Понять ценность тишины

В самом сердце нашей практики, а также за всем, что ее составляет, — тишина. Современный мир забыл о тишине, возникает впечатление, что наша культура способна оценить только все более сложные и утонченные сочетания звуков. Но медитация совершается в тишине, и в глубокой тишине про­ходят ритриты. Просветление называют великой тишиной. В этом смысле буддийская практика не в ладу с культурой.

Большинство из нас дорожит тишиной. Каждый может вспомнить, как он вздыхал с облегчением, когда переставал шуметь кондиционер или холодильник. Родители маленьких детей говорят об изысканной тишине на исходе дня, когда малыши уже в кроватях, телевизор выключен и дом погру­жается в безмолвие. Часто люди стараются уехать в отпуск куда-нибудь в тихое местечко, и мы ценим те моменты, когда можем уединиться у себя в комнате и почитать книгу или написать письмо.

Тишина, которая окутывает нас во время медитаций, намного глубже. Она позволяет нам погрузиться в неизъяс­нимый покой.

Я начал говорить с учениками на эту тему несколько лет назад. Одна из причин, почему я решил уделять такой тишине особое внимание, состоит в том, что некоторые люди, даже достаточно далеко продвинувшиеся в медитативной практике, достигая ее порога, пугаются и отступают. И я задался вопро­сом: что делать с удерживающей их силой?

Приблизительно в то же время мне на глаза попалась жур­нальная статья, посвященная исследованиям океана, где было сказано, что морские глубины — последняя неизученная тер­ритория на Земле. Мне невольно подумалось, что автор статьи забыл еще об одной неизученной территории — человеческом сознании.

Конечно, некоторые близлежащие области ума достаточно изучены и тщательно проанализированы. Но впереди безбреж­ные просторы, куда нам еще предстоит добираться в течение грядущих веков и тысячелетий. Немногие смельчаки уже делали туда вылазки и, вернувшись, поведали об увиденном. А ведь многие даже не подозревают о существовании этих пространств. Роберт Турман назвал людей, практикующих медитацию, психонавтами. Мы — исследователи удивитель­ного космоса.

В жизни большинства современных людей слова занимают огромное место. Мы говорим, читаем, пишем, думаем, мыслим. Язык — великое человеческое изобретение (хотя другие био­логические виды вполне обходятся и без него), но он настолько привычен, что мы не понимаем, сколь многое на нем завязано. Я не преувеличу, если скажу, что мы поклоняемся языку или стали его рабами. Мы приравниваем его к самой жизни.

Другой аспект нашей жизни, причем непосредственно связанный с языком, — это действия: мы делаем вещи, пере­мещаем их, складываем в кучи, выстраиваем по порядку. Мы занимаемся физической деятельностью даже просто ради удо­вольствия, в качестве отдыха.

И в области языка, и в области действия наша культура — в сравнении с другими культурами современности и, особенно, культурами прошлого — весьма богата. У нас больше вещей, больше планов и больше различных способов использования мышления и языка, чем когда бы то ни было в истории челове­чества. Мы более чем богаты. Мы купаемся в роскоши.

Но внутри мы нищие. Нас терзает духовная жажда, наши души измождены. Вероятно, именно поэтому у нас столько внешних вещей. Мы пытаемся утолить ими свой голод, но тщетно. Как кажется, он неутолим.

Не менее велик и наш голод общения. Недавно один мой знакомый,увлекающийся скалолазанием, взахлеб рассказывал мне о прелестях Интернета. Предыдущим вечером он общался с неким скалолазом из Сибири. Это прекрасно, ответил я, но беседовал ли ты в последнее время со своей женой и детьми? Наша технология творит чудеса, но ничуть не помогает нам в реальной жизни. Я уверен, что если бы сибирский скалолаз постучал в дверь моего знакомого, тот сразу же позвонил бы в полицию, ведь он готов общаться только через монитор, а не лицом к лицу.

