Не закрывай глаза

Посередине длинной серии из тридцати одной беседы об Анапанасати-сутре (по материалам которой и напи­сана эта книга) мне посчастливилось съездить в Индию. Я побывал в Джетаване, ритрит-центре, спонсируемом обще­ством «Анатхапандика», расположенном в том самом месте, где два с половиной тысячелетия назад в вечер полнолуния Будда поведал ученикам эту сутру. В действительности, Анапанасати-сутра представляет собой учение о шестнадцати моделях функционирования природы. И поскольку мы часть природы, это также шестнадцать уроков о том, что означает быть человеком.

Учение начинается совершенно бесхитростно, с самого простого. Мы вглядываемся в собственное дыхание и тело, затем — в природу чувств и, наконец, — в разнообразные состо­яния ума. Созерцание этих феноменов подобно наблюдению за птицами, растениями или любыми другими бесконечно раз­нообразными и изменчивыми явлениями природы. Например, вы можете считать себя счастливчиком, или пессимистом, или полагать, что пребываете в депрессии, но стоит вам на некото­рое время погрузиться в созерцание ума, и вы увидите, что он претерпевает множество изменений и отражает полный спектр человеческих настроений.

На пути к тринадцатому наблюдению (не имеет значения, сколько времени он у вас займет — кому-то требуются месяцы, а кому-то годы) вы систематически занимаетесь самоисследо- ванием. То же самое сделали и монахи, слушавшие Будду. Они относились к практике с большим рвением и много работали над собой, особенно над этическими качествами, которым в учении Будды отводится исключительно важное место. Эти монахи только что закончили трехмесячный ритрит, в течение которого они созерцали возникновение и исчезновение раз­личных состояний ума.

Большинство монахов занимались практикой на протяже­нии многих лет. Для них это был лишь очередной из множе­ства ритритов. Им уже были знакомы состояния блаженства и глубокого умиротворения. Скорее всего, они практиковали и другие наблюдения, посвященные любви-милосердию и состраданию. Наверное, многие из них уже развили в себе невозмутимость — обрели ту широту ума, благодаря которой ничто не может вывести их из равновесия, ибо на просторах такого ума легко умещается все происходящее.

Следует также предположить, что они уже созерцали собственную смерть — весьма распространенная практика во времена Будды, — дабы ослабить свойственный людям страх перед смертью и научиться больше ценить свою жизнь и практику. Перефразируя Дхаммападу, можно сказать, что один день занятия практикой более ценен, чем сто лет жизни без практики.

В любом случае, монахи, слушавшие Будду, к тому моменту уже достигли уровня тринадцатого наблюдения, которое, в определенном смысле, является самым важным из всех. Можно также сказать, что оно содержит в себе три оставшиеся наблю­дения последней четверки. Поэтому мы будем говорить о нем довольно подробно.

13. Он наставляет себя: «Сосредоточиваясь на непостоян­стве, я вдыхаю. Сосредоточиваясь на непостоянстве, я выдыхаю».

Мысль о непостоянстве не нова для нас. Философы, поэты и певцы говорят о нем с тех самых пор, как появилось человече­ство. Но как эта мысль соотносится с практикой? Ведь буддизм представляет собой нечто большее, чем философская система, хотя и философия занимает в нем важное место. Возьмите свою школьную или институтскую выпускную фотографию и посмотрите, как вы изменились. Да, мы все считаем себя вечно молодыми; люди нередко говорят, что чувствуют себя точно такими же, как и прежде. Но обратите внимание на то, как вы изменились внешне.

Можете взглянуть на проявления непостоянства в более крупных масштабах: на города, страны и цивилизации. На­пример, Гарвард-сквер — одно из самых оживленных и пре­красных мест в Кембридже — изменяется непрестанно. Я живо помню, как однажды вернулся в город после полугодичного ритрита. Раньше на площади был уютный старомодный ресто­ранчик, где я частенько сиживал с приятелями, — в таком местечке приятно выпить кофе с булочкой, почитать газету, поболтать с друзьями. Так вот, когда я вернулся с ритрита, этого ресторана не было. На его месте появился роскошный магазин одежды, в витринах которого красовались манекены в манящих позах. Я долго смотрел на новый магазин и вспо­минал старый ресторанчик. Моего любимого местечка больше не существовало. Именно тогда я очень остро осознал непо­стоянство вещей.

В другой раз во время путешествия по Индии я посетил один музей, в котором было выставлено множество огромных фрагментов буддийских статуй, некоторым из них перевалило за тысячу лет. Нищета и уровень заболеваемости в городке, где находится этот музей, впечатляют даже по индийским меркам. Особенно ужасали дети: тощие, с гноящимися глазами.

Мне рассказали, что в древности это был богатый про­цветающий город с большим монастырем. Многочисленных монахов поддерживали миряне, на средства которых и было создано все, что ныне хранится в музее. А теперь былое величие исчезло без следа. Остался лишь нищий городишко, в котором правят голод и болезни. И снова я с особой силой прочувство­вал непостоянство вещей.

Учитель из Таиланда Аджан Чаа,уча о непостоянстве, нередко упоминал мир неодушевленных предметов. Однажды, беседуя с пожилой ученицей, находящейся на пороге смерти, он сказал: «Ты можешь сравнить свое тело с домашней утварью, которой тебе довелось пользоваться в течение длительного времени, — с чашками, тарелками и прочим. Когда ты покупала их, они были чистыми и блестящими, но в конце концов в результате долгого использования потерлись и потускнели. Некоторые из них давно разбились, некоторые делись непонятно куда, а те, что остались, треснули. Они не сохранили своего прежнего вида, и это в порядке вещей — такова их природа. То же касается и тво­его тела: оно постоянно изменяется с того самого дня, когда ты родилась. Затем было детство, потом юность и зрелость. Теперь наступила старость. Ты должна принять это. Будда говорил, что условия — как внутренние, так и внешние, — такие, как тело, не имеют своего «Я». Изменения — в их природе. Размышляй над этой истиной, пока не узришь ее ясно».

Привязываясь к вещам, которые все время изменяются, мы испытываем ужасное утомление. Люди, не задумываю­щиеся над своей жизнью, часто не могут усвоить этот урок. Они снова и снова ходят по одному и тому же кругу: те же решения начать с нового года новую жизнь, те же безнадежные любовные интрижки, те же ссоры с супругами. Когда человек действительно осознает закон непостоянства, он понимает: неразумно привязываться к изменчивым вещам.

Если хотите, можете называть это мудростью. С точки зре­ния буддизма, мудрость — это всего лишь ясное и глубокое видение. Мудрость не в словах, она — в видении.

Самая выразительная иллюстрация к теме привязанности пришла из Индии. Некоторые индийцы для забавы держат дома обезьянок. Ловят их так: в пустой кокосовой скорлупе вырезают отверстие чуть меньше кулака обезьянки, но так, чтобы туда пролезла ее ладошка, и привязывают эту скорлупу к пню. Внутрь скорлупы кладут орешек и рассыпают немного орешков вокруг — в качестве приманки. Обезьянка съедает приманку, затем обнаруживает орешек в кокосовой скорлупе, запускает лапку в отверстие и хватает лакомство. Схватив орешек, она сжимает его в кулаке, и в результате не может высвободить лапку из ореха. Люди выходят из укрытия и забирают обезьянку.

Чтобы освободиться, обезьянке достаточно отпустить орех. Недостатка в пище нет: вокруг джунгли, еды полно. Нередко приближение людей приводит зверька в ужас, и все же обе­зьянка не разжимает кулачок — невежество в сочетании с жад­ностью порождает страдание. Если бы обезьяна освободилась от привязанности, она бы избежала страдания. Но увы.

Время от времени какой-нибудь обезьянке удается ясно осознать ситуацию, она отпускает приманку и убегает. С какой из этих обезьянок можете сравнить себя вы?

Однажды мне довелось посмотреть фильм под названием «Рогатка» о семье шведских социалистов. Эти люди отстаивали права женщин и боролись против фашизма. В одном из эпи­зодов в дом, где проходило собрание социалистов, ворвались полицейские и начали избивать присутствующих. Сын хозяев дома успевает спрятаться на антресолях. Видя, как полицейские колотят дубинками отца, мальчик закрывает глаза. Смотреть на такое выше его сил. Отец замечает это. Вернувшись из тюрьмы, он беседует с мальчиком наедине: «Я видел, как ты зажмурился. Запомни сын: революционеры никогда не закрывают глаза».

То же самое я хочу сказать всем практикующим медитацию. Мы учимся смотреть на все, что происходит, открытыми гла­зами. Реакция мальчика из фильма вполне естественна: никому не хочется смотреть на кровь и насилие, особенно если бьют твоего отца. Но медитативная практика учит нас, что всё в жизни — и самый невыносимый страх, и самое тяжелое разо­чарование — можно преодолеть, когда встречаешь трудности, не отводя от них взора.

В любом случае, избегать неприятных переживаний бес­смысленно. Это бесполезная трата энергии. Единственный выход — спокойно встретить жизнь такой, какова она есть сейчас. Работа учителя заключается в том, чтобы снова и снова напоминать ученикам: тот, кто в пути, не закрывает глаза.

 

Перемены происходят сейчас

Непостоянство — центральная тема учения Будды. У при­роды много законов, но к закону непостоянства он возвраща­ется наиболее настойчиво. Будда использует его как дверь во все остальное: в пустоту, в более глубокое понимание страдания, которому подвержены все существа, в освобождение от этого страдания.

