Далеко ли, близко ли от зеленой поляны, где в шестиглавом белом дворце покоилась в тяжелом каменном сне лунноликая невеста Хулатая, простирался обильный край зеленотравых неоглядных степей.
Огромный каменистый перевал, как будто бросив вызов непокорной морской пучине, принимал на себя глухие удары кипучих волн. И гул прибоя, замирая у островерхих горных вершин, опускался ласковым шепотом на зеленый ковер лугов.
Словно белые перистые облака, гонимые легким дуновением ветра, бродят у подножия каменистого перевала, поедая сочные пышные травы, стада прекрасной Алып-Хан-Хыс. И только ей одной известно, сколько скота четырех родов разбрелось по округе.
Так день сменяется ночью, а ночь уступает дорогу утру, и, встречая золотистые лучи рассвета, смотрит вдаль Алып-Хан-Хыс, чтобы первой узнать, мирно ли пасется белый скот.
И вот однажды, когда Алып-Хан-Хыс, как обычно, вышла из своей юрты и по-хозяйски оглядела владения, она заметила, как ее младший брат Хан-Мирген поспешно снаряжается в дальний путь.
Надев увенчанный пестрыми перьями шлем, опоясавшись широким ремнем, на котором висел остро заточенный меч, накинув на боевого коня звонкую сбрую, юноша вскочил на храпящего от нетерпения скакуна и поскакал в сторону каменистого перевала.
Ничего не сказала ему на прощание сестра, даже доброго напутствия не обронили ее уста. С тревогой смотрела Алып-Хан-Хыс на удаляющегося всадника.
«Почему, не простившись, уехал мой младший брат? — думала она. — Почему тайной тропой пустил он вскачь боевого коня? Или потух жаркий огонь очага в нашей гостеприимной юрте? Или поиски легкой забавы и дурной славы понудили его покинуть родной кров?»
Сердце подсказывало Алып-Хан-Хыс, что недоброе дело задумал Хан-Мирген, отправляясь в далекий путь.
Тем временем, торопливо подгоняемый плетью, быстроногий светло-рыжий скакун достиг каменистого перевала. Приблизив ладонь к хитро сощуренным глазам, юноша внимательно оглядел незнакомую местность. Прямо перед ним лежала гостеприимная страна щедрого Ак-Хана.
«Нет, — сказал сам себе Хан-Мирген. — Не будем спешить! Зачем торопиться навстречу возможной беде? Земля Ак-Хана просторна и обильна, много могучих алыпов собирает она, чтобы в честном единоборстве был назван сильнейший. А что, если я дрогну в бою, силы мои иссякнут» рука не сможет поднять меч и я буду выбит с позором из седла? Тогда придется проститься с жизнью. Нет, копыта моего коня ступают по следу счастья, и путь мой лежит в другую сторону. Вперед, мой верный скакун, и мы перехитрим судьбу!»
Резко повернув ретивого коня, Хан-Мирген ласково потрепал его по шее, и светло-рыжий торопливо засеменил по глухой таежной тропе.
Быстро ли, медленно ли ехал хитрец богатырь, но вскоре стали редеть деревья всех ста пород, и перед его взором открылась небольшая поляна, покрытая густой зеленой травой.
И замолкла тайга, притаились пернатые звонкоголосые певцы, замерли попрятавшиеся в чащобе когтистые звери, с тревогой поглядывая на пришельца.
В самом центре тихой лесной поляны возвышался шестиглавый белокаменный дворец, излучая таинственный дивный свет, словно само солнце с небесной тверди опустилось на мягкий зеленый ковер.
Ослепленный загадочным сиянием, Хан-Мирген в испуге прикрыл ладонью глаза, а его светло-рыжий конь внезапно оцепенел, как будто бы врос в землю.
Превозмогая страх, юный алый трижды объехал вокруг поляны и только после этого осмелился спешиться и привязать боязливо косящегося коня к золотой коновязи.
Резная узорчатая дверь во дворец была завалена огромной гранитной глыбой.
«Что это? — подумал Хан-Мирген, осторожно поглаживая шершавую поверхность. — То ли незнакомый богатырь хранит здесь свои сокровища, то ли сам хозяин тайги ушел на охоту и закрыл неприступным камнем свой золотой тайник? Но кто бы он ни был, не надо его гневить! Подождем в сторонке и не будем до поры до времени тревожить покой жилища».