Я вовсе не собираюсь принижать технологию. Компьютер — как и язык — прекрасное изобретение человечества. Я пишу эту книгу, сидя за компьютером. Мне и в голову не приходит сомневаться в том, что Интернет — чудесный источник инфор­мации, величайшая библиотека в мире, в которую мы можем войти в любой момент, коснувшись клавиатуры пальцами. Но если бы накопление информации могло спасти человечество, мы давно уже были бы спасены.

Я особенно четко осознал неполноценность знаний этого типа более двадцати лет назад. В то время я жил в Корее и обучался вместе с монахом по имени Бйок Йо Суним — одним из самых прекрасных людей, когда-либо встреченных мной. Он излучал почти зримую радость, дарованную ему практикой. Бйок очень любил людей и обладал изумительным чувством юмора. Однако он был совершенно неграмотен и даже не умел написать свое имя.

Однажды, беседуя с ним через переводчика, я выяснил, что он считает Землю плоской. Я был ошеломлен и, естественно, решил просветить его. Вспомнив то, чему нас учили в школе, я стал приводить стандартные аргументы: если бы Земля была плоской, как можно было бы объехать вокруг света? Почему корабли не падают за край Земли? Бйок только смеялся в ответ и твердо стоял на своем. Я так ничего и не добился.

Наконец он сказал: «Ладно, может быть, вы, люди Запада, и правы. Я просто безграмотный мужик. Земля круглая, вы это твердо знаете, а я слишком туп, чтобы постичь такое. Но сделало ли это знание вас счастливее? Помогает ли оно вам решать жизненные проблемы?»

Нет, не помогает. Все наши знания оказались бесполезными в этом отношении.

Несмотря на все, что мы узнали, люди не научились даже простому искусству жить вместе. В нашем распоряжении невероятные технологии, позволяющие связаться с теми, кто живет на обратной стороны планеты, но мы по-прежнему не умеем ладить с соседями и родственниками.

В чем-то наша культура воспарила в небесные выси, а в чем-то тащится черепашьим шагом. Мы в плену у иллюзии. Зачарованные ловкими фокусами технологии, люди поверили, будто производимые ими вещи могут принести счастье. Мы сами и зрители, и фокусники. Мы сами себя водим за нос.

Нужно глубже исследовать свое сознание. Нас окружают буйные луга, необозримые плодородные земли, а мы возде­лываем убогий клочок огорода. Да, мы прекрасно поработали на своем участке, но пора исследовать и то, что вокруг. Пора отвлечься от строительства, производства, бессмысленных передвижений, разговоров, мыслей и чтения.

Слово тишина не точно отражает то, что я пытаюсь сказать. В общем-то для этого не годится ни одно слово. Ведь я исполь­зую слова для описания чего-то, что является полной противоположностью словам (хотя верно и то, что слова приходят из безмолвия). Иные учители в других культурах описывали то же самое при помощи слов пустота и ничто. Но эти слова недостаточны.

Тишина, в том смысле, в каком я использую это слово, представляет собой определенное измерение бытия. В ней можно жить. Именно туда стремится любая духовная жизнь. Это воистину бесконечное безграничное пространство, испол­ненное абсолютного покоя. Можно сказать, что такая тишина находится внутри нас — ведь именно там мы ее ищем, — хотя на определенном этапе исследования такие слова, как внутри и снаружи, так же как и пространные рассуждения, в которые я вынужден тут пускаться, не значат абсолютно ничего.

Вся известная история человеческой цивилизации — язык, культура, мысль, коммерция — неизмеримо мала в сравнении с тем, что остается вне поля нашего зрения. Тишина представ­ляет собой некое измерение бытия, и для некоторых людей это измерение главное. Такие люди учатся жить в мире тишины и привносить ее в мир действия.

Вас, читающих эти строки, очевидно, это измерение также интересует. Иначе вы вообще не взяли бы такую книгу в руки или уж точно не дочитали бы до этой страницы. Однако не подумайте, что я осуждаю все остальное — то, к чему все при­выкли, — хотя иногда может показаться именно так.

