Предварительные замечания

Что такое эллинизм? Можно ли дать сколько-нибудь адекватное определение этому своеобразному историческому феномену?

До середины XIX в. историки обычно недооценивали значение эпохи эллинизма, трактуя ее как время политической и культурной деградации эллинского мира. У ученых, занимавшихся историей древнего мира, преобладало стремление поскорее перейти от классической Греции к Римской республике, по возможности не задерживаясь на событиях, происходивших в ареале эллинистических монархий. Такое отношение к истории эллинизма объяснялось, прежде всего, неудовлетворительным состоянием источников, относящихся к этой эпохе. Ничего подобного трудам Геродота и Фукидида (или хотя бы Ксенофонта) об этом времени написано не было; записки очевидцев и участников войн диадохов и последующих событий до нас не дошли; в результате мы вынуждены довольствоваться поздними, вторичными и потому во многом ненадежными источниками (такими, как Диодор Сикилийский и Плутарх). Поэтому величайшей похвалы заслуживает капитальный труд И. Дройзена, второй том которого носит название «История диадохов», а третий — «История эпигонов», в котором была сделана попытка дать возможно полную политическую историю эпохи эллинизма. После Дройзена ни один сколько-нибудь добросовестный историк древнего мира уже не может игнорировать эту своеобразную и во многом примечательную эпоху. Что же касается социально-экономической истории эллинизма, то здесь таким же этапным трудом явилось трехтомное сочинение М. И. Ростовцева, вышедшее почти ровно через сто лет после первого издания труда Дройзена. В своей работе Ростовцев убедительно показал, что эллинизм был не только новым этапом в истории античной культуры, как его понимало большинство ученых до этого, но в такой же, если не в большей степени своеобразным социально-экономическим феноменом, резко отличавшимся от всего, что было в Греции и на Ближнем Востоке до похода Александра.

В советской исторической литературе одно время существовала тенденция рассматривать эллинизм как некий универсальный этап или стадию развития рабовладельческой социально-экономической формации. В дальнейшем эта точка зрения была подвергнута основательной и справедливой критике. Дело в том, что возникновение эллинистических государств никак не может считаться проявлением или следствием развития рабовладельческих форм эксплуатации. В большинстве эллинистических государств рабы не играли существенной роли ни в сельскохозяйственном, ни в ремесленном производстве; тем же классом, труд которого являлся основой и источником богатства эллинистических монархов были не рабы, а крестьяне — λαοί, подвергавшиеся более жестокой и планомерной эксплуатации, чем это имело место в этих странах когда-либо ранее. Некоторым исключением было, по-видимому, лишь возникшее позже других эллинистических монархий Пергамское царство, где установились типичные рабовладельческие отношения, в известной мере предвосхитившие то, что мы позднее найдем в Римской империи. В целом же социально-экономическая и культурная специфика эллинистической эпохи определялась факторами, не связанными с наличием или отсутствием рабовладения.

Ближе всего к истине, по нашему мнению, находится определение эллинизма, данное английским историком Ф. Уолбенком, согласно которому понятие «эллинизм» включает в себя единство социально-экономических, политических и культурно-идеологических структур, которые сложились на территории, завоеванной Александром Македонским, в результате греческой колонизации и взаимодействия эллинских и восточных элементов. Как нам представляется, это определение принимается в основном и большинством советских историков.

 

Борьба диадохов и образование эллинистических монархий

Александр Македонский умер в Вавилоне 10 июня 323 г. Смерть великого полководца явилась полной неожиданностью для его боевых соратников. Никаких распоряжений относительно престолонаследия Александр перед своей кончиной не дал. Правда, Диодор и Курций Руф сообщают, что, уже находясь в агонии, Александр снял со своего пальца перстень и передал его Пердикке. Когда же его спросили, кому он передает свое царство, умирающий ответил «лучшему». После смерти царя шли долгие дебаты, в которых, согласно традиции, приняло участие все македонское войско. В конце концов было решено назначить наследником Александра сразу двух лиц: его слабоумного единокровного брата Арридия (принявшего имя Филиппа III) и родившегося уже после смерти царя сына его жены Роксаны, названного Александром IV. Пердикка получил права регента, которому было поручено «руководство всем» (ή τών όλων ήγεμονία). После этого на совещании военачальников было произведено распределение сатрапий. Антипатра постановили оставить на Балканском полуострове с титулом «самодержавного стратега» (στρατηγός αύτοκράτωρ). Антигон, по прозвищу Одноглазый (Μονοφϑαλμός), стал сатрапом Большой Фригии, Ликии и Памфилии, Птолемей — Египта, Лисимах — Фракии, Леоннат — Геллеспонтской (Малой) Фригии, Пифон — Мидии. Начальник канцелярии Александра Эвмен получил Пафлагонию и пока еще независимую Каппадокию (в центре Малоазийского полуострова). Об участии в распределении земель Кратера, наиболее популярного в македонской армии полководца, не упоминается, вероятно, потому, что в — момент смерти Александра он находился в пути, сопровождая в Грецию большую колонну македонских ветеранов.

Диадохи (преемники) Александра, как названные нами, так и другие, о которых речь пойдет ниже, были людьми бесспорно незаурядными — смелыми, талантли выми полководцами, прошедшими суровую школу Великого похода. Честолюбивый старый вояка Антигон, расчетливый и хитрый политик Птолемей, самый образованный и, возможно, самый умный среди них Эвмен (будучи греком, а не македонцем, он находился среди своих коллег на положении чужака) — каждый из них был способен не только командовать на поло боя, но и руководить государством. Никто из них открыто не выступал против единства империи, созданной Александром, но каждый стремился в первую очередь обеспечить собственные интересы. А так как среди них но было никого, кто бы резко выделялся среди прочих своим авторитетом и мог бы подчинить остальных своей воле, то такая ситуация неизбежно должна была привести — и в дальнейшем привела — к междоусобной борьбе.

Но прежде всего диадохи резко изменили курс, которого придерживался Александр в последние годы своей жизни. Они восстановили привилегии македонской армии и отказались от вынашивавшейся Александром идеи «слияния» народов, что выразилось прежде всего в том, что все они (за исключением Селевка) отвергли персидских жен, навязанных им Александром. Автоматически отпал вопрос и о дальнейших завоеваниях, в частности о походе в Аравию, к которому Александр начал готовиться незадолго до своей смерти.

Между тем при получении известия о смерти Александра в большинстве полисов Балканского полуострова вспыхнули антимакедонские восстания, приведшие к так называемой Ламийской войне (по имени города Ламия, где был осажден Антипатр). Война продолжалась больше года; на помощь Антипатру поспешил сатрап Геллеспонтской Фригии Леонпат, погибший, однако, при первом же столкновении с греками, а также прибывший со своими ветеранами Кратер. После битвы при Кранноне (в августе 322 г.) греческие полисы признали себя побежденными. Что касается Пердикки, который находился в Вавилоне, то он не приобрел того авторитета, какой был бы ему нужен как регенту малолетних царей. Большинство сатрапов относилось к нему с завистью и недоброжелательством. Единственным безусловно верным ему человеком остался Эвмен, по-видимому искренне озабоченный сохранением целостности империи. Вскоре против Пердикки образовалась коалиция, возглавлявшаяся Антигоном и Кратером. На первых порах Пердикка с Эвменом добились успехов. Каппадокия была полностью подчинена и передана Эвмеину. Когда Пердикка вступил в пределы Большой

Фригии, Антигон бежал к Антипатру в Македонию. Выступивший против Эвмена Кратер погиб в битве. Заняв Сирию и Финикию, Пердикка дошел до Египта. Однако неудачная попытка переправиться через Нил, повлекшая за собой большое число жертв, привела к мя тежу в войске и к убийству Нердикки его ближайшими помощниками, среди которых были Пифон и пока еще не проявивший себя Селевк (в июле 321 г.). Войско Пердикки вернулось в Азию под командованием Пифона.

Смерть Пердикки привела к изменению общей ситуации. В том же году все полководцы, за исключением Эвмена, собрались в городе Трипарадисе в Сирии для перераспределения должностей. Регентом при царях вместо убитого Пердикки был назначен Антипатр. Антигон получил звание стратега Азии, выдвинувшись таким образом на первое место среди прочих сатрапов. Селевк стал сатрапом Вавилонии, одной из наиболее важных провинций империи. Здесь же образовалась новая коалиция — на этот раз против Эвмена, — возглавлявшаяся Антигоном. Эвмен, разбивший перед этим сатрапа Армении Неоптолема, был, безусловно, самым опасным соперником Антигона.

Поход Антигона против Эвмена, предпринятый после совещания в Трипарадисе, протекал для последнего неудачно. Армия Эвмена потерпела поражение, а затем была осаждена в маленьком городке на границе Каппадокии. Осада длилась около года, но в конце концов была снята Антигоном, когда в 319 г. было получено известие о смерти Антипатра.

Любопытные детали о взаимоотношениях диадохов приводит Плутарх. Воюя друг с другом и иногда убивая друг друга, они в то же время не забывали, что все они остаются, перефразируя слова Пушкина, «птенцами гнезда Александра». Так, во время осады армии Эвмена Антигон послал к нему для переговоров своего племянника. «. Эвмен спустился к нему, и они обнялись как старые друзья и знакомые — ведь прежде долгое время оба питали друг к другу самые лучшие чувства. Многие из македонян сбежались к месту переговоров, горя любопытством посмотреть, какой из себя тот, о ком после гибели Кратера больше всего говорили в войске. Антигон боялся, что Эвмен станет жертвой насилия, и сперва кричал, запрещая воинам подходить близко, потом стал швырять в них камнями. В конце концов он обнял Эвмена и, с помощью телохранителей раздвинув толпу, с большим трудом вывел его в безопасное место».

Умирая, Антипатр назначил своим преемником по регентству не сына Кассандра, а пожилого полководца, сражавшегося еще при Филиппе II, Полиперхона. Полиперхон, как и Эвмен, был убежденным сторонником единства империи; придя к власти, он предложил Эвмену союз и помощь в борьбе с Антигоном, обещав передать ему звание стратега Азии. В Греции Полиперхон повел политику, отличную от политики Антипатра: он издал указ о свободе и автономии греческих городов-государств, имевший своим следствием восстановление демократических порядков во многих полисах и гонения против олигархов, назначенных в свое время Антипатром. Так, в Афинах был приговорен к смерти и выпил, подобно Сократу, чашу с цикутой престарелый военачальник, сторонник умеренно-консервативной партии Фокион.

Торжество афинской демократии оказалось, однако, недолговечным. Между Полиперхоном и сторонниками Кассандра началась борьба. Высадившись в Пирее, Кассандр оккупировав Афины и принудил афинян изменить конституцию (318 г.). Была введена новая должность — «попечителя полиса» (έπιμελήτης τής πόλεως), которым стал ученик Феофраста философ Деметрий Фалерский — человек, о котором у нас еще пойдет речь в будущем. Он произвел кодификацию афинского права и в качестве «попечителя» города, вел себя как благоразумный и рачительный хозяин. Будучи сторонником аристотелевского принципа «умеренной жизни», он поощрял воздержность в быту и в общественных делах и пытался искоренить распущенность и свободу нравов, которой славились афиняне. Судя по комедиям Менандра (бывшего, кстати сказать, другом Деметрия), его идеалом был афинянин среднего достатка, заботящийся о благосостоянии семьи и о надлежащем воспитании своих детей, гуманно относящийся к рабам и не стремящийся к политической деятельности. Возможно, что в значительной степени благодаря Деметрию Фалерскому Афины остались (и продолжали быть в дальнейшем) философской столицей древнего мира: при нем процветали Ликей и Академия, начал читать свои лекции в «расписном портике» (στοιά ποικίλη) китионец Зенон, а несколько позднее (в 300 г.) вернулся в Афины Эпикур. В целом десятилетие правления Деметрия Фалерского (317–307 гг.) расценивалось древними и новыми авторами как одна из самых благополучных страниц в истории Афин.

Вскоре после занятия Афин Кассандр окончательно одержал верх над Полиперхоном, бежавшим в Этолию. Мать Александра, Олимпиада, вернувшаяся при Полиперхоне из Эпира в Македонию и приказавшая убить слабоумного Филиппа III, была сама убита Кассандрой в 316 г., а Роксана с Александром IV была взята под стражу. Позднее, в 311 г., они также были умерщвлены. Все это было вполне в духе македонских дворцовых традиций, хотя мы вправе содрогнуться при мысли: что должен был чувствовать убийца матери, жены и сына великого Александра? Видимо, не случайно (хоть это не помогло делу) Антипатр передал регентство не Кассандру, а Полиперхону. В то же время, стремясь укрепить свое положение как законного наследника македонского престола, Кассандр взял в жены дочь Филиппа II Фессалонику. А для поднятия своего престижа в греческом мире он принял решение о восстановлении Фив, разрушенных в 333 г., причем все греческие полисы должны были принять в этом деле посильное участие.

Победа Кассандра на Балканском полуострове роковым образом ухудшила положение Эвмена. Потеряв Каппадокию и практически не имея собственной территории, Эвмен прошел со своим войском, к которому присоединилась посланная ему на помощь Полиперхоном македонская гвардия — так называемые «среброщитные» (άργοράσπιδες), до Сузианы и Персиды, где заключил союз с Певкестом, остававшимся сатрапом Персиды еще со времен Александра. Селевк, находившийся в Вавилоне, не смог удержать Эвмена, и ему на помощь устремился Антигон. В области, называвшейся Габиена (в Сузиане), в 316 г. произошло сражение между войсками Эвена и Антигона, закончившееся поражением Антигона. Эвена, однако, погубило то случайное обстоятельство, что его обоз вместе с семьями македонян, попал в руки противника. Против Эвена был устроен заговор: «сребролистные» связали его и выдали Антигону в обмен на свои семьи. После некоторых колебаний (как сообщает Плутарх, сын Антигона Деметрий и бывший флотоводец Александра Неарх были за то, чтобы сохранить Эвмену жизнь) Антигон приказал умертвить как Эимена, так и всех тех, кто ого продал. Вся эта история чрезвычайно характерна для войн диадохов и для взаимоотношений, которые существовали между бывшими военачальниками Александра.

