Тем временем кровавая битва, которую затеяли Хулатай и Алтын-Теек, не утихала. Гул борьбы долетал до дна неба и тяжким стоном возвращался на землю, изрытую сапогами богатырей.
Падает один и падает другой, поднимается Хулатай и поднимается Алтын-Теек. Там, где камней коснется богатырский сапог, желтый песок осыпается мелкими струйками; там, где руками ударят но земле удалые алыпы, остаются рвы да глубокие ямы.
Долго ли продолжалось их единоборство, никто не знал. Только вдруг на поле боя появилась на резвом скакуне прекрасноликая сестра Хан-Миргена, Алып-Хан-Хыс.
— Пусть ваша сила уступит доброму разуму, лихие удальцы! Какая польза от этой кровавой драки? Что не поделили вы в богатырском споре и теперь кулаками доказываете свою правоту? Пока вы, как два диких зверя, рвете на части друг друга, царь войны, кровавоглазый, всепожирающий Юзут-Хан, соберет великое воинство и разорит дотла нашу благодатную землю! Одумайтесь, опьяненные видом чужой крови безумцы! Опустите руки и ступайте за мной, тогда я верну Хулатаю его ненаглядную невесту, которая погрузилась в каменное забытье.
С этими словами мудрая Алып-Хан-Хыс повернула коня и медленно направилась в сторону своей шестиугольной юрты. Неторопливо, словно стыдясь друг друга, два богатыря стряхнули с одежды налипшие комья земли и, взяв под уздцы буйногривых скакунов, пошли по таежной троне, не теряя из виду прекрасноликую сестру Хан-Миргена.
А в юрте их уже ждал щедро уставленный богатыми яствами стол. Но Хулатай не притронулся к еде и, лишь осушив до дна чашу айрана, осмелился нарушить тишину:
— Где же прячешь ты невесту мою, заботливая хозяйка этой гостеприимной юрты?
Ничего не ответила Алып-Хан-Хыс. Она молча подошла к огромному сундуку и поочередно открыла все девять железных замков. А когда поднялась тяжелая кованая крышка, все увидели под белым шелковым покрывалом красную гранитную глыбу, хранившую прекрасные черты забывшейся в каменном сне юной красавицы.
Алып-Хан-Хыс с помощью Хулатая и Алтын-Теека осторожно вынула каменное тело и опустила его на белоснежную кошму. А потом отошла на шаг и, вытащив из-за пояса волшебный бич с золотой рукояткой, трижды взмахнула им и лишь затем с силой ударила узким и острым жалом по бездыханному телу.
И в тот же миг заалело румянцем лицо спящей, и каменное одеяние превратилось в расшитый золотом драгоценный наряд.
Тогда Алып-Хан-Хыс трижды взмахнула волшебным платком, чуть касаясь неподвижно лежащей на белоснежной кошме юной красавицы.
И вот затрепетали ресницы, зашевелились губы, и, глубоко, свободно вздохнув, девушка легко поднялась на ноги со своего ложа.
Она стояла посередине славящейся своим дорогим убранством шестиугольной юрты, и лицо ее излучало свет, который мог бы затмить солнце, луну и звезды, а легкое шелковое покрывало у ног было подобно облаку, готовому унести ее в небесную синь. Туда повернется — шестьдесят кос на плечах, сюда вскинет голову — пятьдесят кос на ее спине.
Юноликая красавица удивленно оглядывала богатырей, и Хулатай, перехватив ее взгляд, осмелился прервать тишину, царившую в юрте:
— Из какой пришла ты земли, какая река протекает в краю твоих предков, кто отец твой и кто твоя мать? Зачем приняла ты пернатое обличье и явилась передо мной белой лебедью? Почему не открылась мне и не сказала, кто ты? На звере всегда бывает шерсть, а человек не может жить без имени! Скажи: кто ты? И какое доброе, ласковое имя прозвучало над твоей колыбелью?
