Этим летом, уже в третий раз, отправился отец Борис на Великорецкий крестный ход. Вслед за святителем Николаем Чудотворцем и его чудотворной Великорецкой иконой паломникам предстояло пройти из Вятки до села Великорецкое, преодолевая ежедневно более тридцати километров пути.
Вышли третьего июня в десять утра. Дорога вела то душистыми полями, то прохладными лесами, то раскаленным от зноя асфальтом. Паломников пекло жарким солнцем, охлаждало ливневым дожем, обдувало теплым летним ветром.
Шли бодро и к двенадцати дошагали до села Макарье. Здесь женский монастырь. Сделали большой привал. После Макарья паломников осталось намного меньше: многие просто провожали крестный ход до этого села. Вечером сделали остановку в селе Бобино.
На следующий день идти было труднее. Уже к вечеру второго дня, как и в прежние крестные ходы, ноги отца Бориса загудели немилосердно, и все чаще стал он припоминать прохладу родного дома, да под тенистыми липами, ледяную сладость кваска матушки Александры и ароматные, сочные, с хрустящей корочкой рыбные пироги тещи Анастасии Кирилловны.
Для поднятия духа стал приводить себе на память трудности паломников советских времен: участников крестного хода преследовали, преграждали дорогу милицейскими кордонами, арестовывали и вывозили как можно дальше от святых мест. Народ пробирался за проводниками лесными тропами; скрываясь от властей, ночевали в чаще. Вспомнил о былых трудностях – и сразу легче стало на душе, а уж взбодрившийся дух поддержал и утомленное тело. Тут еще незнакомый молодой батюшка стал угощать идущих рядом отменным горьким шоколадом, предложил и отцу Борису:
– Подкрепитесь, отче – сразу полегчает! Съел отец Борис дольку – действительно бодрит, недаром греки, поднимаясь на вершину Афона, всегда берут с собой шоколад и приговаривают: «Бензино!»
А тут и сумерки надвинулись – и долгожданный отдых-ночлег приблизился. Остановились в селе Монастырское. Отец Борис по старой привычке направился в клуб, где обычно размещали священников и певчих, но на этот раз клуб уже оказался занят паломниками. Батюшка смиренно достал «пенку», рюкзачок забросил под голову, подрясничком укрылся и уже приготовился поблаженствовать, как его кто-то потрогал за плечо. Поднял голову – тот самый молодой батюшка с шоколадом:
– Отче, пойдем ко мне в палатку – на воздухе комары заедят!
Долго отца Бориса упрашивать не пришлось, залез в старую, но крепкую палатку, оценил практичность и сноровку нового знакомого. Быстро познакомились. Звали молодого батюшку отец Роман Заяц, и служил он в поселке Лальске, самом северном приходе Вятки. Отец Роман оказался батюшкой хозяйственным: пока отец Борис задремал, он тут же на примусе соорудил ужин, заварил чай. Поужинали с аппетитом, а поскольку у отца Бориса дремота и крепкий чай сон разогнали, а вятский батюшка оказался крепким орешком – они долго разговаривали и делились жизненными историями. Эти истории отец Борис, с разрешения отца Романа, и подарил мне и вам, мои читатели.
«Если за Бога держаться – все будет!»
(Первая история вятского батюшки Романа Зайца)
Прадед мой по отцовской линии Варлаам был православным священником, уехал предположительно в 1925 году служить в Русскую миссию в Аргентине, где и преставился ко Господу, а прадед по материнской линии, татарин Амин, был муллой. Моя бабушка по маме, Муссалима, хотела, чтобы я принял ислам. Но у меня к исламу никогда душа не лежала.
Всё в моей семье было как во всей нашей стране: прадеды верующие, деды уже жили в советское время, но веру хранили, а родители при советской власти воспитывались атеистами. Сам я в Бога уверовал в четырнадцать лет: поехал со школьной экскурсией по Золотому кольцу, и так меня эта поездка поразила, что я даже молитвослов купил, молиться начал по утрам и вечерам. Но в моем окружении тогда верующих православных людей не было: папа военный, мама – татарка, и потихоньку я забыл о первом своем порыве к вере.
Прямо как в евангельской притче о сеятеле: «Вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло» (Мф. 13: 3–7). Хорошо учился, в 1988 году был даже награжден путевкой в Артек.
В 1994 году Господь спас меня от неминуемой смерти. Служил я в ракетных войсках стратегического назначения; правда, ракетные комплексы видел только в разобранном виде – служил на базе хранения военной техники в «закрытом» городе Свердловске-44. Мы часто переставляли технику с места на место, наводя порядок на территории базы. В первые месяцы службы нам, молодым бойцам, доверяли только стропы цеплять… И вот в один такой прекрасный (воистину!) день мы с моим товарищем Русланом Галимзяновым прицепляли отслужившие свой век грузовые автомобили к трактору Т-150.
Я подошел к очередной машине, прицепил трос, обернулся в ожидании трактора и увидел, как трактор, не останавливаясь, катится на меня! Когда я обернулся, причем слишком поздно, – трактор уже приблизился ко мне почти вплотную. Все это происходило так быстро и неожиданно, что я уже не успевал отбежать в сторону. Да и оцепенел от страха. Позже потом читал, что смерть сначала у человека ноги отсекает, поэтому люди пошевелиться не могут. Я видел глаза тракториста Лехи – он смотрел на меня с ужасом и давил на тормоза, но семитонная машина не останавливалась!