Отметим существенное различие между положением. в Греции и отношением к войнам диадохов в азиатских странах. Если для греческих полисов, в частности для Афин, победа, скажем, Полиперхона или Кассандра имела жизненно важное значение, поскольку она приводила либо к торжеству демократии, либо, наоборот, к установлению олигархических порядков, то в Азии борьба диадохов оставляла местное население совершенно равнодушным. Ни в Египте, ни в Вавилонии, пи в Персии не было сделано ни одной попытки поднять восстание и освободиться от власти македонян. Видимо, шок, полученный этими народами в результате побед Александра, был еще очень силен. Кроме того, надо учесть следующее обстоятельство: войны диадохов велись профессиональными армиями — македонянами и греческими наемниками, а население восточных стран в них не принимало никакого участия. Разумеется, области, где происходили военные действия и где расквартировались армии, страдали от поборов и от мародерства солдат, но уже в соседних районах жизнь шла своим чередом. Жителям Каппадокии, Киликии или Сузианы было совершенно безразлично, кто в данный момент считался их правителем — Эвмен, Селевк или Антигон. Но для полисов Старой Греции это было совсем не безразлично. Учитывая это, диадохи стремились всячески угодить гражданам греческих полисов и тем или иным способом завоевать их симпатии.

Гибель Эвмена в 316 г. ознаменовала собой новый рубеж в истории диадохов. В Азии практически неограниченным властителем стал Антигон. В Экбатаие и Сузах он захватил все еще имевшиеся там громадные богатства, позволявшие ему содержать очень большую наемную армию. Пифона, сатрапа Мидии и своего бывшего союзника, он казнил, Певкеста снял с должности сатрапа Персиды; что же касается Селевка, то тот был вынужден бежать из Вавилона и скрылся в Египте, где по-прежнему правил дальновидный и расчетливый Птолемей. В Греции и Македонии власть находилась в руках Кассандра. Был, правда, еще Лисимах, сатрап Фракии и

Геллеспонтской Фригии, но по сравнению с тремя названными его значение было не столь велико. Таким образом, уже начали вырисовываться контуры трех больших государственных образований, которые сыграют определяющую роль в истории эллинизма.

Было вполне естественно, что против Антигона, получившего, по мнению прочих диадохов, слишком большую власть, образовалась новая коалиция, в которую вошли Кассандр, Лисимах, Птолемей и Селевк. На этот раз события сложились для Антигона неблагоприятно: в 312 г. его сын Демстрий потерпел поражение от Птолемея при Газе, а Селевк, считавшийся военачальником Птолемея, снова овладел Вавилонской сатрапией, причем все попытки Антигона изгнать его оттуда окончились неудачей. Отметим, кстати, что 312 год послужил началом «селевкидского летосчисления», которое было в ходу на Ближнем Востоке более тысячи лет.

В 311 г. между враждующими сторонами был заключен мир, послуживший, однако, лишь краткой передышкой между войнами. В 307 г. вспыхивает новая борьба, которая теперь ведется в основном за обладание Грецией. Против Антигона выступает прежняя коалиция. В Эгейском море перевес был, казалось бы, на стороне Птолемея, которого поддерживали многие острова и города. Но сын Антигона Деметрий опередил Птолемея; внезапно высадившись в Пирее и провозгласив лозунги свободы и восстановления демократических порядков, он был с восторгом встречен афинским демосом. В Афинах произошла очередная смена режима: олигархи были смещены, преданы суду и казнены, а Деметрий Фалерский бежал в Египет, после чего целиком посвятил себя научной и литературной деятельности.

В 306 г. Деметрий с большим флотом отплыл из Мирен к Кипру, где в морском сражении нанес сокрушительное поражение флоту Птолемея. После этого Антигон и Деметрий принимают (оба) титулы царей. В 305 г. их примеру последовали Птолемей, Селевк, Лисимах и Кассандр, что явилось официальным признанием распада империи Александра. Нам остается перечислить несколько важнейших событий последующих лет, когда окончательно оформились крупнейшие эллинистические монархии.

В 305–304 гг. происходит знаменитая (хотя и безуспешная) осада Родоса войсками Деметрия, который после нее получил прозвище «Полиоркета» (Πολιορκητής), т. е. «осаждающего города». Во время этой осады были использованы все достижения тогдашней военной техники, в том числе «погубительница городов» (έλέπολις) — 9-этажная осадная башня, которую обслуживали 3 тыс. человек .

В 303 г. Деметрий возвращается в Грецию, где одерживает ряд побед над Кассандрой и восстанавливает Коринфский союз, к которому присоединяются и многие города Пелопоннесского полуострова (о Полиперхоне и его судьбе источники больше ничего не сообщают).

301 г. Пока Деметрий находился в Греции, Селевк, заручившийся поддержкой могучего индийского царя Чандрагупты, основателя династии Маурьев, которому он передал Парапомисаду, Арахосию и Гедросию (фактически, впрочем, никогда не подчинявшихся Селевку), собрал большую армию, оснащенную несколькими сотнями боевых слонов, и в союзе с Лисимахом вступил в центральные области Малой Азии. Антигон срочно вызывает Деметрия. Летом при Ипсе (во Фригии) происходит решающее сражение, в котором армия Антигона терпит сокрушительное поражение. Сам Антигон, которому к этому времени исполнилось уже 80 пет, погибает на поле битвы, а Деметрий спасается бегством с остатками армий. Происходит раздел владений Антигона между Селевком и Лисимахом. Во владении Деметрия остались лишь несколько городов в Финикии и малоазиатской Ионии.

В 297 г. умирает Кассандр. Воспользовавшись этим, Деметрий высаживается в 295 г. в Афинах, где его встречают уже далеко не так восторженно, как двенадцать лет тому назад. В 294 г. Деметрий становится царем Македонии, но в последующие годы терпит неудачу в войне с объединенными силами Лисимаха и царя Эпира Пирра. Снова оказавшись в Азии, Деметрий ввязывается в новую борьбу с Селевком, в 285 г. попадает к нему в плен и через два года умирает (в положении почетного узника). Так окончилась жизнь этого незаурядного человека, в котором честолюбие и военный талант отца соединялись с авантюризмом, необузданностью страстей и распущенностью. Замечательный портрет Деметрия оставлен нам Плутархом.

В 282 г. умирает Птолемей I, прозванный Сотером (Спасителем). За несколько лет до своей смерти он передал государство своему сыну, Птолемею II Филадельфу, а сам на покое занялся писанием мемуаров (жаль, что они до нас не дошли, подобно запискам Юлия Цезаря!). Заметим также, что Птолемей Сотер был единственным из диадохов, кто умер естественной смертью.

281 г. Война Лисимаха с Селевком заканчивается разгромом армии Лисимаха и его смертью в битве при Курупедионе (Большая Фригия). С этих пор царство Лисимаха перестает существовать на карте мира. Все азиатские владения Лисимаха влились в царство Селевка. Намерения Селевка переправиться через Геллеспонт и овладеть европейской частью царства Лисимаха, a может быть, и Македонией оказались неосуществлениными из-за его смерти: в феврале 280 г. Селевк I, по прозвищу Никатор (Победитель), был заколот убийцей из дома Птолемеев. Так, в возрасте около 75 лет погиб последний из диадохов, сражавшихся еще под командованием Александра.

Итак, более чем сорокалетняя борьба за наследство Александра привела к образованию трех более или менее стабильных монархий, игравших ведущую роль в политической, экономической и культурной жизни Восточного Средиземноморья и прилегающих к нему стран. Эти три монархии часто называются именами царствовавших там династий, а именно: царством Лагидов, царством Селевкидов и царством Антигонидов.

С точки зрения истории науки наиболее важным из этих государственных образований было царство Лагидов (или Птолемеев), включавшее в качестве своего основного ядра Египет с примыкающими к нему африканскими территориями. В течение почти всего III в. это царство, которое мы в дальнейшем будем для краткости именовать просто Египтом, владело также целым рядом заморских территорий, среди которых наибольшее значение имели остров Кипр, Линия, Кикладские острова и ряд городов на средиземноморском побережье Малой Азии. Могущество державы Птолемеев определялось в основном двумя факторами: господством на море и международной торговлей, которую она вела, с одной стороны, со странами Азии, в том числе с Аравией и даже с Индией, а с другой — с греческими городами Эгейского ареала. Важным посредником в этой торговле служил традиционный союзник Египта Родос.

Царством Антигонидов была, по сути дола, Македония, с которой, как говорится, «все и началось». Борьба за власть, развернувшаяся в Македонии после смерти Лисимаха, вскоре привела к воцарению там (в 276 г.) Антигона Гоната, сына Деметрия Полиоркота, который и положил начало династии, правившей в Македонии вплоть до ее завоевания римлянами в 146 г. История Македонии в III в. — это в основном история ее сложных взаимоотношений с полисами Балканского полуострова, где в 280 г. организуется мощный Ахейский союз городов, имевший ярко выраженную антимакедонскую направленность.

Наименее органичным из всех трех названных государств было царство Селевкидов, для которого мы не можем найти более удобного наименования, ибо с самого начала это царство представляло собой не что иное, как империю Александра, у которой, однако, были обрублены некоторые важные конечности: Македония, Египет и восточно-азиатские провинции. Тем не менее и в таком виде царство Селевкидов представляло собой грозную силу по причине обширности и богатства занимаемой им территории. После гибели Антигона Одноглазого в 301 г. Селевк I перенес столицу своего царства из Вавилонии в Сирию; в это время ему подчинялись: все Междуречье, Финикия и Палестина, большая часть Малой Азии, Персия, Мидия, Армения, Парфия и Бактрия. Но уже в первой половине III в. от этого огромного государства начинают откалываться куски. В 281 г. па южном побережье Черного моря образовывается Понтийское царство. В 278/7 гг. в Малую Азию вторгаются кельты (галаты) и обосновываются в центре полуострова в роли своеобразной инородной опухоли — Галатии. В 262 г. завоевывает независимость Пергам, до этого бывший чем-то вроде вассального княжества у Селевкидов. В дальнейшем Пергам становится одним из крупнейших центров эллинистической науки и культуры. Около 250 г. от царства Селевкидов отделяются северо-восточные провинции, образуя два независимых государства: Парфию и Греко-Бактрийское царство; последнее в дальнейшем распространяет свою власть почти на все восточные провинции бывшей империи Александра вплоть до Пенджабского пятиречья. Все это, впрочем, не помешало Селевкидам играть и в дальнейшем важнейшую роль в ближневосточных делах, особенно при царе Антиохе III (223–187 гг.), прозванном Великим.

Ну, а что в ото время происходит с Афинами? Афиняне снова и снова делают попытки свергнуть македонскую гегемонию, пока наконец не терпят окончательного поражения в ходе так называемой Хремонидской войны (267–262 гг.). С итого времени Афины переходят на положение второстепенного городка, находившегося в полном подчинении у Македонии и уже не играющего никакой роли в международных делах. Завоевание Афин римлянами (в 86 г.), сопровождавшееся кровавыми эксцессами, лишь заменило хозяина, которому должен был подчиняться город, ранее именовавшийся «школой эллинов». Правда, слава Афин как духовного центра всего эллинского мира продолжает сохранять свое обаяние, привлекая в город тысячи туристов из самых различных стран, в том числе и из Рима. Эти туристы — почти как и в наше время — любуются Акрополем, посещают знаменитые афинские гимнасии и с уважением смотрят издали на философов, прогуливающихся по дорожкам своих садов.

 

Эллинизация Востока

Как было отмечено в начале этой главы, характернейшим признаком эпохи эллинизма была экспансия греков на Восток — в страны, входившие ранее в состав Персидской империи и впоследствии завоеванные Александром Македонским. Эта экспансия выражалась, прежде всего, в основании многих десятков греческих городов и поселений в этих странах, — иначе говоря, в интенсивной колонизации ближневосточных территорий. Подобная колонизация началась еще при жизни Александра, будучи сознательной и планомерно проводимой политикой великого завоевателя; в дальнейшем она усиленно стимулировалась руководителями новых эллинистических государств — особенно Селевкидами — и продолжалась в течение всего III столетия. Лишь во II в. impetus греческой энергии, направленный на Восток, начал иссякать, когда в эллинистических монархиях начали развиваться иные тенденции, а на Западе решающую роль стала играть новая грозная сила — Рим. Тем не менее греческая колонизация стран Ближнего (и отчасти Среднего) Востока наложила настолько мощный отпечаток на их экономическое, социальное и культурное развитие, что по отношению ко всем этим странам мы можем говорить об эллинизме как о длительной и плодотворной эпохе, когда греческий фермент в них играл исключительно важную, если но решающую роль.

