Следующая дата. 17 июля утро. Остров Косраэ. Фармстэд Саммерс.
Джон Корвин Саммерс проснулся, и осторожно (чтобы не разбудить Эрлкег и Ригдис, устроившихся по бокам от него) повернул голову, чтобы увидеть табло часов на стене. Оказалось, что время 7:35. Биоритмы работают достаточно точно (можно улыбнуться). Теперь вопрос: как подняться с лежбища так, чтобы (опять же) не разбудить девчонок? Эрлкег, Лирлав и Ригдис явились посреди ночи из стойбища нео-хиппи, с фестиваля и, разбудив Корвина, пошумели еще немного здесь, дома, после чего завалились спать.
Впрочем, Лирлав уже встала и куда-то смылась. Она практически всегда просыпалась с восходом солнца, а если что — досыпала в полуденные часы сиесты. Такая привычка…
…Корвин аккуратно соскользнул с лежбища (две девушки — кйоккенмоддингеры лишь побурчали что-то сквозь сон). Теперь можно начать оценку утренней обстановки…
…После контрастного душа, Корвин впихнул ноги в пластиковые пляжные тапочки и, вытираясь полотенцем на ходу, вышел во двор фармстэда, намереваясь выпить чашку утреннего какао на открытой кухне под навесом. Тут (по уже сложившейся домашней практике) всегда оказывался кто-то, уже сваривший и употребляющий этот напиток, и готовый налить чашку какао для хорошего человека. Тем более — для шефа. Конкретно сейчас на дворовой кухне были сразу пять персон.
Лирлав — вот она где, молодая зеленоглазая ведьма, склонная к солнечной магии.
Тетя Атуэки — пожилая ново-ирландская папуа-меланезийка, играющая роль старшины маленького условно-туземного коллектива домработниц и домработников. Без них этот фармстэд превратился бы в заросшую берлогу. При них тоже есть сходство с берлогой, однако не с заросшей, а с достаточно чистой, комфортно-обитаемой.
Нигао — 14-летний мальчишка папуа-меланезиец из этого домашнего коллектива.
Едва знакомый мальчишка филиппинец, ровесник Нигао (Корвин не помнил его имя).
Незнакомая девочка, на вид вроде тоже филиппинка, еще моложе, чем мальчишки.
К опоре навеса приставлены два мотороллера с коробчатыми багажниками.
Все три подростка экспрессивно пытались что-то объяснить двум взрослым.
Резерв-штаб-капитан окинул взглядом площадку, и произнес:
— Aloha foa! Что у нас стряслось с самого утра?
— Ну вот! — грозно прорычала старшина папуа-меланезийского коллектива, — Вы совсем глупые! Вы разбудили капитана Корвина! Сейчас он вам задаст!
— Тетя Атуэки, пожалуйста, перестань рычать на детей, — строго сказала Лирлав, — сама прикинь: я пытаюсь разобраться, но ты рычишь, и они пугаются… Привет, Корвин.
— Привет, Лирлав, — сказал он, и добавил, обращаясь к старшине, поставившей на стол большую чашку какао, — mauru-roa, тетя Атуэки.
— Maeva, капитан, — сказала она, — гляди: дети теперь растут совсем глупые. Я помню: в старые времена было иначе, совсем иначе. В старые времена дети соображали.
— Ясно, тетя Атуэки, — спокойно согласился он, — в старые времена древние боги как-то присматривали за людьми, а теперь нам надо все самим. Поэтому, давай, ты не будешь рычать на детей, чтобы я мог спокойно поспрашивать их.
— Ты капитан, тебе решать, — ответила пожилая ново-ирландская папуа-меланезийка, и уселась на старый шезлонг, всем своим видом показывая, что не будет вмешиваться.
Корвин чуть кивнул ей в знак благодарности за понимание, и повернулся к Лирлав.
— Ты уже что-нибудь поняла, или как?
— Типа, вот что, — ответила она, — этого мальчишку зовут Тасио, он друг Нигао…
— E-o-e-o! — встрял Нигао, — Это Тасио, мой друг. Ты его знаешь, кэп Корвин. Он часто подрабатывает развозкой китайских завтраков, иногда подменяет Зонгфана или меня, привозит завтраки для рабочих на верфь. Ну, ты вспомнил?
