Та же дата 14 июля, обеденное время. Новая Ирландия. Кавиенг.
Кафе-бар «Улыбка Сфинкса» рядом с Клиникой-лабораторией ЦЭБИМ.
Журналист, убедившись, что TV-камера работает, произнес.
— Это Барри Диллинджер, специально для TTN. Я пробился к двум самым знаменитым франко-меганезийским медикам: Фанфану Дюбуа и Винсенту-Винсенту…
— Вранье с первой фразы, — флегматично прокомментировал доктор Дюбуа.
— Что не так? — спросил Диллинджер.
— Барри, — проникновенно произнес доктор Винсент, — ты не пробился. И ты не смог бы пробиться, поскольку мы не любим западные таблоиды, а наша прекрасная Сфинкс, по обыкновению, на страже комфорта постоянных клиентов.
— Абсолютно! — подтвердила невысокая, но спортивно сложенная латиноамериканка за стойкой бара.
— Гм! — сказал калифорнийский журналист, — Вы бы сумели меня вышвырнуть, мисс?
— Нет, сэр, я думаю, вы ушли бы сами, — ответила она, и будничным движением взяла с полочки над стойкой ковбойский револьвер, будто из классического вестерна.
— Строго тут у вас… — протянул он.
— Надеюсь, Барри, до тебя дошло, — менторским тоном заключил Дюбуа.
— По существу же, — продолжил Винсент, — ты, Барри, получил доступ в нашу странную компанию только потому, что уважаемая нами мадмуазель Туккоби сообщила о твоей решающей роли в доставке сюда трех австралийских боевиков-мусульман. Это крайне любопытные случаи, так что мы с коллегой решили не отказывать тебе.
— О! — Диллинджер радостно улыбнулся, — Мисс Туккоби чудесная девушка. А что вы можете сказать о состоянии трех австралийцев? Зрители с волнением ждут…
Доктор Винсент взмахнул ладонью в знак того, что вопрос принят.
— Надеюсь, Барри, ты предупредил зрителей, что, слушая нас, они рискуют нервами?
— О, да! Сейчас в Калифорнии вечер, на Атлантике — поздний вечер, и у TV-экранов нет маленьких детей. К тому же, наш канал строго для взрослых.
— Тогда ладно, — сказал Винсент, — для удобства, мы назвали этих трех молодых мужчин номерами: Примо, Секундо и Терцио. Возраст одинаковый: 20 — 25 лет. Случаи Примо и Секундо близки. Сочетанная ударно-термическая картина: ушибы внутренних органов, переломы костей, и массированные ожоги, с локальным обугливанием. Отличия состоят в том, что Примо получил ожоги, в основном лица, включая глаза, а Секундо, в основном ожоги фронтальной части туловища. В случае Примо, самая сложная задача: спасти его глаза. В случае Секундо, главная задача: погасить сплошное инфицирование, вызванное ожогами и открытым переломом ребер. Детально смотрите на сайте, где мы публикуем новости исследований. А сейчас я попрошу коллегу Дюбуа…
Фанфан Дюбуа отодвинул стакан анисового коктейля.
— Да, коллега Винсент. Я принимаю эстафету. На очереди случай Терцио. Это сквозное ранение в голову. Осколок фугасного снаряда вошел в организм позади правого глаза, проделал отверстие сквозь мозг, и вышел над левым виском. Практике известно много случаев, когда человек быстро приходил в сознание после подобных травм. Тут можно напомнить случай железнодорожника Финеаса Гейджа. В 1848-м он получил сквозное ранение стальным прутом диаметром 3 сантиметра. Прут вошел в левой части верхней челюсти, и вышел в правой части свода черепа. Мистер Гейдж прожил затем 12 лет. В условиях медицины XIX века, что удивительно. Далее, в новейшее время, описан ряд аналогичных случаев, включая пулевые ранения, с условно-удачным исходом. Но наш случай отличается гиперзвуковой скоростью поражающего элемента при малой массе. Вероятно, такая комбинация факторов исследуется впервые. Детали — на сайте.
