Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями.

Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

 

Жизнь взаймы

Наша встреча навечно запечатлелась в моем сознании: даже теперь я вновь и вновь прокручиваю ее в уме. Это почему-то успокаивает, мысли о Дженнифер словно бы заменяют ее присутствие. Я так долго хотел вернуть ее из небытия!

Не то чтобы я теперь категорически от этого отказываюсь, но… Шла предвыборная кампания кандидата, которого поддерживала Джен. Забавно, но я совсем не помню, кто это был: не могу предположить даже на основании того, что позже узнал о ее политических взглядах. В этом плане она была клубок противоречий: либералка в вопросах социальных, она горячо выступала в защиту смертной казни; приверженка консерватизма в вопросах финансовых — хотела, чтобы государство давало денег каждому приюту для бездомных. Но какие бы идеи она ни отстаивала, она вкладывала в борьбу весь жар своего сердца.

Я журналист, а пресс-карта обязывает к политической объективности; малейший намек на собственные пристрастия нанес бы удар по моей журналисткой репутации. По большей части я писал журнальные статьи на политические или экономические темы, но там я оказался не по работе. Просто шел мимо и остановился посмотреть, что происходит.

Так что в тот день мы были теми, кто мы есть, ну или, по крайней мере, так я нас всегда определял: Джен — деятельная участница событий, я — наблюдатель.

Чтобы ее заметить, не требовалось особой внимательности. Она была ослепительно красива, даже в бейсболке «Нью-Йорк Янкиз». Ненавижу «Янкиз», но не прошло и секунды, как я ощутил, что к их бейсболкам вражды не питаю. Так что я к ней подошел.

— Добрый день. Я Ричард Килмер. Журналист.

— Как мило с вашей стороны, — невозмутимо ответила она.

— Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов о кандидате.

Она улыбнулась — я в первый раз в жизни увидел улыбку, которая не затрагивала губ. Только глаза.

— Я знаю о нем не слишком много, — ответила она. — Но если хотите… Карл, подойди на минутку.

Карл, молодой мужчина, стоял неподалеку.

— Привет, — сказал он.

— Это Ричард Килмер… журналист. Ему нужна информация.

— Что вы хотели бы узнать? — спросил Карл.

— По правде говоря, — ответил я, — меня больше интересует женская точка зрения.

Карл пренебрежительно наморщил лоб и ушел.

— Так бы сразу и сказали, — произнесла Джен, вглядываясь в толпу. — Что ж, посмотрим, что я могу для вас сделать.

Она играла со мной, несомненно желая всучить меня какой-нибудь бой-бабе.

— Меня интересует ваша точка зрения, — сказал я.

— Попробую угадать… — протянула она. — Вас особенно интересует моя точка зрения в сочетании с кофе или выпивкой.

— Поразительно. Точно в цель.

— Так почему бы так прямо и не сказать?

— Я использую честность только как крайнее средство.

Она задумалась, взвешивая сказанное. Потом ответила:

— Кофе.

 

1

Я ненавидел этот взгляд.

Он говорил: Ричард, ты просто мешок с дерьмом. Я это знаю, и ты это знаешь. Так что давай, проехали.

Самое ужасное в этом взгляде было то, что говорил он правду. В тот раз я как раз пытался донести до Джен, что лучше поехать к ее родителям в понедельник, а не в воскресенье. Я довольно неуклюже сослался на то, что в будни меньше пробок, хотя на самом деле просто хотел посмотреть футбол. Когда речь заходит о футболе, я становлюсь не то фанатиком, не то лунатиком.

— Ты хочешь посмотреть футбол? — спросила она.

— Футбол? — удивился я. — Завтра? Боже, как неделя быстро пролетела! Мне и в голову не приходило… Куда уходит время?

Она рассмеялась.

— Во сколько играют «Джайантс»?

— «Джайантс»? «Джайантс»? Где-то я слышал это название…

— Ричард…

— В час. Играют у себя с «Редскинс».

Она удивленно покачала головой.

— «Редскинс». Краснокожие. И как только команда выбрала себе такое название? На дворе двадцать первый век!

— Именно. Они неполиткорректные свиньи. Поэтому-то я и хочу, чтобы они проиграли. Кто-то должен постоять за идеалы чести и достоинства.

Снова тот самый взгляд. Пришла пора признаваться.

— Победители выходят в плей-офф. Плей-офф, Джен!

— Так почему бы так прямо и не сказать?

Я пожал плечами:

— Честность — крайнее средство, помнишь?

Она улыбнулась.

— Ну ты мне будешь рассказывать! — Она всегда произносила эту фразу, когда ей сообщали то, что она и так знала.

Джен позвонила матери и сказала, что мы приедем в понедельник. Проблем не возникло: мы все равно были приглашены на Рождество, к пятнице. Ее родители жили в Ардморе, маленьком городке в двух часах езды от нашей квартиры на Манхэттене.

Как всегда, мне было неприятно, что она называет меня бойфрендом, — мне казалось, наши отношения были чем-то большим. Думаю, во многом именно поэтому я и купил кольцо и решился сделать ей предложение на следующей неделе.

По ее словам, родители были в восторге от предстоящей встречи со мной. Я был первым бойфрендом, которого она собиралась привести домой.

Всего через несколько часов после встречи с Джен из независимого двадцатидевятилетнего мужчины, который не хочет (или боится) связывать себя обязательствами, я превратился в двадцатидевятилетнего щенка, впадающего в панику при одной мысли о том, что может не понравиться Ей. Мое удивление от того, что она в конце концов меня полюбила, не было скромностью. Потому что она могла получить любого, кого только пожелает.

Джен переехала ко мне спустя четыре месяца после нашего знакомства. Мы решили жить у меня, потому что моя квартира была больше и я был ее владельцем. Всего несколько часов, и мое безликое жилье превратилось в настоящий дом. Джен понравились даже мои друзья. Не поймите превратно, по большей части мои друзья — интеллигентные и успешные люди. В нашей компании не было ни единого террориста, и мир, право же, стал бы лучше, если бы все были так же добры, как мы. Но у нашей компании был один недостаток: мы постоянно обо всем спорили.

Я приехал в город всего за три месяца до того, как встретил Джен, поэтому успел завести всего двух друзей. С Джоном Сусичем и Вилли Ситрином я познакомился на баскетбольной площадке в центре И.М.К.А. Джен тут же стала своей, и вот отличный пример того, почему так получилось. Мы пошли в спорт-бар «Леджендс» смотреть матч «Никс» и «Севенти сиксерс». Джон и Вилли привели подружек, которых я про себя называл не иначе как «какая-то» и «такая-то». Обе пары встречались уже давно. В тот вечер речь зашла о смертной казни. Я выступал против, и Джон с Вилли, как всегда, сказали мне, что, если бы кто-нибудь убил мою сестру, я бы думал иначе. Джен была на их стороне.

Я не выиграл и не проиграл — в наших спорах никто никогда не выигрывал. Но я всегда понимал, когда Джон и Вилли были недовольны происходящим: они заявляли, что по горло сыты выпендрежем «Лиги плюща», как будто тот факт, что я учился в Пенсильванском университете, отменял мои аргументы.

Наш следующий спор был о защитниках третьей базы. Я сказал, что лучшим из всех был Майк Шмидт. Джон выдвинул кандидатуру Брукса Робинсона, а Вилли выбрал Пая Трейнора.

Джен отдала голос Дэвиду Райту. Смертельно скучавшие Такая-то и Какая-то давно ушли, но Джон с Вилли остались, так что спор продолжался. Когда крики стихли, Джен объявила:

— Ричард едет на Рождество к моим родителям.

— Вау! — воскликнул Джон. — Это серьезнее, чем я думал!

— Мы живем вместе, идиот, — сказал я со своим обычным ехидством. — Ты не думал, что это серьезно?

— Ричи, мальчик мой, боюсь, тебя ждет сюрприз.

— Ты о чем? — спросил я.

Джон повернулся к Вилли:

— Объясни ему.

Вилли вздохнул.

— Рич, — сказал он, — представь, что у тебя есть дочь, которая выглядит вот так. — Он указал на Джен. — А теперь представь, что она привела домой парня, который выглядит вот так. — Он посмотрел на меня. — Понимаешь, к чему я веду?

— Боюсь, что да, — протянул я.

Джен поцеловала меня.

— Они его полюбят. Я же его люблю.

Я так любил наши воскресные бранчи.

Мы с Джен покупали «Нью-Йорк таймс» и шли по улице до кафе Кассиди. Пили «Кровавую Мери», а потом Джен всегда заказывала омлет, а я — гренки с беконом.

Мы почти не разговаривали: пара слов официанту да редкие реплики. Мы оба считали чтение «Таймс» серьезным делом.

К сожалению, в тот день я даже не успел дочитать колонку Морин Дауд. Джен кто-то позвал. Я поднял глаза и увидел Сэнди Томас и ее мужа Адама. Сэнди была лучшей подругой Джен с тех пор, как та перебралась в Нью-Йорк, и Джен помогала ей в маленькой галерейке в Сохо.

Я знал, что Джен хочет, чтобы мы остались одни, так же сильно, как я. Но она пригласила их присесть. Я был не в восторге, но не потому, что они мне не нравились. Адам был достойным парнем, хотя и говорил в основном о том, сколько у него денег. И Сэнди мне нравилась. Но это время было священным! Впрочем, мы мило провели вместе пару часов. Джен и Сэнди говорили о художниках, книгах и музыке, а мы с Адамом обсуждали спорт. И конечно, я рано прикрыл собрание, чтобы успеть домой на матч «Редскинс» — «Джайантс».

Это была типичная игра, когда обе команды агрессивно наступают и сражаются за каждый ярд очковой зоны. Исход был неясен до последнего, но «Джайантс» выиграли, а это значило, что мы вышли в плей-офф и в мире есть справедливость.

Утром я оделся, собрал вещи и спустился вниз за газетой. Джен оделась быстро, как всегда, но упаковка чемодана была для нее то же самое, что постройка пирамиды для древних египтян. Тяжелый, изматывающий процесс, на каждом этапе которого приходится принимать тысячи тяжелых решений.

Когда я вернулся, у двери стояло четыре чемодана.

— Полагаю, ты хочешь, чтобы я отнес все это в машину? — спросил я, взявшись за первый чемодан. Либо он был прибит к полу, либо весил тысячу фунтов. — Что там? Коллекция камней?

— Как ты догадался? — рассмеялась она.

Я отнес ее вещи в машину. День был относительно теплый, около десяти градусов. Я не стал опускать верх, но открыл окна. По дороге мы остановились на ланч, а потом поехали по родному городу Джен к дому ее родителей. Город определенно был с причудами: мы остановись у маленького магазинчика под названием «Универмаг», где целый угол занимали одни только лакричные конфеты.

До места мы добрались часам к четырем. Родители кинулись обнимать Джен, тепло приветствовали меня и попросили называть их Дженис и Бен. В общем, начало было хорошее.

Дом был построен в колониальном стиле, впрочем, Дженис сообщила мне, что ему «всего» сто пятьдесят лет. Запахло едой, и Джен с Дженис вышли в кухню, оставив нас с Беном сидеть у камина. Я чувствовал, что он просто наслаждается возможностью поговорить с мужчиной, который, возможно, женится на его малышке. Хотя если бы мы поменялись ролями и Джен была бы моей дочерью, я бы его на дыбу вздернул.

— Чудесная у меня девочка, — сказал он.

Я кивнул:

— Это точно.

— Что я несу? Она уже молодая леди.

Я снова кивнул:

— Конечно. — Кажется, я неплохо справляюсь.

— Всегда имела свое собственное мнение.

Третий кивок. С тихим смешком для пущего эффекта.

— И сейчас имеет.

В том же духе разговор продолжался еще минут десять.

Он выдал набор банальностей относительно дочери, я с энтузиазмом согласился с каждой из них.

Подали обед. Мясной рулет, приготовленный Дженис, был достоин богов, если боги, конечно, едят мясные рулеты. А с картофельным пюре и подливкой он был так восхитителен, что я ел и не мог остановиться.

Когда настало время ложиться спать, я с удивлением обнаружил, что мне с Джен постелили в одной комнате. Я-то думал, родителям такое не понравится. Джен, ангельская душа, обсудила все с матерью заранее. Мы не занимались сексом, но я мог держать ее в объятиях всю ночь, и этого было достаточно.

Следующие несколько дней прошли весьма приятно. Ничего необычного: ели, говорили; посмотрели миллион фотографий Джен на разных этапах ее жизни. К сожалению, на доброй половине фотографий был запечатлен Джек Уинстон, коп, в которого Джен была влюблена в старших классах. Юный Джек был красив и мускулист. Но теперь с Джен спал я, и эти фотографии Джека выносил с трудом… надеюсь, что сейчас он растолстел и облысел.

Словом, с Дженис и Беном мне было хорошо, и, как сообщила Джен, я им тоже понравился. Миссия выполнена. Я победил.

В канун Рождества, когда Дженис и Бен уже ушли спать, Джен сделала мне самый лучший подарок. Мы пошли в беседку на дальнем краю их владений и занялись любовью. А потом она рассмеялась.

— Над чем смеешься? — спросил я.

— Когда мне было лет десять, мы с подружками собирались здесь и говорили о будущих женихах. Описывали наших мистеров Совершенство в мельчайших подробностях.

— И ты описала меня?

— Нет, — улыбнулась она. — Это-то и смешно.

— Ты же понимаешь, что никогда меня не получишь с таким-то отношением?

Она улыбнулась своей мудрой улыбкой:

— Шутишь? Уже получила: на блюдечке с голубой каемкой.

Сначала я думал подождать до Нью-Йорка, но… Залез в карман, достал маленькую коробочку, которая там уже прожгла дыру.

— Тогда уж забирай и это.

Она недоверчиво посмотрела на коробочку, потом на меня. Открыла, увидела кольцо и заплакала. А потом обняла меня.

— Я люблю тебя, Ричард.

— Так ты отвечаешь мне «да»?

Она пожала плечами.

— Не похоже, чтобы мистер Совершенство объявился в обозримом будущем.

Она увлекла меня в дом, разбудила Дженис и Бена, чтобы рассказать им новость. К моему облегчению, они, казалось, были довольны, и все было мило, за исключением того момента, когда Бен грозил расчленить меня, если я обижу его малышку.

Рождественское утро выдалось солнечное, температура обещала подняться выше десяти градусов, неслыханно для декабря. Джен хотела поехать кататься, так что, заглотив семь или восемь вафель Дженис, я с трудом оттащил свою отяжелевшую тушку в машину.

Мне было так хорошо, что я согласился опустить верх машины. Нашей первой остановкой был дом ее школьной подруги, Нэнси Бранелл. Полчаса они посвятили восторженному обсуждению кольца, еще столько же — пересказам того, что лично мне показалось обычной школьной нуднятиной. Нэнси даже принесла выпускной альбом. Почувствовав, что я вот-вот усну, Джен объявила, что мы уходим — чтобы осмотреть Кендрикский водопад.

— Ой-ой, — сказала мне Нэнси, — будь осторожен! Мальчики, которых Джен брала с собой к водопаду, никогда не возвращались оттуда прежними.

Как только мы оказалась в машине, я спросил:

— Ты ходила туда с Джеком Уинстоном?

Она кивнула:

— Ну да. Почти каждый вечер!

— Сейчас он, должно быть, толст и лыс.

— Может быть.

— Но ты ведь отвергла его приставания, правда?

Джен потянула носом воздух.

— Люблю запах ревности поутру.

Очень скоро мы выехали на проселочную дорогу, ведущую к водопаду. Всего несколько минут, и то, что было прекрасным солнечным днем, превратилось в нечто облачное. Подул ветер.

— Давай остановимся и поднимем верх, — сказал я.

— Не сейчас. Так пока хорошо. А водопад всего в паре миль.

Но уже через минуту Джен пожалела о своем решении. Ветер усиливался, небо заволокло черными тучами, и мне пришлось включить фары.

Казалось, Джен встревожилась.

— Как будто летом перед грозой! — прокричала она.

Я крикнул:

— Сейчас выйду, опущу верх!

— Осторожно!

Мгновение — и стало совсем темно, хоть глаз коли. Казалось, фары не работают. Я ощутил острый приступ паники, поняв, что эту тьму просто невозможно разогнать. Я обернулся к Джен, но не смог разглядеть во тьме даже ее силуэт.

— Ничего не вижу! — заорал я.

— Ричард! — кричала она, и страх в ее голосе был отражением моего собственного. Я попытался поднять верх и остановиться, но не имел ни малейшего понятия, где дорога. Внезапно правые колеса стали прокручиваться, и я понял, что нас сносит в кювет.

— Ричард! — снова крикнула Джен, но вой ветра заглушил ее голос, словно она звала откуда-то издалека. Машина накренилась вправо, и земля под нами исчезла. Наступила полная тьма.

Я протянул руку к Джен, но схватил только воздух. Машина перевернулась, может быть, всего раз или два, но мне казалось, что всю тысячу и никогда не остановится. Джен перестала кричать.

Наконец мы приземлились, головой вверх.

— Джен? Ты в порядке?

Она не ответила, и ужас иглою пронзил мне сердце.

— Джен! Ответь, ну, пожалуйста!

И вдруг, словно кто-то отдернул занавеску, тучи начали рассеиваться. Всего за пять секунд ветер стих, и снова засияло солнце.

Джен в машине не было.

Она исчезла бесследно, и я проклял свое решение ехать с открытым верхом. Ее, должно быть, выбросило из машины, она могла остаться на дороге. Я выбрался из машины. Перед глазами все плыло. До дороги было ярдов десять, и Джен нигде не было.

Остановилась машина. Мужчина выскочил наружу и бросился ко мне:

— Вы в порядке?

— Моя девушка… ее выбросило из машины. Помогите мне найти ее!

— Но с вами-то все в порядке?

Он смотрел на мой лоб, и когда я дотронулся до него рукой, то понял, что из раны над левым виском идет кровь. Больно не было.

— Я в порядке. Нужно ее найти!

Он кивнул и объяснил другим остановившимся, что надо делать. Мы начали прочесывать кусты. Я был в совершеннейшей панике: выкрикивал ее имя, носился туда-сюда, в глубине души понимая, что, если бы с ней все было в порядке, она бы ответила.

Приехала полиция, и я рассказал патрульному, что случилось.

— Где вы потеряли управление? — спросил он.

— Не очень далеко отсюда. Буря поднялась так быстро…

— Какая буря?

У меня не было времени обсуждать погоду.

— Буря. Стало совершенно темно, и поднялся ветер…

— Надо перевязать вам рану, — сказал он.

Но кровь почти остановилась, и я попросил его не беспокоиться. Полиция организовала поиски дальше по дороге. Я слышал ее крик перед тем, как мы перевернулись, но не хотел исключать ни одной вероятности. Время шло, казалось, миновали часы, хотя, возможно, только минуты. Один из полицейских вернулся.

— Вашей девушки там нет.

Я кивнул, хотя это не имело ни малейшего смысла.

— Вы употребляли алкоголь, сэр?

— Сейчас одиннадцать утра! Боже мой, конечно, нет!

Он попросил меня вытянуть руки и так далее. Я разозлился, но сделал, как он просил, чтобы поскорее с этим покончить.

— Может, она просто была в шоке… — сказал я, не особенно в это веря. — Может, она просто ушла.

Он, очевидно, тоже не верил.

— Куда бы она могла пойти?

— Ну, она здесь выросла, так что… — А потом я увидел: на его униформе была бирка с фамилией Уинстон.

— Вы Джек Уинстон?

Он удивился:

— Откуда вы меня знаете?

— Женщина, с которой я был, Дженнифер Райан! Вы встречались, когда она заканчивала школу.

Никакой реакции.

— Не думаю, что мне знакомо это имя, сэр.

— Ее семья живет выше по дороге. Можем мы туда заехать? Может быть, ее кто-то подобрал и отвез домой…

Он согласился довезти меня до дома, и я показал ему дорогу. Когда мы добрались до места, он спросил с явным недоверием:

— Она тут выросла?

— Да. — Я побежал к двери. Краешком сознания отметил, что дом выглядит менее ухоженным.

Полицейский Уинстон подошел и встал у меня за спиной. Я позвонил, дверь открыла Дженис.

— Да?

Я забормотал что-то про несчастный случай, но тут мое внимание привлек интерьер дома. Трудно объяснить, но казалось, будто кто-то старательно уничтожил там все следы уюта и тепла.

Дженис в недоумении посмотрела на Уинстона:

— Джек, что происходит?

Ответа я не услышал, потому что уже вбежал внутрь. Внутри разница оказалась еще очевиднее. Другая мебель, со стен исчезли картины… Я бросился в комнату, где мы спали с Джен, и меня словно током ударило. Это была не спальня, а что-то вроде кабинета. Мой разум отказывался воспринимать происходящее.

— Что происходит? — спросил я. — Почему вы все поменяли?

— О чем вы говорите? — удивилась Дженис.

— Где Бен?

Она буквально отшатнулась.

— Бен? Мой муж? Он умер почти двадцать лет назад.

Я схватил ее за руку.

— Почему, черт возьми, вы так говорите? Почему?

Полицейский Уинстон грубо оттащил меня в сторону.

— Хватит. Мы уходим. Прошу прощения, миссис Райан.

Я вырвался.

— Постойте. Я провел здесь четыре дня с вашей дочерью. Мы с Джен собирались пожениться. Сегодня мы попали в аварию…

Ее реакция была молниеносной. Она дала мне пощечину.

— Вон! Убирайтесь и не смейте сюда возвращаться.

Уинстон вывел меня на улицу, но я снова вырвался и побежал за дом. Я хотел найти беседку, где мы с Джен занимались любовью, где обручились… но беседки не было. На ее месте стоял пикап, сломанный, на кирпичах вместо колес.

 

2

Следующее, что помню: психиатр задает мне вопросы. Если он и назвал свое имя, то я его не запомнил.

Голова все еще кружилась. Меня осмотрели, перевязали. Вероятно, дали успокоительного. Не могу их винить: я стал как берсерк и вообще не помню, что делал. Я сожалел о сделанном: мои поступки привели к тому, что я лежал в больнице, вместо того чтобы искать Джен.

— Эта женщина… Вы можете ее себе четко представить?

Я кивнул:

— Конечно. Мы помолвлены.

— У вас часто бывали серьезные отношения с женщинами?

— Послушайте, меня что, задержали? — спросил я. — Я совершил преступление?

Он улыбнулся.

— Вы не совершали никакого преступления, так что вы не под арестом. Но думаю, вы согласитесь с тем, что несколько потрясены и…

Я встал, стараясь не потерять равновесия.

— Потрясен. Вы даже не представляете насколько.

Доктор попытался убедить меня поговорить с ним еще немного, но это даже не обсуждалось. Я уже составлял план. Очевидно, все это какой-то заговор, попытка разлучить нас с Джен, может быть, даже попытка отрицать само ее существование. Но слишком многие знают правду, и я хотел восстановить в памяти хронику наших передвижений, чтобы найти тех, на кого мог бы сослаться.

Покинув больницу, я сориентировался на местности и понял, что оказался недалеко от дома Нэнси Бранелл. Направился туда, позвонил. Дверь открыл молодой человек.

— Нэнси дома? — спросил я.

— Конечно, — жизнерадостно ответил он и позвал: — Эй, Нэнс! Тут к тебе пришли!

Нэнси появилась почти сразу, и я вздохнул с видимым облегчением. Я видел эту женщину день назад, в этом самом доме.

— Нэнси, — сказал я, — происходит что-то странное. Мы с Джен пропали в аварию и она исчезла…

На лице у Нэнси отразилось недоумение, потом легкий страх. Я увидел, как она тронула мужчину за рукав, когда тот собрался уходить, заставив его остаться.

— Мы знакомы? — спросила она.

Сердце у меня оборвалось.

— Я был у вас вчера. С Джен.

— Простите, — ответила она, — но вряд ли мы с вами встречались. И я не знаю никакой Джен.

— О, только не ты… — Это все, что я смог из себя выдавить.

Мужчина сказал:

— Прости, приятель. Ты, наверное, ошибся адресом. — И захлопнул дверь у меня перед носом. Когда я, почти шатаясь, шел по улице, я заметил в патрульной машине полицейского Уинстона. Очевидно, он ждал, что я выкину что-нибудь эдакое, чтобы арестовать меня и обезопасить свой счастливый, уютный, вонючий городишко!

Мне подумалось, что все это просто сон. Вот было бы здорово, и Джен будет рядом, когда я проснусь.

Я дошел до пункта проката машин, который видел вместе с Джен, когда мир еще не сошел с ума. Моя машина была сильно повреждена. Уинстон сказал, что ее ремонтируют, но я больше не мог тут оставаться. Взял машину напрокат и уже почти выехал из города, но тут заметил универмаг. Припарковался.

За кассой стояла женщина. Я приблизился.

— Прошу прощения, мэм, вы знаете девушку по имени Дженнифер Райан?

Она задумалась на мгновение.

— Нет. Она из местных?

Я кивнул.

— А Дженис Райан знаете?

Она улыбнулась.

— Конечно. Живет в паре миль отсюда.

— У нее есть дочь?

Женщина с сомнением покачала головой:

— Нет.

— Дженис замужем?

— Уже нет, — ответила она.

— А что случилось с ее мужем?

Она посмотрела на меня с подозрением.

— Зачем вам это знать? С тех пор прошло лет двадцать.

— Пожалуйста, просто скажите, от чего он умер.

Настороженный кивок.

— Повесился в саду. Там, где у них была беседка…

— Почему он это сделал?

— Их маленькая дочка умерла… Бен не смог этого вынести.

Надо добраться до дома.

Дом — это там, где я жил, где были мои друзья, где — о чем я молился — меня ждала Джен. В Ардморе у меня не было шансов докопаться до сути. Я не мог найти никакого нормального объяснения. Или это был сон, или я сошел с ума. Или то и другое сразу.

Поездка была сюрреалистическая. Я смотрел на пассажирское сиденье, на Джен, чтобы увидеть ее там, где она сидела еще совсем недавно. И меня не останавливало то, что ее там не было.

Я добрался до Вест-Сайд-хайвей, оставил машину на подземной парковке у дома. Нашего дома. Я понял, что не готов подняться наверх. Как будто у меня на руках оставалась последняя карта.

Поэтому я пошел в спорт-бар. Разыгрывался кубок колледжей, и я был уверен, что Джон и Вилли там будут. Я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, я страстно хотел оказаться рядом с друзьями, которые подтвердят мою историю. С другой — опасался того, что они скажут.

Они сидели на нашем обычном месте. С ними были три женщины. Двух я помнил по прошлому разу — казалось, это было сто лет назад. Третью видел впервые.

По крайней мере, я ее не помнил. Она первая меня заметила, когда я шел к их столику. Просияла, встала и, сказав: «Ну наконец-то», поцеловала меня. Легким поцелуем в губы.

Вилли сказал:

— Мы уже собирались заявлять в полицию.

А Джон с видимым облегчением добавил:

— Где тебя черти носили? Что у тебя с головой?

Я решил перейти прямо к делу.

— Я был у Джен. В доме, где она росла.

Женщина, которая меня поцеловала, скорчила недовольную гримасу.

— Кто такая Джен?

— Его сестра! — сказал Джон.

— Нет, Джен — это его бабушка, — встрял Вилли.

— Собака, — продолжал Джон. — Точно, его собака.

Они дурачились, стараясь выгородить меня перед женщиной, которая, вероятно, имела право ревновать. Но вот в чем вопрос: знали ли они Джен?

— Ребята, мне надо с вами поговорить, — сказал я.

Очевидно, я произнес это с достаточным нажимом, чтобы они поняли: дело нешуточное.

— О’кей… конечно, — кивнул Джон.

Мы вышли из-за столика, и я услышал, как женщины обсуждают между собой мое странное поведение.

Я подождал, пока мы выйдем, потом начал:

— Мне надо у вас кое-то спросить. Это не шутка, так что, пожалуйста, отвечайте прямо.

Оба кивнули, явно не понимая, в чем дело.

— В прошлые выходные мы смотрели тут матч «Никс» и «Севенти сиксерс»?

Оба кивнули, а Джон сказал:

— Конечно, Рич.

— А с кем мы были?

Вилли махнул рукой в глубину бара.

— С ними.

— Со всеми тремя? — спросил я.

— Ну да, — ответил Вилли. — Рич, все нормально.

— И я с одной из них встречаюсь?

Джон снова кивнул:

— С Лорен.

— Это та, что меня поцеловала?

— Ну да, — сказал Вилли. — Рич, с тобой все в порядке?

— Вы знаете кого-нибудь по имени Дженнифер? Джен?

Вилли покачал головой, а Джон сказал:

— Я в колледже встречался с девушкой по имени Джен.

Я оперся на припаркованную машину. Кошмар не прекращался. Они снова спросили, что происходит, и я рассказал им все в раздиравших душу подробностях. Думал, они хоть на что-то отреагируют, но нет. Непохоже, чтобы они меня обманывали, да я этого и не ожидал. Ведь это были мои друзья, они не могли участвовать в заговоре. Да и не могло быть такого масштабного заговора.

Джон положил руку мне на плечо.

— Рич, я не знаю, что тебе ответить. Я бы сказал, что это нечто вроде амнезии, хотя тогда ты бы забыл то, что произошло. А ты помнишь вещи, которых никогда не было.

— Я не очень в этом разбираюсь, — сказал Вилли с видимым смущением, — но думаю, тебе надо с кем-нибудь поговорить. Моя сестра ходила к психологу, говорит, он был хорош, и…

— Парни, — прервал я его, — проедетесь со мной?

Они согласились, и Джон вернулся в бар предупредить женщин, что мы уезжаем по одному делу. Вилли воспользовался его отсутствием, чтобы спросить:

— Слушай, Рич, ты ведь не прикалываешься? Это не розыгрыш?

— Вилли, ничего менее похожего на шутку со мной не происходило никогда.

Мы сели в машину. По дороге я все продолжал рассказывать о том, как они проводили время со мной и Джен. Я отчаянно пытался заставить их вспомнить хоть что-то, но потерпел сокрушительное поражение. Они думали, что я сошел с ума.

Наконец мы добрались до галереи Джен и Сэнди Томас. Только вместо галереи теперь был пункт обслуживания денежных переводов «Вестерн юнион». Я объехал квартал на случай, если ошибся адресом, но я не ошибся. Я много раз заезжал сюда за Джен.

Я прекратил поиски и отвез Вилли и Джона обратно в бар. Попросил их передать мои извинения Лорен, с которой, по их словам, я встречался уже шесть недель. Джон спросил:

— С тобой все будет в порядке?

— Наверняка нет, — ответил я. Пора ехать домой.

Глубоко вдохнув, я открыл дверь в квартиру. Включил свет и… словно кто-то ударил меня под дых. Когда я уезжал, все выглядело совсем не так. А теперь все было как до появления в моей жизни Джен. Никаких картин на стенах, плетеных ковриков, беговой дорожки. Я, пошатываясь, бродил по комнатам. Сознание мутилось, но не настолько, чтобы не понять: Джен здесь не было. Вошел в спальню, посмотрел на нашу кровать. Не убрана. А Джен никогда не оставлял постель незаправленной.

Не то чтобы у меня подкосились ноги, но я почему-то сел на пол.

И разрыдался.

 

3

Объект вернулся в привычную среду.

Именно так человек по имени Джус начал свой первый официальный отчет. Начальство предпочитало именно такой язык, и он его использовал, хотя и считал, что это смехотворно. Если бы он писал на нормальном языке, было бы: Килмер вернулся домой.

Идея заменить его имя псевдонимом во всех записях, касающихся операции, тоже была спущена сверху. Излишне драматично, но он бы и сам это предложил. Они всегда все записывали, а он не хотел, чтобы всплыло его настоящее имя. Только не в связи с убийством.

Имя «Джус» он предложил сам. Позаимствовал его у О. Дж. Симпсона.

Настоящий Джус сумел выйти сухим из воды, совершив убийство, и какое-то время жил, как казалось, беззаботной жизнью где-то во Флориде: играл в гольф и показывал фигу всякому, кто хотел бы видеть его в тюрьме или что похуже.

Потом он решил искусить судьбу еще раз и сделал ту глупость в Вегасе, тем самым дав своим врагам вторую попытку. Те зевать не стали и упекли-таки его за решетку.

Урок, который из этого извлек новый Джус: всегда можно испортить дело, как бы хорошо оно ни продвигалось. Если это дело завершится успешно, новый Джус больше никогда не будет работать. Он купит виллу на Карибах и будет проводить дни, потягивая коктейли из бокалов, украшенных зонтиками. Или нет, лучше купить собственный пляж.

А пока он должен внимательно наблюдать за Килмером и записывать каждый его шаг.

Килмер трогательно носился туда-сюда, как курица с отрубленной головой. Но Джусу надо было только отслеживать его передвижения и решать возможные проблемы, если те возникнут. А потом, когда придет время, положить конец его несчастной жизни.

Я проспал около часа — достаточно, чтобы увидеть сон о Джен. Это был странный сон, но не более странный, чем новая реальность. Мы шли по улице, и она взяла меня за руку. Она выглядела испуганной, но, когда я спросил, что случилось, она ответила, что я знаю, что я всегда знал.

Несколько секунд — и она начала исчезать.

Исчезла.

В отличие от большинства снов, этот не забылся, когда я проснулся. Каждая подробность запечатлелась в моей памяти. Это успокаивало, хоть я и не понимал почему. Может быть, просто потому, что мне удалось побыть немного с Джен?

Я сварил себе кофе и попытался осмыслить происходящее. Я верил, что Джен существует. Она была слишком реальной, а мои воспоминания слишком живыми. У меня не настолько хорошее воображение… И я не считал себя настолько сумасшедшим. В мою пользу говорило то, что если бы кто другой рассказал мне такую историю, я бы счел ее бредом.

Я обыскал квартиру сверху донизу. Я уже был настроен достаточно скептически и не ждал, что найду ее. Просто не мог прекратить поиски. Следующие три дня я потратил на то, чтобы восстановить наши передвижения, поговорить с теми, кто знал Джен, посетить места, где мы бывали вместе. Каждый раз я упирался в стену непонимания и добился только того, что почти всех убедил в своем безумии. Ювелир, продавший мне кольцо для Джен, заявил, что никогда меня не видел. Чека у меня не было. Сэнди Томас сказала, что мое лицо ей незнакомо. И так далее, и тому подобное.

