали за нами на баржу; двое бережно уложили на нее Кенду и Баста. Сверху, держась за поручень, нагнулся капитан.

Он мне сразу весь не понравился — от аккуратно подстриженной бородки и усов, обрамляющих раскрытые в белозубой полуулыбке губы, до узкобедрой широкоплечей фигуры борца или бодибилдера, стоящей на крепких, как бревна, ногах. И загар красиво-бронзовый, не коричневый.

Никогда не доверял красавцам.

— Добро пожаловать, — вымолвил он с деланным спокойствием. А может, мне это показалось. Может, он из тех болванов, которые просто не понимают, насколько легко все может пойти к черту.

— Я — Эрол Линеан, капитан «Делениты».

Я кивнул.

— Уолтер Словотский. Капитан своего сердца.

— О черт, — буркнула Тэннети. — Так я и думала, что ты ляпнешь что-нибудь подобное.

— Что?

— Ты не терпишь соперничества, Словотский, — сказала она. — Будь осторожней.

— Я вижу, — продолжал капитан, — у нас проблемы. Почему бы вам всем не подняться и не обсудить их?

Тэннети могла бы и не предостерегать меня — я, конечно, и сам собирался произвести обмен, взойдя на корабль, но что-то в голосе капитана чуть не заставило меня передумать.

Однако шаг этот по-прежнему казался мне единственно разумным.

— Поднимаемся, — сказал я.

Ахира ждал меня наверху, у трапа.

— Кажется, — заметил он, — у нас могут быть неприятности. — Таким небрежно-спокойным тоном он говорил только тогда, когда неприятностей было действительно не избежать. — «Деленита» и Эрол Линеан торгуют тут уже очень давно — и в хороших отношениях с властями.

— Насколько хороших?

— Настолько, что Эрол Линеан ни вот настолечко не испугался.

Плохо. В наш план входило, что капитан, боясь местных властей и полагая, что правитель Даэран не поверит в его невиновность, раз он помогает нам, захочет сам убраться отсюда побыстрее и подальше.

Взгляд у Энди был невидящим. Будь у меня к этому дар, я заподозрил бы, что в голове у нее роятся возникающие заклятия. Но случись что — и она превратится в подобие огнеметчика в бою: все станут целить в нее. Ей нужно время, чтобы нашептать свои незапоминаемые словечки — а вот как раз времени ей может и не хватить.

Что нам надо было, так это что-нибудь такое, что сможет перевесить для Эрола Линеана выгоду торговли в Брэ. И перевесить намного. В экипаже у него всего пятеро — чтобы управляться с хорошим кечем, больше и не надо, а чем больше у вас людей, тем меньше прибыль, — так что, если дела пойдут плохо, перевес вряд ли будет на нашей стороне, даже примкни они к нам.

С другой стороны, если все рухнет, он будет знать, что жизнь ему не гарантируется.

Я улыбнулся капитану, словно бы говоря: «Можешь не сомневаться, что пойдешь первым», и он улыбнулся в ответ, сделав грациозный жест. «После вас, дорогой, после вас».

Отлично. Я понял: их дюжина против нашей пятерки, а у меня бывали шансы и похуже, чем двенадцать к пяти.

С другой стороны, солдаты Даэрана ведут себя так, будто точно знают, что им делать, как по отдельности, что плохо, так и вместе, что еще хуже. Словно чтобы подчеркнуть это, трое из Даэрановых молодцев сдвинули головы и принялись совещаться. Как пить дать — разбирают цели.

Хреново. С шестерыми мы, может, и справимся — да й то с трудом, а если еще экипаж встанет на их сторону...

Я быстро прикинул отрядные средства — деньги, камни, снадобья и все прочее, и решил, что, даже если прибавить мое обаяние, этого не хватит. Морской торговец не может не быть авантюристом, но корабль для него на первом месте, если только — да и то не всегда — прибыли ему не хватит, чтобы купить другой.

Даэран решил действовать.

— Противоядие. — Он с улыбкой протянул руку. Солдаты полукругом окружили его. — Противоядие — и мы уходим.

Он лгал, но считал, что у меня нет другого выхода, как ему поверить.

Китайская ничья — когда полная комната народу с пистолетами, и все держат друг друга под прицелом. Кончается она, когда кто-нибудь сделает роковую ошибку.

— Что ты хочешь за проезд на твоем корабле, Эрол Линеан? — спросил я.

— А, — отозвался он небрежно, — вы уже оплатили проезд.

Он не рассчитывал, что я поверю ему, — я и не поверил.

Ну что ж, мы хранили эту тайну долгие годы. Тайной было даже то, что кто-то, кроме инженеров, знает, как это делается хоть это и было известно всем, кто пришел с Той стороны.

— Я скажу тебе, как делать порох, — заявил я. — Не магическую подделку работорговцев. Настоящий, черный порох. Он делается очень просто — и дешево. Я сказал бы тебе это прямо сейчас, только ведь они тоже услышат.

У Ахиры отвисла челюсть, у Джейсона глаза полезли на лоб. Энди и Тэннети я не видел, но им это тоже вряд ли понравилось. Лучшее, что я мог сказать в свое оправдание, — это что я бросил Даэрану и Эролу Линеану кость, за которую они сцепятся. Тот из них, кто узнает секрет пороха, получит источник невиданного богатства. Второй знающий неминуемо станет соперником. Будучи единственным — вне Приюта — обладателем тайны, Эрол Линеан сможет ходить на своем корабле из порта в порт, сбывая дешевый порох по высокой цене. Если на рынке будет конкуренция, порох из чуда становится просто выгодным товаром.

Даже будь у меня пара дней на обдумывание, я не смог бы придумать ничего лучшего, чтобы заставить Эрола Линеана принять нашу сторону против Даэрана. С тех пор я много думал над этим, и до сих пор не вижу альтернативы.

У моей великолепной импровизации оказалось только одно слабое место: по взгляду, которым одарил меня Эрол Линеан, я понял, что он мне не верит.

Зато мне поверил Даэран. Я понял это, когда он бросился на меня и прижал к перилам, пытаясь вырвать флакон.

Сейчас-то понятно, что у него были все основания. Я потратил достаточно времени, убеждая правителя в своей искренности, и убедил. В конце концов он же бросился за предполагаемым противоядием. Он был расположен мне верить — я мог бы продать ему Бруклинский мост, хотя он даже понятия не имел, что такое Бруклин. А Эрол Линеан только что со мной познакомился, и ему еще только предстояло узнать, как я обаятелен и надежен.

Все произошло мгновенно. Одна из причин, почему маги всегда нуждаются в телохранителях, — та, что в бою маг становится первой, если не главной, мишенью. Останься Энди цела и на свободе — перевес в драке очень скоро оказался бы на нашей стороне.

Двое солдат метнулись к ней. Уголком глаза я увидел, что Энди рухнула от удара по голове, а Тэннети рубит солдата, который пытается пришпилить ее к палубе, но я был занят собственной дракой.

В прежние времена это было бы самое время Карлу вмешаться.

Однажды, когда ловушка, расставленная нами для работорговцев, неожиданно не сработала, он оказался в окружении четырех мечников — и неплохих, можете мне поверить, — а сам вооружен только чем-то вроде утяжеленной палицы. Так вот, не прошло и четырех секунд, как все было кончено: они лежали, не пытаясь подняться.

Но Карл погиб, его у нас не было, а был только я.

Я сделал лучшее, что только мог: всадил метательный нож в живот Даэрану и так отшвырнул одного из солдат, что тот впечатался в остальных, устроив кучу малу.

Это дало мне время выхватить меч.

Я отбил возникший на пути нож и всадил клинок солдату меж ребер. Тот захлебнулся криком и, дергаясь, повалился на палубу — с застрявшим у него в ребрах мечом. Десять лет назад, даже пять лет назад я бы успел вырвать клинок, высвободить его прежде, чем он застрянет, — но я стал медлительным и старым.

Нам бы вообще ничего не светило — если бы не Ахира и Джейсон с револьвером. Гном исхитрился сцапать где-то тяжелый абордажный багор и теперь вертел им, как палицей — одному из дуболомов правителя Даэрана досталось так, что он перелетел через борт и тяжко шлепнулся на баржу.

Револьвер Джейсона выплюнул пламя и дым — и один из солдат с воплем рухнул прямо на Баста, заливая его кровью из раненого бедра.

Руки Баста судорожно дернулись, неловкие пальцы впились солдату в лицо. Баст делал, что мог, — но большим подспорьем это, разумеется, не было.

Я нырнул под нацеленное в меня копье и кинулся на его хозяина, на ходу вытаскивая терраиджийскую удавку.

Сделав левой обманное движение, правой рукой я быстро накинул врагу удавку на шею и дернул, затягивая, — этот рывок вполне мог бы наполовину отрезать ему голову.

Побагровев лицом, солдат безнадежно вцепился в гарроту. Теперь спасти его могли только болторезы, а я не собирался копаться у себя в сумке, доставая их.

Но их было слишком много, хотя Эрол Линеан и его матросы не вмешивались — просто слишком много, чтобы мы могли одолеть их в рукопашном бою. Мне надо было обдумать все заранее. Надо было настоять, чтобы Джейсон держался поодаль, не лез в самую гущу, пока совсем не припечет. Но такое планирование всегда было епархией Карла, а Карла больше нет.

Один солдат добрался до Джейсона, ухватил револьвер, дернул его вниз и содрогнулся, когда выстрел разворотил ему живот, но Джейсон не успел высвободить оружие, как на него насели еще двое врагов.

Тэннети тоже выстрелила из одного из своих кремневиков и — хоть я и не видел этого — попала. Двигаясь быстрее, чем я мог представить, она повисла на спине одного из солдат, нападавших на Джейсона, ее сияющий охотничий нож взлетел и опустился, и снова, и снова — только теперь он блестел ало и влажно.

Джейсон сумел высвободиться и быстро выстрелил еще дважды — но на третий раз его револьвер только сухо щелкнул.

Револьвер.

Он стрелял патронами, начиненными бездымным порохом, над которым Рикетти с помощниками работали долгие годы. Это был один из двух — всего двух — существующих в этом мире револьверов.

Джейсон был сыном Карла Куллинана, а Карл Куллинан из кожи бы вон вылез, лишь бы такое совершенное оружие не попало в руки врагу. Джейсон Куллинан швырнул револьвер себе за спину — через борт.

Бесценный кусочек голубоватой стали, кувыркаясь, высокой дугой взлетел в воздух.

Наверное, именно в этот миг я услышал вскрик Тэннети — меч приколол ее к мачте, нож выпал из бессильных пальцев. Именно тогда Джейсон упал под навалившимися на него телами. Меч вытащить он попросту не успел.

Что-то ударило меня по голове, и мир на мгновение дрогнул. Я качнулся, хватаясь за нож, шагнул назад... и услышал крик.

— Уолтер, мы...

Мне не довелось услышать, что собирался сказать Ахира: самый крупный солдат подставил ему подножку, гном зашатался, беспомощно хватаясь за воздух, — и полетел в проем в ограждении. Как шар в лузу.

Только вместо лузы была вода.

Очень глубокая вода.

Нет!

Да нет, все должно было обойтись. Ахира крепкий. Когда он упал на баржу, развитая мускулатура и крепкие кости должны были уберечь его. Но он упал неудачно, под острым углом, и его отбросило...

Его испуганный вопль до сих пор стоит у меня в ушах. Высокий, замирающий вопль. Я до сих пор вижу, как он падает назад, пальцы цепляются за баржу — и соскальзывают. И ничего нельзя сделать. Я до сих пор вижу брызги от его падения, его расширенные глаза, ужас на его лице, когда вода сомкнулась над ним.

Гномы тяжелее воды.

Гномы не могут плавать.

Гномы камнем идут ко дну.

— Нет!.. — завопил я.

Проклятие! Дожив до моих лет, пора бы усвоить, что одним желанием ничего не изменишь, что совершенно не важно, чего ты там хочешь, жаждешь, ждешь, что тебе что-то там необходимо — важно лишь то, что ты делаешь.

Не думая, не рассуждая, как последний болван, я протянул руку — без толку. Глубина под килем была футов восемь, а то и десять, и Ахира уже пропал из виду.

Что-то ударило меня в правое ухо.

 

Глава 19,

в которой один друг говорит несколько прощальных слов правителю Даэрану

Мой наставник в каратэ, мистер Имаока, дал мне лучший урок боя из всех.

— Главное в каратэ — бег, — сказал он, глядя, как мы неохотно натягиваем кроссовки. — Первое, что нужно сделать в бою, — повернуться и убежать.

Пробегите самое меньшее милю, а лучше — две или три. Если враг все еще преследует вас, к этому времени он наверняка запыхался. И если вы по-прежнему считаете, что драться стоит, — повернитесь и победите его.

Когда я снова начал понимать, что происходит, надо мной склонялся Даэран, без малейших следов раны, с аккуратно расчесанными волосами и бородой, лицо лучилось здоровьем и радостью.

Ясно: добрался до наших целебных бальзамов.

Кошмар почище похмельного.

Под левой лопаткой билась боль: туда мне, наверное, и всадили нож. Дышать я мог только неглубоко; сломанные ребра скрипели при малейшем движении.

Не то чтобы я мог особо шевелиться. Даэран избавил меня от этой сложности, привязав — руки за спиной — к ограждению на корме, между Тэннети и Джейсоном. Энди, Кенда и Баст лежали связанные на горячей палубе, над каждым стоял солдат. Зачем — не знаю.

Тэннети и Джейсон, оба израненные, хоть и не истекали кровью, драться смогли бы вряд ли. Джейсона сильно помяли, а у Тэннети — хотя пальцы ее правой руки ощупывали узлы — левая рука висела плетью. Очевидно, меч, пришедший в плечо, повредил нерв.

Худо.

Глаза Андреа — их было видно за кляпом — горели боевым огнем, даже правый, подбитый и почти напрочь заплывший.

Ахира погиб.

Наши вещи были раскиданы по палубе, одежда свалена в кучу, оружие аккуратно собрано на обозрение правителя. Наклонясь над грудой, он вытащил металлическую флягу. Я бы не возражал, чтобы он из нее хлебнул: это лекарство от потертостей для лошадей, настойка на древесном спирту.

— Давайте по порядку, Уолтер Словотский, — сказал Даэран. — Прежде всего — противоядие. Уверен, у вас есть еще.

Разумеется, оно у нас было — в другой фляге, подальше. Я люблю изредка хлебнуть, чтобы смыть дорожную пыль.

Я не ответил — и постарался не смотреть на фляжку с «Отменным». Он не рассердился. Просто шагнул ко мне и несильно ударил по лицу — сперва ладонью, потом тыльной ее стороной.

Он не пытал меня. Пока. Просто показал, что настроен всерьез.

Перед моим мысленным взором встала картинка: Ахира сжимает ублюдка могучими руками, выдавливая из пего жизнь.

Но Ахира — за бортом, под тридцатью футами воды. Мертвый.

Есть одна возможность — только одна, да и та вряд ли сработает. Сейчас наступило очень неустойчивое равновесие. При том ущербе, какой мы нанесли его отряду, Даэран и Эрол Линеан оказываются примерно в равном положении, а правитель Даэран не такой дурак, чтобы подвергать себя опасности, посылая за подкреплением — то есть угрожая оттереть Эрола Линеана от пороха.

Этой парочке пришлось бы договориться, прежде чем взяться выпытывать из меня тайны; им придется составить этакое маленькое соглашеньице, которое на Той стороне обеспечило бы им немалый срок за нарушение антимонопольного законодательства.

Я думал, как разыграть свой единственный козырь. Мы хранили тайну черного пороха почти двадцать лет — пока маги в Пандатавэе изобретали свою замену, а Рикетти в Приюте возрождал бездымный порох и обоймы с патронами.

Но если открывать ее, то или сейчас, или никогда. Я решил — сейчас.

— Селитра, — сказал я. — Кристаллы, которые находят в старых навозных кучах.

— Нет! — вскинулся Бает. — Не говори ему! Во имя Инженера — заткни пасть!

— Селитра, — повторил я, не собираясь останавливаться. — Пятнадцать весовых частей. Толченый древесный уголь — лучше всего от ивы — три части. Сера — две части.

— Это противоядие?

— Нет, нет, нет! Это порох. Черный порох. Процесс изготовления сложный, но ингредиенты именно эти. Селитра, уголь, сера. Пятнадцать, три, два.

По губам Эрола Линеана скользнула улыбка.

— По-моему, правителя Даэрана куда больше интересует противоядие. Ты умудрился разлить почти все.

Я попробовал пожать плечами — и тут же об этом пожалел.

— Не было никакого яда. — Я цедил слова сквозь багровую муть боли. — Все сплошной блеф. Идиот просто купился.

Думай, черт тебя возьми, думай. Пока что я делал лишь свое обычное дело: тянул время, чтобы дать возможность Ахире вызволить нас из силка, растягивал немного петлю, чтобы он мог действовать... но Ахиры-то нет.

Он мертв.

Значит, мне придется делать его работу. Или кому-то другому.

Нет, есть и другое решение. Мы все умрем. Даэран шагнул ко мне, но по знаку Эрола Линеана остановился.

— Ты лжешь.

— Тогда хлебни еще чуток из вон той фляги. — Я показал подбородком. Даже это больно... — Это просто пшеничное виски, но — на здоровье. Вкус тот же. С наилучшими пожеланиями от Инженера.

Баст оскалился, сверля меня злобным взглядом. Если б он мог сейчас освободиться, кинулся бы не на врагов — на меня. Тайна пороха была величайшим сокровищем инженеров, а я только что выдал ее.

Оно, конечно, так, вот только для меня величайшее сокровище — жизни моих друзей и моя собственная, и я надеялся, что только что купил нам возможность выжить. Никто из них не доверял мне, а Эрол Линеан — как и все его люди — знал теперь слишком много.

Но пока что он этого не осознавал. На борту «Делениты» находится Даэран и трое боеспособных солдат, все с оружием наголо, а у капитана — только пятеро матросов, ни у кого нет оружия, и все на палубе. Возможно, Эролу Линеану и его экипажу и удастся победить в драке, но тогда это будет долго. Рассчитывать выкинуть с корабля Даэрана и его людей до появления подкрепления он не может.

Даэран просунул фляжку с виски мне в рот.

Прежде чем он ее выдернул, я сделал добрый глоток. Последняя чарка осужденного.

— Что-то ты слишком сговорчив, — заявил он. — Возможно, это опять блеф. Подождем и посмотрим, что выйдет.

Ничего не выйдет. У меня не хватает козырей настроить Эрола Линеана против Даэрана. Все, что я делаю, — просто тяну время. Зачем?

Возможно, Тэннети сумеет освободиться.

Она явно не понимает, что происходит — иначе бы не улыбалась. Дура ненормальная. Неужто не понимает, как серьезно ранена, неужто не видит, что мы уже все мертвы, что я просто трепыхаюсь в надежде на чудо, которого не произойдет?

Теперь вот и Джейсон разулыбался. Кретин.

Я не против геройства, но это просто нелепо.

Ахира погиб, мы все, считай, тоже мертвы — а чертов дурак скалится...

И в этот момент я ощутил, как моих рук — и стягивающих их узлов — коснулись загрубелые пальцы.

* * *

Думаю, Даэран увидел что-то в моих глазах. Брови его встопорщились, и он шагнул вперед.

Я плюнул на палубу. Кровью. Кровь всегда производит должное впечатление.

— Целительный бальзам, — потребовал я. — Ничего больше не скажу, пока не получу его — и мои друзья тоже.

— Мы подумаем об этом — когда услышим рецепт в деталях.

— Сейчас же, — сказал я. — Не то я откушу себе язык — и тебе никогда не узнать тайны изготовления.

На самом-то деле невелика тайна. Взвешиваете все составляющие по отдельности, ссыпаете в бочонок, смачиваете водой (неплохо), мочой (лучше) или вином (совсем хорошо), потом начинаете мешать. Мешать, мешать, мешать, пока руки не начнут отваливаться. Тогда еще немного помешать. Пропустить смесь — она похожа на тесто — через проволочное сито, чтобы смешалось получше: это называется гранулирование. Повторить, высушить — очень тщательно — и готово. Опасно — дети, не пытайтесь делать это дома без родителей! — но никаких сложностей.

— Ты блефуешь. Опять.

— А ты проверь.

Я блефовал.

Даэран не рискнул.

— Не теперь. На этот раз пусть победа будет твоя. — Он подошел ко мне.

Пальцы за моей спиной отдернулись. Ахира, каким-то чудом умудрившийся зацепиться за борт корабля — возможно, притулился на литом наличнике иллюминатора или еще чем-то подобном, — нырнул вниз.

— Сперва им.

Я кивнул на остальных. Им это было куда нужнее, чем мне, особенно Тэннети и Джейсону, к тому же я хотел освободить руки.

Даэран старательно сдерживался. У него будет еще время наказать меня за наглость, а то, что сейчас он напоит пленников целительным бальзамом, не помешает ему позже убить их.

— Как скажешь.

Он подошел к Тэннети и поднес к ее губам бутылку с бальзамом.

Пальцы позади меня возвратились и закончили свое дело, потом моих рук коснулась рукоять ножа — но отдернулась. Пальцы вложили мне в ладонь кожаный ремешок — и пропали, одарив напоследок быстрым пожатием.

Ну, Ахира, ты даешь...

Это был он. Без вопросов. Я знаю прикосновение этой руки и не стану заглядывать дареному коню в зубы, если конь этот — единственное, на чем можно удрать. Мой лучший друг жив, может свободно действовать, и...

Ну я и кретин! Он же меня не дразнил! Он просто сообщил мне, какое у нас есть оружие, и дал то, которое больше всего подходит, веря, что я его пойму.

Что мы имеем? Кожаные ремешки — наверняка те самые, что стягивали мои запястья, — и нож.

Есть с чем начинать.

Нож отправится к Тэннети, а Ахира постарается обойти кругом, прижимаясь к борту судна и стараясь не попасться на глаза. Нет. Этого он делать не станет. Если он опять сорвется — вряд ли ему удастся еще раз выплыть. Он останется, где есть — будет стоять, на чем стоит, что бы это ни было.

Он освободил меня, Тэннети и Джейсона — и ждет, что я сделаю, что надо, сам.

Как, интересно знать, ему удалось выбраться из воды? Я своими глазами видел, как он врезался в воду — и камнем пошел ко дну.