Калифорнийский журналист покивал в знак понимания, и спросил:
— А если кратко и популярно: сильно ли поврежден мозг у этого пациента?
— Это, — ответил Дюбуа, — как раз предстоит выяснить.
— Барри, — вмешался доктор Винсент, — что ты считаешь сильным повреждением мозга?
— Э-э… Я не знаю, но я слышал, что вы разрабатываете протез мозга.
— Ты слышал? — переспросил Винсент, — Интересно: от кого?
— Извините, джентльмены, но журналист не может раскрывать такие источники.
— Коллега, я думаю, что в этом он прав, — заметил Дюбуа.
— Да, — Фанфан Дюбуа кивнул, — ладно Барри, пусть это будет журналистская тайна.
— Спасибо за понимание! — Диллинджер улыбнулся, как на рекламе зубных щеток — Но, позвольте еще раз задать вопрос: правда ли что вы занялись протезированием мозга?
— Барри, — продолжил Дюбуа, — а что ты называешь протезом мозга?
— Э-э… Как — что? Наверное, это как протез руки, или ноги, или хотя бы зуба…
…Упомянув о протезе зуба, журналист чуть скривился, вспомнив о цене в кабинетах стоматологов-протезистов в США. Доктор Дюбуа повернулся к Винсенту-Винсенту.
— Коллега, может, объяснишь протезирование мозга популярно, для широкого круга.
— Верная идея! — объявил Винсент, — Слушай, Барри! Протез мозга, это простая штука. Допустим, некто Джек Симпл от чего-то кувырнулся в кому и, хотя медицина через 30 минут запустила его сердце, его мозг уже испортился. Гипоксия: мозг умирает первым. Остальные органы Джека жизнеспособны. Будь в клинике запасной мозг и технология трансплантации, Джек вернулся бы к жизни. Это очень сложный фокус. Несколько раз талантливые нейрохирурги делали это на мышах, на собаках, и даже на людях. Но все результаты неоднозначные. Мало сшить все пути кровотока и трассы нервов. Надо еще исключить иммунное отторжение, но не подавить иммунитет до уровня, когда человек умрет от любой бактерии, завалявшейся в дальнем углу его организма. Избежать такой иммунной дилеммы можно, если запасной мозг будет взят у клона Джека, дальновидно выращенного, и готового к разделке на запчасти…
— Но, — перебил Барри Диллинджер, — ведь клонирование людей запрещено.
— …Черт с ним, что запрещено, — сказал Винсент, — главное, что клонирование пока еще технологически не совсем отработано. А Джеку Симплу нужен новый мозг сейчас.
— И?.. — тревожно спросил журналист, предчувствуя что-то немыслимое и страшное.
Винсент-Винсент взмахнул руками, будто снял воображаемое покрывало с тайны.
— Напрашивается ответ: использовать биологически-нейтральный протез мозга. С ним вообще удобнее работать, чем с биологическим субстратом. Все входы-выходы четко маркированы, а схема проверена на стенде. Сейчас, пока негласно, над данной темой работают несколько фирм, в частности, СП «Bionicraft», расположенное в Паго-Паго, Американское Самоа. У них уже есть имя на рынке сексуально-бытовых роботов…
— Каких-каких роботов? — изумленно перебил Диллинджер.
— Да, — подтвердил Винсент, — ты не ослышался. Сексуально-бытовых роботов. Ты ведь, наверное, знаешь корпорацию «Craftobot», сокращено CFB.
— Конечно, знаю! Она наша, калифорнийская, из Силиконовой долины, и она на рынке бытовых роботов и коммуникаторов с 2010-х. У меня даже суперайфон CFB.
— Так вот, «Bionicraft», это СП калифорнийской CFB и незийской «Slaanesh Bionic».
— О, черт! Точно! Я видел их рекламу. У них этот робот… Феминистка… Фемида…
— Феминида, — подсказал Дюбуа.
— О, черт! Верно! Феминида! Гадкий двуногий гибрид пылесоса и фалломассажиста.
— Дело вкуса, — заметил Винсент, — но сейчас речь не о феминиде, а о протезе мозга.