Сестра Вилли устроила мне встречу со своим психологом. Мэтью Роулинс был милый джентльмен, он специализировался на арт-терапии. Просил своих клиентов что-нибудь нарисовать — талант не имел значения, — чтобы человек раскрыл свои чувства. Мне он велел нарисовать Джен, и я прорыдал тридцать минут из сорокапятиминутного сеанса.

В конце сеанса он сказал:

— Вы испытываете сильнейшую боль.

— Вывод, увы, не поражающий новизной, — ответил я.

Роулинс заявил, что важна именно боль, а не то, насколько происходящее правдоподобно. Он предложил долгосрочную терапию, по сто пятьдесят долларов в час. Я сказал, что подумаю.

Лорен, женщина, с которой я, по словам Вилли и Джона, встречался, позвонила узнать, почему я перестал появляться. Я извинился и сказал, что встретил другую. Она бросила трубку.

Через несколько дней я назначил встречу со Скоттом Кэрролом, редактором, с которым мы вместе работали в журнале «Манхэттен». Даже несчастным безумцам нужно на что-то жить. Мы встретились в маленьком итальянском ресторане под названием «У Спумони», на углу Второй авеню и Восемьдесят третьей улицы. Скотт был моим другом, и мы с Джен однажды ужинали в этом месте с ним и его женой.

Я не стал спрашивать его о Джен. Скот был язвительным остряком, да еще и правдорубом — услышав мою историю, он бы своими колкостями живого места на мне не оставил. Так что я подбросил ему пару идей для статей, ни одна из которых мне не была особенно интересна.

— Не пойми меня превратно, Ричард, — ответил он, — но почему бы тебе не написать о том, что с тобой происходит?

А ведь я ему ни слова об этом не сказал.

— О чем ты?

— О женщине, которую ты ищешь. Дженнифер?

— Я говорил с тобой о ней? — удивился я.

Он покачал головой:

— Нет. И я единственный человек в Америке, с которым ты об этом не говорил. — Он подался ко мне. — По самым скромным подсчетам, твою историю мне пересказало человек двадцать.

— Я что, стал городской достопримечательностью?

— Почему ты ограничиваешься масштабами города? — спросил он, улыбнувшись. — Да, Ричард, ты влип. Но, по крайней мере, влип во что-то интересное. Читатели будут в восторге.

— Ты предлагаешь мне выставить себя полным психом на страницах твоего журнала?

Он рассмеялся.

— Ты уже выставил себя психом. Почему бы теперь не получить за это денег?

— Прости, Скотт, мне что-то не смешно.

— Извини, — ответил он. — Но написать статью — это и в самом деле отличная идея.

— Не думаю.

— Просто ты не можешь осознать возможные перспективы! Подумай, у тебя появляется шанс представить свою точку зрения. Или считай это попыткой помочь людям, которые страдают подобными расстройствами. Или еще одним способом найти Джен.

— Нет, спасибо. — Я все еще был обижен.

Но к концу ланча ему удалось меня переубедить. Ведь это и правда был шанс расширить круг поисков Джен или, если она была плодом моего воображения, помочь тем, чье воображение породило похожие плоды…

— Когда ты сможешь это опубликовать? — спросил я.

— Как скоро ты напишешь?

— Начну прямо сегодня, — ответил я.

— Отлично. И еще. Мы наймем художника, который нарисует портрет Джен с твоих слов. Ты можешь ее описать?

Я кивнул:

— В мельчайших подробностях.

— Отлично, — сказал он. — Я все устрою.

Я ушел, оставив его допивать кофе и оплачивать счет. Дома сел за компьютер и начал работу — трудился яростно, как никогда в жизни. В четыре утра я закончил и перечитал написанное.

Джен вернулась к жизни. Она была на каждой странице, в каждом слове. Я сумел воссоздать настоящую Джен, понимая при этом: только так и можно доказать, что она существует. Моя статья была одновременно и доказательством моего безумия, и сочинением, которым я мог гордиться.

Я перечитал статью еще раз, потом сел в кресло в углу комнаты. Джен любила в нем сидеть, читая или слушая музыку. Я откинулся назад… и меня словно ударило током. Казалось, я снова ощутил ее запах. Она была со мной в этот миг, хоть я и понимал, что нам никогда не быть вместе.

В тот момент я не знал, сумею ли все это пережить.

Статья вышла через четыре дня, и первая реакция моих коллег и друзей — то, что они сочли возможным выразить напрямую, — была жалость пополам с недоверием. Одно хорошо: изображение Джен появилось в прессе. Следуя моим указаниям, художник нарисовал отличный портрет. На удивление, похожий. Поскольку статья была достаточно необычная, чтобы удостоиться чести быть пущенной онлайн, люди, знавшие Джен, могли ее опознать.

Чего я не ожидал — так это роя безумцев, которые моментально ко мне слетелись. Я получал письма и имейлы от всех психов Америки, которые увидели во мне родственную душу. Одни утверждали, что знают Джен, другие — что они и есть Джен, третьи — что вступили с ней в контакт в мире духов.

Хуже всего то, что мой телефон значился в телефонных справочниках, а у некоторых психов было достаточно средств и времени, чтобы его разыскать.

Каждую ночь мне снились сны. И это, как ни странно, было хорошо. Ведь я мог побыть с Джен. Однажды, когда я уже ложился спать, раздался звонок. Было почти одиннадцать, и на этот раз я вышел из себя.

Я снял трубку:

— Алло? — Это было скорее рычание, чем приветствие. Женский голос очень неуверенно произнес:

— Мистер Килмер?

— Слушайте, я не хочу, чтобы мне звонили домой, так что…

— Это насчет вашей статьи в «Манхэттене»…

— Разумеется, насчет статьи. Но я не помню, чтобы там был напечатан телефонный номер.

— Простите, пожалуйста! Я знаю, что вам пришлось пережить. Не могу передать, как я вам сочувствую.

— Спасибо. Спокойной ночи.

Я уже хотел положить трубку, когда она сказала:

— Мистер Килмер, мне кажется, я знаю, кто такая Джен. И я могу это доказать.

Что-то в ее голосе убедило меня не класть трубку.

— Я слушаю. Кто она?

— Моя сестра.

— И вы сказали, что можете это доказать?

— Да, думаю, что да. Можете дать мне свой имейл?

Я дал ей адрес, на который обычно писали читатели.

Попытался уснуть, но безрезультатно. Через полчаса встал и подошел к компьютеру. Открыл почтовый ящик, кликнул на ее имейл. Секунда — и я смотрел на фотографию.

Это была Джен. Моя Джен.

 

4

— Ему звонила сестра, — произнес Джус в телефонную трубку.

Мужчина на том конце провода был спокоен. Как всегда. Джус знал его недолго, но уже окрестил Камнем за полное отсутствие эмоций.

— Каково было содержание их разговора?

— Ну не погода же, черт возьми!

Но Камня было не так просто поколебать.

— Содержание разговора?

— Она сказала, что ее сестра и Джен — одно лицо, она сразу это поняла, увидев рисунок. Она отправила имейл с доказательством. Фотографией, как я полагаю.

— Так вы не видели этого письма? Почему?

— Я же говорил, — ответил Джус, — что он оставил свой компьютер в той дыре. Этот он одолжил, и мы еще не успели его взломать.

— Полагаю, вам следует это сделать.

— Сделаю, но мне потребуется время. Какие будут указания?

— Продолжайте наблюдать и фиксировать его действия и разговоры. О результатах доложите мне. Как обычно.

— Хотите, чтобы я взял на себя сестру? — Камень был не из тех, кому можно просто сказать «убить».

— Продолжайте наблюдать и записывать. О результатах доложите мне.

— Сделаю. — Гудки.

Фотография, присланная по электронной почте, была так похожа на Джен, что это могла быть только она. Каждая черточка совпадала, все до мельчайших деталей. На фотографии Джен улыбалась, и это в точности передавало ее характер, этот блеск в глазах. Я был поражен: ведь это значит, что Джен настоящая.

Когда мне удалось совладать с чувствами, я тут же проклял себя за то, что не спросил у звонившей номера телефона. На определителе высветилось «частный абонент», поэтому у меня был только ее имейл. Я ответил на ее письмо с просьбой сразу же позвонить мне, в любое время.

Сразу же она не позвонила. Я надеялся, это значит лишь, что она уснула и свяжется со мной утром. Причем рано утром, потому что выспаться я и не надеялся.

Как бы я ни гипнотизировал телефон, он молчал до без четверти десять. И позвонила не сестра Джен, а Крейг Лангл, частный детектив, услугами которого я несколько раз пользовался в своих журналистских расследованиях, в основном в сфере большого бизнеса. Для какого бы издания я ни писал, они обычно оплачивали счета: услуги Крейга были недешевы, но они того стоили.

Не думаю, что Крейг в своей жизни произнес впустую хоть одно слово. Он сразу перешел к делу:

— Ты в порядке?

Мы с ним не разговаривали со дня исчезновения Джен.

— Более-менее. В последнее время дела идут не так хорошо, как мне бы хотелось.

— Ага, — сказал он, имея в виду, что знает о произошедшем. Все на свете об этом знали. — Я могу помочь?

— Вряд ли. Но все равно спасибо.

— Есть новые повороты сюжета?

Меня покоробило, что трагедию, перевернувшую мою жизнь, называют «сюжетом».

— Какого, собственно, сюжета?

— Ты не помнишь? — удивленно спросил он.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты мне позвонил неделю назад, сказал, что работаешь над чем-то масштабным и что я тебе понадоблюсь.

Я понятия не имел, о чем он говорит.

— Крейг, прости, я действительно не помню этого разговора.

— Ты сказал, что прямо сейчас говорить не можешь, но это тянет на Пулитцеровскую премию.

Крейг не был склонен к вольному словоупотреблению и преувеличениям. Наш разговор, должно быть, был в точности таким, как он описывает.

— Черт! Ничего не помню.

— Ричард, если я тебе понадоблюсь — я готов. Что бы тебе ни потребовалось. Лично для тебя — бесплатно.

— Спасибо. Я очень тебе признателен, — сказал я и повесил трубку. Еще одна напасть. Чтобы я забыл о деле, которое могло принести мне Пулитцеровскую премию? Невозможно.

Я сидел и смотрел на молчавший телефон, пока не стукнуло три.

Надо было выйти из квартиры хотя бы на пару минут, так что я решил спуститься и забрать почту.

Только-только вернувшись из Ардмора, я ждал почту с нетерпением — в тщетной надежде получить что-нибудь, что докажет миру существование Джен. После выхода статьи в журнале корреспонденция стала изощренной формой пытки. Я получил буквально тысячи писем: с выражениями сочувствия, с насмешками, с бесполезными измышлениями о местонахождении Джен. Поток писем понемногу иссякал, но в этот раз их было порядка тридцати.

Открыв дверь квартиры, я услышал звонок. Бросил письма на пол, кинулся к телефону.

— Алло?

— Мистер Килмер, это Элисон Тайнс. Я вам вчера звонила…

— Элисон… Спасибо, что позвонили. Я получил фото Джен. Я уверен, что это она.

В ее голосе отчетливо слышалось облегчение.

— Это прекрасно! Я так боялась, что ошиблась. Надеялась, что это не так, судя по вашему письму. Но все равно боялась.

— Где она?

— Пропала без вести. Когда поехала в Калифорнию.

— У меня так много вопросов! Мы можем встретиться?

— Конечно. Когда? — спросила она.

— Когда? Как можно скорее. Сейчас.

— Это невозможно, — сказала она. — Я в Висконсине. Я тут живу. Мы с Джули отсюда родом.

— Джули?

— Да. Ее настоящее имя. Настоящее имя вашей Дженнифер.

Мне потребовалось пара секунд, чтобы это переварить. Потом я сказал, что буду у нее завтра утром.

— Нет, — ответила она. — Я сама прилечу. Уже купила билет.

Я сказал, что встречу ее в аэропорту. Она назвала номер рейса.

— Мистер Килмер… — нервно, словно сомневаясь, произнесла она.

— Пожалуйста, зовите меня Ричард.

— Ричард, я хочу вам сказать, прежде чем вы меня увидите…

— Что?

— Мы с Джули близнецы. Двойняшки.

Я поблагодарил ее за предупреждение, а когда мы распрощались, начал мысленно готовиться к встрече. Скорее всего, просто случайность, что эта женщина и ее сестра похожи на Джен. Ну или на ее образ в моей голове. Но тот факт, что ее сестра пропала, увеличивал число странных совпадений.

Я ждал ее у выдачи багажа.

В аэропорт Кеннеди я приехал за час. Самолет задержался еще на час, так что у меня было ощущение, будто я стою там уже две недели. Я не стал писать табличку с ее именем — если они с Джен и правда двойняшки, табличка мне не понадобится.

Никогда не забуду тот миг, когда увидел ее на эскалаторе. Это была Джен, она скользила вниз, искала меня глазами. Я бы закричал, если бы у меня не перехватило дыхание.

Она меня узнала, должно быть, по фотографии в журнале и неуверенно махнула рукой. Спустившись, она подошла.

— Ричард, я так рада нашей встрече. Спасибо, что приехали.

Я не сказал ни слова, просто стоял и пялился на нее как идиот.

— Я похожа на вашу Джен? — спросила она.

— Моя Джен — вылитая вы.

Это ее смутило, как и следовало ожидать, и она напомнила, что ей надо дождаться выдачи багажа у транспортера. Удивительно, но ее сумка появилась почти сразу, и вскоре мы уже сидели в моей машине и ехали в город.

Я почему-то избегал задавать ей вопросы, хотя отчаянно хотел услышать ее ответы. Боялся, что она скажет что-нибудь, из чего станет ясно: ее сестра не была моей Джен.

По ее словам, они жили в Форт-Аткинсоне, штат Висконсин, в паре часов езды от Милуоки. У них с Джен был интернет-бизнес по продаже авторских подарочных корзин.

— А кто занимается делами, пока вы тут? — спросил я.

— О, у нас есть несколько сотрудников, они справятся. Дела идут хорошо, и… нет ничего важнее, чем найти Джули.

— Элисон, вы уже нашли место, где остановиться?

Она кивнула.

— Все зовут меня Элли. Я забронировала номер в гостинице «Паркер меридиен». Кажется, это на Пятьдесят шестой улице.

— Я знаю, где это. У меня есть комната для гостей. Вы можете остановиться у меня.

— Лучше не надо. Со мной все будет в порядке.

— О’кей, — сказал я. — Давайте оставим ваши вещи в гостинице, а потом сходим куда-нибудь пообедать? И поговорить.

Она улыбнулась улыбкой Джен.

— Согласна.

Я оставил машину у отеля, и мы прошлись пешком до «Капитал гриль» на Пятьдесят первой. У нас была отдельная кабинка. Элли, казалось, нервничала не меньше меня. Мы подождали, пока у нас примут заказ, и приступили к делу.

— Расскажите об исчезновении Джули, — попросил я.

Она глубоко вздохнула и кивнула.

— Прошлой весной Джули крутилась как белка в колесе. Брала уроки актерского мастерства, подрабатывала моделью. Боялась, что так и застрянет в маленьком городке в Висконсине на всю оставшуюся жизнь. Говорила, что ее «карьерные часы» тикают. Поэтому она решила перебраться в Лос-Анджелес, чтобы попытать судьбу. Обещала вернуться через три месяца.

— Когда она уехала? — спросил я.

— Четырнадцатого мая. А когда вы повстречали Джен?

Настала моя очередь глубоко вдохнуть.

— В июне.

Она облегченно кивнула.

— Так или иначе, она обещала быть на связи, хотя это было даже излишне. Не помню дня, чтобы мы не разговаривали. Где бы мы ни находились. Она позвонила через пару часов после того, как уехала. Это был последний раз, когда я получила от нее весточку.

— И что вы сделали?

— Мы… мы с родителями начали волноваться уже на следующий день. На третий день мы просто с ума сходили. Наш местный начальник полиции сказал, что еще рано что-то предпринимать. Но он проверил ее кредитки и телефонные звонки. Она не звонила никому кроме меня, и ей никто не звонил. И карточку использовала только раз, на заправке в шести часах езды от дома.

— Но он продолжал проверять звонки?

Она кивнула:

— Да. И внес ее в национальную базу данных, которая оповещает все службы правопорядка. Через несколько дней, когда мы так и не получили никаких известий, он сообщил в ФБР.

— И ФБР взялось за это дело?

— Формально да. Но я не думаю, что они реально что-то делают. Дело недостаточно громкое. От местных тоже толку мало, ведь никто не знает, где именно она исчезла.

— А ваш начальник полиции?

— Он допросил всех друзей Джули, но те ничего не знали. Никто из Форт-Аткинсона не мог причинить ей вреда, все ее любили!

Ее голос задрожал, и она промокнула глаза салфеткой.

— И больше за все это время ничего не произошло?

— Ничего, пока не появились вы, — ответила она.

— Хотел бы я, чтобы мое появление хоть как-то помогло, — сказал я. — Но пока я не понимаю как. Не сходится.

— Что вы имеете в виду?

— Что у нас больше вопросов, чем ответов. Например, была ли Джен… Джули… таким человеком, который сказал бы вам, что едет в Калифорнию, а вместо этого поехал бы в Нью-Йорк?

Она покачала головой:

— Нет.

— Но предположим, что именно это она и сделала. Тогда почему же здесь она стала выдавать себя за кого-то другого?

Элли, очевидно, не могла этого объяснить.

— Джули ни от чего не бежала. Наоборот, у нее были планы…

— И все, что у нас есть, — это внешнее сходство, — сказал я и тотчас поправился: — Нет, это больше, чем сходство.

— Нет, не только! — возразила она. — Они обе исчезли без следа. Когда пропала Джули, появилась Джен.

— Правда. Хотя это почти ничего не объясняет. — Я заставил себя быть адвокатом дьявола, потому что в нашем случае это значило быть реалистом, а Элли заслуживала правды. — Более того, мы жили вместе, собирались пожениться, но никто ее не помнит. Все, кому я доверяю, говорят, что ее никогда не было, что я все придумал. Не может быть такого масштабного заговора!

Возразить было нечего, поэтому она молчала.

— Так что все это не имеет никакого смысла, — сказал я.

— Ну вы мне будете рассказывать.

Я поднял на нее глаза.

— Это любимая фраза Джен!

— Мы с Джули все время так говорили, с самого детства. Мама ужасно сердилась. Она что-то говорила, а мы отвечали: «Ну ты нам будешь рассказывать!» А она: «Именно это я только что сделала!»

— Так что у нас есть еще одно совпадение, — сказал я.

Она улыбнулась.

— Ну вы мне будете рассказывать!

— Надо понять, что с этим делать, — сказал я. — Как долго вы намерены тут пробыть?

— Столько, столько нужно.

— Вы точная копия Джен, — заметил я. — И не только внешне. Манера речи. Жесты.

— И точная копия своей сестры.

Я проводил Элли до отеля.

Даже прощание с ней было неловким. Она была так похожа на Джен, что поцеловать ее казалось естественным. Я знал, что должен взять себя в руки. Она сказала, что задержится в Нью-Йорке на какое-то время, что взяла с собой компьютер и может работать где угодно. Мы договорились встретиться на следующий день, чтобы выработать план действий.

Мне тоже пора было возвращаться к работе. У меня было кое-что отложено, в основном благодаря наследству, которое я получил от умершего в прошлом году отца. Но если не пополнять запасы, они быстро закончатся.

Внизу я забрал почту, а поднявшись в квартиру, бросил все на стол к другим невскрытым конвертам. Приготовил замороженную пиццу, хотя и не был голоден. Потом попытался спланировать следующий шаг, совместное усилие, которые мы могли бы предпринять с Элисон, хотя мы даже не знаем, является ли моя Джен и ее сестра одним и тем же человеком. Это продолжалось полчаса — без каких-либо результатов.

В конце концов я решил, что если не могу сконцентрироваться, то надо разобрать почту. На столе было по меньшей мере шестьдесят конвертов, сорок из них — от читателей. Часть я прочитал — ведь никогда не знаешь, что попадет в сети. Много спама. Напоминание о просроченном счете. Вообще-то я всегда вовремя плачу по счетам, так что просроченный платеж за мобильный телефон меня очень удивил.

Извещение гласило, что я должен сто сорок девять долларов и что у моего счета уже пятнадцать дней отрицательный баланс. Я проверил свои записи — никакого упоминания о платеже. Но я не помнил этого счета!

Я позвонил в компанию, и через десять минут переговоров с автоответчиком меня наконец соединили с человеческим существом. Я сказал, что получил извещение о неуплате, но не видел счета. Девушка ответила, что извещение можно проигнорировать.

— Мистер Килмер, счет оплачен. Извещение, должно быть, продублировали по ошибке.

— Когда вы получили деньги?

Она назвала дату. Десять дней назад. Значит, уже после того, как я вернулся из Ардмора. Не было ни малейшего шанса, что я оплатил тот счет в течение последних двух недель.

— Вы не могли бы прислать мне копию?

— У меня нет доступа. Но вам помогут в расчетном отделе.

— А счет, который я оплатил? Можете прислать копию?

— Конечно, могу. А если хотите, можете сами посмотреть его онлайн.

Она рассказала мне, что для этого сделать, и я старательно записал все инструкции. Надо было завести логин и пароль. Войдя в свой «личный кабинет», я распечатал счет, который, по их словам, уже оплатил. Там значился сто семьдесят один звонок. Часть номеров я узнал, часть были мне незнакомы. Неудивительно: я делал много звонков по работе, особенно когда что-то расследовал.

Плюсом было то, что теперь я нашел чем заняться — проверить незнакомые номера. Крейг бы не стал придумывать, что я говорил о Пулитцеровской премии, а я бы не стал о ней говорить, если бы не был уверен. Надеюсь, эти номера смогут навести меня на след той истории или на след чего-нибудь, имеющего отношение к Джен. Было уже семь вечера, и я решил заняться этим завтра. А пока усесться перед телевизором и перестать думать о том, что моя жизнь похожа на поезд, пущенный под откос.

Зазвонил телефон. Это был Вилли, который сообщил, что они с Джоном сидят в «Леджендс» и собираются смотреть матч. Они звали меня в бар каждый вечер, но я отказывался.

— А если я приду, что еще вы будете делать, кроме как пить пиво, смотреть спорт, пялиться на женщин и вести себя как последние идиоты?

— Мы еще закажем бургеры и куриные крылышки!

— О’кей. Буду через несколько минут.

— Серьезно? — удивленно спросил он. — Я был уверен, что ты откажешься! У нас столик на двоих…

— Отлично, — сказал я. — Значит, эти двое — мы с Джоном.

— Я найду столик побольше.

И нашел. Когда я прибыл на место, вся поверхность стола была заставлена тарелками с едой и бутылками с пивом. Началась игра «Никсов», и мы почти не разговаривали до перерыва, как того требовал принятый в спорт-барах этикет. Разговор все равно не клеился — они явно не знали, спрашивать меня о Джен или не надо.

В перерыве показали небольшой репортаж об очередном матче Суперкубка. Я полностью оторвался от реальности и даже не знал, что в тот вечер играют «Колтс» и «Пэкерс». Вилли полагал, что «Пэкерс» выиграют, и, значит, Джон был уверен, что «Колтс» порвут их в клочки.

— Если они справились с «Редскинс», почему бы им не разделать «Колтс»? «Колтс» слишком одномерные, — сказал Вилли.

— Как можно быть «слишком одномерным»? — возразил Джон. — Ты либо одномерный, либо нет.

— У этого качества есть разные степени. — Спор принял интеллектуальный оборот. — Но так или иначе, они их разделают.

— «Колтс» никто не разделает, кретин.

Я уже не слушал.

— «Пэкерс» выиграли у «Редскинс»?

Они разом посмотрели на меня.

— Ну да, — ответил Вилли. — А что?

— А «Джайантс»? Они выиграли у «Редскинс» и вышли в плей-офф. Почему тогда «Редскинс» играли с «Пэкерс»?

Они переглянулись — с сочувствием и беспокойством.

— Рич, — терпеливо начал Вилли, — «Редскинс» побили «Джайантс» и вышли в плей-офф. Самый странный конец матча за всю историю НФЛ. И ты об этом ничего не знаешь?

— Я видел этот матч, — сказал я, не упомянув, что видел его с Джен. — «Джайантс» выиграли. С небольшим преимуществом, но я не помню, чтобы в конце было что-то странное.

Они смотрели на меня с недоверием, так что я добавил:

— Я точно не ошибаюсь!

Джон начал объяснять, очень медленно и отчетливо:

— В последнем периоде «Джайантс» остановили их на четвертом дауне, и тут вашингтонский ресивер поймал мяч ногой на границе очковой зоны. Возник спорный момент, и пришлось ждать минут десять, пока не объявили, кто вышел в плей-офф.

Я помнил последний период… но не этот эпизод.

Джон продолжал:

— Вечером того же дня показали видеозапись, сделанную с трибун под другим углом. Ресивер стоял за пределами очковой зоны, но пересматривать решение было уже поздно.

— Решили в пользу вашингтонцев, так что «Редскинс» выиграли.

— Ты не помнишь этот матч? — спросил Вилли.

На самом деле матч-то я помнил, и помнил хорошо. Когда я пересказал большую его часть, Вилли и Джон сказали, что я совершенно прав. Но до настоящего момента я был уверен, что «Джайантс» выиграли. А они проиграли.

Как такое возможно?

— Я хочу воссоздать свою жизнь, по крайней мере ту ее часть, что забыл. — Мы с Элли разговаривали в «Карнеги Дели». Я выбрал это кафе, потому что не мог придумать места, более далекого по духу от «маленького городка в Висконсине». Хаотичный поток посетителей направлялся прямо к большим столам — тут все сидели бок о бок с незнакомцами. Официанты довольно-таки бесцеремонны. Они никогда не записывали заказов, обслуживая стол на двадцать человек, а когда вы озвучивали свой выбор, лишь небрежно кивали. Но если они и ошибались, то я ни разу не замечал. Это и был Нью-Йорк, чистой воды Нью-Йорк.

Элли была полностью загипнотизирована происходящим и позволила мне сделать заказ за нее. Я заказал лосось, запеченный с белой рыбой, потому что Джен его обожала. Она называла это блюдо «еврейской рыбой» и часто горевала по поводу того, что его не готовили в ее родном Ардморе.

— Воссоздать свою жизнь? — переспросила Элли.

— Ну… Я помню много такого, чего никогда не было. И забыл немало из того, что было.

— Например?

— Я сказал одному человеку, что работаю над материалом, который может принести мне Пулитцеровскую премию.

— И вы об этом ничего не помните?

— Ничего. Но я это сказал. А моя карьера — вовсе не череда Пулитцеровских премий.

— Но разве в таком случае вы бы не работали по заказу конкретного издания?

Я покачал головой:

— Нет. Расследования я всегда провожу сам. А когда статья готова, продаю ее тому, кто больше подходит.

— И о чем вы могли писать?

— Понятия не имею. Но если я начал копать, должны остаться какие-то следы. Я проводил расследование, ходил в разные места, говорил с людьми, делал заметки… Должен остаться солидный след, по которому можно идти. Надо только воссоздать мои шаги.

— Позвольте мне вам помочь, — сказала она.

— Не думаю, что это было связано с Джули. И даже с Джен.

Она кивнула:

— Я понимаю. Но вдруг было?

У меня не было ни мужества, ни желания ответить «нет». Мне нравилось общаться с Элли, хотя я ощущал себя так, словно вновь был с Джен. Я знал, что ни к чему хорошему это не приведет и что мне надо бы со всем этим разобраться… Но у меня был целый список того, с чем надо разобраться, и в первой десятке там стояли совсем другие вещи.

— С чего начнем? — спросила она.

— У меня есть счет за мобильный телефон, который я оплатил, хотя и не помню этого. Там есть несколько незнакомых номеров, возможно, некоторые имеют отношение к моему расследованию.

Она улыбнулась.

— Телефонные переговоры — моя стихия.

Я улыбнулся в ответ.

— У меня или у вас?

— У вас. В отеле только одна телефонная линия.

— Тогда вам придется меня извинить. У меня дома все вверх дном. С тех пор как… — Я оборвал себя.

Элли поняла, что я хотел сказать, и улыбнулась.

— Знаете что? Я возьму еще порцию еврейской рыбы, а вы пойдете домой и наведете порядок.

— Правда?

— Конечно, нет! Пойдемте!

 

5

Не существует такой вещи, как «приватный разговор». Кто полагает, что это не так, глубоко ошибается. Джус знал это лучше чем кто бы то ни было. То, что вы говорите, может услышать любой, кто захочет. Это требует денег и техники, а у Камня, очевидно, было и то и другое.

Джус сидел в своей машине перед «Старбаксом» на углу Пятьдесят третьей улицы и Седьмой авеню. Мотор работал. Машина в этом месте — обычное для Нью-Йорка зрелище и едва ли привлечет внимание. И навряд ли кто-нибудь заметит в открытом окне небольшое устройство, посылающее невидимый лазерный луч в окно «Карнеги Дели». Джус не очень понимал, как это работает, но знал, что устройство «накрывает» окно серией импульсов.

Данные, записанные устройством, посылались Камню и его людям для анализа. Они обнаружат и выделят каждый диалог, который происходил в ресторане. Как только устройство выделит голоса заданной высоты и тембра, разговор можно будет услышать так же отчетливо, как будто сидишь с ними за одним столиком.

Джус не ожидал, что прослушивание беседы в ресторане принесет что-то новое. Они уже и так прослушивали квартиру Ричарда и его телефон и знали, что он обнаружил счет и собирается проверить номера. Скорее всего, именно это они сейчас и обсуждали.

Счет изрядно запутал дело, и Джус все уладил, насколько смог. Но это не помогло. Килмер был умен и везуч: ему удалось обнаружить существование счета. И теперь он наверняка попытается его использовать, чтобы восстановить события недавнего прошлого. И как всегда, расхлебывать кашу придется Джусу.

Это был тот самый звонок, которого Сьюзан Донован так опасалась. И которого, она знала, не избежать. Фрэнк говорил, что ничего не будет, что он в безопасности и вне подозрений, что до него никогда не доберутся. Но страхи вот-вот станут реальностью, она это поняла, как только зазвонил телефон.

Сначала она решила не отвечать, тем более что Фрэнка не было дома. Если это те, о ком она думает, ей нельзя ошибиться. Но неизвестность еще хуже, поэтому она подняла трубку.

— Алло?

— Добрый день. Меня зовут Элисон Тайнс, — сказал голос, и Сьюзан едва не заплакала от облегчения. — С кем я говорю?

— Сьюзан Донован. Если вы что-то продаете…

— Я ничего не продаю. Я звоню по поручению Ричарда Килмера…

Сьюзан охватила такая паника, что она не уловила первые несколько слов. Постаралась сосредоточиться и услышала:

— …звонил по этому номеру, и мы пытаемся восстановить картину и выяснить почему.

— Мы не знаем мистера Килмера, — ответила Сьюзан.

— Мы? Кого вы имеете в виду, кроме себя?

Сьюзан не знала, как исправить ошибку.

— Моего… моего мужа.

— Ваш муж дома? — спросила Элли. — Могу я поговорить с ним?

— Нет… Его нет.

— Но вы уверены, что он не знает Ричарда Килмера?

— Я не могу сейчас говорить. Я очень занята.

— Могу я попросить вашего мужа мне перезвонить, когда он вернется?

— Да. А сейчас мне надо идти.

Положив трубку, Сьюзан снова взяла телефон и набрала номер мужа. Ее руки так дрожали, что она нажала не на ту кнопку, и ей пришлось отключиться. Она набрала номер еще раз.

Фрэнк ответил после второго гудка:

— Донован.

— Фрэнк, он позвонил!

— Килмер? — испуганно спросил он.

— Какая-то женщина по его поручению. Не помню ее имени. Она хотела знать, знакомы ли мы с ним. Я сказала, что нет.

— Это все?

— Да, кажется, все, — ответила Сьюзан, пытаясь вспомнить подробности. — Она спросила, можешь ли ты перезвонить ей, когда вернешься. Я сказала, что да, но не записала ее номера.

Фрэнк прикинул разные сценарии. Все на этом и закончится — женщина могла поверить Сьюзан и оставить их в покое. Но это вряд ли, если Сьюзан говорила с ней так же нервно.

— Что нам делать, Фрэнк?

— Ждать. Сейчас мы больше ничего сделать не сможем.

— Мы можем уехать, — сказала она. — Я заберу тебя прямо сейчас, и мы уедем. Нам давно надо было уехать.

— Сьюзан, нас могут найти в любом месте.

— Килмер? Килмер нас найдет?

— Килмер — это не наша забота, — ответил он.

— Кажется, у меня кое-что есть, — сказала Элли, повесив трубку.

Я как раз набирал номер, но остановился.

— Что?

— Женщина по имени Сьюзан Донован сказала, что не знает вас и что ее муж вас тоже не знает, хотя я даже и не знала, что она замужем!

— И все? — спросил я.

Элли покачала головой:

— Нет. Ее голос звучал… странно.

— В каком смысле странно?

— Ричард, эта женщина была напугана.

— Мы знаем что-нибудь о ней или о ее муже?

Она покачала головой:

— Пока нет. Но я поищу в Интернете.

Женщина, которая меня не знает, боится моего звонка? Чепуха какая-то. Но я не имел ничего против того, чтобы Элли продолжала идти по этому следу. Мой улов был не лучше. Я, как выяснилось, один раз звонил в винный магазин на Манхэттене и два раза — в «Автозапчасти Джефферсона», рядом с городом Дамарискотта. Ничего подозрительного.

Покончив со своими звонками, Элли подошла ко мне и стала наблюдать, как я проверяю последние номера из своей части списка.

Как всегда, я делал заметки.

— Нашли что-то интересное? — спросила она.

— Боюсь, ничего существенного, — ответил я.

— Тогда зачем эти заметки?

— Я журналист. Мы так работаем: все записываем.

Мой последний звонок был сделан по номеру, начинавшемуся с 212, что означало Манхэттен. Включился автоответчик: «Это доктор Филипп Гарбер. Я веду сеанс и не могу подойти к телефону».