Тут же надо отметить, что экспансия греков за пределы Балканского полуострова и Эгейского архипелага отнюдь но была явлением новым и необычным. Еще в догомеровскую эпоху произошла колонизация греками западного малоазийского побережья, где уже в IX–VIII вв. возникают крупные поселения городского типа. После этого греческая колонизация распространяется, с одной стороны, на запад, захватывая Южную Италию, Сицилию и достигая средиземноморского побережья нынешней Франции и Испании, а с другой — на северо-восток, к берегам Фракии, к проливам, ведущим в Черное море (Понт), а затем к западному и северному Причерноморью, где основываются многочисленные греческие колонии. Менее интенсивно осваивалось Восточное Средиземноморье, где у греков были сильные соперники в лице финикиян, хотя и здесь возникали греческие города (Навкратида в Египте, Кирена, Саламин на Кипре и другие); через которые шла оживленная торговля с Египтом и другими странами Ближнего Востока.

В VI и V вв. колонизационная экспансия греков затухает, что, помимо прочих причин, было обусловлено образованием мощной Персидской империи, под властью которой оказались все страны Ближнего Востока, включая греческие города малоазийского побережья. IV столетие характеризуется кризисом греческой системы городов-государств. Этот кризис нашел свое разрешение в завоеваниях Александра Македонского и в новой волне греческой колонизационной экспансии, относящейся уже к эпохе эллинизма.

Интенсивное градостроительство, начатое Александром, было продолжено диадохами, особенно во время краткой передышки между войнами, приходящейся на 311–307 гг., а также в последующие годы, когда распад державы Александра уже воспринимался как окончательно совершившийся факт. Так, в 306 г. Антигон заложил столицу подвластной ему территории на берегу реки Оронт (в северной Сирии), назвав ее Антигонией. Недалеко от нее был основан город Пелла, названный так в честь македонской столицы. В южной Сирии Антигон заложил целый ряд городов, получивших общее наименование Десятиградья (Δεκάπολις). В Геллеспонтской Фригии возникает еще одна Аитигония, которая после гибели Антигона переименовывается Лисимахом в Никою. Ряд городов был основан также Лисимахом, среди которых наиболыпее значение в дальнейшем получила Лисимахия на геллеспонтском Херсонесе.

Но пальму первенства в области градостроительства надо отдать, бесспорно, Селевку I и его преемникам. Еще будучи и Месопотамии, когда Сирией владел Антигон, Селевк основал столицу своего царства на реке Тигр, в 70 км от Вавилона, назвав ее Селевкией и переселив туда часть вавилонских жителей. Почему Селевк не последовал примеру Александра и не выбрал в качестве своей столицы Вавилон? Потому что он (как и все прочив диадохи) хотел, чтобы его столица была греческим городом, построенным по греческим канонам и имевшим все приметы больших греческих городов. В дальнейшем, после раздела владений Антигона, Селевк перенес центр своего царства в Сирию. Там, вблизи еще не построенной Антигонии, возникла столица царства Селевкидов — Антиохия (названная так в честь отца Селевка Антиоха). В качестве важнейшей гавани царства Селевкидов, связывавшей Антиохию с морем, в устье реки Оронт была построена еще одна Селевкия (откуда не следует, что Селевкия на Тигре была заброшена: она развивалась и процветала, превратившись в один из самых больших городов древнего мира). Немного южнее Селовкии на Оронте была построена Лаодикея, а основанная Антигоном Пелла была переименована в Апамею. Вообще, по замыслу Селевка, Сирия должна была в его царстве играть роль новой Македонии, причем река Оронт была переименована в Аксий соответственно названию крупнейшей македонской реки. В дальнейшем в Сирии, Месопотамии, Малой Азии (особенно к северу от Тавра), Мидии, Персии, Парфии как грибы вырастают новые Селевкии, Антиохии, Лаодикеи, Апамеи, а также десятки других городов, названия которых должны были напоминать грекам об их прежней родине (Амфиполис, Эвропос, Халкида, Эдесса, Аретуза, Лариса, Ахайя и многие другие). Меньше информации у нас имеется о колониях, основывавшихся Селевкидами в восточных провинциях бывшей Персидской империи; надо, впрочем, учесть, что эти территории вскоре отпали от царства Селевкидов.

Какие цели преследовались Селевкидами при осуществлении этого грандиозного градостроительства? Если оставить в стороне столицу страны Антиохию, а также имевшую огромное экономическое значение Селевкию на Тигре и несколько больших городов, основанных в Сирии— этой «новой Македонии», то основная масса городов, закладывавшихся Селевкидами в различных областях их царства, имела военно-политическое значение. Ощущая органическую слабость своей державы, раскинувшейся на территории многих стран, сильно отличавшихся по споим географическим условиям и населенных разноязыкими народами, во всех отношениях непохожими друг на друга, Селевкиды считали необходимым спаять эти страны воедино путем создания сети городов, населенных в основном или по преимуществу греками и которые могли бы служить опорными пунктами их власти. Вполне возможно и даже вероятно, что большинство этих городов были первоначально не более как военными поселениями (κατοικίαι), лишь в дальнейшем получившими статус городов. В целях привлечения в эти города максимального числа поселенцев они обычно закладывались на реках или на торговых путях; тем самым предусматривалась перспектива превращения этих городов в важные экономические центры страны. Разумеется, не все новые города строились на пустом месте: некоторые из них были предназначены возродить существовавшие ранее, но пришедшие в запустение или разрушенные войнами городские поселения (к таковым относился ряд греческих полисов на малоазийском побережье Эгейского моря), другие основывались по соседству с уже существовавшими местными центрами (ярким примером такого города может служить Дура — Эвропос на Евфрате, раскопки которого дали так много для понимания различных аспектов эллинистической культуры), третьи создавались путем так называемого «синойкизма», т. е. объединения ряда небольших городков и поселений в один город. Но в любом случае они строились по новому плану с учетом всех достижений греческого градостроительного искусства. Последнее, однако, не означает, что новые города были стандартно-однообразными. Правда, все они создавались на основе принципов, сформулированных великим архитектором V и. Гипподамом: и каждом из них имелась центральная площадь (агора), окруженная храмами и общественными зданиями и от которой отходили широкие прямые улицы, пересекавшиеся, как правило, под прямыми углами. Далее, почти в каждом городе существовали театр, стадион, гимнасии, палестры и другие обязательные компоненты полисов Старой Греции. В остальном внешний вид городов очень сильно варьировался в зависимости от размеров, географического положения, условий местности и функциональных особенностей данного города. Одно дело, если это была столица государства, подобно Антиохии на Оронте, другое — если это была морская гавань, или административный центр провинции (сатрапии), или торговый, военно-политический или просто представительный город — в любом из этих случаев характер города резко менялся.

Кем заселялись новые города, основывавшиеся греками в странах Ближнего Востока? При Александре основное ядро их населения составляли македонские ветераны; лица ставшие непригодными к военной службе; бывшие наемники; штрафники. К ним добавлялись военные гарнизоны, оставлявшиеся Александром для защиты города от возможных нападений извне. Далеко не все из этих поселенцев горели желанием навсегда остаться в Бактрии, Согдиане, Индии и других местах, которые казались им бесконечно удаленными от их родной Греции. Этим объясняются волнения в греческих городах Бактрии еще при жизни Александра и вскоре после его смерти.

У нас нет сведений о том, что подобные случаи происходили также и при Селевкидах. Основные районы, где происходило градостроительство, — Сирия, Месопотамия, Малая Азия — были от Греции не так удалены; они посещались греками с давних времен и потому были им хорошо знакомы. Здесь жители новых городов не чувствовали себя отрезанными от родины, с которой они могли поддерживать регулярную связь. Перенаселенность Старой Греции, невозможность найти адекватное применение своим способностям в родных полисах, надежда на лучшую жизнь и, возможно, на обогащение в новых местах, далее, врожденное греческое стремление к новизне и даже, если угодно, авантюризм, гениально изображенный еще Гомером в «Одиссее», — все это стимулировало невиданный доселе поток переселенцев, желавших обосноваться в новых городах. Помимо греков из различных городов Балканского полуострова, с островов Эгейского моря, из малоазиатской Ионии, среди переселенцев было много более или менее эллинизированных представителей других народностей, населявших северные части Балканского побережья, западные районы Малой Азии, Сирию, Палестину, Финикию. Многие из них, возможно, и не собирались навсегда поселиться в новых городах, но, как правило, по тем или иным причинам оставались там жить. Аристократию среди этих иммигрантов составляли, разумеется, македонцы, а также ссыльные политические деятели греческих полисов, военачальники и командиры армии и флота. Это были люди, в большинстве случаев уже имевшие опыт государственной или военной деятельности. Кроме того, среди иммигрантов было много специалистов, отличившихся в своей области: это были инженеры, строители, художники, актеры и т. д. Эта аристократия оседала в основном в больших городах, и прежде всего в столице — при царском дворе. Большинство же иммигрантов состояло из многих тысяч солдат, отслуживших свой срок и решивших вернуться к гражданской жизни, и десятков тысяч лиц различной классовой принадлежности и самых различных профессий — учителей, врачей, юристов, рядовых актеров и художников, ремесленников, торговцев, всякого рода дельцов и, наконец, просто людей, почему-либо не нашедших применения на своей прежней родине. К сожалению, не существует статистических данных о числе этих иммигрантов, но, во всяком случае, в царстве Селевкидов и в Египте они составляли значительную, а во многих новых городах преобладающую прослойку населения.

Не следует думать, что местным жителям было запрещено селиться в новых городах. Наоборот, такое переселение зачастую поощрялось властями: так, например, значительную часть населения Селевкии на Тигре составляли бывшие жители Вавилона, который, начиная с этого времени, постепенно приходит в упадок. Население египетского городка Канопус, находившегося в устье нильской дельты, было целиком влито в Александрию (о том, что Александрия вскоре сделалась подлинно интернациональным городом, мы еще будем говорить в дальнейшем). Разумеется, лишь немногие эллинизировавшиеся аборигены получали права гражданства в новых полисах: большинство из них селились там на правах метэков, столь хорошо известных нам по городам Старой Греции, образуя свои национальные общины (πολιτεύματα). В этом Деле, впрочем, не существовало единообразной политики: многое здесь зависело от местных условий, а также от умонастроений городских властей.

Новые города отнюдь не были независимыми городами-государствами наподобие полисов классической эпохи. Каждый город находился на земле, которая считалась собственностью царя: он был обязан платить царю определенную подать и поставлять ему солдат для армии. Посредниками между царем и городами служили начальники сатрапии и епархии (все свое царство Селевкиды разделили на 25 сатрапий и 72 епархии). Тем не менее греки всегда оставались греками: и в новых городах они крайне дорожили остатками самоуправления, хотя это самоуправление ограничивалось теперь внутригородскими делами. Формы старой полисной жизни оказались весьма живучими: как и в прежние времена, граждане новых городов собирались на общие собрания и с той же страстностью и увлеченностью обсуждали очередные вопросы — хотя бы это были вопросы всего-навсего о выборе гимнасиарха (руководителя гимнасии) или об установке в общественном месте бюста почетного гражданина данного города. Эллинистические монархи снисходительно относились к такого рода ограниченной полисной демократии и даже поощряли ее. Рецидивы полисной психологии выражались также в чувстве гордости за свой город, в желании всеми силами способствовать его красоте и процветанию. Известны многие случаи, когда богатые граждане того или иного города жертвовали крупные суммы на строительство храмов, на поддержание гимнасий, на организацию празднеств и спортивных состязаний. Эта гордость — быть гражданином небезызвестного города (ούκ άσήμου πόλεως πολίτης) — в небольших городах выражалась, пожалуй, еще резче, чем в огромных блистательных столицах, где близость царя и его двора была слишком сильно ощутимой. Наряду с этой гордостью в сердцах греков не угасала мечта о «свободе», которая нa территориях эллинистических монархий стала уже чистой фикцией. Естественно, что эта мечта в большей степени сохранялась в городах Старой Греции: во-первых, потому, что память о прошлых временах была там еще достаточно живой, а во-вторых, в силу того, что эти города формально никогда не входили в состав новых монархий (в том числе и македонской). Но и гражданам новых городов эта мечта о «свободе» отнюдь не всегда была чуждой. Нередко это приводило к тому, что города принимали за чистую монету заверения очередного завоевателя даровать им «свободу», а потом горько разочаровывались. Отсюда, между прочим, следует, что городам было, в сущности, безразлично, кто над ними в данное время царствует: Кассандр, Деметрий Полиоркет или Антигон Гонат; Птолемеи, Селевкиды или Атталиды. Никаких династических предпочтений у греков эллинистической эпохи не было, и для них был хорош любой правитель, который в наименьшей степени тревожил жизнь города.

Как уже было сказано выше, бурное градостроительство, начатое Александром, было продолжено главным образом на территории царства Селевкидов. Градостроительная деятельность других эллинистических государств, в частности Македонии и Египта, была значительно менее интенсивной. В Македонии мы знаем всего лишь три крупных города, заложенные в конце IV или начале III столетия, из которых два были основаны Кассандром, а один — Деметрием Полиоркетом. Кассандрия, возникшая на месте прежнего Олинфа, должна- была, по мысли ее основателя, стать новой столицей Македонии, однако в дальнейшем она не получила развития. Наоборот, судьба Фессалоники, названной так в честь жены Кассандра и основанной в результате синойкизма 26 греческих городов и поселений, расположенных на северозападном побережье Эгейского моря, оказалась весьма удачной. Вскоре Фессалоника стала богатым и процветающим портовым городом, которому удалось пережить все дальнейшие пертурбации: начиная с завоевания Македонии римлянами в 168 г. и кончая турецким нашествием в XV в. н. э.; в наше время он существует в качестве второго по величине города Греции (Салоники). Третий город — Деметриада — был основан также путем синойкизма, строго говоря, не в Македонии, а на побережье Фессалии.