Упоминавшиеся выше способы постичь непостоян­ство — созерцание школьного альбома, прогулка по окрест­ностям — внешние. Будда настоятельно рекомендует постигать непостоянство изнутри, в собственном теле и уме. Вместо того чтобы наблюдать за галактиками, небесами и явлениями природы, человек вглядывается в себя и осознает, что сам является средоточием энергии, пребывающей в постоянном движении. Он видит это внутренним взором. Это и есть тот глаз, который нужно всегда держать открытым, — та часть нас, которая поддерживает постоянный контакт с жизнью, такой, какова она есть.

Тринадцатое наблюдение — основа медитации випассана. Ведь мудрость — в ясном видении изменчивости всех природ­ных форм. Во время нашей встречи с Аджаном Буддхадасой, о которой я упоминал в начале книги, он, разъясняя мне истин­ную ценность Анапанасати-сутры, также сказал, что один из методов работы с этим наблюдением состоит в последователь­ном возвращении к первым двенадцати наблюдениям с точки зрения тринадцатого.

Фокус внимания при этом несколько смещается. Впервые прорабатывая первые два наблюдения, мы просто созерцали дыхание. Теперь мы следим за происходящими с ним пере­менами. Даже этот простой процесс вдоха-выдоха позволяет ясно пронаблюдать действие закона непостоянства: нет двух одинаковых вдохов. Мало осознать этот факт (так же, как мы осознаем перемены, происходящие в окрестностях дома), главное — впустить его в свое сердце.

Мы фокусируем внимание на том, что происходит в данный момент. В действительности, чтобы освоить этот урок, очень важно осознавать, как вдох рождается и когда он угасает. Вы наблюдаете за происходящим будто на экране: вот зарождение вдоха, вот его смерть. Точно так же вы наблюдаете за всеми преходящими состояниями сознания.

Такой тренинг намного эффективнее, чем наблюдение за тем, как меняются окрестности. Это уже не просто раз­мышления, воображение, логические построения, но ясное видение настоящего момента. Вы видите, что сами являетесь непостоянством.

Наблюдая за дыханием в процессе медитации, мы видим изменения, которые оно претерпевает, а также то, как эти изме­нения сказываются на состоянии тела. Вы можете погрузиться в глубокое самадхи, влекущее за собой состояние экстаза, и как бы ни было интенсивно это состояние, оно постоянно изменяется и обязательно подходит к завершению. За экста­зом следует глубокое умиротворение, тишина и покой. И даже этим состояниям свойственны тонкие колебания и градации. Потом что-то прерывает их — звук извне, тревожная мысль, и они исчезают.

Можно практиковать не только эти глубокие яркие чувства. Наблюдайте за неисчислимыми мелкими эмоциями, которые возникают в течение дня. Нас побуждает к действиям желание испытать приятные чувства и избежать негативных пережива­ний. Когда человек видит, насколько непостоянно и то и другое, в его жизни нередко многое меняется: он перестает гоняться за тем, что доставляет ему удовольствие, и избегать того, что ему неприятно.

Еще более богатые результаты дает изучение непостоянства самого ума, когда вы возвращаетесь к девятому наблюдению. Вы созерцаете то, каким образом изменяются состояния вашего ума в течение дня. Не исключено, что вас удивит резкий контраст между состоянием вашего ума и предпринимаемыми вами действиями или же тем, какими вы себе кажетесь. Это и есть истинное самопознание, основанное не на том, что говорят о нас люди, и не на каких-то идеализированных представлениях о себе, но на созерцании, секунда за секундой, себя такими, каковы мы на самом деле.

С точки зрения тринадцатого наблюдения можно рассмо­треть и другие наблюдения из группы ума. Так, мы выше гово­рили о радости ума, которая приходит благодаря дхарме. Но и медитативной практике свойственно непостоянство. Сегодня вы сидите и испытываете радость медитации, как если бы вам уже удалось достигнуть вершин мастерства в этом деле, а зав­тра вам кажется, что вы вообще медитируете впервые. Вам не удается почувствовать даже свои ноздри.

То же самое касается и глубокого сосредоточения (одинна­дцатое наблюдение): наблюдая за своим сосредоточением, вы осознаете, что и оно постоянно изменяется и в конце концов исчезает — как и все остальное. В двенадцатом наблюдении мы испытываем радость освобождения ума. Мы видим, насколько прекрасно, когда что-то уходит и мы способны легко отпустить это. Но через секунду мы снова к чему-то привязываемся, возможно к своей гордости за то, что нам удалось освободить ум.

 

Непостоянство — это страдание

Практикуя тринадцатое наблюдение, вы сосредоточиваетесь на непрерывном движении вещей. Но Будда сообщает нам нечто большее, чем идея непостоянства. В общем-то, непосто­янство не имеет особого значения.

Будда вскользь упоминал некоего мыслителя, жившего в то же время. Аджан Буддхадаса полагает, что речь может идти о Гераклите, греческом философе досократовских времен. До нашего времени дошли лишь небольшие обрывки его трудов. Именно ему принадлежат знаменитые слова, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды.

Но Гераклит, насколько мы можем судить по дошедшим до нас скудным фрагментам его работ, не говорит о необходимости заглянуть внутрь себя. Этот мыслитель рассуждает о переменах в природе, но не обращается к внутреннему миру индивидуума. Он не делает тех выводов, которые сделал Будда.

На пали «непостоянство» — анигга. С этим словом очень тесно связано другое слово (оно в буддизме ключевое) — дуккха. Обычно дуккха переводят как «страдание», но такой перевод не совсем точен. Несколько лучше другой (несколько неуклюжий) перевод — «неудовлетворенность». Дуккха есть изначальная неудовлетворенность, присутствующая в жизни. Это слово охватывает не только самые очевидные формы страдания — болезнь, старость и смерть, — но и тот факт, что даже приятные для нас моменты не совершенны. Ничто непо­стоянное не может дать нам высшего удовлетворения.

Дуккха тесно связана с аниггой. Дело не в том, что одно про­исходит из другого. Скорее они представляют собой различные аспекты одного и того же факта.

Недавно я смотрел документальный фильм о разрушитель­ном землетрясении в Японии. Мне пришло в голову, что, если взглянуть на вещи достаточно широко, землетрясение — это естественное явление, обычное изменение структуры земной коры, в чем-то подобное изменениям, которые могут проис­ходить и в теле человека. Однако с точки зрения отдельных индивидуумов это событие стало причиной огромных стра­даний.

Есть и более обыденные примеры. Ты сидишь в перепол­ненном зале, слушаешь лекцию и вдруг ощущаешь, что твой мочевой пузырь переполнен. Это естественное, ничем не при­мечательное событие. Но оно может стать причиной неудобства и даже неловкости.

Будда говорит: по-настоящему постичь непостоянство означает увидеть, что жизни изначально присущи страдания. Они различаются лишь по степени: начиная от невыносимой боли и печали и заканчивая малой долей неудовлетворенности, которая присутствует даже в самых счастливых моментах.

Многие люди, услышав, что в основе учения Будды — стра­дание, не приходят на следующее занятие. На самом деле они пытаются уйти не от буддизма, а от реальной жизни. Ты живешь в прекрасном доме, вдруг налетает ураган и превращает его в развалины. Ты вполне доволен семейной жизнью, но вдруг жена подает на развод. Распадается Советский Союз — прекрасная новость! — и тут же по всей Европе разгораются кровавые конфликты. Старый друг необъяснимо меняется, и ваша дружба угасает. И так далее.

Если задуматься, все это выглядит довольно уныло. Человек в большинстве случаев умудряется не замечать подобных вещей, но стоит обратить на них внимание — и тезис о стра­даниях начинает звучать весьма убедительно. Затем Будда делает удивительное заявление о том, что существует способ покончить со страданиями. Дело не в том, что ты перестанешь испытывать боль, но практика так повлияет на твой ум, что ты будешь относиться к боли иначе. Тело болеет, стареет, умирает, но ум не обязательно должен страдать.

Итак, непостоянство — факт; страдание — факт; болезнь, старость, смерть, природные бедствия — факты. Однако ключевым моментом является реакция твоего ума на все эти события. Именно реакция ума определяет разницу между болью и страданием.

Третье важное понятие (кроме анигги и дуккхи) учения о непостоянстве — это анатта, или не-я. Концепция анатты, возможно, наиболее сложная для понимания из всех буд­дийских концепций. Если она озадачит вас, не расстраивай­тесь — ее смысл нередко ускользает даже от тех, кто занимается медитацией давно и успешно.

Расскажу вам следующую историю. Один знаменитый пси- холог-бихевиорист имел привычку, читая лекции, расхаживать по кафедре из стороны в сторону. Несколько лет назад студенты решили сыграть с ним шутку. Те из них, которые сидели с одной стороны аудитории, развалились на стульях со скучаю­щим видом и, не глядя на лектора, жевали жвачку. Студенты с другой стороны аудитории были бодры и улыбчивы, они активно конспектировали лекцию и там, где нужно, понимающе кивали. Можете не сомневаться, что довольно скоро психолог остановился в той части аудитории, где сидели «внимательные» студенты, и обращался уже исключительно к ним. Он поневоле подтвердил на практике собственные теории.

Я вспоминаю эту историю всякий раз, когда рассказываю об анатте. Ученики любят слушать об экстазе и о счастье. Но стоит мне завести речь об анатте, я вижу насупленные брови и недовольство на лицах. Затем после лекции мне задают массу сложных вопросов типа: «Если «я» не существует, кто тогда обретает просветление?» В общем, обычно я откладываю раз­говор об анатте, насколько могу. Но, нравится это ученикам или нет, анатта — одно из центральных понятий буддийского учения.