— На крыльях надежды летела я в эти края. Я искала храбреца, который может оживить кости, даже если они и истлели, а встретила жалобно скулящего пса. Я думала найти отважного защитника сирот и обездоленных, а увидела немощного и жалкого труса. Я покинула родной очаг, отца Аргала, умнейшего из мужей, и любимую мать — Ай-Арыб. Я оставила их в тоске и слезах, и они с надеждой ждут, что я вернусь с могучим алыпом, способным натянуть тетиву тугого лука и поднять разящий недругов меч. На землю моих предков с криком пришла война. Юрты разорены, скот угнан на чужие луга, по пыльным дорогам бродят бесприютные калеки и несчастные сироты. Я обрела быстрые крылья и белой лебедью полетела в чужие края, чтобы найти там своего суженого. Теперь, когда ты узнал, кто я, можешь услышать и мое имя — меня зовут Чибек-Арыг. Я невеста твоя!
Ни слова не произнес в ответ Хулатай.
«Я мог бы стать защитником всех обездоленных, — говорил он себе, будто оправдывался перед ожившей красавицей. — Но я им не стал потому, что не послушался своего отца, мудрого Албыгана, и превратился в беспомощный, уродливый камень; в безрассудной ярости смертельно ранил белую лебедь, принявшую облик каменной девы; хотел убить честного Алтын-Теека, и лишь слова добрейшей Алып-Хан-Хыс остановили меня. Ты права, моя дорогая Чибек-Арыг, сила должна подчиняться разуму и открытому сердцу!»
Тем временем, пока счастливый Хулатай клялся в верности своей лунноликой невесте, Алып-Хан-Хыс готовилась к свадебному пиру.
Глашатаи оповестили всю округу, и опустели белые юрты, а их обитатели дружными толпами потянулись к богато убранному жилищу радостных влюбленных, нашедших наконец друг друга.
Ломились от различных яств и напитков обильно уставленные столы. Девять дней и девять ночей длилось свадебное пиршество, девять дней и девять ночей не умолкал смех собравшихся на великое торжество. Резали мясо, готовили айран — всего было вдоволь, и даже исхудавшие собаки, насытившись, подняли вверх хвосты.
А на поляне, где уже готовились помериться силой и ловкостью обнаженные до пояса борцы, постелили златотканые ковры, а там, где готовились к танцам прекрасноликие девы, земля была устлана разноцветными шелками. И не было конца веселью и счастью…
Год прошел, другой миновал, третий кончился. И вот однажды, когда заря искрящейся позолотой легла на кроны деревьев ста пород, прекрасная Чибек-Арыг вышла из своей юрты, и все увидели на ее руках мальчика, как две капли воды похожего на гордого Хулатая.
«Добрейшая Чибек-Арыг подарила Хулатаю сына! — эта весть, словно выпущенная из лука стрела, понеслась по всем стойбищам. — Говорят, пеленки его сделаны из шкур шестидесяти барсов, а подстилки в люльке его сделаны из шкур семидесяти волов; говорят, под голову ему положены шкуры шестидесяти самых темных выдр, а укрыт он шкурами семидесяти самых чистых соболей.
Говорят, волосы его — словно пламя большого костра, а глаза — ярче солнца и звезд; брови — чернее самого черного бархата, а щеки — краснее самого пунцового кустарника, что расцветает ранней весной. Голос его — словно гром в горах, а плач его слышен за самым дальним белым морем.
Вот какого удалого алыпа родила прекрасная Чибек-Арыг!
Только имени она ему еще не дала — ждет, пока не вернется с большой охоты гордый Хулатай!»
Но не успела заботливая Чибек-Арыг дать имя любимому сыну.
Лишь только черные тучи погасили звезды, как скрытной таежной тропой прокрался к богатырской колыбели коварный хитрец Хан-Мирген.
Воровато оглядываясь по сторонам, он схватил спящего мальчика и, быстро вскочив на коня, пустился вскачь в сторону безлюдных белых степей.