Я назвал свое имя и повесил трубку с чувством, что только что позвонил психотерапевту. Я решил поискать в Гугле.

Как оказалось, доктор Гарбер был далеко не простым психологом: он возглавлял Институт психоанализа.

Проверка телефонных номеров больше ничего интересного не принесла: я был разочарован. Но у Элли была иная точка зрения:

— Я чувствую, мы уже кое-что раскопали, — сказала она.

Как же хорошо, когда рядом оказывается кто-то настолько иррациональный! С тех пор как исчезла Джен, я со всеми вел себя как псих. Комментарии, которые делала Элли, заставляли меня играть роль циника-реалиста.

— И что же такое мы раскопали?

— Если вы все время были вместе с Джули, нам надо знать, что с вами произошло. И теперь у нас есть пара зацепок.

— Есть?

Она утвердительно кивнула.

— Сьюзан Донован и этот психолог.

— Но вы понимаете, что они могут не иметь к нам никакого отношения.

Она посмотрела на меня как на идиота.

— Какой смысл тратить силы и время на такие мысли?

Я не нашелся с ответом.

— Хотите поужинать сегодня пораньше?

— Ричард, вы совершенно не обязаны со мной нянчиться.

— Это значит «нет»?

Она улыбнулась.

— Не значит. Просто я не хочу быть обузой.

— В ближайшее время вам это точно не грозит.

— Хорошо. Где все эти потрясающие итальянские рестораны, которыми славится Нью-Йорк?

Я отвел ее в «Пеппино», отличный ресторан на Хадсон-стрит, в Уэст-Виллидж. Это был один из той сотни ресторанов Нью-Йорка, которые одновременно пользовались бешеной популярностью и были совершенно неизвестны. Мы решили, что найдем другую тему для разговора, кроме исчезнувших из нашей жизни людей, но продержались не дольше, чем потребовалось официанту, чтобы огласить список блюд дня.

Мы не придумали ничего нового, но это все равно был самый приятный вечер за последнее время. С Элли было так легко, она была так остроумна! Вылитая Джен.

После ужина мы поймали такси, чтобы отвезти Элли в гостиницу. Она посмотрела в окно на переполненные народом улицы и бесконечные вереницы огней и сказала:

— Когда-нибудь я смогу полюбить этот город.

Я прекрасно понимал, что она имеет в виду. Невозможно что-то полюбить с той постоянной болью и пустотой, которая была в нас обоих.

Когда я вернулся к себе, на автоответчике горела лампочка: новое сообщение. «Ричард, это Филипп Гарбер. Я очень рад, что вы позвонили. Вы можете перезвонить мне в любое время или, если вам так удобнее, приходите завтра к одиннадцати ко мне в офис, я освобожу для вас время. Надеюсь, с вами все в порядке».

Я прослушал сообщение четыре раза, пытаясь уловить каждый нюанс. Он обращался ко мне «Ричард», а себя называл «Филипп». Он, что меня удивило, был рад моему звонку. Тот факт, что он был готов выделить время для встречи со мной, говорил о многом. Как и то, что он не сообщил адрес своего офиса.

Может быть, я уже бывал там. Может быть, я уже двадцать лет подряд хожу к нему на терапию.

Может быть, Филипп Гарбер — мой кузен или брат.

Лексингтонский институт психоанализа располагался в четырехэтажном особняке из коричневого камня на Восточной Шестьдесят восьмой улице, неподалеку, как этого и следовало ожидать, от Лексингтон-авеню. Такой особняк могли бы назвать «домом» только богатые, очень богатые люди — он наверняка стоил много миллионов, даже если его продали «по дешевке».

Здание показалось мне смутно знакомым. Подавленное воспоминание? Может быть, мне удастся до него добраться…

Кабинет доктора Гарбера располагался на четвертом этаже. Сам доктор был моложе, чем я ожидал, лет сорока. Он встретил меня улыбкой и рукопожатием.

— Ричард, спасибо, что зашли. Рад вновь вас видеть, — сказал человек, которого я видел первый раз в жизни. В холле рядом с кабинетом стоял кофейный аппарат.

— Как всегда — черный, с одной порцией сахара?

Я кивнул. Определенно он меня знал.

Не продумав заранее, насколько стоит с ним откровенничать, я решил сразу выложить карты на стол:

— Доктор Гарбер, я не помню, чтобы мы с вами встречались.

Если он и был шокирован моими словами, на его лице ничего не отразилось.

— Понимаю, — только и ответил он. — Должно быть, вы изрядно запутались.

— Я бы выразился более сильно, — сказал я. — Я бывал тут?

Он кивнул:

— Да. Три раза. Каждый раз по часу.

— Три раза… — повторил я.

— Почему бы вам не присесть? — Он указал на стул, и я сел.

Я немного нервничал из-за того, что мог услышать, и потому решил завязать светский разговор. На столе у доктора стояла фотография, на которой он был запечатлен в кабине самолета.

— Летаете?

Он улыбнулся.

— Страсть, которой я потакаю. Но давайте поговорим о вас. Начните с самого начала. — Он достал ручку и открыл блокнот.

— Собственно, для меня это и есть начало. Может быть, вы расскажете мне, о чем мы говорили, когда я сюда приходил? Я был вашим пациентом?

— Да. И мы говорили о некоторых ваших переживаниях.

Моя жизнь катится под откос, а он отделывается стандартными штампами психиатра!

— Я говорил с вами о женщине по имени Джен?

— Да. Должен сказать, я читал вашу статью. Собирался позвонить вам, но решил, что вы свяжетесь со мной сами.

— Что я говорил о ней?

Гарбер помолчал, словно взвешивая, что следует сказать. Я понял, что подобное нечасто встречалось в его практике.

— У вас были фантазии… Они вас пугали.

— Какие фантазии? — спросил я в ужасе.

— Бывали моменты… и довольно продолжительные… когда вам казалось, что она существует в реальности.

— А она… на самом деле существовала?

Он склонил голову, словно выражая сочувствие.

— Нет, Ричард. Ну, или, по крайнее мере, мне не удалось найти этому подтверждения. Вас пугали эти фантазии.

Его слова опустошили меня, и он это явно заметил.

— Почему бы вам не рассказать мне обо всем? Возможно, я смогу помочь.

Но я не искал помощи. Мне была нужна правда.

— Я сошел с ума. Вы это хотите сказать?

— Ричард, вы не сумасшедший. Вы растеряны, вам больно, но вы сможете это преодолеть. И мы начнем прямо сейчас. Почему вы мне позвонили, если не помните о том, что мы встречались?

Я рассказал ему о счете за телефон, а потом о Джен, все, с самого начала. Я мог бы выдать сокращенную версию, раз уж он читал статью в журнале, но решил подробно остановиться на Элли и ее пропавшей сестре. Когда я закончил, он задал мне несколько вопросов, в основном о том, как я переживаю происходящее.

— Послушайте, — сказал я, — я понимаю, такова стандартная процедура. Пациент говорит, вы слушаете. Но сегодня мне нужна информация.

Он кивнул:

— Если я что-то знаю, с радостью поделюсь.

— Я говорил с вами о своем журналистском расследовании?

Он попытался припомнить, потом начал листать блокнот.

— Да, но без подробностей. В том контексте, что ваши фантазии как-то совпадают с вашим расследованием.

— Я говорил, о чем именно собираюсь написать?

Гарбер зачитал из блокнота:

— Вы упомянули человека по имени Ласситер. Также сказали, что возвращаетесь к своим журналистским корням, но не пояснили, что это значит.

Я прекрасно знал, что имел в виду. Шон Ласситер фигурировал в первом крупном расследовании, которое я провел. Речь шла о женщине, которая принимала прописанные ей лекарства от почечной инфекции. Через три недели ее парализовало, и она была уверена, что в этом виноваты таблетки. У нас был общий друг, и, когда я написал о ее положении, это подняло небольшую волну, привлекшую в свою очередь более опытных репортеров. Разразился скандал: предполагалось, что фармацевтическая компания, разработавшая лекарство, дала взятку в Управлении по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов. Ничего доказать не удалось, но несколько шишек из Управления уволились, а фармацевтическая компания закрылась.

Главой той компании и был Шон Ласситер, которой преследовал меня в прессе и через посредников. Мне сказали, что он поклялся меня «достать». Месть так и не осуществилась, и я не мог вообразить, зачем я начал расследовать еще что-то с ним связанное. А Гарбер, увы, больше ничего не знал.

— Зачем я пришел сюда? — спросил я. — В смысле, почему я обратился к вам?

— Вы сказали, что из-за моей репутации. Сыграли свою роль и мои исследования в области памяти.

— Меня беспокоила моя память?

— Ричард, вы сильно запутались. Вы забывали то, что произошло недавно, и помнили вещи, которых никогда не было. У вас были проблемы с разграничением реального и воображаемого.

— А возможно, что фантазии одержали верх и реальность стерлась из моей памяти?

— Да, если ваш разум таким образом себя защищал.

— Защищал от чего? — спросил я.

— Над этим мы и будем с вами работать.

Он явно предлагал стать его пациентом на регулярной основе, чтобы мы вместе смогли исследовать глубины моих переживаний и бла-бла-бла. В чем я совершенно не нуждался.

— Джен была… есть… настоящая.

— Разум способен создать свою собственную реальность.

Я покачал головой:

— Нет, я имею в виду: совсем настоящая. Из плоти и крови.

— Думаю, вы и сами знаете, что это не так. Тот факт, что о ней больше никто не помнит, дает вам это понять на сознательном уровне. Но одного сознания недостаточно.

— А как же Элли, ее сестра?

Он кивнул:

— Я хочу задать вопрос, который вам наверняка не понравится. Не кажется ли вам, что Элли также может быть плодом вашего воображения?

Я не хотел говорить Элли о том, что, по словам Гарбера, я понимал, что Джен была лишь фантазией. Может быть, потому что это доказывало нереальность Джен, а следовательно, и Джули. Это нанесет ей удар, а я не хотел, чтобы Элли страдала. Но она заслуживала правды, и я все ей рассказал, когда мы встретились вечером за ужином.

Она решительно все отмела:

— Простите, но я на это не куплюсь.

— Думаете, Гарбер лжет?

— Нет, но это не значит, что он прав. Послушайте, если следовать логике, не остается ничего, кроме как прийти домой, свернуться в позу эмбриона и начать рыдать. Поэтому я буду следовать своим чувствам. Хотите — присоединяйтесь.

— В вашем существовании он тоже усомнился.

На это она только усмехнулась — мол, что за бред!

— Только этого нам не хватало, дешевого психоложества. Давайте мыслить серьезно, о’кей?

Я мог бы возразить, но не стал. Она была так энергична, так устремлена к цели, что я отбросил сомнения.

— Хорошо. Наш следующий шаг?

— Навещу Сьюзан Донован. Она живет рядом с Монтичелло.

— Это в районе Катскилльских гор, недалеко от Ардмора.

Она улыбнулась.

— Именно. Но я не буду снова звонить. Преподнесу ей сюрприз. Так я лучше пойму ее реакцию.

— Я поеду с вами.

— Нет. Она может запаниковать. По телефону она говорила очень испуганно.

— Может быть, она подумала, что я из налоговой инспекции.

— Ричард, давайте мыслить чуть более позитивно?

— Простите, — улыбнулся я. — Я попытаюсь.

Мы заказали ужин и попытались поговорить о чем-нибудь другом. Извинившись, я отлучился в туалет и, пройдя мимо входной двери ресторана, заметил машину.

Вернулся к столику, сел.

— Через дорогу стоит машина. В ней сидит мужчина, а к стеклу что-то прикреплено.

— И?

— Кажется, я видел эту же машину напротив «Карнеги Дели», где мы вчера обедали.

— Вы уверены?

— Да. Это устройство в окне. Когда я в первый раз его заметил, то подумал, что машина полицейская, а это что-то вроде сирены.

— А водителя разглядели?

Я кивнул.

— Да. Похоже, тот же самый парень.

— Вы уверены? Ну, тогда выясним, что ему нужно.

— Как?

— Подойдем и спросим в лоб. Посмотрим на его реакцию.

Элли опять выступала за активные действия, но я подумал, что у меня есть идея получше.

— Если после ужина он все еще там будет, я выйду один. Вы останетесь и посмотрите, следует ли он за мной. Потом вернетесь в гостиницу. Я встречу вас в вестибюле.

— Отлично, — сказала она.

Мы как-то умудрились приятно провести время. Когда закончили есть, машина все еще стояла. Я вышел и поехал в гостиницу.

Через пятнадцать минут появилась Элли.

— Он последовал за вами. Как только отъехало такси, он убрал устройство с окна и двинулся следом.

— Он сейчас снаружи?

— Я его не видела… Но он совершенно точно уехал, потому что уехали вы!

— Кто это такой, черт возьми, и почему он за мной следит?

— Мы напали на след, Ричард, — улыбнулась она.

Я вышел и дважды обошел вокруг квартала. Не увидел ничего подозрительного. В конце концов я поймал такси и поехал домой.

Войдя в квартиру, которая выглядела так, будто Джен никогда не переступала ее порога, я попытался сосредоточиться на торжественном заявлении Элли. «Мы напали на след».

 

6

— Они знают, что вы за ними следите, — сказал Камень. — Это не просто догадка. Я слышал их разговор в ресторане.

Джус расстроился, смутился, покраснел. Он недооценил Килмера. Больше такое не повторится.

— Больше он меня не увидит.

— Вы теряете контроль над ситуацией, — сказал Камень.

— Нет, не теряю. Что мне нужно знать об этом их разговоре?

— Расшифровку вам послали по электронной почте, как всегда. Скоро у вас будет много дел.

— Что это значит? — спросил Джус. — Я и так занят.

— Читайте расшифровку. Излишне напоминать, что этот эксперимент проходит под жестким контролем.

— Когда вы планируете его завершить?

— Это вас не касается. Но, скажем так, мой кусок будет значительно жирнее вашего.

Часом позже Джус прочел расшифровку разговоров Килмера в ресторане. И разозлился на себя. Чтобы его заметил непрофессионал, такой как Килмер, — это совершенно непростительно. Насчет этого Камень прав. Прав Камень также и в том, что у Джуса в ближайшее время будет очень много дел.

Монтичелло, штат Нью-Йорк, некогда был самым большим городом в Катскилльских горах. И с годами он не менялся — да только все остальное в Катскиллах изменилось.

В шестидесятых Катскиллы считались шикарным местом, во всяком случае, если вы жили на территории метрополии — Нью-Йорка. А также если вы еврей. И любите от души поесть.

Там были сотни отелей. Знаменитые «Зеро Мостель», «Милтон Берль», «Ред Баттонз» возглавляли список развлекательных заведений. Их рестораны обслуживали тысячи человек. Порой у дверей выстраивались шеренги ходунков — клиентура была весьма преклонного возраста.

Но люди преклонного возраста потихоньку умирают, а слетать в Вегас сейчас столь же легко, как съездить в Катскиллы. Ипподром в Монтичелло еще держался, но в самом городке насчитывается от силы шесть тысяч жителей. Двое из этих жителей были Фрэнк и Сьюзан Донован. Фрэнку пятьдесят пять, Сьюзан на три года моложе. Фрэнк, будучи водопроводчиком, неплохо зарабатывал, но поговаривал об уходе на пенсию.

Джус подъехал к их дому на окраине города около десяти вечера. Задняя дверь была открыта, и он незаметно проскользнул в дом. Фрэнк и Сьюзан были наверху, они уже легли спать. Джус вошел в спальню, включил свет и выстрелил Фрэнку в голову.

Потом стащил Сьюзан вниз, в гостиную, застрелил и ее и перевернул весь дом вверх дном, чтобы было похоже на ограбление. Взял сколько-то денег и драгоценностей, опять-таки для виду, оставил входную дверь распахнутой и к полуночи уже вернулся в город. Не самый приятный способ провести вечер, но сделать это было необходимо; Джус понимал, что сам виноват. Убить Донованов следовало уже давно.

На следующее утро в десять Элли после двух часов за рулем подъехала к дому, руководствуясь указаниями навигатора. Припарковавшись на противоположной стороне улицы, она направилась к парадной двери. Жаль, если их не будет дома, думала она.

Поднявшись на крыльцо, она увидела, что дверь приоткрыта. Позвонила в звонок и, не дождавшись ответа, вошла. Тело Сьюзан Донован бросилось в глаза сразу — оно было специально так положено, чтобы Элли открылся весь ужас того, что произошло в этом доме. Она перебежала через улицу, позвонила по 911. Потом позвонила Ричарду Килмеру.

— Сьюзан Донован убита, — сказала она вместо «алло».

Я успел задать всего три вопроса, прежде чем подъехала полиция, но она сумела рассказать, где находится, и уже через пять минут я был в машине и ехал в Монтичелло.

Чтобы определить, какой дом на этой улице принадлежал Донованам, навигатора мне не понадобилось. Около него было полдюжины полицейских машин плюс фургон коронера и еще два по виду служебных автомобиля. Кучка соседей с почтительного расстояния наблюдала за происходящим. Полицейские загородили место преступления; я подошел и сказал одному из них, что я друг Элли и хочу ее видеть.

Это его не впечатлило.

— Она занята, — сказал он.

— Я знаю. Она мне звонила. Может быть, вы по крайней мере скажете ей, что я здесь? Меня зовут Ричард Килмер.

— Нет, — сказал он, всегда готовый помочь.

Я набрал ее номер и, когда она ответила, сказал, что приехал.

— Когда вы выйдете, я буду стоять на противоположной стороне улицы.

И я там стоял даже два часа спустя, когда она появилась в окружении троих, как я предположил, детективов. Она подошла ко мне.

— Ричард, они оба убиты. И Сьюзан Донован, и ее муж.

Соседи начали прислушиваться, поэтому я предложил:

— Пойдемте перехватим по чашечке кофе и заодно поговорим.

Мы сели в машины, и она поехала вслед за мной в закусочную неподалеку от ипподрома Монтичелло. Мы попросили провести нас в кабинку в углу, с каждой стороны которой было по незанятой кабинке. Я по привычке выглянул в окно — там ли мужчина в машине с этим своим устройством. Его не было.

Усевшись за стол, Элли рассказала все с того самого момента, когда она приехала к Донованам. Она говорила протокольно, на удивление без эмоций.

— Вы в порядке? — спросил я.

Она покачала головой:

— Еще нет, но я над этим работаю.

— Хотите, пока не будем об этом говорить?

— Нет. Нужно как-то с этим жить, — ответила она.

— У полицейских есть идеи, кто мог это сделать?

— Не знаю. В доме все было вверх дном. Похоже на ограбление, закончившееся убийством.

— Кажется, мы знаем больше, — сказал я. — Вскоре после того, как она так испугалась вашего звонка, ее и ее мужа убили. Слишком уж далеко зашли совпадения.

Она кивнула:

— Совершенно согласна. У меня чувство, будто их убили мы.

Я чувствовал то же самое.

Она заплакала.

— Ричард, получается, что я вломилась в их жизнь и своими руками их убила.

Я мог бы сказать, что существует реальный убийца и это не мы, но умом она это и так понимала. Наконец я спросил:

— А что вы сказали полиции?

— Сказала, что в телефонном счете моего друга фигурировал их номер, а друг не знал почему. — Она попыталась улыбнуться. — Сказала, что у друга провалы в памяти и я помогаю ему сложить жизнь из кусочков.

Мы стали обсуждать, стоит ли обращаться к силам правопорядка и пытаться подключить их к нашим поискам. В сущности, ничего конкретного у нас не было. То, что Джули и Джен пропали и очень похожи между собой, равно как и то, что Сьюзан Донован за день до убийства была напугана, вряд ли заинтересует полицию.

Но вот о чем мы избегали говорить — надеюсь, Элли не думала об этом, как думал я: если люди, с которыми мы имеем дело, совершили столь жестокое убийство, то шансы, что Джен жива, близятся к нулю.

Совпадения все накапливались, и я уже верил, что существует заговор против нас с Джен. Но все-таки я не понимал, каким образом он охватил всех, кого я знаю, и каким образом исчезли все свидетельства существования Джен.

— Кажется, мы не там ищем, — сказал я.

— А где надо?

— Джули исчезла не в Форт-Аткинсоне, и вы не видели причин искать ее там. То же относится к Джен и Манхэттену.

Элли кивнула:

— Джен исчезла в Ардморе.

— Который отсюда всего лишь в двадцати минутах езды.

— А вы готовы туда поехать? Для вас это будет нелегко.

— Я справлюсь.

Она кивнула — решительность вернулась к ней.

— Когда едем?

— Как только разработаем план поездки. На данный момент жители этого городка убеждены, что я полный псих, который на целый день блокировал работу их полицейского управления.

— И еще мы должны выяснить, какое отношение к этому имеют Донованы.

— Кажется, я придумал, как это сделать, — сказал я.

— Хочу ли я, чтобы ты писал продолжение? — переспросил Скотт. — Ты что, серьезно?

— Совершенно серьезно, — подтвердил я.

— Мы говорим о продолжении статьи о Дженнифер?

— Да.

— Ричард, я уже просил тебя написать продолжение — буквально через десять минут после появления первой статьи. Тот номер побил все рекорды наших продаж.

— Это значит «да»?

— Вот что. Я для тебя расчищу двенадцать страниц, а если тебе понадобится больше, то сниму рекламу. И если до того, как мы пойдем в печать, разразится война, обложка все равно твоя.

— И ты не будешь меня редактировать?

Его тон тотчас изменился.

— Я не буду редактировать? Но я редактор.

— В последний раз ты не изменил ни слова.

— Но мог бы, если бы надо было. Это важно. Материал был блестящий, вот я ничего и не трогал. Однако сохранение права на правку дает нам, редакторам, чувство безопасности.

— Этот материал пойдет так, как я напишу. И мне понадобится, чтобы Крейг Лангл кое-что для меня сделал за счет журнала.

— Тогда намекни хоть, о чем это будет.

И я рассказал, начав с Элли и пропажи Джули, о счете за телефон, о психиатре, о человеке, который за мной следит, об убийстве Донованов.

— В первый раз это было просто странновато, да? Чуть с сумасшедшинкой, — сказал он, когда я замолчал. — Теперь же всерьез попахивает чем-то зловеще-потусторонним.

— Ты не хочешь этого печатать? Отдам еще куда-нибудь.

— С ума сошел? — сказал он. — Прости, неловко выразился.

— И Крейга оплатишь?

— Может, найдешь кого подешевле?

Я покачал головой.

— Пусть будет Крейг. Я ему доверяю.

— Ладно, пусть будет Крейг. Когда ждать материал?

— Понятия не имею.

— Спасибо, это очень конструктивно. Ричард, а можно задать тебе вопрос? Чего ты надеешься этим достигнуть?

Я решил быть честным, насколько возможно.

— Ну, этим делом займется Крейг. Но самое главное…

Он закончил фразу за меня:

— Это может помочь тебе найти Джен.

Я кивнул.

— Это может помочь мне найти Джен.

Приехав домой, я тотчас позвонил Крейгу и сказал, что он официально числится в платежной ведомости.

— Я бы и так стал на тебя работать, Ричард, я же тебе говорил.

— Но лучше за деньги, так ведь?

— Конечно, за деньги лучше.

Я пообещал Крейгу, что мы встретимся через день или два и я полностью введу его в курс дела, а пока рассказал ему то немногое, что знал о Донованах.

— Какое отношение они имеют к твоей пропавшей подружке?

— Не знаю, но чем больше ты про них накопаешь, тем больше шансов, что какая-нибудь связь найдется.

— Ладно, займусь, — сказал он.

Поскольку никаких особых дел на этот вечер у меня уже не осталось, я позвонил Элли и спросил, не хочет ли она поужинать. Можно было бы пойти в «Леджендс», но я выбрал Элли.

Меня тянуло к ней. Не знаю почему. Хотя я и отдавал себе отчет в том очевидном факте, что она выглядела и вела себя совершенно как Джен. Что добавляло изрядную дозу чувства вины; я словно бы предавал Джен. Я думаю, что Элли испытывала те же чувства; ей тоже было неловко. Но она ничего не говорила.

Так что мы с Элли пошли в «Док» на Бродвее в районе Восьмидесятых и стали говорить о том, каковы должны быть наши дальнейшие шаги. Ни у меня, ни у нее не было никаких зацепок.

По-прежнему Ардмор казался единственным местом, где имеет смысл искать.

— Когда вы будете писать статью? — спросила Элли.

— Как только пойму, что я хочу сказать. Но это будет скоро.

— Там будет и обо мне? И о Джули?

Как же я погрузился в себя, если даже не подумал, что у нее есть право на неприкосновенность ее личной жизни!

— Простите, я должен был спросить у вас разрешения, — сказал я. — Это зависит только от вас.

Она минуту подумала, потом сказала:

— Пишите все, что угодно.

Всю дорогу от ресторана до ее гостиницы мы шли пешком. Около трех миль. Я все искал глазами человека, который за нами следит. Сказал об этом Элли.

— Я думаю, мы его спугнули, — заметила она.

— Как же? — спросил я еще через полквартала.

— Что?

— Вспомните, как все было в тот вечер. Мы его засекли, и я поехал в гостиницу, а вы приехали туда же позже. Мы не сталкивались с ним, ничем не показывали, что знаем о его присутствии.

— Может, и не спугнули. Может, он просто решил, что видел уже достаточно. Или мы ошиблись насчет него в первый раз.

— Вы сами-то в это верите? — спросил я.

— Нисколько.

— Донован был водопроводчик, — сказал Крейг. Мы с ним гуляли по Центральному парку.

— Я тебе так и сказал.

— Ну да, но я подчеркиваю: не шпион, притворяющийся водопроводчиком, не наркодилер, не серийный убийца. Просто водопроводчик, и все. По крайней мере, больше я ничего не нашел.

— У тебя есть список его клиентов?

— Вот. — Он остановился и вынул из пластикового пакета, служившего ему портфелем, какие-то бумажки.

— Были у него клиенты в Ардморе, штат Нью-Йорк?

Он посмотрел в бумажки:

— За последние полгода — четверо.

— Среди них был кто-нибудь по фамилии Райан?

Он снова сверился с бумажками:

— Две компании, две семьи. Никакого Райана. Может, сядем где-нибудь? Здесь холод собачий.

— Конечно. Например, на эту скамейку.

— Что за ерунда — встречаться в Центральном парке?

Мы сели на скамейку, я подождал, пока мимо пройдет пара.

— Я думаю, в моей квартире жучки.

— Почему ты так думаешь?

Я рассказал о человеке, который следит за мной, что он, кажется, то ли перестал следить, то ли дал себе труд спрятаться получше.

— Я говорил о нем с Элли у себя в квартире и по телефону.

— Хочешь, чтобы я проверил?

— Спасибо, я сделаю это сам.

— Как? — довольно-таки скептически спросил он.

— В прошлом году у меня была статья о промышленном шпионаже, и я интервьюировал одного парня, который отлично разбирается в таких вещах. Хочу ему позвонить.

— Ты уверен? — спросил он. — Я вполне могу об этом позаботиться.

Я покачал головой.

— Для тебя у меня много другого.

На случай, если мой мобильный прослушивается, по дороге домой я остановился у таксофона и позвонил Марку Куку, электронщику, о котором говорил Крейгу. Он помнил меня и согласился проверить мою квартиру, причем предложил сделать это бесплатно. Наверное, прочел мою статью про Джен.

Я вернулся домой и сел писать статью. Я подошел к делу просто и бесхитростно: писал правду, насколько это было возможно. Писал об Элли и Джули, привел фотографию Джули. Писал о Донованах и человеке, который за мной следил.

Но ни словом не упомянул о том, что работал над важной статьей, которая была стерта из моей памяти, не упомянул и о докторе Гарбере, который сказал, что, по моим словам, это была статья о Шоне Ласситере.

Меня нисколько не беспокоило, что большинство читателей сочтут меня параноиком.

Перед тем как сдавать статью, я за ужином показал ее Элли.

— Сильно, — сказала она, впрочем, без особого энтузиазма.

— Что-то не так?

— Вы слишком осторожны. Мне кажется, нужно попытаться напугать этих людей, якобы мы их вот-вот настигнем. Тогда они, может быть, сделают ошибку.

— А потом захотят исправить ошибку и придут за нами.

— Не исключено, — кивнула она.

— На самом деле нам нечем их напугать. Максимум, что я могу, — написать в этой статье, что мы располагаем информацией, которую я не хочу разглашать, но которая приближает нас к ответу.

— Я думаю, нужно это вписать, — сказала она. — Чтобы казалось, что мы у них на хвосте и вот-вот обратимся со всем, что знаем, в правоохранительные органы.

— Хорошая мысль, — сказал я. — Знаете, я сказал Скотту, что эту статью он редактировать не будет, и вот ее редактируете вы.

— Ну, кому-то ведь надо это делать, — улыбнулась она.

 

7

Камень делал эту презентацию шесть раз, для одиннадцати человек.

И ни разу — больше чем для двоих одновременно; даже при том что каждый знал, с кем соперничает, они ни в коем случае не оказывались в одной комнате. Реципиенты были столь явно потрясены, что он каждый раз радовался.

Это было мультимедийное представление с Ричардом Килмером в главной роли, и оно было разделено на две части; перерыв отводился для вопросов. Разделительная черта — тот знаменательный день в Ардморе; материалы периода после катастрофы представляют собой преимущественно подборку видео и аудиозаписей с камер наблюдения, которые сопровождали Килмера.

Целью было продемонстрировать, сколь сильный стресс испытывает Килмер, и объяснить, что это никак не влияет на конечный результат. При этом Камень ничего не преувеличивал и не приукрашивал, материал говорил сам за себя.

Уже давно Камень понял, что выбрать Килмера — это был гениальный ход. То, что Килмер был публичной фигурой, вызывало огромное доверие к проекту.

Эти люди были достаточно сообразительны, чтобы понять, что перед ними, и все они знали, как извлечь из этого выгоду. В большинстве своем они не принимали окончательных решений, но их рекомендации имели огромное влияние на тех, кто принимал.

Однако Камень пока еще не искал покупателя; искать станет, когда спектакль закончится, когда Килмер сыграет главную роль в грандиозном финале.

Тогда начнутся великие торги, и Камень уже решил, что дешевле десяти миллиардов долларов не уступит. Это как минимум в двадцать раз больше, чем он получил бы, если бы действовал легально. Но разница в деньгах была не единственной причиной, почему он избрал такой путь. Он был полон решимости сделать все от него зависящее, чтобы эта страна не пожала плоды его гения. Когда-то давно его боссы считали, что он ниже их и недостоин ни уважения, ни доверия. Они дорого заплатят за такое отношение.

— Видел? — Хэнк Миллер положил открытый журнал на стол своего бывшего шурина лейтенанта Джорджа Кентриса из Управления полиции Элленвилля. Элленвилль — городок в двадцати минутах езды от Монтичелло.

Кентрис поднял глаза и нахмурился.

— Если бы я работал так, как ты, у меня тоже было бы время читать журналы.

— Значит, большая удача, что я увидел эту статью. Почитай.

Кентрис взял журнал и стал просматривать статью Ричарда, а когда понял, зачем Хэнк принес ее, стал читать внимательнее.

Однажды месяцев восемь назад, когда Кентрис был на дежурстве, ему сообщили, что какой-то мужчина пытается войти в один из домов в богатом жилом пригороде Элленвилля. Двое полицейских задержали его и привели в управление. Этот тип считал себя владельцем дома, в который хотел проникнуть, что было несколько необычно. Он отнюдь не лез в окно; он стучал в дверь, поскольку, как он сказал, где-то потерял ключи.

Мужчина назвался Дэниэлом Ричардсоном, но удостоверения личности у него при себе не было. Сказал, что живет в этом доме с женой и восьмилетним сыном, а работает учителем в школе.

Кентрис проверил эти сведения, и абсолютно все оказалось неправдой. Кентрис разрешил ему позвонить жене, но ее номер не обслуживался, что его расстроило и обеспокоило. Он говорил совершенно серьезно и правдоподобно. Должно быть, здесь какая-то ошибка, повторял он. Зачем мне лгать?

Кроме того, он совсем не походил на бродягу — был хорошо одет, свежевыбрит. Он не казался ущербным, не имел следов от уколов на руках, легко прошел тест на трезвость.

Было уже поздно, и начать процесс установления его личности Кентрис мог только с утра. Но не мог придумать, куда его деть на ночь. В тюрьму — не за что. Он всего лишь постучался в дверь. Поэтому Кентрис позвонил Хэнку, который был владельцем придорожного мотеля, и спросил, не возьмет ли он парня на постой.

— Нет проблем, — сказал Хэнк. — Если полиция платит…

— Я надеялся, что ты не потребуешь платы за одну-единственную ночь.

— А я надеялся, что банк не потребует в этом месяце возврата кредита. Еще я надеялся, что твоя сестра откажется от алиментов. Надежда дураков питает.

— Ладно, сукин ты сын. Управление заплатит, — сказал Кентрис. — Сможешь запереть его комнату снаружи?

— Конечно, но за дополнительную плату.

— Ты просто акула, Хэнк. Молодец моя сестра, что тебя послала.

— А здесь я не стану спорить, — сказал Хэнк добродушно.

Кентрис отвез этого загадочного типа в мотель и подождал, пока Хэнк отведет его в комнату.

— Переночуйте здесь, посмотрим, что принесет нам утро, — сказал Кентрис. — Вы не возражаете?

— Конечно, нет, — сказал тип. — Я очень устал.

Хэнк запер дверь.

— А если он захочет есть? — спросил Кентрис.

Хэнк пожал плечами.

— В номер еду не подаем.

Как оказалось, этому человеку не понадобилось никакой еды, потому что он был мертв меньше чем через час после того, как вошел в мотель. На следующее утро Кентрис обнаружил его в постели. Он приставил к виску пистолет 22-го калибра и нажал на спусковой крючок. На пистолете были его отпечатки пальцев, а у него на руке — следы пороха.

И арестовавший его полицейский, и Кентрис были убеждены, что он не был вооружен и что дверь была заперта снаружи. Выстрела никто не слышал. После расследования полицией штата всем полицейским и Кентрису вынесли выговор.