Я просто хочу сказать, что мы утратили равновесие. Мне приходится высказываться резко, чтобы показать людям, что в жизни есть много такого, о чем они даже не догадываются. Люди живут в мире слов и действуют в соответствии с ними. Мы должны изменить ситуацию и выйти из-под власти языка, только тогда у нас появляется возможность попробовать на вкус беспредельную тишину.

Первый шаг в этом направлении мне помог сделать мой учитель буддизма, мастер дзэн Сунг Сан. Он приехал в США из Кореи, зная всего десять-пятнадцать английских фраз. Но наставник пользовался этими фразами необычайно искусно, — он выказал себя мастером дхармического звука. В США он первое время зарабатывал на жизнь ремонтом стиральных машин в автоматических прачечных и обходился всего двумя репликами: «Эта ломаться? Я чинить». Тем не менее очень скоро он приобрел репутацию мастера дзэн, и по пятницам вечерами к нему приходили чуть ли не сто человек (многие из которых были с университетским образованием), чтобы послушать его речи, скомпонованные все из тех же пятнадцати фраз.

В традиции, которую я преподаю, беседы учителя с уче­никами достаточно неформальны, но в традиции дзэн они проходят строго в соответствии с ритуалом. И потому, что бы я ни говорил наставнику Сунг Сану во время тех бесед, он неизменно отвечал одно и то же: «Слишком много мыслей!» Затем Сунг Сан звонил в колокольчик, и я должен был уходить. Это было очень унизительно. Наконец однажды я ощутил во время медитации глубочайшую безмятежность, — при наличии достаточного количества времени мы все открываем для себя тишину, — и пришел на беседу к мастеру, окрыленный этим опытом. Я с гордостью рассказал ему, что за время всего сеанса медитации в моей голове промелькнуло лишь несколько мимо­летных мыслей. Он посмотрел на меня озадаченно и спросил: «А что плохого в мыслях?»

Наставник хотел объяснить мне, что проблема не в самих мыслях, а в неправильном использовании мышления, в нашем пристрастии к нему.

В конце концов я поехал вместе с ним на год в Корею. Отчетливо помню день нашего отлета. Я тащил целый мешок книг — мои драгоценные книги о дхарме, мои незаменимые проводники в мире буддийской практики.

— Что это такое? — спросил мастер.

— Мои книги, — ответил я.

— Ну нет, — отрезал он. — Этот год ты не будешь читать книги.

— Не читать книг! Целый год! Да он просто не понимает, с кем разговаривает. Сказать такое еврею-интеллектуалу из Бруклина — книгоголику!

— В этом вся твоя проблема, — заключил Сунг Сан. — Ты знаешь слишком много. Ты знаешь буквально всё.

Мне пришлось очень трудно. Иногда я ловил себя на том, что жадно читаю этикетки на бутылках с кетчупом, — настолько изголодался по английскому слову. Но я последовал совету мастера и не читал книг целый год. Это было настоящее освобождение. С тех пор я отношусь к чтению иначе, чем прежде, — легче и без привязанности.

Точно так же во время наших ритритов в Обществе Медитации Постижения мы просим участников не читать (даже классические буддийские тексты) и не писать (даже дневник). Исключение этих двух видов деятельности помогает человеку смягчить постоянный шум мыслей в голове и глубже погрузиться в тишину.

 

Войти в обитель тишины

Тишина пуглива. Она приходит только тогда, когда хочет, и только к тем, кто ее любит. Ее не заманить расчетом, не захватить силой, не вызвать требованием прийти. Она не ответит, если у тебя есть на нее какие-то виды или ты хочешь как-то ее исполь­зовать. И она не слушает приказов. Приказывать тишине — все равно что приказывать человеку полюбить тебя.

Существуют методы сосредоточения, позволяющие достичь тишины, но такая тишина груба, надуманна, хрупка и неу­стойчива, — она слишком зависит от различных условий. Та тишина, о которой говорю я, намного глубже. Она ждет нас. Ее не схватить. Мы не создаем ее, а ищем свой путь к ней. И для того, чтобы к ней подойти, необходимы кротость, спокойствие и невинность.