Птолемеи построили в Египте только два больших новых города — правда, одним из них была Александрия. Очень интересно описание закладки Александрии в 331 г., содержащееся у Плутарха; мы позволили себе процитировать соответствующее место дословно: «Рассказывают, что, захватив Египет, Александр решил основать там большой многолюдный греческий город и дать ему свое имя. По совету зодчих он было уже отвел и огородил место для будущего города, но ночью увидел удивительный сон. Ему приснилось, что почтенный старец с седыми волосами, встав подле него, прочел следующие строки:

На море шумно-широком находится остров, лежащий Против Египта; его именуют там жители Фарос [109] .

Тотчас поднявшись, Александр отправился на Фарос, расположенный несколько выше Канобского устья; в ту пору он был еще островом, а теперь соединен с материком насыпью. Александр увидел местность, удивительно выгодно расположенную. То была полоса земли, подобная довольно широкому перешейку; она отделяла обширное озеро от моря, которое как раз в этом месте образует большую и удобную гавань. Царь воскликнул, что Гомер, достойный восхищения во всех отношениях, вдобавок ко всему — мудрейший зодчий. Тут же Александр приказал начертить план города, сообразуясь с характером местности. Под рукой не оказалось мела, и зодчие, взяв ячменной муки, наметили ею на черной земле большую дугу, равномерно стянутую с противоположных сторон прямыми линиями, так что образовалась фигура, напоминавшая покрой хламиды. Царь был очень доволен планировкой.» Диодор к этому добавляет, имея в виду уже построенную Александрию: «Окончательный план города напоминает хламиду; почти по середине его перерезает улица, удивительная по своей величине и красоте; длина ее равна 40 стадиям [свыше 7 км], а ширина одному плефру [~ 30 м]; она вся застроена роскошными домами и храмами. Велел Александр построить и дворец; его величина и мощность постройки поразительны».

Разумеется, Александрия сразу планировалась как очень большой город, как столица если не всей империи, то по крайней мере Египта, — поэтому она и строилась очень долго (сам Александр так и не увидел ее). Тем не менее уже Птолемей I Сотер сделал ее столицей своего царства, а еще через столетие она стала одним из величайших (если не самым большим) городов древнего мира. По данным Диодора, относящимся, правда, к сравнительно позднему времени (60 г.), в Александрии насчитывалось 300 тыс. свободных граждан. Учитывая, что большинство населения города составляли но полноправные граждане, но жители других категорий, к которым относились как греки, так и но греки — египтяне, сирийцы, евреи, а также рабы, о числе которых у нас вообще нет никакой информации, можно с довольно большой степенью уверенности утверждать, что к концу эпохи эллинизма население Александрии насчитывало не менее миллиона (Антиохия на Оронте и Селевкия на Тигре имели, примерно, по 500 тыс. жителей). Для сравнения отметим, что население Афин даже в лучшие периоды истории этого города никогда не превышало 100 тыс. жителей.

Вторым большим городом, построенным Птолемеями и обладавшим правами греческого полиса, была Птолемаида, служившая административным центром Верхнего Египта и бывшая главным опорным пунктом власти Птолемеев в этой части страны. В целом же колонизационная политика Птолемеев сильно отличалась от политики Селевкидов (или Атталидов в Пергаме). Вместо строительства новых городов Птолемеи раздавали наделы земли («клерухии») солдатам, офицерам и представителям греческой администрации, предоставляя им право либо жить в своих поместьях, либо селиться в старых египетских городах, расположенных вдоль долины Нила. Эти города получали греческие названия (Арсиноя, или Крокодилополь, Гелиополь, Гераклиополь, Элефантина и др.), оставаясь, по сути дела, египетскими городами, лишь частично подвергавшимися эллинизации, поскольку в каждом из них жило значительное число греков.

Строительство новых городов, осуществлявшееся Птолемеями за пределами Египта, также было незначительным. Несколько поселений, основанных ими вдоль западного берега Красного моря, были не столько городами, сколько торговыми факториями, оборудованными причалами для кораблей и складами для хранения товаров. Особенно важное экономическое значение среди них имела Береника у так называемой «Грязной бухты» ('Ακάθαρτος κόλπος), откуда шел хорошо освоенный торговый путь к нильскому городу Копту.

В отличие от Птолемеев цари Пергамского царства стремились следовать политике Солевкидов. Правда, их градостроительная деятельность приходится в основном на более позднее время — на конец III и начало II в., в особенности когда после сражения при Магнесии (190 г.), в котором пергамский царь Эвмен II Сотер нанес в союзе с римлянами сокрушительное поражение Антиоху III, под власть Пергама подпало практически все малоазийское побережье Эгейского моря. По этому же пути пошли и цари Вифинии — небольшого государства на северо-западе Малой Азии, сумевшего сохранить свою независимость на протяжении всего периода эллинизма. В 264 г. царь Вифинии Никомед основал на берегу Мраморного моря новую столицу своего царства — Никомедию, которая вскоре сделалась одним из самых процветающих городов этого региона.

Почему мы придаем такое большое значение греческому градостроительству в странах Востока? Потому что это градостроительство было важнейшим фактором, способствовавшим распространению греческой культуры за пределами Старой Греции. Греческая культура всегда была в основном городской культурой. В новых городах она продолжала жить во всех формах общественной, экономической и духовной жизни, тщательно сохраняемых гражданскими властями, состоявшими из греков, которые — откуда бы они ни прибыли — говорили на одинаковом языке, имели примерно одинаковое образование и почти не отличались по образу жизни. Их бывшая принадлежность к тому или иному полису Старой Греции теряла свое значение в новых условиях: здесь они были эллинами, представителями единой культуры, которой они гордились и которую считали (не без основания) наивысшей. К этой культуре невольно приобщались тысячи и тысячи лиц иной этнической принадлежности, которым довелось жить в новых городах и ежедневно общаться с греками.

Огромную роль в этом процессе эллинизации играл греческий язык, вернее, то его наречие — κοινή, которое выработалось в результате смешения различных греческих диалектов, но в основе которого лежал аттический диалект, тот диалект, на котором писали Эсхил, Софокл и Эврипид и на котором произносили свои речи великие ораторы — Исократ и Демосфен. Во всех основанных греками или в той или иной степени эллинизированных старых городах говорили на κοινή — это был международный язык в области политических сношений и торговли, это был язык официальной и неофициальной переписки, язык юридических документов, наконец, это был язык армии во всех эллинистических государствах. Греческому путешественнику, купцу или переселенцу не нужно было изучать местные языки, так как везде его понимали и говорили на его языке. Наоборот, местные жители любых профессий, если они были в какой бы то ни было степени связаны с городской жизнью, стремились изучить греческий язык: это было им нужно из чисто практических соображений.

Не только язык, но и все остальное было знакомо и понятно греческим пришельцам в новых городах. В административной системе, в организации судебного дела, в налогообложении между царством Селевкидов, Египтом и другими эллинистическими монархиями было не так много различий. До завоеваний. Александра во многих странах Востока еще господствовал натуральный товарообмен; теперь же он был везде вытеснен товарно-денежными отношениями. Денежная система была унаследована эллинистическими государствами от Александра: в ее основу была положена серебряная драхма и, хотя содержание серебра в этой драхме несколько отличалось в различных государствах, эти отличия не представляли затруднений для деловых сделок. Во всех эллинистических монархиях существовали банки — царские, муниципальные и частные, выдававшие ссуды, обеспечивавшие обмен валют и заключение торговых сделок. Цены на товары, разумеется, менялись от места к месту, но эти различия не были существенными. Все части эллинистического мира были связаны между собой торговыми взаимоотношениями (которые обычно не нарушались даже во время войн между государствами), и цены на предметы первой необходимости, например на зерно, диктовались международным рынком.

Но еще большее значение, чем единообразие администрации и деловых отношений, имело сходство в образе жизни. Повсюду грек встречал те же формы городской жизни, с которыми он был знаком в Старой Греции. Везде существовали βουλή (народное собрание) и δήμος, везде имелись те же формы городского самоуправления и та же система выборов должностных лиц, гимнасиархов и жрецов. Правда, к греческим богам были добавлены новые — прежде всего это был Александр и представители правящей династии, — но формы богослужения и религиозные обряды оставались прежними.

Как и в Старой Греции, мальчики воспитывались в греческих учебных заведениях — сначала в частных начальных школах, а потом в гимнасиях. Греческая гимнасия в любой эллинистической монархии по-прежнему оставалась основой воспитания того, что греки называли παιδεία. Таким же неотъемлемым признаком городской жизни были спортивные игры и музыкальные или драматические представления.

Процесс эллинизации, захвативший огромные территории — от Сицилии и Южной Италии до Инда и от Нубии до берегов Амударьи, придал всему этому географическому ареалу известное единство, если не политическое, то, во всяком случае, экономическое и культурное. Сам факт этого единства был поразительным историческим феноменом, ибо он свидетельствовал об исключительной мощи и жизненности греческой цивилизации. Но это единство было единством греческого мира; греки же составляли в странах, вошедших в состав эллинистических монархий, лишь верхний слой населения — правда, слой, наиболее энергичный и деятельный, но все же значительно уступавший по своей численности народностям, оказавшимся под их властью. Взглянем теперь на другую сторону медали и зададим вопрос: насколько глубокой была эллинизация, обусловленная греческим ферментом в странах Востока? Иначе говоря, в какой степени эта эллинизация затронула местные, не греческие слои населения? На этот вопрос необходимо дать прямой и недвусмысленный ответ: она была не очень глубокой и далеко не всеобъемлющей. Прежде всего, она практически не коснулась сельского населения, Составлявшего большинство жителей Египта, Месопотамии, Ирана, Мидии, Армении и других стран, завоеванных Александром Македонским. Крестьяне этих стран продолжали трудиться при Селевкидах и Лагидах так же, как они грудились раньше при фараонах и персидских царях, сохраняя в основном прежний образ жизни и прежние обычаи и верования. Греки для них были новыми хозяевами — не больше, причем хозяевами пришлыми, говорившими на чужом языке и во многих отношениях более требовательными. В следующем разделе этой главы будет показано; что положение египетских крестьян при Птолемеях стало более тяжелым по сравнению с тем, каким оно было раньше. Для греческих администраторов эти крестьяне — λαοί — были всего лишь источником доходов; никаких попыток приобщить крестьян к греческой культуре не делалось; они не служили в армии и не принимали никакого участия в общественной жизни страны (этим они отличались от сельских хозяев Старой Греции, которые были связаны с определенными полисами и, как правило, были их гражданами). Греческий путешественник, отправлявшийся в поездку по странам Востока, общался по преимуществу с греками же: равнодушным взглядом смотрел он на этих λαοί, работавших на полях в стороне от дороги: ему не было до них никакого дела, как и им не было дела до него.

Но не только сельское население покоренных греками стран оставалось не затронутым эллинизацией. В равной степени это относилось и к жителям многих городских поселений. Так, например, храмовые города древней Вавилонии, составлявшие там основную форму городской цивилизации, ревниво охраняли свою самобытность, оказывая пассивное сопротивление всяким попыткам проникновения в них греческих форм жизни. Впрочем, Селевкиды и не стремились их эллинизировать: они предоставляли им право жить своей жизнью, сохраняя свою религию и свои обычаи. Подобная политика позволила вавилонским жрецам установить хорошие отношения с Селевкидами, которые покровительствовали вавилонской религии и содействовали восстановлению разрушенных персами вавилонских храмов (так, Антиох I восстановил разрушенный Ксерксом храм Бела в Вавилоне; при Селевке IV в начале II в. был восстановлен храм Ану в Уруке). Вообще, время правления Селевкидов было временем некоторого возрождения древней вавилонской культуры: снова стала распространяться клинописная письменность; проводились астрономические изыскания, использованные затем греками при построении ими геоцентрической системы мира Гиппарха — Птолемея. Тот факт, что жрец Бела, знаменитый Берос, написал по-гречески исторический труд по истории Вавилонии, посвященный Антиоху I, отнюдь не был признаком эллинизации вавилонской культуры: наоборот, написание этого труда имело, скорее, целью просветить греков и опровергнуть фантастические легенды о прошлом этой страны, имевшие в Греции хождение со времен Ктесия (аналогичный труд был написан в Египте примерно в это же время верховным жрецом Гелиополя Мапефоном).

Очень незначительной была эллинизация персидского населения, хотя на территории Персии (и Мидии) возникали греческие города. В свое время Александр Македонский вынашивал идею слияния греков и персов в единый народ: он поощрял смешанные греко-персидские браки, привлек многих персов в число своих приближенных, предоставлял им ответственные административные посты в государстве, подготавливал, наконец, целые соединения персидских военнослужащих, которые должны были влиться в единую греко-македоно-персидскую армию. Однако с его смертью и особенно после снятия Певкеста (Антигоном) с должности сатрапа Персиды эта политика была прекращена. Хотя греческий язык был в Персии, как и в других сатрапиях, официальным языком документов и служебной переписки, персы продолжали смотреть на греков как на завоевателей. Процесс эллинизации Персии приостановился в середине III в., когда весь прилегающий к ней регион вошел в состав Парфянского царства.

Несколько сложнее обстояло дело в Египте. Здесь было мало греческих полисов; многие греки жили в египетских городах, и, следовательно, поддерживали с египтянами более непосредственные контакты. Разветвленный бюрократический аппарат египетской администрации делал необходимым привлечение большого числа египетских чиновников (по крайней мере на среднем и нижнем уровнях), умевших читать и писать по-гречески. В конце III столетия Птолемей IV даже призвал в армию большие контингента египтян, которые помогли ему одержать победу в сражении при Рафии 217 г. (впрочем, это был единственный случай такого рода во всей истории эллинистических монархий). В основном Птолемеи проводили политику союза с господствующими слоями египетского общества, прежде всего с жречеством, которое, хотя и потеряло свое былое могущество, все же было благодарно новым царям зa то, что те предоставляли им многие привилегии и поддерживали египетскую религию хотя бы наравне с куль-ром олимпийских богов. В этой связи характерен установленный Птолемеем I культ Сераписа — синкретичного божества, и образе которого были соединены египетские боги Осирис и Апис. Почитание Сераписа получило широкое распространение среди александрийских греков.