Через две недели после обнаружения тела выяснилось, что этот Дэниэл Ричардсон на самом деле Ларри Коллинз из Нормана, Оклахома, адъюнкт-профессор математики в Университете Оклахомы. Тремя неделями раньше он исчез из дома. Ни его семья, ни тамошняя полиция не понимали причины.

Когда Кентрис дочитал статью Ричарда, Хэнк спросил:

— Знакомо, да?

— Стоит приглядеться, — ответил Кентрис. Статья имела ссылку на предыдущую статью на ту же тему, и Кентрис вспомнил, что даже что-то где-то слышал, но не обратил внимания, ибо до этого момента не связывал статью с тем, чем занимается. Однако Донованы были убиты меньше чем в десяти милях от его кабинета, так что вот и связь.

— На кого вы работаете, на КГБ? — Этим вопросом встретил меня Марк Кук, когда я вернулся домой после ужина с Элли. Последние три часа он занимался тем, что проверял мою квартиру на наличие «жучков».

— Что вы хотите сказать?

— Кто-то слышит каждое слово, которое вы произносите в этой квартире, и видит каждое ваше движение. Этот кто-то отлично знает, что ему нужно, и пользуется практически неограниченными денежными ресурсами.

— Квартира прослушивалась, — сказал я, вычленяя смысл.

— Лет двадцать пять назад американское правительство построило в Москве огромное новое здание для посольства. В процессе строительства русские понаставили повсюду «жучков», даже в фундамент. Американцы обнаружили это дело и не стали въезжать в новое здание.

— И что?

— А то, что по сравнению с вашей квартирой в том посольстве было чисто.

— Не поговорить ли нам вне стен квартиры? — спросил я.

— Теперь уже не важно, я все обезвредил. Пришлось немало повозиться.

— Значит, они знают, что мы знаем.

Кук пожал плечами.

— Знали с той самой минуты, как я начал искать. Смотрели, как я работал. Я даже показал им средний палец.

Я не нашелся что сказать, и он продолжал:

— Серьезное оборудование: вы имеете дело с серьезными людьми. Некоторые штуки настолько впереди прогресса, что мне пришлось даже позвонить кое-каким друзьям, чтобы их опознать.

Он протянул мне нечто похожее на метку для мяча в гольфе, только в десятикратном уменьшении. На конце этой штуки блеснуло стеклышко — не больше одной восьмой дюйма шириной.

— Что это? — спросил я.

— Видеокамера. Включается от температурных колебаний, вызываемых теплом вашего тела. Таких было одиннадцать.

— Невозможно узнать, кто получал картинки?

Он покачал головой:

— Совершенно невозможно. А если бы и был какой-то способ, то эти люди достаточно умны, чтобы запутать следы.

Это все сильно меня потрясло, но шок постепенно начинал вытесняться гневом. Который, впрочем, смешивался с чувством облегчения. Значит, я не сумасшедший. За исчезновением Джен стоят некие внешние дьявольские силы. Я не знаю, как им удалось стереть все следы Джен из моей жизни, но я это выясню. Чего бы мне это ни стоило.

Когда Кук ушел, я позвонил Крейгу Ланглу и рассказал о «жучках». Он тихо свистнул.

— Ты не знаешь, кто этим занимается?

Я ответил, что у меня есть основания полагать, что статья, о которой я с ним говорил, была о Шоне Ласситере, и попросил его узнать, что поделывает Ласситер сейчас.

— Может быть, Ласситер как-то в это замешан.

— Это бы меня не удивило, — сказал он. Он кое-что делал для той, первой статьи о Ласситере. — Я проверю.

Элли существовала на более высоком эмоциональном уровне, чем я. Чувствовала она то же, что и я, но куда более интенсивно. Когда я рассказал ей о «жучках», она была оскорблена сильнее, чем я, но и полегчало ей просто до дрожи.

— Вот все и подтвердилось, — сказала она, — и то, что этот тип действительно следил за тобой, и убийство Донованов. Теперь у нас есть реальный противник.

И снова она, казалось, не хотела обратить внимание на тот факт, что этот противник продемонстрировал способность к хладнокровному убийству.

— Надо ехать в Ардмор, — сказал я.

Ехать в Ардмор было мучительно. Я словно бы возвращался в места самых страшных моих кошмаров.

Элли хватило чуткости оставить меня наедине с моими мыслями — почти всю дорогу мы ехали в молчании. Без сомнения, она тоже была захвачена эмоциями. Конечно, она мне верила, но при всем при том вовсе не факт, что ее сестра имела ко всему этому отношение, кроме потрясающего внешнего сходства.

Когда мы миновали плакат «Добро пожаловать в Ардмор», Элли накрыла мою руку своей — а рука моя лежала на руле.

— Теперь все будет хорошо, — сказала она.

— Определенно, уже пора, — улыбнулся я.

Сначала мы заехали в магазин на окраине города, куда заходили мы с Джен и где я расспрашивал продавщицу. Я свернул на стоянку, и Элли спросила:

— Вы здесь были?

— Да. Дважды. — Потом я улыбнулся. — Или больше. Или никогда. Или это место — плод нашего воображения.

Мы вошли. Внутри все было так же, как и в прошлый раз, и та же женщина сидела за кассой. Ее лицо засияло.

— Ну, посмотрите-ка, кто к нам пришел! — Она открыла дверь в задние помещения и крикнула: — Кэсси, иди сюда!

Тотчас вышла девочка-подросток.

— Глазам своим не верю.

— О чем это вы говорите?

— Вы — тот человек, что написал те статьи в журнале, да? Вы сюда заходили и спрашивали насчет Дженис Райан. — Женщина обратилась к Кэсси: — Я же тебе говорила. Он сюда заходил.

— Послушайте, я…

— Мистер, вы весь город вверх дном перевернули. Можно сфотографировать вас вместе с Кэсси?

Перед тем как фотографироваться, я заставил их ответить, о чем они все-таки говорят. Оказалось, что первая же моя статья о Джен привлекла в городок туристов. Женщина показала мне целую витрину футболок с фотографией Джен и надписью: «В последний раз видели в Ардморе?»

Я удивился и расстроился. Джен не рекламный трюк, не забава для туристов, придуманная, чтобы выкачивать из них деньги.

Элли подошла ко мне и сказала:

— Вам эти люди так же действуют на нервы, как мне?

Она сказала это достаточно громко, чтобы женщина с девочкой ее услышали, и на их лицах появилось удивление.

Мы с Элли вышли. Снаружи стояли человек десять, не меньше, и смотрели на нас. Каким-то образом информация просочилась. Мы не стали обращать на них внимание, сели в машину.

Я решил сначала отвезти Элли на место, где пропала Джен, а потом уже ехать по остальным нужным нам адресам. И мы отправились к водопаду Кендрик.

День был прекрасный. До цели мы доехали за пятнадцать минут.

— Мы были вот здесь, когда началась буря, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие. — А здесь мы перевернулись. — Я подъехал к обочине и остановил машину, крепко сжимая руль.

— Выйдем, — сказала Элли и, не успел я возразить, вышла из машины. — Так где машина кувыркнулась?

Я вышел тоже. Мне было не по себе.

— Какая разница?

— Не знаю. Просто хочу увидеть своими глазами.

— Хорошо. — Я огляделся, стараясь собраться, и пошел к дереву, в которое врезалась машина. Дерево было то самое.

— Вот здесь мы приземлились, — сказал я. — Потом я побежал к дороге, остановил несколько машин, и мы все стали искать Джен, по обе стороны дороги.

— Пойдемте, — сказала Элли, устремляясь по дороге вперед.

Я не пошел за ней, потому что вдруг увидел…

Элли обернулась:

— Что-то не так?

Я не ответил, стоял молча, а потом медленно направился туда, куда глядел.

— Ричард, что там? — спросила она и стала возвращаться ко мне.

— Элли, когда налетела буря, мы ехали на скорости миль шестьдесят в час. И у нас не было времени сильно сбросить скорость. То есть мы летели сквозь кусты милях на сорока.

Элли во все глаза смотрела на меня, потом поняла, к чему я клоню. Кусты не переломаны, маленькие деревца нетронуты.

— Значит, все было не так, — сказала она.

— Но я был здесь, Элли. Я это пережил.

— Тогда, может быть, это случилось чуть дальше.

Я покачал головой:

— Нет. Это было здесь. Просто это было не то, что я пережил. Ничего из того, что я пережил, на самом деле не было.

Когда мы подъехали, Дженис Райан выглянула в окно. Я и так весьма эмоционально реагировал на все, что пришлось заново пережить в Ардморе, но здесь уже оставалось только смеяться над собой. Ведь в этом доме мы с Джен провели вместе последние дни. Здесь она ответила «да» на мое предложение.

Дженис вышла на крыльцо, и я отметил, что пистолета у нее не было. Когда мы виделись в последний раз, она залепила мне пощечину. И я не знал, станет ли она с нами разговаривать.

Я подошел к крыльцу, Элли держалась чуть позади.

— Миссис Райан, я знаю, вас очень расстроило случившееся…

Она перебила, не дав мне договорить.

— Заходите, пожалуйста.

Я представил Элли, на что Дженис никак не отреагировала, а ведь если бы Элли была как две капли воды похожа на ее пропавшую дочь, то отреагировала бы наверняка. Мы вошли. Внутри дома все по-прежнему выглядело не так, как когда мы с Джен там гостили. Дженис предложила кофе, и мы сели за стол поговорить.

— Спасибо за то, что пригласили нас войти, — сказал я. — Простите за то, как я себя вел в прошлый раз.

Она покачала головой:

— Нет, это я должна просить прощения. Мое поведение ничто не оправдывает.

— Но вас можно понять, — сказал я.

— Вы заговорили о моей дочери Дженнифер. О моем ребенке. Она умерла, когда ей было два года. И после этого все изменилось.

Я уже знал, что у нее была дочь, которая умерла в раннем детстве, но я не знал, что ее звали Дженнифер.

— Мне очень жаль, — сказал я.

— Я прочла ваши статьи. — Она улыбнулась. — Как и все в нашем городе. Я только хочу, чтобы вы знали, что меня не было с вами и с Дженнифер и что Бен, мой муж, двадцать лет как умер. Я понимаю, вы думаете, что все было так, как вы описали, но…

— Мы стараемся выяснить, что случилось на самом деле, — сказала Элли.

Дженис посмотрела на нее и кивнула:

— Я тоже.

Меня удивило это ее замечание.

— Что вы имеете в виду?

— Сейчас покажу. — Она встала.

Вслед за ней мы прошли в комнату, которую занимали мы с Джен. Обставленная как уютный кабинет, она, так же как и все остальные комнаты в доме, была заполнена безделушками, картинками, фотографиями.

— Я была в отпуске. Поехала на недельку к брату в Южную Каролину… как раз перед тем, как вы появились в Ардморе.

Она подошла к стене и поправила картинку. На большинстве из них была она с мужчиной, вероятно, предположил я, своим покойным мужем. Это был не тот мужчина, которого я помнил.

— Когда я вернулась, кое-что изменилось. По мелочи, но я все же заметила.

— Что именно? — спросил я.

— Что-то не на месте. Нескольких фотографий не было, вещи на столике лежали не в том порядке. Когда семьи больше нет, то живешь с вещами. Они — мои воспоминания. Я точно знаю, где что. Я могу, закрыв глаза, описать каждый предмет в комнате.

— Изменения произошли, когда вас не было?

Она кивнула.

— Могу привести по крайней мере пять примеров. Не знаю, что и думать. Двери были заперты, сигнализация молчала. Опять же, ничего не пропало, это не ограбление.

Я ей верил, но, как и все остальное, это не имело смысла. Мы еще немного поговорили, но так ни к чему и не пришли.

Когда мы уходили, Элли сказала:

— Извините нас за то, что вам пришлось пройти через это.

Они обнялись. Потом Дженис, разомкнув объятия, отступила.

— Моей Джен сейчас было бы примерно столько же лет, сколько вам, — сказала она и снова обняла Элли.

Наконец мы ушли, но встречаться с кем-либо еще было уже поздно, да нам уже и не хотелось — оба мы чувствовали некоторую опустошенность после событий сегодняшнего дня.

— Нет смысла ехать в Нью-Йорк вечером, чтобы утром снова вернуться сюда, — сказал я.

Элли кивнула, соглашаясь:

— У выезда из города есть гостиница «Хэмптон».

Я тоже ее заметил. Мы поехали туда и заняли два номера, а потом спустились в ресторан поужинать.

Ни ей, ни мне не хотелось говорить о нашем расследовании; мы так долго были поглощены им, что сейчас всей душой стремились хоть на время забыть о нем. Так что мы говорили о чем угодно — о детстве, о политике, о спорте, о том, что нам нравится делать.

Я не уставал удивляться, как легко мне с Элли; кажется, она испытывала ко мне те же чувства. Может быть, нас объединяла потеря, может быть — общая цель, но мы поладили сразу — со мной такое бывало нечасто. Даже молчать с ней было хорошо.

Мы не слишком разговаривали, зато мы пили. Больше чем обычно, хотя и не допьяна. Столько, сколько нужно, чтобы стало хорошо, потому что давно уже ни ей, ни мне не было хорошо.

Мы вышли из ресторана последними, что, впрочем, не свидетельствовало о нашем декадентстве, ибо он закрывался в одиннадцать. Наши комнаты были на четвертом этаже, так что мы поднялись туда на лифте и пошли по коридору.

То, что произошло потом, вряд ли можно объяснить тем, что мы выпили, но я не слишком ясно это помню. Элли открыла дверь в свою комнату и обернулась ко мне, наверное, сказать «спокойной ночи». Я ее поцеловал — или она меня. Она втянула меня в комнату — или я ее. И уже в следующий миг мы оказались в постели.

В тот миг это было абсолютно правильно.

Я проснулся в семь утра, мучаясь вопросом, как преодолеть неловкость, но Элли блестяще решила его.

— Ричард, это случилось. Этого не изменишь. Но — вчера. А нам нужно сосредоточиться на сегодняшнем дне и на завтрашнем.

— И никакого чувства вины?

Она нежно коснулась моей щеки.

— Времени нет. Может быть, потом.

Спустившись вниз, мы позавтракали и выехали из гостиницы. У меня был список из четырех адресов клиентов Фрэнка Донована в Ардморе, и мы решили посетить всех.

Первым шел небольшой домик на окраине города — его обитатели сказали, что они купили этот дом всего три недели назад и что прежние владельцы переехали куда-то на Средний Запад.

Следующие клиенты, Рита и Дональд Черч, жили всего лишь в трех кварталах от дома миссис Райан. К нам они отнеслись так, словно к ним пришли Брэд Питт с Анджелиной Джоли; меня они воспринимали как самую настоящую звезду. Они вспомнили, что вызывали Фрэнка, когда у них протекла труба и залило подвал. Им было под семьдесят, они были на пенсии, и вряд ли их что-то связывало с убийством, решили мы с Элли.

Наша третья остановка — Ардморская центральная больница, куда Фрэнк за последние два месяца приходил трижды. Больница была больше, чем я ожидал; гораздо больше крошечного домика, куда меня отвезли в день, когда исчезла Джен. Она представляла собой три обширных двухэтажных здания с небольшой пристройкой, раскинувшиеся на немаленькой территории, обустроенной как кампус. В приемном покое нам сказали, что больница обслуживает людей, живущих в радиусе двадцати пяти миль. А также что руководит больницей доктор Харолд Гейтс. Мы попросили, чтобы он нас принял; я сказал, что я из журнала «Манхэттен».

— То-то я подумала: знакомое лицо, — сказала женщина в окошечке. — Вы ведь тот самый, да?

— Тот самый, — кивнул я.

Элли отошла ко входу, пока женщина набирала номер и тихо говорила по телефону. Наверное, объясняла Гейтсу или его помощнику, что пришел «тот самый». Буквально через три минуты нам была назначена аудиенция.

Доктор Гейтс оказался на удивление молод, не старше сорока. Вид он имел лощеный — ему бы более пристало продавать медицинское оборудование, чем использовать.

— Спасибо, что приняли нас, — сказал я.

Он улыбнулся.

— Вы в этих краях чрезвычайно популярны. Если бы я вам отказал, мои подчиненные взбунтовались бы. Так чем я могу вам помочь?

— У вас работал водопроводчик Фрэнк Донован.

На его лице не отразилось ничего.

— Вероятно, раз вы говорите.

— Недавно мистер Донован и его жена были убиты.

— Мне очень жаль. Если, как вы говорите, он здесь работал, то как его смерть связана с нашей больницей?

— Есть основание полагать, что здесь, в Ардморе, весьма вероятно, что в больнице, он увидел нечто, представляющее опасность для кого-то… Это и привело к его смерти.

— Уверяю вас, мне ничего об этом не известно.

— С кем здесь имел дело мистер Донован?

— Вероятно, с кем-то из хозяйственного отдела. Почему эти вопросы задаете мне вы, а не полиция?

— Разумеется, и полиция это сделает, — соврал я.

Элли, которая, поздоровавшись, с тех пор не произнесла ни слова, показала на флаер, который сняла с доски объявлений.

— Вы здесь испытываете новые лекарства?

Он кивнул:

— Да.

— Как это происходит?

— К нам обращаются фармацевтические компании, у которых есть новые разработки, одобренные для испытаний Управлением по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов. Мы тщательно отбираем людей, чье состояние отвечает описанию нового лекарства, и проводим испытания в соответствии с указанными спецификациями. Этот флаер предназначен для привлечения добровольцев.

— Почему вы это делаете? — спросила Элли.

— Это достойная работа, и она помогает нам осуществлять традиционное медицинское обслуживание пациентов за вменяемые деньги. А какое все это имеет отношение к мистеру Доновану?

Я понял, что скажет Элли, и потому опередил ее:

— Вы работали с Шоном Ласситером?

Наконец-то он сбросил с лица нарисованную улыбку.

— Мы не называем наших клиентов. Конфиденциальность.

— Так Ласситер ваш клиент?

— Я этого не сказал.

— Я и так знаю, — сказал я. — Иначе бы не спросил.

— Мне нечего сказать на эту тему.

Здесь разговор увял. Нас проводили на выход; видимо, и мой звездный статус имеет ограничения.

— Ты явно задел нерв, когда упомянул Ласситера, — сказала Элли, когда мы сели в машину.

— Я тоже так думаю. Если Донован здесь работал и Ласситер тоже как-то связан с этим местом, то, вероятно, ты права.

— В чем?

— В том, что мы к чему-то пришли.

Наша последняя остановка была в центре города, у закусочной, куда Донована пригласили, когда около полутора месяцев назад засорилась канализация. Мы дружно решили, что это совершенно невинно и никак не связано с его убийством.

Возвращаясь в Нью-Йорк, мы всю дорогу говорили о том, как далеко продвинулись. Я отвез ее в гостиницу и поехал домой.

Войдя в квартиру, я сразу заметил мигание автоответчика. Нажал клавишу воспроизведения.

— Ричард, это ты? Ричард, пожалуйста, пожалуйста…

Потом щелчок, и больше я никогда не слышал этого голоса.

Голоса Джен.

 

8

Джусу некого было винить, кроме себя. То, что он расслабился и позволил непрофессионалам заметить слежку, весьма осложнило дело. Следить за ними он мог, с этим проблем не было. Но записывать их разговоры и снимать видеокамерой стало куда труднее. А это была его основная работа.

К счастью, в его распоряжении были достижения высоких технологий, и это очень помогало. Помогало также и то, что Килмер был абсолютно предсказуем. Джусу порой хотелось пойти вперед и подождать Килмера, настолько очевиден был ход его мысли.

Джус записал каждое слово, сказанное в доме миссис Райан и в больнице, в кабинете Гейтса.

Если не считать единственной ошибки — того, что он позволил Килмеру себя заметить, — Джуса успокаивал тот факт, что покуда он все делает правильно. Того же он желал и Камню — потому что Джусу не терпелось вернуться к собственной жизни. Ирония заключалась в том — и Джус это понимал, — что его жизнь начнется, когда кончится жизнь Килмера.

Услышав голос, Элли сразу начала тихонько всхлипывать. Она не усомнилась в том, что это голос Джули, так же как я был уверен, что это голос Джен.

— Она страшно напугана, — сказала Элли, овладев собой.

Я кивнул:

— Да. Но главное — она жива. Из этого и нужно исходить.

— Кто эти люди? — спросила она. — Кто эти подонки?

Она уткнулась головой мне в грудь и снова заплакала.

— Мы их найдем, — говорил я. — Мы до них доберемся.

— Нужно пойти в полицию. Сами мы мало что можем сделать.

— У нас же ничего нет. Они даже не поверят, что Джен действительно существовала. А Джули и вообще ни при чем. Мы ничего не можем доказать.

— Они позволили ей позвонить, чтобы мы знали, что она жива?

— Может быть. Но мы не поверим, пока не убедимся.

Зазвонил телефон. Мы вздрогнули. Определитель номера, заблокированный во время звонка Джен, высветил: Управление полиции Элленвилля.

— Килмер.

— Мистер Килмер, это лейтенант Кентрис из полиции Элленвилля. Я бы хотел поговорить с вами о ваших статьях. Мне кажется, они могут иметь отношение к раскрытию одного дела у нас.

— Я вас слушаю.

— Мне кажется, лучше не по телефону. Не смогли бы вы приехать? Мы расположены неподалеку от Монтичелло.

— Я знаю, где вы находитесь, — сказал я. — Подождите, пожалуйста, секундочку.

Я зажал трубку рукой, желая изложить Элли суть разговора, но она уже энергично кивала и искала ключи от моей машины.

— Сегодня днем годится, лейтенант?

— Да, очень хорошо, спасибо. В три у меня в кабинете?

Я согласился, и мы с Элли отправились в Элленвилль. Я взял с собой автоответчик с голосом Джен. Мы добрались до Элленвилля в половине третьего, и тут же нас провели к Кентрису.

После того как мы представились друг другу, он сказал:

— Простите, что заставил вас проделать такой путь, ведь может оказаться, что мое дело никак не связано с вашим.

— Так расскажите же, — попросил я.

И он рассказал о мужчине, который пытался войти в один дом в Элленвилле, уверяя, что там живет. Как оказалось, это было неправдой, и ночью он покончил жизнь самоубийством. После его смерти выяснилось, что он был преподавателем из Оклахомы и что его семья понятия не имеет, как он очутился в Элленвилле, зачем сочинил себе другую биографию и почему покончил с жизнью.

— Они думали, что это убийство, — сказал Кентрис, — но коронер сказал другое.

— А вы как думаете? — спросил я.

— Что убийство. Но дверь была заперта снаружи, и я не понимаю, как убийца смог войти.

— Моя квартира тоже была заперта, но им как-то удалось утыкать «жучками» каждый ее квадратный дюйм. У вас есть фотография этого мужчины?

— Да, — кивнул Кентрис. — Мы получили из Оклахомы.

Он вынул из папки фотографию и протянул ее Элли. Она посмотрела, но на лице у нее ничего не отразилось, и передала мне.

— Не помню, чтобы я его видел, — сказал я.

Кентрис протянул следующую.

— А этого?

И снова ни я, ни Элли не узнали мужчину, в чем и признались.

Кентрис дал нам фото третьего мужчины, и Элли опять его не знала. Но как только я всмотрелся, у меня не осталось сомнений.

— Это отец Джен, — сказал я. На меня смотрело лицо Бена Райана, человека, в доме у которого я провел четыре дня, который гордился своей дочерью и расспрашивал, каковы мои намерения.

— Вы уверены? — спросил Кентрис.

— Абсолютно. Это он умер в мотеле?

— Именно он, — кивнул Кентрис.

— А кто те двое?

— Люди, не имеющие отношения к этому делу.

— Вы меня проверяли?

Он пожал плечами.

— Прежде всего я коп. Исходите из этого.

Потом он стал спрашивать, что мы знаем или подозреваем. Мои статьи он читал, но я заполнял некоторые пробелы, например связь с Ласситером. Кажется, он мне поверил, что было невероятной удачей, и сказал, что заинтригован настолько, чтобы допросить Гейтса насчет Ласситера.

— Это не моя юрисдикция, но я знаю тамошнего шерифа.

— Нам он сказал, что дела, которые он ведет с Ласситером, строго конфиденциальны, — заметила Элли.

— Не прокатит, если только он Ласситеру не адвокат и не духовник, — улыбнулся Кентрис.

Когда мы возвратились в Нью-Йорк и подъехали к гостинице Элли, я сказал:

— Этот отель, должно быть, влетает тебе в копеечку.

Она улыбнулась.

— В Висконсине я бы за эти деньги гостиницу купила.

— Элли, это никак не связано с тем, что произошло прошлой ночью — в сущности, даже вопреки этому, — но я считаю, что ты должна жить в моей квартире. У тебя будет отдельная комната.

— Тебе не кажется, что это будет неловко? — спросила она.

— Возможно, поначалу и будет, но после этого телефонного звонка все изменилось. Теперь мы знаем, что Джен реальна, что она жива, и что она и Джули — одно и то же лицо.

Она все еще колебалась.

— Мы проводим вместе так много времени, что будет просто удобнее, если мы поселимся вместе.

— Ладно. Спасибо. Хорошо.

— Ты умеешь готовить? — спросил я.

— Я считаю, что я готовлю очень хорошо, но ни разу еще не встретила человека, который разделил бы это мое убеждение.

Мы поднялись в ее номер, я подождал, пока она соберется и выпишется. Потом мы поехали ко мне, и, пока она распаковывала чемодан, я спустился купить пиццы.

Когда я вернулся, она приводила квартиру в порядок.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Ожесточенно борюсь за то, чтобы это место стало пригодным для жизни.

— Оно пригодно для жизни по определению: я ведь здесь живу.

— Но теперь здесь буду жить я, планку придется поднять.

Я не удержался:

— Вот так и Джен говорила.

Элли хотела ответить, но смолчала. И в конце концов нашла слова:

— И скажет еще раз, когда вернется.

Мы поужинали с вином, беседуя о Кентрисе.

— Он может быть очень полезен нам, — говорил я.

— И похоже, он нам поверил, — вторила она, — чем приятно отличается от всего остального человечества.

Поужинав, мы готовы были идти в постель — то есть разойтись по разным постелям. В кладовке я взял одеяло, простыни и подушку для Элли, которой я отвел гостевую — комнату, смежную с моей и соединенную с ней дверью.

Я проснулся от звонков мобильного телефона. На будильнике было полвторого ночи. Я схватил свою трубку и тотчас понял, что звонит мобильный Элли.

Ночной звонок всегда кажется зловещим, даже если звонят не тебе. В данном случае он был зловещ вдвойне — оттого, что с нами происходило. Я вскочил и стал у двери между нашими комнатами, пытаясь что-нибудь расслышать.

Я почти не слышал голоса Элли и совсем не различал слов. Но вдруг я услышал, что она вскрикнула.

— Элли, все в порядке? — закричал я через дверь.

Ответа не было.

— Элли?

Опять нет ответа. Неприкосновенность жилища, конечно, дело святое, но я ведь все равно не смогу спать, не убедившись, что с ней все в порядке. Я постучал в дверь и открыл ее. Казалось, темная комната пуста, но я слышал тихие всхлипывания.

Наконец я разглядел Элли. Она сидела на полу в углу и плакала, дрожа крупной дрожью.

Я подошел к ней.

— Элли, что случилось?

— Она умерла, Ричард. Джули умерла.

На следующее утро я хотел вместе с Элли ехать в Де-Моин.

Она знала только, что тело Джули и ее машина обнаружены в овраге неподалеку от Атлантика, штат Айова, и тесты подтвердили, что это Джули. Звонила ей ее убитая горем мать.

Мы не спали всю ночь — всю ночь она то тихо всхлипывала, то громко рыдала. К утру она позволила себе усомниться в страшной новости, ведь все оказывалось не тем, чем выглядело, с тех пор как мы сели на этот аттракцион, на эти американские горки.

Я думал сесть на самолет вместе с Элли, поддерживать ее и утешать, но она и слышать об этом не хотела.

— Спасибо, но нет, — сказала она. — Ты еще должен найти кое-кого. А если это Джули, то для меня поиски кончатся.

Я уступил и отвез ее в аэропорт. Пока мы ехали, она и трех слов не сказала, но кто бы ее в этом упрекнул. Она боялась. Мы обнялись на прощание — это долгое объятие было исполнено печали.

Вечером Элли позвонила. Сказала, что машина Джули упала в овраг и была скрыта густым подлеском. Она спросила, можно ли увидеть тело, но получила ответ, что оно разложилось, поскольку авария произошла уже полгода назад. По 911 позвонил человек, который случайно заметил машину, но он не остался ждать полицию и беседовать с ней.

— А ты была уверена, что на автоответчике голос Джули, — сказал я.

— Да. Но, может быть, я просто очень этого хотела. Я не знаю, Ричард. Я бы не хотела терять надежду, но говорят, что ошибка в анализе ДНК бывает одна на шесть миллиардов. Даже я пасую.

Эта новость меня оглушила. Но если Джули умерла полгода назад, а Джен только что звонила, значит, Джен и Джули — разные люди.

Элли сказала, что полиция рассматривает это дело как несчастный случай. Но даже если бы его классифицировали как убийство, это не значит, что через столько времени они стали бы его расследовать. Полицейские отдали ей вещи Джули, но у нее не хватило сил их разобрать. Она устала — и закончила разговор.

После ланча мне позвонил Крейг Лангл, отчитаться в том, что он узнал о последних событиях в жизни Шона Ласситера.

— Последние два года он руководит компанией под названием «Биодин», — говорил он. — Она началась с частного финансирования, источником которого, вероятно, был сам Ласситер. Расположена в городе Махва, Нью-Джерси. За последние полтора месяца из «Биодина» в Ардмор звонили семьдесят один раз.

— У тебя есть телефонный счет?

Он засмеялся.

— Ничто не останется в тайне, Ричард. Сколько раз я тебе говорил? Ты как никто должен знать это.

— Как я понял, Гейтс что-то скрывает. Может быть, новое лекарство, которое они там испытывают?

— Пока не знаю. Узнаю — сообщу.

Мы закончили разговор, и я позвонил лейтенанту Кентрису.

— Ласситер делает бизнес с Гейтсом, — сказал я. — За последние полтора месяца они семьдесят один раз говорили по телефону.

— Это правда? — спросил он. — Как вы об этом узнали?

— Вообще-то я псих, но в данном случае вы можете мне поверить. Вы с ним еще не говорили?

— Его нет в городе. Вернется на следующей неделе.

Я рассказал Кентрису о смерти Джули.

— Я думаю, на автоответчике была не она. А вы по-прежнему думаете, что Джен жива?

— Она мне звонила. Она жива.

Когда мы положили трубки, я разогрел себе замороженный обед и решил позвонить Элли. Говорил себе, что нужно узнать, как у нее дела, на самом же деле я по ней соскучился.

— Как ты? — спросил я.

— Уже получше, — сказала она издалека.

— Как себя чувствует мама?

— Трудно сказать. Старается быть сильной — ради меня, а я стараюсь быть сильной ради нее. И на это уходят все наши силы. Все как всегда. — Она сменила тему. — А что у тебя?

Я рассказал, что узнал о Ласситере и его связи с больницей.

— Я так и думала, — сразу вскипела она. — Гейтс увяз в этом по самые уши.

— В чем? В том, что Джен исчезла и все отрицают ее существование?

— Не ерничай, Ричард. Ты явно подобрался к чему-то. И когда ты поймешь, к чему именно, Ласситер окажется в самом центре этого дела.

Я спросил, когда похороны. Оказалось, на следующий день.

— Это просто следующий этап, — добавила она. — Раньше маме приходилось жить в состоянии неопределенности, теперь она живет с чувством потери. Какая разница, шесть или полдюжины.

— Ты тоже, Элли. Ты тоже живешь с чувством потери.

— Для родителей это по-другому. Родители просто не могут этого вынести.

— Я приеду, — сказал я. Хотел сказать, как сильно мне ее не хватает, но это могло бы внушить ей чувство вины.

— Нет. Ты должен делать свое дело. Кстати, что ты намерен делать завтра?

И в это мгновение я решил:

— Постараюсь встретиться в Ласситером.

Я ни секунды не думал, что Ласситер захочет меня видеть.

Крейг дал мне официальный адрес его компании в Махве и предложил поехать со мной, но я не считал, что Ласситер представляет собой физическую угрозу; это не в его стиле.

Что Крейг забыл сказать — может быть, просто потому, что и сам не знал, — это что адрес компании был в то же время и его домашним адресом. И, судя по этому дому, Ласситер не бедствовал в годы, прошедшие после нашего конфликта. Красивый старинный особняк в колониальном стиле, с ведущей к нему полукруглой пятисотъярдовой подъездной дорожкой. Вздумай я подъехать, у него будет время заметить мое приближение.

Я решил подождать у дороги, откуда меня не было видно. В город он мог выехать только по этой дороге. Конечно, он может быть в отъезде. Или, наоборот, лежать дома в гриппе. Или уехать в отпуск.

Но, не будучи в силах придумать что-нибудь получше, я ждал, чувствуя себя последним дураком. За два часа мимо проехали всего три машины.

Удивительно, но за рулем четвертой машины сидел Ласситер. Я развернулся и поехал вслед за ним в город. Там он запарковался на муниципальной стоянке, а я — на соседней улице.

Сначала он зашел в банк. Потом — в магазин мужской одежды, где и пробыл почти полчаса. Следующая остановка — итальянский ресторан. Я видел в окно, как его вели к столику. Столик был на четверых, но я никак не мог узнать, придет ли кто-нибудь еще.

Мне входить активно не хотелось. Не то чтобы я боялся Ласситера; скорее, я не вполне понимал, что делаю, и боялся сделать что-нибудь такое, о чем потом пожалею. Но если Ласситер каким-то образом может привести к Джен, не делать ничего тоже нельзя. И я сказал швейцару:

— У меня встреча с мистером Ласситером.

Я услышал «хорошо, сэр» за спиной, но, не оглядываясь и не останавливаясь, пошел прямо к столику Ласситера и сел.

Должен отдать ему должное: он выказал не больше удивления, чем если бы я был официант, предлагавший ему блюдо дня.

— О, какая неожиданность, — сказал он.

— В самом деле?