Бампер трактора прижал меня вплотную к бамперу позади стоящего грузовика. Я уже чувствовал, как мои внутренние органы плющатся под мощным прессом… И в этот момент трактор встал как вкопанный. Я после того случая много дней в туалет кровью ходил (простите за подробности). Руслан Галимзянов недавно писал мне, вспоминал тот день. Ему тоже было страшно. А я тогда даже крещен не был! Видимо, отмолил меня кто-то. В последний момент. Милостивый Господь!
Когда мне дали отпуск, я решил покреститься. В последний день отпуска приехал в соседний город, зашел в Знаменский храм (в нашем городке храмов открытых не было), и на пороге столкнулся с уже выходившим из храма настоятелем, отцом Сергием. Сказал ему, что хочу креститься. Батюшка ответил:
– Я уже ухожу, приходи завтра.
– Завтра я уже в армии…
– А в каких войсках служишь?
– В ракетных.
– О! И я ракетчик.
И батюшка тот меня покрестил. Без денег. Сейчас ко мне приходят креститься – я крещу, тоже денег не спрашиваю. Пожертвование – дело добровольное. Моя казначей мне жалуется:
– Так они же не заплатили.
А я ей отвечаю:
– Так я и сам бесплатно крестился. Как-то одна женщина у меня спрашивает:
– Батюшка, а вот если я креститься хочу – а у меня денег нет?
– Я вас бесплатно окрещу.
А она, оказывается, уже деньги отдала. Так она пошла и забрала деньги из кассы. Объяснила матушке за свечным ящиком:
– Батюшка сказал: бесплатно можно!
Свечница моя была в полном расстройстве. (Тут отец Роман улыбнулся.)
Следующий случай моего чудесного спасения был в 1997 году, через год после армии. Мы с отцом ездили в город Курган. У отца был автомобиль BMW – очень быстрая машина. Уже на обратном пути мы на скорости примерно в двести километров попали в аварию. Впереди нас водитель «Газели» пошел на обгон, а в это время наша машина поравнялась с его – он просто нас не видел (скорость была огромной). Чтобы избежать столкновения, отец резко нажал на тормоз и выкрутил руль влево. Нас на мокрой дороге метров пятьдесят крутило, пока наша машина не врезалась в ограждение, за которым был пятиметровый обрыв и какой-то водоем. При ударе об ограждение у машины вырвало заднее колесо, которое улетело по обрыву в воду, а нас перевернуло на крышу, и мы вверх тремя колесами проскрежетали по асфальту еще метров пятьдесят. Машина всмятку, отцу после аварии голову зашивали, а на мне не было ни царапины! Милостивый Господь!
Но и после таких чудес я не сразу пришел в храм. После армии работал и грузчиком, и экспедитором. Потом в страховой сфере прошел довольно быстрый путь от страхового агента до директора городского филиала страховой компании. Жил «как все», в свое удовольствие. Но стал я чувствовать какую-то неудовлетворенность жизнью. То, что я делал, перестало мне нравится. Вроде бы денег хватает, машина есть, на работе дела хорошо идут – а вот чего-то не хватает, и всё…
А это потому, что жил я без Бога. В душе каждого человека есть пустота, размером с черную дыру, которую можно заполнить только Богом. Ни земные удовольствия, ни материальные блага, ни увлеченное занятие, ни даже любимая семья не могут покрыть и самой малой потребности человеческой души. Только Всесильному Богу это под силу! Да ты и сам, отец Борис, это хорошо знаешь!
И вот как-то ночью снится мне сон. Снится ад. Жуть необъяснимая… Крики людей, смрадный запах… Подробностей увиденного мною я сейчас не помню, но мне очень хорошо запомнилось мое как бы потустороннее состояние. Ужас был полный, и даже после пробуждения я минут двадцать не мог встать с кровати: «Сердце мое смятеся во мне и боязнь смерти нападе на мя. Страх и трепет прииде на мя и покрымя тьма» (Пс. 54: 3–4).
Я понимал, что это мне приснился не просто страшный сон – я увидел другую жизнь за гранью человеческого бытия. И эта другая жизнь по моему тогдашнему духовному состоянию не сулила мне ничего хорошего после моей смерти.
Вскоре после сна первого снится мне сон второй.
В том сне я увидел всю свою жизнь до конца. Но та жизнь, которую я увидел, сильно отличалось от той, которой я жил. Сон мне показался эдаким сновидением из серии «Не дай Бог!». Но вскоре жизнь моя действительно стала меняться, причем так же резко, как плуг хлебопашца взрывает и переворачивает землю, заросшую бурьяном. И наяву стали происходить события из моего сна – а я их помню. Такая милость Божия была ко мне: Господь показал мне ту новую жизнь, которую Он для меня приготовил. Просто Чудо!
Вскоре я уволился с работы, закрыл свое дело, которым занимался параллельно страхованию. Какое-то время ничем не занимался, кроме переосмысления своей жизни. И в один самый обычный день вдруг уехал в никуда. На железнодорожном вокзале Екатеринбурга подошел к билетной кассе, протянул последние деньги и попросил билет почему-то до Кирова, хотя в этом городе у меня не было даже знакомых и я в нем ранее никогда не бывал.
Мне было тридцать два года, через неделю должно было исполниться тридцать три. Это я сейчас понимаю, что Господь меня призывал, а тогда для окружающих и для меня самого мой поступок выглядел, мягко говоря, странно. Но я повиновался внутреннему порыву и не оглядывался назад.
Девятого марта 2008 года я приехал в Киров (Вятку) и впервые попал на службу в Свято-Успенский Трифонов монастырь. При этом у меня было чувство, что я вернулся домой.