Считая себя преемниками египетских фараоном, Птолемеи поощряли некоторые формы древней египетской цивилизации — в области архитектуры, изобразительного искусства и т. д., которые могли служить для прославления новых властителей. С этой же целью использовались иероглифические надписи на стенах и каменных плитах, хотя сами Птолемеи вряд ли могли их читать. Некоторые из таких надписей сопровождались греческим переводом; именно такого рода билингва (так называемая Розеттская надпись) позволила Шампольону найти ключ к расшифровке египетской иероглифической письменности.

Александрия, которая формально не считалась частью Египта, хотя и была столицей царства Птолемеев, сама по себе была мощным эллинизирующим фактором. Этот громадный по масштабам того времени многонациональный город был населен, помимо греков, египтянами, сирийцами, евреями и представителями многих других национальностей. Жители Александрии быстро приобщались к греческому образу жизни, начинали говорить и писать по-гречески, а через два-три поколения порой забывали язык своих предков. Это случилось, например, со значительной частью александрийских евреев, в интересах которых был предпринят грандиозный труд: перевод Библии на греческий язык (так называемая «Септуагинта») — мероприятие тем более замечательное, что до этого искусство перевода больших литературных произведений практически отсутствовало. В дальнейшем возникла целая литература, авторами которой были евреи, писавшие по-гречески; в числе ее представителей надо назвать писателя II в. Аристобула, давшего популярное изложение (для неевреев) Пятикнижья Моисея, а также знаменитого философа I в. и. о. Филона Александрийского. Помимо Александрии, евреи солились и в других городах Египта: они арендовали землю, использовались в качестве сборщиков налогов и даже занимали командные посты в армии Птолемеев. Именно к этому времени следует отнести начало еврейской диаспоры: наряду с Египтом быстро увеличивалось число евреев, живших в Сирии, Малой Азии и других странах. Они легко принимали внешние формы греческой жизни и прежде всего греческий язык (даже богослужение в некоторых синагогах велось по-гречески), но все же, как правило, оставались верны культу Иеговы и считали Иерусалим святым городом.

В самой Палестине, входившей вначале в состав царства Птолемеев, но с 200 г. подпавшей под власть Селевкидов, процесс эллинизации натолкнулся на ожесточенное сопротивление сторонников ортодоксального иудаизма, приведшее к длительной борьбе, известной под наименованием войн Маккавеев. В конце концов Селевкиды вынуждены были примириться с существованием на их территории независимого (и отнюдь не эллинизированного) иудейского государства, которое продержалось вплоть до разрушения Иерусалима в 70 г. н. э. римским императором Титом.

Мы коснемся здесь еще одного удивительного феномена эллинистической эпохи, именуемого Греко-Бактрийским царством. Бактрия, завоеванная вместе с прилегающей к ней Согдианой еще Александром Македонским, была страной, обладавшей развитой системой сельского хозяйства и имевшей ряд довольно больших по тому времени городов, среди которых выделялись Бактра (позднее — Балх) и Мараканда (Самарканд). После тяжелой двухлетней войны Александр присоединил эти районы к своей империи и основал там ряд греческих городов, которые должны были стать опорой его власти в этой стране. После смерти Александра и образования эллинистических монархий Бактрия вошла в состав царства Селевкидов, которые, по-видимому, продолжали там градостроительную политику Александра, хотя и не в тех масштабах, в каких она проводилась в центральных провинциях этого царства. В середине III в. сатрап Бактрии Диодот объявил себя царем Бактрии; примерно в это же время от царства Селевкидов отпала и Парфия, включавшая области, лежавшие к югу и юго-востоку от Каспийского моря. Таким образом, Селевкиды лишились важнейших окраинных провинций своего царства (к ним надо добавить провинции, уступленные Селевком I индийскому царю Чандрагупте). Но если в Парфии к власти пришел Аршак — человек явно не греческого происхождения, то в Греко-Бактрийском государстве воцарилась греческая династия. К сожалению, литературные источники по истории этого государства практически отсутствуют и мы должны полагаться в основном на данные нумизматики и археологии. Монеты, выпускавшиеся царями Бактрии, имеют греческие надписи и отличаются исключительной художественностью исполнения. На основании монет мы можем установить имена свыше тридцати царей Греко-Бактрийского государства, правивших с середины III в. до приблизительно середины I в. Судя по именам, все эти цари были греками (Диодот, Эвтидем, Антимах, Деметрий, Агафокл, Эвкратид, Менандр и многие другие). Любопытно, что именно в Бактрии чеканились самые крупные в истории древнего мира монеты — золотые, весом около 120 грамм, и серебряные, весом более 80 грамм (достоинством в 20 драхм).

К середине XX века много новых данных о культуре Греко-Бактрийского царства было получено в результате археологических раскопок, производившихся на территории Афганистана, Индии и в среднеазиатских республиках Советского Союза. Особенно примечательными оказались остатки греческого города на границе Афганистана и Советского Таджикистана при впадении реки Кокча в Пяндж (около нынешнего местечка Ай Ханум), обнаруженные в 60-х годах французской археологической экспедицией под руководством Шлюмберже. Это был типичный эллинистический город, в котором имелись общественные здания и храмы, украшенные колоннами с коринфскими капителями, палестра, стадион и другие неотъемлемые элементы греческой городской культуры той эпохи. На стенах некоторых построек были обнаружены греческие надписи, причем одна из них содержала изречение Дельфийского оракула. Можно не сомневаться, что это был не единственный греко-бактрийский город такого рода, так что дальнейшие археологические изыскания должны будут привести к новым аналогичным открытиям.

Самым поразительным во всем этом представляется исключительная стойкость и живучесть греческого элемента: в чуждой Бактрии, удаленной от Старой Греции на тысячи километров, греки сохраняли (и, по-видимому, довольно долго) свой язык, свой образ жизни и свою культуру.

В период расцвета Греко-Бактрийское царство охватывало большой ареал, включавший южные районы нынешних среднеазиатских республик СССР, весь Афганистан и значительную часть Индии. Особенно больших успехов достиг царь Менандр (около 155–130 гг.), распространивший свои владения па восток вплоть до долины Ганга. Согласно индийским источникам, именно Менандр был первым греческим царем, принявшим буддийскую религию. В дальнейшем Греко-Бактрийское царство подвергается нашествию кочевых среднеазиатских племен — тохаров (по-китайски да-юэчжи) и на месте прежней Бактрии возникает так называемое Кушанское царство, в котором греки уже не играли ведущей роли и постепенно ассимилировались с местным населением. То же случилось и с греками, жившими в Индии. Эта ассимиляция происходила постепенно и давала своеобразные промежуточные формы. Раскопки, производившиеся на северо-западе Индии, в области, называвшейся в древности Гандхара, привели к интереснейшим находкам — образчикам древнего искусства, получившего наименование гандхарского, в котором эллинистические элементы причудливым образом сочетались с индийским и отчасти иранскими влияниями. Однако уже к началу нашей эры греческие островки оказываются окончательно поглощенными мощным индийским окружением.

В истории человеческой цивилизации Греко-Бактрийское царство интересно еще тем, что оно было первым эллинистическим государством, установившим непосредственные контакты с Китаем, который до этого был грекам совершенно неизвестен. Во II в. китайский путешественник Чжан Цянь посетил страны Средней Азии и оставил дошедшие до нас описания Бактрии и прилегающих к ней районов. Примерно в это же время начинает функционировать великий шелковый путь, проходивший через Бактрию и связавший столицу китайской империи Гань-Су со странами греко-римского мира.

В заключение отметим, что, хотя Парфия была, по сути дела, иранским, а отнюдь не эллинистическим государственным образованием, парфянские цари относились терпимо к греческим поселениям, находившимся на подвластной им территории, и использовали многие достижения греческой культуры. Влияние эллинизма отчетливо усматривается в дошедших до нас образцах парфянского искусства.

 

Экономические и социальные аспекты эллинизма

Резкий рост товарно-денежных отношений в эпоху, непосредственно последовавшую за завоеваниями Александра, стимулировался рядом факторов. В качестве первого из них надо отметить увеличение массы денег, находившихся в распоряжении греков, как участвовавших в походе, так и оставшихся в тылу. Захватив огромные сокровища персидских царей, накопленные за два с лишним века господства династии Ахеменидов и лежавшие втуне в хранилищах Суз и Персеполя, Александр получил возможность щедро одаривать своих приближенных и соратников, воинов, находившихся у него на службе, а также тех, кто возвращался домой или обосновывался в новых греческих городах. Большие суммы посылались Александром Антипатру в Македонию; многое перепадало и представителям греческих полисов, которые приезжали к Александру либо в составе официальных делегаций, либо для участия в организуемых им мусических и гимнастических соревнованиях (как это было, например, в Египте в 332 г.). Щедрость Александра способствовала повышению уровня благосостояния значительной части греческого населения.

Существенную роль сыграла денежная реформа, проведенная Александром после захвата им персидских сокровищ. На всей территории империи была установлена единая денежная система. При этом, в отличие от персидских царей и своего отца Филиппа II, Александр распорядился о принятии в качестве денежного стандарта серебряных монет аттического образца. Массовый выпуск серебряных тетрадрахм с изображением Александра, ставших основной денежной единицей империи, оказал весьма благоприятное воздействие на развитие торговли во всем этом ареале. Чеканка монет в сатрапиях и отдельных городах была — по крайней мере при жизни Александра — строго воспрещена.

Большинство новых городов, закладывавшихся Александром и его преемниками, строилось по берегам больших рек и на магистральных торговых путях, соединявших страны Востока и Запада. Большие дороги еще при персах были оборудованы почтовыми станциями, при которых имелись постоялые дворы, где путники — кто бы они ни были — могли остановиться и передохнуть. Теперь эти дороги были усовершенствованы. Все это стимулировало поездки по новым странам и облегчало установление торговых связей между полисами Старой Греции и новыми греческими поселениями. Известно, что одним из симптомов кризиса греческой полисной системы были затруднения со сбытом товаров, производившихся в традиционных центрах греческого ремесла. Теперь для греческих товаров появились новые рынки сбыта. Поселенцы новых городов, бывшие в основном греками и македонянами, нуждались в предметах обихода, которыми они привыкли пользоваться на родине. Это были по преимуществу керамические и металлические изделия, одежда, а также продукты сельскохозяйственного производства, как вино и оливковое масло. Караваны с этими товарами в большом количестве шли с Запада на Восток, причем жители новых городов имели возможность оплачивать стоимость этих товаров звонкой монетой. В свою очередь, на Запад отправлялись товары, в которых нуждались старые греческие города: шерсть, ковры, предметы роскоши и т. д. Вслед за греческими армиями на Восток устремилось большое число торговцев, перекупщиков, всякого рода дельцов, набиравших караваны, груженные товарами, строивших постоялые дворы и склады, заключавших всевозможные сделки. Сами армии стали превосходными рынками, о чем более подробно будет сказано несколько ниже.

Все это способствовало значительному, хотя и оказавшемуся недолговечным, — экономическому подъему в Старой Греции. Для Македонии время вплоть до нашествия кельтов в 70-х годах III в. было временем материального благополучия — и это несмотря на то, что практически все способное носить оружие мужское население находилось в это время в армии. Экономически развитые полисы Средней Греции, такие, как Афины и Коринф, также переживали время подъема. В особенности это относилось к Коринфу, который после потери Афинами их морской гегемонии стал крупнейшим торговым портом на Балканском полуострове (и оставался таковым вплоть до его разрушения римлянами в 146 г.). Расцвет ремесленного производства в этих городах и оживление торговли привели к уменьшению пропасти между богатыми и бедными, которая была одним из характерных признаков кризиса полисной системы в IV в. Средний зажиточный афинянин — характерная фигура комедий Менандра, писавшего в основном в конце IV в. Наибольшее экономическое благополучие афинского населения приходится на десятилетие 317–307 гг., когда правителем Афин был перипатетик Деметрий Фалерский, находившийся, как уже было сказано, в дружеских отношениях с Менандром. Вероятным представляется предположение, что Деметрий стремился на деле осуществить аристотелевский идеал «умеренной жизни», хотя бы для этого пришлось пожертвовать традиционным афинским идеалом «свободы». В некоторых отношениях прагматическая политика Деметрия сыграла отрицательную роль в развитии афинской культуры: так, изданный им запрет устанавливать на могилах художественно выполненные надгробные стеллы привел фактически к гибели этой интереснейшей ветви аттического прикладного искусства.

Это время для Старой Греции было, по выражению М. И. Ростовцева, временем «несбывшихся надежд». В III в. благосостояние полисов Балканского полуострова начало быстро падать. Это объяснялось- рядом причин, одной из которых были почти непрерывные войны македонских властителей Кассандра, Деметрия Полиоркета, Антигона Гоната за преобладание в Старой Греции, традиционно считавшейся родиной и важнейшим очагом греческой культуры. Особенно опустошительное влияние эти войны оказали на области Пелопоннеса, где в основном происходили военные действия, так как пелопоннесские государства — Спарта, а затем образовавшиеся в III в. Ахейский и Этолийский союзы городов — продолжали оказывать македонской гегемонии отчаянное сопротивление.

