Мама ждала в гостиной. Она наделала сандвичей и подогрела молока, но мне не хотелось разговаривать с ней. Воспоминания о том, что произошло сегодня, были чисты, как свежевыпавший снег. Я рассказала только о фильме и ресторане, и мама буравила меня взглядом из-под густых ресниц, ожидая чего-то еще, однако я смолчала.

— Даже сандвич не съешь? — спросила она.

Я покачала головой. В ванной за чисткой зубов я слышала, как она шуршит фольгой, оборачивая тарелку с сандвичами. Не будь я такой счастливой, я бы почувствовала себя виноватой куда больше.

Он позвонил в воскресенье вечером, и я пожалела, что у меня в комнате нет телефона. У Эвелин в свое время был — после нескольких недель нытья, скулежа и рыданий родители купили ей розовую модель «Принцесса». Шнур его со временем перекрутился узлами, диск почти отвалился от беспрестанного пользования, но она все равно уволокла его с собой в Куинс вместе с коллекцией камней — домашних любимцев и плакатом с Питером Фрэмптоном.

Я никогда не просила отдельный аппарат, а зря. Тогда я не боялась бы, что меня услышат родители, — в это время они в гостиной смотрели «60 минут». Склонившись над кухонной стойкой, я удивлялась своим глупым смешкам и кокетливым интонациям. Неужели все это я переняла от Саммер?

* * *

— Чему это ты так радуешься? — поинтересовалась Саммер на следующий день, когда мы шли мимо Фредерика Смита Холлистера.

«У вас очень красивый внук», — подумала я, бросив озорной взгляд на памятную доску.

— Я ходила на свидание с двоюродным братом Ли.

Саммер резко остановилась. У нее вырвался такой звук, словно она только что обнаружила клок волос в тарелке с супом — «бе-е» и «фу-у» и «брр» одновременно.

— Ты об уроде-индейце с перекошенной губой?

Это было низко. Видимо, она забыла, что и сама не с рождения безупречна. К тому же Дэл вовсе не урод, а с губой ничего не поделаешь. Мне больше не хотелось делиться с ней, но Саммер настаивала:

— Расскажи, расскажи, расскажи…

И я сдалась.

— У Ли есть еще один кузен, ты его не видела. Брат Дэла. Он просто чудо.

Саммер засмеялась:

— А ты, похоже, на него запала, Ари!

Сколько раз я уже «западала»… То на Патрика, то на мальчишек в школе, но, кроме страданий, это ничего не приносило. Ни разу не случилось того, что произошло со мной в следующую субботу: у порога стоял красивый парень, который непринужденно вошел к нам в дом, крепко пожал руку папе, вежливо поболтал о том о сем с мамой, а потом вновь повез меня в кино и в ресторан, где расплатился карточкой «Америкэн экспресс».

Позже в тот вечер мы с Блейком сидели в «корвете» в квартале от моего дома, рядом с пустующим участком земли. Дом, который раньше там стоял, владельцы снесли и собирались построить более шикарный — то ли на выигрыш в лотерею, то ли на деньги мафии. Вся округа судачила об этом, хотя правды никто не знал.

— Зачем ты здесь припарковался? — удивилась я.

— Затем, — ответил Блейк, — что неприлично целоваться с тобой прямо перед твоим домом. Не хочу, чтобы твои родители плохо обо мне думали.

«Как же ты мне нравишься, Блейк», — пронеслась мысль, когда мы с ним целовались, его руки обвили мою талию, а наши пальцы переплелись так же идеально, как на рисунке в моем альбоме.

— Ари, — произнес Блейк, и я, бросив взгляд на часы на приборной доске, поразилась, что уже так поздно. — Пора везти тебя домой.

— Почему? — спросила я.

— Потому что иначе будет неприлично.

Целоваться у дома неприлично, долго целоваться тоже неприлично. Бруклинские парни и мальчишки из Коннектикута в горах Катскилл такой щепетильностью не отличались. В конце концов я пришла к выводу, что так думают в других местах — далеких, где люди готовят листовую капусту и живут в тени деревьев, посаженных еще до Гражданской войны.

На следующее утро по телевизору сказали, что жара бьет все рекорды. Наши несносные соседи вылезли загорать на подъездную аллею, все остальные жители квартала намывали машины и стригли газоны.