Будда говорит, что у «я» нет постоянной основы, нет устойчивой сущности. Довольно неожиданное заявление, ведь люди всю жизнь действуют от имени своего «я», такого, каким мы его себе представляем. Но наши представления о себе постоянно изменяются. Это как если бы мы устроились на работу к собственному эго и теперь пашем на него от зари до зари. Нашему боссу нужно больше денег, больше имущества, больше славы, лучший секс, машина попредставительней, дом подороже; или, если мы говорим о людях иного типа, — более качественная медитация, более глубокое самадхи, просветление (и немедленно).

Процесс определения всех и вся через «я» и «мое» непре­рывен. Однако согласно учению Будды, «я» — иллюзия, весьма правдоподобная галлюцинация. Мы все от нее страдаем. Это самая тяжелая форма духовного заболевания. В «я» корень всех наших проблем.

Когда Будду просили кратко выразить сущность его учения, он отвечал (немного перефразируем): ни при каких обстоятельствах не привязывайся к чему-либо, подобному «я» и «мое».

Возьмем, к примеру, тело: оно набирает и сбрасывает вес, появляются морщины, где-то пробивается седина, и мы исполь­зуем эти факты как основание для довольства или недоволь­ства собой. Исходя из физического состояния нашего тела, мы выстраиваем в своем уме целую вселенную. Мы отождествляем себя с упадком сил, болью в спине, депрессией, радостью и таким образом выстраиваем собственное «я». Таков процесс создания эго.

Но все такие состояния можно уподобить погоде. Они приходят и уходят, и с этим ничего не поделаешь. Если мы превращаем их в свое «я», нас ждет разочарование, поскольку тело меняется.

Согласно учению об анатте, в жизни неизбежна некоторая доля стресса, или страдания, так как все проходит. Мы сами становимся причиной своих страданий, поскольку стремимся ухватиться за изменчивые явления, создавая из них свое «я». То, что вы идентифицируете как «я», — это просто сменяющие друг друга состояния ума. Они существуют, но не в том смысле, как вы думаете. Они — не «я».

Мы очень легко попадаем во власть наших умственных состояний. Особенно много внимания уделяют содержанию ума представители западной культуры — прежде всего те, кто увлечен психотерапией и психоанализом. Люди тратят годы на то, чтобы проследить какое-нибудь порождение своего ума до самого истока. Но цель буддийской практики состоит отнюдь не в этом. Тринадцатое наблюдение может побудить вас значительно изменить свой взгляд на мир. Вы видите, что в определенном смысле состояния вашего ума не имеют ника­кого значения, поскольку всегда заканчиваются, каковы бы они ни были. Любая ментальная структура аналогична любой другой — ни у одной из них нет постоянной основы.

Мы склонны отвергать и даже осуждать такой взгляд на вещи. По сравнению с теми мыслями, которые кажутся нам важными, концепция о непостоянстве представляется абстрактной, безосновательной и бесполезной.

Будда мудрый наставник. Он принимает во внимание нашу привязанность к процессу мышления и дает нам двенадцать наблюдений, чтобы мы могли изучить этот процесс (тут особенно важна третья четверка наблюдений). И когда мы достаточно долго вглядываемся в свой изменчивый ум, нам в какой-то момент надоедает его содержание. Теперь мы готовы сделать шаг к чему-то более глубокому — к мудрости.

 

Повернуться лицом к эмоциям

Еще раз обратимся к тому состоянию ума, к которому я то и дело возвращаюсь на протяжении всей книги, — к страху. Обычно, когда у нас возникает чувство страха, мы стараемся отвлечься. Мы встаем среди ночи и принимаемся читать книгу, смотреть телевизор или же пытаемся думать о чем-то приятном. Одни анализируют свой страх, описывают его в дневнике — почему он возник в данный момент, какие травматические переживания прошлого его породили. Другие принимают успокоительное, звонят кому-то из друзей или же глушат свои переживания спиртным. Наихудший сцена­рий — не предпринимать никаких попыток осознать свой страх, идентифицировать себя с ним и оказаться полностью им раздавленным.

Во всех подобных ситуациях вы не работаете со страхом. Вы видите в нем проблему. И вполне вероятно, что в результате страх действительно превратится в постоянную проблему, дело дойдет до того, что вы будете считать себя боязливым человеком. Так происходит всякий раз, когда человек иденти­фицирует себя со страхом. Говоря: «Почему я так боюсь?» — вы связываете страх с «я» или «мое».

Не воспринимайте свой страх как часть себя. Просто сосре­доточьте внимание на движении энергии, которую называют страхом; полностью осознавайте эту энергию, не отделяя себя от нее, но и не отождествляясь с ней. Звучит пугающе. Часто мы боимся повернуться лицом к страху. Но если мы все-таки на это решаемся, оказывается, что он вовсе не так уж страшен. Следовать этой стратегии даже проще, чем всем остальным. Видя, что страх состоит из интенсивных телесных ощущений и пораженческих мыслей (таких, например: «Я слишком труслив, чтобы повернуться лицом к страху!»), вы понимаете, что раз он поддается наблюдению, следовательно, с ним можно справиться.

То, что я описываю, не волшебство, а практика — нечто среднее между искусством и наукой. Ею, несомненно, можно овладеть, нужно только заниматься. Иного пути я не знаю.

Может быть, вначале у вас ничего не будет получаться, хотя уже одно только осознанное дыхание приносит облегчение, поскольку благодаря ему вы помещаете страх в более широ­кий контекст. Возможно, вы и сейчас пытаетесь сбежать от страха, как делали это прежде, но теперь вы хотя бы видите это. Последнее очень полезно, поскольку вам становится очевидно, что убежать невозможно.

И вот наступает момент, когда вы обретаете способность воспринимать свой страх спокойно. Каким бы огромным он ни казался вам ранее (отчасти это обусловлено тем, что вы сами сжимались от страха), теперь вы понимаете, что страх подда­ется наблюдению и, следовательно, с ним можно справиться. Вам это под силу.

Вы осознали тщетность бегства. Намного лучше не бежать от страха, а повернуться к нему лицом. В глубине души вы зна­ете, что именно так и нужно делать. И вам придает уверенности в себе тог факт, что страх не может длиться вечно.

Страх может длиться долго — даже тогда, когда вы уже повернулись к нему лицом. Однако он будет постоянно изме­няться. Рано или поздно его энергия ослабнет, и он уйдет. Не избегать страха в течение всего этого процесса — отнюдь не то же самое, что понимать умом неизбежность его ухода. То знание, о котором сейчас идет речь, полностью изменяет наше отношение к любым состояниям ума.

Мы видим, что страх нам не принадлежит, однако не пыта­емся его контролировать. На протяжении всей жизни мы делали вид, будто можем его контролировать, но сейчас все, что от нас требуется, — это встретить его правильно.

Полагаю, тут уместно вспомнить случай из моей собствен­ной жизни — незабываемую и очень поучительную встречу со страхом. Но вначале нужно рассказать предысторию. В годы Второй мировой войны я был ребенком — когда японцы напали на Перл-Харбор, мне исполнилось девять лет. Война вызывала у меня живой интерес, и я ежедневно читал о фрон­товых событиях в газетах.

Кроме того, я слышал и такое, о чем не сообщали в ново­стях. Задолго до того, как о Холокосте узнал весь мир, евреи в Соединенных Штатах говорили, что в Европе происходят кош­марные события. Возможно оттого, что эти истории вначале передавались только шепотом, они произвели на меня огромное впечатление и осели где-то в глубинах подсознания.

Позже я заинтересовался нацизмом и читал все книги о нем, какие только попадали мне в руки. В двадцатилетием возрасте меня призвали в американскую армию и после учебы напра­вили в часть, расквартированную в Вашингтоне. Однако я был одержим идеей попасть в Германию и поменялся с солдатом, который хотел остаться служить в США, поскольку у него были жена и ребенок.

Мною двигала решимость выяснить у самих немцев, как они допустили Холокост. Я говорил на идише, который происходит от немецкого языка, и потому не ожидал проблем с общением. Мне удалось познакомиться со многими немцами, и они очень хорошо ко мне относились. Однако поговорить на интересую­щую меня тему так и не получилось. Вернувшись из Германии, я понимал феномен Холокоста не лучше, чем прежде.

В начале моей научной деятельности в области социальной психологии меня особенно интересовали учреждения, предпо­лагающие ограничение свободы: тюрьмы, армия, психиатри­ческие лечебницы, закрытые палаты. Моя дипломная работа на степень магистра была посвящена межнациональным отношениям хронических шизофреников в закрытой палате психиатрической лечебницы — и я полагаю, что выбор темы был обусловлен моей одержимостью положением евреев в концлагерях в годы Второй мировой войны.

И вот много лет спустя мне довелось участвовать в полу­годичном ритрите при Обществе Медитации Постижения в Барре, штат Массачусетс. Была зима. Шел уже третий или четвертый месяц ритрита, поэтому мой ум был необычайно спокоен и, вероятно, исключительно уязвим. Как-то вечером, когда я медитировал в своей комнате, в общежитие зашли другие участники ритрита и начали топать ногами в кори­доре, отряхивая снег с обуви. Внезапно (не знаю, откуда ко мне пришли такие отчетливые и живые образы) я оказался в нацистской Германии, а за дверью топали сапогами эсэсовцы. Они пришли за мной.

Меня объял ужас, какого я не испытывал ни до, ни после этого. Кошмарные образы, непрерывно проносившиеся в моем мозгу, казались мне совершенно реальными. Мое тело реагиро­вало соответственно: дрожь, тошнота, пот, слезы, физическая и душевная боль.

