(Вместо эпилога)

Конец приключений… Однако, прежде чем приступить к эпилогу, мы должны, как на экране кино, представить утро следующего дня в пустыне.

Яркое, жгучее солнце, волнистые песчаные барханы. Два автомобиля готовы в путь, и все пассажиры на местах. Гудки, ликующие протяжные гудки. Толпа всадников, окружавших автомобили, взмахивает нагайками и уносится к горам.

Старый Лю Ин-син выхватывает из-за спины винтовку и три раза стреляет в воздух, затем и он скачет за умчавшимися друзьями. На минуту у автомобиля остается Лю. Она, печально улыбаясь, смотрит на Телятникова и, качая головой, тихо произносит:

— Москау!..

И все сидящие в автомобилях как бы сговорившись, рассеянно смотрят в сторону. Висковский, спохватившись, лезет в мешок и выволакивает двух волчат.

— Я сохранил для вас, — говорит он Гране.

А Телятников страдающе оглядывает свой беспомощный «додж».

— Лю, — говорит он, — у меня не осталось даже твоей фотографии. Но… но я никогда не забуду тебя…

— Москау, — отвечает Лю.

— Увидимся ли мы?

И опять Лю повторяет:

— Москау.

Но вот, встрепенувшись, словно сбрасывая печаль, китаянка взмахивает нагайкой, конь взвивается на дыбы, девушка запевает песню, ту самую песню, на звуки которой, как зачарованный, так недавно лунной ночью шел по пустыне Андрей. И она исчезает вслед за ускакавшими всадниками.

Гудок. «Бьюик», наполненный бензином японских самолетов, медленно трогается с места. В «додже» — один Телятников. Он нехотя поворачивает руль, едет за товарищами, но все время оборачивается и смотрит на горы…

…………………………………………………………………..

В заключение приведем отрывок из последнего письма, полученного нами от Висковского:

«Ознакомившись с рукописью очерков, сделанных вами по моему рассказу и дневникам, — пишет он, — я благодарю вас за то, что вы соблюли все условия, поставленные мной, и пропустили ряд моментов, какие сейчас не могут быть опубликованы.

Совершенно правильно поступили вы, не задерживая внимания читателя на обратном нашем пути. Он закончился благополучно, свидетельством чему служит наша встреча в Ленинграде. Излишним было бы рассказывать, как поступили партизаны с воздушными налетчиками. То личное дело Лю Ин-сина и его товарищей.

…Легенда об алмасах, оказывается, имеет свое твердое основание. Джамбон, получивший в Пещере Снов многовековый пергаментный свиток, сейчас занят расшифровкой исторической записи — своего рода летописи одного маньчжурского селения. Передаю ее, как слышал от Джамбона. Не помню названия города, но оно приведено во „Всеобщей географии“ Элизе Реклю. Много сотен лет назад правитель Китая сооружал возле этого города гигантскую крепостную стену. В проломе древней стены и сейчас существует маленький храм, знаменитый по легенде, получившей широкую известность во всем Китае. В страшных мучениях селяне, превращенные в рабов, годами возводили вал и стены. Одна крестьянка, принеся мужу обед, нашла его труп между телами умерших. Она разбила себе голову о камни, и стена обрушилась. На храме, построенном в честь женщины, похороненной рядом с мужем, высечена надпись: „Эта женщина всегда будет чтиться в памяти людей, а император Цзинь достоин вечного проклятия“.

В старинной рукописи приводятся описания крестьянских волнений в том районе, откуда исходит легенда. Одно из селений, трудившееся на постройке Крепостных стен, взбунтовалось и целиком ушло в горы. Предводитель восставших провел их в недоступные ущелья. Возможно, с годами они одичали и, выходя и пустыню в звериных шкурах, своим видом пугали кочевников. Историю горных людей написал сам вожак, которого селяне похоронили в пещере Долины Смерти. Профессор видел почетный памятник, высеченный в камня, и в гробнице лежал этот пергаментный свиток.

Одного из последних алмасов в Пещере Снов видел профессор Джамбон, а затем и я. Это он показал партизанам ход в недоступные, загадочные ущелья. Во всяком случае, из-под пера профессора выйдет изумительный труд.

Джамбон, быстро оправившийся от переживаний, собирался приехать отдыхать в СССР, в Крым.

С Телятниковым я, к сожалению, не встречаюсь.

Он получил выговор на фабрике за опоздание и отрабатывает утраченное время беспрерывными командировками.

Зиму я проведу в Ленинграде».

Далее следуют дела личного порядка.

Но что для нас осталось совершенно непонятным — это последние строки письма, вернее приписка:

«Граня шлет вам привет. Если будете в Ленинграде и зайдете ко мне, она будет очень рада принять вас. В случае моего отсутствия (командировка или экспедиция) она вам скажет, где я нахожусь».

Итак, попрощаемся с четырьмя путешественниками из Желтой пустыни, а тому, кто взял на себя приятный труд передать их приключения, остается самое легкое — дописать одно только слово: «конец».

Москва, 1935.