Потом, Уолтер. Потом.

И почему, интересно знать, он так медлил?

Андреа, Джейсона и Тэннети уже оделили целительным бальзамом; пришел мой черед.

Даэран присел рядом со мной:

— Пей свой бальзам. А потом расскажешь. Это я тебе обещаю.

Он поднес теплое горлышко к моим губам и чуть не силой втиснул его мне в рот. Скрипнули зубы.

Ладно, плевать. Приторный бальзам смыл вкус крови, колотье и боль истаяли и исчезли.

Радоваться нет времени. Я сделал петлю на одном конце ремешка, пропустил через нее второй...

Глаза правителя Даэрана вылезли из орбит, когда я набросил петлю ему на шею — и затянул. Как следует.

— Бей! — крикнул я, хотя команда эта была лишняя.

Приканчивать Даэрана времени не было — я просто отпихнул его и, пригнувшись, кинулся к нашему снаряжению. За мной пружиной взметнулась Тэннети — бросилась с ножом на солдата. Тот опоздал лишь на миг. По-моему, она его выпотрошила: крик его отдался у меня в ушах.

Думать времени тоже нет: я должен сделать все правильно и на автопилоте.

Я схватил меч и пустил его к Джейсону по палубе рукоятью вперед, потом сделал захват солдату, стоящему над Энди, да так жестко, что тренер Фаско был бы доволен. Он, паразит, всегда меня ругал, что я слишком нежно с квотербеками обращаюсь. Ладно, ну его.

И солдата туда же. Под моим напором он отлетел назад, почками на перила. Руки взметнулись в стороны, он замер от болевого шока.

Они все еще сильнее нас, и даже пусть наши тылы прикрывает Ахира, но дело безнадежно, если только... так, сперва я должен освободить Энди, а ей придется...

Разумеется. Верь в друзей. Краем глаза я увидел движение — кран! — и услышал хохот Ахиры.

— Тэннети, Джейсон — ложись! — рявкнул я. Темная тень неслась ко мне. Я нырнул под нее и рванулся к Энди; и в этот миг бревно, запущенное могучими руками гнома, пронеслось над палубой, сметая, как кегли, солдат — матросы профессионально пригнулись.

Я вытянул нож и дотянулся-таки до Энди. Подцепить, повернуть — и она свободна, пальцами вытянуть кляп... Пинком отбросить кинувшегося к ней солдата...

Она вскочила на ноги, руки раскинуты, с уст срывается один-единственный звук...

Дневной свет стал алым и тусклым, небо над головой потемнело.

Время застыло. До сих пор сердце билось быстро и сильно, а сейчас каждый удар стал как медленный двойной стон.

Тук — ту-ук.

Долгая пауза.

Тук — ту-ук.

Я мог думать, мог видеть, но даже упасть быстро не мог. Мы все застыли, как были: Тэннети с поднятым ножом, не замечающая, что сзади ей угрожает вот-вот готовая ее разрубить сабля; Ахира, одной рукой вцепившийся в кровавое месиво, только что бывшее лицом солдата, другой — насквозь прошибающий грудь второму. Джейсон, в броске проколовший брюхо самому крупному из врагов, но лицо его помрачнело, потому что он видит опускающийся на него клинок...

Все мы застыли в алом времени. Все, кроме Энди.

Наклонясь, будто шла против сильного ровного ветра, она плавно двинулась по палубе, по дороге отведя грозящую Тэннети саблю.

Она подошла к сыну, отбросила нацеленный на него клинок, потом приставила пальцы к вискам солдата и пробормотала слово, которое, даже услышав, я не запомнил бы.

На пальцах лениво заиграли искры. Губы колдуньи шевелились, но я не слышал, что она говорит. Искры потекли потоком, поток стал молнией, острия ее вонзились в голову солдата — и пронзали ее, покуда надо лбом и из ушей не показался дым.

Медленно, грациозно она повернулась и улыбнулась мне. Улыбка была какой угодно — только не дружелюбной.

— Ваш выход, — показала она губами.

День снова поголубел, время потекло нормально. Ахира вытащил из кучи оружия свой топор.

Живыми на палубе остались лишь два солдата. Одному зажала горло локтем Тэннети, второго тут же располосовал сверкающий клинок Джейсона.

Таким образом, остался только сам правитель Даэран. Он елозил по палубе, стараясь освободиться от удавки, которую я затянул явно недостаточно.

Ну так я же торопился!

Ахира поднял топор.

— Кто... кто ты такой? — прохрипел правитель.

Будь на месте гнома я, как бы мне хотелось произнести речь, что Микин — один из нас, и если его надо остановить — мы остановим его сами, без вмешательства всяких там местных шишек, и о том, что осуждать наших друзей и помощников на смерть за неразумную помощь Микину — значит поступать незаконно и враждебно, и с таким поведением мы мириться не можем и не будем.

Но Ахира не стал произносить неподготовленных речей.

Топор опустился, и только тогда гном ответил:

— Правосудие, сукин ты сын, — произнес он. Наверное, когда-то давным-давно мы с Джеймсом Майклом смотрели одни и те же фильмы.

Солдаты на причале садились в лодки; две небольшие шлюпки уже плыли к нам.

— Капитан, — спросил я, — вам хочется давать им объяснения или лучше нам отсюда убраться?

Эрол Линеан улыбнулся и знаком приказал экипажу пошевеливаться.

— Наше соглашение в силе, Уолтер Словотский, — сказал он. — «Деленита» обязуется доставить вас, куда скажете; вы обязуетесь открыть мне секрет изготовления инженерского пороха.

Он не стал извиняться за то, что превратил необходимость в добродетель — принял сторону правителя Даэрана. Бизнес есть бизнес.

Баст бросился вперед, шатаясь — возможно, еще и из-за качки.

— Нет! Не говори ничего, не выдавай тайны, не...

Тэннети схватила его за руку и ловко завернула се ему за спину.

— Не теперь. Позже — если вообще когда-нибудь.

Она оттолкнула его, обнажила меч и встала в позицию у меня за спиной.

Я кивнул Эролу Линеану:

— Соглашение в силе. Да поплыли же отсюда, болван!

 

Глава 20,

сразу после которой я звонко хлопаю себя по лбу ладонью

Бывает такая вещь, которую одна моя подруга когда-то назвала «носорог в углу». Может, это она не сама придумала, но я слышал от нее.

— Носорог в углу — это мысль, которая нависает над разговором, — говорила она, — но о которой не говорят. Эти самые носороги попадаются всюду и в любой ситуации.

— Скажем, — улыбнулся я, — когда впервые ведешь девушку ужинать?

Именно такая ситуация у нас сейчас и была.

— Например. Вы с нею обсуждаете лекции, специальности, работу, кино, политику — все что угодно, — сказала она. — А думаете оба только о том, будете ли сегодня спать вместе.

— Вот как?

— Я в том смысле, что ты об этом думаешь, и она об этом думает, но об этом вы как раз и не говорите.

— Ты в том смысле, что мы — нет?

— Ну... — Она задумчиво отпила пива и улыбнулась: — Да.

Ахира не собирался рассказывать мне, как выжил — если только я не спрошу; а я не собирался спрашивать. Обычное упрямство, но за долгие годы оно вошло у нас в привычку. Как правило, кто-то один сдается, но не стоит ставить последние деньги на то, кто именно.

Палубу у носа обдавало брызгами. Ахира сидел на приступке у якоря, закинув одну руку за леер, и точил топор; я бездельничал, опершись на ограждение.

Ахира мягко водил точилом по лезвию топора. Вж-жих, вж-жих, вж-жих.

— Еще немного поточишь — и можно бриться, — заметил я.

Он пожал плечами:

— Топор не бывает слишком острым.

Да, чересчур тонкая кромка может в бою выкрошиться от удара, но для Ахиры с его силищей это безразлично.

Ахира по крайней мере со мной говорил, хотя и не о том, о чем мне бы хотелось. Для Баста и Кенды я был персоной нон грата, а Джейсон пока что не решил, то ли я действительно блестяще вышел из положения и всех спас, то ли из трусости и без толку предал все, ради чего существовал Приют. Я бы поспорил с ним, но и сам не знал, на чьей стороне правда. Энди спала в кубрике, Тэннети охраняла ее, Баста и Кенду.

— Кажется, теперь идем быстрее, чем до поворота, — сказал гном.

— Знаю, — отозвался я. — Это только кажется.

Бежать по ветру быстро, но душно и скучно. Чем быстрее парусник, тем менее приятно на нем путешествовать: чем лучше корабль использует ветер, тем меньше обдувает вас. Все запахи остаются с вами. Ощущение такое, что двигаетесь не вы, а вселенная движется мимо вас. Медленно и тоскливо.

Я предпочитаю идти бейдевиндом, чтобы ветер сек мне лицо, а брызги дарили свежесть.

Волшебство и безумие таились где-то в ночи — и мы плыли навстречу им.

Мы беседовали, неся ночную вахту. Не самое худшее занятие. Ночь ясная, на бархатисто-черном небе гордо сияют алмазные звезды. Слева, где кончалась игра звездного света на пологих холмах волн, вставал грозной громадой берег, мрак, в котором изредка мелькал огонек костра или вспыхивало окошко.

Справа, взблескивая и переливаясь под звездами, сумрачно катились волны.

Моряк видит только поверхность моря, и ему остается лишь гадать, что ждет его внизу. Много есть такого, чего мы никогда не узнаем.

Наверное, я никогда не узнаю, что мне нужно было делать с Кирой. А может быть, мне и не нужно решать насчет того, что правильно — если говорить об эффекте. Может быть, все, что нужно, — это согласиться, что если я хочу наладить с ней отношения, то не должен удирать в экспедицию по Эрену, что, возможно, в Энделле все было прекрасно именно потому, что там я был с ней.

А может — и нет. Может, долгая разлука — именно то, что нам с Кирой и нужно.

Я все еще помнил ее — летящие по ветру волосы, податливое, теплое тело. Как давно это было...

Приходит время, когда надо принять решение — перестать ходить вокруг да около, притворяясь, что размышляешь, взвешиваешь и ищешь единственно правильный путь, — и ты его принимаешь. И все.

Я — решил. Хватит попыток, нытья, сомнений и копания во всяких «почему». Когда я вернусь — я улажу отношения с Кирой. Точка. Не важно как, не важно зачем. Я просто это сделаю.

— О чем задумался? — спросил Ахира.

Вж-жих. Вж-жих.

— О том, что холодает.

Над головой, быть может — в паре сотен ярдов, быть может — в паре сотен миль, неспешно кружили три волшебных огонька: водили хоровод, переливаясь на лету зеленью и голубизной. Они кружились все быстрее и быстрее, поднимались все выше и выше, становясь оранжевыми, алея и багровея — гонялись друг за другом, пока уже не могли удержать круг; и тогда сперва один, а за ним и два других огонька рассыпались ворохом огненных искр, что, голубея, упали в темные воды.

— Волшебство и безумие таятся в ночи, — сказал я.

— Это точно.

— И мы плывем прямиком к ним.

— Что есть, то есть. — Вж-жих, вж-жих, вж-жих. — Где бы ты сейчас хотел быть?

— Мне и здесь хорошо.

И правда ведь, хорошо: просто сидеть и болтать. И — думать.

Эрол Линеан помешан на аккуратности. Якорный канат терранджийского плетения, из-за которого трос из железа и бронзы получается мягким и гибким, как пеньковая веревка, уложен плоской спиралью, а не просто скойлан бухтой.

Впереди плясали в воде отражения звезд; вода мчалась мимо бортов. Над нашими головами, надувшись, как громадный призрак, ловил ветер кливер.

К нам враскачку подошел матрос. Звали его Вертум Барр, был он низенький, костлявый, хорошо за пятьдесят, настолько худой, что, хоть и имел небольшое брюшко, на его груди проступали ребра. Сморщенный и смуглый, он был точно сушеный гриб — из тех моряков, каких полным-полно по всему Киррику. Все его имущество у него в мешке, но, пока он может работать, у него всегда найдется койка, под которую этот мешок закинуть.

— Слегка приводится, когда ветер свежеет? — спросил я. Он ухмыльнулся щербатым ртом:

— С чего ты взял?

— Я тебя умоляю. Это очевидно: мы чуток кренимся. Рулевому приходится уваливаться. Это нам стоит скорости.

— Хм-м... А что бы сделал ты, если бы тебе командовать?

Я пожал плечами:

— Проверяешь? У вас центр парусности слишком смещен к корме. Я бы вынес каретку на ветер, чтобы грот меньше ветра набирал. Или чуть привелся бы к ветру и взял рифы на гроте. Но я-то лентяй, а капитан, который гордится, что использует каждое дуновение ветра, либо распустит один из этих ваших добавочных парусов, для которых у вас есть рангоут, или — что вероятнее — поставит стаксель побольше.

— И он так и сделает?

— Капитан, который озаботился укрепить грот-мачту двойными штагами, не станет приводиться, а паруса сменить нелегко будет — человека четыре надо; и вы помощников ищете, чтобы поставить эту зверюгу — я про большой стаксель.

— Честно говоря, спорить с тобой на деньги не стал бы, — ухмыльнулся он. — Помощь не помешает.

— Нормально. С удовольствием поможем.

Ахира тряхнул головой.

— Доточу позже. — Он закрыл топор чехлом и прислонил его к кофель-нагелям. — Во что ты нас теперь втравил?

— В работу. Надо кое-что сделать.

Мне по-прежнему хотелось знать, как он сумел выжить, а ему — рассказать мне об этом, но мы позволяем друг другу упрямиться, когда дело не касается чего-то жизненно важного.

Во тьме сверкнула его улыбка:

— Это — всегда пожалуйста.

Мы удивили их. Мы с Ахирой умудрились вдвоем вытащить тюк с большим стакселем — на Той стороне его назвали бы генуэзским стакселем, — хотя Ахира и ухнул от усилия, когда протягивал его через люк. Весил он добрых четыреста фунтов — но Ахире такой вес нипочем.

Что до меня — я только поддерживал и направлял. Я в конце концов всего лишь человек.

Такелаж у них немного другой, чем мне привычно, да и паруса они складывают и ставят по собственной оригинальной системе, так что даже займись я этим — у меня вряд ли бы что-то вышло; но Вертум Барр и Третан Верр свое дело знали, и очень скоро генуэзский стаксель был развернут, а малый кливер — спущен, свернут и убран.

Мы с Ахирой вернулись туда, где сидели, генуэзский стаксель над нашими головами раздулся и слегка полоскал, пока команда выбирала шкоты.

— Не понимаю, что ты в этом находишь, — заметил Ахира. Просто так, не критикуя.

— Со вкусом к этому надо родиться, — улыбнулся я. — У меня на Той стороне был кое-какой опыт. — Очень небольшой. — Это хороший отдых.

— Хм-м...

— У тебя на уме что-то есть.

Он кивнул.

— Точно. Я вот думаю — не теряешь ли ты реакцию, Уолтер. — Ахира внимательно изучал кромку топора. — Кажется, вы все стали медлительнее — с годами.

— А ты — нет? — бросил я, быть может, слишком резко. — Сегодня ты облажался.

Не свались Ахира за борт, мы победили бы в первом раунде — вместо того чтобы рисковать во втором.

По спине у меня пробежали мурашки. Местные умеют развязывать языки, и мне даже мысль, что мою обожаемую задницу могли бы прозондировать докрасна раскаленной кочергой, очень была неприятна. У каждого есть свои маленькие слабости — это одна из моих.

Он покачал головой:

— Я — нет. Я старею не как люди, не так быстро. — Ои одарил меня грустным взглядом. — Если бы я терял понемногу реакцию, то признал бы это. Перед собой.

Я прислонился к перилам и закрыл глаза. Возможно, я и правда стал слишком стар для всего этого. Я твердил это десять лет — может, это и стало правдой.

Чертовски не вовремя, однако. Магия вырвалась на волю, и мы плывем в Эвенор, навстречу сами-не-знаем-чему. Ситуация, когда требуется не только обретенная с годами мудрость, но и реакции юноши. Нам нужна комбинация Элвина Йорка, Натти Бумпо, Джорджа Паттона и Джека-из-Тени, а приходится обойтись мной.

— Возможно, — сказал я. — А возможно, в этот раз нам всем просто не повезло. Не думаю, что мы сработали так уж плохо. Мы все ушли живыми — это может считаться как на десять ударов меньше пара в гольфе. Очень опасно было.

— Нет, — твердо возразил гном. — Это всего лишь пар.

Мы замолчали надолго.

— Не сердись, — сказал он. — Это надо было сказать.

— Может, да, а может, и нет.

— Не знай ты этого — тебе было бы легче? — Мне на плечо легла широкая лапа. — Помнится, однажды в дождливую пятницу, много-много лет назад, кто-то сказал мне, что не стоит выезжать в коляске под дождь, потому что в моем положении мне нельзя простужаться. Я помню, он сказал еще, мол, да, это чертовски несправедливо, но мир вообще несправедив, и не стоит делать вид, что это не так.

Я пожал плечами:

— Тебе это было и вправду нельзя.

Мне трудно было думать об Ахире, как об увечном Джеймсе Майкле Финнегане, — в частности, потому, что я никогда не считал Джеймса Майкла калекой — ум его всегда был острее моего, а на скрюченное тело обращать внимание перестаешь очень быстро — как только пообщаешься с человеком подольше. Это не главное.

— И еще я помню, — негромко продолжал ои, — что в тот вечер ты отменил свидание ради игры в покер.

— Слушай, мне же нужны были деньги! — Я улыбнулся. — И потом, свидание я не отменял, а просто перенес на неделю.

Бетани тогда проявила себя отлично: она заменила Джеймсу Майклу руки при игре, и очень веселилась, что остальные игроки куда внимательнее смотрели ей в вырез, чем себе в карты. Приятная дама. В следующую субботу мы отлично поужинали — бифштексы и каберне «Серебряный дуб» — на то, что я выиграл.

— Теперь мой черед, — сказал он. — А ты научись принимать жизнь как есть. — Он усмехнулся, чтобы смягчить укол, смех гулко зарокотал в его похожей на бочку груди. — Не можешь же ты позволить себе сломать шею?

— Ни за что не стану лишать всех женщин мира моего обаяния. Только для таких разговоров пока рано. Я все еще в норме.

Ахира кончил точить топор и тщательно, любовно обернул его промасленной тряпкой.

— Возможно, — сказал он. — Даже наверняка. Но когда-нибудь ты окажешься слишком медлителен. Этот момент можно оттягивать, но настанет время, когда ты не сумеешь действовать сам. — Он принялся грызть ноготь. — Следующее поколение на подходе — Джейсон обретает хватку. И надо сделать так, чтобы у него было на кого опереться.

— До каких пор?

Ахира пожал плечами.

— Пока что-нибудь не изменится. Как бы ни изменилось. Пока не вспыхнет революция, которую готовит Лу. Пока сборище холтских и бимских баронов не станет настоящим парламентом. Пока не вмешается Арта Мирддин и не перепохабит нам все, что мы делаем.

Свет звезд плясал на воде; брызги обдавали не бодростью, а холодом.

— А тем временем, — продолжал он, — ты должен делать две вещи.

Я знал, что будет первой.

— Тренироваться, тренироваться и тренироваться.

— Угу. Начнем утром. Мы с тобой... я читаю твои мысли почти так же хорошо, как ты — мои. Тэннети слишком увлекается, а Джейсон свои действия не координирует ни с кем.

Я пожал плечами:

— Я все время думаю о нем, как о его отце. Карл отпрыгнул бы назад и посбивал половину солдат с ног еще до того, как ввязаться в драку, а потом перебил бы всех остальных.

Ахира одарил меня долгим взглядом — он так смотрит всегда, если я ляпну какую-то глупость.

— Вот это — вторая. Не слишком верь в эту легенду, не то начнешь считать себя столь же легендарным. — Он смотрел на воду. — Ты должен помнить, что ты — хитроумный Уолтер Словотский, и оставь свои попытки быть Карлом. Шататься по площади разведки ради поступок.

— Ну, допустим, — не сказал я, так. Я это проделал по-своему.

Но Ахира застрял на теме «ты-становишься-слишком-стар-для-этого», и мне не хотелось усложнять вопрос.

И потом, он прав. У меня всегда лучше получалось прокрадываться и двигаться в обход, а не лезть напролом против шестерых мечников. Я должен был придумать обходной путь, а не устраивать «китайскую ничью» с Даэраном.

— Постараюсь, — сказал я.

— Вот и хорошо. — Он встал. — Тренироваться начнем с утра. А пока иди поспи. Эту ночь подежурю я. Отосплюсь завтра.

А, черт!

— О'кей, — сказал я. — О'кей, хрен с ним. Сдаюсь.

— А?

            — Сдаюсь. Ты победил. Если не скажешь — рухну на колени и спрошу.

Он улыбнулся и щелкнул ногтем по якорному канату.

— О чем спросишь?

— Как вышло, что ты жив?

Снова улыбка.

— Ты о том, что гномы тяжелее воды и не могут плавать?

— Именно. Так ты скажешь или мне предстоит умереть от любопытства?

Он пожал плечами, взвесил якорный канат на ладони.

— Надо бы попросить у Эрола Линеана кусок такого троса, как талисман. Кто-нибудь когда-нибудь тебе говорил, что гномы не умеют лазать по канату?

 

Глава 21,

в которой я даю отпор фанатику и провожу время со старым другом

Хорошо, когда старые друзья рядом. На эту тему есть пара историй — но с ними придется чуток подождать.

Мы остановились в Артивене — поторговать. Бросили якорь на рейде, и шлюпка увезла на берег Эрола Линеана с кое-какими товарами — парой связок скифортского железного дерева, несколькими бочками невероятно вонючего фене-варского клея и пятьюдесятью с лишком фунтами приютского булата.

Удивляться тут нечему — Артивен славится своими клинками, а сталь лучше приютской найти трудно.

Думаю, однако, мы вполне могли бы и пройти мимо — если бы не две вещи. Первое: у экипажа кончались припасы. В Брэ их пополнить времени не хватило. Поспешное бегство всегда помешает чему-то важному, что неудивительно. Второе: Ахира хотел ссадить с корабля Баста и Кенду. Чтобы не путались под ногами.

Эрол Линеан выспрашивал у меня подробности изготовления пороха, и я их сообщал.