На тот момент я практиковал медитацию уже в течение многих лет и моя способность входить в глубокое самадхи раз­вилась в достаточной степени. Почему-то я думаю, что такой глубокий страх не объял бы меня, если бы я был к нему не готов. В крохотном уголке моего сознания сохранилось понимание того, что я нахожусь в Барре и все в порядке. Но большая часть моего существа корчилась в муках и верила, что мне угрожает ужасная опасность.

Я попытался сосредоточить все свое внимание на образах и на своей душевной и физической боли. В течение некоторого времени мне удавалось сохранять осознание, затем меня что-то отвлекало, и я сосредоточивался на дыхании, чтобы вернуться к текущему моменту (советую это всем, кто только начинает практиковать медитацию, — чтобы работать со сложными состояниями ума, вовсе не обязательно обладать совершенной осознанностью). Я не знаю, сколько это продолжалось. Может быть, полчаса, а может быть, полтора.

Поначалу, когда к моему горлу подступала тошнота, я был не в состоянии осознавать ее. Я как мантру твердил про себя слово Буддхо, согласуя его с дыханием, и тошнота отступала. Но стоило мне замолчать, и она опять подступала к горлу.

Наконец мое внимание обрело устойчивость. Больше не было ни желания сбежать, ни озабоченности своим «я». Наступила полная близость с энергией страха, наблюдение без разделения, свойственного самоосознающему наблюдателю. В свете этого осознания тошнота прошла; видимо, она была порождена исключительно страхом. Спустя довольно долгое время — и опять-таки, я не знаю, сколько именно, — все про­шло. Ужасные образы растаяли. Я заплакал, а затем мною овладело глубочайшее умиротворение.

В тот день что-то в моей душе перевернулось. Стало ясно, что мой прежний интерес к Холокосту был обусловлен тем, что психотерапевты называют контрфобией: я проявлял интел­лектуальный интерес к нему из глубоко затаенного страха. С тех пор мой граничащий с одержимостью интерес к нацизму исчез и в жизни стало больше покоя.

И еще я обнаружил, что после того столкновения со своим страхом я приобрел определенный навык, помогающий мне работать с другими негативными переживаниями. Я понял, что даже этот необычайно сильный страх был всего лишь раз­новидностью энергии и что с этой энергией проще работать, когда не отождествляешь себя с ней.

Привязанность может служить причиной желания или отторжения, но в любом случае она порождает страдание. Научившись преодолевать привязанности, мы видим жизнь такой, какова она есть, принимаем то, что она дает, и без сожа­лений отпускаем уходящее. Ясное видение есть разновидность разума. Неразумно цепляться за вещи и пытаться остановить перемены, ибо мы этого сделать не можем.

На самом деле мы ничем не владеем — ни своим телом, ни даже содержанием ума. Это хорошая новость (но только не для эго, которое, однако, немедленно откликается на нее тем, что принимает решение всерьез заняться медитацией, постичь собственную иллюзорность и добиться больших успехов на духовном пути). Мудрость поможет нам избавиться от бремени привязанности к вещам, воспринимаемым как «я» или «мое». Мы способны сбросить его с плеч.

Мне вспоминается японский мультфильм о дзэнском монахе, идущем по берегу моря с огромным мешком на плечах. Мешок очень тяжел, и ноги монаха оставляют на песке огромные, как кратеры, следы. На мешке написано «Я». Когда мы избавимся от этого бремени, нам станет намного легче жить.

 

Сокровище Будды

Слово випассана переводится с пали как постижение (мудро­сти), поэтому преподаваемая мною практика традиции тхера- вады известна в США под названием медитация постижения. Когда было организовано Общество Медитации Постижения и когда я основал Кембриджский Центр Медитации Постижения, мы предпочли использовать в их названиях именно английское слово Insight (постижение), а не випассана — чтобы не отпуги­вать людей иностранным термином.

Однако проблема в том, что у слова Insight несколько значе­ний, например «озарение». И люди иногда полагают, что речь идет об озарении, которое случается во время психотерапевти­ческих сеансов (в психоанализе, при анализе сновидений или ведении дневника). В процессе медитации такие озарения также случаются, и они представляют большую ценность. Но у слова в ипассана очень узкое значение, тут имеется в виду мудрость, очерченная четырьмя последними наблюдениями сутры. Постичь непостоянство — значит постичь эту мудрость.

Тринадцатое наблюдение приглашает нас сблизиться с непостоянством так же, как в первых двух наблюдениях мы сблизились с дыханием. Такое познание подразумевает не размышления, а чуткое вглядывание — ты просто ждешь, пока объект наблюдения придет к тебе сам и расскажет о себе. Наблюдение этого уровня позволяет проникнуть очень глу­боко — туда, куда не может добраться понимание и где любая попытка использовать слова обречена на провал. На такой глубине анигга, дуккха и анатта суть одно. Страдание и не-я являются свойствами непостоянства, так же как цвет и жар являются свойствами пламени.

На какой бы уровень реальности ни обратили мы взор — от микроскопического до космического, — все пребывает в непре­рывном движении. С такой неопределенностью людям часто бывает трудно примириться. Стихийное бедствие (например, ураган) или личное бедствие (болезнь ребенка) неизменно заставляют людей страдать, но, если посмотреть под другим углом, в этих событиях отражается непрестанная изменчи­вость мира. Вселенная могла бы сказать, что в этом нет ничего личного.

Данный принцип наиболее ощутим во время долгих ритритов, когда перемены чувствуются особенно тонко и все бесконечно превращается во что-то другое. Вы прислуши­ваетесь к сознанию, и мысли приходят и уходят без конца. Они не последовательны и не согласуются друг с другом. Они неуправляемы и непредсказуемы. Они просто появляются и исчезают, словно облака в небе. Увидеть этот процесс — значит увидеть пустоту.

Пустота — главное сокровище буддизма. Если все постоянно изменяется, значит, ни в чем нет сколько-нибудь устойчивой сущностной основы. Конечно, некоторые вещи существуют дольше, чем другие. И перемена не всегда неприятна. Когда уходит боль, это хорошо.

Однако очень важно, чтобы вы не принимали все эти истины просто на веру. Часто, присоединившись к буддийской общине, человек обретает много хорошего — душевный покой, новых друзей, новую литературу. Человек слышит, что всё — пустота, и ему хочется согласиться, поскольку он принадлежит к данной группе. Он привязывается к этому верованию, а привязанность порождает страдание.

Не нужно приравнивать высшую истину к верованиям. Понятно, что мы узнаем о тех или иных принципах из чужих слов, а потом из собственного опыта выясняем, истинны они или нет. Вера нам нужна только для того, чтобы начать иссле­дование.

Настоящая работа состоит в том, чтобы смотреть, слушать и учиться. Каждый из нас должен проделать эту работу сам и убедиться, что «я» — иллюзия и что это знание несет осво­бождение. Нужно увидеть это точно так же, как ты видишь все остальное: непосредственно, ясно и неоднократно. Такой опыт настолько глубок и убедителен, что может навсегда изменить человека. На самом деле это прекрасно: увидеть, что ты — никто и что весь страх, испытанный тобою в жизни, относился к «я», которое ты ошибочно считал своим. Исчезло лишь то, что нужно хвалить, защищать, поддерживать, украшать и пред­ставлять миру.

Согласно буддийской философии, анигга (непостоянство), дуккха (страдание, изначально свойственная жизни неудо­влетворенность) и анатта (пустота «я») неразрывно связаны между собой. Эти три символа буддизма составляют его цар­скую печать. Если вы не понимаете их, все, что вам доведется увидеть в ходе медитативной практики, каким бы ни было оно интересным и ценным, не будет буддийской дхармой.

Позвольте мне рассказать об одном практическом методе изучения анатты. Представьте себе, что вы участвуете в трех­месячном ритрите, посвященном Анапанасати-сутре. Ваша главная задача — заметить что-то, чего вы не видели прежде, и вы начинаете с того, что было с вами всегда: с дыхания. От него вы вполне естественно переходите к телу, поскольку именно в нем происходит дыхание. Теперь тело представляется вам иначе, чем прежде, — как если бы вы медленно исследовали огромный особняк.

Вы начинаете замечать различные телесные ощущения — боль в колене, боль в спине — ив конце концов начинаете испытывать глубочайшее умиротворение от того, что просто сидите и дышите. Пребывая в умиротворении, вы обращаете внимание на свой ум. В начале ритрита ум казался вам поме­хой, теперь же, когда вы обрели спокойствие, он может быть объектом наблюдения. Вы видите непрерывно изменяющийся процесс, который мы называем умом.

Затем учитель говорит: «Пришло время практиковать випассану».

На этой стадии ритрита вы уже достигли уровня сильного и устойчивого самадхи. Теперь для того, чтобы успокоиться и сосредоточиться, вам достаточно желания и небольшого усилия воли. Возможно, для того, чтобы достичь такого уровня, вам потребовались годы практики, а может быть и меньше; некото­рые люди учатся этому очень быстро. Вы сидите и сохраняете осознание на дыхании, но не удерживаете внимание в одной точке. Внимание не сосредоточено на ноздрях, или груди, или животе, но охватывает все тело крупным планом — сидящее и дышащее тело.

Можно достичь такого уровня, когда вы будете наблюдать за своим дышащим телом, не испытывая не малейшего сомнения в том, что дыхание есть, но не сможете обнаружить самого дыша­щего. Это прекрасное ощущение, поскольку дышащий — не что иное, как эго, притворившееся человеком, который практикует медитацию. У дышащего одухотворенное лицо, правильная одежда и правильная поза, но он осознает себя как дышащего, ощущает кого-то, кто пытается дышать правильно. Когда это ощущение исчезает, остается лишь невинность сидящего дышащего тела и знание о том, что это происходит.

