«Дорогой друг Симон Лист,

Вы до сих пор еще сомневаетесь, хотя я знаю: это не шутка – я в этом уверен. Возможно, что «уверен» – это не совсем правильное слово, пока еще не совсем правильное, потому что у меня еще нет свидетелей, свидетелей я пока еще не нашел. Но все-таки я Вам говорю: я уверен, не в оккультном, мистическом, каббалистическом смысле, а в смысле трезво-логическом. Логика всегда занимала меня точно так же, как и все каббалистическое.

И я Вам это говорю.

Я Вам это уже говорил в последний раз, когда Вы были здесь. Теперь я Вам это пишу. Но и это, наверное, не было бы необходимым, потому что я знаю, что Вы запомнили то, что я рассказал Вам, К. и Э. Я пишу это для себя, пусть даже я это письмо отправлю.

Что есть мир (я имею в виду Вселенную)? Клубок из более или менее живых частей субстанций. Чем более живыми являются эти части, официально мы называем их клетками, тем более торопятся они с совершенно немыслимых, далеких, темных (или, скорее, огненно-красных) времен сделать одно-единственное, что им осталось сделать: сотворить как можно больше из самих себя. Все стремится создать матрицу, каждая клетка, каждый конгломерат клеток, начиная от домашнего зверька и кончая человеком имеет, если быть откровенным, и это необходимо признать, лишь одну тенденцию: размножаться. Каждое живое существо имеет склонность, нет, стремится к тому, чтобы создать вокруг себя подобные ему самому живые существа или переделать имеющиеся структуры в соответствии с собственным образом и подобием. Матрица есть тайна жизни.

Верю ли я в Бога, спрашивали Вы в предпоследний раз. Я определяю свое состояние в этом направлении таким образом: с некоторого времени я сомневаюсь в несуществовании Бога. Если Добрый Старик (или Злой? Гневный?) существует – в чем я все-таки сомневаюсь, а значит с оговорками могу говорить непочтительно, – то библейская форма Господа вполне возможна, но и в этом случае было бы ясно, что духовное существо не является свободным от стремления к созданию матрицы: он создал Адама и Еву по своему образу. (Хотя, мог бы сказать циник, можно было придумать более удобную форму.)

Но и Дух не является свободным от стремления к воспроизведению, доказательство: история наук является в то же время историей вербовки себе подобных. У каждого ученого есть свои ученики, в которых он хочет вчеканить свое собственное духовное видение мира. Все состоит из перечеканивания, переоценок в соответствии с собственным образом. В этом смысле амеба в своем образе ничем не лучше Платона. Поэтому у меня есть обоснованный повод для предположения, что мир, наш мир, Земля и ее созидательное единство тоже имеет склонность и стремление к матрице. Результатом этого стала – книга.

Вселенная не может создать рядом с собой еще одну вселенную, если Вам угодно, я скажу: не может по причине ограниченного числа атомов и т. д. и т. п. Стремление к матрице, разделенное поначалу на невообразимый спектр многообразия мира, перекрещивается под давлением «желания к размножению», которое не нашло никакого другого пути, в фокусе, и именно в этом фокусе должна затем возникнуть новая – новая/старая – картина мира, отчеканенная, отштампованная, соответствующая.

Был ли этот фокус усилием одного-единственного человека, на которого вдруг снизошли все знания мира в виде самому ему непостижимого откровения, или было это творением группы людей, которые на протяжении столетий тайно томились над своими записями, я не знаю. Я предполагаю, но это всего лишь ни на чем не основанное умозаключение, что это была династия не особенно высокопоставленных эмиров-ассасинов, которые на протяжении примерно двухсот лет писали этот труд в замке на северном склоне персидской горы Эльбурс. Ко времени уничтожения всех ассасинских крепостей монголом Хулагом в 1256 году труд был, видимо, уже завершен. Вероятно, он был передан в безопасное место другой, уцелевшей во время этого уничтожения ассасинской ветви в сирийских горах Носаири или, может быть, закопан. Хулагу, и это известно, был очень зол, что, несмотря на многолетние поиски, он так и не нашел сокровищ ассасинов.

Право предположить, что матрица мира создавалась в форме книги, я взял себе, исходя из отрицания: а как еще? Я уже сказал – мир стоял под принуждением отчеканить самое себя. То есть он избрал для себя довольно простой путь, говоря лучше: стремление пробило себе путь там, где это было легче всего. В какой еще форме познание может быть изложено легче и проще на ограниченном пространстве, чем в книге? Мышление – язык – написанное – книга… это этапы матрицы мира. Поэтому должна была существовать, нет, поэтому существовала книга, в которой содержалось все познание мира. И эта книга еще существует. (Отдельные ограничения, о которых я говорил: она еще лишь будет; с этим я соглашаюсь; и тогда мы потерпим фиаско. Но я в это не верю, потому что мы стоим скорее ближе к концу мира, чем к его началу, а мир никогда бы не стал настолько медлить со своей матрицей.)

Грустным в этом деле является то, что мир ничего не сделал для распространения своего образа. Как и большинство живых организмов, он тоже потерял интерес к своему образу, тому, в котором он когда-то был сотворен. Конечно же, вполне возможно, что труд этот пропал. Но тогда мир немедленно приступил бы к созданию нового своего отражения. Вероятно, он сделал это – после перерыва в созидательном деле, который необходим в подобных случаях. Вполне вероятно, что та книга на Эльбурсе уже тысячная. То, что я ищу именно эту книгу – а со мной также Вы, К. и Э., – имеет самую простейшую внешнюю причину: у меня есть точки отсчета ее местонахождения, а других нет.

Эшива умеет уже считать до двадцати. Недавно я объяснил ей еврейские буквы. Перспективное письмо она освоила довольно быстро. Мы думаем, не стоит ли нам осенью отдать ее в школу сразу во второй класс. Здешняя «Волшебная флейта» была довольно неплохой. Шиндлер собирается на следующей неделе уехать, поэтому я в субботу вырваться не смогу. С пальцем у Анны уже получше.

Приветствующий Вас,

Ваш Солиман Людвиг».