Барри Диллинджер задумался, наверное, на полминуты, и спросил:
— Но ведь в мозгу содержится индивидуальность. А в протезе откуда ей взяться?
— Из интернета, — сказал Винсент, — это ведь протез мозга для рынка США.
— Минутку-минутку, как это из интернета?
— Элементарно. Барри! Представь себе этого Джека Симпла. Про него в интернете есть абсолютно все необходимое. Его биография, фото и видео — на домашней страничке. И список друзей со ссылками на их странички — там же. Досье есть на сервере страховой компании. Психологические анкеты есть на сервере работодателя. И достаточно.
— Нет-нет-нет! — воскликнул репортер, — Человек ведь этим не исчерпывается!
— Что, правда? — иронично переспросил Дюбуа.
— Конечно! Ведь у человека есть свои особенные манеры, даже словечки, стиль…
— Стиль, — сказал Винсент, — на его домашней страничке. Будь у Джека Симпла сложные особенности, такой метод мог бы не сработать, но Джек — массовый потребитель. Джек взаимозаменяем с другим средним американцем из своего слоя и возрастной группы.
— Почему ты так думаешь, Винсент?
— Потому, Барри, что общество загоняло Джека Симпла в рамки стандарта с яслей. И к взрослому возрасту, он загнан. Его жена тоже загнана, и тоже стандартная. А их дети в процессе загона. Общество массового потребления формирует массового потребителя, такого же стандартного, как потребляемый товар. Ты журналист, должен знать это.
Возникла пауза. Пока она длилась, Винсент выдернул лист из бумажного блокнота, и начиркал фломастером короткую фразу. Тут Диллинджер потряс головой, и возразил:
— Но, черт возьми! У человека ведь есть душа!
— С чего ты взял? — поинтересовался Дюбуа.
— Как с чего? Просто… Как же иначе?
— Да, действительно, — сказал Винсент, и протянул репортеру тот самый лист.
Фраза на нем была такая: «Последний стандартный аргумент: у человека есть душа».
— О, черт… — выдохнул Диллинджер, — …Черт, черт, черт…
— Сфинкс, пожалуйста, дай бурбон со льдом этому джентльмену, — попросил Дюбуа.
— Ну, я так и знала, — откликнулась девушка-бармен, выходя из-за стойки с уже готовым комплектом из стакана с янтарной жидкостью и розетки с горкой колотого льда.
Журналист TNN тихо, но очень искренне, поблагодарил ее, затем схватил этот стакан, сделал два жадных глотка, отдышался, вытер губы салфеткой, и объявил.
— Огромное спасибо за объяснение о протезе мозга. Но, я думаю, что сейчас, чтобы не вгонять зрителя в ужас обсуждением страшных травм, лучше поговорить о позитиве.
— И о каком же позитиве ты предлагаешь поговорить? — полюбопытствовал Винсент.
— О маленьком бельгийце по имени Сван Тингели! — объявил Диллинджер.
— Можно поговорить и об этом, — сказал Винсент, переглянувшись с коллегой, — А что конкретно тебя интересует?
— Как — что! Это же потрясающе! И вокруг этого такой шум! Женщина теперь сможет вынашивать ребенка только половину срока, а дальше переместить его в аквариум, на вырост, там смотреть, как он растет, и общаться с ним, как с золотой рыбкой!
— Барри, ты несешь чушь.
— Почему чушь? Научно-популярные сайты пишут: вы пробили 20-недельный барьер в спасении недоношенных детей. В Интернете говорят, что по вашей технологии можно построить аквариум, чтобы выращивать ребенка через 12-недель после зачатия!
— Барри, если ты не хочешь выглядеть дебилом, то прочти хоть что-нибудь научное по биологии. Например, незийский учебник биологии для мореходного колледжа. Это не эталон, конечно, зато там изложение адаптировано к уровню выпускника папуасской элементарной школы. Даже ты поймешь.
— И это медиа-учебник, — добавил доктор Дюбуа, — представляешь, Барри, тебе даже не придется читать много букв, перегружая свой мозг непривычно-тяжелым трудом.