Другим важным фактором, подрывавшим благосостояние Старой Греции, было постепенное падение спроса на греческие товары — по мере того, как в эллинистических монархиях Востока развивалось собственное производство таких же товаров, но значительно более дешевых, чем те, которые привозились морем, а затем караванными путями из далекой Греции. Подъем экономики в новых государствах был связан с оттоком на Восток многих тысяч ремесленников, стремившихся найти применение своему умению в новых греческих городах. Наиболее удачливые из них оседали в столицах — Александрии, Антиохии, а затем в Пергаме. Это приводило к постепенному упадку ремесленного производства в старых городских центрах.

В связи со сказанным снова возобновился — и притом с усиленной скоростью — процесс расслоения граждан на богатых и бедных. В особенности это относилось к полисам, жившим за счет сельскохозяйственного производства, где происходит обезземеливание большинства сельских хозяев и сосредоточение земли в руках немногих землевладельцев. Показателен в этом отношении пример Лакедемона — страны по преимуществу сельскохозяйственной, в которой владение землей было необходимым условием получения гражданства. По дошедшим до нас сведениям, в середине III в. почти вся земельная собственность Спарты была сосредоточена в руках примерно одной сотни землевладельцев, в то время как общее число граждан этого полиса составляло около 700 человек. Это означало, что по крайней мере 6/7 спартиатов были бедняками, у которых не хватало средств даже на то, чтобы обзавестись оружием. Это обстоятельство в связи с общим уменьшением численности населения объясняет, почему Спарта, бывшая когда-то сильнейшим в военном отношении государством Пелопоннеса, к этому времени утратила свою былую мощь. Даже если допустить, что приведенные цифры дают сильно утрированную картину положения вещей, все равно они указывают на общую тенденцию, кото-рая была характерна для всех аграрных полисов Балканского полуострова.

В полисах, где основу благосостояния, как, например, в Афинах, составляло ремесленное производство, происходит новое резкое обострение противоречий между беднотой, включавшей разорившихся ремесленников, рабочих, живших наемным трудом, а также лиц, не имевших постоянных занятий, и состоятельными гражданами, скопившими в своих руках значительные богатства. К последним относились владельцы крупных мастерских, использовавшие все большее число рабов, оптовые торговцы, кораблевладельцы, банкиры и представители других прибыльных профессий, которых М. И. Ростовцев объединяет наименованием «буржуазия». В основном богачи были гражданами своих полисов, но некоторые из них могли быть метэками и даже вольноотпущенниками. Во всяком случае, они уже не имели ничего общего с аристократией полисов классического времени. Наиболее богатые из них подчас выступали в качестве меценатов, жертвуя крупные суммы денег на благоустройство своих городов, на организацию спортивных и мусических соревнований и на другие общественные нужды. Эта их деятельность была некоторой отдушиной, смягчавшей накал социальных противоречий в Старой Греции.

Между этими двумя группами общества существовала прослойка, приобретшая в эту эпоху большое значение не только в Старой Греции, но и во всех других эллинистических государствах. Эту прослойку можно было бы обозначить термином «античная интеллигенция». В нее входили представители профессий, требовавших определенного уровня знаний и культуры: архитекторы, скульпторы, художники, инженеры, землемеры, врачи, учителя. По сравнению с эпохой классической античности интеллигенция стала значительно более многочисленной и влиятельной группой населения… И если в классическую эпоху общественный статус рядовых представителей этих профессий практически не отличался от статуса ремесленников (не случайно и ремесло и искусство обозначались в то время одним и тем же термином τέχνη), то теперь положение существенно изменилось. Как пишет Т. В. Блаватская, «наличие пользующейся общественным признанием группы свободного населения, которая посвятила себя профессиональному умственному труду, составляет важную особенность, характеризующую общество эллинистической Греции». Поскольку, однако, в силу общего экономического упадка Старой Греции труд интеллигентов оплачивался там очень невысоко, многих из них покидали старые полисы и находили более прибыльное применение своим знаниям и способностям в новых государствах. Эта «утечка мозгов» из Старой Греции была одним из характерных явлений эпохи эллинизма. Следует отметить, что в эпоху расцвета эллинизма Афины не дали ни одного крупного имени в области изобразительных искусств или поэзии.

Да и в целом положение греков в странах Востока было значительно более благоприятным. Прежде всего, они были несравненно обеспеченней своих сородичей в городах Старой Греции, причем их обеспеченность определялась в основном эксплуатацией покоренных ими народов. Будучи доминирующим элементом, своего рода господствующим «этноклассом» в эллинистических государствах, греки определяли политический строй и экономический уклад этих государств. Естественно, что отношение эксплуатируемых масс к грекам было, как правило, враждебным; Если эта враждебность не проявлялась до поры до времени в форме открытой борьбы, то это объяснялось главным образом опорой греков на привилегированные слои старых восточных государств — на жрецов в Египте и Вавилоне, на персидскую аристократию в Иране и Бактрии и т. д. Естественно также, что в этих условиях у греков, живших в восточных странах в чуждом и недружелюбном окружении, этническая солидарность стала более заметной, чем это было раньше в полисах Балканского полуострова. Правда, эллинистические монархии — Египет, царства Лисимаха и Селевкидов, а позднее Пергам — вели друг с другом почти непрерывные войны, но это уже не были войны враждующих друг с другом полисов — это были войны монархов, в основе которых лежала борьба за власть и другие чисто династические интересы. Не случайно эти войны велись почти исключительно наемными войсками. Что же касается полисов, входивших в состав того или иного государства, то они, как правило, находились между собой в согласии, объединенные более глубокими интересами.

Разумеется, мир и безопасность были важными условиями нормального развития товарно-денежных отношений, и прежде всего международной торговли. При жизни Александра такие условия были созданы, по крайней мере на территориях, находившихся под его контролем. Пират ство, бывшее до этого бичом морской торговли, было практически искоренено. Дороги в Малой Азии и в прилегающих к ней странах были существенно улучшены. Персидская система почтовой связи была распространена на всю империю. О финансовой реформе Александра и ее значении для экономики древнего мира уже было сказано выше. Но уже через несколько лет после смерти Александра положение изменилось к худшему. Непрерывные распри диадохов, неизменно приводившие к военным столкновениям, оказывали пагубное воздействие на те районы, которые становились театрами военных действий. Население этих районов страдало от поборов, мародерства и насилий солдат — независимо от того, к какой из враж дующих групп эти солдаты принадлежали. И все же войны диадохов не могли помешать экономическому развитию стран, до этого входивших в империю Александра. Более того, в некотором отношении эти войны сами оказались стимулирующим фактором для такого развития. Этот парадоксальный факт объясняется специфическим характером армий диадохов, о котором не мешает рассказать немного подробнее.

Армия Александра никогда не демобилизовывалась — ни при его жизни, ни после его смерти. Это была постоянная армия, служившая под командой то одного, то другого военачальника. Основная часть этой армии находилась в распоряжении Пердикки и Антипатра, Антигона и Эвмена, Полиперхона и Кассандра, в то время как Селевк, Лисимах и Птолемей увеличивали доставшиеся им доли за счет дополнительных контингентов, состоявших в основном из наемников.

Итак, армия или, лучше сказать, армии диадохов не были прикреплены к какой-либо определенной стране или территории: они двигались от одного места к другому, постоянно сражаясь или, во всяком случае, находясь в постоянной боевой готовности. Каждая такая армия была своего рода государством в государстве, являясь условием существования данного диадоха как политической фигуры. Пример Эвмена в последние годы его жизни показал, что диадох мог существовать без принадлежащей ему территории, но он сразу же исчезал с политического горизонта, если лишался поддержки армии.

Что же представляла собой эта армия? Она состояла из отрядов фактически бездомных людей, сражавшихся не в интересах какой-либо страны и не ради каких-либо идеалов. Их. домом был военный лагерь, почти всегда находившийся в движении и состоявший отнюдь не из одних только военнослужащих; это был своего рода движущийся полис, ради которого солдаты были готовы воевать, умирать и при случае изменять своим вождям. Преданность солдат командующему зависела, прежде всего, от высокой и регулярной оплаты, от предоставлявшихся им возможностей пограбить и обогатиться, наконец, от личных качеств самого командующего — от его авторитета и умения ладить со своими подчиненными.

Ядро каждой такой армии все еще составляли македонцы, но это ядро было окружено численно превосходящими его контингентами наемных войск, куда входили не только греки, но также фракийцы, иллирийцы, персы, представители семитских народностей, индийцы и т. д.

Аристократию в армии образовывали командиры различных рангов, причем македонцы среди них были, разумеется, самыми гордыми и, как правило, наиболее богатыми. Всадникам отдавалось предпочтение перед пехотинцами. Помимо пехоты и конницы, в армию входили также ииженерные части, укомплектованные людьми, умеющими обращаться с осадными машинами и артиллерией, далее — переводчики, проводники, врачи, ветеринары, обозники. Армейские обозы сопровождались многочисленным гражданским персоналом, не имевшим прямого отношения к армии: это были семьи и наложницы, военнослужащих, слуги, рабы, погонщики вьючных животных. Все имущество как офицеров, так и солдат странствовало вместе с армией. К этому надо добавить торговцев, ростовщиков, профессиональных гетер и других лиц, кормившихся и обогащавшихся за счет армии. Лагерь такой армии можно было сравнить с большим городом, численность населения которого зачастую превосходила население крупных городов того времени. Надо добавить, что, как правило, это был очень богатый город. Офицеры армий диадохов были богачами по сравнению с офицерами Александра; даже рядовые солдаты имели при себе немалые запасы денег, накопленных ими за многолетнюю службу или вырученных в результате продажи награбленной добычи. В лагере не прекращалась оживленная и отнюдь не военная деятельность: в нем совершались торговые операции, заключались сделки, ссужались значительные денежные суммы и т. д. и т. п. По остроумному выражению М. И. Ростовцева, подобный лагерь представлял собою «огромный деловой концерн».

Военнослужащие, уходившие в отставку по инвалидности, болезни или возрасту, либо оставались жить в каком-нибудь из основанных Александром или диадохами городов, либо уезжали на родину, в любом случае они пополняли собой класс богатых или по крайней мере зажиточных людей. Многие из них приобретали видное положение в городах, где они обосновывались.

Ко всему этому надо добавить еще следующее замечание. Занимая какую-либо территорию, отвоеванную у соперников, данный полководец — будь то Антигон, Селевк или Лисимах — рассматривал ее как свое потенциальное владение или как часть своего будущего царства; поэтому он не был заинтересован в ее опустошении, в истреблении населения, в разрушении городов и т. д. Диадохи вели войны друг с другом, а не с иноземными царствами и не с народами тех стран, где проходили военные действия. По этой причине войны диадохов имели сравнительно гуманный характер по сравнению с войнами прежних эпох. Такие факты, как разрушение Фив или Галикарнасса Александром, как массовая продажа в рабство жителей завоеванных городов, уже перестали быть типичными. Когда в 70-х годах III в. на Балканский полуостров, а затем в Малую Азию вторглись кельты (галаты), они наводили ужас на греков своим «варварством», выражавшимся в опустошении целых областей и в массовых убийствах мирных жителей. Писавшие об этом греческие авторы, очевидно, забыли, что еще в недавнем прошлом так поступали сами же греки. И здесь оказался справедливым универсальный психологический закон: к хорошему люди привыкают гораздо быстрее, чем к плохому.

Уже в тот период, когда происходила борьба диадохов за наследство Александра, в Малой Азии, Сирии, Месопотамии, Египте начали складываться новые формы экономических и социальных отношений, получивших полное развитие в III в., когда окончательно оформились крупнейшие эллинистические монархии. Без уяснения — хотя бы в самых общих чертах — характера этих отношений трудно понять специфику той неповторимой страницы в истории человечества, которую мы условились называть эллинистической культурой. Не имея, однако, возможности излагать социально-экономическую историю всего эллинистического мира (изложение этой истории читатель может найти в неоднократно цитировавшемся нами труде М. И. Ростовцева), мы выберем в качестве примера одно из государств — Египет эпохи Птолемеев. И не потому, что Египет был наиболее типичным эллинистическим государством, наоборот, некоторые аспекты социально-экономических отношений, установившихся в эллинистическом Египте, существенно отличали эту страну от других ближневосточных монархий того времени. Но, во-первых, потому, что о Египте мы имеем наиболее богатую информацию не только историографического характера, но и в виде огромной массы папирологических, эпиграфических и археологических материалов, изучение которых далеко еще не закончено. Во-вторых же, потому, что столицей Египта эпохи Птолемеев стала Александрия — крупнейший центр эллинистической культуры, и прежде всего эллинистической науки.

Египет всегда был богатой страной, однако темпы его экономического развития были очень медленными. Важнейшей отраслью экономики Египта было сельское хозяйство, процветание которого полностью определилось наличием уникальных по своему плодородию заливных земель нильской долины. В основе могущества фараонов с незапамятных времен была эксплуатация труда сельского населения. Торговля в доптолемеевском Египте велась главным образом в формах натурального обмена. Правда, в египетских храмах, в царских сокровищницах и во владении частных лиц имелось много золота, серебра и других драгоценностей, но это обстоятельство не способствовало развитию товарно-денежных отношений. Освященные многовековыми традициями обычаи и формы жизни, социальные и административные структуры, а также представления египтян о мире, о судьбе человека, о загробной жизни были исключительно стабильными.

При Александре обстановка в Египте оставалась примерно той же, что и до него, при персах. Персидские гарнизоны были заменены македонскими, а подати, которые раньше уплачивались персидским царям, шли теперь в казну Александра.