Баст куксился. У нас было мало бальзама, чтобы полностью поставить его и Кенду на ноги; а он от пережитых испытаний очень ослабел. Отдых и еда поправят дело, пусть и не сразу. Хотя отдыхать он не мог.

Он перехватил меня, когда я брал у Вертума Барра очередной урок по такелажу и парусному вооружению кеча — я не дилетант, но никогда не упускаю возможности приобрести новые умения и отточить прежние. Тэннети и Джейсон тренировались на корме.

Было приятно вновь ощутить себя моряком, ни о чем не беспокоиться, ходить в мешковатых штанах и больше ни в чем — ну, еще повязка на голове и нож, привязанный к правой икре под штаниной — и думать лишь о том, как растянуть парус, чтобы максимально его использовать, не пора ли откачивать из трюма воду или как управляться с кораблем под сложным набором парусов.

Рангоут у «Делениты» был необычным даже по меркам своеобразных парусников Киррика: использовалось лакированное клееное дерево вместо железа (нормально) и бронзы (еще лучше); шкаторины кливера заякорены, а не скользят, лапы рифов — как медвежьи когти. Непривычно, но неплохо.

Тэннети разделась до тонкой полотняной рубахи и шортов, а на Джейсоне были лишь поношенные приютские джинсы. Они кружили друг вокруг друга, выставив руки, чтобы ухватить противника за предплечья либо за пояс.

— Ну, так, — прожевывал Вертум Барр пополам с вяленым мясом, — ты небось слышал, что бизани кечу ходу не прибавляют. Кое-что в этом есть. Но когда лавируешь в узкости, чем быстрей сменишь галс, тем дальше будешь от препятствия, потому-то мы и так внимательно бизань настраиваем. — Он хмуро оглядел горизонт, кожа на лбу пошла морщинами. — Если ветер неустойчивый, можно бизань-трисель поставить.

Вдали собирался шторм. Всем штормам шторм.

Тэннети позволила Джейсону ухватить себя за пояс и, когда он попытался провести бросок, пнула его пяткой в икру опорной ноги, сбив на палубу. Они повалились оба — Тэннети сверху, пальцы замерли в паре дюймов от мальчишкиных глаз.

Она вскочила, хлопнув ладонью по палубе.

— Еще раз.

— Но почему кеч? — спросил я.

Вертум Барр улыбнулся.

— «Деленита» была рыбачьей посудиной, а рыбакам нужна не столько скорость, сколько маневренность. Если б решал я — я бы переоснастил ее в шлюп, но Эролу Линеану она нравится такой, а она ведь его, а не моя?

Тэннети и Джейсон сошлись снова. На сей раз их руки и ноги мелькали так быстро, что я толком не понял, что происходит, но когда схватка кончилась — он по-прежнему стоял на ногах, а Тэннети, тяжело дыша, лежала на палубе.

Если б решал я — корабль переждал бы шторм тут, стоя на якоре, но никто из экипажа, похоже, не считал его по-настоящему опасным. Можно много чему научиться, время от времени нанимаясь матросом на каботажные суда, но есть вещи, которые могут дать лишь долгие годы опыта.

— Ну а если мы хотим обогнать бурю — мы сможем бежать быстрее и ничего не бояться, коли тут сзади у нас будет немного тряпки. Так?

Я кивнул:

— Похоже, что так.

Я слышал, как ко мне со спины подходит Баст, но ничего не сделал. Пусть начинает сам. Разумеется, если он намерен воткнуть мне нож между ребрами, я пожалею об этом. Но так уж я устроен.

Вертум Барр потер лоб согнутым пальцем и отошел.

— Уолтер Словотский! — позвал Баст, и я обернулся. — Нам надо поговорить.

— Можно и поговорить. Если ты намерен поспорить на счет плавания в Скифорт — обратись к гному.

Ахира был на берегу, искал судно отправить Баста и Кенду, по поводу чего я, во-первых, не был настроен спорить и с чем, во-вторых, был совершенно согласен.

— Не об этом, — сказал он. — Кое о чем более важном.

Я помнил Баста голенастым пареньком с кадыком, что нервно подергивался на тонкой шее — мягкая редкая бороденка не могла его скрыть, как не могла и изменить невыразительного лица. В прежние дни он никогда не смотрел мне в глаза, вечно отводил взгляд.

Теперь его черная борода топорщилась, как запущенная живая изгородь; кожа туго обтягивала скулы и переносицу; а немигающие глаза не отрывались от моих. Одет он был в холщовые моряцкие штаны, снизу подвернутые толстыми валиками: они были ему основательно велики. На плече у него висел мех для воды.

Он еще не заговорил — а я уже знал, что он скажет. Сугубо личное мнение — но ученики Лу всегда казались мне склонными к фанатизму.

— Мы должны заставить молчать всех на этом корабле, — заявил он. Голос его был решителен, упорен и ровен, в глазах горело упрямство, но фанатичного огня я пока не заметил. Перебросив мех через ограждение, он принялся выпускать плетеный кожаный шнур, пока мех не шлепнулся в воду. Тогда он подтянул шнур и привязал мех к ограждению: охлаждаться на ветерке.

Охлаждение испарением. Об заклад бьюсь, ему известно даже, как это именуется по-научному.

— Только потому, что они узнали секрет пороха? — спросил я наконец.

— Да.

            Как сказал бы Гассан ибн ас-Саббах, смерть фанатикам! Я покачал головой.

— Когда-нибудь тайна все равно бы открылась. Так почему не сейчас? Если выбор — между раскрытием тайны и хладнокровным убийством капитана и его команды, так лучше пусть будет раскрыта тайна.

Я полез в торбочку у пояса, вытащил пластинку вяленого мяса, разломил пополам и вежливо предложил ему выбирать первым. От него подобной вежливости я не ждал — да и поступи так он, обе половинки могли оказаться отравленными.

Он немного подумал — взвешивал, стоит ли делить еду с величайшим из известных ему предателей, — потом решил, что, в случае чего, его руку это не остановит. И вгрызся в мясо.

— Нет, — продолжал я, — наше преимущество всегда было — и будет — не в тайнах, а в том, что мы идем на шаг впереди. Не будь работорговый порох так дорог, тайна черного пороха не стоила бы ни гроша. Им стоило бы удешевить процесс; черт, может, это и возможно — я не разбираюсь в магии. — Я откусил мяса. Слишком соленое. — Нет, наше дело — идти впереди, а не тормозить других. Сейчас быть впереди означает сменить оружие, стреляющее черным порохом, на оружие, стреляющее порохом бездымным. Больше взрывная сила на единицу объема, дыма меньше. И горит медленнее.

Баст слишком хорошо держал себя в руках, чтобы взгляд его отразил изумление — но что-то в нем все же мелькнуло. Мне не полагалось знать о преимуществах медленно горящего пороха в длинных стволах.

Подошли Тэннети и Джейсон, оба потные от тренировки. Джейсон выглядел уставшим, но победительно-довольным — так нередко выглядят юнцы; Тэннети все еще тяжело дышала, а на шее ее часто билась жила. Вид у нее был совершенно выжатый.

— Мы думаем сойти на берег, — сообщил Джейсон. — Разомнем ноги, поспрашиваем, что и как.

Лицо его было отражением мыслей; я ясно видел, что ему прямо не терпится.

— Тэннети! — Я склонил голову набок. — Что у него на уме?

— Он сказал.

— Не верится.

— Ну, возможно, ему стоило бы уточнить. — На ее лице возникла улыбка. — Один из моряков вернулся и принес слух о каких-то тварях, лезущих из Эвенора. Мы думали выяснить, что говорят местные.

Я повернулся к Джейсону, не спрашивая, почему он сам не сказал мне этого. Ему еще учиться и учиться — я не настаиваю, что все интересное должен делать сам. К тому же собирание сплетен — не такое уж интересное дело.

— Ты спрашиваешь разрешения?

Он подумал об этом. Сперва о том, что он меня не слишком любит, а потом о том, что вполне способен наделать ошибок.

А потому, без всякого выражения, он сказал:

— По крайней мере — совета.

Он тщательно сохранял безразличное выражение лица. Про себя он понял, что принимать совет будет не обязательно.

Тэннети спрятала улыбку. Молодец: мальчику не нужно видеть, как она одобрительно расплывается в ухмылке. Он может занестись так, что свернет шею.

— Ты спрашиваешь гнома?

Джейсон помотал головой.

— Он занят, и Кенда тоже. — Он оглянулся на Баста. — Хочешь с нами?

Баст качнул головой.

— Нет.

Очень вежливо. Баст напоминал мне одного приятеля с Той стороны: Брайан всегда отказывался от приглашения сходить пообедать, издавая единственный — очень характерный — горловой звук, считая само собой разумеющимся, что друзья не обидятся. Не слишком удачное поведение — в конце концов его перестали звать. Почти все.

Джейсон ждал с демонстративным терпением.

— Конечно, — сказал я. — Идите повынюхивайте, но не слишком усердствуйте. Купите что-нибудь, поешьте местной еды — в общем, держите глаза и уши открытыми, а рты — занятыми.

Джейсон и Тэннети отошли. Баст продолжал пялиться на меня.

Черный порох вовсе не был такой тайной, как он считал. Энди была с нами, когда мы с Лу смешивали первую порцию, и помогала растирать. Она знает формулу, и Ахира знает, и я уверен, Дория тоже знает, что входит в черный порох, хотя биться об заклад, что ей известны пропорции, не стану.

Не то чтобы это имело значение — классический рецепт можно нарушить, и все же получить настоящий порох. Главная тайна в том, чтобы знать, что брать, заняться этим и сделать дело.

Так что мой ответ вполне мог звучать так: «Баст, не волнуйся, что тайна выплывет наружу, потому что мы и так знаем ее долгие годы».

Но Баст так стремился перерезать глотки всем, кто узнал тайну, что не стоило указывать ему новые мишени. Лучше попробовать его урезонить.

— Ты сам-то знаешь?

Он покачал головой.

— Слышал... намеки, но вникать не стал. Мне нет необходимости знать, как делается порох, и я не хочу этого знать.

— Мастер Ранэлла знает, и есть кое-какие... указания на случай, если и она, и Инженер умрут. Но я — нет, я не знаю.

Он отвязал мех от ограждения и, прежде чем предложить его мне, вежливо глотнул сам.

Я подумал, брать ли у него мех, и мне пришло в голову, что выпить — значит показать, что я ему доверяю, но потом я решил, что риск слишком велик, хоть смысла травить меня Басту нет. Но он-то этого не знал.

Мы уже и так довольно навозились с ядами, пусть и фальшивыми.

— Не стоит, Баст, — сказал я, возвращая ему мех.

— Ты просишь меня доверять тебе, а сам мне не доверяешь? — спросил он.

Я кивнул:

— Ну, в общем, да.

В конце концов, это просто констатация факта.

Дверь в каюту Энди была приоткрыта. Лучи солнца, проникая сквозь щели в жалюзи, падали на койку и превращали смятые бурые одеяла в пегие. Энди, в шортах и безрукавке — день был жаркий, — по-турецки сидела на койке, посреди разбросанных по одеялу вещей: серебряного кинжала с рукоятью, белеющей новой костью, мотка невероятно тонкой нити, маленького кристалла-линзы, зажатого в глиняной оправе, и длинным, не меньше фута, пером — его она бездумно вертела, а оно переливалось всеми цветами радуги.

Все как всегда.

Она сперва меня не заметила, сосредоточившись на толстой книге в кожаном переплете. Я взглянул на страницы и обнаружил, что не просто не могу понять написанного, но знаки дрожат и расплываются у меня перед глазами.

Снова магия. Я вздрогнул — не люблю я ее.

Я молча стоял в дверях. Молчать я умею. Однажды я просидел на дереве, не издав ни звука и не шевелясь, почти сутки — солнце взошло, закатилось и взошло снова — хотя и теперь еще у меня бедра и копчик принимаются ныть, стоит мне об этом вспомнить. А ведь сколько лет прошло!

— Закрой дверь и садись, — сказала она, не поднимая глаз. — Я не кусаюсь.

— Да ну тебя.

Она подняла голову, и струи света и тени омыли ее лицо, выхватив глаза и губы: она улыбнулась. На миг, лишь на краткий миг, годы унеслись прочь: мы снова были юными, нам было по двадцать. Возможно, она ничуть не состарилась за все эти годы, возможно, просто хорошо выглядела. Я не верю во всю эту чушь с Той стороны, что расцвет женщины приходится на двадцать и около того, а к тридцати она начинает сдавать.

Но это длилось лишь миг; она отвернулась, одна полоска тени скрыла глаза, другая — губы.

— Кто чем занят?

Я сел на кровать по другую сторону от заклинательной книги.

— Джейсон с Тэннети пошли в город осмотреться. Ахира в порту, ищет, кто бы увез Баста и Кеиду. Эту парочку надо отправить до заката. А чем занята ты?

Перевод: много ли ты занималась магией и как себя после этого чувствуешь?

Губы ее покривились в усмешке:

— Пыталась разобраться в заклятиях, которые мне пока недоступны. Без толку.

Наверное, тревога моя отразилась у меня на лице — она махнула рукой, будто хотела ее прогнать. Это не помогло.

— Да нет, не те, что опасны, — это тонкая магия. Магия познания, не боя. — Она коснулась ногтем расплывчатой строчки. — Вот, например, это. Сотвори я его — в комнате чуть-чуть повысится температура. И только.

— И зачем это?

— Для составления карт. Поисковая магия. В Эвеноре она может нам пригодиться. Мы приближаемся к Эвенору. Когда будем — завтра вечером?

Я кивнул:

— В худшем случае — послезавтра утром.

А может, это будет лучший случай. Сейчас у меня уже холодок по коже не бежал. Инстинктивно я потянулся к ножу — мне спокойнее ощущать в руках оружие, — но отдернул руку. Трогать аксессуары мага лучше не стоит.

— Порой нож — это просто нож, — сказала Андреа. — Бери, ничего страшного.

Я взвесил нож на ладони: серебряное лезвие холодило кожу, костяная рукоятка была слишком теплой, точно Энди крепко сжимала ее — слишком долго.

Она смотрела на меня, глаза поблескивали в полумраке. Полосы света и тени косо пересекали ее лицо.

— Порой я тревожусь за тебя.

В голосе ее была какая-то особая нотка, какое-то напряжение. Мне это не понравилось.

— Я и сам тревожусь. — Я провел пальцем по кромке ножа. Видали мы и острее. — Я слишком стар становлюсь.

Уголок ее рта попал в лучик света: она улыбнулась.

— Слишком стар для чего?

— Для скитаний. Для того, чтобы вляпываться в истории и выбираться из них.

— Пока что тебе это вполне удается.

Она откинулась назад. Я пожал плечами.

— Беда этой работенки в том, что совершенно не важно, насколько хорошо ты это умеешь, коли тебе перестало везти. Это как...

В том-то и дело. Сравнения тут не подобрать.

— Ладно, попробуем так. В прежние дни мы с Карлом часто устраивали тренировочные схватки. Тогда, в расцвете сил, он имел передо мной преимущество в силе, а я перед ним — в скорости, но у него реакция была чуть получше. Он не мог так быстро двигаться, но реагировал быстрее и начинал двигаться на миг раньше меня.

Она кивнула — бесстрастно.

— Итак, учитывая, что в рукопашном бою он меня превосходил, он должен был бы побеждать всегда. Но он побеждал не всегда, а в большинстве схваток. Разница огромна. Мы действовали почти на грани человеческих возможностей и порой приходилось, скажем, ставить блок до того, как твой соперник решит ударить — если дожидаться его движения, нервным импульсам просто не хватит времени добежать до мозга и вернуться прежде, чем удар будет нанесен.

— И что? — спросила она. — К чему ты клонишь?

— Я клоню к тому, что мы живем в мире, где действуют и мастерство, и случай. Поставь себя в ситуацию, в которой действует случайный фактор, — и как бы тщательно ты ее ни проанализировала, как бы хорошо ты ни знала свое дело, есть возможность, что ты выберешь путь, на котором тебя раздавит.

— Или размолотит в котлету, — сказала она. Голос ее был тих и неестественно ровен. Она говорила не обо мне. — В фарш. — Пальцы ее впились в мою руку. — Разбросает по грязному берегу, и чайки будут пикировать на обрывки мышц и лоскутья кожи, хватать ошметки мяса и обломки костей, и один глаз, чудом уцелевший, станет слепо пялиться на острые клювы...

— Энди!

— Я вижу его перед тем, как это случилось, — выдохнула она. Речь ее делалась все быстрее и быстрее. — Я его вижу, я это чувствую — но только не когда мой разум пылает, не когда сила щекочет кончики моих пальцев. Я вижу, как он улыбается, не потому, что ему не страшно — он никогда не боялся выказывать страх, — а потому что знает: так он напугает их чуть больше. А еще я вижу, как он поджигает фитиль, — слова вырывались у нее бешеной скороговоркой, — как он валит их здоровой рукой, пока фитиль догорает, и смеется над ними, и улыбается, потому, быть может, что если он не может бежать, то не позволит бежать и им, потому что решил, что коли это конец — они уйдут вместе с ним.

Она вскинула на меня взгляд.

— Но порой у него не его лицо. Порой это лицо Джейсона, порой — Ахиры, иногда это Пиелл, а иногда... Боже мой, Уолтер, порой у него твое лицо, порой он даже выглядит, как ты, порой это ты, Уолтер...

— Тс-с-с... — Я приложил палец к ее губам. — Тише, Энди. Чуть медленнее.

Она умолкла, но я видел, чего ей это стоило. Дрожащие пальцы коснулись моего лица — невесомо, нежно, словно осенняя паутинка.

— Порой это ты, — повторила она. — Порой у него твое лицо.

Она дышала неровно и часто, голос был низким, дрожащим. — И все это тем больше перепутано, — сказала она, — чем ближе мы к Эвенору.

Она коснулась моего лба двумя пальцами и выдохнула заклинание — словно вытолкнула воздушный шарик.

Яркая вспышка полыхнула позади моих глаз — у меня в мозгу, и я увидел дальние огни, уходящие к горизонту и за него. Оранжевые, алые, они горели чересчур ярко, так, что вполне могли выжечь мне глаза.

Вдали, за горизонтом, Киррик волнами накатывался на берег Фэйри, где-то бурлил, где-то тихо плескался, а в глубине огромные темные тени ждали освобождения.

Где-то тоже вдали, но ближе, вскрылась багряная вена магии: чуждые твари и чужеродность изливались из нее в холодный воздух, обретая вещественность, реальную, несмотря на всю ее чуждость. Саблезубая тень с крыльями летучей мыши стала тварью и с шумом унеслась в ночь; расплывчатый, неуклюжий морок обретал четкость и плоть, пока барахтался на земле, почесывая шерстистые бока.

А далеко-далеко, на грани зримого, едва различимая, однако кристально ясная, ждала земля, и яркие огни пульсировали вдоль ее берегов в странно знакомом, однако неузнаваемом танце.

— Фэйри, — произнесла Энди. — Вот ты — человек, со всеми проблемами и печалями, какие только могут у человека быть. Ты можешь все их выложить обитателям Фэйри — и они отошлют тебя назад либо исцеленным и счастливым, либо разбитым и несчастным: счастливей, чем ты мог мечтать, либо несчастнее, чем может присниться в кошмаре.

— А вероятность?

Она засмеялась и повела передо мной руками, пальцы ее шевелились, будто тасуя колоду карт.

— Представь себе бесконечную колоду, Уолтер. На каждой карте — номер, от единицы до бесконечности. Одна единица, две двойки, три тройки и так далее. — Она сделала вид, что разворачивает колоду. — Выбери карту — любую, Уолтер, от единицы до бесконечности, и я тоже выберу, и какова будет вероятность, что мой номер больше твоего?

— Это как посмотреть: с одной стороны — 50/50, с другой — 100 процентов, с третьей — вообще ноль.

— И все ответы верны, — сказала она, бросая невидимую колоду.

Мое видение ушло от воды к суше. Мы привыкли думать, что предметы большой волшебной силы редки и запрятаны за тридевять земель — но даже в пределах Артивена я видел пламя почти полудюжины зачарованых вещиц и колец. И не просто огонек там заговоренного камушка или кусочка стекла. Обернутая полуистлевшей кожей, лежала в потаенном месте железная перчатка с пальцами, похожими на толстых червей, каждый палец оканчивался зазубренным лезвием, подобным акульему зубу. Она таилась в ожидании под песками на берегу, похороненная среди развалин старого порта.

— Перчатка смерти, — сказала Андреа. — Она убивает чисто, убивает легко — но всякий раз убивает и частицу того, кто ею пользуется. Погребена много лет назад кем-то, у кого достало мудрости не пользоваться ею — и не оставлять ее у себя. Наверняка найдутся те, кто отдал бы за нее что угодно.

Тогда как могла она пролежать там так долго? Я не задал вопроса вслух — но Энди все равно ответила.

— Разве не видишь? Она спрятана, скрыта.

Не от меня. Но перчатка смерти мне ни к чему, благодарю покорно.

— Нет, Уолтер, болван ты этакий, не перчатка — вся картина в целом, призыв. Чтобы ее увидеть, нужно больше силы и умения ею владеть. Сумей я только заглянуть глубже...

Свет стал распространяться, разгораться, но...

— Нет!

Образы у меня в голове стали болезненно-четкими, они вгрызались в мозг, угрожая рассудку. Я отбросил руку Энди — и свет позади моих глаз померк. Я не предназначен ни творить магию, ни работать с магией.

И ей этого тоже нельзя. Не на этом уровне. Не так.

— Перестань, — сказал я. — Оставь это.

Зрачки ее немигающих глаз были расширены, челюсть дрожала. Крупная алая капля крови повисла на нижней губе, губы шевелились — быстро, беззвучно, дыхание делалось все более неровным и быстрым.

— Нет!

Я встряхнул ее — сперва тихонько, потом сильнее, но она не останавливалась. Надо бы встряхнуть ее еще сильнее — но я не смог. Это не значит, что я не хотел встряхнуть ее как следует. Я пробовал, правда — но был некий предел тому, насколько сильно я могу ее встряхнуть, насколько крепко ее магия позволит мне это сделать.

— Перестань!

Я попытался дать ей пощечину, но рука замерла близ ее щеки: то, что должно было быть ударом, стало нежным касанием. Что бы ни управляло ею — оно же защищало ее от нападений извне.