Именно это произошло со мной однажды, когда я занимался с Аджаном Буддхадасой. В какой-то момент он спросил; «Ты видишь дышащего?» Я ответил, что не вижу. Тогда он сказал: «Очевидно, его и нет». «Постой, — возразил я. — Вот же он, дышащий — я». «Это только мысль», — ответил наставник.

Когда вы наблюдаете при свете осознания, «я» исчезает. Есть только тело, оно сидит и дышит. Возникает ощущение, что дыхание происходит само по себе и нет никого, кто дышал бы с какой-то целью. Вы видите, что тело может сидеть, дышать и получать от этого огромное удовлетворение, без всякого «я».

Иногда концепция анатты приводит людей в замешатель­ство: им кажется, будто она утверждает, что тела вообще не существует. Но Будда говорит иное. Очевидно, тело существует, и пока мы здесь, наша жизнь состоит из секунд, проведенных в этой физической оболочке. Будда предлагает сбалансированный подход. Вы избегаете ловушки отождест­вления себя с телом, но и не попадаете в ловушку отрицания тела.

Мы страдаем именно тогда, когда отождествляем себя с телом. Допустим, во время нашего воображаемого ритрита вы чувствуете боль в колене. Вы еще не овладели искусством осо­знания и отождествляете себя с болью: «Это колено меня доко­нает!» Вы жалуетесь учителю, а он отвечает: «Прислушивайся к ощущениям в колене. Просто наблюдай за ними». Нередко «я» исчезает и боль уменьшается. Затем ваше внимание отчего-то ослабевает — а отвлечь его несложно, — и боль вспыхивает с новой силой. Вы опять направляете внимание на нее.

Можно внимательно исследовать это явление и обнаружить, что боль — не вы. Она — естественный процесс, происходящий в теле при определенных условиях. Боль имеет практическое значение и помогает в жизни, когда вы не отождествляете тело с собой.

То же самое касается чувств и состояний ума. Допустим, во время этого ритрита вы медитируете перед обедом. В вашем уме не остается почти ни одной мысли, тело спокойно и уми­ротворенно, вы можете наблюдать за дыханием почти без усилий. И вот наступает время обеда. Вы выходите из зала для медитаций — не идете, а почти парите в воздухе, с мыслью о достигнутых вами значительных успехах. И в этом блаженном состоянии (возможно, вам захотелось отпраздновать свои достижения) вы съедаете за обедом больше, чем обычно. К тому же сейчас один из тех редких дней, когда подают пирожные. Вы съели три штуки.

После обеда вы чувствуете, что ваш желудок переполнен. В прошлом у вас был избыточный вес, это ощущение напоми­нает вам о нем. Живот болит, брюки жмут в поясе. Вы понуро тащитесь в свою комнату и казните себя: «Я ни капли не изме­нился, мне никогда не достичь высот в медитации».

Самое разумное в этой ситуации — обратиться со своим «горем» к наставнику. Он разъяснит: привязанность к любому чувству — в теле или в уме — ведет к неправильному пони­манию. Вы сами решили, будто все это происходит с вами. Вначале вы отождествили себя с приятным ощущением и создали образ себя, преуспевшего на пути медитации. Затем вы отождествили себя с плохим ощущением, и в результате про­будились ваши воспоминания о несчастном толстом ребенке, каким вы некогда были.

Но ваши ощущения — всего лишь ощущения; а образ себя и воспоминания не более чем фантазии и ярлыки. Они — не вы. Проработать тринадцатое наблюдение в отношении анатты — значит увидеть, что мысль — это всего лишь мысль. Вы не отрицаете, что у вас были все эти ощущения и мысли, но не превращаете их в свое «я».

Не важно, станете ли вы буддистами или членами сангхи. Дело в том, что, когда вы перестаете создавать свое «я», ваша жизнь становится проще.

Мудрость — это искусство жить счастливо, в значительной мере основанное на понимании причин наших несчастий. Концепция анатты — не философская система, которую можно принять или отвергнуть, а метод внимательного изучения своих представлений о себе и собственных действиях. Благодаря этому методу человек выясняет, кто он на самом деле.

 

Опустошить ум

Когда мы перестаем идентифицировать свое «я», это не значит, что мы исчезаем. У нас не возникает ни ощущения неопределенности, ни растерянности. Наоборот, мы чувствуем себя более живыми, чем когда бы то ни было прежде, более сосредоточенными и разумными, хотя наши новые знания получены не из книг. Пустота способна познавать. Когда ум ясен и пуст, он заслуживает намного большего доверия.

Учение о «не-я» можно также исследовать на примере ума, рассматривая наших старых знакомых, килесы — жадность, ненависть и иллюзию. Например, мы сидим в медитации и замечаем, что в уме проснулась жадность. Сам факт ее про­буждения находится вне сферы нашего контроля: она приходит и уходит, когда хочет. Обычно жадность побуждает человека к тем или иным часто глупым действиям, поскольку мы склонны переоценивать объект своих желаний. Тем самым человек ввергает себя в страдания.

Но жадность обладает такой властью над нами только потому, что мы себя с нею отождествляем. Мы воспринимаем свою потребность как часть себя. Энергия жадности завладе­вает нами, а очнувшись, мы обнаруживаем, что сделали что-то достойное сожаления. Благодаря медитативной практике мы развиваем в себе способность исследовать желание как внешнее явление, не подавляя его и в то же время не давая ему власти над собой. Мы видим его таким, каково оно есть.

Тут очень важно не впадать ни в одну из крайностей. Нередко, начиная заниматься той или иной духовной прак­тикой, человек слышит, что желание представляет собой проблему. Он не хочет иметь проблем и потому подавляет возникающие у него желания. Это бесполезно. Желание будет возвращаться до тех пор, пока вы не прочувствуете его. Наш метод — исследовать желание в свете осознания. Мы учимся искусству раскрываться. Именно благодаря такой открытости наша практика — освобождение через непривязанность — может принести зрелые плоды.

Когда вы открываетесь навстречу тому или иному состоя­нию ума и переживаете его в полном объеме, отождествление с этим состоянием — склонность превращать его в «я» — невоз­можно. Отождествление с объектом не может сосуществовать с осознанием. Полностью осознавая состояние ума — так, как вы осознаете дыхание, — вы понимаете, что оно никому не принадлежит и просто существует.

Итак, для наблюдения за не-я нужно сесть и сосредото­читься на дыхании, сохраняя спокойствие и ясность ума. Вы наблюдаете, как ум хочет, хочет и хочет, но не отождествляете себя с его устремлениями и не создаете «я». Вы просто рас­сматриваете его, видите, что у него нет прочной основы, и не привязываетесь к нему. Или же вы к нему привязываетесь и затем наблюдаете, как привязанность исчезает. И то, и дру­гое — очень ценная практика. Мы не можем предопределять, что появится в нашем сознании. Все, что мы можем, — изменить свое отношение к происходящему.

Об уме написано множество книг. О нем много говорил сам Будда. После него описывали свой медитативный опыт и многие другие замечательные мастера. Читать эти книги очень полезно — многие из них могут послужить для вас прекрасным источником вдохновения, — но в конце концов необходимо самому заглянуть в свой ум и увидеть содержащиеся в нем истины. Тот факт, что Будда достиг освобождения, не имеет для нас никакого значения, если мы не можем использовать учение Будды для собственного освобождения.

Однажды, общаясь со своими последователями, Будда поднял с земли горсть листьев. «Где больше листьев, в лесу или в моей руке?» — спросил он. Ученики ответили, что в лесу, конечно, больше. И тогда Будда сказал: «То, что я знаю, — это листья в лесу. А то, чему учу, — листья в руке. Я передаю только суть. Но этого достаточно, чтобы вы могли освободиться от страдания».

Учение Будды можно свести к одному наставлению, о котором мы уже упоминали: ни при каких обстоятельствах не привязывайся ни к чему, подобному «я» и «мое». Кто слышал эти слова, тот слышал все учение Будды. Кто воплотил их в практику, тот практикует учение Будды. Кто отведал их плодов, тот отведал плодов учения Будды.

И в сердцевине этих слов та концепция, о которой мы сей­час говорим, — концепция пустоты, или не-я. «Пустота» на санскрите — илуньята. Будда говорил, что он живет в шуньята вичара — доме пустоты. Именно из этого места он учил. Иными словами, ум Будды был пуст.

Все мы на самом деле пусты, так же как и Будда. Нам не нужно ничего менять. Проблема в том, что мы этого не видим.

Ум представляется нам чем угодно, только не пустотой. Человек имеет дело с непрерывным потоком представлений о том, кто он есть, кем был, кем будет, — и принимает эти умственные построения за «я». Подобные представления складываются у нас и об окружающих. Именно поэтому в отношениях людей царит такой хаос, причина которого — в беспорядочном нагро­мождении образов. Когда же этим образам что-то угрожает, мы страдаем.

На Западе люди склонны считать, что образ себя имеет реальное значение и что самореализация означает его транс­формацию. Человек продвигается от убогого образа себя к хорошему, а затем — вне всяких сомнений — к великолеп­ному. Иными словами, он продвигается от ночного кошмара к сладкому сну. С точки зрения медитативной практики любые образы равноценны и одинаково ложны. Когда практикуешь достаточно долго, все твои образы, даже самые любимые, рассыпаются в прах. Ты вообще перестаешь видеть сны. Просыпаешься.