На пути к тишине множество препятствий. Главное из них — невежество. Как прийти к тишине тем, кто даже не знает о ее существовании? Впрочем, хотя я тут много говорю о труд­ностях, главное понять, что тишина доступна людям. Обрести ее могут не только отшельники, живущие в пещерах Гималаев. Это может каждый.

Первая часть пути к тишине лежит через осознанное дыха­ние. Как правило, когда новичок садится в медитативную позу и начинает следить за дыханием, первое, что он замечает, — это непрестанный шум. Тибетцы называют этот этап практики «водопадом ума». Не слишком крупное достижение. Вы обнару­живаете, что ваш ум подобен водопаду, — он шумен и текуч.

Но на самом деле таков ум каждого человека, просто боль­шинство из нас об этом не знают. Увидеть это — важный шаг. Скорее всего, миром правят люди, не осознающие, что их ум подобен станции нью-йоркского метро. Стоит ли удивляться тому, в каком состоянии находится наша планета и как обстоят у нас дела?

Есть старый еврейский анекдот. Один человек раздобыл где-то отрез роскошной ткани и решил пошить себе костюм. Он пришел к лучшему портному в городе, тот долго снимал с него мерки и попросил прийти через пару дней. При следую­щей встрече портной сказал: «Костюм не готов. Зайдите еще через пару дней».

Это повторялось четыре или пять раз, и заказчик начал бес­покоиться. Наконец портной выдал ему безупречно сшитый, красивейший костюм.

Блеск! Изумительная работа, — сказал хозяин обновки. — Но вы только подумайте: на эту вещь вам пришлось потратить больше времени, чем Богу на то, чтобы сотворить мир.

Да, — ответил портной. — Но вы посмотрите на мой костюм и посмотрите на этот мир.

После того как мы видим водопад ума, состояние дел в мире нас больше не удивляет. Однако не нужно проявлять нетерпения, оно тут ничем не поможет. Просто посидите в течение некоторого времени, стараясь следить за вдохами и выдохами. Ваш ум непременно успокоится, и вы ощутите, что бывают моменты, когда дыхание становится мягким и нежным и вы — таким же, как оно. И еще, может быть, вы заметите, сколь много покоя в паузах между вдохами и выдохами.

Почувствовав этот покой, вы ощутите вкус тишины и испытаете прилив сил. Вы встретились с очень чистым видом энергии, но многое у вас еще впереди. Такие краткие встречи дадут вам веру, необходимую, чтобы двигаться дальше. А когда имеешь дело с тишиной, исключительно важно верить.

Помните, что стараться прийти к тишине бесполезно.

Умиротворение, достигаемое практикой саматхи, позво­ляет приблизиться к тишине. Но войти в нее можно, только подружившись со своим шумом, близко его узнав. Больше всего шума производит эго, склонность привязываться к тому, что мы называем «я» или «мое». Эго знает, что в мире тишины ему нет места, поскольку тишина не принадлежит никому. Там эго ничего не сможет присвоить себе.

Лучше всего приближаться к тишине (когда вы к этому готовы) через неизбирательное осознание. Некоторая глубина тишины достижима и посредством сосредоточения, но осозна­ние приведет вас к тишине совсем другого качества. Чаще всего люди встречаются с такой тишиной во время долгих ритритов, когда уму хватает времени на то, чтобы замедлить свой бег.

Вы сидите, следя за дыханием, и позволяете мыслям, чув­ствам, звукам, ощущениям, душевным и телесным состояниям приходить и уходить свободно. Вначале ваше внимание изби­рательно: вы направляете его туда или сюда. Но со временем оно расфокусируется, даже дыхание оказывается не в фокусе, и вы осознаете все происходящее в целом. Вы сидите здесь и сейчас, в состоянии полной дружелюбной и заинтересованной восприимчивости, не приветствуя и не отвергая ничего из того, что приходит.