— Хорошо-хорошо! — Дилинджер поднял руки над головой, — Вы оба ученые, я даже не обижусь, если вы трижды назовете меня дебилом, но ответьте на простой вопрос. Если завтра к вам попадет женщина с преждевременными родами на 12 неделях, то будет ли надежда, что ее ребенок выживет благодаря аквариумной технологии?
Два доктора переглянулись, точнее, Винсент вопросительно посмотрел на Дюбуа, явно предпочитая, чтобы отвечал менее эмоциональный коллега. Тот кивнул и произнес:
— Барри, начнем с элементарного. Что ты называешь ребенком?
— Фанфан, я уже слышал от тебя этот вопрос.
— Ты слышал? Интересно, когда? По-моему, я впервые спросил тебя об этом.
— Да, но ты задавал этот вопрос преподобному Мэннингу позавчера на теле-брифинге.
— Действительно, — подтвердил доктор Дюбуа, — было такое. Но, Барри, тогда зачем ты поднимаешь эту тему снова? На теле-брифинге было дано понятное объяснение.
— Прости, Фанфан, но не все зрители TNN следили за этим теле-брифингом.
— Ладно, я повторю для твоих зрителей. Преподобный Мэннинг, баптистский адепт, и активист движения «Prolife», возмутился потому, что мы называем Свана Тингели не ребенком, а эмбрионом. Он, в отвратительном миссионерском стиле произнес тираду, примерный смысл которой был в том, что ребенка надо называть ребенком. И тогда я спросил: следует ли, по мнению Мэннинга, называть яйцо не яйцом, а курицей? Этот логичный вопрос был принят в штыки, как, якобы, не относящийся к делу. Пришлось рассказывать, что происходит с яйцеклеткой млекопитающего после присоединения сперматозоида. Я поясню: это присоединение обычно называют зачатием.
— Положим, это я знаю и зрители тоже! — с оттенком гордости заявил Диллинджер.
Доктор Дюбуа покачал головой.
— Я сомневаюсь. Проверим. Скажи, где находится яйцеклетка в момент зачатия?
— Э-э… В матке, разумеется, где же еще!
— Нет, Барри. В этот момент яйцеклетка находится в одной из двух фаллопиевых труб, соединяющих яичники с маткой. Для запуска процесса, сперматозоид проходит матку транзитом, и попадает в фаллопиеву трубу, где может присоединиться к яйцеклетке. В течение следующей недели, возникшее яйцо-зигота движется обратно, к матке, где, с вероятностью одна треть, имплантируется. А с вероятностью две трети, сбрасывается. Данный статистический факт, если ты помнишь, привел Мэннинга в бешенство.
Журналист TNN выразительно развел руками.
— Да, его можно понять. Ведь пролайфисты заявляют, что жизнь человека начинается с момента зачатия, и такое поведение яйцеклетки — плохой PR для них.
— Охереть! — заметила Сфинкс, притащив докторам по чашке кофе, — Даже у яйцеклетки теперь, оказывается, есть PR.
— Таковы гримасы информационной эры, — ответил доктор Винсент.
— Но, давайте, — предложил Диллинджер, — пропустим эти ранние стадии, и перейдем к времени, когда уже есть очевидный человечек. В смысле, что его видно на УЗИ.
— Барри, — сказал Дюбуа, — на УЗИ яйца видна курочка внутри. Но это не делает яйцо — курицей. Аналогично: с плодным яйцом и человечком. То, что эмбрион с 12-й недели геометрически похож на человека, не дает основания считать его человеком.
— С 12-й недели? — переспросил журналист, — А раньше?
— А раньше, Барри, только эксперт отличит эмбрион человека от эмбриона свиньи.
— Хочешь, — добавил Винсент, — откроем фото на ноутбуке, и проверим?
— О, черт! Нет, не хочу. Ладно. А после 12-й недели?
— Что — после? — отозвался Дюбуа.
— Я имею в виду, — пояснил Диллинджер, — что после 12-й недели, как ты сам говоришь, эмбрион уже похож на человека, и если его можно дальше выращивать в аквариуме…
— Барри! Прекрати передергивать, будто я ответил «да» на тот твой вопрос.