— Ну, конечно, хотя тем самым я получил возможность поблагодарить вас. Вы доставили мне немало удовольствия своими последними статьями и очевидным помрачением рассудка.

— Я ведь могу доставить и неприятности.

— Это у нас позади, — сказал он. — Но теперь, хотя и приятно было снова вас увидеть, вам пора уходить.

— Вы попали под расследование, — сказал я. — Исчезновение Джен как-то связано с вами, и я намерен это доказать.

— А, вы о своей никогда не существовавшей подружке? Может, я убил еще и Санта-Клауса?

Я кивнул.

— И похоронили в Ардморской центральной больнице.

Я попал в точку. Мгновенный испуг.

— До свидания, Килмер.

— Я не один, Ласситер. Я работаю с копом, который следит за вами с Гейтсом. Это всего лишь вопрос времени.

Он смотрел в меню — недвусмысленный способ показать, что я свободен.

— Это всего лишь вопрос времени, — повторил я и ушел. Я остановил официанта и спросил, где туалет.

Он был в самом дальнем конце ресторана, и, закончив, я увидел рядом с ним выход. И я вышел, ибо это значило, что мне не придется еще раз увидеть Ласситера. Я определенно чувствовал, что на сегодня хватит.

Разумеется, чтобы пройти к машине, стоявшей перед рестораном, пришлось обогнуть здание. Завернув за угол, я увидел автомобиль, очень похожий на тот, что висел у нас на хвосте.

Подойдя поближе, я увидел в окне знакомое устройство.

Чтобы меня не заметили, я зашел в магазин. Мне нужно было подумать. Я решил, что лучше всего сфотографировать водителя. В моем мобильном была камера, правда, я ею никогда не пользовался. Так что я купил одноразовый фотоаппарат, включил и вышел из магазина. Счастье не улыбалось мне целую вечность, но сейчас улыбнулось: на противоположной стороне улицы я увидел полицейского. Если что, я знаю, куда податься.

Первое, что я сделал, — с исключительно выгодной позиции сфотографировал номера. Потом подошел к автомобилю с пассажирской стороны, чтобы снизить риск, что водитель увидит меня в зеркало. Подойдя вплотную, задержал дыхание и переместился на водительскую сторону. Он меня не замечал.

— Улыбочку! — сказал я, и, когда он обернулся, сделал снимок. И немедленно еще один — устройства в окне.

Его лицо выразило удивление, но он овладел собой.

— Дай сюда камеру, — сказал он.

— Ни за что. Почему ты за мной следишь?

Он стал вылезать из машины, и тогда я закричал:

— Полиция! Помогите!

Он увидел полицейского, прикинул варианты и вернулся в машину.

— Ты — мертвец, — сказал он и уехал.

Шон Ласситер решил все же остаться и доесть свой ланч.

Он боялся, что Килмер ждет на улице, и не хотел показать, что встреча с ним его расстроила. А она его расстроила, и сильно.

Когда-то давно Килмер уже столкнул Ласситера с вершины, но это было ничто в сравнении с тем, что поставлено на кон сейчас. Нельзя позволить повторения той истории. Потому что Килмер не знает, и никто не знает, но для Ласситера давно уже настали тяжелые времена. Он жил не по средствам, и эти дела с Гейтсом — его последний шанс выбраться из финансовой пропасти.

Конечно, они получат гораздо больше, чем нужно, чтобы выбраться. Денег у него будет столько, что его никто не переплюнет.

Вернувшись домой, он позвонил Гейтсу:

— У нас проблема. Ко мне приходил Ричард Килмер. Он…

— Я знаю, кто он, — перебил Гейтс. — Чего он хочет?

— Информации. Он думает, что я знаю, где его подружка.

— А вы знаете? — спросил Гейтс, хотя ответ он знал.

— Конечно, нет. Но он связывает меня с вами.

— Это не должно вас беспокоить. Даже Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов знает, что мы работаем вместе. Но он не может знать, над чем.

— Он выяснит, — сказал Ласситер. — Он однажды уже устроил мне неприятности.

— Когда-нибудь — возможно, но будет уже поздно. И в любом случае он ничего не сможет доказать. Вот в чем прелесть.

— Нужно убрать его из картины.

Гейтс чуть не рассмеялся.

— Вы имеете в виду, убить?

— Я имею в виду, убрать любыми средствами. Он написал две статьи, где рассказал миру о том, что потерял женщину, которой никогда не существовало. То есть объявил, что сломлен горем и, видимо, сошел с ума.

— И что?

— И то, что вот-вот случится самоубийство. Как в учебнике.

Гейтс продолжал улыбаться, но все же забеспокоился. Если позволить Ласситеру взять дело в свои руки, это будет катастрофа.

— Успокойтесь, — сказал он. — Давайте не будем делать ничего такого, что привлекло бы внимание к тому, чем мы занимаемся. У нас есть время разобраться с Килмером, если он подберется слишком близко. Сейчас он не знает ничего — просто неоткуда.

Ласситер в итоге успокоился, но, когда Гейтс закончил разговор с ним, он немедленно набрал номер Камня.

Камень не обрадовался. К тому же ему уже испортил настроение звонок Джуса, который рассказал о столкновении около машины.

Камень всегда гордился своим тонким знанием людей; он строил свою жизнь как произведение искусства. Но люди, которых он выбирал, играли недостаточно хорошо. В конечном итоге они умрут из-за своих слабостей, но сейчас это утешало слабо.

Как всегда, когда на пути вставало препятствие, он пересмотрел весь план. И решил, что необходимо ускориться.

 

9

Следующие сутки я провел, оценивая сложившуюся ситуацию.

Частично потому, что много чего случилось и нужно было понять, что все это значит. Но главное — я никак не мог придумать, что делать дальше.

Результатами встречи с Ласситером я был недоволен. Я не узнал ничего нового, только интуитивно утвердился в том, что у него бизнес в Ардморе, бизнес, который он хочет сохранить в тайне. Но я это и так знал — по количеству телефонных звонков Ласситера в больницу.

Кроме того, если Ласситер еще не знал, что я за ним слежу, я его просветил. Впрочем, когда Кентрис будет допрашивать Гейтса, это все равно выплывет, так что я не слишком беспокоился.

Если я хотел потрясти клетку Ласситера, то получилось, что я едва ее качнул. Этого мало.

Гораздо лучше обстояло дело с типом, который висел у меня на хвосте. В надежде, что объявление о печати в течение часа действительно, я пришел с камерой в тот же магазинчик, где купил ее, и попросил отпечатать по пять экземпляров фотографий, а потом переписать их на два диска. Конечно, если бы они загубили это дело, вышло бы преглупо.

Но фотографии получились четкие и ясные, и я отправил их электронной почтой Кентрису.

Еще я позвонил Марку Куку и попросил его посмотреть на фотографию устройства, которое постоянно направлялось на меня, где бы я ни находился. Я послал ее по имейлу, и через две минуты он ответил телефонным звонком.

— Это лазер, — сказал он. — Стоит тысяч двести.

— Для чего он служит?

— Чтобы прослушивать разговоры. Вы сказали, вы в это время были в ресторане. Это устройство накрыло окно и втягивало каждое слово, произнесенное в этом ресторане.

— А как они отличают один разговор от другого? — спросил я. — Там же было человек двадцать пять по крайней мере.

— Ричард, я могу дать вам техническое пояснение — это лекция примерно на час или просто поверьте мне. Тот, кто считывает данные с этой машинки, знает каждое слово, сказанное вами.

— И мы никак не можем отследить, кто это. Я угадал?

— Угадали.

— А где берут такие устройства? — спросил я. — Не в «Уолмарте» же, в самом деле? Может быть, можно их выследить по месту приобретения этого агрегата?

— Ричард, вы меня не понимаете. Вы пытаетесь узнать, с кем вы имеете дело, но ведь проблема в том, что вы понятия не имеете, с чем вы имеете дело. Так государства шпионят друг за другом. Вы в последнее время никакое государство не обидели?

— А вы можете что-нибудь сделать? Мне хотелось бы иметь возможность вести приватные разговоры. По крайней мере, в собственной квартире.

— Единственный способ — приладить к оконным стеклам генераторы белого шума. Тогда, пытаясь пробиться через шум, они усилят мощность и потеряют ваши голоса. Я могу заняться этим прямо сейчас; завтра будет готово.

— Это дорого?

— Зависит от того, сколько окон у вас выходит на улицу. Баксов двести примерно.

Кук повесил трубку и пошел за генераторами белого шума, а я стал звонить Крейгу Ланглу.

— Я как раз собирался тебе звонить, — сказал он.

— По поводу?

— Непросто проникнуть в то, что делается в Ардморской больнице; она маленькая, и Гейтс запер ее накрепко.

— Ты звонишь, чтобы это сказать? — спросил я.

— Нет. Так я настраиваю тебя на то, чтобы ты восхитился моей информацией. Гейтс определенно ведет испытания лекарства для компании Ласситера. Это лекарство от болезни Альцгеймера.

Новость была интригующая, чтобы не сказать потрясающая. Ласситер занимался лекарством, воздействующим на память, а все мое окружение забыло Джен.

— А больше ты ничего об этом не знаешь?

— Мне казалось, и это уже неплохо. Сейчас идет вторая стадия испытаний, и недалек тот час, когда начнется третья.

— Хорошо. Добудь побольше информации.

— Добуду. И я еще хотел сказать… как друг…

— Говори. — Я внутренне напрягся.

— До сих пор я не узнал ничего, абсолютно ничего, что имело бы хоть какое-то отношение к твоей подружке. Никакого намека на то, что она вообще существовала.

— Я понимаю.

— Я это говорю не для того, чтобы ты страдал. Просто… я знаю, ты поставил себе цель и тебе нужно знать правду. Что-то здесь происходит, что-то грандиозное, но, кажется, к ней это не имеет никакого отношения.

— А к чему имеет?

— Пока не знаю, но, похоже, к той статье, которая должна принести тебе Пулитцеровскую премию. Только лучше отнестись к этому как к новому сюжету, а не к делу об исчезновении.

Вероятно, он был прав, но я не мог с этим согласиться:

— Хорошо. Значит, давай раскопаем, что происходит, и добудем мне Пулитцера. И тогда Джен прочитает об этом и вернется домой, — пошутил я. Или не пошутил.

— Ну и геморрой же ты, — сказал он.

— Как ты разговариваешь с лауреатом Пулитцеровской премии?

— Это Ричард Килмер. Я уверен, что вы очень хорошо его знаете.

Камень заметил, что аудитория улыбается — заметить это было нетрудно, ибо аудитория состояла из одного человека. И этого человека здесь бы не было, если бы его коллеги чином пониже не расписали ему в красках и в подробностях достижения Камня.

И не было лучшего подтверждения его достижений, чем случай Ричарда Килмера. Это была первая у Камня повторная презентация. Соперничество свелось к трем финалистам, и это предпоследний раз, когда он должен общаться с ними. А потому они назовут свою окончательную цену.

Далее последовала двухчасовая видео- и аудиопрезентация, героем которой был Килмер. Камень свел комментарии к минимуму.

Когда презентация подошла к концу, Камень сказал:

— Как видите, стресс, которому подвергся мистер Килмер, чрезвычайно силен. Большей частью он задан извне, но в какой-то мере получен им самим в процессе его расследования.

Вопроса, который далее был задан, следовало ожидать.

— Похоже, его расследование продвигается. Что вы намерены с этим делать?

Камень тонко улыбнулся.

— Это продвижение произошло, как бы это сказать, в рамках разрешенного. Чем сильнее стресс, чем больше понимания, чем яростнее конфликт взаимоисключающих эмоций, тем очевиднее становится совершенство нашей системы. Наша цель — показать, что воздействие ее постоянно и не может быть отменено ничем.

Камень помолчал. Потом продолжил:

— Что бы Килмер ни узнал, чего бы он ни боялся, с чем бы ни сталкивался, ничто не изменит непреложную для него истину. Он знал эту женщину, он любил ее, он спал с ней, он хотел на ней жениться. Это реальность, в которой он живет.

— Но он придал этому делу публичность.

Камень решил быть искренним.

— Именно поэтому выбор пал на него — чтобы он начал приподнимать завесу секретности. Его умение донести свою мысль до широкой публики стало для нас способом продемонстрировать вам… и другим потенциальным покупателям… мощь того, чем мы обладаем, в форме, абсолютно достойной доверия.

— Без сомнения, она вызывает доверие, и мы очень заинтересованы. Однако вы понимаете, что для нас важна возможность как переделывать прошлое, так и определять будущее поведение.

Камень улыбнулся.

— Вот почему эксперимент продолжается и цена еще не назначена. Мистер Килмер будет вести себя так, как мы ему продиктуем.

— А точнее?

— Он не склонен к насилию. Насколько нам известно, он никогда не дрался. Он писал, что смертная казнь — это варварство.

— К чему вы это говорите?

Камень опять улыбнулся.

— К тому, что Ричард Килмер совершит убийство.

В девять утра раздался звонок в дверь. Я открыл — передо мной стояла Джен.

У меня вырвался то ли всхлип, то ли стон — негромкий и нечаянный. И тут я понял, что это никакая не Джен. Это Элли.

— Прости, — сказала она. — Надо было тебя предупредить.

— Ничего. Я рад тебя видеть.

Она обняла меня.

— Можно мне войти?

— По мне, так тебе и здесь хорошо.

Она засмеялась, и мы вошли в квартиру.

— Кофе, — сказала она. — Срочно.

Я налил нам кофе.

— Я без тебя скучал, — сказал я.

— Надо было тебе позвонить, но я боялась, что ты станешь меня отговаривать.

— Что же заставило тебя приехать?

— Кроме тебя?

Я не знал, что сказать. Решил не усложнять.

— Да.

Элли открыла сумку и вынула совершенно неожиданную вещь: пару женских туфель.

— Вот это.

— Как ты узнала мой размер?

Я хотел пошутить, но она не улыбнулась.

— Когда обнаружили тело Джули, они были на ней. И вся остальная одежда — не та, в которой она в тот день уехала.

— Элли, этому может быть тысяча объяснений. Во время ланча пролила на себя что-нибудь, переоделась.

— Нет, это не объяснение.

— Почему?

— Потому что это балетки. Когда Джули было восемнадцать лет, она попала в аварию: врезалась в дерево и сломала руку. Тогда она сказала, что это произошло, потому что на ней были балетки — туфля зацепилась за педаль газа. С тех пор она никогда не надевала балетки, если была за рулем.

— А какое объяснение у тебя? — спросил я.

— Нет у меня другого объяснения, кроме того, что все было не так, как они сказали.

— Но это действительно ее тело? Они сравнивали ДНК с верным образцом? У них был образец ДНК Джули?

— Они взяли волосы с ее расчески и потом повторили анализ с моей ДНК. У двойняшек одинаковая ДНК. И опять совпало.

— А какое это имеет отношение к моим поискам? — спросил я.

Она протянула мне туфли.

— Концы с концами не сходятся, Ричард. Этого не может быть. Вот я и привезла их в мировую столицу того, чего не может быть.

Я улыбнулся.

— В город Килмервилль. Население: один псих.

— Два.

— Может быть, пусть лучше останется один? Ты ведь не сможешь найти Джули, а на подсознательном уровне…

Она сделала вид, что принюхивается.

— Чувствуешь — психоанализом пованивает?

— Элли, я серьезно. Я рад, что ты со мной, я ужасно скучал без тебя, но ты должна подумать о себе. О том, что лучше для тебя.

— То есть о чем?

— Как справиться с твоей потерей. С твоей, не с моей.

— Ричард, я хочу помочь тебе найти Джен. Может быть, потому, что я рассматриваю ее как суррогат Джули, может быть, потому, что ты мне дорог, а может быть, я просто хочу восстановить справедливость. Какая разница почему.

— Элли…

— Если тебе это не нравится, прогони меня. В противном случае расскажи мне все, что произошло без меня.

— Мне это нравится, — сказал я. — Мне это очень нравится.

Я рассказал о встрече с Ласситером и с типом, который за мной следил, передал, что сказал Марк Кук о лазере.

— Так сейчас он может слышать, о чем мы говорим?

— Марк поставил генераторы белого шума, которые каким-то образом защищают от лазера. Ну, как «камень, ножницы, бумага».

Элли пошла на кухню и стала готовить нам завтрак, хотя и намекнула, что не очень-то умеет готовить. Я тоже пошел на кухню.

— Крейг Лангл сказал: вероятно, то, что со мной происходит, вообще не имеет отношения к Джен, а скорее к статье, над которой я работал.

— О Ласситере?

— Наверное. Видимо, я подобрался слишком близко.

Она покачала головой.

— Впиши в свой перечень того, чего не может быть, еще и это.

— Почему?

— Потому что на месте Ласситера, если бы ты грозил помешать чему-то для меня важному, я бы не стала заморачиваться, выстраивая такую сложную конструкцию, — улыбнулась она невинно и сладко. — Я бы просто прострелила тебе голову.

Я улыбнулся в ответ.

— Да, ты у нас нежный цветочек.

Филипп Гарбер сказал, что у него очень плотное расписание: пациенты, лекции. Но тем не менее согласился встретиться со мной в шесть часов и чего-нибудь выпить.

Тот факт, что он так быстро пошел на контакт, причем вне своего кабинета, свидетельствовал о двух вещах. Во-первых — он не считает меня пациентом, а во-вторых, считает таким первостатейным психом, что хочет играть ключевую роль в описании моего сумасшествия, которое в будущем войдет в историю.

Мы встретились в клубе на Восточной Семьдесят второй улице между парком и Лексингтон-авеню. Я нашел его только по адресу; на здании не было таблички. Но на мой стук тотчас открыли дверь, а при упоминании имени Гарбера пропустили без вопросов.

Бар был темный, и в смысле количества света, и в смысле цвета дерева, которое было везде: на полу, на стенах, на потолке. Все говорило о богатстве, и не возникало сомнений, что даже деревья, для этого использованные, росли в самом престижном месте леса. Казалось, Гарбер и сам несколько смущен роскошью окружения.

— Место не слишком дешевое, — улыбнулся он, когда мы пожали друг другу руки. — Но здесь тихо, и можно поговорить.

Мы заказали напитки. Он предложил мне попробовать «темную и яростную» смесь рома «Гослинг» с имбирным пивом по новоанглийскому рецепту. Страшное дело.

— Это частный клуб? — спросил я.

Он кивнул.

— Он был открыт семьдесят лет назад богатыми членами университетского братства. Члены клуба — их потомки.

— Вы — один из этих потомков?

— Мой дед был президентом братства. Каждый год хочу прекратить свое членство, но потом чувствую, что это было бы изменой предкам.

— Вы можете использовать это в своей практике. Покажете мне условное рукопожатие?

— И не надейтесь. А чем еще я могу вам помочь?

— Я занимался Шоном Ласситером. — Именно Гарбер сказал, что я говорил о Ласситере на сеансах, о которых забыл. — Я обнаружил нечто интересное, и мне нужна ваша точка зрения.

Он молча ждал продолжения. Психиатр всегда остается психиатром, даже когда пьет темный и яростный коктейль.

— У меня есть сведения, что его компания проводит испытания лекарства от болезни Альцгеймера в одной больнице в Ардморе.

— Там, где вы потеряли свою Дженнифер, — вставил он.

— Именно. Я полагаю, вы не в курсе?

— С чего бы я был в курсе?

— Ну, вы эксперт по проблемам памяти.

— По проблемам памяти нет экспертов. Моя специальность — подавленная память, и с Альцгеймером это не имеет ничего общего. Но даже если это лекарство каким-то образом связано с моими научными занятиями, на ранних стадиях испытаний их результаты обычно не публикуют, а я полагаю, они еще в самом начале.

— А нет ли у вас возможности узнать подробности?

Он хотел ответить, но замялся, замолчал. Молчание становилось неловким, и я сказал:

— Если вы не хотите ввязываться…

— Если использовать термин из вашей профессии, мне не хотелось бы становиться действующим лицом этого материала.

— Я понимаю. Но я уже не ваш пациент, хотя когда-то и был.

— А не могли бы вы поточнее сформулировать, что именно вы хотите знать?

— Все, кроме меня, забыли Джен. Я думаю, Ласситер мошенник, и я, видимо, расследовал его деятельность. Он ненавидит меня. А сейчас он занимается проблемами памяти. Слишком уж много совпадений, чтобы я мог не обращать на них внимания.

Он слегка покачал головой.

— Лекарства, воздействующие на память, как бы ни были они совершенны, все же не могут уничтожить все физические следы человека.

Я задал вопрос, который волновал меня больше всего:

— А могут они создавать воспоминания?

— Не до такой степени, как у вас; и рядом нет. Воспоминания бывают ложными, но это самообман вашего мозга, мозг сам их продуцирует, причем непреднамеренно. — Итак, он захлопнул дверь, но в самом конце приоткрыл щелочку:

— Я поспрашиваю потихонечку.

— Спасибо.

Я заказал еще один темный и яростный, и мы выпили за это.

Доктор Харолд Гейтс удивил Кентриса.

Чтобы договориться о встрече, понадобилось довольно-таки много времени, и Кентрис думал, что Гейтс его избегает. Думал, что получить от него какую-то информацию будет нелегко. Оказалось, что это не так.

— Меня интересует ваше сотрудничество с компанией «Биодин» под руководством Шона Ласситера.

— Похоже, это многих интересует, — сказал Гейтс. — Здесь был журналист Килмер с этим же вопросом.

— Я не журналист, — ответил Кентрис.

— Могу я спросить, почему это вас интересует?

— Это имеет отношение к моему расследованию.

— Слишком общо, — заметил Гейтс.

— Иначе и быть не может. Ваше сотрудничество с мистером Ласситером…

— Вы же понимаете, что такого рода информация является конфиденциальной, и мы даем соответствующим правительственным агентствам только те сведения, которые они запрашивают.

— Утечка информации не в моих интересах, и у меня нет лишнего времени. Если нужно вызвать вас повесткой в суд, я вызову.

Гейтс пожал плечами.

— Хорошо. Что вы хотите знать?

— Начнем с предмета вашего сотрудничества.

— Мы проводим испытания амлизина, лекарства, которое создала компания мистера Ласситера. Испытания вступили в последнюю стадию.

— Насколько длительны эти испытания?

— Весьма длительные и разносторонние.

Гейтс стал рассказывать, как проходят испытания. В них участвует двести пятьдесят человек: половина принимает экспериментальное лекарство, половина — плацебо.

— И каковы результаты? — спросил Кентрис.

— Понятия не имею. Мы не мониторим результаты по мере поступления; у нас другая методика. Мы получаем весь объем данных, потом анализируем их.

— Я хотел бы посмотреть, какими данными вы располагаете.

Гейтс помолчал.

— Вы же не поймете, на что смотрите.

— Не в первый раз.

— Есть некоторые ограничения…

— Не люблю ограничений.

— Тем не менее, если вы с ними не согласитесь, вам придется вызывать меня повесткой в суд и терять на этом целый день.

— Что за ограничения?

— Имена принимающих участие в испытании изменены по причинам приватности. Вы должны обещать, что не станете разглашать то, что узнаете.

Кентрис с минуту поразмышлял.

— Согласен, — сказал он. — Но я оставляю за собой право делиться полученной информацией с партнерами по расследованию.

Гейтс согласился. Сорок пять минут ушло на то, чтобы подобрать материалы, и Кентрису принесли их в отдельную комнату.

И впрямь он почти ничего не понимал. Но можно привлечь к этому делу множество других людей, которые понимают. И на данный момент он приятно удивлен относительной легкостью, с какой Гейтс согласился сотрудничать.

Это не значит, конечно, что Гейтс чист.

 

10

Если Робби Дивайн и разорится, то уж точно не на одежде.

Согласно ежегодному рейтингу журнала «Форбс», Робби, как известно, стоит больше миллиарда долларов. Но даже в своем кабинете на Уолл-стрит он всегда сидит в кедах и джинсах, причем купленных в «Таргет» либо в «Уолмарт». И довольно-таки давно.

Я познакомился с Робби лет пять назад, когда брал у него интервью для двух статей о фондовом рынке. Его репутация в биржевых кругах была чрезвычайно высока; он был человек-легенда. Когда я позвонил, он пригласил приходить прямо сейчас.

Его кабинет оформлял, по-видимому, тот же дизайнер, что занимался его одеждой. Повсюду валялись бумаги. Часть ковра была расчищена, чтобы можно было загонять в лунку мячи для гольфа.

Поздоровавшись и повспоминав статьи, для которых я его интервьюировал, он спросил:

— Так вы нашли вашу исчезнувшую девушку?

— Все еще ищу.

Он сочувственно покивал и, отправив мяч в лунку, спросил:

— Ну так что?

— Есть такая компания «Биодин», ее хозяин Шон Ласситер.

Робби поднял брови в знак того, что отметил; возможно, он вспомнил историю моих взаимоотношений с Ласситером.

— И что?

— Он испытывает лекарство от болезни Альцгеймера. Я хочу узнать, много ли он может получить, если испытания покажут, что лекарство действенно.

Бобби положил клюшку, подошел к компьютеру и застучал по клавишам. Попутно он делал заметки. Это продолжалось минут десять — долго, если просто стоять и ждать.

— О’кей, — наконец сказал он. — «Биодин» имеет капитализацию в одиннадцать миллионов долларов, то есть это очень маленькая компания. Шесть миллионов акций, каждая примерно по доллару восемьдесят пять. Ласситер — владелец восьмидесяти процентов компании. У него сто процентов при голосовании, но все это вряд ли вас интересует.

— Так какое действие произведут испытания лекарства, прошедшие вторую стадию?

— Зависит от того, что за лекарство и насколько успешно идут испытания.

— Ну, скажем, лекарство от болезни Альцгеймера, испытания проходят успешно.

— Тогда — бесконечно много. Средство от Альцгеймера? Цена акций может взлететь до двухсот долларов. Или еще выше.

— И что это значит для Ласситера?

Он очень быстро подсчитал в уме.

— Чуть меньше миллиарда долларов. И это только акции; само лекарство будет оцениваться в прямо-таки устрашающие суммы.

— Если оно будет действовать.

— А я думал, вы сказали: предположим, оно будет действовать.

— Я сказал: предположим, испытания пройдут успешно.

— Значит, есть сомнения?

— Точно не знаю. Я сейчас стараюсь понять, что происходит, а самый лучший способ — проследить за деньгами.

Он кивнул.

— В каком-то смысле есть и прецеденты. Бывает, что малые компании в результате успешных испытаний многократно вырастают в цене. Но я не знаю ни одной, которую подозревали бы в мошенничестве. И что, это поможет найти вашу девушку?

— Возможно.

— Удачи вам. Знаете, очень жаль, если Ласситер не продаст акции. Ненавижу, когда я знаю что-то и не могу сделать на этом деньги.

— Ну, извините. И как же вы заработаете себе на хлеб и кров?

Он взял клюшку.

— Может быть, поеду в путешествие с Профессиональной ассоциацией гольфистов. Говорят, прекрасный способ заполучить женщину.

Выйдя из кабинета Робби, я пошел домой и настучал третью статью в серию о пропаже Джен и моих попытках найти ее.

Закончив статью, я остался ею недоволен, потому что о Шоне Ласситере даже не упомянул. Юрисконсульт журнала посоветовал его не трогать.

Хотя я был уверен, что Ардморская больница как-то замешана в происходящем, упомянуть о ней удалось только в связи с тем, что там работал убитый водопроводчик Фрэнк Донован.

Я отослал статью, и Скотт обещал поставить ее прямо в номер.

Кентрис знал этот взгляд, не ведающий сомнений.

Мужчина, ожидавший у него в кабинете, когда он вернулся с обеда, был из ФБР. Кентрис знал это так же точно, как если бы это было крупно написано у него на лбу.

— Здравствуйте, лейтенант. Я — специальный агент Эммет Лютер.

Лютер протянул руку. Рост у него был не меньше шести футов трех дюймов, вес — фунтов двести тридцать.

— Чем могу помочь? — спросил Кентрис.

— Вы расспрашиваете о Шоне Ласситере. Бюро хотело бы, чтобы вы приостановили расследование деятельности Ласситера.

— Правду вам сказать, не помню, чтобы я в последнее время просыпался по утрам с мыслью о том, чего хочет Бюро. Так зачем мне приостанавливать расследование по Ласситеру?

— Потому что на карту поставлены интересы национальной безопасности.

— Как мои расспросы могут угрожать национальной безопасности?

— Этого я не могу вам рассказать, скажу лишь, что ваше расследование мешает одновременно проводящемуся федеральному расследованию. Можно ли рассчитывать на ваше сотрудничество?

— Нет.

— Вы понимаете, что мы можем вам приказать?

Кентрис пожал плечами.

— Как вам угодно.

— Знаете, это не научное исследование, но я обнаружил, что процент тупиц среди провинциальных копов приближается к ста.

Кентрис улыбнулся.

— Нетупиц выбраковывают в провинциальной академии.

Лютер направился к двери.

— В чем вы его подозреваете?

Кентрис снова пожал плечами.

— Пока не знаю. Просто закинул сеть. Но, судя по нашему разговору, рыба попадется крупная.

— Вы недолго будете заниматься этим делом.

Визит Лютера произвел прямо противоположный эффект. Вместо того чтобы отвратить Кентриса, он дал ему дополнительную мотивацию. Кентрис приостыл, когда Гейтс с такой легкостью пошел ему навстречу в больнице. Но Лютеру стало известно, что Кентрис расспрашивал Гейтса о Ласситере, а это значит, Гейтс как-то связан с федералами.

Кентрис не раз сталкивался с ФБР. Он понимал, что Лютер не успокоится. Вполне возможно, что Кентрису позвонит мэр и прикажет сотрудничать.

А это значит, что действовать нужно быстро.

— Ну что у вас новенького? — спросил Кентрис, позвонив мне.

— Что вы имеете в виду?

— Я полагаю, что вы не штаны просиживали.

— А вам известна идея двустороннего уличного движения?

— Известна, — сказал Кентрис. — Но она больше нам не подходит. У нас теперь три стороны. В игру вступили федералы.

Я забросал его вопросами, но он почти не отвечал. Наконец я спросил:

— Вы посмотрели фотографии?

— Да. Номера фальшивые. Парня я объявил в розыск. Вам нужно приехать ко мне завтра утром, обменяемся информацией.

— А больше ничего?

— Вы же специалист по журналистским расследованиям? Так пора расследовать.

Мы еще немного поговорили, и я повесил трубку. В комнату вошла Элли, я рассказал ей о разговоре с Кентрисом.

— Кентрис не знает, почему на него давят, — заключил я. — Единственное, что он сделал, — поговорил с Гейтсом, и тот ему показал данные испытаний.

— Так зачем он хочет тебя видеть завтра утром?

— Он не хочет привлекать слишком большое внимание к тому, чем занимается, и, вероятно, думает, что я смогу раскопать больше, чем он.

— Это как же?

Я пожал плечами.

— Ну, что-нибудь придумаем.

Элли готовила ужин. Не то чтобы она умела это делать, но ей нравилось, и я не возражал. Одно плохо — мне приходилось это есть; но сегодня предполагались спагетти с мясным соусом, это я стерплю.

Потом я позвонил Крейгу, рассказал о вмешательстве ФБР.

— Если Ласситер мошенничает с испытаниями лекарства, то это компетенция Управления по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными препаратами, — сказал он. — ФБР есть смысл привлекать, если там что-то заподозрили. Я поспрашиваю.

— Завтра утром я поеду к Кентрису, чтобы выработать стратегию, — сказал я. — Посмотри, что удастся узнать.

Элли разбудила меня в семь.

Она не стучала в дверь, не входила в комнату и не трясла меня за плечо. Она действовала тоньше. Она подняла на кухне такой грохот, что я бы даже из комы восстал.

Я вышел в кухню.

— У нас что, землетрясение?

— Извини, я просто уронила кастрюлю.

— Ты хотела меня разбудить.

Она кивнула.

Через час мы были уже в пути: по мосту Джорджа Вашингтона перебрались в Нью-Джерси и порулили по трассе номер семнадцать. Всю дорогу Элли была спокойна. После возвращения она стала печальнее. Я всегда видел, когда она вспоминала вдруг о сестре, и видел, как она старается стряхнуть с себя депрессию.

Я взял ее руку и задержал в своей. Она посмотрела на меня, наши глаза встретились, и мы долго не отводили их, пока я не вспомнил, что надо и на дорогу иногда смотреть.

Мы продолжали ехать по Семнадцатой трассе, потом свернули на скоростную автостраду штата Нью-Йорк. Минутах в двадцати от Монроу машина вдруг поехала медленнее. Я нажал на газ. Никакой реакции.

Мотор заглох, несмотря на то что ключи были в зажигании. Просто умер, и мы некоторое время катились по инерции.

— Что случилось? — спросила Элли.

— Понятия не имею. Заправился только вчера.

Я свернул на обочину, и мы остановились, как раз под знаком, сообщающим, что место отдыха в одной миле впереди.

— Ты разбираешься в машинах? — спросила Элли.

— Я знаю, как вызвать «Трипл-Эй». А ты?

— Тогда звони, — сказала она.

Я вытащил телефон и увидел, что «нет доступной сети»; мы оказались в довольно-таки пустынной местности.

— Глазам не верю, — сказал я. — А твой принимает сигнал?

Элли проверила телефон; он тоже был вне сети.

— Я хочу дойти до этого места отдыха, — сказал я, открывая дверцу. — Там должен быть телефон-автомат.

— Мне идти с тобой или остаться в машине? — спросила она.

— Идите с ним. — Я узнал этот голос и невольно застыл. А когда обернулся, мои страхи подтвердились: это был тот тип, что следил за нами. Пистолетом он целил мне в грудь. Я поднял руки.

— Опусти руки, — нахмурился он. — Это тебе не кино. — Он двинулся к открытой двери и сказал Элли: — Выходите.

Элли открыла свою дверцу и вышла. Я испугался до полусмерти, она же, казалось, скорее рассердилась.

Мимо проехали две машины, но я отметил, что пистолет заслоняет от дороги спина этого типа. Никому и в голову не придет, что у нас что-то не так. Еще я отметил, что на обочине стоит только наша машина; этот тип, должно быть, пришел пешком, из леса. Из чего следовало, что он знал, где мы встанем. Из чего, в свою очередь, следовало, что он-то нас и остановил.