Люди почему-то считают, что путь к счастью лежит через укрепление «я» — нужно сделать его более уверенным в себе, добыть для него побольше денег, обеспечить ему престижное положение в обществе, сделать внешне привлекательным. Практика не возражает против всех этих вещей как таковых. Но когда человек строит из них свое «я», это приводит к стра­даниям.

Будда сказал: «Рождение есть страдание». У этого утверж­дения есть несколько уровней значения. Очевидно, физиче­ский процесс деторождения подразумевает страдание. Кроме того, рожденное тело подвержено всякого рода страданиям, о которых мы уже говорили выше. Но у этих слов есть и более тонкий уровень смысла. Страдания возникают в результате рождения эго. Оно рождается и умирает на протяжении всего дня — всякий раз, когда та или иная ситуация вызывает в нас в новое ощущение «я».

Такое страдание настигает кого угодно. Оно настигает бездомного. Не просто потому, что он голоден, беззащитен и одет не по погоде — все это очевидно, — но и потому, что он отождествляет себя с ситуацией: «Я плохой. Я ничтожество. Я бомж». Подвержены страданиям и богатые люди. В годы великой депрессии в США некоторые настолько отождест­вляли себя со своей чековой книжкой, что, лишившись денег, совершали самоубийство.

В Таиланде я познакомился с одним монахом из Канады. Внешне этот человек выглядел как безупречный монах, но как-то раз он признался мне, что глубоко несчастен. Дело в том, что его целыми днями преследовала мысль: «Я — монах, я — монах». Иногда он бывал доволен этим образом себя — когда думал, что соответствует ему. Иногда же он мучился, когда считал, что не достоин звания монаха. В любом случае, этот образ стал для него обузой.

Человек, который ежедневно отправляется на Уолл-стрит в дорогом костюме, итальянских туфлях и самом роскошном плаще, какой только можно купить за деньги, но не отож­дествляет себя с этими вещами, — свободнее, чем тот монах в скромных одеяниях, для которого аскетическая жизнь стала ловушкой.

Важнейший вопрос данной практики и духовной жизни вообще: «Кто ты?» На первых порах ты отвечаешь штампами, стандартными образами. Но, приглядевшись к ним внима­тельнее, ты понимаешь, что они не выдерживают никакой критики. Все, что ты считаешь собой, приходит и уходит, все это лишено устойчивой сущности. По мере того как подобные образы меркнут, ты обретаешь связь с чем-то непостижимо огромным, глубоким и живым. В этом огромном пространстве можно жить, но дать ему название нельзя. Едва ты даешь ему имя, за это имя хватается эго — и пространство съеживается. Ты снова становишься просто маленьким человечком.

Центральная идея нашей практики — освобождение. И хотя кажется, что данная практика предполагает только индивиду­альную работу, она по сути не эгоистична, хотя вначале дело может обстоять именно так. Эго со всеми его желаниями как раз и является той проблемой, которую мы пытаемся решить.

Достигнув определенных высот в практике, вы обнаруживаете, что работаете не ради себя, а ради всех существ. У нас у всех одинаковый ум, и если ваше мышление станет более ясным и здравым, вы сможете помочь всем.

 

Работа с пустотой

На этом этапе работы с сутрой полезно еще раз обратить внимание на процесс созерцания. Осознанность — простое присутствие здесь и сейчас — составляет основу практики всех направлений буддизма и имеет различные уровни. Первые попытки созерцания могут быть в значительной мере окрашены жизненным опытом человека и его личными достижениями, а также местными нормами и особенностями воспитания. От всего этого очень трудно освободиться.

Созерцая что-то с позиций своей души, человек руковод­ствуется интересом к себе. Поэтому он не может отражать явления так, как чистое зеркало, не влияя на то, что видит. По мере того как мы работаем над собой, кое-что изменяется и в некоторые моменты нам удается смотреть на те или иные объекты вне определенной точки зрения.

В такие моменты вам удается освободиться от психоло­гических предрасположенностей, но не от самосознания. Все равно остается кто-то, кто выполняет практику, а значит, сохраняются искажения и некоторая обособленность. Такая обособленность вполне естественна, когда вы учитесь чему- то новому — например, езде на велосипеде. Вначале, оседлав эту странную конструкцию, человек чувствует себя очень неуклюжим. Ему трудно сохранять равновесие. Но со време­нем все посторонние ощущения отпадают и он просто едет на велосипеде, как будто сливаясь с ним.

Если заниматься практикой достаточно долго, наступает день, когда самосознание исчезает. Ум утихает, сохраняя расслаб­ленную бдительность. Созерцателя больше нет. Обособления от объекта нет. Вы не пытаетесь удерживать внимание, про­сто удерживаете его и все. И в конце концов остается только внимание.

Когда присутствует созерцатель, присутствует и мышление, обусловленное категориями «я» и «мое». Попытки медитиро­вать невзирая на созерцателя причиняют страдания. Нередко люди приходят ко мне для беседы и жалуются: «Я недово­лен своей практикой. Мне следовало бы быть спокойнее. Я хочу испытать то, о чем вы постоянно нам говорите, и обрести мудрость. Не знаю, в чем эти озарения заключаются, но хочу, чтобы они у меня были».

Страдает именно созерцатель — эго, облаченное в одежды йога. Теперь у эго есть новое поле деятельности — уже не деньги, секс или власть, а нечто гораздо более важное, чем все эти вещи. Духовная практика! И вот мы подменяем процесс созерцания каторжным трудом. Мы превращаем свою ком­нату для медитаций в камеру пыток, и практика причиняет нам точно такие же страдания, как те, от которых мы хотели избавиться с ее помощью. Когда вы замечаете, что мучаете себя, это само по себе приносит большое облегчение — практика становится намного легче и приносит больше радости.

Несколько лет назад в одном из зданий центра для ритритов Общества Медитации Постижения делали ремонт. Поэтому вместо идиллических весенних звуков — чирикания птичек и трескотни белок — раздавалось визжание электропил и грохот молотков. Везде валялся строительный мусор. Все участники ритрита были предупреждены об этом заранее. И все же они приехали,лелея в душе несколько иные ожидания. Им хотелось мира и тишины, а они попали на стройплощадку. Ученики то и дело просили меня побеседовать с ними: «Когда прекратится этот шум? Он сводит меня с ума. Невозможно медитировать!»

В действительности, и мы уже говорили об этом во второй главе, медитация всегда имеет дело с простыми ощущениями. Участники ритрита ожидали нежного «чирик-чирик», а полу­чили грохот и визг электрических пил. Но любой звук представ­ляет собой всего лишь колебания воздуха, воздействующие на орган слуха. Он либо приятен, либо неприятен, либо нейтрален, и нет ничего неправильного в том, что стук молотков и визг пил человеку неприятны.

Практикуя наблюдение пустоты, нужно уметь воспри­нимать все таким, как есть. Не следует превращать «звук» в «шум» (что подразумевает оценочное суждение). И тем более не следует делать еще один шаг и жаловаться: «Как они могли со мной так поступить? Мне обещали ритрит для медитаций. Я плачу за пребывание здесь немалые деньги». Впрочем, и эти шаги можно сделать, но нужно их сознавать. Тогда вы прона­блюдаете, как создаете страдание из простого чувственного ощущения.

Мы пытаемся избежать не самих ощущений, но их перерас­тания во что-то другое. Но даже если это происходит, вы по меньшей мере видите, что эго лишено устойчивой сущности. Вы — просто ряд рождений и смертей, происходящих в течение всего дня. Вы — процесс.

Учителя различных традиций снова и снова пытались выразить данную истину. Мне очень нравится, как это сделал китайский поэт Ли Бо:

Птицы растаяли в сини небес,

Дождем пролились облака.

Остались лишь двое: я и гора,

А вскоре — только гора.

Поэт говорит о переживании пустоты, когда созерцаемый объект — в данном случае гора — обретает все большее вели­чие. И если ваше «отсутствие» будет достаточно интенсивным и продолжительным, оно может перерасти в опыт просветления, который навсегда изменяет жизнь созерцающего.

Другое полезное поучение — из христианской традиции: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем бога­тому попасть в Царствие Небесное». Я никогда не считал это утверждение порицанием богатства и достатка. Богатство подобно всем остальным вещам. Если ты богат, но не привязан к богатству, никакой проблемы нет; если же ты идентифици­руешь его как «мое», оно может стать источником огромных страданий.

Возможно, этим высказыванием Христос просто хотел пока­зать, насколько сложно не привязаться к богатству. Когда много имеешь, трудно не считать, что это всё и есть ты. Я полагаю, что на более глубоком уровне Христос имел в виду эго. Когда эго богато и отождествляет себя с самыми разными вещами, оно не может войти в Царство Небесное. Но стоит отбросить все это — и царство оказывается там, где ты находишься в данный момент, — ты уже в нем.

Еще одно прекрасное выражение принадлежит мастеру дзэн Линь Цзи: «Настоящий человек вне чинов». Для меня в этой фразе сосредоточено все наше учение. Ты можешь быть членом совета директоров самой большой корпорации в мире, но это не повлияет на твой характер. Ты можешь быть дворником в трущобах, и это тоже тебя не изменит.

Настоящий человек вне чинов, он не ставит себя выше других. Он также не ставит себя ни ниже других, ни вровень с другими. Система чинов и рангов попросту отсутствует в его сознании. Она не имеет для него смысла.