А десятого марта было Прощеное воскресенье. Митрополит Вятский и Слободской Хрисанф, прося прощения у своей паствы, встал на колени, а у меня в этот момент слезы градом хлынули. Я закрыл глаза, и почувствовал, как Кто-то обнимает меня – явно чувствовал тепло Ладоней на своей спине. От этого слезы полились еще сильнее. Вот такая благодать на меня, блудного сына, сошла от Отца Небеснаго.
Стал подвизаться трудником в монастыре, снег чистил, другие работы по хозяйству выполнял… В монастыре у меня начались страхования – видимо, враг ополчился, что я вольготную мирскую жизнь решил поменять на пост и молитву. Невидимая духовная брань и проходит невидимо, а у меня она происходила даже на видимом уровне: все руки были в синяках. Просыпался ночью в холодном поту – а на руках синяки появлялись… Может, это оттого, что знал враг о предстоящем мне священстве… Постепенно полегче стало – исповедовался, причащался. Сходил в Великорецкий крестный ход. Игумен Великорецкого монастыря Тихон (Меркушев) стал моим первым духовником. Через шесть месяцев после моего приезда в монастырь я получил новое послушание: стал трудиться в резиденции митрополита Хрисанфа.
Спустя год, проведенный в монастырских стенах, я оказался как бы на перекрестке: принять ли мне монашеский постриг или уйти трудиться в мир? За разрешением своего вопроса я поехал в Великорецкое, к своему духовнику. Отец Тихон побеседовал со мной и благословил идти в мир, сказал, что путь мой – семейный. И после его благословения я познакомился с выпускницей Вятского духовного училища и сделал ей предложение.
Владыка Хрисанф, митрополит Вятский и Слободской, отправил нас супругой в село Кикнур – она стала трудиться регентом, а я алтарничал, читал Шестопсалмие… Как-то наш священник, отец Владимир, поехал в село Беляево, к старцу архимандриту Гавриилу (Кислицину). И я с ним – за водителя, я его в то время возил.
Шел 2009 год, было лето, стояла жара, и я сидел за рулем в шортах, бритый, коротко стриженный. Приехали к старцу – а он меня, вот такого, сразу же начал называть отцом Романом. Несколько раз назовет отцом и смутится как бы сам. Стал я к нему ездить, принял меня батюшка в духовные чада. Ну а потом все само собой произошло. Я в храме трудился, ходил в крестные ходы, снимал эти крестные ходы на видео. В 2012 году стало известно о разделении Вятской епархии на три и образовании Вятской митрополии. Будущий епископ Яранский Паисий меня заочно знал. И когда мой духовный отец, архимандрит Гавриил, благословил меня в 2012 году писать прошение и принимать сан, владыка Паисий меня рукоположил. Так что священник я молодой.
Сам Господь меня с одного места с корнем вырвал – и на другое пересадил… В мгновение ока! Друзья, знакомые – все остались в прошлой жизни.
Меня вот сейчас иногда кто-то из неверующих людей спрашивает:
– А какие у тебя, батюшка, доказательства существования Бога?
На что я сразу отвечаю:
– А вы на меня посмотрите! Разве может человек сам собой так измениться, как я изменился?! Разве может так его жизнь измениться без Бога?!
Вот сейчас служу в Лальске. У нас с матушкой растут четверо детей: пять лет, четыре, три и один годик. Малыши-карандаши… Нет у меня сейчас прошлой беззаботной жизни, но как же я благодарен Господу за Его милость ко мне! Если за Бога держаться – все будет: хлеб на столе, крыша над головой, любящие и любимые люди рядом.
Как дед Василий помирал, или О семейном кресте
(Вторая история вятского батюшки)
Во времена моего поиска смысла жизни, как раз перед тем, как уехал я в Киров, произошел в моей семье один случай, который приоткрыл мне краешек другой, неземной жизни. У жены моего брата болел дед. Звали его Василий Николаевич. Дед Вася был кристально честным и порядочным человеком. В 1939 году ушел в армию, да так до 1947 года и прослужил. Прошел всю войну. Был награжден орденами и медалями.
Вот только, как и многие его ровесники, жившие во времена гонений безбожной власти на Церковь, он не ходил в храм, не исповедался и не причащался, хотя был человеком верующим. Да и трудно остаться неверующим на войне! Сколько раз он молился ко Господу и Пресвятой Богородице, сколько раз взывал к Николе Угоднику – это только Им известно…
В 1997 году дед заболел. После первого инсульта он еще кое-как ходил, хотя правая сторона у него почти вся отключилась. Но он был очень сильным человеком и старался не доставлять хлопот окружающим – одной рукой, но все делал сам. Умудрялся даже воду носить и чистить зимой снег.
Второй инсульт свалил деда окончательно, и он около трех лет лежал как бы в забытьи, причем непрестанно кричал от боли. Но боль эта не была физической – душевная боль может быть тоже очень мучительной: каждый из нас, даже самый безупречный внешне человек, набирает за свою жизнь тяжелый груз грехов. И никакие лекарства деду не помогали. В себя он приходил крайне редко, и бабушка безропотно ухаживала за ним.
Но однажды, весенней ночью 2000 года, Василий Николаевич пришел в себя, в ясном сознании попросил супругу, чтобы она позвала сына, живущего в соседнем доме. «Прощаться буду», – сказал дед с тихой радостью на лице. Прибежал сын, которому поведал его умирающий отец о том, что мучился он за свои грехи, чтобы на сына своего их не перекладывать. Еще сказал, что сейчас умрет и его отпустили с родными попрощаться. После этих слов Василий Николаевич закрыл глаза и с блаженной улыбкой предал свой дух Господу Всемилостивому! Когда деда хоронили, он продолжал улыбаться.