Я смотрела в окно и рисовала соседку с лоснящейся от крема для загара кожей. Она развалилась в шезлонге, прижав двойным подбородком воротник из фольги. Закончив, я перевернула страницу, но продолжать настроения не было. Пропало желание даже смотреть на карандаши, бумагу и расплющенные тюбики с масляными красками. Хотелось выйти из дому, лечь на солнышке и вдыхать аромат свежескошенной травы. Или вместе с папой укладывать вещи в машину для поездки в Куинс. Но больше всего я хотела увидеться с Блейком. Вчера он сказал, что в понедельник сдает экзамен по введению в торговое право и сегодня будет весь день готовиться.

— Ариадна, чем ты намерена заниматься? — поинтересовалась мама, когда я забрела на кухню.

Плюхнувшись на стул, я думала о том, как здесь жарко и почему наш дом не подключен к центральной системе кондиционирования. В нашем распоряжении были только старые дребезжащие оконные кондиционеры, которые папа еще не успел принести из гаража.

— Ничем, — ответила я, наблюдая, как она упаковывает поднос с покрытыми глазурью и крошкой кексами в картонную коробку. Патрику они наверняка понравятся — он просто обожает «обсыпку».

— Можно заняться подготовкой к экзамену, — предложила она.

Я закатила глаза. Готовиться к экзаменам или рисовать — смертная тоска по сравнению с поцелуями Блейка.

Родители уехали. Я, забыв об учебниках, смотрела в гостиной телевизор и слушала, как дети играют в уличный бейсбол. В холодильнике на тарелке мама оставила два кекса, и не успела я впиться зубами в один из них, как зазвенел телефон. В трубке раздался голос Блейка:

— Ли с тетей Рейчел уговорили меня плюнуть сегодня на учебу. Мы едем в Хэмптонс… Все в «корвет» не поместимся, так что я беру напрокат машину. Через час заедем за тобой, если хочешь.

Еще бы! В Хэмптонс мне хотелось больше всего на свете, хотя никогда раньше я там не была. Я опрометью бросилась наверх, приняла душ и побрила ноги. Потом вытащила из комода бикини сливового цвета и решила сверху надеть футболку — если Блейк увидит мои разнокалиберные груди, то наверняка перестанет мне звонить. Даже подумать об этом страшно, не то что вслух произнести.

Он приехал точно в срок. Из черной «тойоты» выскочила Рейчел в ничем не прикрытом топе от купальника, легком парео, обмотанном вокруг бедер и огромных солнечных очках — точно в таких очках Джеки Онассис появлялась на Манхэттене. Она подтолкнула меня к переднему сиденью, рядом с Блейком.

Пару часов спустя мы прибыли к внушительному белому зданию, чем-то напоминавшему кадры сериала «Полиция Майами»: с внутренней стороны белые стены, вдоль которых тянется бесконечная вереница окон и балкон над первым этажом. Ли продемонстрировала мне отраженное освещение в пяти спальнях и четырех ванных комнатах, шепнув на ухо, что дом принадлежит ее дяде.

— Летом он устраивает приемы здесь, — сказала она. — Для клиентов и персонала.

Я кивнула и пошла за ней к бассейну со стенками цвета морской волны, на дне которого черными и желтыми плитками был выложен скорпион. С одной стороны глубина бассейна составляла четыре фута, с другой — девять.

Балансируя на краю, я рассматривала закрученный хвост, рядом со мной стояла Ли.

— Наверное, мама права. Ты, я и Блейк — мы все можем быть друзьями. Можем вот так же встречаться еще несколько месяцев, пока я не уеду в Калифорнию, — произнесла она, окидывая взглядом бассейн, патио и дом. — Обожаю рисовать, но провести еще одну весну дома в одиночестве, в компании с цветными карандашами — этого я не вынесу.

Как я ее понимала — мне тоже было трудно высидеть еще одну весну взаперти в своей студии.

— Конечно, Ли, — ответила я. — Будем гулять вместе.

Она улыбнулась, присела и потрогала рукой воду.

— Скоро приедут Дэл и Идалис. А пока давай съедим по мороженому.

И мы отправились на прогулку. Впереди неторопливо шла Рейчел, помахивая рукой восторженным соседям-мужчинам, а Блейк, Ли и я — гуськом за ней. На берегу в причудливо оформленном кафе под полосатым навесом пахло жареным арахисом. Рейчел заказала замороженный йогурт, Ли попросила ванильный пломбир в вафельном рожке, а мы с Блейком — по шарику лимонного шербета. Он расплатился, хотя я и прихватила с собой деньги. Мне казалось несправедливым, что он платит каждый раз, когда мы вместе: шел 1986 год, и борьба за равноправие давным-давно закончилась.