— Андреа!

Ударить ее я не мог, а слова — что бы я ни сказал — пропадали втуне, а потому я притянул ее к себе и прижался губами к ее губам.

Зрачки ее были расширены, а губы — теплы и влажны, и солоноваты от крови, может, ее, а может — моей. Руки ее обвились вокруг меня, на удивление сильные пальцы сомкнулись у меня на спине — она тесно прижалась ко мне.

Инстинкты умирают с трудом, а наложенные на себя запреты, напротив — легко; я смел с постели и волшебную книгу, и магические принадлежности — смел их на пол, не заботясь о возможных последствиях.

Глаза Энди, теперь не столько безумные, сколько нетерпеливые, не отрывались от моих глаз; мы рухнули навзничь, пальцы рвали одежду.

Часть моего разума, которая всегда настороже, хихикнула, мол, обычно я делаю это более умело — но я шикнул на нее, и она заткнулась. Что удивительно — сразу.

* * *

Она долго лежала в моих объятиях, пристроив голову у меня на плече, и дышала так тихо и ровно, что я решил — она спит, и не стал ни шевелить рукой, ни вытягивать руку у нее из-под головы, хотя чувствовал, что мышцы вот-вот онемеют.

Честно говоря, первый раз был не так уж и хорош: мы оба спешили, я — уж точно. Второй раз был куда лучше. Двадцать лет назад был третий раз, но мне все равно, сколько прошло лет, я давно уже не был с женщиной — ну очень давно! — а с тех пор стал старше... и медленнее.

Ладно, я знал, что это грядет, и вот оно свершилось, и ничего: мир не рухнул.

Чего я не брал в расчет — это того, что Дория, возможно, права, что Энди перебрала магии, и теперь не только зависит от нее, но может и вообще скатиться «за грань». Я должен был стараться держать ее подальше от магии — но если б у меня была хоть какая-то мыслишка, как это сделать!.. Один раз это у меня вышло, но не думаю, что удерживать ее таким образом все двадцать четыре часа в сутки — возможность сколько-нибудь реальная.

Я хочу сказать, если предположить, что я... хм... способен на это — как мне сформулировать это предложение?

Я улыбнулся про себя, хотя смеяться тут было нечему. Энди загоняла себя, и я не знал способа ее остановить. Возможно — только возможно, — она все же сможет лучше держать себя в руках. Возможно, есть какой-то иной путь.

Ненавижу эти «возможно»!

Я думал — она спит, но вот она потянулась, зевнула, подняла ко мне лицо и с улыбкой коснулась большим пальцем ноги ножен, по-прежнему привязанных к моей щиколотке.

Не то чтобы я ощущал большую потребность в оружии, когда занимаюсь любовью, — просто у меня не было времени его снять.

Напряжение совершенно оставило ее — что и неудивительно. Даже если это делается не совсем так, оно все равно расслабляет, а я, хотя не оценивал процесс, не почувствовал, чтобы кто-то из нас делал что-то не так. Что меня удивило — так это что меня тоже покинуло напряжение. В частности, в плечах и в правой руке. (В левой, наверное, тоже, но сейчас она онемела, и в ближайшее время мне ее не проверить.)

— Что мне полагается сказать? — спросила она неузнаваемым со сна голосом. — Спасибо, мне это было нужно?

Сказать, что именно так оно и было, было бы бестактно — даже если смягчить оное подтверждение объяснением, что для взрослого человека, привыкшего вести активную половую жизнь, не самым лучшим будет резко от нее отказаться, как мог бы я проиллюстрировать своим примером.

Или я мог бы сказать, что тоже нуждался в этом. Нет, не просто для расслабления: в конце концов, я — нечто большее, чем привесок к собственным гонадам. Что мне было нужно — и нужно до крайности, — это прикосновение женщины, которая не содрогается, когда я касаюсь ее.

Но...

            — В общем, да — сказал я. — Было бы неплохо.

Я вам скажу, чем хорошо, когда рядом старый друг.

Можно сделать нечто, с точки зрения морали в лучшем случае сомнительное, а потом, когда об этом спросят, ответить пожатием плеч и дурацкой шуточкой, и все, что тогда случится, — это что друг на миг замрет в твоих объятиях, потом обмякнет и положит тебе на грудь голову, а потом со смехом в голосе заявит:

— Уолтер, ну ты и зараза! — И быстро добавит: — Нам лучше одеться, пока не вернулся мой сын.

А потом можно стоять у ограждения несущегося в ночи корабля, любуясь сумасшедшей пляской фейских огоньков на горизонте и отражением их в бегущей пенной воде — и другой старый друг подойдет и положит тонкую руку тебе на плечо, прижмется головой к руке и ничего, ничего не скажет.

 

Глава 22,

в которой мы встречаемся с тремя ворчащими работорговцами, двумя ожидающими магами и одной задумчивой целительницей — только куропатки на грушевом дереве не хватает

Солнце только что село, окрасив небо и воду полосами и потеками золотого и багряно-алого, — и тогда на горизонте возник Эвенор, подмигивая нам огнями из-за островов.

Холодные седые воды, омывающие Эвенор, усеяны скалистыми, изрезанными водой островами. Иные грозят небу, выставив из-под воды каменные пальцы — глядя на них, невольно начинаешь думать о подводных копьях, готовых пронзить брюхо корабля. Другие, покрытые илом и гнилью, лишь на несколько футов поднимаются над водой. Их темные туши смутно вырисовывались под волнами, угрожая «Делените» мелью.

Они все время лезли нам под днище.

В жизни так оно чаще всего и бывает.

Эрол Линеан вел «Делениту» к опасно узкому проходу меж двух островов, но вроде бы он знал, что делает, и я только надеялся — он это действительно знает.

— Там, на другой стороне, пристань. Ближе в эти дни я к Эвенору подходить не хочу.

Глаза Андреа вспыхнули — поверьте, это не фигура речи — и она положила руку на плечо капитана,

— Нет. Есть другая пристань. Дальше, за каналом. Плывите к ней.

Она сказала это грудным контральто, почти пропела.

Я взглянул на Ахиру, он — на меня, но никто из нас ничего не сказал.

Эрол Линеан начал было возражать — но жест колдуньи заставил его умолкнуть.

— Плывите к ней.

Пристань оказалась уступом, вырубленным в скале. Лестница, извивисто взбегая по боку утеса, тремя пролетами выводила оттуда на вершину.

«Деленита» тихонько покачивалась на якоре — а ветер безнадежно пытался швырнуть ее о скалы и попусту хлопал парусами. Мы быстро выгрузили свои пожитки, Джейсон и Тэннети спустились в шлюпку первыми, мы с Ахирой побросали с борта узлы и тюки четверым гребцам.

Я высаживался последним. Повернулся, чтобы поблагодарить Эрола Линеана — но он ведь вывозил нас из Брэ не по доброте душевной, а в обмен на тайну, стоящую куда больше трюма, битком набитого золотом. Или не стоящую ничего — если я попросту начну распространять ее дальше, рассказывая всем, кому сочту нужным, как и из чего делать порох.

Разумеется, для меня она не представляла особой ценности — а вот Линеан воспринимал ее как бесценное сокровище. А потому ему и в голову не пришло, что я могу распространять секрет и дальше — зачем бы мне раскрывать то, что я столь тщательно скрывал все эти годы?

Я улыбнулся.

— Счастливого плавания, Эрол Линеан, — сказал я, переваливаясь через борт.

Несколькими минутами позже мы и наш багаж были уже на низком причале, а моряки торопливо гребли назад к «Делените».

Ахира взглянул на огни, озаряющие небо над нами, и повернулся ко мне.

— Уолтер! — сказал он. — Действуй.

Большей частью любые предпринимаемые предосторожности пропадают втуне — но их все равно приходится принимать.

Моя однокашница по колледжу — она оканчивала его, когда я был на первом курсе — вышла замуж тут же после диплома. Она сразу постаралась завести детей, и тут выяснилось, что у нее бесплодие, и все деньги, все волнения, за много лет потраченные на контрацепцию, пропали зря. Я не хочу считать, сколько раз я входил в комнату через окно или потайную дверь, сколько раз прежде, чем войти, всовывал туда голову и быстро озирался. А уж вспоминать, сколько раз я вооружался до зубов, чтобы за весь день — или всю ночь — не прикоснуться ни к ножу, ни к пистолету, мне и вовсе не хочется.

И все же всякий раз, поступая так, вы поступаете верно.

Я медленно, осторожно крался вверх по лестнице, сперва ощупывая каждую ступень руками — не прогибается ли — и только потом наступая на нее всем весом. Глаза мои внимательно всматривались в ступени впереди — нет ли чего необычного, и я радовался, что они из камня, а не из дерева. Есть тысяча способов превратить в ловушку деревянную лестницу, но сделать это с лестницей, выложенной из камня, куда сложнее, а с вырубленной в скале — и вообще почти невозможно. Но именно почти.

Очевидно, проще всего было бы устроить ловушку па вершине, где любой болван выставит над краем голову и торс, превратившись в отличную мишень. Поэтому я остановился на последней площадке и осторожно выпрямился.

Вершина заросла плющом, стелившимся над самой почвой, так что ни препятствий для глаза, ни тайных укрытий там не было.

Но не станешь же ожидать, что кто-то будет высматривать в темноте над землей лоб с парой глаз? Не станешь ожидать, что кто-то окажется там на месте в нескольких дюймах, глаза в глаза?

И правильно: ничего такого там и не было.

Зато был человек, сидящий поодаль на земле и глядящий иа меня, и еще двое у него за спиной. Сидящий был широкоплеч, черноволос и чернобород, его тонкие губы чуть приоткрылись в улыбке, то ли слегка циничной, то ли немного презрительной.

У левого его бедра видна была рукоять палаша, торчащая вперед, но руки он скрестил на груди.

— Привет, — сказал он, подчеркнуто медленно развел руки и показал назад, на костер — там, вокруг булькающего котелка, сгрудились еще три тени в темных одеждах. — Они ждут тебя, и вас всех.

Он протянул мускулистую руку помочь мне, потом медленно поднял ладони вверх и отодвинулся, когда я не взял ее.

Я взглянул на троих у огня — трое в надвинутых капюшонах. Они следили за нами, но не двигались.

Их шестеро, нас — пятеро. Не скажу, чтобы расклад был мне по душе: те трое, что у огня, вполне могли оказаться магами.

Чернобородый заговорил снова.

— Та хават, — произнес он с улыбкой. — Мы не причиним вам вреда. Во всяком случае, здесь и сейчас. — Улыбка была добродушной, но мне не понравилась. — Хоть я и зовусь Волкененом и являюсь полноправным членом Работорговой гильдии, как и эти мои братья по гильдии.

Иногда это счастье для всех, включая меня, что я — это я, а не Карл. Карл бросился бы на Волкенена, не думая о последствиях — снять одного для начала не так уж и плохо. Что до меня, я просто дал знак остальным подниматься, а сам осторожно взял в ладонь метательный нож.

Я хочу сказать, я поверил ему, но не был уверен, что верю, если вы меня понимаете.

Рядом со мной возникла Энди и взяла меня за рукав, будто предостерегая. На ее губах уже дрожало заклятие.

— Спокойно, Уолтер, — сказала она, поднялась по лестнице и двинулась по пружинистым плетям ползучих растений к костру и к троице, что сидела подле него. Один из работорговцев шагнул было к ней, но его остановил свирепый взгляд Волкенена.

— Нет, — сказал тот. — Оставьте их.

Трое работорговцев попятились: от нас, от костра, к дальнему краю площадки, где стояли две низкие палатки.

Я поднялся по двум последним ступеням и тоже вышел наверх. Внизу, у подножия склона, выжидающе лежал Эвенор. А может, он и не лежал, и не ждал. Может, он там не просто лежал.

Когда я последний раз был у Эвенора — город выглядел совершенно нормальным, за исключением небольшого кусочка вокруг фейрского... скажем так, посольства, я всегда называл его так.

Я сказал бы, что эта часть города не изменилась, загвоздка лишь в том, что она никогда не остается неизменной.

То была высокая башня с куполом, этажа в четыре высотой, сплетенная, казалось, из зари и тумана, яснее всего видимая уголком глаза. Если смотреть прямо — она колеблется, изменяется, переливается из формы в форму, но всегда настолько неуловимо, что никогда не поймешь, что и как происходит, хоть и видно, что сейчас все уже иное, чем миг назад.

Она по-прежнему возвышалась в центре города, но теперь ее окружали три похожих здания поменьше, нет...

...сотня зданий, да нет, конечно же —

тысяча зданий, расползшихся по округе...

...нет, тесно прижавшихся к ней...

...нет, плотно стоящих вдоль кривых...

...извилистых...

...прямых улиц.

Я мог бы и отвернуться, но никогда нельзя отворачиваться от того, что тебя тревожит, — это опасная привычка. Надо притерпеться. Так что я смотрел, сжав зубы настолько крепко, что удивляюсь, как ни одного не сломал.

Ну ладно, хорошо. Окраина города по-прежнему представляла собой узкие улочки, мощеные и немощеные, и дома там стояли обычные, из камня и дерева, но в центр, в скопище чего-то огромного, под слепящую колеблющуюся дымку, ни взгляд мой, ни разум проникнуть не смогли — как я ни старался.

Ну и хрен с ним, бояться нечего. Интегрального исчисления я тоже никогда не понимал, так это же не значит, что я должен его бояться.

Так почему я дрожу? Можно бы сказать себе, что на вершине холодно, но я подобной интеллектуальной нечестности ни в ком не люблю, в себе в первую очередь.

Ну ладно: мне страшно. Тоже мне, жуткая важность. Мне в этой жизни бывало страшно.

Далеко, на грани видимого, сновали туда-сюда темные тени: одни исчезали в мерцающей белизне, другие ныряли во тьму.

Я повернулся к остальным.

М-да, а буря, кажись, надвигается — с одной стороны по крайней мере. Энди тихо подошла к троице у костра, но Джейсон и Тэннети бросили свои пожитки и встали напротив работорговцев. Оружие никто не вынимал — но это как раз дело времени. Джейсон уже расстегнул ремень, на котором висел одолженный им кремневик.

Дурак мальчишка. Я расстегнул ремни на всех своих кремневиках. Я уж совсем было решил положиться на слово Волкенена о том, что он нам не угрожает, так теперь начинается.

Ахира встал перед Джейсоном.

— Друзья, давайте не начинать того, чего не сможем прекратить.

Обращался он в основном к Тэннети и Джейсону, но, возможно, в какой-то степени и ко мне.

Что-то шевельнулось в плетях под ногой, и я вздрогнул, схватившись за рукоять пистолета.

—        Знаете, — сказал я, — это напоминает мне одну историю. Речь там шла о двух армиях, что стояли друг против друга, пытаясь договориться о мире. Но беда в том, что в одной из армий воин заметил змею — и вытащил меч, чтобы отрубить ей голову. И началась драка. Не потому, что кто-то хотел этого, а потому, что все сочли, будто она уже началась.

Ахира кивнул:

— Так что давайте все вести себя очень спокойно. Тэннети, мы с тобой сядем вон там. — Он указал куда-то между костром и палатками. — Джейсон и Уолтер, присоединяйтесь к Андреа.

Я не понял — то ли мне гордиться, что он верит в меня настолько, что доверил прикрывать Андреа, то ли обижаться, что он настолько в меня не верит, что не считает способным удержаться от выстрелов или стрелять, куда надо, а потому не стал ни обижаться, ни задирать нос, а просто поспешил вместе с Джейсоном к стоящей у костра Андреа.

Я давно говорил, что если в Эвеноре вершится что-то действительно важное, туда неминуемо слетятся разномастные маги — выяснять, что происходит. Теперь я не знал, радоваться мне своей правоте или огорчаться.

Один из троих встал и отбросил капюшон — плащ темными складками упал к его ногам. Под плащом на нем были светло-желтые рубашка и штаны. Я всегда считал магов невысокими и иссохшими человечками — чем могущественнее, тем немощнее, — но это глупо, если подумать. Кто может выбирать себе внешний вид, тот предпочтет выглядеть сильным и молодым; тот, у кого достанет сил сделать видимость истиной, может стать молодым и сильным. И уж далеко не все маги — человечки.

Этот был высок и скорее строен, чем худ, черная бородка аккуратно подстрижена, движения, когда он приветствовал Энди, — грациозны.

— Войди в наше общество, достопочтенная волшебница. — Он сложил ладони перед грудью и поклонился. — Мы ждали тебя.

Энди не ответила, и повисло молчание — лишь мерцал внизу город да посвистывали сучья в костре. С треском лопнула головня, в воздух, озарив ночь, фонтаном взлетели искры.

Андреа подняла руку и выдохнула заклятие — и маг вытянулся, став слишком худым для человека. Уши его заострились, волосы бородки стали шелковистыми и тонкими, как у ребенка.

— Прекрасно, прекрасно сделано, — почти пропел эльф. — Я свидетельствую: ты разгадала меня.

Она вздернула голову.

— Неискренние поздравления мне ни к чему. Я не прозрела бы сквозь твою личину, не позволь ты мне этого.

— Верно.

Нельзя сказать, что взгляд его был просто покровительственным, как и манеры, когда он сложил руки у пояса и поклонился. Взгляд был пронзительным: мне даже показалось, что он видит насквозь не только мою одежду и плоть, но и самую душу.

— Я — Ваир ип Мелруд, резидент Гильдии магов в блистательном Пандатавэе последние две сотни лет. Меня знают как Ваира Неуверенного. — Губы его покривила улыбка. — По крайней мере думаю, что меня знают под этим прозвищем.

— Годы добры к тебе, — сказала Энди.

— Благодарю.

Поднялся второй, одним движением отшвырнув плащ. Первому он был примерно по пояс: гном. Сперва я подумал, что он не маг: среди гномов маги — редкость, но тут он по-турецки устроился прямо в воздухе, и я переменил мнение. Чтобы просто пользоваться заклинаниями левитации, от мага требуется изрядная сила, и куда большая — чтобы вот так запросто использовать парение для того лишь, чтобы оказаться на одном уровне с Андреа. Это могло быть рисовкой, но гномы рисоваться не любят. Нет, он на самом деле был магом, но не потрудился мастерить себе личину.

Гномам вообще все равно, как они выглядят; ну да о вкусах не спорят.

Этот был уродлив даже для гнома. Чуть пониже Ахиры, но веса примерно вдвое меньшего, и все лицо в глубоких складках. Облезающая кожа не придавала ему особенно здорового вида, но он явно не считал псориаз большим горем.

Большой нос и массивная челюсть придавали Ахире приятно-безыскусный вид, а лицо этого гнома, изборожденное резкими морщинами, казалось вырезанным из старой сморщенной кожи.

— Нареен, — проскрипел он. — Нареен Терпеливый, Нареен Стеклодел. Я прошу тебя сесть с нами.

— Я выслушаю вас, — сказала Андреа. — Скоро.

Она повернулась к третьему. Тот поднялся, как двое предыдущих, сбросил капюшон. М-да... Даже с волосами, стянутыми тугим узлом на затылке, эта волшебница была бы красивой, если бы ее правый глаз не таращился в небо — мертвый и незрячий.

Она раскрыла свой бурый плащ — под ним засияли белые одежды. Несмотря на ее незрячий глаз, я понял, что это значит.

Черт!

            — У меня нет ни имени, ни прозванья, — глубоким контральто произнесла она. — Но я из Сестричества Длани.

Еще раз — черт!

Я не люблю целительниц Длани. Это личное — Длань на долгие годы забрала у нас Дорию и никогда не вернула бы ее: ей пришлось вырываться силой, и она едва смогла это сделать. Однажды мы с ней встретились в те времена, и тогда ее ум практически не существовал отдельно, вплавленный в коллективное сознание. Я знаю — это часть их отношения с той Силой, что они называют Целящей Дланью, и это дает им возможность быть проводниками ее благословений и милостей, но я не обязан, чтобы мне это нравилось, и оно мне не нравится.

И еще: говорят, чем больше силы обретает целительница Длани, тем меньше в ней остается от ее личности. Тех, кто занимает у них высокие посты, знают по титулам — от имен своих они отказались. Те, кому полагается в этом разбираться, говорят, что Великая Правящая Мать вообще не личность, а лишь отражение общей души Сестричества. Меня от подобного жуть берет. А кроме того, много лет назад я свел с этой самой Матерью знакомство, и она почему-то сочла, что мой очаровательный эгоцентризм не так уж... гм... очарователен, а я не очень-то уютно себя чувствую рядом с тем, кто наделен могуществом и весьма от меня не в восторге. Это у меня с тех самых пор, как в школе был у меня инцидент с директором по поводу баскетбольного мяча, надутого водородом, и бунзеновской горелки.

Можете назвать меня привередливым.

Андреа показала на лагерь работорговцев:

— А эти?

— Они со мной, — отозвался Ваир. — Мне требовались телохранители, а в Пандатавэе между ними и моей гильдией заключено... долговременное соглашение. — Он склонил голову набок. — Ты, кажется, удивлена, увидев нас здесь? Неужели вы полагали, что будете единственными, кого заинтересуют эти события?

— Я жду здесь уже почти год, — вмешался Нареен. — Питаюсь корешками и листьями, слежу за изменениями внизу и жду возможности узнать больше. — Он показал на мерцающий город. — Когда я прибыл, это было лишь в центре. Немногие...

— Вон. — Ваир ткнул пальцем. — Еще одно.

Я проследил, куда он указывал, но ничего не заметил. Энди тоже.

— Одно — что?

Ваир пожал плечами.

— Кто знает?

Нечто вынырнуло из теней и кануло во мрак. Темное, неповоротливое, едва видимое, появилось — и тут же исчезло.

Нареен долго следил за чем-то, чего я не видел, потом тоже пожал плечами.

— Оно может быть чем угодно. Нечто из Фэйри, обретшее плоть, тень, обретшая личность, миф, ставший реальностью... — Его взгляд цеплялся за взгляд Андреа. — Я видел, как вылетели и унеслись вдаль два дракона, как уходили в ночь, переваливаясь, десяток полудемонов-получудовищ и множество, множество крупных волосатых тварей вроде людей, но уродливее даже, чем люди. — Он взглянул на мерцающий внизу город. — Вот опять! Образ, проблеск, привкус Места, Где Стонут Деревья.

Женщина из Длани ощупала перед собой воздух.