А когда резвоногий скакун, касаясь остроконечными ушами самой крыши гор, примчал его к заросшему болотной тиной жилищу кровавоглазой Юзут-Арыг, Хан-Мирген, подобострастно опустившись перед страшилищем на колени, льстиво пролепетал:
— Эк-кей, прекрасная из прекраснейших, юноликая Юзут-Арыг, принимай драгоценный дар. Тебе прислал его твой любимый жених, щедрый алып Хулатай! Нет дороже подарка — это свет его глаз и разум его души. Принимай богатырского сына и замени ему мать!
— Зачем мне нужен чужой паршивый мальчишка? — Юзут-Арыг почернела от гнева и обиды. — Если он умрет, пусть кости его гниют в вонючей юрте его родителей; если останется жив, то пусть живет на своей земле! Зачем ты привез мне этого грязного подкидыша? Где Хулатай? Когда он сам явится сюда? Может быть, ты решил обмануть меня, хитроумный Хан-Мирген? Или тебе наскучило носить голову на плечах? Отвечай же, пока не потерял дар речи!
— Сжалься, прекрасная Юзут-Арыг! Не лишай меня жизни! Не открывай передо мной раньше времени ворота безлунного мира, что находится под семью слоями земли! Не успеют еще раз вспыхнуть яркие звезды, как Хулатай примчится сюда и припадет к твоим ногам. Поверь мне — это сущая правда!
И долго еще скачущий по безмолвным белым полям Хан-Мирген слышал за своей спиной зловещее рычание разъяренной от нетерпения Юзут-Арыг.
Тем временем, возвращаясь с удачной охоты, Хулатай решил заглянуть к своему другу богатырю Алтын-Тееку. И когда их мирная беседа, что протекала за богато уставленным различными яствами и напитками столом, уже клонилась к концу, раздался громкий стук копыт и в юрту, резко откинув полог, вбежал запыхавшийся Хан-Мирген. Он высоко поднял свою плетку, приветствуя богатырей, и торопливо сказал:
— Мир хозяину этого славного жилища, удалому Алтын-Тееку! Мир и слава тебе, гордый храбрец Хулатай! Большая беда посетила твой очаг, могучий алып! Я ищу тебя полных три дня и три ночи, чтобы сказать, что твой единственный сын, свет твоих ясных глаз и разум твоей чистой души, похищен болотным чудищем, коварной Юзут-Арыг!
— Откуда ты это знаешь? — закричал, вскакивая на ноги, Хулатай. — Какой злобный язык наболтал этот вздор? Я вырву его и брошу голодным волкам, что воют по ночам в безлюдной степи!
— Не давай волю безрассудному гневу, потерявший любимого сына, гордый Хулатай, — всхлипывая, лепетал Хан-Мирген. — Я это все видел собственными глазами и так близко, как вижу теперь тебя! Когда я три дня назад преследовал в степи хищного зверя, мне повстречалась на трехногой кобыле коварная Юзут-Арыг, а в волосатых ручищах ее бился, истошно крича, твой единственный сын. Не зная страха, бросился я на болотную мразь и бился с ней, пока хватило сил. Но когда я увидел, что мне не одолеть проклятое чудовище, я кинулся искать тебя! И вот наконец-то я нашел тебя, храбрый Хулатай! Не медли, брось в стремительный бег резвоногого Хара-Хулата, и пусть перевалы шестидесяти гор будут высоки, пусть броды семидесяти рек будут глубоки — не останавливайся в пути!
От гнева лицо могучего Хулатая сделалось красным, как пожар, а глаза засверкали ярче солнца и луны. Он прицепил к железному поясу нетупеющий стальной меч и, схватив плеть, высоко вскинул ее над головой. И в ту же минуту, словно стрела, выпущенная из огромного лука, примчался его верный Хара-Хулат.
Но лишь только славный Хулатай вскочил на своего резвого скакуна, как выбежавший из юрты хитрец Хан-Мирген, подобострастно склонившись, обратился к нему с вопросом:
— Великодушный алый, любезный Хулатай, а что будет с сестрой Алтын-Теека, прекрасноликой Алтын-Поос? Быть может, ты решил взять ее с собой?