— Убери это, милая, — проворковала Рейчел, заталкивая мой кошелек мне в сумку, пока Блейк не заметил. — Южанин никогда не позволит платить женщине — иначе он не джентльмен.

— Но ведь Блейк не южанин, — возразила я.

Она изогнула черную бровь.

— Его воспитали в таком духе, в этом все дело.

Когда мы вернулись, Дэл с Идалис уже прибыли. Идалис плавала в бассейне на надувном матрасе с коктейлем «Пина колада» в руке и разговаривала с Дэлом на смеси испанского и английского, а он сидел за столом в патио со счетной машинкой и кипой счетов.

— Эй, latoso, — крикнула она, — будешь сидеть там весь день?

Он не ответил, и она повторила вопрос.

— Я работаю, черт подери, — буркнул он, не поднимая взгляда.

Надувшись, она произнесла несколько фраз на испанском — их я не разобрала, и кое-что на английском — а вот тут мне было все понятно.

— Тогда полижи меня, — сказала она и высунула язык.

— Уверен, тебе этого хочется, — пробубнил он, не отрываясь от бумаг.

Мне стало смешно. Я знала, о чем они говорят: многие девушки-католички заменяли этим секс, чтобы не подхватить заразу, не залететь и не стать позором для своих набожных матерей. Я их не винила, но такой обход правил мне представлялся мошенничеством, возможно, даже более греховным, чем сам секс.

Дэл был одет не для бассейна, и у меня сложилось впечатление, что поездка в Хэмптонс — вовсе не его идея.

— Ну-ка, ну-ка, — заквохтала Рейчел, — ведите себя прилично!

Ли достала волейбольную сетку из гаража и предложила поиграть всем вместе. Дэл и ухом не повел, Рейчел боялась испортить маникюр, так что играть пришлось Ли и Идалис против нас с Блейком.

— Почему не раздеваешься? — поинтересовалась Ли. — Если ты еще не заметила сто тысяч миллионов моих веснушек, объясняю: я в футболке, потому что мигом сгораю.

— Я тоже, — ответила я, радуясь, что не пришлось выдумывать отговорку.

Мы сидели на краю бассейна, пока Блейк натягивал сетку, а Идалис с силой ударяла в воде по мячу. Она явно относилась к тому типу сверхактивных девушек, от которых на уроке физкультуры я предпочитала держаться подальше.

— У меня идея, — заявила она. — Пусть Ари садится на плечи Блейку, а Ли — ко мне. Так будет интереснее играть.

Ли и Блейк согласились, и я тоже кивнула. Блейк уже снял рубашку, и я увидела серебряный амулет в виде стрелы, такой же, как у Ли. Таинственное темное пятно, которое я заметила за пасхальным обедом, оказалось татуировкой на левой лопатке — круг с крестом в середине, а снизу свисают три пера.

— Запрыгивай, — сказал он немного погодя.

Он присел на корточки на мелководье, и я закинула ноги ему на плечи, радуясь в душе, что не забыла их побрить. Он ухватил меня за щиколотки. Его кожа прикасалась к моей, и я подумала, что сосредоточиться на всей этой волейбольной чепухе мне будет нелегко.

Ли сделала подачу, мяч полетел прямиком мне в голову. Я уклонилась, и Блейк захохотал. Однако Идалис нахмурилась — она, судя по всему, настроилась на серьезную игру.

Пока Блейк доставал мяч, я так и сидела у него на плечах. Это было самое приятное — находиться так близко к нему, прижиматься икрами к его сильным плечам.

Он дал мне мяч, и я бросила его, но мне пришлось проделать это четырежды, пока мяч перелетел за сетку. Идалис негодовала. Они с Ли поменялись местами, отчего я занервничала. Она уже собралась было ударить по мячу, когда Блейк попросил тайм-аут: у бассейна с перекинутым через руку пиджаком и ослабленным галстуком стоял его отец.

— Что ты тут делаешь? — спросила Рейчел. Она лежала в шезлонге.

— Пришел проверить, работает ли бригада уборщиков. Не знал, что здесь такое веселье. — Он ладонью прикрыл глаза от солнца и повернулся к бассейну. — А как же завтрашний экзамен, Блейк? Тебе надо сейчас сидеть, уткнувшись носом в книгу, а не девушек на плечах катать.