Когда уму позволено вот так блуждать, он в конце концов устает от самого себя. Ведь в действительности он постоянно повторяет одни и те же вещи. В конце концов его утомляет собственный шум, он успокаивается, и тогда вы оказываетесь на пороге необъятного мира тишины.

Иногда во время ритритов медитирующие, впервые услы­шавшие о неизбирательном осознании, говорят: «Ничего не происходит». Мы привыкли, что в нашей жизни непременно что-то должно происходить, и совершенно не умеем ценить отсутствие событий. Однако последнее — очень важный пер­вый шаг в царство тишины. Ничего делать не нужно — просто оставайтесь в этом состоянии.

И еще для понимания тишины важно знать, что путь к ней берет начало в практике випассаны, которая основана на три­надцатом наблюдении сутры. Вы позволяете вещам возникать в вашем уме, видите, что все они непостоянны, и, отпустив их, встречаете тишину. В свою очередь, тишина дает ясность уму, и тогда вы видите непостоянство вещей еще более отчетливо. Такая ясность видения позволяет вам еще глубже погрузиться в тишину. То, что я называю мудростью, и тишина взаимно усиливают и углубляют друг друга.

Это правда, что на пороге тишины люди порой испытывают страх. Всеобъемлющее панорамное внимание, сопутствующее неизбирательному осознанию, смещает эго с центрального места, которое оно считает своим по праву. Эго начинает бес­покоиться: что будет с ним в тишине, где для него вообще нет места? Этот страх подобен страху перед смертью, ибо вхож­дение в тишину означает для эго временную смерть. Понятно, что эго боится.

Такой страх вполне преодолимое препятствие, ибо он — не более чем еще одна разновидность шума. Встреча со страхом — очень ценный опыт, и все, что при этом нужно, — это просто оставаться с ним. Со временем, как и любое другое явление, он уйдет. И тогда останется только тишина.

Исходя из собственного опыта и из наблюдений за своими учениками я заключил, что для достижения тишины необхо­димо смириться с одиночеством и принять смерть. Эти вещи тесно связаны между собой — особенно с точки зрения эго. Мы боимся остаться одни и боимся умереть, именно это и стоит между нами и тишиной.

Поэтому очень полезно осознать смерть. Помимо того что такой опыт ценен сам по себе, он помогает нам войти в царство тишины. Ведь тишина вызывает страх лишь потому, что она, подобно смерти, неведома нам. В действительности же царство тишины прекрасно и безмятежно, но ум об этом не знает. И еще полезно устроить длительный одиночный ритрит, чтобы постичь одиночество. Подружившись с одиночеством, намного проще прийти к тишине.

В связи с этим я хочу рассказать вам одну очень личную историю. Недавно после долгой болезни умер мой отец. Мы любили друг друга, и я тяжело переживал его смерть. Иногда мне казалось, что я преодолел скорбь, но потом она опять возвращалась. Я такой же человек, как все, и мне не чужда склонность отрицать, подавлять и рационализировать свои чувства.

Я отвез урну с прахом отца в Ньюберипорт, штат Масса­чусетс, где часто провожу одиночные ритриты, и высыпал его пепел в Атлантический океан (который папа очень любил) в устье реки Паркер. Затем я отправился домой. В тот день мне открылись такие глубины печали, о каких я даже и не подозревал.

До этого в моей скорби присутствовала жалость к себе, а также жалость к отцу. Я был сосредоточен на себе, и это мешало свободному течению моей печали. Но тут я ощутил, что ничто не мешает мне глубоко погрузиться в нее. В конце концов печаль прошла. Осталась лишь безграничная тишина.

В этот день я очень много узнал о том, как эго заслоняет от нас наши истинные чувства и сколь много открывается нам, когда мы отпускаем его. Еще одно название тишины — абсо­лютное присутствие, которое возможно только в случае абсо­лютного отсутствия «я».