 

Старые дхармы бессмертны

Корейские учителя иногда иллюстрируют идею пустотности «я» при помощи следующей притчи. Предположим, мы узнали, что на некоем тропическом острове живет один человек. Этот человек нам нужен, поэтому мы отправляемся на остров и осматриваем каждую его пядь. Наконец становится ясно, что остров необитаем. В тот же миг мы замечаем, насколько там красиво.

Эта притча раскрывает перед нами глубочайший смысл слова заблуждение. Мы искренне верим в существование неиз­менного «я», контролирующего ситуацию. Практика не пред­лагает нам поверить во что-то другое. Она просто рекомендует осмотреть остров и выяснить, есть ли там кто-то.

Бесполезно принимать представление о пустоте как абстрактную идею. Смысл в том, чтобы увидеть это воочию: все непостоянно, все взаимосвязано, ничто не обладает устойчивой сущностью, и каждый из нас является условием существования для всех других. Китайская Хуаянъ-сутра выражает эту мысль так: если мы изымем из Вселенной хотя бы одну пылинку, мир рухнет.

Четырнадцатое наблюдение проистекает из понимания пустоты:

14. Он наставляет себя: «Сосредоточиваясь на угасании, я вдыхаю. Сосредоточиваясь на угасании, я выдыхаю».

Вы можете осуществить это наблюдение только после того, как в достаточной мере разовьете свою способность к сосредоточению, когда ваш ум станет совершенно спокойным и ясным и вы глубоко осознаете непостоянство вещей. Вы уже научились созерцать все три уровня, о которых мы тут говорили: тело, чувства и ум. Везде, куда бы вы ни смотрели, явления возникают и исчезают.

Они не подчиняются нашим желаниям и следуют некоему закону, который не нуждается в одобрении человека. Когда ваш ум обретает неподвижность, вы ясно видите, как явления при­ходят и уходят. Вы снова и снова убеждаетесь, что все дхармы пусты — но это не означает, что они бесполезны. Просто они не обладают постоянством в привычном нам смысле.

Четырнадцатое наблюдение имеет огромное практическое значение. Здесь угасает наша привязанность к вещам. Когда мы постигаем закон возникновения и исчезновения вещей — не просто понимаем его умом, но насквозь пропитываемся этим знанием, — то начинаем естественным образом отпускать все, за что держались ранее. Нет смысла за что-то цепляться там, где все непрестанно изменяется прямо у тебя на глазах.

Некоторые люди возразят, что в этом отношении практика нереалистична: «Мы связаны взаимоотношениями с другими людьми. У нас семьи, дети. Естественно, в нашей жизни есть привязанности. И мы не хотим от них отказываться». Я предла­гаю таким людям подумать о различии между привязанностью и любовью. Привязанность не тождественна любви, хотя их часто путают. И я уверен, что у нас есть возможность изба­виться от боли, обусловленной нашими привязанностями.

По мере того как мы наблюдаем действие закона непо­стоянства, в нас пробуждается разум, который я называю органическим, ибо он предшествует рассудочному мышлению. Мы редко обращаемся к этому разуму, потому что слишком заняты своими мыслями. Но человеческое сознание намного богаче, чем мы привыкли считать. В нем скрыты подлинные сокровища.

Можно включить в четырнадцатое наблюдение телесные ощущения. Вдыхая и выдыхая, вы постепенно успокаиваетесь и замечаете, что ваше тело живет активной жизнью. Тело не стабильно — оно представляет собой энергию, пребывающую в постоянном движении. Иногда состояние этой энергии при­ятно, иногда — болезненно. Но в любом случае эти состояния возникают и исчезают. Наши привязанности исчезают вместе с ними.

Можно выполнить эту же работу и с чувствами, которые несколько тоньше, чем телесные структуры, но тоже в конце концов исчезают, независимо от того, приятны они, неприятны или нейтральны. Состояния ума наблюдать еще труднее. Кроме того, мы больше привязаны к ним.

Например, люди очень привязаны к своей личной истории, такой, как они ее видят. У каждого есть своя личная история, и мы очень любим ее рассказывать. Если никого рядом нет, мы рассказываем ее себе — целый день. Когда происходит что-то новое, мы немедленно вплетаем это событие в свою историю, превращая его в очередное подтверждение наших старых тезисов.

Но когда вы начинаете воспринимать мысли как структуры и созерцать их — точно так же, как созерцали телесные струк­туры, — вы видите, что они очень механистичны и цикличны. Мы снова и снова прокручиваем одни и те же старые беседы, придумываем новые, которые никогда не состоятся. В мозгу человека пролегают глубокие колеи, направление которых обусловлено культурой и личной историей индивидуума. Многие такие колеи берут начало в поучениях наших роди­телей и учителей.

Тем не менее мы страшно гордимся своими мыслями и предоставляем им значительную власть над своей жизнью. Не будет преувеличением сказать, что люди поклоняются мышле­нию. Буддийское, христианское, мусульманское, научное — все эти разновидности мышления оказывают на нас огромное воздействие. Мы, фактически, рабы мыслей.

Но ведь они — всего лишь мысли. Они возникают и исче­зают и не более реальны, чем услышанный нами звук или боль в колене. Стоит вам это осознать — и ваша привязанность к мыслям начинает угасать. Вы знаете, когда мысли необходимы и полезны, и во всех остальных случаях не обращаетесь к ним. Это не значит, что мы приуменьшаем значение многих чудес, сотворенных при помощи силы мысли. Просто мы ставим мысль на подобающее ей место.

Прежде чем перейти к четырнадцатому наблюдению, вы долго созерцали ум и видели, как одни и те же мысли возникают снова и снова. Вам надоело клевать на эту наживку. Это все равно что в пятый раз смотреть «Унесенные ветром» — или в двенадцатый, если кому-то пяти раз мало. Первые одиннадцать раз вы были в экстазе, а на двенадцатый уже нет. Фильм больше вас не трогает. То же самое происходит с фильмом в вашем уме, если вы начинаете смотреть его достаточно внимательно.

Все продукты ума: страх, ненависть, любовь, зависть, жад­ность, сострадание, тревога, нежность — приходят и уходят. Если мы привязываемся к этим состояниям, нам хочется, чтобы одни из них длились подольше, а другие заканчивались побыстрее. Но, познакомившись с законом непостоянства, мы понимаем, что такие желания тщетны. Невозможно ухватиться за водопад. Созерцание этой истины подобно созерцанию природных явлений природы и доставляет не меньшее удо­вольствие.

В этом сила самадхи — того живительного покоя, который дается с практикой. Ваш ум становится чувствительнее. Войдя в самадхи, вы как будто впервые смотрите на то, что видели миллион раз.

На ранних этапах практики вы в той или иной степени осмысливаете увиденное и ограничиваете его рамками тех или иных концепций. Чтобы научиться видеть по-настоящему глубоко, требуются годы практики, в продолжение которых концепции всплывают миллион раз. Однако это не проблема. Понемногу процесс наблюдения становится все чище, и наконец вы видите вещи такими, каковы они есть, не приплетая к ним никакие истории. При этом ваши привязанности ослабевают. Для этого не нужно прилагать специальных усилий, все про­исходит само собой.

Мой наставник Аджан Чаа, видя, что люди Запада очень торопятся поскорее отпустить привязанности, советовал им умерить пыл. Он понимал, что человек не может отпустить привязанность, если он не пронаблюдал ее. «Узнав против­ника, — говорил Аджан Чаа, — ты приближаешься к победе».

Итак, тринадцатое наблюдение совершенно естественно перетекает в четырнадцатое. Когда вы осознаете непостоянство вещей, ваша привязанность к ним угасает, — так дерево отпу­скает созревший плод. Иногда созревание происходит очень быстро, иногда же на это требуются годы. Но, так или иначе, страдания понемногу ослабевают.

 

Прекращение страданий

Последние четыре наблюдения мы с вами анализируем как замедленный фильм. В реальной же практике, если вы меди­тировали достаточно долго и дошли до последней четверки наблюдений, они могут промелькнуть очень быстро, поскольку представляют собой практически одно и то же. Будда разло­жил этот опыт на четыре фрагмента, чтобы показать нюансы. Тринадцатое наблюдение тут ключевое. Если достаточно глубоко рассмотреть непостоянство, остальное придет само собой.

Ключевое слово четырнадцатого наблюдения — «угасание» (на пали — вирага), иногда его переводят как «обретение бес­страстия». Подразумевается, что страсть цепляться за вещи, привязываться к ним ослабевает. Подобрать правильное слово при переводе пятнадцатого наблюдения еще труднее. Палийское слово ниродха иногда используется в качестве синонима к слову нирвана; его буквальный перевод — «раз­вязывание». Вы освобождаете ум, развязывая путы жадности, ненависти и заблуждения. Это же слово обозначает гашение огня, что в данном контексте может восприниматься как форма освобождения.

15. Он наставляет себя: «Сосредоточиваясь на прекращении, я вдыхаю. Сосредоточиваясь на прекращении, я выды­хаю».

Фактически, это наблюдение — часть сложного анализа процесса, который начался с тринадцатого наблюдения. Вглядываясь в непостоянство, вы замечаете угасание при­вязанности к любым формам. В пятнадцатом наблюдении вы видите, что привязанности исчезают вообще. Аджан Буддхадаса называет это затуханием страдания.

В некоторых случаях, когда речь идет о прекращении отдель­ной привязанности, этот эффект может быть мимолетным и временным. Но и тогда ощущаем вкус освобождения и при­касаемся к нирване.