— Возможно. Я уверена — раньше мне было видение луга где-то близ Аэрштина.

Я хотел было спросить, откуда она знает, где именно этот самый луг, но промолчал. Магия есть магия. Она покачала головой.

— Нет, Уолтер Словотский, дело не в ней. Луг окружали карликовые пихты, а они растут только на Аэрштине.

— Так что же там происходит?

Если нужно задать тривиальный вопрос, попросите об этом Джейсона.

Ваир пожал плечами — в который раз.

— Что угодно — вариантов великое множество. Возможно, это просто первый за долгое время пробный шар, попытка выяснить, по-прежнему ли находятся в равновесии силы Фэйри и воля богов. Или кто-то из них, не достигший зрелости... нет, кажется, у меня нет нужных слов. — Он взглянул на меня, потом пробормотал несколько слов, и словно пальцы коснулись моего разума. И только тут до меня дошло, что он говорил по-английски, а не по-эренски. — Возможно, кто-то из них, не достигший зрелости, оказался на свободе, создает разных тварей и выпускает в мир тверди, как ребенок пускал бы по ветру мыльные пузыри. — Он улыбнулся — с печалью. —А возможно, я и ошибся — и это просто еще один раунд давней дуэли двух старых безумцев.

Нареен хмыкнул.

— Не проси у эльфа ответа; у него их всегда слишком много.

— А у тебя?

Гном пожал плечами:

— Я и притворяться не стану, что у меня есть хоть один.

— Да, конечно, все видят очевидное: магия и ее порождения изливаются из Эвенора, как расплавленное стекло из дырявого тигля, чтобы застыть в холоде неизменяемой реальности. Но причина? Я не стану говорить о причинах — не то вы сочтете меня Ваиром Неуверенным.

Ваир скрестил руки на груди, потом поднял ладонь и потер подбородок.

— Я не знаю. Это — незнаемое, а возможно — и непознаваемое. Несомненно для меня лишь одно: нет иного пути что-то узнать, как только приблизившись, только войдя в Чертог. Быть может, это щель между Фэйри и реальностью, быть может — просто Добрый Народец играет с Эвенором; а быть может, это — конец света.

Целительница Длани положила ладонь ему на руку:

— Незнаемое можно исследовать. Щель можно зарастить; Добрый Народец можно уговорить прекратить игру. Непознаваемое и конец всего сущего можно и должно встретить с достоинством. Наша проблема — в незнании, что почти так же плохо, как знать слишком много.

Что плохого в том, чтобы знать слишком много?

Она глянула на меня недоуменно. Да, понятно — избыток знания может исказить чувство соразмерности. Я до этого дошел сам еще много лет назад, до семинаров у профессора Альперсона. Избыточное чувство соразмерности — недостаток. Видите ли, ответ на тот вопрос насчет железной дороги таков, что это не важно, что ты знаешь или думаешь, что знаешь, — Карл был прав. Ответ таков, что нельзя из нежелания принимать тяжелое решение дать погибнуть двоим, если одного можно спасти — хотя бы и на краткий миг.

Уголок рта Энди покривился в скептической полуулыбке.

— Какова вероятность, что это — конец света?

Нареен осклабился:

— Нулевая. Ваир преувеличивает. Происходящее важно — но не настолько. Ощущение не то. Жизни висят на волоске — да; но не реальность реальности, не существование существования.

Спасибо, успокоил.

Целительница Длани подбирала слова осторожно, с особым тщанием.

— Необходимо, чтобы кто-то спустился в город, в Чертог. Тот, что вы зовете Посольством Фэйри.

— И вы считаете, что нашли таких дурачков? Вот просто интересно.

Тонкие губы Ваира насмешливо изогнулись.

— Дурачков? Нет. Ту, которая... необычайно опытна в отыскивании обходных путей за гранью своих возможностей в обычных областях знания. Ту, кто была призвана, быть может. — Он одарил Андреа одним из своих всевидящих взглядов. — Хотя я не вижу, кто мог бы призвать тебя против твоей воли.

Я повернулся к Андреа.

— Мне все это не нравится.

— И не должно. — Движением руки она заткнула меня и снова обратилась к Троим: — Беда ваша ведь не в недостатке силы, не так ли? Она в недостатке знания; У Ваира и одного хватит могущества, чтобы перекрыть истечение магии, будь у него нужные инструменты. Ты сделал эти инструменты, Нареен, но тебе не исцелить раны, не сшить вместе пространство и время. Длань способна залечить прорыв, будь в том нужда, но вы ничего не можете, потому что никто из вас не способен прозревать сквозь неопределенность.

Она поджала губы и наклонила голову, подчеркивая сказанное.

— Вам троим нужен кто-то, кто преуспел в магии поисков и направлений, кто-то, у кого больше знаний о той области внизу, чем должно было бы быть, кто-то, кто сможет проложить себе через нее путь, имея некоторые шансы выбраться, и расскажет вам, что там творится, даст возможность ощутить тамошнюю реальность.

Нареен печально вздохнул.

— Почти что так. — Рука его пошарила в кошеле у пояса и вытащила маленький кожаный мешочек. Толстые пальцы невероятно осторожно развязали узел — и вытолкнули на другую ладонь стеклянный глаз. — Это второе Око, сделанное мной здесь.

— Первое — у меня. — Целительница постучала ногтем по мертвому, слепо глядящему глазу. Два сухих щелчка. — Что видит одно Око — увидит и второе. Итак. Нас здесь трое: я — чтобы видеть, Нареен — чтобы сделать инструменты, Ваир — чтобы использовать их. Ты — четвертая. Ты отнесешь Око.

Я поднял руку.

— Эй, минутку, блин! Почему вы не можете сделать этого сами? Почему Энди? Почему мы? Почему я?

— Почему не мы? — Ваир склонил голову, признавая правомерность вопроса, если не обвинение. — Не я, ибо я очень быстро заблужусь в Эвеноре: мои умения из другой области. Не та, что из Длани, и не Нареен, потому что мне нужны ее Око и его инструменты. — Ваир Неуверенный взглянул на меня неуверенно. — Андреа — потому что она, с помощью своей силы, может проходить сквозь неопределенности; Джейсон — потому что он все равно пойдет, как пошел бы его отец; Ахира — потому что в Эвеноре опасно, и его сила может пригодиться; Тэннети — потому что, если силы не хватит, ей поможет неистовство; ты — потому что там, где не смогут помочь ни сила, ни неистовство, сослужат службу твои хитроумие, прагматизм и упрямство.

Я склонил голову набок:

— И все, что от нас требуется, — это доставить Око в Посольство Фэйри, или форпост, или как там оно называется, и выбраться оттуда?

— Все, что требуется, — медленно, печально произнес Нареен, — пронести его туда.

 

Глава 23,

в которой мы, как дураки, действуем, толком не подумавши

Одна моя подруга однажды объяснила мне, почему она проверяет себе грудь только раз в месяц. Можно бы подумать, учитывая, какую важность придают на Той стороне тому, чтобы обнаружить уплотнение как можно раньше, — на Той стороне от этой опустошительной болезни мало хороших средств, и все они действуют намного лучше, если поймать опухоль в зародыше, — что ей бы стоило каждое утро несколько минут тратить на эту проверку. А если, черт побери, она сама этого делать не хочет, я бы десятки мужиков назвал, в том числе себя, которые были бы рады ей помочь.

Но она мне объяснила, что такие изменения происходят очень медленно, и если их ощущать все время, то привыкнешь к росту небольшого узелка, будешь воспринимать его как норму и заметишь изменения намного позже, чем если обнаружишь их неожиданно.

Порой самые важные изменения происходит прямо у тебя под носом, а ты их не замечаешь.

Мне все это не нравилось. Ни капельки.

— Чего я не понимаю, — спросил я, — это почему она? Почему мы?

— Может, потому что мы здесь?

Ахира с ненужной силой передернул плечами, подтягивая лямки рюкзака по кольчуге. Он закрепил пряжки в самой свободной позиции: теперь рюкзак едва держался у него на спине.

— Ерунда, — отмахнулся я.

— Были вещи, о которых Андреа не говорила. Может быть, ее сюда притянули — подумай об этом.

Я припомнил встречу в ее новой мастерской — и выражение одержимости, навязчивой — или навязанной? — идеи на ее лице... и был еще тот случай, под Феневаром, когда одна только мысль об удалении от Эвенора перепугала ее.

Ахира продел под лямки кусок веревки, стянул его узлом, потом привязал лук, который удерживал вместе передние лямки.

— Кто мог ее притянуть?

Он снова пожал плечами.

— Понятия не имею. — Он покачал головой. — Я могу и ошибаться. Такое выглядит неправдоподобным: она упряма, и если кто попытается подчинить ее волю — не сдастся без борьбы. У кого здесь достанет силы так повлиять на нее, чтобы она не сопротивлялась? — Он махнул рукой. — Так что забудь. Не все мои идеи верны.

Я тоже не мог никого такого придумать.

— Тогда почему нам всем просто не развернуться и не убраться отсюда?

Гном хмуро усмехнулся:

— Потому что совершенно не важно, кто из нас чего хочет. Тот же самый принцип, что прежде: неведомые твари лезут из Фэйри, и это начинает вредить нам и тем, кого мы любим. — Он бросил взгляд на троицу у костра. — И поскольку Андреа идет туда, не важно, что она должна делать по нашему с тобой мнению — ты ведь не больше моего намерен отпускать ее одну.

Что ж, кто-то должен был это сказать — так почему бы не он?

— Повернись-ка, — сказал я. Он повернулся — и я хорошенько, крепко подергал рюкзак. Держится. Не красиво, не очень удобно. Рюкзак сам по себе со спины не спадет, и в то же время Ахира сможет сбросить его одним движением. — Пойдет.

— Отлично. — Он прикусил ноготь, осмотрел иззубренный край. — Много тебе встречалось людей или предметов, которых ты бы не мог понять?

Я не смог удержать улыбки.

— Считай, все, кроме меня и тебя — правда, на твой счет я порой сомневаюсь.

Усмешка его была кислой.

— Я имею в виду — связанных с магией.

Я пожал плечами.

— Включая Дейтона? Куча. — Я принялся загибать пальцы. — Во-первых, вся Гильдия магов. Считать за единицу или по головам? Правящая Мать. Ясные Всадники. Бойоардо. Те парни в черных рясах, на которых мы наткнулись пару лет назад под Энделлем. Тэллерен, хотя тут я, возможно, инстинктивно подозрителен. Насчет Энрада ничего не скажу, не уверен. И... — Я покачал головой. — Нет. Она упряма, как и все мы. Никто не мог бы ее ни к чему принудить.

— Никто живой, — уточнил Ахира.

Я не завидовал Волкенену. Он пытался выполнить работу, которую очень бы хотел провалить.

— Я все же думаю, — сказал он, — что вам стоит взять нас троих с собой. Мы отлично действуем, когда дело доходит до мечей.

Тэннети — нельзя сказать, чтобы оскалилась.

— Уверена, что так. — Она поиграла ножом в ножнах. — Хочешь...

— Нет, — оборвал ее Джейсон. — Не здесь и не сейчас. Ты убьешь его, но он может успеть задеть тебя, а у нас целительного бальзама — на пару глотков.

— Я не понимаю, почему вы отказываетесь от помощи. — Андреа раздраженно дернула головой. — Там с нами может произойти что угодно.

Эта часть дела совершенно ее не касалась, но ей не нравилось, как все оборачивается. Но, благослови ее боги, она хотела выслушать мое мнение.

— Это вопрос опыта и доверия, — сказал я. — Я доверю Тэннети прикрывать мне спину — тогда я могу заниматься только тем, что передо мной. — Я взглянул вниз со склона. — Но Волкенену прикрывать мне спину я не доверю, и я не знаю, каков он в бою. Я не хочу волноваться еще и о том, что позади.

Ахира хлопнул в ладоши.

— Так, вопрос закрыт. Собираемся. Тэннети, ты взяла Око?

— Само собой. — Тэннети покатала Око в ладони. Отвернувшись, она сдернула повязку и поднесла ладонь с Оком к лицу. Когда она снова обернулась, Око смотрело из глазницы. Неплохое местечко для хранения, хотя, когда она моргнула, оно повернулось незрячей стороной и слепо уставилось во тьму.

Тэннети передернула плечами под кожаной рубахой.

— Работка простая: доставить эту штуку, — она постучала по Оку, — в Посольство Фэйри, или в форпост, в общем, как бы эта хрень ни называлась. — Она уронила руку и взглянула на меня. Взгляд получился косым. Пробежала рукой по своему разнообразному оружию, вскинула на плечи мешок. — Я готова. У нас есть причины еще тут торчать?

Есть, разумеется. Научить лошадей петь, например.

— Нет, — сказала Андреа. — Чем быстрее мы двинемся — тем лучше.

— Вот и ладно, — сказал Ахира. — Все слышали? Идем.

— Минуточку. — Джейсон повернулся к Волкенену. — Мы знаем, кто вы, — заявил он. — Вы торгуете человечиной. Сейчас не время и не место разбираться с вами, но будет другое время и другое место...

Волкенен оскалил зубы:

— А ты кто такой, чтобы назначать мне время и место?

Джейсон улыбнулся:

— До тебя не доходили слухи, Волкенен? Воин жив!   

Он повернулся к нам.

— Вот теперь — пошли!

Мы с Тэннети заняли место в арьергарде.

— Не по душе мне это, — сказала она. — Они могут срезать путь через гребень, спуститься по той стороне и устроить нам на пути засаду. Двое впереди, один сзади — нас утыкают стрелами, мы и моргнуть не успеем.

Я покачал головой.

— Не-а. Не станут они.

Кто тогда отправится в Эвенор?

Но я все равно держал ушки на макушке, да и Тэннети тоже, и мечи мы держали наголо.

По каменной лестнице мы сошли с вершины на узкую дорогу, что извилисто бежала по холмам к городу, то появляясь, то исчезая из глаз.

Сперва я не понял, в чем дело. Город пульсировал, мерцал, улицы меняли положение и размеры. Только что это был узкий ночной проулок с низкими лабазами без окон — и вот уже без всякого предупреждения, без видимых изменений он превращается в дневную улицу, пересеченную крытыми переходами, а когда это случилось — я не заметил.

Но чем ближе мы подходили, тем медленнее шли изменения. Улицы дольше оставались такими, как были, изменения происходили дальше от нас — но были все такими же внезапными и незаметными. Я знаю: мгновенные изменения невозможны, тем более прямо у вас под носом и так, чтобы вы не заметили, как это произошло.

Ясно теперь, почему я не терплю магию?

Беда в том, что мой мозг пытается отследить изменения, поймать рябь, блик или миг трансформации, а он для этого не приспособлен. Это как пытаться разглядеть переходы друг в друга цветов инфракрасного спектра — глаз на это не рассчитан.

Наверное, я слишком внимательно всматривался, как появляется город из-за следующего поворота, и чуть не пропустил момент, когда стая на нас кинулась. Обычная история для Эвенора: слишком много магии разлито тут в воздухе, а у некоторых от присутствия магии крыша едет. Вообще-то из-за этого их должно бы тянуть жить порознь, иначе они быстро перебили бы друг друга. Впрочем, не знаю. Это не по моей части.

А по моей части были три темные тени, спрыгнувшие с деревьев — я едва успел крикнуть, предупреждая остальных. Одна из тварей тут же вцепилась когтистой лапой в плечо Тэннети и рванула вниз.

 

Глава 24,

в которой мы узнаем возможное происхождение ранее известного термина

Я успел крикнуть, нанося удар по широкой волосатой спине — только один, потому что надо было обернуться и насадить на меч того, кто летел на меня, расставив руки.

На тренировках действия в этой стандартной ситуации отрабатываются до автоматизма: парировать удар, сделать выпад и выдернуть оружие, провернув в ране, чтобы из узкой раны, которая противника не остановит, сделать широкую дыру, которую он не сможет не заметить, и тут же либо парировать, либо рубить нового противника. Главное — не дать противнику ни отвлечь себя, то есть монополизировать твое внимание, предоставляя другим противникам возможность с тобой разделаться, — ни пожертвовать собой, то есть заставить тебя возиться с ним долго и измотать перед схваткой со следующим.

В любом случае: защита, выпад, укол с проворотом й извлечение оружия. И быстро!

В данном случае беда была в том, что эта тварь оказалась не только крупнее и сильнее человека, но еще и быстрее. Она наделась на мой меч — тот по рукоять ушел в ее волосатое брюхо — и, схватив меня в медвежьи объятия, подняла над землей. Впрочем, левую руку мне вырвать все ж таки удалось, и я принялся молотить врага кулаком по роже.

Не то, не то, не то — реакция на это была еще меньшей, чем на меч. С равным успехом я мог бы бить по обернутой шкурой скале.

Огромные лапы выдавливали из меня воздух. Давили с такой силой, что рукоять моего собственного меча грозила войти мне в кишки. Теплая кровь — кровь этой твари — бежала у меня по животу и по ноге, но терял силы я один: мой меч, пронзивший ее насквозь, казалось, ничуть твари не повредил.

Надо мной уже смыкалась тьма — но я сумел просунуть свободную руку под его лапу и вытащить кремневик из кобуры на левом бедре. Я взвел курок, приставил пистолет к волосатой башке и, закрыв глаза, нажал спуск.

Выстрел. Жар и влага ударили мне в лицо; с булькающим хрипом тварь выпустила меня, падая наземь.

Со следующим вдохом я вдохнул запахи серы, огня, крови, прогорклого пота и собственного страха: чудесный аромат. Выхватив второй пистолет, я взвел курок, но с оставшимися двумя тварями уже разобрались мои друзья.

Тварь Тэннети — та, которую я ранил, — подыхая, лежала на земле. Из дюжины ран, от царапин до глубоких разрубов до самой кости, лилась кровь. Третья, разрубленная от шеи до пояса, валялась среди собственной крови и кишок: ей было уже все равно.

Над ней, тяжело дыша, стоял Ахира. Топор и кольчуга, скользкие от крови, лаково блестели в свете звезд.

— Все целы?

— Мы с Джейсоном в порядке, — отозвалась Андреа.

Они с Джейсоном стояли за гномом, в одной руке у мальчика меч, в другой — пистолет. Насколько я видел, никто из Куллинанов не получил ни царапины.

— Буду жить, — сообщил я.

— Уф-фх-х... — Тэннети стояла в грязи на четвереньках. Она опустилась на колени, потом медленно, с трудом поднялась на ноги. — Бывало и хуже.

Волосы у нее были, как воронье гнездо, на правой скуле алела свежая царапина, но вроде бы серьезных повреждений не было.

Три твари лежали перед нами на земле.

Возьмите человека, надуйте его в полтора раза, растяните ему лицо, а потом покройте его всего густым вонючим мехом — и получите то, с чем мы дрались. Здоровенные и невероятно сильные, хотя и не слишком умные — будь эта троица чуток побыстрее или посообразительнее, все мы были бы уже мертвы.

Ахира нагнулся к отрубленной лапе, пошевелил топорищем кисть.

— Частично втягивающиеся когти, большой палец, хоть и не сильно, противостоит другим... Оно могло быть разумным.

Я ощупал бок. Больно чертовски, но, кажется, ничего серьезного. Глубоко вдохнув, я не ощутил скрежета осколков сломанных ребер, так что все в порядке.

Нас спасли возраст и опыт. Большей частью предосторожности оказываются ненужными; в девяносто девяти случаях выставленный дозор никто не тревожит; выставлять арьергард — это, как правило, напрасная трата сил. Молодые люди все это быстро усваивают, и дело не в том, что они бывают рассеяны — я тоже бываю, — а в том, что они вообще перестают смотреть, что вокруг делается.

Переживите один раз нечто подобное — и в следующий раз ваши шансы выжить будут куда выше.

Ничего такого особенного тут нет. Ничего, кроме старания, терпения, собранности — и удачи. Ничего, о чем стоило бы волноваться.

Я вытер трясущиеся руки о штаны.

— Что ты, прах тебя побери, такое? — спросила Тэннети умирающую тварь.

Та медленно повернула к ней голову, глаза были на выкате — от боли точно и еще, быть может, от ярости.

— Ур-ркх, — медленно произнесла тварь и потянулась к Тэннети когтистой лапой.

Потом содрогнулась — и умерла.

— Время уходит, — сказал Ахира. — Идем.

 

Глава 25,

в которой мы входим в Эвенор — и я теряюсь

У берега горная дорога выбежала на равнину. Наползал предрассветный туман, а мы шагали вперед, и город все так же изменялся на глазах. Дорога сузилась, стала тропкой, окруженной густым высоким кустарником; пришлось нам идти гуськом.

Казалось, мы идем долгие часы; Эвенор медленно приближался. На горизонте грозил заняться рассвет, и ветерок, несущий легкий туман с Киррика, пробирал холодом.

Мы с Тэннети сменили Ахиру и Джейсона, следуя за Энди, а они присматривали за нашими спинами. Пока что все хорошо.

Единственной проблемой была Андреа: слишком спокойна, шаги слишком легки, почти невесомы. Мы подошли к развилке. Я покачал головой. Этой развилки здесь прежде не было. Дорога здесь раньше изгибалась, но не раздваивалась.

А теперь раздваивалась.

Энди улыбнулась, пробормотала несколько быстрых слов.

— Правая ветка, — сказала она. На миг глаза ее встретились с моими. — Сейчас можно говорить; ближайшие полмили решать ничего не придется.

— Было бы неплохо, если бы так и дальше осталось.

— На это не рассчитывай.

Я попытался изобразить уверенную улыбку.

— Как ты?

Она пожала плечами.

— Нормально. Справляюсь.

— Отлично, — сказал я. — Но мы можем повернут назад в любой момент, как только тебе захочется.

Глаза ее перестали мигать. Я тогда не знал, что это значит, не знаю и сейчас — но глаза ее перестали мигать.

— Не думаю, — вымолвила она. Потом поправилась: — Нет, мы не станем поворачивать назад. Идем дальше.

— Развилка позади исчезла.

Голос Ахиры был слишком спокоен.

Я повернулся: позади нас дорога, изгибаясь, исчезала в тумане как раз там, где была развилка. То есть где раньше она была.

— Ну и ладно, — сказал я. — Все равно она мне не нравилась.

Туман впереди густел.