Этот случай с дедушкой Василием перевернул мою жизнь! Я осознал, что, по всей видимости, человек жил телом на земле, но душа его мучилась в аду. А после тяжких мучений, возможно (кто знает? Один Господь!), сподобился раб Божий Василий милости Божией. Я много об этом думал.
Дед сказал сыну: «Я тебе свои грехи не оставил!» Как это понимать? Скажем, если отец украл у неимущих – это тяжкий грех. Умирает папа – а грех его не искуплен. И его сын ощущает на себе не сам грех, а тяжесть этого греха. Есть такой своеобразный семейный крест. Его несет вся семья, ведь семья – это единый организм… Тяжесть семейного греха – это совокупность грехов всех членов семьи. Крест живых и усопших.
Если человек страдает, как дед Василий, понимает, что страдает за свои грехи, и добровольно, без ропота, принимает эти страдания – Господь прощает его. И семейный крест делается очень легким.
А когда все члены семьи грешат и не каются, чаша переполняется – и семью постигает какая-то скорбь, беда, болезнь. Иной раз один молитвенник в семье держит всех родных – берет на себя подвиг, подвизается: молится, кается, постится. Одна семья мне недавно жаловались:
– Бабка наша, Божий одуванчик, жила себе тихонько, неприметно, где-то в своей комнатенке сидела… Мы, грешным делом, про нее забывали порой, даже день рождения ее забывали. Такая тихая бабуля, старая, толку от нее уже никакого не было – ни щи сварить, ни в доме прибраться. Но жили мы – так хорошо! Так все ладилось в жизни! А умерла бабка – как сглазили: то болезнь, то увольнение, то разлад семейный! Все наперекосяк пошло!
Я у них спрашиваю:
– А бабушка ваша в Бога верила?
– Так как не верить! Только и молилась целыми днями – что ей еще оставалось в старости делать?!
– Так ведь это ваша бабушка-молитвенница всю семью вашу на плаву держала!
– Ах! А мы и не понимали!
Есть у меня знакомый игумен. Он рассказывал мне о своих родственниках: родные со стороны матери – люди верующие. Был даже священник в роду, который принял мученическую смерть за веру. Видимо, так он Богу угодил, что на всей семье благословение Божие лежит: нет ни алкоголиков, ни наркоманов, ни самоубийц. Все ладится: и семейная жизнь, и работа, и детишки растут ладные да здоровые.
А вот со стороны отца – люди неверующие, да еще кто-то, видимо, богоборцем был. Так с этой стороны – сплошь скорби, да какие тяжелые! И пьют, и умирают рано, и самоубийцы есть. Тяжесть греха людей давит – а каяться никто не умеет!
Иногда бывает, умирает старший в роду – и всем его детям тяжело. А это потому, что главная тяжесть креста ложится на старшего в роду. Как и в обычной бытовой жизни: кто постарше – несет потяжелее чемодан, кто помладше – сумочку, совсем малые – без поклажи, налегке бегут. Становятся старше – им уже ноша дается.
Бывает: умирает мать, а за ней череда смертей в семье. Говорят: покойница их за собой забрала… А это они просто тяжести семейного креста не выдержали!
Недавно случай был. В одной семье – череда смертей. Нелепых, неожиданных, безвременных. Пришли они в храм, ко мне, к священнику, за помощью. Спрашивают: почему в их семье такое странное и страшное дело творится? Я им отвечаю: я священник молодой, вот к духовнику поеду, он – старец, с ним и посоветуюсь.
Приехал к духовнику, рассказал. Поделился своими мыслями, которые только что тебе, отец Борис, выложил: о тяжести семейного креста. Батюшка мой помолился и говорит:
– Да… Правильно думаешь… Есть семейный крест! И в этой семье все неспроста! Пусть ищут корень, причину. Грехи наших родных влияют на нашу жизнь. Лежит, видимо, на этой семье какой-то тяжкий нераскаянный грех. Тяжесть греха начинает давить людей. И вот – настал момент, когда приходится по счетам за долги платить. Господь забирает их для их же блага, чтобы ноша их не стала совсем неподъемной, чтобы не пришлось всему роду под корень пойти…
Еще помолился старец мой и благословил меня исповедать всю семью, чтобы вспомнили они все грехи свои с самого детства, покаялись перед Господом. Благословил также их всех соборовать – дабы простил им Господь грехи забытые. Так, возможно, череда смертей и остановится. Покаянием…
И вот, возвращаясь к нашему деду Васе, я понял: всю жизнь жил он честно и, умирая, не мог позволить себе такую подлость сделать: передать свои нераскаянные грехи сыну. Знал, за что перед смертью страдает, и без ропота страдания принимал. А когда умер – так улыбался! Такое блаженство, такая радость были на его лице! Есть мир видимый и невидимый, так деду Василию был уже открыт невидимый мир!
Монастырский урок
(Третья история вятского батюшки)
В одном удмуртском монастыре в конце девяностых годов среди трудников оказались отец и сын. Сын – верующий, а отец – атеист. Трудился в монастыре просто потому, что другой работы в округе не было.
И вот как-то раз на трапезе отец сказал во всеуслышание, что в Бога он не верит. Почему вдруг он решил вслух это заявить – сие неизвестно. Может, настроение у него в тот день было неважное, может, пост надоел: неверующему человеку ведь поститься – сплошная мука и бессмыслица.