— Пошли. Туда, — сказал он, указывая в чащу деревьев.

Элли послала мне взгляд, предупреждавший: «Не делай этого». Я подумал, если не пойти, движение здесь такое слабое, что он спокойно может пристрелить нас и уйти, никем не замеченный.

Я чуть кивнул Элли, и мы пошли, и он — вслед за нами. Войдя в лес футов на десять, Элли остановилась.

— Все, — сказала она. — Дальше мы не пойдем.

Мужчина засмеялся.

— Она черт знает насколько умнее тебя, — сказал он. — Но этого достаточно. Обернитесь.

Мы обернулись к нему. В правой руке он по-прежнему держал пистолет, но теперь и в левой что-то было. Что-то металлическое, и он бросил эту штуку в меня. Я отшатнулся. Он засмеялся.

— Подними, бандюга, — сказал он, и я поднял пару открытых наручников. — Обхвати руками это дерево и надень. И мы с твоей новой подружкой можем уходить.

Я соображал удивительно ясно, хоть это и не приносило мне никакой пользы. Я понял, что если я это сделаю, то стану совершенно бесполезен и беспомощен. Я должен поверить, что он хочет сохранить мне жизнь, иначе зачем же приковывать меня к дереву? Но я не мог позволить ему забрать Элли.

Элли снова покачала головой. На сей раз я внял.

— Нет, — сказал я.

— Не строй из себя героя, Килмер. Ласситер не станет возражать, если я всажу пулю тебе в голову.

— Я не строю, — сказал я. — Мы пошли.

— Иди-иди. — Он вытянул руку с пистолетом.

— Нет, — вскрикнула Элли и бросилась к нему.

Раздался непонятный звук, словно что-то тихонько лопнуло, и мужчина подался вперед. Но вперед подалась только его верхняя половина, а не ноги, и на лице появилось непонятное выражение, похожее на удивление. И он упал, повалился лицом в грязь.

— О боже мой, — сказала Элли. — Что случилось?

— Не знаю… — На затылке у него, в волосах, был кружочек чего-то похожего на кровь. Этот звук, понял я, был выстрел через глушитель, а следующие пули могут стать нашими.

— Бежим, — сказал я, хватая Элли за руку.

Мы помчались к месту отдыха. Я не бегун, но мне даже в голову не пришло остановиться. А Элли, когда мы добежали, даже не задыхалась. Мой мобильный поймал сеть; я позвонил Кентрису, и мне ответили, что он на встрече.

— Передайте ему, что это Ричард Килмер. И скажите, что речь идет о жизни и смерти.

Когда Кентрис появился на линии, я кратко рассказал ему, что случилось и где мы находимся.

— Вы знаете, кто это был? — спросил он.

— Тот тип, который за нами следил, я вам переслал его фото.

— Приеду через десять минут, — сказал он. — А пока запритесь в туалете.

Кентрис появился — с четырьмя полицейскими машинами и двумя каретами «скорой». Когда мы сели на заднее сиденье его машины, он поинтересовался, не нуждаемся ли мы в медицинской помощи. Мы сказали, что не нуждаемся.

Мы показали дорогу к месту, где вынуждены были остановиться, что было нетрудно, ибо машина наша там и стояла. Подъехали еще две полицейские машины и два копа на мотоциклах.

Мы выбрались из машины, и Кентрис спросил:

— Вы видели стрелявшего?

Мы с Элли в один голос ответили «нет». Мы показали, где тело, и Кентрис поговорил о чем-то с полицейскими. Потом они медленно пошли, вытащив пистолеты и внимательно следя, нет ли где какого движения, а мы с Элли пристроились за ними. Мы обменялись взглядами, и я понял, о чем она думает: мы возвращаемся на место, где меньше часа назад едва не погибли.

Полицейские дошли до места. Я удивился, что все по-прежнему тихо и спокойно, но в таком густом лесу трудно было разглядеть, что происходит.

Один из полицейских вернулся к нам.

— Там чисто, — сказал он, — ничего нет.

— Трупа нет? — спросил Кентрис.

— Не может быть, — сказал я.

Кентрис велел полицейским прочесать местность, и только тогда нам с Элли позволили подойти.

— Вот здесь он лежал, — сказала Элли.

— Может быть, вы что-то напутали? — спросил Кентрис.

— Нет, — покачал головой я. — Вот дерево, к которому он хотел меня приковать, а здесь лежало тело. Ничего не напутали.

Элли кивнула.

— Вы уверены, что он был мертв? — спросил Кентрис.

— Пульс я ему не щупал, но в голове у него была дырка, вот здесь. — Я показал ему, где была дырка, на своей голове.

— С нами приехали судебные эксперты, но я не вижу крови.

— Послушайте, но ведь это же случилось, да? Может быть, тело увез тот, кто его пристрелил, а может быть, он не умер…

Кентрис кивнул.

— Мы отбуксируем вашу машину и проверим. Поехали в контору, напишете заявление.

Перед тем как уходить, я внимательно огляделся. Действительно, не было никаких следов того, что здесь произошло. Если бы со мной не было Элли, я бы снова клялся в реальности того, чего, по мнению других, не было.

Мы приехали в управление к Кентрису, и мы с Элли оба написали развернутые подробные заявления. Закончив, сели напротив Кентриса. Он сказал, что механики обнаружили в автомобиле устройство, которое дистанционно вывело его из строя.

Так что все это действительно произошло.

— Как вы думаете, зачем он хотел забрать Элли? — спросил я Кентриса.

— Может быть, чтобы потом использовать как средство воздействия на вас.

— Он легко мог меня убить. Но ему… и Ласситеру… я нужен живым. Они меня используют. Я это чувствовал с самого начала.

— Нужно понять, как это связано с Джен, — сказала Элли. — Как только мы это поймем, все встанет на свои места.

Кентрис не ответил, но взгляд, который он бросил на меня, сказал, что он думает.

Как я устал от людей, не верящих в Джен!

— Она мне звонила, — сказал я. — Вы слышали эту чертову пленку. И я опознал вашего убитого как ее отца.

— Я вас понимаю. А также понимаю, что этим интересуется ФБР. Значит, здесь кроется нечто важное.

— Так что же нам делать дальше? — спросил я.

— Честно говоря, — сказал Кентрис, — я в сложном положении. На меня будут давить, чтобы я прекратил расследование. Федералы не позволят. И сегодняшний день этому поспособствовал.

— Что вы хотите сказать? — спросил я.

— Вас рассматривают как человека с неустойчивой психикой. Вы обеспечили широкий общественный резонанс своим поискам девушки, которую никто не считает реально существующей. И сегодня вы бросили все мое управление в погоню за химерой — какой убийца, если нет жертвы?

— Вы же все понимаете, — сказала Элли.

Кентрис кивнул:

— Понимаю. Но я не могу отразить все удары.

— То есть вы предоставляете действовать нам, — сказал я.

— То есть я предоставляю действовать вам.

 

11

Вот люди, которые совершили это.

Так думал Гейтс, готовясь обратиться к спешно созванному собранию. Ему донесли о шепотках недовольства и беспокойства, и было решено, что он должен сделать все возможное, чтобы успокоить работников.

Эти почтенные люди и все остальные, те, кто в курсе происходящего, убеждены, что их работа не только принесет им благосостояние, но и, что гораздо важнее, послужит на благо человечеству и упрочит национальную безопасность Соединенных Штатов.

Все эти люди, числом пятьдесят один, дали подписку о неразглашении, но пошла молва, что люди встревожены и беспокойство растет, отчего Гейтс и собрал их сегодня.

Он знал, как управляться с людьми.

— Леди и джентльмены, спасибо за то, что вы здесь. Я знаю, какую трудную работу вы проделали, и я подумал, что пришло время собрать вас здесь и поблагодарить, и подтвердить еще раз, сколь ценным оказался ваш труд. Наш эксперимент идет необычайно успешно — даже успешнее, чем мы предполагали. Как вы знаете, мы поставили очень высокую планку. Мы творим историю. С самого начала наша миссия состояла в том, чтобы помогать людям, и мы никогда не забывали об этом. И мы добились успеха.

К сожалению, чтобы защитить нашу работу, потребовалась строжайшая секретность. Но вы знаете, что есть люди — и есть страны, — которые захотят воспользоваться плодами нашего труда в негодных целях. Мы не можем этого допустить.

Многие из вас слышали, что я часто сравниваю нашу работу с Манхэттенским проектом, проектом по разработке ядерного оружия. Создание новой научной дисциплины всегда вызов, и наша работа по сути своей подвержена трансформациям. Когда мы достигнем поставленной цели, мир изменится и уже никогда не станет прежним. Но атомная бомба — страшное оружие, направленное против страшных сил. Наша же работа станет динамичной исторической силой во имя добра, и обеспечить это мы можем, только держа ее под строжайшим контролем.

Я знаю, многие из вас выражали озабоченность событиями, имеющими отношение к мистеру Килмеру. Я уважаю ваши чувства, но вы понимаете, что все это делается для блага человечества. И, как вы знаете, мистер Килмер в самом начале дал согласие на это, — бестрепетно солгал он. — Тот факт, что сейчас он живет в другой реальности — свидетельство ваших громадных достижений. Итак, мы приближаемся к финишной черте, и нас ждет величайшее моральное, эмоциональное и, да, финансовое вознаграждение. От всего сердца благодарю вас.

Эти люди не знали, что Камень наблюдает за происходящим через камеры наблюдения. Гейтс, разумеется, знал об этом, поскольку именно Камень приказал ему провести это собрание.

Теперь события надвигались стремительно; началась финальная игра, и рисковать нельзя. Именно поэтому Камень «отстранил» Джуса от операции раньше, чем изначально планировал.

Собрание, которое вел Гейтс, имеет огромное значение. К несчастью, операции, подобные этой, требуют значительного количества людей, и потому очень трудно соблюдать секретность. Количество информации, доступной каждому человеку в этом зале, было разным, но любая утечка вызовет проблемы.

Вот почему Камень велел Гейтсу созвать это собрание. Скоро Камень достигнет головокружительного успеха.

А все, кто собрался в этом зале, умрут.

Одного только не знал Камень — он не знал, о чем думает Мария Галассо. Он ознакомился с ее биографией, поскольку сам отбирал кандидатуры для проекта. Но в своем стремлении сохранить инкогнито он ни с кем не встречался лично.

Мария была программистом, то есть в данной операции — работником самого нижнего уровня. О том, что происходит, она знала меньше, чем подавляющее большинство других. Но она изо дня в день выполняла свою работу, и у нее не было причин серьезно задумываться. До сегодняшнего утра.

Перед тем как пойти на работу, она прочла третью статью Ричарда Килмера, которая ее совершенно ошеломила. Особенно один абзац, тот, где он писал, что убитый Фрэнк Донован работал сантехником в Ардморской больнице.

Одно из требований к работникам заключалось в том, чтобы в конце каждого рабочего дня писать своего рода отчет, подводящий итог всему, что случилось за день. По большей части это делалось для проформы, но было там и специально отведенное место для вопроса, не заметил ли сотрудник чего-то необычного.

Мария заполнила эту графу лишь однажды — в тот день, когда увидела, как водопроводчик выходил из помещения сектора высокой секретности. Сама Мария никогда там не была. На лице у него застыло странное выражение, и он быстро пошел прочь, когда она шагнула к нему с вопросом, чем ему помочь. Мария дисциплинированно записала это и начисто забыла — до самого сегодняшнего утра, когда из статьи Ричарда Килмера узнала, что этого водопроводчика с женой убили.

Мария поняла только одно: она боится.

— Моему другу нужен пистолет.

Так сказал Крейг Лангл мужчине, которого он называл Сэмми, и странно было то, что этот самый друг — я.

Крейг отговаривал меня ехать в Ардмор без него или другого прикрытия. Вот отметал я предостережения, и что? То едва не получил смертельную рану, то едва не приковали к дереву.

— Черт возьми, Ричард, ты как-то оторвался от земли, — сказал он. — Ты должен уметь себя защитить. Заведи пистолет.

Эта идея ужаснула меня, я стал сопротивляться. Но Крейг и Элли настаивали, в особенности Элли. Она говорила, что я должен это сделать не только для себя, но и для нее, потому что мы все время вместе. В конце концов я сказал:

— Ладно, я куплю пистолет, но я ни в коем случае не стану из него стрелять.

Крейг улыбнулся.

— Это снизит его эффективность, но ладно.

Так я оказался в оружейном магазине «С&Р» в Инглвуде, штат Нью-Джерси. Сэмми с Крейгом разговаривали между собой, практически не обращая на меня внимания.

— Тридцать восьмой? — спросил Сэмми.

Крейг кивнул.

— Я тоже так думаю.

Я покачал головой.

— Слишком большой. Я хочу, ну, может, тридцать пятый.

Сэмми посмотрел на меня, потом на Крейга.

— Твой друг шутит?

Крейг пожал плечами.

— Ему так кажется.

Сэмми пошел в служебное помещение и вынес пистолет, который, может, и считался небольшим, но мне показался базукой.

— Взвесь его в руке.

Я взял его; на руку он ложился, как гантель.

— А он на предохранителе? — спросил я.

— Давай покажу, как снимать с предохранителя.

— Не надо. Я не собираюсь снимать его с предохранителя.

— Ричард… — предостерегающе проговорил Крейг.

Мы спустились вниз, в маленький тир. Сэмми показал мне, какие особенности у этого пистолета, и я сделал десятка два пробных выстрелов, причем они с Крейгом удивились, как хорошо у меня это получилось. Я и сам удивился.

Я заполнил форму, и Сэмми отослал ее на срочную проверку. Кажется, то, что весь мир считал меня психом, не служило препятствием при выдаче разрешения на ношение оружия.

Когда мы вышли из магазина, Крейг предложил сопровождать меня или дать мне телохранителя, но я похлопал себя по карману.

— Не нуждаюсь. Я вооружен.

Дома Элли за компьютером чертила выкройки подарочных корзинок, чтобы ее сотрудники рассылали в них заказы.

— Хорошенькие, — сказал я.

— Спасибо, — отозвалась она. — Купил пистолет?

— Конечно, — кивнул я.

— Мы найдем того, на ком сможем его опробовать.

— Ты наверное круче меня.

— Именно поэтому мы купили тебе пистолет.

Следующий день мы с Элли провели в Ардморской больнице, осторожно расспрашивая людей, не участвуют ли они в испытаниях нового лекарства. Поскольку это было лекарство от болезни Альцгеймера, мы опрашивали только стариков, но никто не признался, что участвует в этих испытаниях.

Часа в четыре нам это надоело, и мы вернулись в Нью-Йорк. По дороге заехали на Бродвей съесть пиццу у «Сэл и Кармин». Ни ей, ни мне не хотелось ехать ужинать, но я боялся, что она станет готовить, так что пицца показалась нам прекрасным компромиссом.

До дома мы добрались почти в восемь. Входя, услышали, что телефон звонит. На четвертом звонке я снял трубку:

— Алло.

— Ричард? Это Филипп Гарбер.

Я удивился его звонку, хотя сам же и просил его звонить, если он узнает что-нибудь о разработках Ласситера.

— Доктор Гарбер… я рад вас слышать. Вы что-то узнали?

— Что ж, несмотря на горячее нежелание, я, похоже, все-таки стал «участником событий». Вам в вашем расследовании деятельности мистера Ласситера не попадалось никаких указаний на его интересы или связи в Канаде?

— Нет. А какое отношение ко всему этому имеет Канада?

— Может быть, и никакого, поэтому я не хочу ничего говорить, пока не узнаю точнее. А это будет не позже завтрашнего дня.

— Я могу вам помочь?

— Нет. Я могу сделать это тихо-тихо, если не ошибаюсь. И позвоню вам завтра из Квебека.

Я продиктовал ему номер своего мобильного, поскольку мы с Элли собирались провести завтрашний день в Ардморе.

— Будьте осторожны, — сказал я. — Если то, что вы делаете, вдруг окажется связано с моей ситуацией, вам придется иметь дело с опасными людьми.

Он хохотнул.

— Спасибо. Ценю вашу заботу, но моя профессия — не та почва, на которой вырастают герои.

Я еще раз поблагодарил его и попытался выведать хоть что-нибудь, однако он отказывался пока говорить об этом.

Мы с Элли по крайней мере час после этого гадали, что там может быть за канадский след, но так и не смогли ни к чему прийти. Ничего, завтра узнаем. Или не узнаем.

Мы приехали в больницу в девять и потеряли зря целое утро.

В полдень мы решили пообедать в больничной столовой, где на удивление хорошо кормили. В этот час там было много народу; все сидели за длинными столами. Элли нашла два места и поставила там свою сумку, чтобы обозначить, что места заняты, и мы пошли на раздачу.

Когда мы вернулись с едой и Элли подняла сумку, из-под нее выпал листок бумаги. Она протянула его мне.

Мистер Килмер, я хочу поговорить с вами об очень важных вещах. Давайте встретимся на игровой площадке за школой в пять часов.

Подписи не было. Я сложил ее и беззаботно сунул в карман. Потом оглянулся; никто на меня не смотрел.

— Похоже, почерк женский, — тихо сказала Элли.

Я кивнул.

— Но, возможно, я попаду в какую-нибудь ловушку.

— Нет, мы попадем в какую-нибудь ловушку.

День оказался столь же непродуктивным, как утро. Он тянулся бесконечно, а я стремился скорее встретиться с человеком, приславшим записку. В четыре мы уехали — с запасом времени, чтобы найти здание школы. Но оно было в пяти минутах езды.

Мы подъехали и осмотрелись. Две боковые улицы заканчивались тупиками, то есть ехать по ним — значит привлечь к себе внимание. С нашего наблюдательного пункта игровая площадка казалась пустынной, и школа, очевидно, была закрыта. Прекрасное место для того, кто хочет встретиться с нами, не будучи увиденным, но также прекрасное место для ловушки.

Ни у Элли, ни у меня не было сомнений, что на эту встречу надо идти, и пистолет в кармане давал мне чувство безопасности, хотя я его и не зарядил.

— Надо позвонить Кентрису, — сказала Элли. — Сказать по крайней мере, где мы и куда собираемся. На всякий случай.

— Я не хочу, чтобы он здесь появлялся, — ответил я. — Боюсь, спугнет.

— Но, если мы исчезнем, он хоть будет знать, откуда плясать.

Мне все же не хотелось это делать, но Элли настаивала, и я набрал его мобильный, надеясь, что он включил голосовую почту. Так и случилось. Я оставил сообщение, а когда он его услышит, встреча уже закончится. Это меня устраивало.

Мы выпили по чашке кофе и вернулись к школе. Объехали ее, остановили машину, но выходить не стали. Ровно в пять подъехала еще одна машина. За рулем сидела женщина.

Припарковавшись, она вышла из машины, опасливо оглядываясь. Казалось, она нервничает куда больше, чем я.

Мы с Элли выбрались из машины и направились к ней. Она стояла под навесом у школьных дверей, стараясь быть как можно более незаметной.

— Мистер Килмер, спасибо за то, что приехали, — сказала она.

— Это Элисон Тайнс, — представил я Элли.

Женщина слегка кивнула.

— Все, что я скажу, не должно пойти дальше вас двоих.

— Хорошо, — согласился я.

— Меня зовут Мария Галассо. Я работаю в Ардморской больнице. Я программист из пристройки в задней части больницы.

Я видел эту пристройку.

— Чем мы можем помочь вам, Мария?

— Тот человек, которого убили вместе с женой…

— Фрэнк Донован?

— Сантехник, — кивнула она. — Я видела, как он выходил из лаборатории. Месяца два назад. Было уже поздно, почти все уже разошлись по домам, а мне нужно было закончить работу. — Она помолчала. — Я не должна вам этого рассказывать.

— Говорите, Мария. Мы не будем делать ничего, не сказав сначала вам.

— Он не должен был заходить в лабораторию; этого нельзя тем, кто не имеет допуска. Я сама там никогда не была. Я попыталась с ним заговорить, но он ушел. — Она чуть не плакала. — Я доложила об этом происшествии.

— Кому доложили?

— Мы заполняем такую форму о том, что сделали за день, и там есть особая графа: не попалось ли нам на глаза что-нибудь необычное. Я написала, что он был в лаборатории.

— И что было потом?

— Ничего. Я больше никогда его не видела. Но, когда я прочитала вашу статью, я поняла, что это он.

Она сказала, когда произошел этот случай, — недели за две до убийства. А мне интуиция подсказывала, что решение убить Донована пришло, когда подслушивающие устройства в моей квартире уловили наш с Элли разговор о нем.

— И вы думаете, что ваш доклад стал причиной его убийства?

— Я боюсь людей, на которых работаю.

— Почему?

— Здесь все засекречено. Здесь вооруженная охрана.

— И что они охраняют? — спросил я.

— Не знаю. Я программист; я программирую чипы.

— Какие чипы? — спросила Элли.

— Они предназначены для хранения видео, но хранят все.

— Мария, почему вы обратились с этим ко мне?

— Из-за вашей статьи. И потому, что я могла оказаться причиной его смерти. Мы подписывали бумагу, где обещали ничего не рассказывать о том, чем мы занимаемся.

— Вы правильно сделали, что к нам обратились.

Она кивнула, потом хотела что-то сказать, но промолчала.

— Что такое? — подбодрил ее я.

— Они что-то с вами делают. Я не знаю что; они говорят, вы на это согласились.

— Я не соглашался, — сказал я, и она опять кивнула.

Я дал ей номер своего телефона и попросил звонить, если она узнает что-нибудь еще, но очень осторожно. Она тоже дала мне номер своего мобильного, но взяла обещание, что звонить я буду только в самом крайнем случае.

— Вы ведь никому не расскажете, да? У меня маленькая дочка.

Мы уверили ее, что сохраним ее тайну, и попрощались.

Мы с Элли приехали домой в девять, слишком измученные, чтобы ужинать. Эта встреча оказалась очень важной. Почти до полуночи мы проговорили об этом и сошлись на том, что с утра позвоним Кентрису и расскажем, что узнали, не упоминая о Марии.

Смертельно усталые, мы разошлись по спальням.

Я рьяный баскетбольный болельщик и обычно не пропускаю ни одной игры турнира Национальной студенческой спортивной ассоциации. Вот показатель того, как я занят: турнир уже начался, а я не имею ни малейшего представления, что там происходит. Я лег в постель, включил телевизор и нашел спортивный канал. Пенсильвания разгромила Северную Каролину, и комментаторы обсуждали, является ли это величайшим поражением всех времен.

Раздался стук в дверь, и она открылась.

— Включи Си-эн-эн, — сказала Элли.

Я переключился. На экране появились корабли в море; очевидно, съемка велась с вертолета. Диктор говорил, что жертва — пилот частного самолета, который упал в море в десяти милях от побережья штата Мэн. Картинка на экране сменилась: возникла фотография Филиппа Гарбера.

Я хотел позвонить Кентрису с утра, но в этом исчезла необходимость, поскольку в три часа ночи он позвонил сам, причем даже не разбудил меня: я не спал.

— Вы слышали о Гарбере? — Это были первые его слова.

— Да.

— Это связано с вами?

— Вероятность сто процентов.

— Вот уж воистину вы приносите удачу, — сказал он.

Я рассказал ему о моем последнем разговоре с Гарбером, о том, что тот собирался в Квебек, желая узнать что-то о Ласситере.

— Он не захотел говорить, что именно.

Кентрис сказал, что к утру на место катастрофы должны прибыть силы Национальной службы безопасности на транспорте. По телевизору сказали, что, поскольку обломки разбросаны по всему району, вероятно, самолет развалился в воздухе.

— Взрыв? — спросил я.

— Может быть.

— И что мне теперь делать?

— Вы должны пойти с этим в правоохранительные органы.

— У меня сложилось впечатление, что вы и есть те самые правоохранительные органы.

— Там не моя юрисдикция. Это случилось не на берегу, значит, заниматься этим будет ФБР. Но, поскольку вы этого знать никак не могли, вам надо пойти к нью-йоркским копам.

— Но они же не имеют к этому отношения, — сказал я.

— Конечно. Они передадут это дело федералам.

Я сказал Кентрису, что, по моему мнению, в больнице что-то происходит в задней пристройке. Откуда взялось это мнение, я не уточнял. Я не хотел нести ответственность еще и за смерть Марии Галассо. Я и так уже принес много вреда.

Волнение и недоумение постепенно сменялись едва сдерживаемым гневом на Шона Ласситера.

Утром я рассказал Элли о звонке Кентриса. Она согласилась, что надо обратиться в полицию и рассказать о разговоре с Гарбером, хотя у нее не было уверенности, что это к чему-то приведет. Я позвонил в Управление полиции Нью-Йорка, и меня попросили прийти в полицейский участок на Восточной Восемьдесят четвертой улице к детективу Уиллу Бортцу.

Бортц был высокий худощавый блондин лет сорока.

— Спасибо, что пришли, мистер Килмер. Я слышал, у вас есть информация по поводу Филиппа Гарбера, — сказал он. — Какая?

— Я разговаривал с Филиппом Гарбером примерно часов за восемь до его смерти. Он собирался лететь в Канаду расследовать кое-что для меня.

— Расследовать? Он же психиатр.

— Я знаю. Я журналист и работаю над статьей, связанной с его профессией.

Он заглянул в свой блокнот.

— Килмер. Так вы тот самый, что ищет свою девушку?

— Да, тот самый.

— И случившееся с Гарбером имеет к этому отношение? Он был вашим психоаналитиком?

— Нет. Он был моим консультантом.

— Так, — сказал Бортц. — Консультантом. За какой информацией он собирался лететь в Канаду?

— Он не сказал. Он хотел сначала убедиться в ее правдивости.

— В таком случае, что вы расследуете?

— Деятельность Шона Ласситера. Я работаю над статьей о том, как Ласситер манипулирует изучением лекарств.

— Зачем ему это?

— Чтобы получить миллиарды долларов.

Бортц подумал.

— Как это поможет вам найти девушку?

— Вероятно, никак.

Бортц кивнул.

— Вы правильно решили сделать заявление. Еще раз спасибо.

Через минуту после того, как я вышел из его кабинета, мне позвонил Робби Дивайн.

— Я посмотрел, что там с испытаниями лекарства Ласситера, — сказал он.

— Спасибо. И что же?

— Закончилась первая фаза испытаний, но это низкий барьер и практически не оказывает влияния на биржу. Идет вторая фаза, Уолл-стрит ожидает результатов на следующей неделе.

— И что будет в случае большого успеха?

— Тогда Ласситер станет гораздо богаче меня. А я не люблю, когда кто-то богаче меня.

— Может, организовать для вас благотворительный ужин? — сказал я.

— Не беспокойтесь. Знаете, какая главная проблема с деньгами? — спросил он. — Никогда не получишь их все.

 

12

Камень чувствовал — что-то не так.

Он приближается к историческому достижению, которое изменит весь мир. Оно уже практически у него в руках, и черт его побери, если ему есть о чем беспокоиться!

Ну, было несколько мелких накладок, но он направил соответствующих людей с ними разобраться. Теперь уже трудно понять, в какой момент и почему все пошло так плохо.

Из всех людей что-то подозревали только Килмер, его новая подружка и этот поселковый коп Кентрис. Телодвижения Килмера мониторятся вплоть до каждого шага, подружка самостоятельного значения не имеет, а у копа не хватит ресурсов, чтобы встать у него на пути. По крайней мере, в значимые временные рамки.

Убийств получилось больше, чем хотелось бы. Большинство этих людей — и многие другие — все равно скоро погибнут. Но никто кроме Килмера не увидел между этими убийствами никакой связи, и вряд ли крушение самолета Гарбера что-то изменило. Впрочем, может быть, когда-нибудь ФБР и докопается.

Но он свернет свою деятельность гораздо раньше.

— Я хочу проникнуть в здание, — сказал я в трубку.

В ответ Лангл посоветовал мне заткнуться. Когда я последовал его совету, он сказал, что сейчас придет. Мы с Элли употребили время до его прихода, чтобы еще раз обговорить наш план; план этот был не слишком блестящ, но другого у нас не было.

Через двадцать минут Крейг появился у меня со словами:

— На тебе испробовали все подслушивающие устройства, известные человечеству, а ты ведешь по телефону разговоры о взломе и проникновении?

Элли пошла на кухню сделать нам кофе. Когда она вернулась, я стал рассказывать Крейгу, к чему мы пришли: мы теряем время, надо постараться изо всех сил ускорить события.

— Мой консультант с Уолл-стрит сказал, что результаты испытаний лекарства Ласситера будут уже на следующей неделе. И если все будет так, как я думаю, он получит свои деньги.

— А помимо того, что ты терпеть его не можешь, к тебе-то какое это имеет отношение? — спросил Крейг.

— Если Джен у него, то ее можно использовать как способ давления на меня, когда я начну представлять опасность. Если я подберусь к нему слишком близко, он сможет меня шантажировать. А как только он одержит победу, она ему больше не нужна.

— Ричард, я следил за этим типом, и я не видел никаких признаков того, что она у него. Абсолютно никаких.

— Но больше у нас ничего нет, — сказала Элли.

Крейг нахмурился:

— Ладно. Итак, ты хочешь проникнуть в здание. В какое? В Белый дом? В Форт-Нокс?

— В пристройку Ардморской больницы. У меня есть информация, что там кое-что нам поможет.

— Что за информация?

— Не могу сказать.

— Откуда исходит?

— Тоже не могу сказать.

Он встал, явно собираясь уйти.

— Перед лицом такого недоверия я рыдаю.

— Крейг, мне нужна твоя помощь.

Он вздохнул:

— Что именно ты просишь меня сделать?

— Ты специалист по безопасности. Ты знаешь все об охранных системах зданий и, как я догадываюсь, знаешь, как их обойти.

— Мне нужно знать, зачем я туда иду. Первое правило проникновения в здание гласит: нужно не только войти, но и выйти.

— Я пойду с тобой, — сказал я. — Не знаю точно, что мы будем искать, но как только увижу — узнаю.

— А вы пойдете? — спросил Крейг Элли.

Мне почудилась в его словах враждебность — раньше я ничего подобного не замечал.

— Нет, мальчики, идите вдвоем. У меня другие планы.

Я понял, что Крейг сейчас спросит, что за планы, и опередил его:

— Она хочет последить за Ласситером. Может быть, он выведет нас на Джен, может быть, на что-то другое.

— Будьте осторожны, — сказал Крейг, и Элли обещала.

— Так ты согласен? — спросил я.

— Я проверю это место. Если сочту, что сможем залезть и не попасться, то соглашусь. Хотя, по-моему, это безумие.

Проверка заняла у Крейга два дня.

Он настоял на встрече в парке, чтобы нас никто не услышал.

— Завтра можем идти, — сказал он. — После девяти вечера там пусто. Охранник из главного здания делает обход каждые сорок пять минут.

— Значит, вот сколько времени у нас есть? А как же сигнализация, камеры слежения…

— За кого держишь? Это я беру на себя.

— Вот и славно.

Мы договорились на следующую ночь, и я пошел домой — волноваться. Позвонил Кентрис, скорее для проверки, чем для чего другого, но я не склонен был рассказывать ему, что мы задумали.

— Вы что-то недоговариваете, по голосу слышу, — сказал он.

— Нет, с чего вы взяли?

— Я полицейский, у меня встроенный детектор лжи.

Я продолжал отрицать, но он, конечно, не поверил.

Элли не везло с Ласситером. Она следила за ним уже два дня, но сводилось это к тому, что она смотрела, как он обедает.

— Хочешь прекратить это дело? — спросил я, когда она в очередной раз собиралась выезжать.

Она покачала головой.

— Нет. Может быть, как раз сегодня что-нибудь и случится.

— Не выпускай из рук мобильного. Может быть, тебе придется вызволять меня из тюрьмы.

— Не надо этого делать, — сказала она.

— Надо, надо.

— Да, я так и подумала, тебя не отговоришь, — кивнула она и сказала, что вернется к пяти.

Она поцеловала меня на прощание — без всякой романтической страсти, по крайней мере поначалу. Второй, а затем третий поцелуй получился гораздо лучше. Когда мы наконец с большой неохотой оторвались друг от друга, она сказала:

— Как сложна жизнь.

Я улыбнулся.

— Моя — более чем.

— Ты же понимаешь, что я имею в виду.

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду.

Мы с Элли полюбили друг друга. Я уже не мог отрицать этого перед самим собой, и она, вероятно, тоже. Я узнал это чувство — ведь я уже любил: девушку, которую искал каждый день, каждую минуту. Девушку, которой, возможно, никогда не существовало.

День был бесконечно долгий. В ожидании момента, когда совершишь свое первое уголовное преступление, время тянется особенно медленно. Элли не вернулась в пять часов, и в половине шестого я стал волноваться. Я звонил ей на мобильный, у нее был включен автоответчик. До половины шестого я позвонил раз десять, потом пора было ехать в Ардмор, и еще раз двадцать я позвонил с дороги. Когда я доехал, я серьезно боялся, что с ней что-то случилось.

Я догнал Крейга на въезде в город. К больнице мы подъехали каждый в своей машине, припарковались на главной стоянке, и Крейг пересел в мою машину. На часах было половина десятого; без четверти десять охранник должен был делать обход.

— Элли пропала, — первое, что я сказал, увидев его.

— Да?

— Она не вернулась домой и не отвечает по телефону.

Крейг сказал, что нужно сосредоточиться на том, зачем мы хотим проникнуть в больницу. План у него был такой: встать в темноте у здания, и, когда охранник закончит обход, Крейг обезвредит системы безопасности. Он считал, что это займет меньше десяти минут, а потом он позвонит мне, и войдем мы вместе.

— Пистолет с тобой?

Я похлопал себя по карману:

— Со мной.

Он показал на бардачок:

— Если нас поймают, лучше пусть в обвинении значится просто «проникновение», а не «вооруженное проникновение». — Перед тем как выходить, он сказал: — Ричард, не важно, что сегодня случится, но после этого нам обязательно надо поговорить. Я должен тебе что-то сказать.

Мне не понравилось, как это прозвучало.

— Что именно?

— Потом, — сказал он. — Сначала закончим дело.