— Эй, Ахира! Не возражаешь поменяться с Тэннети? Инфракрасные лучи пробивают туман лучше обычного света, а у гномов зримый спектр захватывает инфракрасную полосу.

Они поменялись, и мы двинулись дальше, а туман становился все гуще, и в конце концов я уже видел едва ли на шесть футов перед собой.

— Сомкнулись, ребята. — Тэннети кивком велела Джейсону приблизиться. — Все за одного, один за всех?

Я уже готов был возразить, но Ахира кивнул:

— Разумно. Андреа?

Она затрясла головой.

— Не могу думать. Слишком густой туман — на земле, и глазах, в голове. — Она ссутулилась, напряглась, словно ожидая удара, потом выдохнула заклинание — и обмякла. Пальцы ее чертили в воздухе незримые письмена.

Туман продолжал сгущаться, я уже видел лишь собственные ноги и — чуть впереди — Ахиру. У меня заколотилось сердце.

Вообще-то я не страдаю клаустрофобией. С одним моим приятелем-гномом (не с Ахирой, он по пещерам лазить не любит) мы однажды оказались в завале и целых три дня дожидались спасателей. И все было нормально, я его учил в «балду» играть на томском языке. Но в недвижности пещерных стен есть нечто успокаивающее. Никто не высунет из них когтистую лапу, чтобы вырвать у тебя сердце; в тесноте гномьих ходов не таятся ни волчьи ямы, ни проволочные силки, неведомые твари не поджидают тебя там, чтобы наброситься из-за угла, и...

Уолтер, остынь.

Энди с помощью магии вела нас к Эвенору; Ахира всматривался в туман и видел хоть ненамного, но дальше меня, защищая нас от неведомого врага. От меня, Тэннети и Джейсона не было никакого проку, и это чертовски действовало мне на нервы.

— Еще немного вперед, — сказала где-то в тумане Андреа — тень, не более того.

Туман поднялся мне сперва до колен, потом до живота, и вот уже я не вижу ничего, кроме поднесенной к лицу руки.

— Здесь, — объявила Андреа. — Резко направо и шаг вперед. Нет, не все. Только Ахира. Хорошо. Уолтер, ты следующий.

Я повернул вправо и шагнул вперед, из тумана — и оказался рядом с Ахирой по щиколотку в густой грязи узкой эвенорской улочки, залитой утренним светом.

Я дернулся бежать, пустился бежать — но сапоги мои облепила грязь. Это было все равно что бежать... хм... бежать по грязи.

И потом, бежать причин не было. Только что я был в непроницаемом тумане, а теперь мы с Ахирой стоим на ясном свету посреди узкой улочки, окруженные двухэтажными глинобитными домиками, по щиколотку в густой бурой грязи. Это могла быть любая улица любого города — если бы не висели над головой, замерев, яркие даже при солнце огоньки фей.

Откуда-то издалека донесся голос Энди — вот только направления уловить я не смог.

— Теперь Джейсон, — говорила она. — Прямо сюда. Да-да, вправо и прямо. Правильно.

И внезапно Джейсон, а потом Тэннети и, наконец, сама Андреа возникли с нами рядом. Я заставил себя улыбнуться.

— Отлично сделано. Не знал, что ты умеешь телепортировать.

Энди улыбнулась, протянула руку и погладила меня по щеке.

— Спасибо за комплимент, но истинная телепортация требует таких сил и умений, какие возможны только в теории. Для любого смертного, — добавила она.

Если это не телепортация, то интересно, что это было.

Наверное, вопрос отразился у меня на лице, потому что она пожала плечами и ответила:

— Это не телепортация. Телепортация — это когда ты переносишься из точки А в отдаленную точку Б, минуя все промежуточные точки. А сейчас мы просто оказались рядом с местом, куда направлялись — нужно просто знать, где и как искать.

Воздух был теплее, чем должен был быть в этот утренний час. Я, конечно, ждал, что он согреется, но не настолько. Утренняя прохлада мне нравится больше. Дайте только солнцу нагреть обычную городскую улицу — и она начинает вонять так, словно вымощена выдержанным конским навозом. Что, если подумать, именно так и есть.

— Ухабистый Тракт.

Андреа кивнула сама себе и поманила нас за собой. Извилистая улочка с глинобитными домами резко сворачивала футах в ста позади нас и примерно в стольких же впереди. Дома были слишком высоки, чтобы поверх них что-нибудь рассмотреть — видно было только дальнее мерцание купола

Фэйри на севере.

Тишь да гладь — только грязь, дома да волшебные огоньки.

— Все спокойно, — сказал я. — Даже слишком, кемо сабе.

Ахира хмыкнул.

— Заткнись, — сказал он беззлобно, и мы пошли к Энди, — Бери что дают.

Тэннети медленно поворачивалась, словно кинокамера кругового обзора — чем-то подобным она в своем роде и была. Я не виню ее за желание охватить все — округа была совершенно обыденной, я ожидал увидеть Эвенор совсем не таким. Где мерцание? Улица, на которой мы стояли, была обычной и твердой, как всякая другая улица.

Я собрался задать дурацкий вопрос, но Джейсон меня опередил.

— Где же мерцание? Почему все так стабильно? — спросил он.

Андреа не обернулась.

— Мерцание — от неопределенности. Эвенор никогда сам не знает, что собой представляет, и эта неуверенность растет. Но чем бы он ни был, мы здесь, и это все определяет. Мы можем быть только в одном месте и времени.

Моя реакция па разъяснения магии всегда одна и та же:

— А!

Есть три теории, как себя вести в незнакомых — и враждебных — городах. Моя любимая теория советует вообще туда не соваться: очень редко тебя могут убить там, где тебя нет. Вторая по приемлемости — разделить отряд надвое, чтобы каждая группа двигалась по своей стороне, прикрывая другую. Это ограничивает возможности стрельбы для тех, кто прячется в домах по сторонам улицы.

Третья — шагать прямо посреди улицы: считается, что так вы успеете заметить и отразить любое нападение.

Именно эта теория мне не очень нравится, так что я сдвинулся к приподнятому над улицей тротуару.

— Нет, — сказала Андреа, не оборачиваясь. — Не надо. Ты можешь потеряться. А это нельзя.

— Потеряться? Слушайте, я не из тех, кто теряется. У меня нет идеального чувства направления — но на городских улицах меня можно потерять, только сильно постаравшись.

Верно, Уолтер — но что, если туман дойдет тебе до самого носа?

Я остался со всеми.

Ухабистый Тракт извивался и изгибался еще с четверть мили — пока возле крошечного скверика не разделился пополам: левый рукав вливался в мощеную улицу, правый вел вниз, в еще большую грязь.

Я наклонился к Ахире:

— Хочешь поспорим, куда нам дальше?

— Сюда.

Андреа шагнула в грязь — и тут же утонула в ней по самые икры.

— Здесь недавно здорово лило, — заметил Ахира, шаря глазами по сторонам.

— В самую точку, Шерлок.

Мы двинулись по грязи следом за ней, сапоги наши чавкали и чмокали всякий раз, когда мы поднимали ногу и опускали ее...

на горячую сухую пыль улицы. Нас окружал полуденный солнечный жар и разноголосый говор рыночной площади.

— Люди, — сказал Ахира. — Как приятно видеть людей!

Тут мне пришло в голову, что все они прекратят сейчас продавать и покупать, оскалят огромные клыки и бросятся на меня — но порой мне все же везет, и ожидания меня обмывают.

В вышине, над головой, плясали и пересвистывались с дюжину деревянных флейт: ныряли во влажном воздухе, наигрывая высокими звенящими голосками сумасшедшую мелодию. Не ахти какая музыка: восьмитактная, без особых вариаций.

Нам пришлось быстренько отпрыгнуть в сторону, уворачиваясь от пары коней — громадин вроде клайдсдейлов, только в яблоках, — тащивших тяжело груженный фургон.

Мы сгрудились вокруг Андреа, как школьники вокруг учительницы. Что было не слишком далеко от истины.

Ладно, я туповат, но в конце концов до меня дошло: Эвенор не знает не столько что он, сколько когда он. Обычно попасть из утра в вечер просто, но полудня при этом не миновать. Если только все — включая время — не встанет с ног на голову. Черт возьми, а ведь мы, может статься, шагнули из сегодня во вчера.

Был базарный день, и торговля шла довольно бойко под посвистывание флейт.

Неподалеку, над горой плетеных корзин, румяный продавец яблок вел бесконечный торг с высоким костлявым человеком в дорожном плаще и шляпе с обвисшими полями. За ними одна из нескладный тварей — ладно, я буду называть из уркхами или орками, пока вы для них лучшее имя не найдете, спасибо, — неуклюже жестикулируя, доказывала, что мясник слишком много запрашивает за бараний окорок. Во всяком случае, я надеюсь, что это была баранина -— ляжка вполне могла оказаться чабаньей.

Над улицей возвышался купол Посольства Фэйри — от нас его отделяла всего пара-тройка перекрестков.

— Сюда, и постарайтесь ни на что не наткнуться, — сказала Энди, ныряя в толпу; мимо, грохоча подковами и колесами, как раз проезжала запряженная тяжеловозами фура. Сложность передвижения в толпе — приходится все время подавлять боевые рефлексы. Я не люблю, когда меня пинают и подталкивают — предпочитаю пинаться и толкаться сам. Только так надо работать в толпе — а я, поверьте, не такой уж плохой карманник. Хотя сейчас не время было проверять, на уровне ли это мое мастерство.

Мы шли по улице, вдоль забитых всякой всячиной торговых рядов, где толстый торговец яблоками бесконечно торговался с высоким покупателем в плаще и шляпе, мимо спорящего с мясником орка, мимо лавок, где свечники заливали Воск и вкладывали фитили в формы, а толстая старуха-корзинщица вплетала очередной прут в странной формы корзину.

Что-то в этом меня тревожило, и я быстро коснулся плеча Ахиры, скользнул в хвост нашей группы и оглянулся. Да, разумеется, неприятности стоит оставлять позади, но обезьянье любопытство способствует выживанию — если не перебарщивать с ним.

Они занимались все тем же. Все они. Орк по-прежнему торговался за мясо, высокий покупатель спорил с коротышкой-купцом, а корзинщица все еще не вплела...

Тяжело груженная фура прогрохотала мимо, влекомая двумя похожими на клайдсдейлов тяжеловозами.

И флейты плясали над головой, высвистывая все тот же восьмитактный мотив...

Я пробился назад к Андреа.

— Энди...

Она предостерегающе подняла палец и пробормотала новое заклинание.

— Нам сюда. — Локтями раздвигая толпу, она прошла между двух прилавков — в прохладу дня...

...и темноту ночи в самой середине квадратной — нет, треугольной площади. В нее вливались три улицы, каждая оканчивалась клинообразным домом, будто долькой каменного пирога. Ни окон, ни дверей у домов не было.

В центре площади стоял пьедестал со статуей, хотя что это за статуя — я не понял.

Никогда не пытались найти в глазу слепое пятно? Это просто. Ставите на листе бумаги две точки, зажмуриваете один глаз и смотрите на одну точку, приближая бумагу к лицу — другая должна быть видима боковым зрением.

В какой-то момент эта другая точка пройдет через слепое пятно — место, где оканчиваются зрительные нервы. И она исчезнет, хоть вы и будете знать, что она есть, и вы непременно увидите ее, если чуть-чуть сдвинете бумагу или повернете голову. Но нет: смотреть надо перед собой.

Именно так выглядела эта статуя. Точно ее Нельзя Видеть.

Над ней и за ней, на вливающейся в площадь магистрали, вздымался, мерцая в ночи, купол Посольства Фэйри.

— Быстрей, быстрей, — подгоняла нас Андреа, уводя к другой магистрали.

Ахира поднял руку.

— Нет, стой. То, что мы делаем...

Она замотала головой, глаза расширились.

— Нет. Останавливаться нельзя. Все рушится. — Губы ее шевелились, дыхание прерывалось. — Это уже не просто город. Он распадается. — Она показала на улицу, что вела к посольству. — Длань была права: это связано со всем миром. — Она махнула в сторону улицы. — Идите прямо туда, выйдете на Заброшенную Дорогу, но Заброшенная Дорога не приведет вас на Двойной Круг — сверните на север у первого поворота — и придете к ямам; восточная дорога выведет в точку на сто футов глубины на дне Киррика, неподалеку от Пандатавэя; западная зашвырнет на деревья на околице Салкета. Все это, — она покрутила пальцем, — связки, переходы. Но вы ведь не пойдете туда?

Отлично. Многомерный план города забил Энди голову напрочь, и она забыла, насколько все остальные слабо себе представляют, что за чертовщина тут творится.

— Давайте-ка выбираться отсюда, — сказал я.

— Нет, это не все от Фэйри. Не в прочных местах. И только частично. Идем, пока он не добрался сюда. — Она схватила за руку Джейсона и бегом припустила к улице.

О чем она говорила? Кто это — он? Я помчался за ней, Ахира и Тэннети — следом. За нашей спиной было нечто, нечто огромное — но я не оглянулся посмотреть. На пересечении площади и улицы мы почти нагнали ее.

— Бойоардо? — спросил я, выворачивая шею, когда мы нырнули в ночь, и...

...и, заскользив, едва успели притормозить в двух футах от края нагретой плоской крыши. Я протянул руку и удержал Ахиру, чтобы он не врезался в Джейсона. Полдневное солнце сияло с небес, но их синеву рассекали тучи, черными полосами протянувшиеся от горизонта до горизонта.

— Быстрей! — позвала Андреа. — Сюда.

Мы спустились по пожарной лестнице в проулок, следом за Энди поспешили по нему...

...и оказались в крошечном парке, прохладном, зеленом, пахнущем перегретой на солнце мятой.

Я сказал бы, что нас окружали дубы — вот только стволы их слегка серебрились, а листва, играя на ветерке, чуть позванивала, как серебряные колокольцы.

Тэннети тяжело дышала, мне тоже не помешала бы передышка.

Ахира огляделся.

— Можно нам тут отдохнуть? — спросил он сквозь перезвон листвы. — Или надо бежать дальше?

— Да, — сказала Энди. — Здесь мы отдохнем — недолго. Я достаточно запутала наш след.

Древний дуб протянул над землей одну из своих ветвей — достаточно низко, чтобы ухватиться и повиснуть, восстанавливая дыхание. Что я и сделал. Кора под моей ладонью была шершавой, серебристая листва — прохладной.

Джейсон протянул руку и щелкнул по листу ногтем. Лист зазвенел, как камертон.

Ахира уселся на землю.

— Просто на случай, если нам надо это знать — куда нам дальше?

Энди прикрыла глаза и задумалась — как-то уж слишком надолго. Губы ее беззвучно шевелились.

Нет, я за временем не следил. Просто прошло не меньше минуты, и Тэннети начала уже беспокойно ерзать, но Джейсон успокоил ее, легко коснувшись ее руки. Однако Джейсон навострился в легких касаниях; мне захотелось бы ее стукнуть. (Я бы не сделал этого, заметьте, но захотел бы. В присутствии магии я всегда нервничаю.) Наконец Энди открыла глаза.

— Вам отсюда не видно, но ярдах в пятидесяти за тем старым дубом есть ступени, ведущие к дороге. Еще какое-то время по ним можно будет идти — только не наступайте на верхнюю ступеньку; она уводит от дорог.

Я отпустил ветку и прислонился к стволу, позволив себе расслабиться; это мне легко удалось.

Шершавый ствол, на который я опирался, дарил мне покой. Возможно, я черпал успокоение в его неизменности. Руки мои играли высокой травой — слишком высокой для парка, как мне подумалось: футов четырех в высоту, густая, мягкая и зеленая, как на лугу.

Тэннети потрогала стеклянный глаз.

— Что происходит?

Андреа раскрыла рот, закрыла его, открыла опять.

— У вас недостанет подготовки, чтобы понять.

Мне никогда не нравились подобные объяснения. Беда, однако, в том, что порой в них кроется правда. Попробуйте объяснить принцип неопределенности Гейзенберга тому, кто не знает, что мельчайшая частица материи — это не пылинка, или начатки атомной теории человеку, уверенному, что если иметь достаточно острый нож, можно делить пополам куски глины до бесконечности. Я пробовал.

Пальцы Андреа неуверенно пошевелились.

— Мы живем по законам природы. Магия — часть этих законов. Гравитация притягивает материальные предметы друг к другу; магнетизм притягивает или отталкивает; слабая магия переносит информацию; сильная дает могущество. — Она махнула рукой на купол Посольства Фэйри. — Но те, они... они живут по законам Фэйри. Когда мы в Фэйри или хотя бы просто слишком близко к их границам — мы уподобляемся компании ньютонианцев, которые движутся в Эйнштейновом пространстве и удивляются, почему это им не удается преодолеть скорость света — с какой бы скоростью они ни бежали.

Она обвела рукой парк вокруг — порывисто, словно разрывая путы.

— Эвенор всегда был частью... окраин Фэйри. Добрый Народец не очень-то его жалует: здесь слишком много ограничений, слишком скучно. Но это меняется, и я вижу, слишком сильно... — Она поднялась, и напряжение ушло. — Это касается не только пространства, но и времени. Здесь и сейчас, — Она понизила голос. — Внутри Фэйри, в сингулярности его ядра, все в хаосе, все связано напрямую, там действуют все законы и не действует ни один из них.

Она потрясла головой, словно чтобы прочистить ее.

— Но здесь такого быть не должно. Те Трое могут навечно скрепить город с реальностью — но они не знают, где это должно сделать. Ваир — самый могущественный, но он не может решить, куда направить свой пламень; Нареен вложил в свои инструменты крепость и прочность своей расы, но больше почти ничего. — Она коснулась пальцем глаза Тэннети. — Им нужно ее зрение.

Я поостерегся бы тыкать пальцами Тэннети в глаз, пусть даже и стеклянный, но она не отреагировала. Андреа шевельнула плечами, надевая рюкзак:

— Так что пошли.

— Почему сейчас?

В голосе Ахиры слышалась нотка паники.

— Я уже говорила почему: я увидела пути. Через пару секунд мы услышим его шаги, и...

Тяжкие шаги загудели по земле. Мы сбежали по лестнице — перескочив верхнюю ступень — на ту сторону мощеной улицы, промчались проулком...

...и выскочили во тьму пасмурной ночи, освещенной лишь тусклым зеленоватым свечением вонючего ила вдоль края сточных канав.

Ахира вытащил из поясной сумки заговоренную сталь — и искусственный свет разорвал мрак.

Это был всего лишь переулок — узкая, склизкая улочка меж двумя рядами домов, что, исчезая вдали, высились в темноте. Позади нас не было слышно ни звука, но Энди покачала головой.

— Здесь он слишком близко — нам придется срезать путь, пройдя через Фэйри. Сюда.

Она шагнула в темноту дверного проема. Мы шагнули за ней, сквозь тьму...

...на пронизывающий, ледяной ветер Места, Где Кровоточат Деревья.

Льдистый вихрь неустанно трепал алые листья, с которых при малейшем движении скатывалась багряная влага. Огромные ветви скрипели и стенали от боли. Лужи крови собирались под деревьями, темнели, густели на воздухе.

— Никому не двигаться, — велела Андреа. — Я буду вас перемещать. — Здесь законы более... расплывчаты. Даже стабильность небезопасна — если не знаешь, куда шагнуть.

Шагнув вбок — так быстро, что ноги ее, казалось, летят над влажной травой, — она чуть коснулась щеки Джейсона. Чуть слышный хлопок — и он исчез.

— Иди прямо вперед.

Она потянула Ахиру за рукав. Он, чуть запнувшись, сделал шаг — и тоже пропал.

С ней остались лишь я да Тэннети, но я уже слышал позади тяжкую поступь. Один шанс — и тот неверный.

Ладонь Энди коснулась моей щеки.

— Не шевелились, Уолтер, — чуть слышно шепнула она. — Он сзади тебя.

Тэннети извернулась, вскинула меч... но травы обратились змеями, обвили ее лодыжки, впились длинными клыками ей в ноги.

Она завизжала. Не знаю, почему меня удивило, что это был высокий и жуткий звук — такой же, как у всех. Но у нее он обратился в рык, и она врубилась в змей, устилая землю вокруг крошевом кровавых, извивающихся ошметков змеиных тел.

Голос был тот же самый.

— Добрый всем день, — произнес Бойоардо.

Лицо его было слишком правильным, слишком красивым, ямочка на подбородке — слишком глубокой. Он был весь в багряном и черном, от галуна на алом плаще, небрежно перекинутом через плечо, до черных сапог, блеск которых сделал бы честь любому офицеру СС. Красная бархатная куртка туго обтягивала широкие плечи, ремень на талии подчеркивал великолепную фигуру атлета.

Он сел — прямо на воздух, словно забыв, что под ним нет стула. Но не упал — туча крохотных крылатых ящерок сорвалась с деревьев, образовав трон, на который он и уселся. Другие подхватили плащ Бойоардо и аккуратно положили его на спинку.

Тэннети, не переставая рубить змей, снова зарычала.

Бойоардо забросил ногу на ногу и разгладил и без того гладкие черные лосины.

— Прошу вас. Зачем столько шума?

По его знаку змеи исчезли, но кровь по ноге Тэннети продолжала бежать.

Он расплылся у меня перед глазами — а когда я смог сфокусировать взгляд, на троне восседал худощавый человек моих лет и с меня ростом. Возможно — чуть старше, худощавее, с сединой только лишь на висках. Подбородок твердый, усы аккуратно подстрижены, у глаз едва-едва заметный восточный разрез. Он был во всем черном, и только стянутый черненой бронзовой пряжкой плащ выделялся бурым цветом.

Да, да, я соображаю медленно.

— Я красивей, — заявил я.

Тэннети бросила на меня подозрительный взгляд — более подозрительный, чем обычно.

— Чем я? — спросила она.

Пальцы Андреа коснулись моих висков — и на миг Бойоардо замерцал, став Тэннети, потом Энди, потом снова мной. Понятное дело, он мной не был — он лишь отражал меня. По-своему.

На миг Энди взглянула мне прямо в глаза. Ей не надо было ничего говорить: она должна доставить Око в Посольство Фэйри, а Бойоардо надо задержать здесь на время, достаточное, чтобы она смогла это сделать. Она знает дорогу; Тэннети несет Око. Таким образом, Энди невероятно важна, Тэннети — необходима, а мной можно пожертвовать.