— Но, Фанфан, ты не сказал «нет». Просто скажи «нет», если это невозможно.
Доктор Дюбуа сделал глоточек кофе, и произнес:
— Медику нужна осмотрительность. Я скажу: такая возможность еще не проверена.
— ОК! — обрадовался Диллинджер, — Значит, такая возможность открыта! Тогда встает резонный вопрос о вашей позиции по абортам, по крайней мере, с 12-й недели. Ведь в случае, если это уже жизнеспособный ребенок…
— Эмбрион! — строго поправил Дюбуа, — Это эмбрион, жизнеспособный в аквариуме.
— Пусть эмбрион. Но он ведь может в этом аквариуме дорасти до человека. Я слышал прогноз на теле-брифинге. Ваш прогноз, уважаемые ученые. И вы говорили, что Свен Тингели, благодаря аквариумной технологии, избежал всяких повреждений, которые сопутствуют сверхранним родам, так что, вероятно, будет здоровым мальчишкой.
— На это указывают объективные данные, — сказал Дюбуа, — но при чем тут аборты?
— Просто, — пояснил Диллинджер, — с учетом этого, зрителям интересна ваша позиция относительно абортов на таком сроке, и на близких сроках, например 10 недель.
— Сейчас будь аккуратен, коллега, это провокация, — предупредил Винсент.
— Нет-нет, не провокация! — запротестовал журналист TNN.
Но доктор Дюбуа прицелился указательным пальцем ему в лоб.
— Не дури мне голову, Барри. Ты занимаешься сплошными провокациями, и то, что ты делаешь сейчас — одна из них. Ничего личного, просто бизнес, так?
— Э-э… — немного грустно протянул Диллинджер.
— Ничего личного, — повторил Дюбуа, — а теперь слушай мой аккуратный ответ. Сперва определимся: мы говорим об акушерских неделях или о биологических?
— Э-э… А какая разница?
— Принципиальная разница, Барри! Все, что говорим мы, относится к биологическим неделям, считаемым от момента зачатия. Акушерские недели отсчитываются от начала последней менструации, значит, акушерский срок получается в среднем на 2 недели больше. Отсюда иллюзия нормы беременности 40 недель. А по биологии: 38 недель.
— Спасибо, Фанфан, это очень познавательно, но все-таки вопрос…
— Барри, я помню вопрос. Но биомедицина, как естественная наука требует точности в дефинициях. Теперь к твоему вопросу. Мы считаем: до срока 7 недель включительно, никаких биологических, психических, и этических проблем тут нет. В идеале, лучше профилактика: безвредные таблетки класса «Pre-stopper» в первую неделю. Для этого вообще ничего не нужно, даже амбулатория не нужна. Если эта неделя пропущена, то проблем нет еще полтора месяца. 15-минутная амбулаторная процедура, и все. Такая процедура аналогична естественному сбрасыванию плода на том же сроке, и женский организм четко к ней приспособлен. Затем все усложняется, и после 12 недель трудно сказать: «ничего не было». Так что, если беременность случайна или по мимолетному капризу, то прерывать ее надо, во всяком случае, до этого срока.
Барри Диллинджер энергично покивал головой.
— Значит, вы с коллегой имеете лишь количественные, а не качественные разногласия с всемирным движением «Prolife — Stop abort»?
— Нет, — спокойно ответил Дюбуа, — у нас с ними абсолютные разногласия. Вся их анти-абортная агитация с тезисом, что яйцо — это курица, или что яйцо — это человек, просто жестокий антинаучный обман. До 25-й недели у человеческого эмбриона отсутствуют функции коры головного мозга, которые хотя бы условно указывают на сознание. Все этические проблемы поздних абортов связаны только с субъективным восприятием у беременной женщины, на психику которой влияют включающиеся инстинкты.
— Но, — возразил журналист, — тогда почему, вы стали спасать 20-недельный эмбрион?