Медитирующие часто спрашивают, что им делать, когда они наконец достигнут тишины. На практике люди ведут себя по-разному. Одни все еще боятся тишины и потому входят в нее ненадолго, чтобы сразу же вернуться. Другие пребывают в тишине, воспринимая ее как дверь к чему-то еще и ожидая каких-то дальнейших событий. Она и есть дверь в абсолютное, но если попытаться воспользоваться ею, она не откроется.

Если слишком напряженно ожидать каких-то особых собы­тий, тишина просто распадется. Исчезает она и в том случае, если мы попытаемся превратить ее в свой личный опыт, дать ей название, взвесить, оценить, сравнить с другими пережи­ваниями, прикинуть, как мы опишем ее своим друзьям и как можно сложить о ней стихи.

А нужно просто сдаться ей. Позволить ей быть. Из моих слов вы можете заключить, что тишина подобна пустоте, пре­кращению настоящей жизни, однако такое впечатление может возникнуть у вас только из-за неадекватности используемого мною языка. Тишина есть нечто гораздо большее.

Я советую медитирующим делать при встрече с тишиной лишь одно — не делать абсолютно ничего. Купайтесь в тишине, и пусть она что-то делает с вами. Из собственного опыта вы узнаете, что слово «тишина» не очень подходит для описания ваших переживаний. Ведь в действительности это заряженное состояние, исполненное жизни. Невозможно представить себе нечто более живое. Энергия тишины тонка, чиста и несет в себе колоссальную мощь.

И еще тишина исполнена любви и сострадания. Побывав в объятиях тишины, вы возвращаетесь в мир более открытыми и мудрыми. Нет, вы не получаете никакой новой информации. Просто вы становитесь добрее, чувствительнее, сострадатель­нее. Этого не достичь специальными усилиями, но если вы любите тишину как таковую, она сама одарит вас сполна.

 

Тишина в действии

Вероятно, каждый человек, практикующий медитацию, в той или иной мере соприкасался с тишиной. Может быть, и вы во время сеанса медитации внезапно секунд на десять окунались в покой и безмолвие, не понимая, почему это случилось, и воз­вращались обратно обновленными и заряженными энергией. Тогда вы замечали, что мир выглядит и ощущается иначе, чем прежде, — пусть даже ненадолго. По окончании ритритов люди нередко говорят, что стали сострадательнее. Они не старались развить в себе это качество, просто так получилось.

Но тишина, о которой я говорю, приходит не только во время медитации и не обязательно покидает вас по окончании сеанса. На самом деле, шум ей не помеха. Это не та тишина, которая противоположна шуму. Она — внутренне присущее нам качество, неистощимая энергия. Она не зависит от мнения окружающих и от событий внешнего мира. Это не пережи­вание, испытываемое лишь время от времени. Такая тишина способна наполнить собой всю нашу жизнь, и тогда мы сможем действовать, опираясь на нее.

Тишина в действии — это дело, совершаемое без делателя. Мы уже говорили об этом явлении: вы просто моете посуду, просто пылесосите полы. Обычно мы привносим «я» и «мое» в любые свои поступки. Но в царстве тишины наши действия не привязаны к эго и потому, совершая их, мы воссоединяемся с живым потоком настоящего.

Разные традиции описывают эту истину по-разному. В Китае один из ответов на вопрос «Что есть просветление?» звучит так: «Есть рис и пить чай». Фактически, можно есть и пить что угодно, главное просто есть и пить. Озабоченность своим «я» исчезает, и вы привносите тишину, во всей ее пол­ноте, в повседневный мир. В традиции дзэн это называется не-умом, или чистым умом. Вы избавляетесь от своих старых ментальных программ и пребываете здесь и сейчас — свежий, живой и невинный.

Еще один ответ на тот же древний вопрос таков: «Трава — зеленая, небо — голубое». Конечно, нам это известно. Однако омытый в тишине ум видит это по-настоящему. Ни с чем не сравнимое ощущение.