— Нет, благороднейший Хан-Мирген, я не возьму ее в дальний путь. Ты храбро сражался с болотной нечистью, пытаясь спасти моего единственного сына, и заслужил великой награды. Добросердечный Алтын-Теек согласен, чтобы его любимая сестра, славная Алтын-Поос, стала твоей женой. Я желаю счастья вашему очагу, да не погаснет в нем никогда жаркий огонь! Прощайте!
С этими словами готовый к смертельному единоборству Хулатай ударил плетью верного Хара-Хулата и скрылся за каменистым перевалом.
А Хан-Мирген, лукаво подмигнув Алтын-Тееку, воскликнул ликующим голосом:
— Ты слышал, Алтын-Теек, что сказал щедрый Хулатай, который взял верх над тобой в богатырской схватке. Твоя сестра досталась мне как награда за мою верность и преданность. Не печалься, пожелай, чтобы большое счастье навеки поселилось в нашей новой юрте.
— Я не беру обратно своих слов, запомни это, Хан-Мирген. Я обещал Хулатаю, что Алтын-Поос станет твоей женой, если она сама того пожелает. Моя сестра согласна — да будет так!
Алтын-Теек отвернулся от радостно улыбающегося Хан-Миргена и с тоской посмотрел в сторону затянутого черными тучами скалистого перевала, туда, где скрылся его побратим, не знающий страха гордый алып Хулатай.
Быстрее самого стремительного ветра мчится могучий Хара-Хулат. Высокие травы не затаптывая, молодые травы не вытаптывая, несется взмыленный быстроногий скакун. Если попадутся на пути островерхие горы, то лишь лопаток их коснется разгоряченный от бешеной скачки конь; если попадутся низкие горы, то лишь слегка задевает их копытами резвый Хара-Хулат. Хвостом разгоняет он облака, а ушами достает до самих далеких звезд.
Вот и благодатная земля Ак-Хана показалась вдали, и толпа богатырей расступилась, чтобы пропустить стремительно скачущего всадника.
«Неужто могучий Хулатай спасается бегством от разящего удара Хан-Миргена? — подумали богатыри Ак-Хана. — Вот это силач, если заставил показать спину самого Хулатая, который намного храбрее любого из нас!»
А тот самый человек с робким голоском, что некогда подсказал Хан-Миргену, где искать Хулатая, возомнил себя спасителем родного края и, с гордым видом выйдя из толпы, промолвил:
— Если бы не я, то пришел бы всем конец. Могущественный Хан-Мирген, дав волю своему гневу, лишил бы вас жизни! Я один спас наши стойбища от горя и унижений! И теперь до самой смерти вы должны помнить, что я сделал для земли дедов и отцов!
Опустив глаза, молча стояли удивленные богатыри. Каждый из них не дрогнул бы в смертельной битве, но почему-то именно сейчас никто не возразил дерзкому бахвалу. Таков уж, верно, был обычай в славной стране Ак-Хана — не словом, а делом доказывать свою силу и правоту.
Тем временем, все убыстряя бег своего коня, гордый Хулатай достиг наконец островерхих гор, за которыми раскинулись пустынные белые степи.
«Вот где, наверно, скрывается от добрых людей и когтистых зверей проклятая болотная тварь, — подумал смелый алып. — Не за двумя же смертями пустился я в дальний путь, а с одной как-нибудь справлюсь. Вперед, мой верный Хара-Хулат!»
И в тот же миг истошный рев потряс всю округу, и на дорогу выскочила покрытая вонючей тиной клыкастая трехногая кобыла. Она бешено вращала кровавыми глазами, а ее хвост в девяносто две пряди, спускаясь до самых копыт, заметал следы, похожие на огромные ямы. Верхом на трехногой кобыле восседала зловещая Юзут-Арыг, нетерпеливо подрыгивая тонкими лягушачьими ножками. В ее узких глазах сверкала злоба, а косы, неряшливо закинутые за спину, шевелились подобно выползшим из нор ядовитым змеям.
«Не человек и не зверь — и вправду болотная мразь, черное страшилище, — подумал Хулатай. — Видно, и в самом деле могуч и силен благороднейший Хан-Мирген, коль смог вступить в единоборство с подобным чудищем!»