Хан-Мирген отступил от порога, опустился на покрытый зеленым мохом бугорок и замер в ожидании. Долго ли, мало ли ждал хитрец богатырь, ничто не нарушало таежную тишину.
Юный алып еще раз огляделся по сторонам и, не обнаружив следов возвращения неведомого хозяина, снова трижды обошел вокруг дворца и только после этого решился стронуть с места серую глыбу.
Он попробовал толкнуть ее рукой, камень не шелохнулся; он надавил плечом, но гранит оставался на месте. Тогда он всем телом навалился на скалу, и она медленно сдвинулась с места, открыв доступ к резной золотой двери.
Немного выждав, Хан-Мирген осторожно открыл ее и от изумления замер на пороге. Прямо перед ним стоял приготовленный для богатого пиршества золотой стол, и казалось, что щедрый хозяин и шумная ватага гостей вот-вот займут свои места. Все стояло нетронутым, словно угощения были только что расставлены рукой радушной хозяйки.
Но во дворце никого не было.
«Надо торопиться, — решил обеспокоенный Хан-Мирген, присаживаясь к краю золотого стола. — А если вдруг нагрянут хозяева, что скажут они, увидав непрошеного гостя?»
Но в ту минуту, когда он уже готов был пригубить чашу с айраном1 , шелковый белоснежный полог, отделявший заднюю часть дворца, шелохнулся, тронутый дуновением внезапно набежавшего ветерка. И взору пораженного Хан-Миргена предстала золотая кровать, на которой покоилось, закованное в красный гранит, бездыханное тело спящей девушки.
Дрожа от страха и нетерпения, хитрец богатырь, еле слышно переступая ногами, стал приближаться к золотому ложу.
В низком поклоне Хан-Мирген склонился над прекрасной девушкой и, осторожно коснувшись ее неподвижной руки, почувствовал холод окаменевшего тела.
«Каменный остановившийся взгляд, каменная улыбка, каменное безмолвие. Что может быть страшнее этого?» — подумал он и решил бежать из таинственного дворца, как вдруг увидел начертанные на красном граните слова:
«Всякий живущий в подлунном мире, под широким небесным сводом, помни и знай: здесь покоится тело невесты гордого алыпа Хулатая, краше которой не знал и никогда не узнает белый свет. Каждый, кто вздумает нарушить ее вечный покой и каменный сон, будет жестоко наказан — его ожидает смерть! А я, не ведающий страха сын могущественного Албыгана, Хулатай, отправляюсь в дальний путь, чтобы отыскать волшебную силу, которая вернет ей жизнь! Хоть небо высоко, а земля тверда — я вернусь с победой!»
— Эк-кей, — нарушил безмолвие шестиглавого дворца встревоженный Хан-Мирген. — Я направил копыта своего коня по следу счастья, и путь мой лежал к щедрой земле великого Ак-Хана, откуда доносится скрежет мечей и треск ломающихся богатырских пик. Зачем спешить навстречу беде? А если в равном бою дрогнет моя рука и я, лишившись последних сил, с позором выпаду из седла и передо мной откроются ворота в подземный мир вечного холода? Нет, любимец тайных жизненных троп Хан-Мирген, попробуем еще раз перехитрить судьбу! Пусть в богатырской схватке тешит свое сердце непокорный Хулатай! Вот и сейчас, наверно, он на своем могучем скакуне сотрясает поле брани воинственным кличем! Пусть простодушный гордец обнажает свой остроконечный меч, пусть золотой шишак его шлема сверкает среди поверженных вражеских тел и копыта его взмыленного коня поднимают до небесного дна облака черной пыли! Увлеченный кровавой сечей, он не видит дальше настороженно торчащих ушей своего скакуна и не слышит ничего, кроме эха собственного громоподобного голоса. Ну что ж! Каждому свое! Мир хитер и непонятен, подобно дикой лошади, которая норовит сбросить с себя седока. Не мешкай, Хан-Мирген, пользуйся случаем. Скрытой тропой увези невесту Хулатая, уговори единственную сестру, любимую Алып-Хан-Хыс, и она волшебными чарами оживит каменную красавицу. И тогда ты сделаешь ее своей женой.