Только сказал он это так громко, что слова его услышал даже игумен. Игумен ему и замечание сделал:
– Ты такие слова в монастыре говоришь?! Бога не гневи!
Тот только ухмыльнулся. А на следующий день за трапезой сидел этот атеист, обедал – и вдруг стало его над лавкой поднимать. Братия замерли. А его приподняло – да и с размаху о лавку и приложило. Ударился он об стол головой, да с таким стуком, что все ахнули. Решили: шея у бедолаги точно сломана!
А он упал – и потерял сознание. Потом в себя пришел – ничего у него не сломано, все на месте, ни ушиба, ни синяка! Но когда пришел в себя – стал верующим человеком. Отчего это случилось? Может, по молитвам игумена… Может, Господь ему такой урок преподал – монастырский… Только атеист бывший сам теперь с недоумением вспоминает, как это он мог неверующим быть. А святые отцы говорят, что неверие – та же страсть…
Многое может молитва праведника
(Четвертая история вятского батюшки)
Году эдак в 2003-м один неформал – паренек по имени Сергей с длинными «хевиметаллическими» волосами, в кожаной куртке-косухе, отправился из Кирова в Прибалтику. Заехал в Москву – получить визу. В столице Сергей остановился у родственников, подал документы в посольство (вроде бы латвийское) и стал ждать момента получения заветной визы. Пока ждал – исходил все улочки-закоулочки, посмотрел все московские достопримечательности.
Но, по прошествии двух недель, из посольства пришел отказ. Погоревав, Сергей решил ехать домой. Фирменный поезд «Вятка» отправляется из Москвы вечером. И тут родственники посоветовали ему съездить в Сергиев Посад, посмотреть знаменитую православную святыню – Троице-Сергиеву Лавру. Сел наш длинноволосый неформал на электричку и поехал в Посад. Монастырь поразил его даже снаружи – красивый, величественный.
И вот стоит, значит, Сергей перед монастырскими вратами, на туристов и паломников озирается – дух отчего-то захватило у парня. Всегда такой смелый, решительный – а тут чего-то засмущался, оробел. Отчего – и сам не знает. Может, почувствовал: скоро судьба его крутой поворот сделает.
А у самых ворот группа верующих бабушек топчется, крестятся истово да к какому-то священнику руки тянут – это они так благословения просят. Пригляделся Сергей к священнику – самый обычный батюшка. Высокий такой, еще не старый.
И вдруг этот батюшка совершенно неожиданно разворачивается прямо к нашему неформалу и громко зовет его: «Сережа!» Сергей, значит, натурально начинает вокруг оглядываться: где же этот самый неизвестный Сережа, которого батюшка зовет? А тот улыбается и снова Сергею громко: «Сережа, иди сюда!»
Бабушки всем своим видом выражают непонимание и даже негодование тем обстоятельством, что их любимый отец Герман – а это был именно архимандрит Герман (Чесноков) – обратил свой старческий прозорливый взор на какого-то «волосатого хиппи».
Ну что делать – Сергей подошел к старцу. Батюшка ему что-то сказал, и они вместе отправились в монашескую келью к этому подвижнику… И вот поразительное дело: какую силу имеют слова благодатного молитвенника! Сколько родители Сережу уговаривали свой неформальный вид сменить – что в лоб, как говорится, что по лбу. А тут – всего пару часов отец Герман с парнем побеседовал, и что вы думаете?!
После двухчасовой беседы вернулся наш Сережа к себе в Вятку, тут же снял с себя «косуху», постриг длинные волосы и ушел в православную общину в поселке Радужный под Кировом. Через полтора года поступил послушником в Великорецкий монастырь. А затем игумен Тихон (Меркушев) благословил послушника Сергия поступить в Вятское духовное училище. Да, «многое может молитва праведника»…
Как с Цыганом чудо случилось
(Пятая история вятского батюшки)
Когда я жил в монастыре, к нам приехал трудником цыган. Звали его Игорь. Правда, потом оказалось, что никакой он и не цыган вовсе, а французский еврей. Но на цыгана был похож здорово: кудри длинные, на гитаре играет, песни на незнакомом языке душевно поет, с такой, знаете, цыганской щемящей ноткой. Потом узнали, что кудри длинные Игорь отпустил, потому что у него правого уха не было. Эхо прошлой жизни.
Как-то вечером мы, трудники, рассказывали друг другу в келье каждый свою историю. Ребята все собрались непростые, с нелегкой судьбой. Многие из тех, кого Господь привел потрудиться в святых стенах монастыря, были сиротами. Прошли сначала детский дом, потом интернат, затем тюрьму. Такая жизненная колея, из которой трудно выбраться.
А Игорь родился в большой и дружной семье во Владивостоке. Одна проблема: все старшие члены этой семьи были категорически не согласны со многими статьями Уголовного кодекса и традиционно развивали криминальные таланты в своих многочисленных отпрысках с самого раннего возраста. И сложилось так, что к сорока годам Игорь уже очень хорошо знал тюрьму, а тюрьма знала его. Сорок лет – изрядный возраст, и трудно было предположить, что сумеет Цыган вырваться из своей уже весьма углубленной колеи. Но, как говорил еще в семнадцатом веке протопоп Аввакум, духовный писатель и противник церковных реформ, «Господь Бог – старый чудотворец»!
К тому моменту, когда с Игорем случилось чудо, он с подельниками находился в федеральном розыске, попутно промышляя фальшивомонетничеством. Однажды, после удачно реализованной партии фальшивок, приятели крепко выпили и улеглись спать. Игорь уснул, но вдруг яркий свет ослепил его. Открыв глаза, он увидел, что у его кровати стоят двое в убеленных одеждах. Один из них держал в руках графин, как бы с вином. Налил содержимое в стакан и дал Игорю выпить. Игорь выпил вино, похожее на кровь, – и провалился вниз. Бездна была глубока.