И не знающий страха богатырь, приподняв щит и крепко сжав мощной рукой смертоносный меч, приготовился к схватке.
Но кровавоглазая Юзут-Арыг, видимо, и не помышляла о поединке. Скосив лягушачьи глаза и игриво тряхнув тремя змеиными косами, она приоткрыла свой похожий на гигантскую расщелину рот и ласково проговорила:
— Здравствуй, долгожданный жених мой, прекрасноликий богатырь Хулатай! Наконец свели нас дороги счастья! Я так долго ждала тебя. Идем со мной! Я обещаю тебе покой и радость, какие может дать только болотная топь. Я буду кормить тебя ящерицами, змеями и лягушками, и дом наш будут освещать лишь тускло мерцающие болотные огоньки. Ну что же ты медлишь? Почему не хочешь нежно обнять свою дорогую невесту?
«Нет, — подумал Хулатай, — так просто мне не одолеть кровавоглазую великаншу. Мечом не проткнешь ее каменный панцирь, пикой не собьешь ее с трехногой кобылы. Надо в стремительной скачке загнать черную лошадь, а когда она, обессилев, упадет, можно будет разделаться и с самой хозяйкой болот!»
И Хулатай, круто повернув своего коня, что есть мочи поскакал по пустынной белой степи. Трехногая кобыла, то и дело понукаемая озлобленной Юзут-Арыг, припустилась вдогонку.
Началась бешеная скачка. Замелькали под копытами горы и реки, леса и луга. Вот уже шесть чужедальних стран остались за спиной Хулатая, а он гнал и гнал неутомимого Хара-Хулата.
А сзади слышался вкрадчивый шепот медоречивой и коварной великанши Юзут-Арыг:
— Ненаглядный жених мой, славный Хулатай, ты, верно, совсем ослеп от любви и, потеряв разум, бежишь от меня. Остановись, все равно не уйдешь!
И снова убыстряет бег преданный Хара-Хулат. И снова, задевая ушами облака, стремится он уйти от проклятой погони. Копытами пересчитывая звезды, задними ногами отталкиваясь от луны, а передними от солнечного диска, миновал удалой конь еще три заморских страны. И опять за спиной Хулатая слышится голос великанши:
— Напрасно в бешеной скачке затупил ты копыта своего покорного Хара-Хулата! Все равно я настигну тебя, и ты станешь моим дорогим мужем!
И тогда Хулатай, резко дернув узду, остановил ретивого скакуна, соскочил на землю и бросился на Юзут-Арыг. От неожиданного нападения великанша свалилась с кобылы и тяжело упала у ее огромных копыт. Не дав ей опомниться, Хулатай схватил за горло черное исчадие болот.
Помутнели лягушачьи раскосые глаза, жалобный крик вырвался из сдавленного горла, судорожно дернулись тонкие волосатые ножки. И все-таки, собрав последние силы, она успела трижды похлопать Хулатая по его широкой спине.
И сразу же ослабели богатырские руки, мутная пелена задернула зоркие, как у орла, глаза, и могучий алып, словно погрузившись в глубокую дрему, опустил голову на грудь.
Чистые мысли его помутились, и, нежно оглядывая болотное чудище, он ласково зашептал:
— Здравствуй, долгожданная жена моя! Наконец-то свели нас дороги счастья! Наконец-то нашел я свое сокровище! Прости, что грубым словом обидел тебя и дал волю безрассудному гневу…
С торжествующей улыбкой посматривала на покорившегося злым чарам гордого Хулатая кровавоглазая Юзут-Арыг.
А ее трехногая кобыла, радостно заржав, подскакала к славному Хара-Хулату и, весело размахивая спускавшимся до самых копыт хвостом в девяносто две пряди, подталкивала его своею клыкастой мордой, словно приглашала следовать за собой.
Но верный Хара-Хулат отпихнул от себя трехногую нечисть и с тоской следил за своим хозяином, потерявшим силу и волю.
