Когда Виктория Калянто вошла в кабинет, Анна Павловна Ветошева, упавшим голосом, предчувствуя что-то неладное, спросила:

— Что случилось-то?

Молодая чукчанка была в модной, стягивавшей ее тонкую талию кожаной куртке, джинсах, с распущенными длинными волосами — красавица, нагло улыбалась.

— Решила своего чукотурка сдать в Детский дом. На хрен он мне нужен. Заколебал этот международный выкормыш.

Вика прошла к столу, села на стул и уставилась черными зрачками в глаза Анны Павловны.

— Ты опять с перепоя? — спросила врач.

— И не думала. Между прочим, я давно всё завязала, потому что ко мне пришла большая любовь.

— Поздравляю насчет любви, но ты каждый день по несколько раз влюбляешься.

— Теперь навечно. Мне эти турки надоели и я нашла себе русского, красивого парня. Он меня хочет взять с собой в Омск. Не повезу ж я своего чукотурка в Сибирь.

— Если у вас любовь, так почему и нет?

— Я хочу начать жизнь с белого листа.

— Это он тебе так сказал?

— Сама решила. У меня, между прочим, мозги тоже есть.

— Я и не сомневалась в этом. Давай всё по порядку, спокойно рассказывай.

Виктория закинула ногу за ногу, откинулась, руками закинула волосы за плечи.

— Познакомилась в одной компании, полюбила и он меня. Вот даже новую куртку купил. Он хорошо зарабатывает. По 80 тысяч рублей в месяц. Возит грунт на самосвале немецкого производства. Скоро командировка его кончается, он и предложил поехать с ним в Омск. У него там квартира есть. Я согласилась. А этот турецкий выблядок будет мне в обузу.

Молодая женщина скривила лицо, достала из кармана сигареты, хотела закурить.

— Здесь не курят! — строго сказала Анна Павловна и поднялась со стула. Прошлась по кабинету.

Поняла сразу, что ни уговорами, ни запугиванием молодую мамашу не переубедить, не заставить изменить своего решения.

— Ты дитя свое любишь?

— Люблю, только он мне по самый пупок надоел. Я говорила сеструхе Кирке, чтобы она его довоспитывала немного, может потом я его и заберу, но она не хочет. Говорит, что, мол, у нее есть своя жизнь. Какая у нее жизнь! С мужиками даже не трахается! Голодная как волчица! Меня всё воспитывает.

Виктория опять достала сигареты, но вспомнив. Что курить в кабинете заведующей родильным отделением нельзя, спрятала пачку.

— Ты хоть представляешь, на что обрекаешь своего сына» ты лишаешь его материнства. Он же любит тебя. — Ага! Любит? Он кого хочешь полюбит, лишь бы его кормили. Весь в турков. Те ради денег… — перебила Анну Павловну Виктория. Лицо у молодой женщины стало злым, порозовевшим. Глаза еще сильнее сузились. Она походила на опасного хищника.

— Так что от меня нужно, — обескуражено, спокойным, даже холодным тоном спросила Ветошева.

Она пытливо смотрела на молодую женщину и не могла понять, как относиться к ней. Отказниц теперь среди молодых мамаш так много, что за это их давно уже никто не осуждает. Может в самом деле бросит пить, потом образумится и заберет сына.

— Я не знаю, как это сделать, чтобы шума не было.

— Какого ты шума боишься?

— Не хочу. Чтобы про меня всякую чушь болтали.

— О человеке по его поступкам судят.

— Ага, блин, все такое вытворяют, что ни в какие ворота…

— Ты за себя отвечай.

— Может, я доверенность вам напишу, а вы, как я уеду…

— Нет! — перебила Викторию Анна Павловна. — Ты меня в это не впутывай. Мы следим за состоянием здоровья твоего ребенка исключительно в научных целях. Впрочем, как и за другими детьми, рожденными чукчанками от иностранцев.

— Вот и берите этого подопытного кролика к себе. Он уже большой, ему мать вовсе не нужна. Я в Омске еще одного рожу.

— И опять бросишь?

Виктория, как обожженная кипятком, вскочила со стула. Вытянув тонкие губы, медленно произнесла с ненавистью.

— Плевала я на вас всех! Вы всё только о себе думаете, только ради своей выгоды над нами опыты проводите. Когда мы хотим стать людьми, вровень с вами, вы плюете нам в душу.

— Никто, никогда! — оторопела начала Анна Павловна и растерянно замолчала.

Виктории уже не было в кабинете. Она хлопнула дверью с такой силой, что зазвенели пузырьки с лекарствами в шкафу. Ненависть и отчаяние переполняли Викторию, когда она вышла из больницы.

Дул с севера холодный ветер, Снегом припорошило землю. Прячась от ветра за домами, Виктория почти побежала по тротуару. «Я его, гаденыша, задушу! Он всю жизнь мне искалечит. И я хочу счастья. Я люблю человека и не могу расстаться с ним. Это выше моих сил!»

В прострелах длинных, пустых улиц, ветер был особенно сильным. Язычки поземки, кольцеобразно закручиваясь по асфальту, спиралеобразно чуть подрастали, сшибались вниз, опять пытались подскочить по спирали вверх, но неуклонно прижимались к земле более сильными потоками.

Ей казалось, что снег пропах пылью. Такая пыль оседает на меховую одежду в кладовках, когда долго помещение не проветривается.

Пыль времен обволакивала сердце. Молодая кровь пенилась от желанной любви сильного и красивого мужчины, женская кровь стремилась к познанию большего, к радости в былое время недоступной. Наверное, холодный ветер остудил гнев и вспыльчивость Виктории. Увидев на кухне початую бутылку водки, она не стала пить. Обошла всю квартиру. Не было ни сына, ни сестры Киры. Не было многих вещей сына и вещей сестры. И тут Виктория догадалась, что сестра и ее сын Олежек куда-то уехали. Но куда? Одно лето, совсем маленькой, Вика жила в яранге у бабушке. Всё лето на берегу большущего озера, средь зарослей кустов, желтых и сиреневых цветов на взгорке, гомона птиц, крика чаек. Всю жизнь она вспоминает тот клочок из своего детства, как праздник, как время, проведенное в сказке. Поездка в Сибирь с возлюбленным, — возвращение в счастливое детство, перемещение в лоно любви, утраченной ей самой и ее близкими. Она перерождалась, выворачивалась ее распутная, пьяная суть, сгорала на холодном ветру, отслаивалась и исчезала. На месте былых язв образовывалась новая розовая кожица преданной любви.

Она не стала искать в городе ни сестру, ни своего сына. Очень боялась, что может найти их у знакомых или родственников. Находка могла привести к беде у родных или самоубийству. Она собрала свои вещи — двое джинсов, одно легкое платьице, теплую куртку с шапкой и упорхнула из квартиры. Не написала даже записки. У сестры есть ключ от двери, есть мозги в голове и она непременно догадается, куда Виктория уехала. Потом она обо всём напишет, если этого пожелает ее же, переполненная любовью к русскому мужчине, душа.

Сильнее наркотика, чем любовь ничего в мире нет.

Более ее в этом городе никто не увидит. Родственники и близкие даже не будут искать ее там, в далеком городе Омске. Сын ее Олег, будет скитаться по интернатам, родственникам, отслужит армию, окончит техническое училище и тоже уедет с Чукотки навсегда. К этой стылой земле в нём будут жить холодные чувства, как к злой мачехе. Об отце, турецком подданном он никогда ничего не узнает. Но заглядывать в события 2030 года нет смысла.