— Да ладно, пап, — сказал Дэл. — Пусть повеселится.

— Тебя никто не спрашивает! — бросил мистер Эллис и вновь посмотрел в бассейн, мягко улыбнулся и помахал на прощание рукой.

Сквозь огромные окна было видно, как он вошел в дом, а затем взревела и постепенно затихла вдалеке машина.

— Pendejo! — крикнула Идалис. — Надевай шорты, сыграем девочки против мальчиков.

Я точно не знала, что значит pendejo, но это был явно не комплимент: лицо Дэла стало темнее скорпиона на дне бассейна. Он продолжал нажимать кнопки калькулятора. Затем Блейк в шутку бросил мокрый мяч в патио и угодил на бумаги Дэла. Дэл схватил мяч и швырнул его в Блейка, но попал прямо мне в лицо.

Темно-красные капли упали на грудь Блейку. Следующее, что я помню — патио, меня окружают взволнованные лица. Я настаиваю, что мне не больно, и слышу, как Дэл просит прощения.

— Чертов идиот! — презрительно бросает Блейк.

Ему не следовало нарушать своего правила «не выражаться в присутствии дам». Это была всего лишь случайность, Дэл действительно чувствовал себя виноватым. Блейк повел меня в дом. Обернувшись, я видела, как Рейчел грозила Дэлу пальцем, Ли качала головой, а Идалис что-то кричала по-испански. Звуки ее голоса стихли, когда Блейк закрыл дверь ванной, абсолютной белой, с гранитной стойкой и полотенцами с вышитой буквой «Э». Одно из них Блейк испортил, прижав к моей разбитой губе.

Он окружил меня заботой: держал полотенце у рта, пока кровотечение не остановилось, смочил йодом ватный шарик и обработал рану (которая оказалась небольшим порезом), перерыл весь дом в поисках бактерицидного лейкопластыря. Наконец нашел какой-то детский, со Снупи. И все-таки это был самый приятный момент в моей жизни.

Детский сад. Вот о чем я вспоминала после того, как Рейчел и Ли укатили домой вместе с Дэлом и Идалис, а мы с Блейком притормозили у тротуара. Окна в машине были открыты, солнце уже садилось, и я подумала, что именно в детском саду солнце казалось таким золотым, а воздух свежим. Тогда меня радовали всякие мелочи — обычные, ничем не примечательные вещи: лак на пальцах ног, и клубничный запах шампуня, и новенький доллар, который можно потратить на мороженое с грузовика «Гуд хьюмор». Повзрослев, я заметила, что лак имеет свойство слезать с ногтей, шампунь щиплет глаза, а угощение мороженщика ничем не отличается от того, что лежит в морозильных ларях в супермаркетах. Разноцветье красок мало-помалу поблекло.

Однако сегодня, выйдя из машины у своего дома, я могла поклясться, что святая Анна улыбается. Листва на деревьях казалась гуще, весь квартал пропах ароматом барбекю, лицо Блейка было красивее, чем те, что я представляла, целуя собственную руку, и я вновь ощущала себя малышкой из детского сада.

На улице темнело, повеяло прохладой. Блейк оперся о машину и обнял меня за талию.

— Послушай, — сказал он, — так мы вместе или нет?

Соседка тащила мусорный контейнер к обочине. Стрекотали сверчки, дети играли в уличный бейсбол. Я кивнула. И увидела фирменную улыбку Блейка — как с рекламы «Колгейта». Он прикоснулся ладонями к моим щекам и поцеловал меня в лоб. Это кое-что значило. Парень, которому ты не нужна, мечтает лишь о том, как бы облапать тебя. Блейк даже и не пытался. Только тот, кто действительно заботится о девушке, может сделать нечто милое и невинное — сказочным апрельским вечером прикоснуться губами к твоему лбу.

Родители еще не приехали. Я закрыла дверь в прихожей и, улыбаясь, бесцельно бродила по дому. Голова кружилась, словно после бокала шампанского. Потрогав лейкопластырь на губе, я стала сочинять историю, откуда он там взялся. Никто не должен знать, что я провела чудесный день в Хэмптонс.

— Тебе повезло, Ариадна, — сказала мама, услыхав, как я поскользнулась на лестнице и ударилась ртом о перила. Вдобавок я соврала, что лейкопластырь со Снупи валялся у меня в комоде с незапамятных времен — не пропадать же ему. — Ты могла выбить зубы.