Полностью его рассказ я не смогу привести, подробности не помню, да и думал, если честно, в тот момент, когда слушал сию невероятную историю, что Цыган наш в тот день просто тайком перебрал лишнего. Оказалось, что это не так. Сон его был сродни моему сну и так ужаснул, произвел такое сокрушающее воздействие, что, очнувшись в своей кровати на «малине», Игорь молниеносно решил каяться в грехах! Первая его мысль была: «Нужно сдаваться!» Далее он подумал, что если сдаться в милицию там, где он был (где-то в крупном городе, вроде на Урале), то до родного Владивостока он доберется этапом только через несколько лет. Поэтому Игорь по фальшивому паспорту вернулся во Владивосток, где и предал себя в руки правосудия.
Крови на нем не было, за многие свои прошлые дела он уже отсидел. Поэтому за то довольно-таки длительное время, что он находился под следствием, его и настигла счастливая амнистия к юбилейному Дню Победы. После амнистии Игорь категорически не захотел возвращаться к старому образу жизни, почему и уехал трудиться в монастырь. В монастыре Цыган красил-белил-штукатурил, подметал, снег убирал, работал в резиденции митрополита Хрисанфа. Трудился он очень усердно – с таким же усердием, как раньше занимался криминалом. Теперь все его многочисленные таланты, живость характера, трудолюбие и темперамент проявили себя на доброй почве. Уверовав, он принял Бога всем сердцем.
Он и молился, как говорят, истово. Молился и за себя, и за всех своих многочисленных родственников. Кстати, у многих его братьев и сестер были раковые заболевания разной стадии. Один из братьев к тому времени уже умер.
Вот так круто и бесповоротно изменил Господь жизнь нашего Цыгана. В 2008 году он женился в Кирове на девушке Ксении, познакомили их наши общие друзья на крестном Великорецком ходу. Ксения – биолог, преподаватель в вузе, очень верующий, церковный человек. После женитьбы Игорь трудился в храме Феодоровской иконы Божией Матери, сейчас трудится охранником в московском храме Сошествия Святаго Духа, ездит туда на вахту. У них с Ксенией растут двое детишек. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!
На литургии никогда не бывает пусто!
(Шестая история вятского батюшки)
Вот еще вспомнил историю об одном удивительном случае. Можно сказать, о чуде. Произошло это чудо с самым обычным батюшкой. Звали его отец Сергий Пуртов, и был он митрофорный протоиерей. Долгие годы служил отец Сергий в Успенской кладбищенской церкви поселка Лальск. Может, и был он необычный батюшка, но дары его духовные мог только духовный человек увидеть. А так – любой посмотрит: священник как священник, обычный пожилой батюшка, седой да сильно хромающий.
Но чтобы понятен был мой рассказ о чуде, нужно вам рассказать предысторию – поведать о сем батюшке подробнее. Значит, так. Родился протоиерей Сергий в 1890 году и получил воспитание еще дореволюционное. Всю жизнь он помнил о святых словах: «За Веру, Царя и Отечество». Жил по вере, хоть и страшно трудно это было в те годы.
Ревностный молитвенник, стал он еще в молодые годы отцом своим прихожанам: делил с ними скорби и радости. Скорбей, конечно, больше выпадало. Молился за больных, утешал унывающих, помогал духовным чадам идти по жизни своим пастырским словом – мудрым не по возрасту, а по благодати Божией. Даже молодежь ходила к нему в храм, и никак заезжие активисты-комсомольцы не могли сагитировать лальских парней и девчат на задорный комсомольский почин борьбы с религией: побить, скажем, окна в храме или испортить церковный праздник, а то и спектакль поставить сатирический, высмеивающий местного попа и его прихлебников.
Одно время, правда, начали приходить в храм во время молебнов молодые люди с гармошкой, с песнями. Отец Сергий спокойно и ласково говорил им: «Вы, ребятушки, идите да пойте на улице…» Да тут же и молился за них перед старинными иконами, просил помощи святителя Николая Чудотворца.
Они постоят-постоят, да и уйдут на улицу, сраженные лаской и приветливостью. А кто-то потом, крадучись, и назад возвращался, чтобы прихожанином храма стать, – любовь она ведь в душу западает и к себе притягивает так властно, как никакая суровость и злоба притянуть не могут…
Дважды отец Сергий за веру сидел в лагерях. Первый раз был осужден в 1932 году, как активный участник контрреволюционной группировки церковников, и на четыре года отправлен в Печорлаг. Его матушка и четверо детишек мал мала меньше были выгнаны из дому с полной конфискацией немудреного поповского имущества. Иконы же из храма и священнические одежды увезли тогда на пароходе по реке представители администрации с местной милицией, и дальнейшая судьба всего этого осталась неизвестна.
Трудно сказать, кому пришлось тяжелее: отцу Сергию или его несчастной матушке, оказавшейся в стужу на улице с полураздетыми детьми. В общем, досталось всей поповской семье по полной программе. Никто не пускал их на постой, и только бесстрашная девяностолетняя Марфа, батюшкина помощница и свечница, пустила горемычных в свою худую баньку. Там кое-как и жили.