Положение существенно изменилось, когда власть в Египте перешла в руки Птолемея, сына Лага, принявшего впоследствии титул Птолемея I Сотера (т. е. Спасителя). Умный и дальновидный политик, Птолемей, по-видимому, никогда не верил в возможность сохранения единства империи Александра. Поэтому он сразу же облюбовал для себя Египет, отказавшись от притязаний на Персию, Месопотамию и другие восточные области. Он, очевидно, понимал, что Египет занимает исключительно выгодное стратегическое положение, позволявшее успешно защищать его от внешних врагов. То, что его расчет был правилен, показывает тот факт, что на протяжении многих десятилетий (вплоть до 170 г.) Египет не знал иноземных вторжений.

Но Птолемей понимал также и то, что для обеспечения безопасности его царства одного благоприятного местоположения было недостаточно. Географический фактор дол-жен был быть подкреплен сильной армией и достаточно мощным флотом. На первых порах у него не было ни того ни другого. Для того чтобы создать и содержать вооруженные силы — а они, как и у ряда других диадохов, могли состоять в основном из наемников, солдатам и офицерам надо было хорошо платить. Для этого нужны были большие денежные средства.

Вторая проблема состояла в укреплении власти нового правителя. Будучи в Египте иноземцами, Птолемей и его преемники не могли надежно опираться на коренное население страны, даже если учитывать то, что некоторая влиятельная часть этого населения (жречество) готова была их поддержать. Надо отметить, что, прибыв в Египет, Птолемей I совершенно не знал египетского языка и имел, вероятно, лишь крайне приблизительное представление об истории этой страны и ее культуре. Чтобы справиться с ролью самодержавного монарха, он должен был окружить себя достаточно большим штатом греко-македонян, которые занимали бы в государстве важнейшие административные и военные должности. Для того чтобы эта правящая верхушка оставалась верной царю, она должна была получить соответствующие привилегии и быть заинтересованной в сохранении своего положения.

Наконец, новой династии властителей Египта необходимо было завоевать престиж во всем греческом мире. Это означало, что Египет должен был выглядеть — хотя бы со стороны своего фасада — представителем и наследником великой греческой культуры. И вот роль такого фасада была призвана играть новая столица страны — Александрия. Александрия строилась с самого начала не только как политический и экономический центр страны, но и как большой греческий город, который должен был поражать красотой и великолепием всех, кто приезжал туда. Этой цели служили и роскошный дворцовый комплекс столицы, и высочайший в древнем мире Фаросский маяк, и прославившие Александрию научные учреждения — Библиотека и Мусейон.

Чтобы успешно решить все эти проблемы, Птолемеям нужны были деньги, деньги и еще раз деньги. Для их получения Птолемей I предпринял реформу существовавшей в Египте экономической системы; эта реформа была завершена его сыном, Птолемеем II Филадельфом. При проведении реформы исконные египетские традиции отнюдь не устранялись, наоборот, они по возможности сохранялись, будучи приспособлены, однако, к греческим административно-правовым формам, перенесенным на египетскую почву. Из этого сочетания египетских традиций и греческих форм возникла своеобразнейшая социально-экономическая структура, основные черты которой будут сейчас нами вкратце изложены.

Прежде всего Птолемей I объявил себя самодержавным правителем Египта, законным наследником, с одной стороны, древних фараонов, а с другой — Александра Ма кедонского. Эти его претензии были поддержаны египетским жречеством, которое провозгласило его фараоном со всеми титулами, издревле дававшимися носителям этого звания. В дополнение к этому в начале III в. была проведена церемония обожествления Птолемея II Филадельфа и его жены Арсинои. С тех пор Птолемеи считались божествами; их культ был навязан всему населению. Египта — как египетского, так и греческого происхождения. В качестве абсолютных монархов, имевших божественную природу, Птолемеи были неограниченными повелителями всей страны и собственниками ее земель, всех ее бо гатств и труда ее жителей. Всем этим царь мог распоряжаться по своему усмотрению. Мы не знаем, была ли эта доктрина зафиксирована в письменном виде; во всяком случае, она была чужда греческому политическому мышлению классической эпохи. Заметим, однако, что именно в это время. начали появляться философские (вернее — псевдофилософские) сочинения, представляющие абсолютную монархию как лучшую форму государственного устройства и содержавшие разъяснения, каким должен быть идеальный монарх. Деметрий Фалерский, ставший после своего переселения в Египет чем-то вроде царского консультанта по идеологическим и научным вопросам, несомненно, знал эти сочинения, а какие-то из них, вероятно, рекомендовал читать и самому Сотеру.

Учитывая греческие традиции, Птолемеи сохранили некоторые формы городского самоуправления у немногих полисов Египта (Александрии, Птолемаиды, Навкратиды), а также у греческих городов Киренаики, Сирии и малоазиатских владений Египетского царства. Заметим, с другой стороны, что государственно-правовые аспекты монархической формы правления в каком-то смысле смыкались с греческим частным правом. Греческий хозяин — землевладелец, будучи равноправным гражданином своего полиса, в то же время обладал правами неограниченного самодержца по отношению к своему дому, имуществу, земле и принадлежавшим ему рабам. Именно таким полновластным хозяином своего дома (οικία) и своей земли (χώρα) чувствовал себя египетский фараон. Связь государственного мышления Птолемеев с греческой действительностью классического полиса с очевидностью проступает в наименованиях высших административных должностей эллинистического Египта. Так, главным помощником царя по финансовым вопросам был управляющий, «диойкет» (διοικητής), у ного были свои помощники (ύποδιοικεταί); в египетских номах (провинциях) интересы царя были представлены «экономами» (οικονόμοι) и т. д.

Все плодородные земли — основное богатство Египта — не только считались собственностью царя, но и находились на строгом учете. Они делились на несколько категорий, имевших различный юридический статус. Наибольшее хозяйственное значение имели собственно царские земли (γη βασιλική), обрабатывавшиеся крестьянами, связанными с государством договорными обязательствами. С каждым крестьянином в начале года заключался письменный контракт, в котором уточнялся подлежащий обработке участок и указывалось количество всех родов продукции (по каждому роду отдельно), которое крестьянин был обязан поставить государству в виде налога. Подчеркиваем, что в контрактах указывалась не доля урожая (как это было при прежних египетских династиях), а абсолютные цифры поставок в весовых единицах; таким образом, обязательства крестьян оставались неизменными независимо от фактически снятого урожая. Поставки были настолько большими, что оставшейся у крестьянина доли порой едва хватало на прокорм его семьи. Правда, государство предоставляло крестьянину зерно или семена для посева, а также скот для обработки земли, но за это надо было расплачиваться из очередного урожая. При всем этом крестьянин не был ни рабом, ни крепостным: юридически он был свободен и мог покинуть свою деревню и переселиться в другое место, но сделать это он имел право лишь после выполнения очередных обязательств по контракту; в противном случае он считался беглым и подлежал поимке и соответствующему наказанию вплоть до продажи в рабство. Беглых, однако, было много, так как невыполнение обязательств по контракту также сурово наказывалось. Уход (или бегство) крестьян с государственных земель особенно усилился в конце III и во II в. — в период кризиса экономической системы Птолемеев. В течение сельскохозяйственного сезона деятельность крестьян контролировалась множеством чиновников. Преж де всего, это были деревенский староста — «номарх» (κωμάρχης) и деревенский писец (κωμογραμματευς), которые, в свою очередь, находились под бдительным присмотром ежегодно сменявшихся «королевских писцов» (βασιλικοί γραμματείς). Деревенские отчеты сводились в таблицы «топархами» (τόπος — аналог района) и отвозились в управление нома (провинции) специальным чиновником, несшим ответственность за возделывание царских земель данного района. Соответственным образом обработанные отчеты всех номов отправлялись в Александрию. Что касается крестьянина, то он, собрав жатву (для примера пусть это будет пшеница), отвозил ее на молотильный ток, молотил и просеивал — все это под наблюдением специально назначенных для этой цели надсмотрщиков (γενηματοψόλακες). После просеивания зерно делилось на часть, принадлежащую государству, и часть, остававшуюся у крестьянина. Вторую часть крестьянин увозил с собой, а первая отвозилась в амбары, рассеянные по всей стране. Из местных амбаров зерно по воде и земле поступало в большие зернохранилища, расположенные в Александрии. Аналогичная практика существовала и для других видов продукции, например для льна. Все эти процедуры были изложены в царских инструкциях, разработанных с величайшей детальностью и обстоятельностью. Каждая фраза этих инструкций была, видимо, результатом длительной работы царских чиновников. Наряду с этой иерархией административных лиц, ответственных за учет, сбор и хранение сельскохозяйственной продукции, существовала целая сеть контролеров, которые непосредственного участия в указанных операциях не принимали и единственная функция которых состояла в том, чтобы следить за правильностью выполнения этих операций. Создавая эту сложную систему, Птолемеи учитывали старые египетские традиции: в Египте правительственная бюрократия всегда играла очень большую роль. Но теперь традиционный бюрократический аппарат был превращен в широко разветвленный механизм, все звенья которого действовали на основе точных письменных инструкций и конечная цель которого состояла в том, чтобы выжать из природных ресурсов страны максимальное количество доходов для царской казны. Нижние звенья этого механизма, включая деревенских старост, писцов и т. д., укомплектовывались из местных жителей (в Египте — из египтян). На каком-то уровне (на каком именно — мы точно не знаем) местные чиновники заменялись греками. Высшая правительственная бюрократия состояла, как правило, из македонян и греков.

Положение низших (местных) чиновников было не из приятных: на них лежала основная ответственность за получение доходов; за свою работу они получали довольно скудное вознаграждение и в то же время с них строго спрашивали, им не доверяли и их непрерывно контролировали. Но хуже всего, конечно, приходилось непосредственным производителям — крестьянам. Для египетского крестьянина система, установленная Птолемеями, была гораздо страшнее старых египетских порядков, при которых сохранялась известная патриархальность отношений. Кроме того, крестьянин был лишен всякой инициативы: он сеял и сажал лишь то, что предписывалось присылавшимися сверху инструкциями. Положение усугублялось тем, что, помимо обычной работы, крестьяне были обязаны нести многочисленные дополнительные повинности. Принудительные работы по строительству каналов и плотин, по посадке деревьев, по транспортировке грузов очень часто отрывали крестьян от их повседневной деятельности, ложась на их плечи тяжелым добавочным бременем. Уклонение от государственных работ каралось так же, как и невыполнение обязательств по контрактам.

Вторую категорию земель составляли так называемые «уступленные» земли (γη έν άφέσει). К ним относились:

а) Земли, принадлежавшие египетским храмам и обрабатывавшиеся служителями храмов, так называемыми «священными рабами» (ίερόδουλοι). Это не были рабы в прямом смысле слова; это были люди, на всю жизнь посвятив шие себя служению тому или иному богу (некоторое подобие позднейшего монашества).

б) Земли, переданные городам, имевшим статус греческих полисов (γη πολιτική). В Египте таких городов было мало; их было больше в малоазийских владениях Птолемеев.

в) Участки, предоставленные в распоряжение воинов-клерухов (γή κληρουχική). Эти участки были рассеяны по всей стране. В большинстве случаев они обрабатывались самими клерухами, которые использовали при этом свой греческий опыт и вносили в землепользование те или иные улучшения. Иногда эти участки сдавались в аренду египтянам.

г) Дарственные земли (δωρεαί), которыми награждались приближенные царя, представители высшего чиновничества и военного командования. Эти земли обычно сдавались в аренду крестьянам, предпочитавшим иметь дело не с официальными чиновниками, а с частными владельцами. При всех этих различиях перечисленные категории земель считались принадлежащими царю и лишь находящимися во временном пользовании частных лиц, городов и храмов. И если на храмовые земли царь обычно не покушался (это могло бы привести к конфликту со жречеством), то дарственные земли и земли клерухов могли быть в любое время отобраны царем и превращены в царские земли или переданы другим лицам. Все уступленные земли облагались налогами, размеры которых устанавливались государством. Разница по сравнению с царскими землями состояла в том, что ответственными за уплату этих налогов были не государственные чиновники, а (временные) владельцы земель, или города, или храмы. Владельцам земель была, по-видимому, предоставлена несколько большая возможность проявить инициативу, хотя и здесь государство вмешивалось в порядок землепользования и давало указания, которые подлежали неуклонному выполнению.

Сельское хозяйство было той отраслью египетской экономики, от которой царь получал основные доходы. Меньшее значение имело ремесленное производство, хотя и оно при Птолемеях было взято под строгий контроль государства. Наряду с частными мастерскими в Египте большую роль играли царские мастерские, весь доход от которых шел в государственную казну (отметим отличие от Старой Греции, где ремесло всегда основывалось на частном предпринимательстве). Царскими мастерскими был охвачен ряд отраслей, производивших товары широкого потребления. К ним относились, например, текстиль, главным образом шерстяные ткани (производство льняного полотна с давних пор было привилегией храмовых мастерских), изделия из пеньки, ячменное пиво (излюбленный напиток египтян), растительное масло и т. д. Производство некоторых товаров, например растительного масла, было полностью монополизировано государством: все маслобойни находились в ведении специального ведомства, которое вело учет всего производимого в стране масла, поступавшего из маслобоен в государственные хранилища, откуда оно продавалось частным торговцам по установленным государством твердым оптовым ценам. Такое положение существовало и с некоторыми другими товарами. В большинстве случаев наряду с государственными мастерскими существовали частные предприятия, прибыль от которых шла в карман хозяину, платившему государству налог. Любопытно, что производство папируса оставалось, по-видимому, в ведении частного предпринимательства. Важнейшим центром производства бумаги из папируса, изделий из стекла, ювелирных изделий, различных предметов роскоши была, конечно, Александрия.