Без четырех минут десять раздался его звонок. Я не стал отвечать, просто вышел из машины и пошел ко входу в пристройку.

— Ты готов? — прошептал он.

Я глубоко вздохнул.

— Готов.

Он открыл дверь. Я сжался в ожидании сигнала тревоги, но было тихо. Мы включили фонарик. Первая комната была большая, с шестью столами, на каждом стоял компьютер. На столах было абсолютно пусто, их ящики были пусты. Вдоль стены шли пять кабинетов, и ни в одном не было ничего интересного.

Мы перешли в следующее помещение, о котором Мария Галассо сказала, что Фрэнк Донован не должен был туда заходить. Там стояло шесть больничных кроватей и обычное медицинское оборудование: капельницы, утки и прочее. Еще был рентгеновский кабинет и комната с табличкой «Хирургическая». Мы зашли в оба помещения, они оказались такими, какими и должны были быть.

И все это время я думал об Элли. В нашей ситуации она может не отвечать на звонки, только если дела совсем плохи. В голове у меня роились вопросы, что сделать, чтобы ей помочь.

Мы продолжали искать что-то разоблачительное, но ничего не находили. В конце концов Крейг показал на часы.

Я кивнул, вышел из здания и вернулся в машину, ждать Крейга, который остался вернуть сигнализацию в прежнее состояние.

Минут через десять он пришел и сел ко мне в машину.

— Прости, Крейг. Пустая трата времени.

— Ничего. Каждый порой получает неверную информацию.

Я кивнул.

— Я тоже так думаю.

— Ричард, я сказал, что нам нужно поговорить.

— Я помню.

— Я человек подозрительный, я все и всегда проверяю. Это вызывает раздражение, но в конечном итоге оказывается полезно.

Мне не понравилось такое начало.

— Ладно…

— И вот я проверил Элисон Тайнс.

Теперь я, с одной стороны, злился на него за это, а с другой — боялся того, что он мог раскопать.

— Наплевать, Крейг.

— Ричард, у нее нет сестры-двойняшки, и никогда не было, и она совсем не оттуда, откуда тебе сказала.

Меня словно током ударило.

— О чем ты говоришь, черт побери! Это невозможно!

— Я это обнаружил, взяв ее отпечатки пальцев — вынеся стакан из твоей квартиры. Ее настоящее имя Нэнси Бомон, она отсидела срок за мошенничество и вымогательство. Вот здесь документы. — Он протянул мне конверт.

— Нет… — Голова у меня шла кругом.

— Ричард, мне очень жаль.

— Не знаю, откуда ты все это взял, но это полная чушь.

— Возьми с собой, а дома посмотри, — сказал он.

— Ты не понимаешь, — сказал я. — Кто-то манипулирует моей жизнью. С первого же дня все было не таким, как казалось.

— Ричард…

— И они подсунули тебе ложную информацию, потому что…

— Просто просмотри потом, ладно?

— Потому что Элли реальна. Я это знаю.

Не помню, как я ехал домой.

Крейг открыл такие ужасные вещи, что у меня не было сил в них поверить. Почти доехав до дома, я в конце концов решил, что это не может быть правдой. При этом я, конечно, понимал, что много такого, что не может быть правдой, уже случилось.

По дороге домой я не пытался звонить Элли. Я по-прежнему очень за нее беспокоился, но сначала мне нужно было понять кое-что для себя. Примерно в миле от своего дома я припарковался на какой-то улице, включил в машине свет и открыл конверт.

Там были: тюремная карточка Нэнси Бомон с моментальной фотографией, но на фотографии почему-то было лицо Элли; ксерокопии газетных вырезок об ее аресте, снова с фотографией Элли; фотографии настоящей Элисон Тайнс вместе с сестрой-близняшкой Джули из школьного альбома, только вот с Элли и Джен у них не было ничего общего.

Все это лежало в конверте, но все это не могло быть правдой. Если можно сделать так, что человека не существовало, то что стоит сделать фальшивые документы?

Остаток пути я мечтал, чтобы Элли была дома, правда, я не знал, что ей сказать. Главное — не то, что я скажу, а то, что увижу в ней. Ее реакция скажет все, что мне нужно знать.

Дома ее не было, и по телефону она по-прежнему не отвечала. Теперь я уже не сомневался, что она не вернется. Но я не мог понять почему.

Ее одежда и вещи были здесь, и это странно. Она ведь знала, что всю ночь меня не будет и у нее хватит времени забрать их. Но все же это не могло быть просто совпадением. Разоблачения Крейга и ее исчезновение наверняка взаимосвязаны. И напрашивается вывод: она каким-то образом узнала, что Крейгу стало все известно, и сбежала.

И все-таки это не могло быть правдой. Я вовсе не дорожил остатками своего душевного здоровья. Я любил Элли.

В восемь часов утра в дверь постучали. Я уже два часа как был на ногах, так что это меня не испугало, но и надежды тоже не внушило. У Элли есть ключ, она не стала бы стучать. А внизу есть привратник, и все остальные должны были звонить в домофон.

Я положил в карман пистолет.

— Кто там?

— ФБР.

Я глянул в глазок и увидел двоих мужчин.

— Покажите удостоверения, — сказал я.

Тот, что повыше, поднес что-то к глазку. Прочесть невозможно, но выглядит правдоподобно. Я открыл дверь.

Они вошли и представились как агент Эммет Лютер и агент Карлос Сориано. Лютер сказал:

— Вы написали заявление в нью-йоркскую полицию по поводу Филиппа Гарбера.

— Да.

— Об этом мы и хотим с вами поговорить.

Меня поразило, как быстро мое заявление дошло до федеральных властей и как быстро они оказались у моих дверей.

— Все, что я знал, я написал в своем заявлении.

Лютер невесело улыбнулся.

— Не думаю.

Этот человек меня раздражал. Наверняка ФБР знало об этом деле гораздо больше меня, но мне они и слова не скажут, а будут выкачивать из меня информацию.

— Где Джен? — спросил я. При том, что я только что узнал об Элли, я все-таки хотел докопаться до истины.

— Вопросы здесь задаем мы, — сказал Лютер.

— Уже нет, — ответил я. — Пора попробовать что-нибудь новенькое.

— Я хочу еще раз спросить вас, — сказал Лютер, — что еще вы знаете о смерти Гарбера, что не вошло в ваше заявление?

— Ничего. Совсем ничего. Изо всех сил напрягаю мозг, стараюсь что-нибудь придумать, чтобы помочь вам — из патриотических соображений. Возможно, если бы вы поделились со мной тем, что знаете вы, это простимулировало бы мне память. У меня в последнее время проблемы с памятью.

Лютер не ответил, просто протянул свою визитку:

— Вот вам мой номер телефона. Воспользуйтесь, пока еще не слишком поздно.

Я вовсе не собирался рассказывать Кентрису абсолютно обо всем, что происходит. Прежде всего, я не был готов признаться, что проник в пристройку больницы — в конце концов, он все-таки полицейский. Еще мне не хотелось говорить о том, что Крейг узнал об Элли. Ребячество, конечно, но мне казалось, что если произнести вслух, то это придаст правдоподобия.

Так что, когда я позвонил, я сказал только, что Элли пропала.

— Есть соображения, где она может быть? — спросил он.

— Она следила за Ласситером. Мне нужно заявить о пропаже?

— Местные копы не примут заявления.

— Что вы хотите сказать?

— Ричард, вы недавно уже заявляли о пропаже женщины.

Он был прав. Если я заявлю о пропаже женщины, как две капли воды похожей на Джен, надо мной будут смеяться.

— Вот что я вам скажу, — продолжал он. — Рапорт подам я.

— Спасибо.

— Мне все-таки кажется, что вы чего-то недоговариваете.

— Приятно было побеседовать.

Все утро я думал, что делать дальше. Вне зависимости от того, та Элли, за кого себя выдает, или нет, она наверняка с Шоном Ласситером. Или она с ним в сговоре, или он что-то с ней сделал. Надо проследить за Ласситером.

А пока я позвонил Марии Галассо. На мобильный.

— Алло? — сдержанно ответила она: должно быть, на работе.

— Мария, вы меня узнали?

— Да.

— Можем мы снова встретиться?

Она помедлила, но все же сказала:

— Да.

— На том же месте? В пять часов?

— Да.

Давно я ни с кем так хорошо не говорил.

Я поехал в Ардмор — этот путь я мог проделать уже почти с закрытыми глазами. Доехал в половине пятого, припарковался за школой и стал ждать Марию. Она приехала в пять и опасливо вышла из машины. Все как в прошлый раз, только Элли не было.

— Здравствуйте, Мария, — сказал я. — Спасибо, что пришли.

У нее была собственная программа.

— Вам удалось узнать о Доноване и его жене? Это моя вина?

— Нет, вы не виноваты. — Я не лгал, поскольку считал непосредственной причиной того, что Донованов убили, наш разговор с Элли. — Но я хотел поговорить не об этом. Вчера вечером я был в пристройке.

— Я вас не видела, — сказала она.

— Конечно; я был там после закрытия.

Она удивилась.

— А как же охрана?

— Не важно, — сказал я. — Но там практически ничего нет. Чистые столы. Все словно вымерло.

— Правда? На моем столе всегда бардак.

— Вам говорили?..

Она перебила, словно что-то вспомнив:

— Вчера? Вчера нам дали выходной. Что-то случилось с какой-то бактерией, и понадобилось провести дезинфекцию.

Вот как мне повезло.

— Ох.

— Так что, наверное, все убрали, — сказала она.

Значит, это пустая трата времени.

— А не случилось ли чего-то необычного с момента нашего последнего разговора?

— Нет, — сказала она. — Но в пятницу это будет уже не важно. Это будет наш последний день. Днем в пятницу коктейль; и мы получим наши бонусы. В первый раз в жизни я рада остаться без работы, рада, что все это кончилось.

— Мария, а с кем еще я мог бы поговорить? Из тех, кто работает там, кому вы доверяете? Может быть, работает в другом помещении… в лаборатории?

Она немного подумала:

— Не знаю. Может быть, доктор Костелло?

— Кто такой доктор Костелло?

— Хирург. Он приходит примерно раз в неделю. Я с ним практически незнакома, так, только здороваемся. Позавчера он заспорил с доктором Гейтсом; мне кажется, он очень недоволен некоторыми вещами, которые здесь творятся.

— А вы не знаете, чем именно он недоволен?

— Нет.

— Значит, он хирург?

— Нейрохирург. Он вырезал опухоль моей двоюродной сестре — слава богу, оказалась доброкачественная.

— Доктор Костелло оперирует на мозге?

— Да.

— Какого черта делать нейрохирургу в этой пристройке? — спросил я, но у Марии не было ответа.

Возможно, ответ был у меня.

 

13

Шон Ласситер не верил своим глазам.

Курьер только что доставил ему пакет, которого он ждал почти год, — результаты второй стадии испытаний амлизина.

Он читал краткое резюме отчета в четыреста страниц, которое гласило, что амлизин в ходе испытаний показал результат ненамного лучший по сравнению с плацебо. И далее было сказано, что препарат, безусловно, не допускается к третьей фазе испытаний.

Ласситер наметанным глазом стал просматривать сопроводительные данные, надеясь, что вся страничка с резюме — это просто ошибка какого-нибудь технического работника. Но данные были еще более ужасающи. Амлизин не выдержал испытаний.

Ласситер знал лучше чем кто бы то ни было, что этот препарат не помогает от болезни Альцгеймера, но отчет должен был представлять собой одобрительные, звучные фразы, направленные на то, чтобы поднять акции его компании. А этот отчет сведет на нет и ту малую ценность, которую они имели, и он окажется на дне финансовой пропасти, из которой ему уже не выбраться.

Но все-таки это ошибка. Гейтс наверняка в курсе дела; это ведь наполовину его идея. Гейтс тоже разбогатеет, Ласситер пообещал ему немало. Ни в коем случае он не мог подписать такой отчет.

Ласситер позвонил Гейтсу в больницу, но ему сказали, что Гейтс вышел. Позвонил на мобильный, но мобильный не отвечал. Он оставил сообщение с просьбой перезвонить срочно.

В конце концов, в три часа Гейтс позвонил;

— Шон, кажется, ты пытался до меня дозвониться?

— Именно так, черт возьми! Ты видел отчет?

— Я его подписал. Как оказалось, мы потерпели неудачу.

Ласситер был так разъярен и настолько плохо соображал, что существовал как бы в параллельном мире.

— Ты с ума сошел! У нас же была договоренность!

— Шон, я не понимаю, о чем ты.

Краем сознания Ласситер понимал: возможно, Гейтс боится, что линия прослушивается. Но он не мог думать об осторожности.

— Тебе это с рук не сойдет. Я тебя порву, клянусь богом!

— Шон, я не люблю, когда мне угрожают.

— Ты мертвец, понял? Если ты не переделаешь отчет до того, как он попадет в управление, ты мертвец! — И Ласситер швырнул трубку.

— Бог все-таки есть. Я по-прежнему богаче Ласситера.

Так Робби Дивайн начал разговор со мной в девять часов утра. Он позвонил мне на мобильный, когда я был в приемной врача, где было запрещено пользоваться мобильными телефонами. Пришлось выйти в коридор, чтобы принять звонок.

— Что вы хотите сказать?

— Испытания лекарства провалились.

— Не может быть, — сказал я. — Об этом уже объявлено?

— Объявлено? — спросил он, словно бы обидевшись. — Кто я, широкая общественность? Я человек не без связей.

— А вы уверены? Потому что это очень странно.

— Ричард, биржевые акции Ласситера не стоят бумаги, на которой напечатаны.

Я поблагодарил его и вернулся туда, откуда увел меня звонок, что, впрочем, не приблизило момента моей встречи с врачом. У меня в Нью-Йорке еще не было постоянного врача, и к доктору Стэйси Фейрбанкс я обратился по рекомендации соседа по лестничной площадке. Доктор Фейрбанкс вошла через двадцать пять минут, улыбнулась и протянула мне руку. Уделив пустой болтовне секунд двенадцать, она спросила, что меня беспокоит.

Я показал ей шрам у границы волос:

— В автокатастрофе я рассек голову.

Она осмотрела шрам:

— Совершенно зажило. Вас это беспокоит?

— Нет, дело не в этом. Я просто хочу узнать, действительно ли этот шрам — последствие автокатастрофы. Мне кажется, у него может быть другое происхождение.

Она отпрянула:

— Не понимаю. Какое другое происхождение?

— Хирургическая операция. А потом, может быть, рану в какой-то момент снова открыли, чтобы было похоже на ссадину, полученную в автокатастрофе.

Казалось, ей хочется задать не меньше сотни вопросов, но она лишь еще раз нежными пальчиками ощупала мой шрам.

— Я бы склонилась к хирургическому вмешательству, но это лишь предположение. А что это была за операция?

— Операция на мозге. А как можно узнать точно?

— Мистер Килмер, простите, но это как-то глупо.

Я объяснил, что это в компетенции полиции, и дал ей номер телефона Кентриса — с ним можно связаться, и он подтвердит.

— Вообще-то это можно определить при помощи компьютерной томографии, — в конце концов сказала она.

Я не отстал, пока она не позвонила и не записала меня на эту процедуру — на три часа, в больнице, при которой она работала. Потом рентгенолог расшифрует томограмму, сказала она, а я могу прийти за результатом к ней или просто позвонить в пять. Это давало мне возможность в течение двух часов сходить с ума от беспокойства по поводу Элли, чем я немедленно и занялся.

Без четверти три я явился в больницу, заполнил бумаги и тотчас меня вызвали в кабинет. Сама по себе процедура отняла не больше получаса. Я тут же вернулся в приемную доктора Фейрбанкс.

В четверть шестого она приняла меня.

Когда мы оказались у нее в кабинете, она подошла к компьютеру, картинка на экране которого, вероятно, изображала мой мозг.

— Мистер Килмер, вы не знаете, делали ли вам операцию на мозге? — Казалось, она не верит собственным глазам.

— Судя по вашему вопросу, я такую операцию перенес, да?

— Безусловно, перенесли. — Взяв ручку, она указала какое-то место слева на экране. — Видите, вот здесь — шрам.

— А других объяснений быть не может? — спросил я.

— Я не нейрохирург, но могу с уверенностью сказать: нет. И не только по виду шрама.

— А по чему еще?

— Вот видите? — Она снова показала на экран, на сей раз чуть повыше, где было небольшое темное пятно. — Здесь — посторонний объект, вживленный вам в мозг.

— Учитывая ваш интерес к нашим испытаниям, я подумал, что нужно позвонить вам, — сказал Гейтс. — Спасибо за то, что пришли так быстро.

— Так что у вас? — спросил Кентрис.

— Ну, мы закончили испытания лекарства, созданного компанией мистера Ласситера. Данные отправлены в Управление по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными препаратами и скоро будут опубликованы. Поэтому я просил бы, чтобы до этого момента все, что я вам сказал, оставалось строго между нами.

— Постараюсь. А чем кончились испытания?

— Неудачей. Препарат показал себя неэффективным.

— Вас это удивило?

— Я обычно стараюсь удерживаться от прогнозов. Большинство испытаний заканчиваются именно так. Но вот мистера Ласситера это действительно удивило.

— Что вы хотите сказать?

— Ну, корпоративная этика требует, чтобы компания, вынесшая на рассмотрение лекарство, первой получила этот отчет. Мистер Ласситер получил его сегодня утром и оставил мне сообщение, почти истерическое. Из осторожности я записал наш последующий телефонный разговор. Я хотел бы дать вам его послушать.

— Я полагаю, он расстроился; но давайте послушаем, — сказал Кентрис.

Гейтс немедленно кликнул мышью. Из колонок полились голоса.

После того как они прослушали запись, Гейтс повернулся к Кентрису:

— Не знаю, дает ли такая угроза основание для иска в суд, но меня она беспокоит.

— А до этого вы его знали? Типична ли для него такая реакция?

Гейтс покачал головой.

— Мы знаем друг друга по бизнесу, а это совсем другое. — Он улыбнулся. — Я слышал, что он вспыльчив, но такого ожидать никак не мог.

— И чего вы хотите от меня? — спросил Кентрис.

— Не знаю, но по крайней мере я был бы благодарен вам за совет. Вы наверняка лучше знакомы с подобными вещами.

— Можете заявить на него в вашу местную полицию, но там наверняка положат это дело в долгий ящик. И если вы выдвинете обвинение, вам придется заниматься этим очень, очень долгое время. Так что я не могу вам посоветовать ни того, ни другого.

Гейтс несколько секунд обдумывал это:

— В таком случае я пока подожду. Но можно вам отправить копию записи?

— С какой целью?

Гейтс пожал плечами:

— Не знаю… Просто чтобы она у вас была.

Кентрис сказал, что можно, и ушел. Возвращаясь в свое управление, он попытался понять, почему он уверен, что Гейтс лжет, и зачем тому это нужно.

Он верил, что испытания потерпели неудачу и что запись подлинная, но он никак не мог поверить в невиновность Гейтса; реакция Ласситера была такова, что верилось: договоренность была, и Гейтс ее не выполнил.

Самое логичное объяснение: Гейтс зачем-то подставляет Ласситера, а Кентриса для этого использует.

Кентрис не знал зачем, и это его беспокоило. И даже пугало.

Есть некоторые преимущества в том, что окончил Университет «Лиги плюща». И главное, пожалуй, в том, что это дает тебе друзей, часто друзей на всю жизнь — умных, образованных, состоявшихся и состоятельных людей.

Я не общался близко с друзьями по колледжу, хотя появление электронной почты в какой-то мере это исправило. Но в братстве я состоял и не сомневался, что, даже если я годами не вижу и не слышу своих братьев, любой тотчас откликнется на мой зов, когда будет мне нужен.

И вот он мне нужен, правда, я точно не знаю кто.

Я откопал свой университетский ежегодник и приступил к работе. Составил список имен тех, кого помнил, и стал гуглить каждое имя. Дойдя до сорокового, я поразился, каких успехов достигли мои однокурсники на самых разных поприщах. Мне, известному только в качестве журналиста и по совместительству сумасшедшего, стало даже несколько стыдно, что они настолько меня обогнали. Но не время думать об этом.

Увы, я не находил того, кто мне нужен, — по крайней мере пока не дошел до сорок седьмого имени, имени Дэниэла Лавинджера. Дэн был на два курса старше меня, я помнил его только по вечеринкам в пятницу, на которых мы неизменно напивались. Но он, должно быть, весьма протрезвел, потому что стал ведущим нейрохирургом в больнице «Маунт Синай».

Я позвонил по рабочему телефону, назвался и попросил его позвать. Ответившая девушка сказала не класть трубку, я даже не успел сказать, что я — его университетский друг.

Я думал, он меня забыл.

Но я ошибся. Он взял трубку, и уже через полминуты мы, смеясь, вспоминали о временах, которые я помнил смутно.

В конце концов я сказал, что мне срочно нужен его совет.

— Это имеет какое-то отношение к твоей исчезнувшей девушке? — спросил он, еще раз подтверждая тот факт, что мою статью прочло больше людей, чем в среднем смотрят Суперкубок.

— Для меня это вопрос моего здоровья. Мне нужен человек, которому я доверяю.

— Что случилось?

— Похоже, мне что-то вживили в мозг.

Он сказал, что можно приехать прямо сейчас, и я взял с собой диск, куда доктор Фейрбанкс записала картинку сканирования моего мозга. Дэн был один в кабинете, когда я вошел. День был неприемный, пациентов не было.

Он вставил диск в компьютер и посмотрел на экран.

— Ого! Кто делал операцию?

— Не знаю.

— Ты не знаешь? — спросил он, но не стал ждать ответа, а показал мне очень маленький посторонний объект. — Что это?

— Я надеялся, что на этот вопрос мне ответишь ты.

Он сел за стол и сказал:

— А теперь давай с самого начала.

И я рассказал ему о Джен и о воспоминаниях, которые никто не мог со мной разделить. В основном он это знал: он читал мои статьи, но выслушал еще раз. Когда я закончил, он сказал:

— Единственный способ узнать, что вживили тебе в мозг, — извлечь оттуда этот предмет. Но я не уверен, что тебе этого хочется.

— Почему?

— Ну, во-первых, операция на мозге всегда сопряжена с риском. В данном случае риск невелик, ибо это не самая чувствительная его область.

— А в какой он области?

— Главные функции этой области связаны с памятью.

Я сдержанно сказал:

— В последнее время у меня были проблемы с памятью.

— Ты представляешь себе, когда это было сделано?

— Да. Когда я был в Ардморе.

— И с тех пор у тебя трудности с запоминанием событий?

— Нет, этого я не заметил.

— Тогда, что бы это ни было, оно не мешает твоей способности запоминать, и, значит, твое решение не вполне медицинское.

Он тщательно выбирал слова, и я почувствовал разочарование.

— Дэн, давай без обиняков. Как ты думаешь, что это?

— Я думаю, имплант.

— Что это значит?

— В области памяти ведется громадное количество исследований. Альцгеймер косит наших родителей и обходится нашей экономике в двести миллиардов долларов ежегодно, так что стимул есть. Причем не единственный — также есть мотивация в области психологии; скорее работают над тем, чтобы уничтожить память, чем восстановить ее. Можно стереть из памяти детскую травму. Разумеется, проблема контроля над памятью имеет и этический аспект. Правительства захотят этим обладать, чтобы нейтрализовать диссидентов; работодатели — чтобы обеспечить полную лояльность сотрудников; можно даже заставить бывшую возлюбленную забыть, что ты ее обманул.

— Это не мой случай, — сказал я. — Если я правильно понимаю, то мне не возвращали утраченных воспоминаний. Мне создали новые.

— Да, получается, что так. Мозг посылает и получает аналоговые сигналы, так он разговаривает с телом; таким образом мы видим, слышим, чувствуем боль. Но медицина лишь в последнее время научилась участвовать в этом разговоре.

Он привел несколько примеров: искусственная ушная улитка имплантируется в ухо глухим и восстанавливает слух; скоро станет реальностью искусственная сетчатка.

— Они говорят мозгу, что он должен делать, и мозг делает это.

— Может быть, это устройство говорит мне, что следует помнить? — спросил я.

— Наверняка, если уж работают над устройством, распознающим язык. Я просто не думал, что наука так сильно продвинулась.

— Эти мои воспоминания такие живые, такие подробные…

— Большая часть того, что они тебе впарили, вполне реальна — места, люди, события. Они устроили у тебя в голове мультимедийное представление, вероятно в определенной мере основанное на видео.

Я буквально вздрогнул, когда он это сказал: Мария Галассо говорила, что чипы, над которыми она работает, предназначены для хранения видео.

— Но у меня такое чувство, что это зашло еще дальше. Коммуникация с мозгом — процесс в основном механический, люди, которые этим занимаются, могут даже не понимать его глубины. Исходя из того, что ты рассказал, я думаю, здесь включен мощный психологический компонент, и ты тоже в этом поучаствовал.

— Я?

— Да, ты. Больше всего это похоже на сны. Возможно, они дали тебе большую часть фактов, а собственно историю придумал ты, сам того не понимая. Так, как мы обычно вспоминаем: воскрешаем в памяти отдельные куски, а потом заполняем пустоты между ними. Вот почему на память нельзя полагаться.

— Значит, люди, с которыми, как я помню, я общался, на самом деле мне незнакомы? И места — я тоже в них никогда не бывал?

Он кивнул.

— Те, кто это сделал, получили аудио и видео людей и мест, а твой мозг доделал остальное. Если твоя девушка была на их стороне, они могли заставить ее разыграть некоторые эпизоды. У них ведь достаточно технологических возможностей проделать это?

Мне ли не знать, какие у них технологические возможности?

Я продолжал забрасывать Дэна вопросами, и он отвечал.

Когда я уходил от него, голова у меня кружилась — в первый раз на моем горизонте прояснилось. Его объяснение того, что со мной случилось, казалось мне единственно правдоподобным.

Наверное, мне следовало сосредоточиться на том, кто это со мной сделал, но я не стал. Я думал о том, что это для меня значит и что в свете этого можно сказать о моем рассудке, о моих воспоминаниях, о моей жизни.

Джен была ненастоящая: в конце концов, мне пришлось примириться с этим фактом. Возможно, такая девушка действительно существовала, может быть, это была актриса, но той Джен, которую я любил, не было. Мы не знакомились так, как я это помнил. Мы не полюбили друг друга. Мы не занимались любовью. Мы не жили вместе, и я не просил ее выйти за меня замуж.

Самого главного в моей жизни человека никогда не было.

Или она все-таки была? Она живет в моей памяти, в воспоминаниях, яснее и чудеснее которых у меня нет. И в этом смысле она реальна. Ведь что такое жизнь, если не воспоминания?

Я думал об этом часами. Мне хотелось с кем-нибудь поговорить. Мне хотелось поговорить с Джен. Или с Элли. А что такое Элли? Крейг сказал бы, что она — ключевая фигура заговора и что она и Джен — это одно лицо. Может быть, Элли-Джен-Нэнси сейчас где-нибудь смеется над тем, что она и ее созаговорщики сделали со мной.

Я был измучен, я был вне себя. Мой мозг захватили в буквальном смысле этого слова и заставили меня кривляться, как безмозглую марионетку. Я найду того, кто это сделал!

Лучший способ узнать кто — это понять зачем. Я держался за довольно неубедительную версию, что все это как-то связано с испытаниями лекарства Ласситера, хотя и не понимал, как именно. Но вот испытания кончились провалом, и лекарство не принесет ему состояния, на которое он рассчитывал.

И все-таки это Ласситер. Я ведь писал о нем статью, ту самую, которая должна была принести мне Пулитцеровскую премию, и это, а также тот факт, что испытания его лекарства тоже проводились в Ардморе, не может быть просто совпадением. А главное, тот парень, что угрожал нам пистолетом у шоссе, сказал, что за этим стоит Ласситер, — перед тем как убили его самого.

Я в последнее время плохо спал, и эта ночь не была исключением. И когда в полночь мне позвонил Крейг Ландл, я еще не спал.

— Что происходит? — спросил он. — Ты не звонишь, я не знаю, что с тобой.

— О, ничего особенного. Я просто нашел у себя в мозгах приборчик.

Крейг замялся:

— Ты шутишь, да?

— Хотел бы я, чтоб это было так.

— Прости, Ричард, но я не знаю, куда это может завести, то, о чем ты говоришь. Я предпочитаю оставаться в своем мире, ладно?

— Ладно. Так что случилось в твоем мире?

— Да уж кое-что случилось. С Ласситером. — И он рассказал, что Ласситер купил на завтрашний вечер билет до Москвы с пересадкой в Париже. — В одну сторону, — подчеркнул он.

— Почему в Москву? — спросил я.

— Сам удивляюсь. Но вряд ли на весенние каникулы.

— Ардморский проект сегодня заканчивается. Всех пригласили на прием с коктейлями, чтобы раздать бонусы.

— Значит, завтра — день… не знаю чего. Что ты собираешься делать?

— Хочу остановить Ласситера, не дать ему сесть в самолет.

Операция идет не блестяще; теперь Камень ясно видел это. Последнее, что должен был сделать Килмер, это совершить убийство, но непохоже было, что он это сделает. Эмоциональный компонент ушел, раздражения для мотивации недостаточно.

Но это разочарование, жестоко уязвив эго Камня, больше ни на чем не отразилось. Покупатель-победитель выбран, сделка состоится вот-вот. Покупатель, перед тем как платить деньги, хочет убедиться, что секретность гарантируется.

И гарантии секретности будут предъявлены сегодня днем, когда погибнут все участники проекта. Килмер тоже умрет. И тогда Камень покинет эту страну, которую он так ненавидит.

Так что он ждет только звонка, подтверждающего, что все кончено. Это будет долгий день, но он вознаградит его за все.

 

14

Мы с Крейгом договорились встретиться за квартал от дома Ласситера.

Крейг пришел раньше, чтобы, если Ласситер выйдет из дома, пойти за ним. Когда я был в пути, он позвонил мне и отчитался: в доме движения не наблюдается, но свет включен и машина Ласситера на месте. Я взял с собой пистолет, и на сей раз он был заряжен.

Я припарковался за квартал и пешком пошел к машине Крейга. Когда я сел на пассажирское место, на меня он даже не взглянул — не отрываясь смотрел в бинокль.

— Ничего не произошло? — спросил я.

— Нет. И с соседями не будет головной боли. Я полагаю, у тебя есть план?

— Скажу, что буду стрелять, если он не объяснится.

— Великолепно, — сказал он. — Сам придумал?

— У тебя есть идеи получше?

— Нет. Так что, пошли?

— Пошли, — сказал я. — Что бы ни случилось, даже если нам придется его пристрелить, мы перевернем весь его дом.

— Надеюсь, ты не взял с собой пистолета, — сказал он.

Я легонько похлопал себя по карману.

— Взял.

Он опустил бинокль.

— Ричард, послушай меня. Ты…

— Пошли, Крейг, а?

Он замолчал, потом кивнул.

— Ладно. Вот что я думаю… — Он не договорил: зазвонил его мобильный, и он ответил на звонок: — Лангл.

Некоторое время он слушал.

— О господи, — сказал он и секунд через десять спросил: — Причина смерти? — И еще через десять секунд: — Да, понял. — Он отключился. — Сегодня утром из Гудзона выловили тело Нэнси Бомон, или Элисон Тайнс, или как ее там.

Эта новость была как удар между глаз, я просто-таки сполз на сиденье. Не вербализуя этого, я был уверен, что Элли — среди хороших парней и что с ней все в порядке. И что мы останемся целы и невредимы и будем вместе.

— Прости, — сказал Крейг. — Наверное, она хорошая. Может, ее просто использовали.

— Так. — Я никогда еще не испытывал такой ярости. — Значит, об этом мы и поговорим с Ласситером.

— Один идет к парадной двери и беседует с ним, другой заходит за дом. Ему незачем знать, что нас двое.

Я кивнул:

— Я — к парадной.

Что-то в тоне моего голоса ему не понравилось.

— Ричард, не делай глупостей. Ты не на своей территории.

— Ничего-ничего.

Он снова попытался меня предостеречь, потом передумал:

— Дай мне пять минут дойти до тыловой позиции, потом иди.

Я кивнул в знак согласия. Он вышел из машины и направился к дому. В нескольких сотнях ярдов от меня он свернул за угол дома и скрылся из моего поля зрения. Я посмотрел на часы, выжидая требуемые пять минут, и тоже выбрался из машины.

Я прошел не больше ста ярдов, когда услышал выстрел. Стреляли за домом, и я пожалел о том, что мы с Крейгом не подумали о способе связи; впрочем, мой мобильный остался в машине. Я бросил быстрый взгляд на фасад и побежал за дом. Футах в семидесяти от стены на спине лежал Крейг; приподняв голову, он смотрел на меня. На плече у него расплывалось красное пятно.

Крейг молчал, лишь еле заметно кивнул на заднее крыльцо, в следующую секунду я понял почему. Там стоял Шон Ласситер с пистолетом в руке. Он смотрел на Крейга, повернувшись ко мне спиной, а такое положение дел долго не протянется.

Несколько секунд я не делал ничего, и Крейг, казалось, запаниковал. Он завопил:

— Стреляй! Стреляй!

— Стойте, Ласситер! — прокричал я, направив пистолет ему в спину. — Бросьте оружие и повернитесь!

К великому моему облегчению, он сделал, как велено.

— Что, черт побери, здесь происходит? — рявкнул он.

— Хотите знать, что происходит? Вы застрелили моего друга, и, если вы не начнете говорить, я всажу вам пулю в голову. — Я поднял пистолет. Стрелять я не собирался, я бы не смог выстрелить, но этот жест сам по себе был на удивление приятен.

— Я никого не застрелил. Я услышал выстрел и вышел.

— Ладно, тогда о другом. У вас полминуты, чтобы рассказать мне все; иначе вы мертвец.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Кто-то играет вами, использует вас. Я за эти десять лет и думать о вас забыл.

— Вы систематически пытались разрушить мою жизнь, — продолжал я, но где-то в глубине души зашевелилось сомнение.

— В самом деле? Зачем? И как? Вы пытаетесь связать меня с вещами, которые мне не по силам. Вы считаете, что ваша жизнь разрушена? Добро пожаловать в наш клуб.