А Хулатай, которого крепко держала под руку хохочущая великанша, лихо вскочил на своего удалого коня и пустился галопом вслед за трехногой кобылицей, подгоняемой поводом из дохлой змеи.
Быстро ли, медленно ли скакали Хулатай с Юзут-Арыг, но за спиной их оставались разоренные юрты, перебитый скот да толпы калек и сирот. Проклятья несчастных людей неслись им вдогонку, но ничего не слышал и ничего не видел лишившийся разума богатырь.
А когда, откинув облепленный зеленой вонючей тиной полог жилища, крышей которого была та же зловонная топь, Хулатай уселся за стол рядом с лягушками и змеями, то он услышал сладкоречивый шепот кровавоглазой великанши:
— Доволен ли ты, любезный избранник мой? Я старалась угодить тебе, и все здесь твое! Но я приготовила для тебя и еще один бесценный подарок. Я хочу, чтобы ты отведал вкус сердца собственного сына. А тот, кто возжелает крови ближнего, теряет прошлое, лишится будущего и навсегда будет проклят всем человеческим родом. Я только и жду этого!
— Эй, слуги, — обратилась она к змееподобным чудовищам, — заточите поострее ножи, разожгите пожарче очаг, зарежьте поганого мальчишку, который отказался признать меня своей матерью! Сварите и зажарьте его сердце!
А Хулатаю сказала:
— Теперь, мой любимый, мы отпразднуем свою свадьбу на славу. Все ползучие твари будут нашими дорогими гостями.
С громким кваканьем и зловещим шипением ринулись верноподданные слуги выполнять приказ хозяйки — точить острее ножи, раздувать жарче очаг.
Лишь одна невольница Ак-Баш, которая притаилась за стенкой, обвитой зеленой тиной, решила спасти несчастного сына лишившегося разума Хулатая.
Когда темная ночь зажгла тусклые огоньки болот, когда стража, объевшись, крепко захрапела, она выкрала мальчика и стремглав бросилась к железной коновязи, у которой томился стреноженный стальными путами богатырский скакун Хара-Хулат.
Ак-Баш нежно погладила по шее преданного коня и, глядя в его большие, полные печали карие глаза, тихо прошептала:
— Вот и кончились твои муки, удалой Хара-Хулат. Я выпущу тебя на вольный простор степей. Скачи быстрее самого быстрого ветра в родные края! И пусть там узнают о нашей горькой судьбе. Может быть, отыщется могучий алып, который одолеет страшное болотное чудовище и освободит нас. Силы покидают бедных невольников кровожадной Юзут-Арыг, слезы выжгли глаза, в тоске по родным очагам проводим мы дни и ночи. Скачи осторожно, верный Хара-Хулат, не забудь, ты везешь юного богатыря — нашу надежду на скорое спасение!
С этими словами Ак-Баш посадила на спину покорного коня сына Хулатая, и он крепко ухватился за буйную гриву резво перебиравшего ногами ретивого скакуна.
— Мы с тобой не грелись у одного костра, маленький богатырь, но во мне ты нашел верного друга. Я знаю: тебя ждет широкая дорога большого счастья и больших удач, славу ты добудешь в честном бою и принесешь свободу людям, у которых глаза как звезды, а душа как чистый родник. Не забывай на трудных дорогах жизни и меня, твою верную подругу Ак-Баш!
Яростно ударил острыми копытами удалой Хара-Хулат, снова обрел он былую силу и прыть и, словно пущенная из месяцеподобного лука стрела, помчался, касаясь ушами облака и пышным хвостом разгоняя черные тучи.
Долго смотрела вслед удалявшемуся Хара-Хулату лунноликая невольница, а когда стал он как маленькая светящаяся точка, подобная далекой звезде, она подняла свои тонкие руки и взмахнула ими, словно птица, — так велико было ее желание полететь навстречу солнцу, в. теплые родные края. Но не выросли за ее спиной крылья, не поднял ее ввысь ласковый порыв вольного ветра, и она осталась возле железной коновязи, вбитой посредине зловонных болот кровожадной великанши Юзут-Арыг.