С этими словами юный алып навьючил бездыханное тело на спину светло-рыжего коня и направился в путь.
Быстро ли, медленно ли ехал он, но неласково встречала незваного пришельца затаившаяся тайга. Разлапистые ветви вековых елей преграждали дорогу, а густой зеленотравый ковер скрывал от глаз всадника почти незаметные лесные тропы.
А когда копыта взмыленного скакуна гулко застучали по знакомой земле родного края, изумленный народ лукавым и задиристым смехом встретил богатыря, ехавшего со столь странной поклажей.
— Глядите, — кричали ему вслед те, кто посмелее, — наш хитрец перехитрил самого себя! Бахвалился, что добудет в бою лунноликую красавицу, а сам приволок красную глыбу! Уж не на каменную ли свадьбу собираешься ты приглашать званых гостей? И не каменные ли дары ожидаешь на свадебный пир? Смотри, смельчак Хан-Мирген, сколько обломков гранита валяется кругом! Не прихватишь ли с собой на всякий случай еще и лысую макушку горы? Не надорвись в пути и не подавись за столом!
Угрюмо потупился богатырь, не обращая внимания на крик разноголосой толпы. Он спешил к своей юрте, где на пороге ждала его прекрасная Алып-Хан-Хыс.
— Что привез ты, брат мой? — удивленно спросила Алып-Хан-Хыс. — Почему так тяжело ступает твой богатырский скакун? В каком удалом бою пленил ты эту красную скалу?
— Она будет моею женой, — ответил Хан-Мирген, внося в юрту окаменевшее тело юной красавицы. — Смотри, сестра, как хороша ее каменная улыбка, застывшая в безмятежном каменном сне. Стоит тебе трижды взмахнуть своим волшебным платком и трижды ударить жалом волшебного кнута, и она оживет, обретет дар речи, и в наше жилище войдет доброе счастье.
Ничего не ответила брату Алып-Хан-Хыс и, лишь дочитав до конца надпись, начертанную на красном камне, тяжело вздохнув, тихо сказала:
— Ты вор, Хан-Мирген! Ты украл чужую невесту! Ты недостоин называться храбрым алыпом! Ты опозорил наш славный род, и теперь мы с тобой, как потухшие угли одного костра, не будем дарить тепло друг другу. Опомнись пока не поздно, потерявший голову Хан-Мирген! Иначе сбудется страшная клятва гордого Хулатая, и тебя ожидает бесславная смерть!
— Единственная сестра моя, любезная Алып-Хан-Хыс, сжалься над несчастным братом! Неужели сердце твое не сковала бы щемящая боль при вести о моей безвременной гибели? Ты же знаешь, я направил копыта своего светло-рыжего по следу счастья, но на гостеприимной земле щедрого Ак-Хана столкнулись в кровавой сече могучие богатыри. Пусть гордец Хулатай потрясает смертоносным мечом и оглашает округу победным криком. Быть может, он будет выбит из седла и найдет покой во мраке безлунного мира. Мне не по сердцу его участь! Каждому свое! Медведь овце не родня! Да, я похитил невесту Хулатая и привез в нашу юрту, Алып-Хан-Хыс, чтобы ты оживила ее, и тогда она станет моею женой. Прошу тебя, сестра, уступи моей просьбе. Я скроюсь с лунноликой красавицей в глухой таежной чащобе, и ни одна живая душа, ни человек и ни зверь, ничего не узнают обо мне.
Нет, Хан-Мирген, — покачав головой, сказала Алып-Хан-Хыс, — ты можешь скрыться от любопытных людских глаз, ты можешь спрятаться в лесной глуши и обмануть доверчивых зверей и присвоить то, что принадлежит другому, но нельзя спрятаться от самого себя! Можно обмануть других, но нельзя обмануть себя! Ты вор, Хан-Мирген! И мой тебе добрый совет: не теряй времени зря, отвези лунноликую обратно, и пусть ее каменный сон нарушит жених Хулатай. Больше мне нечего тебе сказать!
— Нет, Алып-Хан-Хыс, я не поверну вспять копыта своего коня. Если силу своих волшебных чар ты приберегла для другого, ты мне не сестра и не считай меня больше родным по крови. Отныне нет у нас общего очага! Угли погасли — осталась одна зола! Я уезжаю, и ты не сможешь удержать меня!