Надо признать, что первые Птолемеи достигли значительных успехов в деле повышения эффективности как сельского хозяйства, так и ремесленного производства. Они много сделали для улучшения ирригации земель, внедрили в Египте наиболее урожайные сорта пшеницы и других злаков, выписывали из Милета овец, славившихся качеством своей шерсти, поощряли разведение виноградников и т. д. В результате Египет стал крупнейшим экспортером многих товаров — от пшеницы до папируса, — которые развозились из Александрии по всему свету.

Наряду с экспортом товаров внутриегипетского производства значительный доход государству приносила также транзитная торговля товарами, шедшими из Южной Аравии и Восточной Африки морем, через египетские порты на Красном море, или по суше, через нынешний Суэцкий перешеек, в Александрию, где они продавались иностранным купцам. Это были в основном всякого рода пряности, благовония, жемчуг, слоновая кость и т. д.

Сосредоточению денежных богатств в руках правителей Египта способствовали, наконец, финансовые мероприятия Птолемеев. В качестве основной денежной единицы была установлена драхма финикийского стандарта, содержавшая меньшее количество серебра по сравнению с аттической драхмой, принятой в качестве основной денежной единицы в других эллинистических государствах. Иностранцы, приезжавшие в Египет, обязаны были обменивать имеющиеся у них денежные суммы на египетские деньги; эти операции производились центральным царским банком в Александрии и его филиалами в других городах страны. Циркуляция иностранных валют внутри страны была строжайше воспрещена. С течением времени золотые и серебряные деньги были вообще изъяты из внутреннего обращения и заменены медными монетами. Во избежание недомолвок необходимо сказать пару слов о роли рабства в эллинистическом Египте. Как и вообще в древнем мире, рабство считалось в Египте нормальным явлением, хотя, как мы видели из сказанного выше, рабский труд не играл в египетской экономике сколько-нибудь значительной роли. С приходом греков число рабов в стране, по-видимому, сильно возросло (хотя цифровые данные по этому вопросу у нас полностью отсутствуют). Как правило, рабами становились военнопленные негреческого происхождения, несостоятельные должники, правонарушители. Работорговлей широко промышляли пираты, продававшие в рабство моряков и пассажиров захваченных ими судов. Работорговые рынки существовали во многих городах Греции и Востока.

В Египте рабы использовались главным образом в качестве домашней прислуги (особенно многочисленной при царском дворе и в домах высокопоставленных вельмож и военачальников), а также в качестве вспомогательной рабочей силы в мастерских и в торговле (особенно в Александрии) — в роли рассыльных, носильщиков и т. д. Обращение хозяев со своими рабами было, как правило, относительно гуманным; в этом сказались идейные веяния новой эпохи, когда раб стал считаться таким же человеком, как и все прочие люди. Преданный своему хозяину и исполнительный раб мог вполне рассчитывать на хорошее к себе отношение. В отдельных случаях рабы становились приближенными своих хозяев, их помощниками и советчиками (о рабынях и говорить нечего: вспомним рабынь царицы Клеопатры Иру и Хармиону, упоминаемых Плутархом в биографии Антония, а позднее выведенных Шекспиром в «Антонии и Клеопатре»).

Отдельно надо упомянуть царские рудники на юге страны (в Нубии), игравшие роль каторги для преступников и лиц, оказавшихся по тем или иным причинам неугодными режиму. Об ужасных условиях работы на этих рудниках сообщает Диодор Сикилийский. Но подобного рода каторга не была отличительным признаком рабовладельческого строя, о чем свидетельствуют примеры совсем других эпох (Французская Гвиана в XVIII–XIX вв., царская каторга в Сибири и т. д.). В целом порядки, существовавшие в Египте в эпоху Птолемеев, не стимулировали развития рабства как ведущей формы производственных отношений.

Такова была социально-экономическая структура, возникшая в IV–III вв. в Египте и на первых порах функционировавшая очень успешно. Но эта ее успешность была недолговечной. В конце III в. в Египте начинается период экономического застоя, сопровождавшегося внешнеполитическими неудачами в войнах с Селевкидами и крестьянскими волнениями внутри страны. Для характеристики этого периода мы ограничимся несколькими выдержками из работы видного советского специалиста в области социально-экономических отношений в эпоху эллинизма И. С. Свенцицкой.

«Со II в. до н. э. Египет испытывает экономический и политический кризис. Этот кризис ранее всего сказывается в сельском хозяйстве, где особенно ярко выступает незаинтересованность непосредственных производителей в труде. Во II–I вв. растет количество бездоходных, т. е. запущенных, земель. Ухудшается ирригационная система, происходит засоление почвы. Правительство пыталось увеличить доходность земель, вводя принудительную аренду: царских земледельцев заставляли, кроме своих участков, обрабатывать еще и запущенные. Но земледельцы отвечали на эти меры бегством, уходили из своих деревень. Крестьяне переселялись в города или на частные земли, становясь там арендаторами».

«Для II в. до н. э. характерно, с одной стороны, усиление роли частного землевладения, а с другой — попытка со стороны центральной власти усилить контроль над экономикой страны путем увеличения бюрократического аппарата. В ремесленном производстве также происходит нарушение царских монополий, появляются частные мастерские. Чтобы в известной мере сдерживать и контролировать все эти процессы, Птолемеи увеличивают и «совершенствуют» свой бюрократический аппарат. Но усиление бюрократического аппарата привело к обратным результатам. Бюрократия превратилась в самодовлеющую силу в государстве, и злоупотребления на местах приняли такую форму, что центральная власть оказалась не в состоянии с ними справиться.»

«Неустойчивость экономического положения порождает постоянную борьбу за власть, которая доходит до самых ожесточенных форм. в 118 г. были изданы так называемые „декреты человеколюбия“, где объявлялась амнистия всем участникам политической борьбы и провозглашалась борьба с злоупотреблениями чиновников.»

«Однако эта попытка наладить нормальную жизнь в стране не увенчалась успехом, Птолемеи боролись с засильем чиновников бюрократическими же методами. Существование громоздкой машины управления приводило к перенапряжению экономики. В I в. до н. э. продолжается ухудшение сельскохозяйственного производства: почвы заболачиваются, земледельцы бегут, происходит обесценивание денег и, как естественное следствие, усиливаются злоупотребления местного аппарата..»

«Присоединение Египта к Риму являлось прежде всего следствием внутреннего ослабления этой некогда сильнейшей державы Средиземноморья».

* * *

Лишь бегло коснемся мы социально-экономических отношений в царстве Селевкидов; основу этих отношений, как и в Египте, составляла эксплуатация автохтонного сельского населения, осуществлявшаяся сходными методами. Как и в Египте, обладавший божественными прерогативами царь считался собственником земли, ее богатств и продуктов труда обрабатывавших ее земледельцев. Как и там, земли делились на царские, т. е. непосредственно принадлежащие царю, и уступленные, к каковым относились дарственные поместья, а также земли, находившиеся в распоряжении городов, военных поселений и храмовых общин. Как и там, доходы, получаемые от сельского хозяйства, составляли основу могущества царя, а также власти и благосостояния греко-македонской верхушки общества. Однако конкретные формы социальных отношений в царстве Селевкидов существенно отличались от того, что мы видели в Египте.

Прежде всего в силу необычайной гетерогенности царства Селевкидов, составлявшего причудливый конгломерат из многих стратегий (сатрапий), сильно отличавшихся как по этническому составу, так и по уровню развития своей экономики, здесь исключалась возможность единого административно-бюрократического аппарата, подобного тому, который был создан Птолемеями в Египте. Существовавшая там практика заключения индивидуальных контрактов с крестьянами была здесь практически неосуществимой. В царстве Селевкидов определенная сумма налога устанавливалась для общины (деревни) и община как целое отвечала за выполнение налоговых обязательств, а то, каким образом эти обязательства распределялись между отдельными производителями, было для вышестоящих инстанций несущественно. Более того, в ряде областей царства Селевкидов — в Малой Азии, Сирии, Вавилонии — налог можно было платить не натурой, а деньгами.

Отсутствие разветвленного административного аппарата возмещалось у Селевкидов тем, что в качестве промежуточного звена между сельскими общинами и царской властью они использовали города, прежде всего новые греческие города, возникавшие, как мы видели выше, в большом числе на всей территории царства. Каждому городу приписывалась определенная территория близлежащей «хоры» (χώρα) — сельской местности, приписывалась в том смысле, что город становился ответственным за уплату этой территорией причитавшегося с нее налога. Таким образом, суммарный налог, который платил город царю, включал в себя как налоговые обязательства самого города, так и налог с приписанной к нему сельской местности. При отсутствии в данной области греческих городов аналогичные функции могли быть переданы военным поселениям — «катэкиям» (κατυίκιαι) или местным городским центрам; в ряде областей (например, в Вавилонии) эту роль выполняли храмовые городские общины (взаимодействие между местным жречеством и царской властью было, как правило, хорошо налажено). В случае неурожая царская администрация могла пойти на уступки и снизить установленную для данной территории сумму налога.

Для успешного выполнения заданий по сбору налогов город должен был располагать многочисленным штатом местных, городских чиновников, занятых этим делом. Сборщики налогов были фигурами крайне непопулярными среди сельского населения, и именно на них обрушивался народный гнев в случае крестьянских волнений. Тем не менее в целом система сбора налогов, установленная Селевкидами, оказалась достаточно эффективной и была впоследствии заимствована римлянами. Термин «мытарь», так часто встречающийся в Евангелии, это синоним сборщика налогов, находящегося на службе у города. Что касается самих крестьян, то их фактическое по ложение в царстве Селевкидов было нисколько не лучше, чем в Египте; скорее наоборот. Египетский крестьянин заключал с государством индивидуальный письменный контракт, и этим подчеркивалась его личная свобода. У крестьянина в Сирии, Вавилонии или Малой Азии не было и намека на такую свободу; более того, фактически осуществленное Селевкидами прикрепление крестьян к соответствующим податным единицам (деревням, общинам) делало их в самом прямом смысле крепостными. Во II в. царство Селевкидов, как и Египет, переживает период упадка. Правда, греческие города продолжают расти и богатеть, но следствием этого оказываются сепаратистские тенденции этих городов, их стремление освободиться от царского контроля. В сельском хозяйстве государственное землепользование постепенно хиреет, а царские земли все больше переходят в руки частных лиц и городов. Параллельно с этим происходит политический распад царства: все восточные области, включая Вавилонию, попадают под власть новой могущественной державы — Парфии, а на западе все большие претензии заявляет Рим. В 190 г. царь Антиох III (до этого получивший прозвище Великого) терпит от римлян сокрушительное поражение в битве при Магнесии, приводящее к потере Селевкидами почти всех малоазийских владений. Положение усугубляется непрерывной династической борьбой. В 58 г. Сирия — последняя область, остававшаяся под властью Селевкидов, — становится Римской провинцией.

В заключение будет небесполезно сказать несколько слов о Пергамском царстве, избравшем другой путь развития по сравнению с прочими эллинистическими монархиями. В первое время это была одна из стратегий державы Селевкидов, но в 266 г. правитель Пергама объявил о своей независимости от Селевкидов, провозгласив себя самодержавным монархом под именем Аттала I и став тем самым основоположником династии Атталидов. В последующие десятилетия Пергамское царство стало быстро крепнуть и расширять свои границы. Максимальных размеров оно достигло после 188 г., когда, согласно мирному договору, заключенному в Апамее после поражения Антиоха III в войне с римлянами, последние передали Пермагму практически все западные и северо-западные области Малой Азии.

Развитие социальных отношений в Пергамском царстве пошло по иному пути по сравнению с царством Селевкидов и Египтом. А именно, властители Пергама взяли курс на максимальное поощрение рабовладельческих форм хозяйства как в деревне, так и в городе. Все царские земли, составлявшие основу земельного фонда Пергамского царства, обрабатывались рабами, причем по преимуществу это были обращенные в рабство местные крестьяне, пополнявшиеся затем за счет иноплеменных рабов. В городе большое экономическое значение имели царские ремесленные мастерские, во главе которых стояли управляющие, назначенные царем, но основной рабочей силой в которых были также рабы. Короче говоря, пергамские властители выбрали римский путь развития экономики (не случайно римляне всегда благоволили Пергаму).

Рост рабовладельческого хозяйства в Пергаме привел к консолидации класса рабов, противостоящего классу эксплуататоров-рабовладельцев. В 133 г. на территории Пергамского царства вспыхивает восстание рабов, руководимое отпрыском царского рода Аристоником, который был фигурой примечательной во многих отношениях. Аристоник не ограничился ролью руководителя восстания, но выступил в качестве идеолога угнетенных масс, выдвинув программу создания справедливого государства — Гелиополя, в котором все люди были бы свободны и равны (сравни «Город Солнца» Кампанеллы в начале XVII в. н. э.). К движению «гелиополитов» (как называли себя сторонники Аристоника) примкнули широкие массы неимущей бедноты. Особый размах восстание приобрело после смерти тогдашнего царя Пергама Аттала III. Не имея возможности справиться с восставшими, городские власти Пергама и других городов издали декреты о предоставлении свободы всем рабам — как царским, так и городским. Эти меры, однако, не возымели действия. В борьбу ввязались римляне, использовавшие в качестве предлога завещание Аттала III, согласно которому власть над Пергамским царством после смерти царя передавалась Риму. Сторонники Аристоника упорно и мужественно

сопротивлялись, но не могли противостоять мощи римских легионов. Осажденный римлянами в городе Стратоникее (Кария) Аристоник был принужден к сдаче после более чем годичной осады и казнен в 130 г. Окончательное подавление восстания произошло в 129 г., после чего Пергамское царство было преобразовано в римскую провинцию, именовавшуюся Азией.