Но она этого не могла. Принести меня в жертву, хочу я сказать. Не могла — без моего согласия. В этом беда Андреа: ей недостает безжалостности.

Все тот же кошмар. Только на сей раз Куллинан просит меня сделать все в одиночку, а я не знаю, смогу ли.

Я замер — на какие-то полсекунды...

 

Глава 26,

в которой я нахожу Место, Где Лишь То, Что Ты Когда-то Любил, Может Помочь Тебе

Большую часть того, что было потом, я не видел — наверное, потому что занят был: дрался за свою жизнь.

А возможно, и нет. Я хочу сказать — это было, рассказы о прочих событиях вполне достоверны, но вопрос в том когда. Мы немногое знаем о Фэйри, скорее всего мы и не созданы знать о Фэйри много. Но что время в Фэйри — и рядом — действует странно, мы знаем. А что мы были рядом с Фэйри — это уж точно. И точно, что в Эвеноре со временем что-то уже было не так. Это уж наверняка: когда заворачиваешь за угол в полдень и попадаешь в рассвет, не надо быть Альбертом Эйнштейном, чтобы понять, как тщательно здесь перемешано время.

Что я могу сказать наверняка — так это то, что случилось с Джейсоном и гномом, было в какой-то следующей части их жизни, так же как моя схватка с Бойоардо — в следующей части моей.

Я думаю, иначе быть не могло.

И я не могу сказать, что же все-таки вызвало эти события. Я так и не перестаю гадать с тех пор — был ли тому причиной я? Или Андреа и Трое? Или все вместе? Или что-то еще?

Проблема с этой частью истории в том, что я не знаю, кто по-настоящему в ней герой. Нет, неправда. Я знаю.

Она купила мне и Андреа пару секунд и заплатила за них полной мерой, не жалуясь.

Будь оно все проклято, Тэннети. Я так и не успел проститься с тобой.

Ахира шагнул из плачущих трав в темноту, на мягкий ковер. Прямо перед ним стоял Джейсон.

Они попали в комнатку, то ли кабинет, то ли спальню, освещенную лишь маленькой, горящей почти под потолком, масляной лампой. Комнатка была почти пустой — лишь ковер, стол у стены, груда одеял и пустой ночной горшок в одном углу да несколько холщовых мешков с сырыми овощами и вяленым мясом.

Если что и привлекало к себе здесь внимание — так это стол. Столешницей служила гладкая, снятая с петель дверь. Даже ручка по-прежнему была на месте, на обращенном к стене краю. Дверь стояла на четырех камнях высотой до колена. На столешнице лежали развернутые книги и свитки, прижатые какими-то камешками и железками. Ахира разглядел эрендрийские письмена и еще какие-то руны, которых не разобрал, а остальное просто расплывалось перед глазами. Маговские дела.

— Здесь кто-то живет, — сказал Джейсон.

Ахира прижал палец к губам. Способность юноши подмечать очевидное его не раздражала, а вот болтать не надо. Пока они не разберутся, куда попали, лучше держать рот закрытым, а глаза и уши — распахнутыми.

Тяжелая деревянная дверь, отделяющая комнату от темного коридора, была приоткрыта. Ахира прислушался — ни звука. Пока ничего опасного.

Сделав знак Джейсону следить за дверью, гном повернулся к окну.

Снаружи, прямо через улицу, стояло, переливаясь, Посольство Фэйри — во всей своей изменчивой красе.

Было в нем три этажа — или четыре? И были ли там высокие стрельчатые окна, похожие на стеклянные, выводящие на балкон двери — или лишь узкие проемы в гладких неприступных стенах: щели, слишком узкие даже для бойниц?

Ладно, не стоит рассматривать то, чего рассмотреть не можешь, лучше сосредоточиться на том, что делать. Торчать в мастерской мага — к добру не приведет, пора дви...

Джейсон знаками звал его к себе. Мальчик уже лежал на полу у единственной двери. Губы его шевелились.

— Я что-то слышал, — беззвучно произнес он.

Славный парень. На сей раз он не боится. Нет, это неправда — Ахира чуял его страх. Джейсон достаточно умен, чтобы бояться, он сознает, что в любой момент может быть ранен или убит, но это часть жизни, и к ней надо относиться соответственно.

 И он это знает и не может согнать улыбки с лица. На сей раз Джейсон Куллинан не побежит.

Держа секиру в руках, Ахира прислушался. В коридоре раздавались шаги. Знакомые.

Ахира опустил топор.

— Привет, Андреа, — сказал он. В дверь и правда входила Андреа — но Андреа другая.

Кожаные черные безрукавку и штаны сменило сияющие белое одеяние, сотканное из дымки и света. В черных волосах серебрилась седина, глаза покраснели и припухли, то ли от слез, то ли от недостатка сна.

Джейсон шагнул к ней — но Ахира удержал его.

— Подожди.

Она подняла тонкую руку:

— Это я. Старше — может, на год, может, на больше или на меньше. Время здесь совсем... другое, а я пряталась и училась в потаенных уголках времени, борясь с безумием, пока не выучилась большему. Да, я стала старше; в чем-то, надеюсь, мудрее, в чем-то сознательно невежественнее. Но это по-прежнему я. — Слеза скатилась по ее щеке. — Можно мне вас обнять? Очень долго я ждала.

...зато Тэннети не задумалась — ни на миг. Сунув пальцы в глазницу, она вырвала Око, швырнула его мне — и бросилась на Бойоардо.

Стеклянное Око, кувыркаясь, летело в меня.

Нет!

— Тэннети, не надо!

Кричать, хоть мысленно, хоть вслух, было уже бесполезно. Нарееново стеклянное Око, столь нужное Троим, чтобы заглянуть сквозь завесы неопределенности в сердце Эвенора плыло по воздуху ко мне. Я выхватил его оттуда, шмякнул в ладонь Андреа и рванулся, но было поздно.

Бойоардо уже вскочил с трона — так быстро, что полы плаща свистнули, как хлыст. Небрежным движением отбив меч Тэннети, он схватил ее.

Она простонала — коротко, когда его пальцы зубьями бороны пропахали ее тело, потом он встряхнул ее — один, два, три раза, как пес крысу, и отшвырнул — окровавленную, изломанную, мертвую.

Руки его были алы от ее крови, красны до локтей, и это раздражало его привередливый вкус. Он взглянул на них, на алую влагу, замочившую рукава, лениво шевельнул пальцами — и кровь исчезла. Тэннети лежала на земле. Ее мертвый глаз и пустая глазница смотрели в пустоту.

Нельзя тратить время на скорбь по друзьям. Во время битвы — нельзя.

— Давай, Энди, — сказал я. — Давай же! Достань его. Как тогда.

Она покачала головой:

— Не здесь, не у границ Фэйри. У меня не хватит ни умения, ни сил.

Бойоардо улыбнулся:

— Она знает, что я могу преследовать вас двоих по всему Эвенору — где бы вы ни скрылись.

Я притянул Андреа к себе. Боже, ну зачем ты сделал женщин такими теплыми?!

Спрячься на время, — выдохнул я ей в ухо, — но донеси Око до места. Сделай, что должно.

Она кивнула, один раз, быстро, коснулась мягкими пальцами моих губ — и оттолкнула меня прочь. Я откачнулся, а она шагнула — и исчезла.

* * *

Джейсон неловко обнял мать, а Ахира позволил себе опустить топор.

— Очень долго? — спросил он.

Она развела руками. Джейсон выпустил ее.

— Не знаю. Может быть — год. Может быть — два. Я старалась считать, сколько раз ем и сколько сплю, но перестала, когда поняла, что еда и сон мне здесь почти не нужны. Два года?.. — Она отошла к окну. — Довольно времени, чтобы понять, что нужно будет сделать, чтобы перейти улицу. Довольно времени, чтобы изучить почти все тропы Эвенора, довольно времени, чтобы узнать кое-что о себе, довольно времени, чтобы призвать себя сюда. — Она тряхнула головой, возвращаясь к ним. — Простите, что я так расклеилась. Я знаю — для вас это были только секунды.

Ахира улыбнулся.

— Вот и ответ на давний вопрос.

По крайней мере частичный ответ. Он знал Андреа Андропулос Куллинан добрых двадцать лет — и знал, что она упряма, как только может быть упрям человек. Ее невозможно было заставить подчиняться ничьим приказам. Она все решала сама. Всегда. Никто и ничего не решал за нее. Никто.

Итак: кто мог призвать Андреа в Эвенор? Кто мог завлечь ее сюда? Кто постоянно взывал к ней от самого замка Куллинан? Кто мог заставить ее пуститься в путь, вопреки здравому смыслу, в неизвестность?

Только Андреа.

Она возвратила ему улыбку.

— Я. Кто же еще? — Взгляд ее на миг затуманился. — Она вот-вот будет здесь. С Оком.

— И что тогда?

Она пожала плечами.

— Мне известно немногое. У нее — я хочу сказать, у меня было не так уж много времени, чтобы поговорить с ней... со мной. Когда мы расстались с вами двумя, она взяла око, а потом вытолкнула меня в нездешнюю часть Эвенора. Там я заблудилась. Я должна была понять, как найти дорогу назад, сюда. Она сказала, что она... что я попытаюсь перейти улицу и принести Око сюда. — Она выглянула из окна. — Чего бы это ни стоило. Остальное довершат Трое. — Ее глаза округлились. — Ох, нет! Я так обрадовалась, увидев вас двоих, и совсем позабыла, что она говорила мне... — Она повернулась к Джейсону. — Быстро, дай мне твой нож!

...я качнулся назад — на пустынную улицу в заброшенной части города. Ряды доходных домов тянулись под темным небом по обеим ее сторонам, а из трещин в земле бил холодный белый свет.

Я был один — но, если Бойоардо последовал за мной, долго мне одному не быть. Оставалось надеяться, что он решит погоняться за мной, что я сумею водить его достаточно долго, чтобы Андреа смогла сделать свое дело, доставить Око в Посольство Фэйри и вернуться, вытащить меня из беды прежде, чем Бойоардо меня прикончит.

Энди здорово умеет искать вещи и людей; все может получиться, если, конечно, я смогу выиграть достаточно времени. Но мне нужно избегать его так долго, как только воз...

Меня похлопали по плечу — явился! Он не был моим отражением, все-таки нет: такой самодовольной улыбочки под моими усами никогда не бывало. Или я ошибаюсь?..

— Приятное местечко. — Он не спеша потянулся ко мне. Свет из-под земли оставлял его глаза в темноте, но слишком белозубая улыбка прямо-таки сверкала во мраке. — Закончим здесь?

В школьной команде я начинал полузащитником — сейчас я нырнул под его руку и рванул вперед зигзагом. Не помогло. Он держался в полушаге позади меня: не бежал, просто скользил над землей, не касаясь ее ногами.

Он нахмурился.

— Ну, слишком просто, — сказал он и дал мне вроде бы несильного тычка в плечо.

Я полетел наземь и пропахал добрых шесть футов по грязи и мелким камешкам. Штаны на левом бедре порвались в клочья и кожу содрало широкой полосой. В стену я влетел со всего размаху, так, что дух отшибло.

Я лежал на земле, тщетно пытаясь вдохнуть. Мышцы не работали. Попросту не желали.

Он навис надо мной.

— Поднимайся. Я думал, с тобой будет веселее.

Я перекатился на четвереньки, потом с трудом встал.

— Дай мне время... прийти... в себя, — сумел я прохрипеть.

Я не знал, будет ли держать правое колено, да и ребра — я чувствовал — терлись друг о друга внутри багрового мешка жгучей боли, который я когда-то называл грудью.

Он широко улыбнулся:

— Не вижу в этом необходимости.

Он пошевелил пальцами — и мою боль точно рукой сняло. Нет, ее не сменили облегчение и покой, которые приносят целительные бальзамы. Просто только что я едва мог дышать от боли — и внезапно ее не стало.

Даже борозда на левом бедре затянулась, даже одежда снова оказалась целой. Тяни время, Уолтер.

— Постой минутку, — сказал я. — Это для тебя слишком просто. Создай себе трудности. Уравняй шансы. Не просто выгляди, как я. Уменьши до моих свои скорость и силу.

Сделай состязание честным.

Если у Бойоардо и есть слабость — это его самонадеянность, хотя кто рискнул бы сказать, что он не имеет на нее право? Невероятно сильный, неуязвимый, способный принять любое обличье по своему вкусу... Уж лучше бы я был сейчас в Филадельфии

Он склонил голову набок.

— Честным — нет; я не хочу проиграть. А менее нечестным — сделаю. Так игра будет интереснее.

Он внимательно всмотрелся в меня, потом закрыл глаза и сосредоточился. Фигура его на миг расплылась, словно бы потекла — и вот он уже снова, как я.

Бойоардо шагнул ко мне.

— Я лишь вдвое сильнее тебя и лишь наполовину быстрее, — сообщил он. Отбил мой кулак и ударил сам — в голове у меня вспыхнули звезды. — Это нас устроит.

Движения, отрабатываемые достаточно часто, закрепляются в мышечной памяти. Например, связка «блок-удар».

Он попытался нанести мне прямой правый, но я сблокировал его руку, сократил дистанцию и выбросил колено вперед и вверх.

Мне не повезло: он успел поставить жесткий блок сверху.

Но не повезло и ему: я сумел-таки вытащить один метательный нож левой — блокирующей — рукой, и теперь всадил ему между ребер. Он пошатнулся от боли. Недостаточно серьезной боли — он принял мою форму не до конца; всего лишь настолько, чтобы испытывать человеческие ощущения, боль в частности.

Я бы бросился его приканчивать, но мы это уже проходили, когда он прикидывался волком. Самое большее, чего я мог добиться — чего я мог надеяться, что добьюсь, — это связать его боем, пока остальные будут делать свое дело.

А лучший способ для этого был — бежать.

И я побежал — по улице и...

...прямиком в мощный лес — свод листьев смыкался футах в пятидесяти над моей головой. Подлесок цеплялся за лодыжки и икры, ноги вязли в палой листве. В кронах, провожая мой бег, перекликались крохотные зеленые ящерки.

Я споткнулся, растянулся во весь рост, перекатился, чуть не врезавшись в огромный выступающий корень, и уперся спиной в ствол гигантского дерева.

Бойоардо стоял передо мной, отбросив капюшон.

Единственное, что я мог придумать, — это чуть потянуть время, одно мгновение, пока не вытащу метательный нож. Может, удастся попасть в какой-нибудь жизненно важный орган, свалить его наповал быстрее, чем он может регенерировать.

— Место, где Говорят Только Правду, — сказал он. — Самая его окраина... Закончим здесь?

— Нет, лучше потяну время сколько смогу, — честно ответил я, тайком нащупывая нож. — Я собираюсь всадить в тебя нож...

Черт, черт, черт...

Я взбежал вверх по корню, перескочил на другой; следующий прыжок вынес меня за деревья, на тропку. Его шаги раздавались за мной — я рванул по тропе, за поворот, где она пересекала другую тропу, и прыгнул через нее...

Андреа повернулась к Джейсону.

— Быстро, дай мне свой нож!

Джейсон не шевельнулся. Ахира оттолкнул его, сорвал у него с пояса нож и перебросил его Андреа рукоятью вперед.

Она вскинула нож и ударила им в дверной проем — как раз когда там, одетая в черную кожу, возникла другая Андреа...

У Ахиры перехватило дыхание.

...в темноту. Я споткнулся, упал на спину, в тухлую воду, но тут же вскочил — мокрый, продрогший. И едва не стукнулся головой о потолок туннеля. Я расставил руки — и только потому не упал опять. Стенки туннеля были мягкими и теплыми, их мясистую поверхность каждые футов десять пронизывали белые кольца, костистые на ощупь.

Впереди был свет. Я побрел вперед, пошатываясь, как мог быстрее. Впереди, еле видимый, вроде был перекресток.

Гулкие шаги раздались у меня за спиной в тот миг, когда я достиг перекрестка и шагнул...

...в следующий отсек туннеля.

Иногда даже в Эвеноре угол — всего лишь угол.

Я побежал, хлюпая ботинками по грязи, прямо в...

* * *

У Ахиры перехватило дыхание.

— Нет!

Это должна была быть Андреа, но это не могла быть Андреа. Андреа не стала бы пытаться убить себя-прежнюю, но Ахира только что сам дал этому неведомо-чему нож.

Клинок свистнул в воздух, прошел в миллиметре над плечом новой Андреа — и вонзился в вытянутую волосатую лапу.

Ахира улыбнулся. Он все-таки оказался прав. Белая Андреа действительно была его старым другом.

Белая Андреа схватила Черную за руку и рванула в сторону как раз в тот миг, когда тварь — сплошные мышцы и вонючая шерсть — ввалилась внутрь.

Она столкнулась с Ахирой, вцепилась волосатыми клешнями ему в горло и, не обращая внимания на все еще торчащий в лапе нож, оторвала гнома от земли. Новая Андреа, младшая, подняла было руку — но та, что в белом, ударом заставила ее опустить ладонь.

— Нет. Мы должны идти. Сейчас же. Их мы оставим здесь. У нас почти нет времени.

Другая начала было возражать, но Белая Андреа, не слушая, выпихнула ту за дверь, захлопнув ее за собой — и весьма ловко оставив Джейсона и Ахиру внутри. В ловушке.

...в дым, забивший мне легкие, заставивший заслезиться глаза. Меня попытались схватить чьи-то сильные пальцы, я ударил ногой раз, другой — и нырнул в туман, оставив его кашлять и задыхаться где-то за дымной завесой.

Вот интересно — он что, правда запер себя в человечье обличье со всеми его слабостями? Не успел я задать себе этот вопрос — кашель смолк.

Фэйри, ты плутуешь. Он воспользовался моментом — чуть-чуть изменил себя, чтобы дышать в дыму, не кашляя и не задыхаясь.

— Плутую, конечно.

Я снова шагнул вперед, из дыма...

Гномы называют себя Умеренным Народом; и есть у этого народа поговорка, осуждающая неумеренную умеренность. Умеренность — штука важная, сдержанность — необходима, но только когда она уместна. Здесь для сдержанности места не оставалось, а умеренность была бы неумеренной роскошью.

Вселенная сжалась для Ахиры до его рук, вцепившихся в запястья чудовища. И не могло быть ничего, кроме этих рук, и каждая ладонь должна будет сомкнуться, оторвать мощные лапы от горла Ахиры.

Пальцы гнома сжимались все крепче и крепче, но и душащие его руки — тоже. Разум его начала затягивать мгла...

Когда-то он был прикован болезнью к креслу на колесах, но время это ушло и не должно возвратиться. Он может примириться с чем угодно — но не с невозможностью двигаться.

Руки и ноги у него трепыхались бессмысленно и беспомощно.

Никто никогда не будет держать меня против моей воли. Никто никогда.

Не осталось ничего, кроме его пальцев на чужих запястьях — сжимающих, продавливающих плоть и кости этой твари. Ярость бело-голубым пламенем палила мозг, давая мощь пальцам, унося прочь разум. Пробуждался берсеркер — лишь искры не хватало ему, чтоб вырваться.

Хрустнули кости под его ладонью, лапы разжались, Ахира полетел на пол — и услышал, как сталь вонзается в плоть...

...снова, осознал он.

Он уже какое-то время слышал этот звук. Нож, что вонзается в тело. Пока он старался освободиться, Джейсон не переставая молотил тварь ножом.

Ахира поднялся на колени, полной грудью вдохнул дурной воздух. Несмотря на вонь твари, на запах собственных страха и пота, воздух охлаждал горящие легкие и оживлял не хуже ледяного белого вина. Прохлада разливалась по телу, сменяя ярость, возвращая способность мыслить.

Он открыл глаза — Джейсон из всех сил рубил шею твари; из дюжины ран на ее груди хлестала кровь.

Она покачивалась вперед-назад, слишком тупая, чтобы осознать, что уже мертва. Ахира припал на колено, нырнул, ударяя плечом в волосатые мускулистые ноги, сбил тварь наземь, схватил ее за голову — правой рукой вцепился в жесткие, как проволока, волосы, левой ухватился за массивные надбровные дуги — и повернул. Сильно, вложив в рывок все оставшиеся силы. Наградой ему был громкий щелчок.

Вот и все. Тварь дернулась — и обмякла, испуская зловоние. Ахира с трудом подавил рвоту.

Оба они задыхались. Джейсон помог Ахире дойти до окна.

— Что происходит? — спросил юноша.

— Не знаю.

Холодный уличный воздух помог ему прочистить дыхание и мозги — но ответов не принес.

Андреа бросила их, но сделала она это, зная, что они в силах одолеть тварь — орка, гоблина, чем бы она там еще ни была. Гном высунулся из окна, вдыхая вкусный, свежий воздух.

Внизу, на мостках через улицу, лицом к Посольству Фэйри стояла Андреа Белая: на ладони одной, высоко воздетой — Око, в другой — переплетенная в кожу книга.

Ахира окликнул ее, но она то ли не услышала его, то ли не обратила внимания. Она шагнула на узкую улицу — и тут же воздух вокруг нее потемнел, потом сгустился в три черные ленты, которые обвили ее — и медленно, неуклонно стали давить вниз, к земле, на колени, чтобы заставить отступить.

Она опустила взгляд на книгу, шевельнула губами.

Ахира обеими руками сжал подоконник. Во рту у него пересохло.

Несомненно, Андреа была могущественной волшебницей, и Андреа Белая еще и имела достаточно времени, чтобы подготовиться ко всему этому. Но слишком частое обращение к Силе могло свести ее с ума, а Фэйри — это противник, намного превышающий ее по классу. И она знала это. Она не стала запоминать заклятие, которым пользовалась, — она читала его по книге: боялась, что не сможет, неся его в памяти, сохранить разум.

Подняв правый указательный палец и держа Око остальными, Андреа легонько коснулась внешнего уголка правого глаза. Там набухала слеза — дрожала, разрасталась, пока наконец не выкатилась из глаза, скатилась по щеке и вспыхнула, упав на одну из черных лент.

Там, куда упала огненная слеза, лента растаяла, осталась лишь дыра с рваным краем.

Андреа уронила еще одну огненную слезу, и еще, и еще — пока не полился огненный дождь, растворяя ленты тьмы, пока и от них, и от слез не осталась лишь щепотка пепла, которую Андреа, снова делая шаг вперед, просто стряхнула со своих туманно-белых одежд.