— Воля твоя, непослушный Хан-Мирген, — печально ответила Алып-Хан-Хыс. — Петляй на своем светло-рыжем коне по дорогам лживой удачи. Но я не отдам тебе тело каменной красавицы. Пусть в своем каменном забытьи дожидается она своего суженого. А ты — ты свободен! Но знай: умный никогда не говорит о своей добродетели, у глупого она на языке! Я не удерживаю тебя, Хан-Мирген! Езжай!
Быстро оседлав богатырского коня и облачившись в боевые доспехи, Хан-Мирген поскакал в сторону черного перевала.
Никто не вышел проводить его, никто не пожелал ему счастья на трудных дорогах.
Скачет быстроногий конь, копытами разгоняя облака, остроконечными ушами касаясь дна неба. Споря с солнечными бучами, сияют золотые доспехи богатыря, лицо его бледнее луны, а глаза ярче ярких звезд. И кажется, что ничто не сможет остановить лихого алыпа.
Далеко за спиной остались родные края: голос подай — не долетит; обернись — не увидишь. Чужая земля лежит под ногами удалого скакуна. И вот наконец за цепью скалистых гор открылись взору Хан-Миргена убегающие к узкой полоске горизонта пустынные белые степи. А совсем близко, в самом центре голого поля, словно растущее прямо из земли, высилось огромное черное тело.
«Так вот куда вывела меня дорога счастья, — подумал оторопевший богатырь. — Обида на единственную сестру подгоняла меня, а теперь страх сковал быстрые ноги моего скакуна. Вперед, мой светло-рыжий, и мы перехитрим судьбу!»
Но едва возгордившийся Хан-Мирген дернул за узду, чтобы пустить вскачь неподвижно застывшего коня, как черное страшилище, оглашая окрестность нечеловеческим громоподобным голосом, зашевелилось, и перед испуганным юношей, затмевая свет солнца и луны, поднялась страшная великанша Юзут-Арыг.
Трехногая черная кобыла, понукаемая поводом из дохлой змеи, нетерпеливо била копытами о землю, поднимая до неба облако пыли. Плеть из живой змеи, крепко зажатая в огромной ладони, извивалась перед лицом обезумевшего от страха Хан-Миргена. А сама всеглотающая и всепожирающая великанша скосила зловещие лягушачьи глаза и, щелкая ощеренными зубами, с любопытством разглядывала перетрусившего незнакомца.
— Здравствуй, внушающая путникам страх, — подобострастно пролепетал Хан-Мирген. — Из какой ты земли? У какой ты реки утоляешь жажду? Кто твой отец и кто твоя мать?
— Здравствуй, долгожданный жених мой! — громким хохотом заливаясь, тихим смехом смеясь, прорычало страшилище. — Наконец-то дороги счастья свели нас! Я знала, что повстречаю тебя, предназначенного мне небом и подземным миром! Ты — бросивший вызов самой судьбе Хан-Мирген! Я — дочь кровавоглазого Юзут-Хана, и имя мое повторяет каждый, кто петляет по лживым дорогам удачи. Я — великая и непобедимая Юзут-Арыг, вышедшая из болотной тины на поиски своего ненаглядного жениха. И первый, кто встретится мне на пути, должен стать моим мужем. Не вздумай перечить мне, Хан-Мирген, тебе не удастся обмануть меня.
Я обещаю тебе покой и счастье, какое может дать только бездонная болотная топь. Я буду кормить тебя змеями и лягушками, и жилище наше будут освещать тускло мерцающие болотные огоньки.
«Надо еще раз попытаться перехитрить судьбу, — подумал охваченный тягостным сомнением Хан-Мирген, — и направить страшилище по ложному следу».
— Я знаю, как зовут твоего настоящего жениха! — вскричал богатырь. — Отпусти меня, и я открою тебе его имя!
— Хитришь, коварный Хан-Мирген! — ответила Юзут-Арыг. — Хочешь обмануть меня и сбежать, показав мне свою спину? Нет, ты первый, кто попался мне на пути, и тебе придется стать моим мужем!