— Барри, ты слушаешь меня или нет? Я же ясно указал на субъективное восприятие у женщины. Для Кларион Тингели субъективно это ребенок, желанный и любимый. С этически-медицинской позиции мы с коллегой поэтому приложили столько сил к его спасению. Кстати, я насвинячил, сказав только о нас. В этом участвовала еще дюжина замечательных людей. Без них мы не успели бы так быстро получить и смонтировать в здешней лаборатории такой аквариум. Ведь мы просто гостим тут на Новой Ирландии. Лабораторная база у нас на Бора-Бора, в Восточной Полинезии. Прочти у нас на сайте полную историю о том, как команда хороших ребят успела с аквариумом.
— Конечно, я прочту. Но давай вернемся к позиции «prolife». Почему у вас абсолютные разногласия? Они выступают за спасение эмбрионов, а вы это сделали практически.
Возникла пауза. Доктор Винсент хотел было что-то эмоционально заявить, но только покачал головой и пробормотал.
— Правильно, коллега, что ты отвечаешь на этот вопрос.
— Да, коллега, — ответил Дюбуа, — это больше подходит мне по темпераменту. Сейчас я объясню, почему мы считаем пролайфистов безусловными негодяями. Я подчеркиваю: безусловными. Любая ссылка на наше мнение в попытке оправдать пролайфизм, будет заведомой ложью. Мы против всего, что они заявляли, заявляют, и заявят когда-либо в будущем. Мы уверены, что «prolife», это позор всего гуманистического сообщества.
— Прости, Фанфан, но ты так и не объяснил, почему, — заметил Диллинджер.
— Барри, это просто. Пролайфисты стараются отнять право человека на его тело, чтобы поставить это тело на службу своим интересам, столь отвратным, что они боятся даже назвать эти интересы. Вероятно, их интересы в усилении зависимости любой семьи от властей. Ведь многодетные семьи чаще всего испытывают нехватку средств. В общем, политические причины возможны разные, это не меняет суть. Пример: экономическое принуждение людей к продаже части своего костного мозга, или одной почки. Данная практика открыто распространена в нищих районах Азии. Деятельность «prolife» еще отвратнее: они принуждают женщин рожать не экономически, а под угрозой тюрьмы.
— Но, Фанфан, ведь беременность и роды, это естественное дело для женщины.
— Нет, — ответил Дюбуа, — в условиях нищеты, перенаселенности, и любой опасной или неблагоприятной среды обитания, это противоестественное. Посмотри на те немногие первобытные племена, которые живут где-то в джунглях, как миллион лет назад, и ты увидишь: женщины там регулируют свою плодовитость. Это естественно. А плодить рабсилу для плантаций и пушечное мясо для массовых войн, это противоестественное изобретение восточных деспотий рабовладельческой эры. И все мировые религии, на догматы которых ссылается пролайфизм, родом оттуда, из рабовладельческой эры.
Доктор Дюбуа замолчал, и стал спокойно пить чуть остывший кофе. Диллинджер еще примерно полминуты переваривал его небанальный монолог, а затем произнес:
— Превосходно! Мы коснулись конфликта биомедицинской этики и мировых религий!
— Еще как коснулись! — согласился Винсент-Винсент.
— И, — продолжил журналист TNN, — раз уж так само вышло, давайте перейдем к очень скандальной медицинской операции, которую вы называете… Э… Оргазмотроном.
— Давай перейдем, — снова согласился Винсент.
— Тогда, — сказал Диллинджер, — я сделаю предисловие для зрителей, которые впервые услышали слово «оргазмотрон». Как я понимаю, здесь это практикуется уже год…
— Полтора года, — поправил Дюбуа.
— Хорошо, полтора года. Но мировая общественность узнала об этом только вчера, из популярного арт-блога одной юной девушки, Тэффи Саадат, канадской египтянки.
— Нубийки, если речь идет об этносе, — снова поправил Дюбуа.
— Хорошо, нубийки. Она залила на блог рассказ о…Э… Реставрации ее оргазма после женского обрезания. Скажите: что вообще значит термин: «реставрация оргазма»?