У меня появилось странное чувство — странное даже по моим стандартам. Я держал на прицеле человека, которого ненавидел и проклинал с того самого момента, как все это началось, но сфокусировался я на другом. Что-то совершенно не укладывалось у меня в голове; я старался понять что, но никак не получалось.

— Зачем вы едете в Москву? — спросил я.

Он засмеялся:

— В какую Москву? Килмер, вы действительно спятили.

И это его заявление словно бы перенесло меня за черту, где возникла ясность. В этот миг я понял, где правда. Я опустил пистолет и потрясенно обернулся. И столкнулся с правдой лицом к лицу.

— Ричард, бросай пистолет. Быстро. — Совершенно невредимый, Крейг стоял и целился в меня. — Ты наконец-то сообразил?

— Сообразил, — повторил я и бросил пистолет.

— И как же тебе это удалось?

— Теперь все сошлось. Лабораторию в ту ночь зачистили, потому что ты предупредил, что мы придем. И ты знал, по какой дороге мы поедем в Ардмор. Сказал своему напарнику, что мы будем проезжать это место, потом убил его и забрал тело.

Он улыбнулся и поднял мой пистолет, обернув руку носовым платком, чтобы не оставить на нем отпечатков пальцев.

— Неплохо.

— Все это исходило от тебя, и ты лгал на каждом шагу. — И тут я вдруг понял: именно Крейг сказал, что Элли — это Нэнси Бомон. Значит, можно надеяться, что она жива.

— Что ж, вспоминать можно целую вечность, но время идет. Пошли в дом.

— Зачем? — спросил я.

— Через несколько минут мы все умрем. Ну, кроме меня, разумеется.

Мария Галассо думала: идти или не идти? Объявлено было, что все соберутся, чтобы попрощаться и поднять тост за успешное окончание работы. Присутствие обязательно, но тот факт, что будут вручать бонусные чеки, делал эти слова необязательными.

Но Марию мучили дурные предчувствия. Она бы предпочла получить свой чек по почте. Товарищи по работе, однако, ее уговорили, хотя ей и не хотелось лишний раз возвращаться в пристройку.

Она пришла ровно в два, надеясь оказаться первой в очереди за бонусами и потом уйти. Помещение превратилось в банкетный зал: кувшины с пуншем и горячие закуски, и все пребывали в отличном настроении. Мария хорошо относилась к своим сотрудникам, и после двух порций пунша влилась в общее веселье.

К половине третьего доктор Гейтс не пришел, и Мария поняла, что бонусов придется подождать. Он пришел только после трех, когда присутствующие в большинстве своем были уже не вполне трезвы. И никто не заметил огромного количества пластиковой взрывчатки. Она была хорошо запрятана. Часовой механизм находился снаружи, он был прикреплен к мусорному контейнеру, что стоял напротив пристройки.

Сам Гейтс думал, что он произнесет речь, поздравит с отличным выполнением работы и вручит бонусы. Он предвкушал это.

У него и в мыслях не было, что и он, и все, кто находится в этом здании, скоро превратятся в пепел.

Мы с Ласситером вошли в дом, подгоняемые пистолетом Крейга, который шел следом за нами. В холле Крейг сказал:

— Хватит, дальше не надо. Можно и здесь. — И оглядел помещение, словно бы оценивая расположение каких-то вещей.

— Не делайте этого, — сказал Ласситер. — Сколько бы вам за это ни заплатили, я могу заплатить больше.

— Не можете. Не можете, уж поверьте.

— Крейг, он прав, — сказал я. — Есть гораздо лучшие способы покончить с этим.

— Заткнитесь, вы. Мне нужно сосредоточиться.

— Тогда почему ты хотел, чтобы я пристрелил Ласситера?

Он улыбнулся.

— Для меня это была бы дополнительная награда. Но это не проблема. Все будет выглядеть так, словно ты его пристрелил.

— Крейг, говорю тебе…

— Заткнись! Ты что, и впрямь думаешь, после всего что случилось, что сможешь меня отговорить? Ты дурак? — Потом он смягчился. — Ну и кроме того, ты — только малая часть замысла.

— А что еще? — спросил я. Жалкая стратегия; но я рассудил, что если я заставлю его говорить, то это отодвинет момент, когда он станет стрелять. А тем временем я незаметно приближался к статуе, стоявшей на высоком пьедестале. Если представится возможность, схвачу ее и швырну в Крейга.

Он улыбнулся.

— Ричард, сегодня погибнет столько народу, что на вас двоих просто не обратят внимания. Окажетесь где-нибудь странице на двенадцатой, под заголовком «Псих, потеряв девушку, совершил убийство и самоубийство».

— О чем ты говоришь? Кто еще погибнет?

— Все, кто работал над этим проектом. — Он посмотрел на часы. — Вообще-то осталось двадцать минут, потом рванет.

— А Элли?

Он засмеялся.

— И она тоже, хотя она-то уж последняя спица в колеснице.

— Где она? — спросил я, но, кажется, я уже знал.

На этот вопрос Крейг не обратил внимания.

— Вот как мы это сделаем. — Далее он обращался к Ласситеру. — Вас застрелят с близкого расстояния, как будто вы пытались отнять у него пистолет. А потом Ричард выстрелит себе в голову. — Он поднял мой пистолет. — Благодарю за понимание.

Он направился к окаменевшему Ласситеру, повернувшись ко мне спиной. Если я намерен напасть, то сейчас. Но я не мог.

Крейг был уже в пяти футах от Ласситера. Еще пять футов — и он выстрелит. Но я не двигался.

Ласситер оказался смелее. Он рванулся вперед, пытаясь выхватить пистолет; Крейг изумленно попятился, словно бы от неожиданности, и тут грянул выстрел. Ласситер упал навзничь.

Но я наконец вышел из оцепенения и ухватился за статую. Когда Крейг попятился, мне не пришлось даже ее швырять, я ее просто толкнул.

Статуя была очень тяжелая; она обрушилась на него, когда он начал оборачиваться, и он тотчас упал. Он лежал неподвижно, и все мои инстинкты требовали еще раз шарахнуть его по голове.

Но это он хотел, чтобы я стал убийцей. А я хотел быть лучше и выше этого. И я ограничился тем, что пнул его в пах.

Ласситер был мертв, в этом не было сомнений. Насчет Крейга я не был уверен, но проверять не стал, потому что некогда.

В этой ситуации мне незачем звонить по 911 и вызывать «скорую помощь». Вместо этого я набрал номер Кентриса и, когда меня попросили подождать, заорал, что сейчас погибнут люди. Это подействовало, и через десять секунд Кентрис взял трубку:

— Черт возьми, что происходит?

— За Ардморской больницей есть пристройка. Там сейчас все, кто работал в этом здании, у них проходит прощальный прием. Их всех убьют.

— Что? — вскрикнул он.

— Вы слышали. Нет времени рассказывать, откуда я это узнал. Выведите людей из здания. У вас есть около десяти минут.

— Как это произойдет?

— Не знаю точно, но, кажется, там взрывчатка. — Я вспомнил, как Крейг сказал: «рванет». — Наверное, с часовым механизмом.

— А где вы?

— Далеко. И мне еще надо кое-что сделать. Поторопитесь.

— Уже еду, — сказал он, и раздались гудки.

Я вытащил из бумажника карточку, которую дал мне агент Эммет Лютер. Он работал в Ньюаркском отделении Бюро, минутах в сорока езды от того места, где был я. И опять страшный крик, что сейчас погибнут люди, много людей, привел к тому, что меня немедленно соединили с Лютером, которого в данный момент не было в отделении.

— Что у вас? — Лютер был невозмутим. Видимо, перспектива массового убийства не могла поколебать его спокойствия.

— Все. Я все знаю. Я знаю все об имплантах памяти, знаю, кто за этим стоит, и знаю, где он сейчас находится.

— Я слушаю.

— Нет, слушать некогда. Через полчаса встречаемся в аэропорту Тетерборо. У вас должен быть самолет и группа вооруженных агентов, и, когда поднимемся в воздух, я скажу, куда лететь.

— Что за чушь, — сказал он.

— Ну не приезжайте, — ответил я, сбросил звонок и набрал 911.

Кентрис понимал, что ничего не получится, если это должно случиться через десять минут. Ему понадобится двадцать, просто чтобы доехать.

Он выкрикивал приказы: позвонить в полицию Ардмора и в службу безопасности больницы. Но он сомневался, что телефонных звонков будет достаточно. Слишком много времени уйдет на то, чтобы заставить людей услышать и добиться понимания, еще больше — вывести толпу в зону безопасности. По дороге он еще позвонит и мобилизует саперов, «скорую помощь», пожарных и спецназ. Больше он ничего не может сделать.

В машине я стал считать в уме.

По моим подсчетам, пристройка должна взорваться через шесть минут, и Кентрис не успеет. Надо было искать другой путь.

Я остановился на обочине и снова вынул бумажник. Нашел номер мобильного Марии Галассо и позвонил.

Она ответила лишь после четвертого гудка.

— Алло?

По звучанию ее голоса и пьяному шуму на заднем плане можно было заключить, что им уже хорошо.

— Мария, это Ричард Килмер.

— Ричард! Сегодня последний день! Просто не верится!

— Мария, послушайте меня. В пристройке заложена бомба, может быть, не одна, и меньше чем через пять минут она взорвется. Выводите людей!

— Что? — переспросила она. В голосе у нее звучал ужас.

— Выводите из пристройки всех! Нельзя терять ни секунды!

— Откуда вы знаете? — взвизгнула она.

— Мария, держите себя в руках. Поверьте, я это не придумал. Люди, руководящие этим проектом, хотят, чтобы все вы погибли.

— Но доктор Гейтс здесь.

— Он не руководитель. Он просто еще одна жертва.

— О господи!

Клик! — Она отключила телефон. Я не знал, значит ли это, что она начала действовать или, наоборот, подумала, что я сумасшедший, и перестала со мной разговаривать.

 

15

Камень смотрел Си-эн-эн. Он редко это делал — в сущности, он вообще редко смотрел новости. Он им не верил; все это сплошная пропаганда или раздувание сенсаций для поднятия рейтинга. Ирония в том, что он сам сейчас поднимает им рейтинг.

Лангл не должен звонить после того, как разберется с Ласситером и Килмером, он просто приедет забрать свои деньги и спрятать концы в воду. Он позвонит только в том случае, если Килмер выстрелит в Ласситера, но последние события зачеркивают такую возможность.

Сегодня телевидение покажет настоящую новость. Как только больница взлетит на воздух, операторы и репортеры займутся подсчетом ущерба и расскажут, задыхаясь, о каждой мелочи. Таким образом уведомив его и покупателя о том, что их интересовало.

Их тайна останется тайной; никого, кто работал над этим медицинским проектом, не будет в живых, в том числе и Гейтса. Выживет только Лангл — пока.

Как только деньги будут переведены, он отправит все данные и чертежи, подготовит самолет и через два часа его уже не будет в этой стране.

Марии Галассо безумно хотелось бежать прочь из этого здания.

Она не сомневалась, что Килмер говорил правду, и не имела желания остаться, чтобы проверить, не лгал ли он. Но она не могла бежать, она должна была вывести из здания и своих коллег.

Одного взгляда хватило, чтобы понять то, что она и так уже знала. Люди расслабились — они болтали, пили, слушали музыку. Чтобы заставить себя услышать и вывести их в отведенное время, потребуются чрезвычайные меры.

— Выходите! В здании бомба! Сейчас она взорвется!

Она прокричала это три или четыре раза. На нее смотрели удивленно и озабоченно, но никто не двинулся с места.

— О чем ты, Мария? — спросила ее подруга Сэнди.

Мария еще раз выкрикнула предупреждение, но коллеги решили, что она просто пьяна.

— Это шутка? — спросила Сэнди, но Мария ее уже не слушала. Пора было переходить к экстренным мерам.

Она стала переворачивать столы, сбрасывая с них кувшины с пуншем и опустевшие блюда. Начался хаос, но люди так и не поняли, что нужно срочно уходить.

Доктор Гейтс был в туалете. Когда он вышел оттуда и услышал, что говорит Мария, холодное понимание пришло к нему сразу. Она права; его партнеры явно планировали, что он умрет при взрыве. Он побежал прочь из пристройки.

Марии пришла в голову отличная идея. Она схватила еще не выключенную газовую горелку из-под какого-то горячего блюда и подожгла скатерть, крича: «Вон из здания! Быстро!»

Вспыхнувшее пламя заставило коллег пошевеливаться — не потому, что они поняли про бомбу, которая вот-вот взорвется, но потому, что боялись погибнуть в огне пожара. Мария тоже выбежала из здания, довольная тем, что сделала все, что можно. Девяносто четыре человека из ста трех успели отойти на безопасное расстояние, когда здание было уничтожено мощнейшим взрывом.

О взрыве я услышал по радио, когда подъезжал к аэропорту Тетерборо. У меня не было возможности узнать, насколько плохо все кончилось; в предварительном сообщении сказали только, что были жертвы. Но потом уточнили, что большая часть служащих успела покинуть здание.

Молодец, Мария!

Тетерборо — частный аэропорт, и в основном там или частные вертолеты, или корпоративные самолеты. Преимущество корпоративного самолета в том, что не нужно проходить ни контроль багажа, ни рамки, ни проверку документов. Собственно, зачастую там разрешают подъезжать на машине к самому трапу самолета.

Мужчина в костюме и галстуке ждал у ворот; увидев меня, он открыл ворота и пропустил меня, указав на самолет, рядом с которым стояли полдюжины одинаково одетых мужчин. Одного из них я узнал: это был агент Эммет Лютер.

Я остановил машину у самолета и вышел. Лютер и остальные взбежали по ступенькам в самолет, и я тоже. За дверью Лютер уже ждал меня. В пассажирском отсеке находилось восемь мужчин и две женщины — агенты ФБР, решил я, — но, кажется, официальных представлений ожидать не приходилось.

— Куда летим? — спросил Лютер.

— На север.

— Неплохо бы определить наш маршрут поточнее.

— Сначала надо заключить сделку, — сказал я. — А потом уже определяться. Делать будем так, как я скажу.

— Не говорите глупостей, Килмер. Не то выброшу из самолета, только подожду, когда поднимемся тысяч на тридцать футов.

Ссориться с ним мне не хотелось, и я решил просто изложить свои условия.

— Я думаю, человеком, за которым мы охотимся, удерживается в заложницах Элисон Тайнс. Дайте мне слово, что ее жизнь будет для вас приоритетна и что вы приложите все усилия, чтобы она осталась невредима.

Лютер подумал секунду и сказал:

— Ладно.

— И я все время буду с вами, не отставая ни на шаг.

— Вы хотите стать героем?

— Ничего подобного. Но я хочу видеть вас, героев, в деле. Иначе сделка не состоится.

— Ну и геморрой же вы, Килмер. Ладно, даю слово. Так куда же мы, наконец, летим?

— Дамарискотта, штат Мэн.

— И кто еще будет там? Кроме вашей подружки.

— Филипп Гарбер. За все этим делом стоит он, с самого начала.

Я не тратил времени на рассказ о том, как я это узнал, а Лютер меня не спрашивал. Федералы тоже с самого начала следили за этим делом, но для целостной картины им не хватало некоторых фрагментов, Я догадывался, что они знали, в чем заключается это исследование, может быть, знали даже, что я — подопытный кролик. Но они не знали, кто главный.

Правду сказать, мне было нетрудно вычислить Гарбера, когда я узнал, что Ласситер ни при чем. Гарбер сказал, что я приходил к нему на прием три раза и упоминал, что работаю над статьей о Ласситере. Это была явная неправда.

Кроме того, он сказал, что как-то на сеансе, который случился до «исчезновения» Джен, я жаловался, что схожу с ума и не понимаю, не является ли Джен всего лишь моей фантазией. Это уже была откровенная чушь; пока не было импланта, я и не думал о Джен, а потом я не сомневался в ее существовании.

Следовательно, о сеансах Гарбер лгал. Я их не помнил, потому что их не было. Его номер был в памяти моего мобильного, потому что я звонил ему в процессе расследования для статьи, над которой я действительно работал, — для статьи об ученых, создающих воспоминания. Должно быть, я подобрался очень близко.

Я сказал Лютеру, что Гарбер должен находиться в автосервисе, который в телефонной книге обозначен как «Джефферсон автопартс», под Дамарискоттой. В телефонном счете, который я нашел после исчезновения Джен, он фигурировал дважды.

Самолет Гарбера упал у побережья штата Мэн, неподалеку от Дамарискотты. Наверняка он устроил аварию нарочно, а сам выпрыгнул. А его якобы смерть должна была отвести от него какие бы то ни было подозрения.

Лютер сделал несколько звонков насчет приземления и, кажется, поговорил с Вашингтоном, обсудив нашу стратегию в Мэне.

Ему сообщили последние сведения о взрыве в больнице, и он был настолько добр, что пересказал их мне. Там было девять подтвержденных трупов. Это ужасно; но я-то знал, насколько могло быть хуже.

Я в ответ рассказал о событиях в доме Ласситера.

— А вы круче, чем кажетесь, — сказал он.

— Не думаю.

Я спросил, не может ли он узнать, жива ли Мария Галассо, и он по телефону задал кому-то этот вопрос, а потом рассмеялся ответу:

— Она в порядке. Она устроила пожар, чтобы заставить народ выйти. Она тоже куда круче, чем кажется.

Я сел на место и стал думать о том, что сейчас произойдет. Мы найдем человека, который подверг меня этому, и, если мы не опоздаем, он останется ни с чем. Но больше всего мне хотелось, чтобы там была Джен, и чтобы с ней все было в порядке, и чтобы мы вытащили ее оттуда.

И тут я спохватился: я думаю об Элли как о Джен, а о Джен — как о реальной женщине, а не металлическом чипе у меня в мозгу. Возможно, те, кто считает меня сумасшедшим, все-таки правы.

Это был самый длинный полет в моей жизни.

Филипп Гарбер был реалистом, а сказанное Си-эн-эн было реальностью. Все эти люди спаслись, что само по себе плохо. Но хуже всего то, что спасся и Гейтс и что он уже арестован.

Гейтс не станет молчать. Он будет мстить. Он скажет, что во главе дела стоял Гарбер и что его смерть — фальсификация. Хорошо еще, что Гейтс не знает, где сейчас Гарбер.

Единственный человек, который знает, где он, — это Лангл, и нет никаких причин думать, что в доме Ласситера случилось что-то непредвиденное. Гарбер решил, что Лангл, как и планировалось, на пути к нему — чтобы забрать свою долю денег и убить женщину.

Однако это меняет расчет времени. Надо скорее завершить сделку и бежать, пока никто не догадался, где он. Лангл останется без денег, но это не его забота. Тогда убить женщину придется самому, а эта перспектива ему не нравилась.

Гарбер вызвал покупателя и объяснил, почему нужно скорее завершить сделку. Тот напрягся в ожидании того, что скажут его боссы, то есть правительство.

Гарбер дал ему десять минут. Он понимал, что сделка не расстроится. Для его покупателей она слишком важна. Возможность контролировать память даст им то, что важнее всего для людей во власти: прочность их положения.

Гарбер собрал все материалы. Вот забавно: плоды долгой работы стольких людей уместились в спортивной сумке. И когда он совершит ее передачу, не будет преувеличением сказать, что мир изменился безвозвратно.

Через восемь минут поступил звонок. Деньги переведены, он получил подтверждение. Гарбер никогда не видел столько нулей. Пьянящее зрелище, но наслаждаться им не было времени. Надо думать, по его следу уже идут, хотя и не знают, где он сейчас находится. Покупателю тоже не терпится удрать: он не обладает дипломатической неприкосновенностью, а они двое совершают сейчас самое серьезное преступление против Соединенных Штатов Америки.

В подвале, связанная, Элли понимала, что Гарбер ее в живых не оставит. Остается только ждать и надеяться, что у нее появится шанс спастись. Ей никогда еще не было так страшно.

В подвал спустился Гарбер, и по его виду было понятно: что-то случилось. У него был пистолет, и он направил пистолет на нее.

— Пошли, — сказал он. — Наверх.

— Куда мы пойдем? — спросила она.

— Наверх, — повторил он. — Если только вы не хотите получить пулю в голову прямо здесь. Но смерть в подвале выглядит как-то недостойно, вам не кажется?

Она послушалась, и вот следующий шаг — ее посадили в машину, куда сели также Гарбер с каким-то высоким мужчиной, которого она раньше не видела. Гарбер на водительское место, мужчина на пассажирское, а ее со связанными руками затолкали на заднее сиденье. Ни тот ни другой с ней не разговаривали. Гарбер не оставил ей возможности сбежать.

По сравнению с аэропортом Дамарискотты Тетерборо был просто аэропорт Кеннеди.

Когда мы подрулили к месту остановки, машины нас уже ждали: не прошло и десяти минут, как мы были у нужного дома. Меньше трех минут ушло, чтобы ФБР окружило его.

Верный своему слову, Лютер разрешил мне остаться на месте событий, хоть и в задних рядах. Его агенты взяли здание в клещи, он дал приказ входить, и я приготовился услышать выстрелы. Но слышны были только крики.

Лютер сам вошел в дом, попросив меня подождать. И вышел оттуда меньше чем через минуту.

— Ушли, — сказал он. — Возвращаемся в аэропорт. Мы нашли план полета.

Мы попрыгали по машинам, но я был раздавлен.

— Мы их не поймаем, — сказал я. — Они могли удрать несколько часов назад.

Лютер повернулся ко мне:

— Четырнадцать минут назад из этого дома был сделан звонок. Мы просто разминулись.

Гарбер все понял, как только они подъехали к взлетному полю.

Там стояло два самолета: тот, на котором они должны были лететь, и еще один, с надписью на фюзеляже «Соединенные Штаты Америки». Значит, федералы нашли их; они уже в Дамарискотте.

Покупатель этого не понял; может быть, он просто не знал, что это за самолет, хотя должен бы. Но Гарбер предвидел такую возможность, и на этот случай у него был запасной план. У него всегда был запасной план.

Гарбер выглянул в окно, замедлил ход, проезжая мимо дежурного в будке, помахал ему рукой, потом объехал самолет и остановился так, чтобы самолет закрывал машину от дежурного. Чтобы тот никак не мог их увидеть.

Они быстро вышли, не заглушив мотора. Пилот включил двигатель самолета. Покупатель, крепко сжимая в руках спортивную сумку, взбежал по ступенькам трапа.

Гарбер поднял пистолет и посмотрел на Элли.

— В самолет.

— Нет.

Он прицелился и положил палец на спусковой крючок.

— Вон из машины или убью.

Но Элли понимала, что он не станет стрелять здесь: шум привлечет внимание. А как только она войдет в самолет, шансов у нее не останется. Так что пришло время проявить твердость.

— Нет.

На страшной скорости мы помчались назад, в аэропорт.

Я понимал, так же как наверняка понимал это и Лютер, что если Гарбер опередил нас хотя бы на пять минут, он тотчас поднимет самолет в воздух. Из Дамарискотты можно за десять минут долететь до границы воздушного пространства США. И тогда решение может быть принято только одно — то самое, о котором мне не хотелось даже думать.

Наша машина вернулась не первая, и, когда мы подъехали, на летном поле нас уже ждали другие агенты, а с ними мужчина — дежурный по аэропорту.

— Он говорит, их было трое, — сказал один из агентов. — Двое мужчин и женщина. Они взлетели пять минут назад.

— Что за самолет? — спросил Лютер.

— «Гольфстрим-4». Полетел на восток.

Лютер вынул телефон и стал объяснять ситуацию — вероятно, начальству.

— Отсюда мы уже ничего не можем сделать, сэр, — говорил он. Потом: — Согласен, сэр. — Потом он убрал телефон и обратился ко мне: — Истребители попытаются перехватить самолет над международными водами. Его постараются повернуть обратно.

— Вы же понимаете, они не повернут обратно, — сказал я. — Это для них конец. А над международными водами они будут считать себя в безопасности. Их просто собьют.

К чести его, Лютер не стал выкручиваться.

— Я тоже так думаю, — сказал он.

— Вы же обещали, что на первом месте будет ее жизнь, — сказал я.

— Это не мое решение, — ответил он. — Но я с ним согласен. Такие материалы не должны уходить из страны. Мне очень жаль.

И тут меня осенило: она не могла просто так сесть в этот самолет. Как тогда, на шоссе, когда мы встретились лицом к лицу с неминуемой, как нам казалось, смертью. Она бы оставила след.

На противоположной стороне летного поля стоял огромный ангар, и я спросил дежурного по аэропорту:

— А что у вас в том здании?

— Ничего. Оно пустое, мы больше его не используем.

Я побежал к ангару. Я вовсе не звезда беговой дорожки, но я покрыл это расстояние со скоростью почти невозможной, на бегу вынимая из кармана пистолет. Дверь ангара была распахнута.

Надо было подождать, не врываться; позвонить Лютеру, вызвать несколько агентов на подмогу. Но я без колебаний ворвался в ангар и огляделся.

— Ричард!

Я ринулся на звук голоса Элли. Она стояла со связанными за спиной руками, рядом стоял Гарбер, одной рукой обхватив ее за шею, а другой держа пистолет у ее виска. Футах в десяти от них стояла машина.

Но все же она была жива. Это принесло мне облегчение едва ли не более сильное, чем страх, что я не смогу ее спасти.

Огромные задние ворота ангара были открыты, и я сразу все понял. Гарбер заставит агентов думать, что он в самолете, и, когда самолет собьют, все будут уверены, что он мертв. Он бы не оставил план полета, словно бы специально для фэбээровцев, если бы собирался лететь на этом самолете. Он во второй раз разыграет собственную смерть и уедет в Канаду на машине. Блистательно!

Но почему же лицо его искажено паникой? На меня он всегда производил впечатление мужчины уравновешенного.

— Килмер, бросьте оружие на пол, — сказал он.

Я не спешил это делать.

— Быстро! — крикнул он.

— Ричард, не делай этого, — сказала Элли, но я и не собирался.

— Нет, — сказал я. — На ваш выстрел через две минуты сбежится десяток агентов ФБР.

— Килмер, вы должны умереть, — сказал он и стал толкать Элли к машине.

Они прошли примерно половину расстояния до машины, когда Элли, резко откинув голову, боднула его в челюсть. Он на секунду растерялся, и она отпрянула на фут. Он поднял пистолет, но выстрелить не успел.

Потому что я прострелил ему голову. Я неудачно прицелился: хотел попасть ему в грудь. Но уж если суждено промахнуться, то лучше промахнуться так.

Гарбер упал на пол. Элли подбежала ко мне, и я бросил пистолет. Она обняла меня и заплакала. Я тоже обнял ее, но не заплакал: слишком испугался.

Только когда Лютер и его люди входили в ангар, я набрался духу посмотреть на тело Гарбера. Он выиграл, я проиграл: он таки сделал из меня убийцу.

Но вкус поражения оказался на удивление сладок.

В прессе не появилось ни слова о том, что сбит какой-то самолет. Я знал, что это так, потому что на аэродром он не вернулся, а ускользнуть со столь ценным грузом ему никак не могли позволить, так что напрашивался вывод, что эта операция получила статус сверхсекретной.

Я уверен, что федеральные власти могли бы завладеть ценным грузом, но в этом не было необходимости, поскольку доктор Гейтс и многие другие остались в живых после взрыва в пристройке. Не сомневаюсь, что большинство или даже все ключевые персоны сотрудничают с ФБР.

Секретность должна бы распространяться и на мое участие, но куски истории то и дело вылезали наружу. Мария Галассо, к примеру, стала национальной героиней и звездой многочисленных ток-шоу. Наша эпоха — эпоха видео; оказалось, какой-то ее коллега записал на свой мобильный, как она опрокидывала столы и устраивала пожар. Эта запись стала самым популярным видеосюжетом ютюба всех времен.

В каждом интервью она рассказывала о том, как познакомилась со мной и сразу поверила, когда я предупредил ее о взрыве. Таким образом я стал предметом вожделений каждого журналиста Америки. Заполучить меня на интервью считалось удачей, выше которой не бывает. Но я не соглашался на интервью и вот пишу сам.

Но, поскольку власти не информируют об этой истории ни меня, ни кого-то другого, я заполняю пробелы собственными догадками.

Должно быть, я подобрался к этой истории достаточно давно; Крейг Лангл единственный раз не солгал, сказав, что «это тянет на Пулитцеровскую премию». Поэтому Гарбер заинтересовался мной и решил, что я — идеальный подопытный кролик. Если похитить меня и превратить в пациента-испытателя, я перестану представлять для него опасность, наоборот, обеспечу шоу феерический успех. Стану живым и красноречивым доказательством мощи его изобретения.

Ирония в том, что все мои действия лили воду на мельницу Гарбера. Какой бы опасности я ни подвергался, каких бы успехов ни достигал в своем расследовании, все, буквально все позволяло ему сказать: «Видите? И при всем при этом воспоминания, которые мы ему внушили, остаются действенными».

Точно так же и Ласситер оказался не в то время не в том месте. Поскольку когда-то у нас был конфликт, его выбрали на роль моего врага. К тому же Гарбер понимал, что, когда испытания нового препарата провалятся, Ласситер будет в такой ярости, что полиция станет рассматривать его в качестве возможного виновника взрыва.

Другие журналисты тем временем раскапывали информацию о Филиппе Гарбере. Он был гений, первопроходец, в своем открытии сливший воедино биофизику, неврологию и психологию. Долгие годы его теория не получала признания, ему отказывали в грантах, не говоря уже о заслуженном, по его мнению, уважении. Какую это сыграло роль в его решении сделать то, что он сделал, я не могу сказать.

Джен и Джули действительно были одной и той же женщиной. Джули стала случайной жертвой; ее похитили на дорогах Айовы, потому что вряд ли можно было усмотреть связь между нею и событиями, происходившими в штате Нью-Йорк. Телефонный звонок ко мне был специально записан на пленку на будущее — ее убили за несколько месяцев до этого звонка.

Что же касается постороннего объекта у меня в мозгу… Операция по его извлечению сопряжена с некоторым риском, но я не тороплюсь ее делать не поэтому. Я ее не делаю, потому что в этом крошечном чипе живет Джен и это моя единственная связь с теми шестью месяцами, что мы были вместе.

Я отдаю себе отчет в том, что наших разговоров, чтения «Нью-Йорк таймс», шуток, любви — всего, что нас связывало, — в реальном мире не происходило. Но в моем-то мире все это было и есть. Воспоминания о Джен так свежи, так ярки, так пронзительны. Они меня радуют или безумно печалят, но они мои. Я хочу, чтобы Джен присутствовала в моей жизни.

К сожалению, взрыв в больничной пристройке уничтожил почти все, что называется «рабочими съемками» эксперимента. Включая видеозаписи Джен и других людей, съемки разных мест — то, из чего создавался для меня фантастический мир. Я бы хотел просмотреть все это, хотя, наверное, мне и было бы больно.

И потом, Элли. Она со мной, живет у меня. Все время говорит, что надо ехать домой, но никуда не едет. Я так рад, что она со мной, так рад, что, если она действительно решит уезжать, я просто прикую ее наручниками к холодильнику.

Уже неделю мы каждую ночь занимаемся любовью. Я люблю ее так, как никогда и никого не любил.

Забавно, что присутствие Элли заставляет меня обдумывать проблему чипа. В том смысле, как говорил Дэн Лавинджер: мол, Гарбер и его подручные дают лишь материал для создания воспоминаний, но пустоты между вешками ты заполняешь сам. Эти пустоты я заполнил, чем хотел, и создал Джен — женщину, которую любил и с которой хотел прожить всю жизнь. В чем-то Элли непохожа на Джен, но в основном так похожа, что просто не отличить. И таким образом, получается, что Элли — воплощение той самой идеальной женщины, которую я сконструировал в своем воображении.

 

Дэвид Розенфельт

Вопрос: где помещаются четыре взрослых человеческих ноги и примерно сто сорок собачьих лап? Ответ: в калифорнийском доме писателя, автора бестселлеров Дэвида Розенфельта.

В свободное от написания романов время Розенфельт руководит «Фондом Тары», организацией спасения собак, которая к настоящему моменту пристроила более четырех тысяч собак, преимущественно золотистых ретриверов. Фонд назван в честь Тары, любимой собаки семьи Розенфельт, умершей в 1993 году. А если собака слишком стара или больна, чтобы искать ей новых хозяев, Розенфельт и его жена забирают ее к себе. «Порой их число достигает тридцати пяти, они занимают каждый квадратный сантиметр ковров, диванов и кресел в доме», — рассказывает писатель.

Любовь к собачьему племени помогает литературному успеху Розенфельта. Роман «Жизнь взаймы» стоит в его творчестве особняком, так как в мире он больше известен серией романов об Энди Карпентере — адвокате и владельце золотистого ретривера — вы угадали! — по кличке Тара.

Тара — просто-таки магнит для поклонников; эту собаку читатель любит не меньше, чем причудливые сюжетные линии его романов и персонажей-людей. Когда Розенфельт стал ставить в книгах свой электронный адрес, поклонники засыпали его письмами, по большей части весьма позитивными, «Однако многие читатели очень переживали, — говорит он. — Они боялись, что в какой-то момент я убью золотистого ретривера Энди, и умоляли меня этого не делать». Читателям нечего бояться, заверяет Розенфельт и добавляет: «Тара будет жить вечно».

Розенфельт не сразу стал писателем. Он начал свою карьеру в киноиндустрии, где в итоге возглавил отдел маркетинга киностудии «ТриСтар Пикчерз». «Когда мне надоело отправлять фильмы в корзину, я потихоньку начал писать статьи и сценарии для телевидения», — вспоминает он. В конце концов он расстался с Голливудом и в 2002 году написал свой первый роман «Открыть и закрыть».

Сравнивая свой разнообразный профессиональный опыт, Розенфельт приходит к выводу, что самое трудное — это продавать фильмы. «Когда фильмом начинает заниматься служба маркетинга, он уже закончен. Он уже или хороший, или плохой, или нечто среднее. А писать сценарии и детективы получается само собой. Ничего не может быть легче».

Кроме того, у писателя больше свободы и меньше ограничений. «Когда пишешь книгу, там мнение писателя куда весомее, — объясняет он. — Меня бы устроило писать книги еще лет сто».