— Послушай меня, любезная Юзут-Арыг. Твой жених — месяцеликий алып Хулатай в поисках тебя, своей любимой невесты, семью семь — сорок девять раз обскакал всю землю. Отпусти меня, и я найду его. Он придет к тебе, и тихое счастье поселится в твоем доме, что соткан из болотной тины и придонного ила. Дай мне всего лишь три года — и блуждающий по свету несчастный Хулатай будет твоим!
— Три года!.. — оглашая округу диким смехом, вскричала Юзут-Арыг. — Ты издеваешься надо мной, наглый Хан-Мирген!
— Ну тогда уступи мне всего лишь двенадцать месяцев, и я приведу твоего Хулатая!
— Нет, я даю тебе только три дня, и ни одного мгновения больше! Как только луна, подгоняемая своим хозяином Чилбигеном, трижды пересечет черное небо и мой желанный жених не окажется рядом со мной, тебе, плут Хан-Мирген, не сносить головы! Моя верная трехногая кобыла настигнет тебя, где бы ты ни был, и силой доставит сюда. Запомни мои слова и живее отправляйся в путь! У волка, какой бы он ни был, пасть всегда красная! Иди!
С тревогой в душе поскакал по бескрайним белым степям потерявший голову Хан-Мирген.
«Где, в каких чужедальних краях найду я проклятого Хулатая? — думал он. — Как уговорю его стать мужем болотной нечисти? Но и вспять мне дороги нет. Погубит меня кровожадная Юзут-Арыг, если я возвращусь один! Утянет она меня в бездонную болотную топь. Придется направить копыта коня к гостеприимной земле Ак-Хана и там у собравшихся на единоборство удалых богатырей узнать, где находится этот непокорный Хулатай».
Въехав галопом на крутой перевал, Хан-Мирген увидел бескрайнее белое море, за которым лежала благодатная земля миролюбивого Ак-Хана. Повсюду среди раскинутых юрт толпился разноликий народ.
«Ну что ж, — сказал себе Хан-Мирген, — здесь нужна не сила, а хитрость. Надо пустить в дело обман и вызнать, куда лежит путь Хулатая, а для этого мне не нужен никакой помощник!»
И юный алып, словно пущенная из лука богатырская стрела, помчался в сторону крутого перевала.
Сверкает в вытянутой руке остро заточенный меч, со свистом рассекает воздух стальной наконечник пики, готовый поразить грудь врага. А сам всадник кричит что есть мочи:
— Стой, нечистая сила, наводящая страх на людей! Куда несешь ты меня, обгоняя ветер и гром?
В страхе расступился народ, пропуская бешено скачущего наездника. Женщины и дети попрятались по юртам, а богатыри так и не успели приготовиться к единоборству с нежданным гостем.
— Говори, кому жизнь дорога, куда направил бег своего могучего Хара-Хулата возгордившийся алып Хулатай? На каком краю земли прячется он? Отвечайте, не то все вы, и ваши жены, и дети станете рабами болотного хана или хозяина самого нижнего из нижних миров. И ни тот, ни другой не знают пощады!
И тогда чей-то робкий голос из толпы произнес:
— Смельчак богатырь, поверь нам, здесь нет гордого Хулатая. Который уж день и ночь бьется он с удалым Алтын-Тееком. Там, где на камни наступают они — камни превращаются в сыпучий песок; там, где землю топчут они — лишь ямы без дна остаются от их сапог. Сам хозяин тайги не в силах разрешить их спор. Попросил Хулатай, чтобы щедрый Алтын-Теек отдал ему в услужение свою сестру, прекрасноликую Алтын-Поос, — вот и сцепились они, как два голодных волка.
— Понятно! — засмеялся Хан-Мирген. — Теперь я знаю, где искать Хулатая. А вас всех за то, что сказали мне правду, милостиво прощаю. Не поминайте меня недобрым словом, славные алыпы!
С этими словами он ударил плетью коня и скрылся в облаке черной пыли.
— Да это же сам Хан-Мирген, коварный хитрец и обманщик! — сказал первый опомнившийся от страха богатырь из земли Ак-Хана. — А мы-то думали, что это кровавоглазый болотный хан верхом на болотной твари пожаловал к нам в гости. Вот и упустили наглеца, да и самим теперь будет стыдно, что поверили хвастливому лгуну!
А черное облако пыли, скрывшее мчавшегося во всю прыть Хан-Мир-гена, вскоре развеял порыв вольного ветра.