Она и не догадывалась, что на самом деле мне повезло куда больше: Дэл — мастер оставлять людей без зубов. Сдержав смех, я отправилась за ней на кухню. Там мы сели за стол, и она протянула мне полароидную фотографию Эвелин. Сначала мне показалось, что снимок старый — у сестры проступали скулы, над коленями на стройных ногах не было заметно ямочек. С гладкой прической, в короткой юбке она стояла рядом с Патриком и соблазнительно улыбалась.

Однако сфотографировали их всего несколько часов назад. Мама рассказала, что Эвелин сбросила двадцать фунтов после моего дня рождения, лечение помогло, и в следующем месяце меня приглашают в Куинс на барбекю в честь Дня памяти.

Мама закурила.

— Хорошо провела время вчера вечером? — поинтересовалась она.

Кивнув, я собралась было идти готовиться к экзамену, но она схватила меня за руку и посмотрела в глаза.

— Видишь ли… — начала она и осеклась, потому что на кухню пришел папа совершить набег на холодильник. Она молчала до тех пор, пока он не исчез с бутербродом в руках, чтобы съесть его в гостиной перед телевизором. — Блейк очень милый… — продолжила она. — Сначала они все кажутся милыми. Тебе следует быть осторожной.

«Замолчи, — мысленно умоляла я. — Пожалуйста, только не порти все».

— Осторожной? — переспросила я.

Она выпустила кольцо дыма.

— Ты очень впечатлительная. Мужчины иногда бывают жестокими. Не хочу, чтобы ты расстраивалась или отвлекалась от важных дел.

«Важные дела. Впечатлительная…» Она хотела упрятать меня в студии, потому что «нежный цветок» может зачахнуть.

— Мы с ним встречаемся, — заявила я.

Моргнув, она подавила неудовольствие, промелькнувшее в глазах.

— Встречаетесь, — повторила она. — Тебе известно, что это значит, да?

Мне казалось, известно: я по-настоящему нравлюсь парню.

— Конечно, мама. Это значит, мы вместе.

Она рассмеялась, словно я — дурочка.

— Это значит, ему нужна постоянная партнерша для траха. Все кончится тем, что ты забеременеешь, как кое-кто другой, не будем показывать пальцем.

В то мгновение я задалась вопросом: как другие женщины беседуют со своими дочерьми? Тоже называют секс трахом и приказывают будущим зятьям думать головой, а не тем, что у них в штанах? Я даже пожалела, что она не ревностная католичка, как те набожные леди, которые занимаются самообманом, воображая, что их дочки берегут себя для брачной ночи. Уж они-то не станут заводить такие разговоры.

Зачем она все портит? Впервые парень проявил ко мне интерес — и ей тут же нужно встрять со своими предостережениями. Я не желала быть реалисткой и слушать о возможной беременности.

— У нас ничего не было. — Это все, что я смогла сказать.

Мать скривила рот в скептической усмешке.

— Пока не было. Двадцатилетний парень, который выглядит вот так, — она ткнула пальцем в направлении посудомоечной машины, будто там стоял Блейк, — вряд ли девственник.

У меня вырвался тот же звук, что у Саммер, когда она решила, что я встречаюсь с Дэлом: «бе-е» и «фу-у» и «брр» сразу.

— Перестань, мам, — сказала я, поражаясь, как свободно она бросается словами. Но спорить не стала — она была права.

— Ариадна, я тоже была молодой и знаю, что происходит. Так вот, если ты хочешь встречаться с Блейком — пожалуйста, я не против, только учись хорошо и не слишком увлекайся. Но ведь ты и глазом не успеешь моргнуть, как закончится школа. Парней вокруг — как рыбы в море. Не стоит зацикливаться на первом попавшемся.

Ее слова звучали так здраво, так цинично, что меня охватила тоска. Хотелось возразить, что мне нравится зацикливаться на Блейке, другие меня не волнуют, но какой в том прок? Она бы ответила, что я молодая и наивная, и она знает лучше. Не будь такой пессимисткой, мама, думала я. Не все и не всегда кончается плохо.

— К тому же, — продолжала мама, — на уроках по половому воспитанию вам рассказывали о СПИДе. Ни к чему повторять, как им заражаются. Потому пусть держит ширинку на замке, и все будет в порядке. В любом случае так ты добьешься от него большего уважения.

СПИД, уважение… Мать настоящая мастерица все усложнять.

Я кивнула. Она улыбнулась, протянула через стол руку и погладила меня по щеке, почти так же, как Блейк — с особой нежностью.