Бывшие прихожане, помня о любимом пастыре, тайком подкармливали матушку с детьми. Днем никто не подавал им милостыню, напрасно ходили от избы к избе. Молчали, не отзываясь на робкий стук, тяжелые двери, слепыми бликами отвечали окна. Зато в сумерках тропинка к старой баньке напоминала шумный тракт: неслись малые, будто катаясь на санках, пряча в них узелки горячих распаренных картофелин, сваренных в мундире, скрипели клюками местные убогие старухи, хороня за пазухой пару теплых яичек и бутыль молочка. Даже нелюдимый бобыль Тимофей с самой окраины поселка отмечался, занося мерзнущим в худой баньке попятам под полой рваного тулупа пару полешек да леденцы, обсыпанные махоркой.
Несмотря на ночные приношения, достаточные для того, чтобы не умереть с голоду, смекалистая матушка продолжала днем побираться, чтобы не выдать тайных помощников, – и председатель поселкового совета удовлетворенно крякал, глядя, как ее исхудавшая фигурка, облепленная чумазыми попятами, перемещается по Лальску с пустым дырявым мешком.
В поселке свирепствовал тиф, детишек душила глотошная – дифтерия, мерли от голода, горячки, дизентерии. Однако, по всей видимости, большим молитвенником оказался отец Сергий: и сам остался жив, и вся семья.
Вернулся наш батюшка в 1936 году, изрядно потрепанный, но еще довольно бодрый. Не успел порадоваться семейному счастью и службам в любимом храме: новый арест в 1937 году. Обвинение: «контрреволюционная агитация, говорил о грядущей войне». Самая страшная статья – 58-я. Враг народа был осужден особой тройкой при УНКВД Архангельской области на десять лет лишения свободы.
Десять лет – большой срок… Однако матушка, закаленная невзгодами, и этот удар выдержала, приспособилась обшивать односельчан с помощью подаренной благодетелями швейной машинки «Зингер». Да и детишки подросли. Им, правда, как детям врага народа, школу окончить не дозволили, но они все как-то умудрились работу найти, а потом и образование потихоньку получили: в войну власти проявляли большое снисхождение к Церкви.
Батюшка наш ухитрился и из нового заключения вернуться в 1946 году, но уже не таким бодрым, как после первого срока. И что вы думаете? Решил ли он наконец от своей веры отказаться и зажить нормальной жизнью советского человека? Как бы не так! Председатель поселкового совета головой только качал печально: «Горбатого могила исправит».
Выглядел отец Сергий, прямо скажем, не очень. Вернее, совсем худо – краше в гроб кладут. Изможденная плоть поддерживалась только горящим в ней духом. Но ничего, как церковь свою увидел, детишек с матушкой обнял, так постепенно и стал поправляться. В войну многие закрытые храмы заново пооткрывали, а служить то и некому – поистребляли попов чуть не подчистую…
Поковылял наш батюшка в алтарь кое-как, того и гляди, на радость местным коммунистам, последнее дыхание испустит. А как отслужил первую литургию да потекли слезы по впалым щекам – так и тверже ноги пошли, и ветром шатать перестало. Проповедь сказал о жизненном кресте, о вере, что в скорбях укрепляет, – и зарыдал весь приход, ломанулся на службы, истомившись без пастыря. И служил отец Сергий более десяти лет, как всегда ревностно, не щадя себя.
Казалось бы, обычный батюшка, не монах, не исихаст – всегда с матушкой и детишками, всегда в самой гуще людей, – а Господь за его горячую веру и исповедничество даровал ему очень многое: духовное рассуждение, сильную молитву, дар прозорливости, который, однако, батюшка тщательно скрывал. Обнаруживался сей дар случайно и при крайней необходимости.
Вот такая предыстория, а иначе непонятно вам будет, почему это такое чудо с обычным сельским батюшкой случилось.
В конце пятидесятых годов опять пошли гонения на Церковь. Хрущев горел желанием показать стране последнего священника. Поскольку к отцу Сергию уж больно много прихожан ходило, решили власти это безобразие прекратить: пора последнего попа показывать по телевизору как диковину и пережиток прошлого, а тут, понимаешь, к одному из этих дремучих служителей культа народ валом валит.
Сначала отрядили на Пасху 1961 года в храм к отцу Сергию большой молодежно-комсомольский десант из области. Пришли верующие на праздник, а вокруг храма на крышах домов и на деревьях молодые люди сидят – свистят, улюлюкают, частушки похабные поют, батюшку семидесятилетнего перекрикивают. Перед Светлой заутреней, когда полунощница уже началась, комсомольцы вошли в храм и, встав цепью, стали раскачивать богомольцев. Зрелище было страшным – и лица этих подвыпивших для куража молодых людей тоже казались страшными, искаженными злобой. Среди прихожан – в основном старшее поколение: фронтовики-калеки, седые вдовы-солдатки, согбенные бабушки. Молодежи не так много, да и то большей частью девчата. Где им с комсомольским десантом совладать?!
Крестный ход все же вышел, и в него полетели заготовленные заранее тухлые яйца, помидоры и даже небольшие камни. Камнем по голове попали фронтовику – сторожу Федору. Камень пролетел вскользь, и Федор остался на ногах, но из рассеченной брови обильно потекла кровь. После крестного хода отец Сергий подошел к большой иконе святителя Николая Чудотворца и сотворил короткую молитву. Когда обернулся к приходу, люди разглядели на глазах священника слезы.