Подлинное освобождение означает абсолютную свободу от жадности, ненависти и заблуждения. Мы по-прежнему живем в мире, но уже не хватаемся за вещи, не отталкиваем их и не строим из них свое «я». Очевидно, не многие достигают полного освобождения от страданий, обретенного Буддой. Но ощуще­ние их прекращения имеет широчайшую гамму оттенков.

Очень важно понять, что прекращение не есть уничтожение. На ранних этапах практики мы встречались с такими негатив­ными состояниями, как страх, гнев, одиночество, страсть, и полагали, что освобождение подразумевает их уничтожение. Эго больше не хочет иметь что-то общее с такими качествами. Возможно, вначале всем нам присуще желание уничтожить их, однако в таком желании слишком много «я». И то состояние, которое мы при этом себе представляем, не есть настоящая свобода. Это всего лишь замена одного непреодолимого вле­чения другим.

В прекращении страданий нет «я». Ведь страдание проис­ходит от привязанности к вещам, воспринимаемым как «я» или «мое». И, естественно, это не конец боли. Тело состарится и будет болеть. Но это конец ненужных мучений, источником которых служит алчный ум.

Как говорил Аджан Чаа, проблема состоит в том, что мы слишком торопимся избавиться от всего, что нам не по вкусу. Понятно, что нам не нравится испытывать страх или одиноче­ство. Такие состояния мешают нам жить полноценной творче­ской жизнью. Но прежде чем сказать чему-то прощай, нужно сказать здравствуй. Таковы правила вежливости! Кроме того, иначе нельзя. Прежде чем распрощаться со страхом, нужно позволить ему проявиться в сознании, увидеть его и принять. Именно этому посвящены первые двенадцать наблюдений. Они шаг за шагом знакомят вас со структурами тела, чувств и ума.

Жизнь дает нам неисчислимые возможности познакомиться со своими негативными эмоциями, но наша культура не осо­бенно поощряет нас к этому. Зато она поощряет нас избегать и откладывать на потом знакомство с этими эмоциями, мириться с ними и отрицать их. Первые двенадцать наблюдений рас­крывают перед нами истинное положение вещей и помогают познакомиться с состояниями, внушающими нам страх. В некоторых случаях мы даже не подозреваем об этом страхе, ибо сумели подавить его.

Говоря о прекращении, мы подразумеваем не только нега­тивные состояния. Мы позволяем возникнуть любым структу­рам, дабы близко познакомиться с ними и пронаблюдать, как они разворачиваются. Мы никак не пытаемся их изменить. Мы постигаем их — не просто понимаем умом, но переживаем на опыте. Мы видим, что каждая такая структура непостоянна, лишена постоянной основы, и что отождествлять себя с ней невозможно.

Например, человек воспринимал страх как огромный камень, перегораживающий ему путь. Теперь же он видит, что страх больше похож на облако. Привязанность (в случае страха это может быть привязанность к ощущению безопас­ности) исчезает. Когда появляется страх, мы можем спокойно оставаться с ним, пока он не прекратится. Вот чему посвящено пятнадцатое наблюдение.

Есть разные уровни прекращения — все зависит от глубины и интенсивности нашей практики. Мы на некоторое время оставляем в покое то, что пытались удержать или оттолкнуть или относительно чего испытывали замешательство, — и сами остаемся здесь же и наблюдаем, — и затем наблюдаемое нами просто исчезает. Наша привязанность к чему бы то ни было ослабляется, и мы понемногу выходим из-под власти вещей.

Иногда люди, знакомые с психоанализом, замечают, что в результате медитативной практики у них исчезают те или иные проблемы, но все же остаются недовольны. Они не считают, что покончили с проблемой, если не проанализировали ее.

Однако наш метод не интеллектуален. Мы не столько решаем проблемы, сколько упраздняем их. Они сгорают в огне осознанности. Угасание привязанностей (четырнадцатое наблюдение) иногда называют путем, а их прекращение (пят­надцатое наблюдение) — достижением цели. Прекращение сопровождается огромной радостью, умиротворением и чувством освобождения. Мы перестаем страдать, поскольку перестаем цепляться за вещи.

 

Отпустить то, чего нет

Основная цель данной четверки наблюдений состоит в том, чтобы глубоко осознать факт непостоянства, увидеть, что все неопределенно. Это самый очевидный факт человеческого существования, но мы ведем себя так, будто точно знаем, что произойдет в будущем. Тем самым мы создаем самые разно­образные страдания.

Один из самых очевидных примеров непостоянства в современном мире — изменение спроса на трудовые ресурсы в связи с дроблением корпораций. Многие работники среднего и высшего управленческого звена, полагавшие, что их услуги будут востребованы всегда, вдруг оказываются не у дел. Этому даются самые разнообразные экономические и исторические объяснения — нередко очень любопытные и обоснованные, которые, однако, так или иначе сводятся к одному фундамен­тальному закону: все меняется.

Вы не услышите об этом законе в телевизионной анали­тической программе, он слишком фундаментален и вроде бы лишен конкретного содержания. Но если взглянуть на вещи в широкой перспективе, становится очевидно: те люди, которые думали, что их профессия будет востребована всегда, оши­бались. Ничто не постоянно. В течение некоторого времени (в действительности не так уж и долго) структура нашей эко­номики была довольно устойчивой. Теперь многое изменилось. И это не удивительно. Все остальное изменяется точно так же. Просто так происходит. И мы не способны контролировать происходящие изменения.

В буддизме есть три ступени обучения. Первая ступень — это книги, лекции и беседы со сведущими людьми. Вторая ступень — практика. Если вы прочли каждое сказанное Буддой слово, но не применили его идеи на практике, пользы от этого немного. Интеллектуальное понимание само по себе не обла­дает трансформирующей силой. Возможно, это интересно и в каком-то отношении полезно, но такой подход ограничен. Будда проповедовал с иной целью.

Третья ступень — глубокое проникновение в себя. Лишь заглянув в себя, мы можем положить конец страданиям. Вот в чем, собственно, и состоит цель учения Будды. Он не пытался создать философию. Будда был превосходным практиком.

Сидячая медитация и ритриты, где нельзя говорить, читать и писать, — это продуманный набор методов, позволяющих нам побыть наедине с собой, прекратить действие, прекратить попытки стать кем-то. Мы просто сидим неподвижно, такие, каковы мы есть. Это искусство требует искренности. Нередко оно зреет в течение длительного времени, но в конце концов приносит изумительные плоды.

В последних трех наблюдениях сутры мы видим, как раз­ворачивается процесс, начинающийся с глубокого созерцания непостоянства. Вот угасание, вот исчезновение, и наконец вы отпускаете все, за что держались, — не потому, что стараетесь отпустить, но потому, что держаться больше не за что.

16. Он наставляет себя: «Сосредоточиваясь на отречении, я вдыхаю. Сосредоточиваясь на отречении, я выдыхаю».

Тут вы сосредоточиваетесь на отпускании как таковом, участвуя в этом действии не больше, чем в процессе дыхания. Вы просто наблюдаете, как это происходит.

У вас может возникнуть вопрос: «Что же я отпускаю?» Ведь в пятнадцатом наблюдении вы видели исчезновение любых структур. Но в четырнадцатом и пятнадцатом наблюдениях все еще может присутствовать «я», созерцающее эти процессы и ставящее себе в заслугу способность столь тонко и глубоко постигать увиденное. В шестнадцатом наблюдении исчезают последние остатки «я» и остается только видение. Вы отрекае­тесь от любого обладания, отказываетесь от любых привязан­ностей — даже от привязанности к практике.

Это путь к глубочайшей реализации человеческих возмож­ностей, вы можете пройти его в один миг или же он займет у вас годы. Слыша о «просветлении» или «пробуждении», люди полагают, что такое возможно лишь в отдаленном будущем. Некоторые примиряются с этим обстоятельством и занима­ются практикой. Другие отказываются от стремления к цели, которая столь далека.

Но практика непривязанности не является делом далекого будущего. Она — здесь и сейчас. Реализация наших наивысших возможностей всегда происходит в настоящем. Практика осво­бождения — непрерывный процесс. Мы видим, что привязаны к чему-то, и страдаем. Увидев это достаточно отчетливо, мы перестаем цепляться за вещи и освобождаемся.

Многие полагают, что достигнуть просветления означает достигнуть неизменно хорошего самочувствия. Понятно, что подобное заблуждение — не что иное, как результат очередного страстного желания. Истинное просветление означает способ­ность воспринимать то, что есть, таким, каково оно есть, без всякого желания что-либо изменить. Или, если вам все-таки хочется, чтобы что-то было иначе, нужно ясно видеть свое желание. Это непрерывный процесс.

В некотором отношении шестнадцать шагов Анапанасати- сутры представляют собой учебную программу. Можно воз­вращаться к каждому шагу снова и снова, постигая их все более глубоко и точно. Вы практикуете эти шаги до тех пор, пока не отпадает потребность в самой программе.

Овладев шестнадцатым наблюдением, вы перестаете цепля­ться даже за эти добытые тяжким трудом и отполированные до блеска инструменты, которые помогли вам прийти туда, куда вы пришли. Формализованная практика шестнадцати наблю­дений подходит к концу, но обучение продолжается. Однако теперь учится уже успокоенный ум, которому ничто не мешает адекватно реагировать на встающие перед ним задачи.

Начало вашего пути — в осознанном дыхании. Мастер дзэн Хогэн говорил, что вся Вселенная являет собой дыхание. Если сосредоточить на нем свое внимание, оно может привести вас к незамутненному источнику всех вещей. Можно называть этот источник природой Будды, нирваной, бессмертием — как угодно. Названия выдуманы людьми. Однако они указывают на глубочайшую из известных нам истин.