* * *

...и оказался в мерцающей мгле, стоя коленями на булыжниках. В ушах слышался дальний рев. Я поднялся на ноги. Куда бежать? Справа — я не столько видел ее, сколько ощущал — была стена, но вокруг меня сомкнулся туман, и в других направлениях могла быть и открытая степь, и зияющая бездна.

Господи, Энди, побыстрее там. Было бы очень приятно, если бы меня спасли хоть в последний момент.

Может быть, я сумею взобраться на стену. Если Бойоардо полезет за мной — я смогу прыгнуть на него сверху. Даже вдвое сильнее меня, он не был неуязвим. Если позволит время, я успею взобраться достаточно высоко, чтобы обрушиться на него, сшибить наземь — и если не придавить насмерть, то хотя бы оглушить, пока он не отбросил ограничения плоти, которые сам себе поставил.

Ну да. Размечтался. А еще меня Майской королевой выберут.

Туман поредел — и я увидел вырубленные в стене ниши, все разных размеров. И в первой, прямо у меня перед глазами — пару кроссовок.

Твою мать...

Это были не просто кроссовки. Это были именно мои старые кроссовки. По крайней мере та первая пара, что я запомнил.

Стах всегда предпочитал покупать уцененку, и выбрал пару какой-то фирмы — уж не «Пи-Эф Флаерс» ли? — которые производитель уценил из-за неровной строчки на швах. Неровный шов — чуть-чуть кривоватый, ничего страшного — был на них по-прежнему; как и маленькая потертость на подошве, где кто-то — вероятно, инспектор отдела контроля соскреб марку фирмы, когда кроссовки лишили права носить ее имя.

Та же синяя лента вдоль резиновой подошвы, те же плоские шнурки, чистые и белые, как в тот день, когда они были новые.

Они напомнили мне о быстром-быстром-быстром беге в жаркий летний день, о прыжках через изгороди, о задних дворах, где я крался, и не только тогда, когда за мной гонялся этот проклятый сенбернар, а просто потому, что было мне десять лет, было лето, а бегать, прыгать и красться — этим ты и занимаешься в летний день, когда тебе десять лет.

В следующей нише лежала перьевая ручка с белой точкой на колпачке, настоящий «Шеффер», и я знал, что, возьми я ее и сними колпачок, она начнет писать самыми черными в мире чернилами, потому что именно этими чернилами она писала, когда мамуля подарила мне ее — в тот день, когда я принес свой первый табель с одними четверками и пятерками. Откуда она знала, что я наконец принесу домой хороший табель? Или ручка все время лежала у нее, пока я учился в начальной школе?

Пять пятерок и три четверки, как гласил табель — он лежал в следующей нише и ждал меня.

Рассказ об этом занимает больше времени, чем занял у меня осмотр стены — вряд ли я стоял перед ней больше секунды.

Мой плюшевый медвежонок тоже был здесь: уродливый черно-белый панда, одно ухо оторвано, вместо глаз — стеклянные коричневые пуговки со старого пальто. Он лежал и терпеливо ждал — так же, как всегда лежал в изголовье моей постели.

Медведи — они такие.

Бойоардо говорил о Месте, Где Лишь То, Что Ты Любил, Может Помочь Тебе.

Теперь я понимал. В Эвеноре, в приграничье Фэйри, это было место с большой буквы «М», но для меня оно всегда было с маленькой буквы.

Я прожил уже немало лет и знаю многое не понаслышке. Пробегай все лето в паре уцененных кроссовок, и они войдут в твою жизнь: не только на те недолгие недели или месяцы что они продержатся, но на все то время, пока длятся жаркие летние дни после школы, пока существуют тугие, пружинистые шаги, которые возможны только в паре новых кроссовок, пока существуют изгороди, дворы и сторожевые псы, которые никак не могут быть такими огромными и острозубыми, как мне запомнилось.

Они были мои — навсегда.

Мой мишка был здесь. А раз он здесь — никаким кошмарам не добраться до меня: ведь мой мишка спит в головах моей кровати, готовый развеять дурной сон своим привычным теплом.

Здесь все было моим. Это было мое место.

В следующей нише лежал нож. Складной. Достаточно неказистый и меньше, чем мне помнилось, но на скаутском знаке была та самая царапина. Мой нож.

Этот нож подарил мне когда-то Большой Майк, много лет назад, и вот он здесь, у меня в руке, и знакомый рельеф пластиковых накладок под пальцами.

Ну да, на поясе у меня боевой кинжал, куда дальше достающий в бою. Но он всего лишь металл, всего лишь оружие.

А это — мой нож.

Он многое значил для меня, он был здесь, чтобы помочь мне. Что там говорил Ахира? Что-то про то, что не одни только люди в нашей жизни имеют значение, что стоит больше заботиться о том, что мы делаем своими руками, чем пользуемся, потому что мы вкладываем частицу себя во все, к чему прикасаемся.

И я знаю, что складной нож без стопора — глупость, а не оружие в драке, а потому раскрыл шило посреди колодки и зажал нож в руке, пропустив шило между пальцами. Один удар — и оно вонзится глубоко, сильно, сквозь кожу, в глаза Бойоардо.

Мой нож.

Давайте сюда демонов.

Вдалеке что-то взревело — звук одновременно знакомый и странный. Не рев зверя — рык мотора. Я уж столько лет не слышал звука мотора, до скольких считать не умею.

Из тумана вышел Бойоардо — точное мое подобие. Плащ вился вокруг его ног.

— Как мило с твоей стороны дождаться меня здесь, Уолтер Словотский, — моим голосом произнесло мое лицо. — Ты испортил мне игру; теперь я испорчу тебе. — Он улыбнулся. — Я всегда знал, что все кончится тут, в этом Месте.

Он нанес удар — но я закрылся левой. Она тут же онемела и повисла, но правая еще работала, и я нанес ему прямой в лицо.

— Пошел ты! — сказал я.

Он успел отклонить голову, но тонкое стальное острие вспороло ему щеку до самой кости. Он пошатнулся.

Но этого было слишком мало. Он ударил меня наотмашь, поднял и швырнул оземь. Я тяжело грохнулся на плиты, нож вылетел и канул в туман. Я пополз было за ним, но Бойоардо встал у меня на пути.

— Ты проиграл, — сказал он.

Дальний рев стал ближе.

Я узнал этот звук — Господи Боже, я узнал его! Восемь цилиндров, дающих мощность больше, чем у трех сотен лошадей, толкающих вперед тонны стекла и металла, раскрашенные черным и желтым, как шершень.

Ахира был прав. Нам надо заботиться о том, что мы создаем, чем владеем, с чем соприкасаемся, потому что в каждой из наших вещей есть частичка от нас — и нам надо думать о том, каковы мы. А в Место, Где Лишь То, Что Ты Любил, Может Помочь Тебе, лучше всего попадать, если ты был открыт миру и много с чем соприкоснулся, потому что неизвестно, что тебе здесь может понадобиться.

— Ошибаешься, Бойоардо, — сказал я. — Проиграл ты.

Дождь слез растворил черные путы, и Андреа сделала еще шаг через улицу, к мерцанию форпоста Фэйри.

— Она прошла! — с облегчением выдохнул Джейсон.

— Нет. — Ахира мотнул головой. — Она еще не дошла туда. Смотри.

Мерцание обретало твердость, сияние становилось стеной, что воздвигалась от земли и до небес.

Стеклянистые руки выросли из стены, они толкали Андреа и тащили ее, одни хватались за одежды, другие за волосы. Крохотные пальчики, обретая плоть, сжимались все крепче.

Она обратилась к другой странице своей книги — и, мгновение поколебавшись, начала читать.

С губ слетели слова, которых невозможно запомнить, и одновременно она, сунув книгу под мышку, коснулась правым указательным пальцем левого запястья.

Струйка крови побежала по ее руке, крупные алые капли золотели и искрились.

Она сложила левую ладонь чашечкой. Струйка крови бежала по руке и, свертываясь, собиралась в ладони. Когда от лужицы полетели золотые искры, Андреа вскинула руку и тряхнула ею — раз, другой, третий. Облако золотых искр превратило призрачные руки в туман — а потом и вовсе в ничто.

Высоко подняв Око, держа раскрытую книгу в свободной руке, Белая Андреа снова шагнула вперед.

— Ошибаешься, Бойоардо, — сказал я. — Проиграл ты.

Если уж помирать, то можно за те же деньги со смелыми словами на устах, но умирать я не собирался — здесь и сейчас. Он сам виноват: Место выбирал он. Возможно, в своей чужеродной жестокости он подумал, что будет забавно прикончить меня тут, в Моем Месте, — но его самонадеянность подвела его.

Это место было моим.

Сперва он мне не поверил. Потом улыбка его исчезла, глаза расширились. Взгляд его заметался из стороны в сторону в поисках пути к бегству — пути не существовало. С одной стороны была стена, с другой, из тумана, приближалась она.

Бойоардо попробовал сплутовать, попытался сменить облик — но было слишком поздно, да и скорость у него была не та. Прежде он менялся быстрее; теперь это выглядело так, будто он пытается принять слишком много обличий одновременно.

Тем хуже для него. Когда выступаешь против Большой Машины, не отвлекайся.

Это была одна из последних и несомненно лучшая модель Американской Большой Машины, зверь с мотором в три сотни лошадиных сил и львиным рьжом. Двухцветный, черно-желтый, как шершень, гибкое ветровое стекло, гнутые крылья и багажник, на котором можно разбивать лагерь.

Взвизгнув шинами, она обогнула меня — тонны черно желтой стали, взревев, вынеслись из тумана и врезались в Бойоардо, размазав его по стене.

Он попытался подняться, но Большая Машина дала задний ход, задымились шины — и она снова переключила скорость, припечатав его к стенке. Радиатор от удара погнулся, ветровое стекло пошло трещинами.

Бойоардо был настигнут в миг превращения. Он снова поднялся, весь разбитый, в крови, слишком слабый, чтобы сосредоточиться и измениться. Пальцы его змеились, когда он, защищаясь, вскинул сломанные руки.

— Нет, умоляю!

Жалость не остановила бы мою руку, да во мне и не было жалости. Нельзя играть с людьми, будто они игрушки, — и ожидать от меня сочувствия. Не стоит рвать тех, кого я люблю, на кровавые тряпочки — а потом взывать к моему состраданию.

— Давай, — сказал я.

Воздух перед Андреа сгустился — и стал черной стеной, отделившей ее от Посольства Фэйри.

Она вытянула правую руку — ту, что держала Око — и, не переставая шептать, сильно ударила по стене. На кончиках ее пальцев занялись огоньки — холодные белые и алые шарики, исчезавшие, когда касались черной стены.

Она пробормотала еще одно заклинание, и ударил гром — у Ахиры зазвенело в ушах. Но и гром бился о черную стену без толку.

Она шагнула назад, озираясь, словно решая не то, бежать или нет, а куда бежать. Андреа мотала головой: черные, тронутые серебром волосы мечутся по плечам, глаза плотно закрыты.

За раскатами грома Ахира не слышал ее слов — но ему и не надо было их слышать.

Он почувствовал, что подоконник под его руками пошел трещинами, — и заставил себя разжать пальцы. Ломай подоконники, не ломай — лучше не станет. Он снова ошибся. Он считал, что маг не знает, как далеко может углубляться в чары, за что именно будет заплачено разумом, когда произойдет эта жертва.

Сейчас было ясно, что Андреа знает: за следующее заклятие она заплатит большим, чем слезы и кровь.

Она выпрямилась, расправила плечи и раскрыла книгу на новой странице. Она читала медленно, внятно, а рука, сжимавшая Око, поднималась все выше — пока распрямленный указательный палец колдуньи не коснулся виска. Словно говоря: «Я напитаю тебя этим».

Правая ее рука вспыхнула — и, когда Андреа резко выпрямила ее, черная стена перед ней истаяла. Она запустила Оком в мерцание Посольства Фэйри — и упала на колени.

В дальней дали неспешно, задумчиво, очень по-эльфийски, прозвучал голос:

— Кажется, я вижу.

— Ну так не медли, — отозвался другой. — Воспользуйся этим и запечатай это все.

Мир озарился сиянием — и погас.

— Давай, — сказал я.

Большая Машина снова прибавила газу, шины взвизгнули на камнях, и в нос ударило паленой резиной.

Она врезалась в него в последний раз. Дым из размозженного радиатора смешался с туманом, когда она размазала по стене то, что осталось от Бойоардо. Она сдала назад, и он остался лежать: раздавленный, окровавленный, мертвый. Не знай я, кто это был, по останкам не смог бы сказать.

Медленно, с трудом машина подъехала ко мне, потерлась разбитым крылом, будто спрашивая — все ли со мной в порядке.

Мое Место таяло вокруг меня.

Я едва успел погладить холодный металлический бок. Я не знаю польского, да это и не имело значения. Она поймет, на каком языке ни скажи.

— Спасибо, надежный и верный слуга.

Тут туман поднялся вокруг, взвихрился, и меня с головой захлестнуло забытье.

 

Глава 27,

в которой отряд разделяется, и двое из нас отправляются в Холтунбим

Я не помню, как мы туда попали, — помню только, как очнулся на плато над Эвенором. Похоже, что я добрался туда на автопилоте. Полагаю, это шоковая реакция: обширная коллекция ушибов и синяков доказывает, что мне досталось больше, чем пара ударов по голове.

Нет, первое воспоминание было не такое. Мы с Ахирой обсуждали случившееся, я смотрел вдаль, Андреа, завернутая в шерстяное одеяло, всхлипывала, прислонясь к плечу Джейсона.

Нас было семеро. Кто-то сидел, кто-то стоял — и все смотрели на развалины города. За спинами у нас горел костер.

Трое работорговцев сбежали — или просто решили уйти.

Эвенор перестал мерцать — и множество созданий, мерцавших в его переменах, были бесцеремонно вышвырнуты в здесь и сейчас. Стаи волосатых тварей дрались друг с другом в узких улочках; те, что несообразительнее, бежали оттуда, а порождения ночи, спасаясь от света дня, прятались в тень холмов.

Темные тени удирали из города, спасались от его цельности — кто стелясь по земле, кто взмывая в воздух, кто ныряя в Киррик. Я мог бы поклясться, что видел, как взлетел и умчался на юг дракон, — но я могу и ошибаться.

Вот что мне нужно было — это выпить. Не так — мне нужно было выпить с Тэннети. Возможно, мне нужно было, чтобы именно она — кивком и холодной улыбкой — сказала мне, что я все сделал правильно, хотя я и сам не пойму, с чего это мнение беспощадной психопатки вдруг стало для меня важным.

Будь оно все проклято, Тэннети.

Я все-таки решил выпить. Полез в свой мешок, выудил фляжку с «Отменным». Она была довольно тяжелой, там что-то еще оставалось — с полдюжины добрых глотков точно. Я вытащил пробку и от души хлебнул; пшеничное виски обожгло мне горло и согрело нутро, и тогда я протянул фляжку Ахире.

— Что ж, — задумчиво произнес он, — думаю, мы это заслужили.

Он сделал глоток и, к моему удивлению, предложил сосуд служительнице Длани.

Она подняла ладонь в знак отказа. Глаза ее — что живой, что стеклянный — не отрывались от зрелища внизу.

— Волшебные твари разбегаются — уходят в землю, в воздух и в воду, — сказала она. И добавила, склонив к плечу голову: — Таких я не видела с тех пор, как была совсем маленькой.

До меня только потом дошло, что большая часть порождений магии исчезла из Эрена много столетий назад.

Вскинув на плечи небольшой холщовый мешок, она повернулась и пошла в темноту.

Мне понадобилась почти минута, чтобы понять, что она ушла и больше не вернется. Ахира протянул флягу Джейсону, тот — Нареену.

Ваир хорошенько протер рубин примерно в монету размером и вставил его в проволочную рамку. Бросив в костер пригоршню порошка, он сквозь линзу всмотрелся в дым.

— Могло быть и хуже, — заметил он. — Возможно, сюда смогли бы проникнуть все фэйри. Если бы пролом не запечатали, если бы того, кто проделал его, не остановили. — Он взглянул на меня сквозь пламень рубина, потом сунул его в кисет на поясе и скрестил руки на груди. — У нас бы ничего не вышло, не сумей мы увидеть пролом — Оком. Вы отлично поработали — все вы. — Он поднялся. — Во всяком случае, так мне кажется.

Не сказав больше ни слова, он повернулся и канул во тьму. Я уверен — поклянусь чем угодно, — что он исчез, хотя еще должен был быть виден в свете костра.

Андреа, прислонясь к сыну, все еще плакала. Тихонько. Джейсон яростно на нас поглядывал — словно мы могли что-то сделать.

Нареен тихо и коротко засмеялся — так всегда смеется Умеренный народ.

— Тут ничего не поделаешь, юный Куллинан. Нужно просто перетерпеть. — Нареен подошел к ним, мягко, медленно оторвал Андреа от сына и взял ее ладони в свои заскорузлые лапищи. — Видишь ли, — сказал он вроде бы Джейсону, хотя на самом деле — Андреа, — те, кто наделен Даром, знают, что нет большего счастья, чем пользоваться им, совершенствоваться в нем. — Пальцы его гладили ее руки. — Все мы знаем, что, чрезмерно пользуясь Даром, слишком углубляясь в волшебство, мы рано или поздно встанем перед выбором: магия или здравый рассудок, но кто предпочтет здравый рассудок сиянию Мощи, омывающей твое существо?

Говорил он тихо — но каждое слово поражало Энди, словно удар. Она заплакала громче и попыталась вырваться. Но Нареен не отпустил ее.

— Нет, — сказал он. — Ты приняла решение. Ты напитала Мощь не разумом, но Даром. — Он что-то начертил в воздухе указательным пальцем, оставлявшим за собой быстро гаснущий багряный свет. — Своей способностью видеть в этом четкие письмена, а не багровое марево. И всем, что с этим связано.

Я вспомнил, как когда-то давно другой мой друг тоже пожертвовал своей способностью творить волшебство, и каким благом это для него обернулось. И понадеялся, что для Андреа это тоже обернется к лучшему. А может быть, и нет.

Нареен наклонил голову — возможно, восхищаясь, возможно, чуть снисходительно.

— Мое восхищение, — сказал он.

Потом опустил Энди наземь. Она совсем не изящно уселась на корточки и спрятала лицо в ладонях. Нареен повернулся уходить.

— Подожди пока! — Джейсон протянул к нему руку. — Погоди. Я... то есть мы — мы помогли вам. Теперь мне нужна кое-какая помощь от тебя. — Он сглотнул слюну. — Здесь где-то один мой друг. Бродит вокруг, творит... жуткие вещи. Мне нужно его найти. Помоги мне.

В лице его снова была Куллинанова жесткость. Не важно, что он любит мать, не важно, что она, плача, сидит на земле у его ног — у него есть дело, и он намерен это дело сделать.

Нареен кивнул.

— Помогу — немного.

— Согласен.

Черт. Трудно быть Гераклом... Только расчистишь авгиевы конюшни — а тебя уже за Пегасом посылают.

Ахира взглянул на меня. Он улыбался.

— Что я сейчас скажу?

Я улыбнулся в ответ:

— Спроси Джейсона. Пусть тренируется.

Джейсон немного подумал.

— Что кто-то должен доставить матушку домой, но я слишком молод и глуп...

— Неопытен, — вставил гном.

— Похожие качества, — добавил я.

— ...чтобы отпускать меня гулять одного. — Он с трудом проглотил слюну. О Тэннети он ничего не стал говорить. Не знаю, почему это было так важно для него — было, и все. — А потому, — продолжал он, — одному из вас лучше пойти со мной. Тому, кто лучше умеет держаться подальше от неприятностей, а не тому, кто лучше умеет в них впутываться.

Ахира улыбнулся мне:

— Интересно, про кого это он?

Джейсон повернулся ко мне и одарил меня еще одним суровым куллинановским взглядом. Не сказать, чтобы он на меня действовал.

— Присмотришь за матушкой? — спросил он таким тоном, будто это не приказ, а просьба.

Но это как раз нормально.

— Само собой, — сказал я. — Андреа нужно отдохнуть. Мы здесь переночуем, а утром двинемся через горы.

Чтобы добраться до Баттертопа, холма к северу от Оллервела — ближайшего из постоянных мест встреч с Эллегоном, — нужна примерно неделя. Там мы сможем дождаться, пока он не заглянет на очередном облете — кладем еще несколько дней, самое большее — декаду. Мне случалось прожить на подножном корме и дольше.

Только отдыхать мне толком не придется. Этой ночью — уж точно. Кто-то должен остаться на страже, а плачущая без остановки женщина — на мой взгляд, не самый лучший часовой.

Нареен ободряюще улыбнулся:

— Об этом не тревожься. По крайней мере сегодня ночью.

Вообще-то мне сильно бы не понравилось, что гномий маг читает мои мысли, если бы не его заразительная улыбка. Он полез в кошель и вытащил стеклянный шарик размером с крупную гальку. Положив шарик прямо на воздух, он коснулся его большим пальцем и что-то пробормотал. Шарик закрутился.

— Спите спокойно. При опасности он закричит. А мы чем быстрее уйдем, тем быстрее сможем отплыть в Артивен.

Я хотел было спросить, как они собираются находить дорогу в кромешной ночной тьме, — но Ахира постучал себя по лбу.

Инфразрение, вспомнил?

А, да.

Ахира кивнул.

— Долгие проводы — лишние слезы?

— Верно.

Я быстро пожал руку Нареену, быстро обнял Джейсона — что он перенес с похвальным терпением — и только потом повернулся к Ахире.

— Смотри там, коротышка, — сказал я. — И если я понадоблюсь...

Он кивнул — один раз — и коротко улыбнулся. «С нами все будет в порядке, — сказала улыбка. — Но если вдруг понадобишься — дадим знать». Тяжелая рука крепко сжала мое плечо.

Они ушли; я подбросил сушняка в костер.

Внизу в закатном свете стоял Эвенор — пустой, без малейших признаков жизни, если не считать мерцающего купола в самом его центре.

* * *

Как же здорово, что Нареен оставил на страже этот свой шарик! Я могу еще вспомнить, как расстилал на траве одеяло и укладывался на него, но дальше — пас. Не успев лечь, я отрубился.

И спал как убитый до самого рассвета — разбудило меня слабое «дзынь!» разбившегося о камень шарика.