— Объяснение, — авторитетно сказал Винсент-Винсент, — надо начать с теории. Основа
теории — идея выдающегося порнографа Ларри Флинта: «Оргазм не в гениталиях, а в мозгу». Иначе говоря: даже если что-то случилось с половыми органами, достаточно реставрировать функции целевой нейронной цепи до мозга, тогда оргазм снова будет включаться. Удивительно, как персонаж, не получивший никакого биомедицинского образования, мог прийти к такой мысли через философию порнографии!
Барри Диллинджер сделал удивленное лицо.
— Винсент, разве у порнографии есть какая-то своя философия?
— Да, как у любой профессиональной деятельности, — сказал Винсент, — а теперь можно перейти к истории темы. В ходе Первой Новогодней войны, мы с коллегой Фанфаном сталкивались с разными классами травм от пуль, осколков, ударных волн, огнесмесей, авиакатастроф, и иных поражающих факторов. Нам пришлось расширить свое мирное образование на область военной медицины. И мы с возмущением обнаружили полное отсутствие литературы о восстановление эротических функций после травмы половых органов. Это был вызов нашему профессионализму, и тогда мы взялись за креативное применение бионейристорной теории, созданной еще в 2010-х. Наша лаборатория на Большом Бора-Бора имела налаженную кибер-схему сканирования, декодирования, и воспроизведения электрических сигналов нейронов, мы применяли эту кибер-схему в нейротерапии и биопротезировании. Что мешало применить ее к нейро-эротике?
— А что мешало? — спросил журналист.
— Ничего не мешало! — объявил Винсент, — Мы быстро нашли перспективный путь для реставрации оргазма, применив модифицированный метод Биттнера для реставрации сенситивной функциональности терминальных нервных структур. Нельзя сказать, что абсолютно все получилось гладко, но мы достигли цели. Оргазмотронная процедура в объективно-числовых показателях, по измерениям энцефалографии дает примерно 70 процентов от уровня среднего эталонного усредненного оргазма.
Барри Диллинджер потряс головой, как боксер после легкого нокдауна.
— Как вы сказали? От уровня эталонного усредненного оргазма?
— Да. У нас в клинике-лаборатории на Бора-Бора долечивались после ранений разные молодые люди, разных рас и, конечно, разных полов. Они занимались сексом с дивной регулярностью, и для них не было проблемой приклеить на тело электронные сенсоры. Таким образом, мы получили развертку энцефалографических сигналов при оргазме, и сформировали кибернетическую модель эталонного усредненного оргазма. Тогда наша задача перешла в чисто техническую плоскость — как уже решенная задача иннервации пришитых конечностей, например. Ты знаешь, Барри, что отсеченную конечность, при некоторых условиях можно пришить, и восстановить ее функционирование.
— Да, я читал об этом. Значит, вы пришиваете обратно… Э… Пенис или клитор?
— Нет, — сказал Винсент, — как правило, эти фрагменты оказываются утрачены. И, мы не проводим косметическую хирургию. Мы работаем с теми частями гениталий, которые сохранились, ретранслируя паттерн оргазма через имеющиеся там нервные окончания. Собственно, отсюда и название: «оргазмотрон». Обрати внимание, Барри! Мы вообще исключили хирургическую стадию, а работаем только через микроволновой эмиттер. Благодаря правильно построенной информационно-физической базе мы решаем нашу задачу: вернуть человеку безоговорочный 70-процентный оргазм.
— Верно сказано, коллега! — оценил Дюбуа, — Именно безоговорочный оргазм, а не какая-нибудь «удовлетворительная эрогенная чувствительность», которую обещают эксперты по смене пола. Правда, они решают еще гормональную задачу, и поэтому даже простая чувствительность, это достижение в их случае. Но мы здесь работаем с гормонально-натуральным субстратом, следовательно, можем дать безоговорочный оргазм.
— Но, при чем тут женское обрезание? — спросил Барри Диллинджер.
Винсент-Винсент выразительно покрутил пальцем у виска.
— Глупый вопрос! Скажи, Барри: ты знаешь, что такое женское обрезание?
— Э-э… Да, это когда женщине отрезают что-то там. Есть картинка в Глобопедии.
— Что-то там! — добродушно передразнил Винсент, — А на что похоже обрезание?