И все изменилось – каким-то совершенно неуловимым образом. Словно сам Никола Чудотворец, грозный для осквернителей православных храмов, встал за спинами этих рано поседевших вдов, калек, чудом вернувшихся домой с Великой войны, юных девочек с длинными косами. Робкие до того прихожане как-то враз осмелели. Фронтовики засучили рукава и легко вывели на улицу здоровенных парней, которые как-то странно сникли, утратили весь задорный комсомольский кураж, сжались, словно уменьшились в размерах. Казалось, безобразники сами испугались того, что натворили. Прекратились свист и улюлюканье.
А отец Сергий вдруг попросил открыть старую дверь притвора, которая давно не открывалась, – рядом с иконой святителя Николая. Ее немедленно открыли. Батюшка покадил толпу у храма, покадил и комсомольский десант и громко воскликнул: «Христос воскресе!» И люди со слезами ответили: «Воистину воскресе!» Голос отца Сергия набрал силу – еще громче пронеслось над Лальской землей: «Христос воскресе!» И еще более громкий дружный хор отозвался: «Воистину воскресе!»
А на третье торжествующее «Христос воскресе!» совершенно неожиданно для самих себя вместе с прихожанами храма радостным «Воистину воскресе!» грянул комсомольский десант. Гримасы злобы перестали искажать их лица – они стали самыми обычными юными лицами. И чернявый вожак напрасно пытался улюлюкать в одиночку – комсомольцы уже были почти неотличимы от счастливых верующих, и распознать бывших десантников атеизма можно было лишь по удивленным глазам и робким улыбкам.
После этой Пасхи приход батюшки еще вырос, и терпение властей закончилось. Отца Сергия перевели в отдаленный шахтерский поселок, где храм много десятилетий стоял закрытым. Люди в поселке тяжело работали, а после работы находили утешение в водке и черной брани. На первую литургию никто не пришел. И на вторую, и на третью. Целый год служил отец Сергий в пустом храме, но не сдавался. Он не ходил по домам, не вел бесед, не стоял на улице с Евангелием – он просто молился своей пастырской молитвой за шахтерский поселок.
В этом храме служил также один диакон. Как-то пришел он на службу утром, как обычно. Батюшка проскомидию совершает, а в храме стоит всего одна старая-престарая старуха. Почему именно в этот день терпение отца диакона лопнуло, сие неизвестно, только он решительно зашел в алтарь и сказал отцу Сергию: «Пойдем, батюшка, домой! Чего литургию служить в пустом-то храме?»
На что отец Сергий неспешно ответил: «Как в пустом? Пойдем посмотрим». Выходит батюшка из алтаря, за ним протискивается отец диакон и… цепенеет: в храме народу битком, и видно, что на улице еще стоят. Батюшка заталкивает отца диакона в алтарь, а после того, как тот приходит в себя, говорит ему: «На литургии никогда не бывает пусто! В храме предстоят Сам Спаситель, святые, ангелы и души тех усопших, которые поминаются на проскомидии! Ведь у Бога все живы!»
Вот этот самый отец диакон мне сию историю и поведал. Интересно, что, вернувшись домой, он, потрясенный до глубины души, поделился чудесным видением со своей супругой. Супруга, как настоящая женщина, тут же по секрету рассказала о происшедшем в храме своей лучшей подруге.
В общем, через неделю на службе у отца Сергия собрался чуть ли не весь шахтерский поселок. Ну а побывав однажды на литургии у нашего батюшки, люди чаще всего становились прихожанами его храма до конца жизни – поскольку полной мерой получил он тот самый дар, о котором Господь сказал Своим апостолам: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4: 19).
Божий человек
(Седьмая история вятского батюшки)
В Великорецком монастыре познакомился я с монахом Антонием. До пострига трудился он геологом, выезжал в полевые экспедиции, в тайгу. Многому его жизнь научила: знал все цветочки, все травинки, повадки зверюшек разных, пение птиц различал. Умел массаж делать, кости править.
Пришел он в обитель крестным ходом в 2005 году, да так и остался. Колоритный такой мужик: борода большущая, еще со времен геологических экспедиций.
Он и здесь всех лечил – приходили больные, а от него все уходили здоровые. Находка для монастыря! Послушаний у него было много: занимался монастырским огородом, собирал лечебную траву для братии. Просфоры пек. Лошадка, корова – тоже на нем. Трудолюбивый, безотказный…
Я тогда приезжал в монастырь на выходные. Приеду, после трапезы игумен у меня спрашивает:
– Желание есть потрудиться?
– Как благословите!
– Ну, иди к отцу Антонию.
Я с радостью к нему шел. Он был очень добрый… такая любовь у него была! Улыбался всегда. Радовался малейшему: лучу солнца, травинке, птице, встречному человеку. Всегда радовался. Лишний раз траву не сорвет, если она ему не нужна, такую имел милость ко всем творениям Божиим. Бывает, с некоторыми людьми легко общаться, а с некоторыми очень тяжело. Так вот – с ним легко было.
В 2009 году, в апреле месяце, он благословился у игумена монастыря сходить на тот берег реки: какие-то веточки, почки хотел собрать для братии. Игумен благословил – и он пошел. Провалился и утонул. В самом глубоком месте. Видимо, созрел уже для Царствия Небесного… Искали его, искали – найти не смогли. Потом он приснился одному брату: просил, чтобы не искали зря: все равно не найдут.
Пятого июня 2009 года я участвовал в крестном ходе, шел с хоругвями впереди. Когда мы подходили к монастырю – увидел отца Антония. Стоит монах, встречает паломников. Я пригляделся: отец Антоний! Попрощаться пришел. С крестным ходом пришел он когда-то в монастырь – с крестным ходом и ушел. Если и был это другой монах, просто похожий на отца Антония, – ни до, ни после того я больше его не видел. Божий человек…