Дело было в Кембридже. Я тогда еще только начинал прак­тиковать медитацию. Выйдя из дома после сеанса медитации, я поджидал друга и в какой-то момент заметил у обочины Желтый Кэб. Следя за дыханием, я сосредоточил внимание на этой машине и внезапно увидел ее по-настоящему. Она была желтая! Мне стало понятно, почему их называют Желтыми Кэбами. Я расплакался. Восторг осознания может быть вызван чем угодно, даже смятой пивной банкой.

Когда наш ум полностью избавлен от одержимости «я» и «мое», перед нами открывается жизнь. Это неописуемое сло­вами переживание может оказать на нас огромное влияние, мы начинаем ощущать окружающий мир намного глубже, чем нам казалось прежде. Никакие усилия не приведут к такому опыту — необходимо лишь открытое ясное видение.

Говоря все это, я отнюдь не призываю читателя отказаться от нашей культуры и порвать любые связи с миром. Я только предлагаю достичь большего равновесия. Для себя я не знаю иной возможности вступить в соприкосновение с тишиной, кроме продолжительных ритритов — групповых или одиноч­ных. Мне нужно на некоторое время отстраниться от всех своих обычных обязанностей, чтобы мой ум, оставленный наедине с собой, устал от собственной озабоченности и вернулся к своей изначальной природе — к спокойствию.

Но я не считаю ритриты единственно ценными или самыми ценными моментами своей жизни. Иначе получилось бы, что я живу всего месяц в году или еще хуже — те несколько секунд, когда ко мне приходят особые озарения. Я веду активную жизнь помимо ритритов, и самое главное для меня — пере­нести то, что я узнал во время медитации, во внешний мир. Цель дхармы — воссоединение со всеобщим сознанием, далеко превосходящим меня лично и историю моей жизни. И тогда единственное, что остается, — ясность.

Страстно желать такого состояния бессмысленно. Мы учимся быть свободными, и единственная возможность добиться этого — увидеть, в чем состоит рабство. Иногда у нас бывают большие озарения, но чаще маленькие. Моменты озабоченности собой, когда нам удается заглянуть в них и за них, сменяются моментами свободы.

Широко известна буддийская история о том, как Бодхидхарма встречался с императором By. Бодхидхарма — великий учитель из Индии, принесший в Китай дзэн. К моменту его прибытия в страну китайцы уже были знакомы с буддийским учением и даже внесли в него некоторые замечательные дополнения, однако их интерес был в значительной мере теоретическим, научным. Китай славился прекрасными переводчиками и тол­кователями текстов, но никто из них не достигал освобождения. Бодхидхарма же был великим мастером-практиком. После описанной ниже встречи он провел девять лет в уединенной медитации.

Так вот, когда весть об учителе из Индии дошла до китайского императора, он пожелал немедля увидеться с Бодхидхармой. При встрече император задал вопрос:

— Я очень много пожертвовал на строительство храмов, на содержание монахов и монахинь, а также на нужды сангхи вообще. Велика ли моя заслуга?

Бодхидхарма понял: если что-то и было тут велико, так это привязанность императора к «я» и «мое».

— Никакой заслуги, — ответил Бодхидхарма.

Император был ошеломлен. Ему еще не доводилось сталки­ваться с мышлением такого типа (иначе говоря — не-мышлением). Он попытался подойти к разговору с другой стороны:

— А что ты можешь сказать мне о дхарме?

То есть он просил Бодхидхарму изложить ему теорию буд­дизма — предмет, о котором любой китайский ученый муж мог бы говорить без конца.

— Безбрежная пустота и ничего святого, — ответил Бод­хидхарма.

То были слова человека, пребывающего в обители тишины.

Император почувствовал себя оскорбленным и пришел в ярость. Ему не удалось добиться от Бодхидхармы ничего путного.

— Кто ты такой, чтобы говорить мне такое? — вскричал он.

Бодхидхарма посмотрел ему прямо в глаза и ответил:

— Не знаю.

Человек начинает видеть вещи такими, каковы они есть, тогда, когда наконец перестает знать.