— Э-э… Оно похоже на нелегальную медицинскую практику.
— Бесполезно спрашивать его, — прокомментировал Дюбуа, — ты же видишь, коллега, что перед нами стандартный продукт современного цивилизованно-западного образования, которое дает школьникам не естествознание, а лояльность к идолу буржуазного права.
— О! — произнес Винсент, — Ты изобрел отличный термин: НЕЕСТЕСТВОЗНАНИЕ.
Фанфан Дюбуа, чуть заметно поклонился.
— Благодарю, коллега. А теперь слушай, Барри. Женское обрезание относится к классу рублено-резаных ранений. Поэтому мы использовали широкий спектр информации из военно-медицинских архивов по нейрофизиологии при таких ранениях.
— Но, — сообщил Винсент, — исходная идея оргазмотрона принадлежит не нам, а Ашуру Харебу, капитану суданского происхождения. Он живет на атолле Тарава, в Западном Кирибати, а на войне он командовал отрядом минных заградителей.
— Минутку! — перебил Дилинджер, — А некий Хубал Хареб имеет к нему отношение?
— Да, Хубал, это старший сын Ашура. Так вот, в отряде Хареба была группа девушек с побережья Африканского рога. Сейчас они работают в его фирме. У них почти у всех однотипные увечья гениталий, полученные в раннем подростковом возрасте. Женское обрезание. Результат увечья: аноргазмия и, как правило, потеря интереса к сексу, при сохраненной способности к деторождению. В исламских странах это идеал женщины-товара. Живая плодовитая кукла, подавленная и покорная мужу-собственнику.
Барри Диллинджер с некоторой досадой покачал головой.
— О боже мой! В Море Нези каждый прямой эфир это камень в исламский огород. Ты
понимаешь, Винсент, что после таких слов об исламе, возможен… Э… Резонанс?
— Не забудь, Барри, — сказал Дюбуа, — мы в Меганезии. Тут мусульмане не резонируют. Наоборот, большинство из них тщательно соблюдают Великую Хартию, а если видят подозрительное поведение или слышат подозрительный разговор меньшинства своих единоверцев, то сразу звонят в полицию, и меньшинство становится еще меньше. Вот, например, в порту Кавиенг работает сотня-другая индонезийских мусульман. Они так культурно ведут себя, будто воспитывались в Сорбонне, а не в трущобах Джакарты.
— Но, — заметил журналист, — в какой-то момент они могут повести себя иначе.
— Тогда, — сообщил Винсент, — в следующий момент их не будет вообще.
— Минутку! А этот Хареб? В смысле, эта семья, они ведь мусульмане, наверное.
— Нет, они халфиты.
— Халфиты? Э-э… А что это?
— Это религия, — сказал Дюбуа, — по которой существует только половинка бога.
— Минуту! Как может существовать половинка бога?
Фанфан Дюбуа глотнул кофе, и, не моргнув глазом, ответил:
— Так же, как десяток богов, или единственный бог. Половинка бога ничем не хуже.
— В халфизме, — добавил Винсент, — присутствует оригинальная философская идея. По здравому смыслу, существование только половинки бога объясняет всестороннюю и неустранимую не идеальность всех феноменов во вселенной, включая человека. Этим принципом руководствуется весьма свободная этика халфизма. И понятно, что там, на Африканском роге, исламисты, которые у власти, жестко преследовали халфитов.
— Видимо, — предположил Диллинджер, — тут, в политическом зазеркалье, в Море Нези, наоборот, халфиты жестко преследуют мусульман.
— Халфиты не преследуют всех мусульман, — сказал Винсент, — но к фундаменталистам абсолютно беспощадны. Впрочем, представители всех религий Tiki предельно жестко обращаются с любыми фундаменталистами.
— Понятно, — Диллинджер кивнул, — а Тэффи Саадат принадлежит к какой религии?
— Номинально она мусульманка, хотя это не очень заметно, — ответил Винсент.
— Она такая же мусульманка, как мы христиане, — добавил Дюбуа, и оба доктора весело заржали. Тема религиозной идентификации в Море Нези явно развлекала их.
…