— Да, Нигао, я знаю Тасио. А она кто? — тут Корвин посмотрел на девочку. По внешним признакам, она была младше 13-ти лет, следовательно, не достигла возраста, начиная с которого, по Хартии, можно нанимать человека на работу. Но мотороллеров было два, значит, видимо, она не развозчик завтраков.
— Это Тейжун! — моментально пояснил филиппинец Тасио, — Она с западного берега, из деревни Фалунг. Мы познакомились позавчера, она очень-очень хорошая девушка…
— …Стоп! — сказал Корвин, — деревня Фалунг уже несколько лет, как брошена.
— Кэп Корвин, там плавучая деревня оранг-лаут, почти неделю! — с волнением выпалил мальчишка-филиппинец. Тейжун доверчиво прижалась к нему, и защебетала что-то.
— Это по-каковски? — недоуменно спросил резерв-штаб-капитан.
— Это язык балаан, — сказал Тасио, — я сам с Минданао, и понимаю. Перевести?
— Давай, переводи…
…Сначала Корвину показалось, что филиппинский мальчишка слабо знает этот язык, используемой девочкой (подумалось даже, что вербально проходит лишь малая доля общения между этими Ромео и Джульеттой). Но дальше стало ясно, что Тасио очень неплохо переводит. Просто Тейжун не понимает, что случилось. Она повторяла, что в деревню приехали солдаты на военном корабле. И что всем очень страшно.
— Я ни хрена не понял, в чем там дело, — произнес Корвин.
— Я просто перевожу, капитан, — ответил Тасио. Его малолетняя подружка снова что-то прощебетала, и он добавил:
— Она снова говорит, что всем очень страшно.
— Ясно, что ничего не ясно, — буркнул Корвин, и коснулся ладонью плеча Лирлав, — дай витифон, пожалуйста.
— Вот, держи, — она протянула ему трубку, — а кому ты хочешь звонить?
— Улату Махно, как главному на том берегу, — ответил он, прокручивая адрес-меню.
— Логично, — согласилась Лирлав.
— Вот-вот, — отозвался он, и ткнул значок вызова…
…Зуммер.
…Ответ.
«Махно на связи».
«Aloha, Улат. Это Корвин. Тут у меня херня какая-то».
«Какая херня?»
«У меня юниорка оранг-лаут, из новой плавучей деревни в районе Фалунг».
«Ну-ка, ну-ка», — заинтересовался комэск — экс-консул Махно.
«Ну эта юниорка говорит: в деревню пришел военный корабль с солдатами».
«Корвин, а на каком языке она говорит?»
«На балам. Так сказал мальчишка-филиппинец, типа ее бойфренд».
«Ты хочешь сказать: у тебя есть мальчишка, который понимает их язык?».
«Улат, я именно это говорю».
«Отлично, Корвин! То, что надо! А ты можешь привезти этого мальчишку сюда?».
«Сюда, это куда?».
«Сюда, в Фалунг. Мы тот военный корабль с солдатами. Очень нужен переводчик».
«ОК, Улат, я буду через четверть часа».
Корвин вернул трубку Лирлав, и сообщил:
— Сегодня не судьба мне спокойно позавтракать в семейном кругу. Короче: я улетаю на западный берег разбираться. Тасио, ты со мной. Скажи Тейжун, что она побудет тут.
— Да, капитан, — ответил мальчишка-филиппинец, и начал объясняться с подружкой.
— Корвин, какие дела подхватить, пока тебя не будет? — спросила Лирлав.
— Проконтролируй дела в домашнем космосе, у нас сегодня тест, — сказал он.
— Типа, начинать без тебя? — уточнила она.
— Типа да. Геллер знает, что к чему. Иллэ в нашей команде тоже знает.
— ОК, — зафиксировала зеленоглазая кйоккенмодингер.
— E! — Корвин подмигнул ей, и повернулся к старшине домработников, — Тетя Аутэки! Пожалуйста, накорми девочку оранг-лаут, и пригляди за ней. E-oe?
— E-o! Я накормлю и пригляжу, — уверенно ответила пожилая папуа-меланезийка.
…
Йолоптер — автожир размером как кабинный мотороллер, с оригинальным воздушным колесом (йоло) вместо обычного несущего ротора (модель «Summers Warf» середины прошлого года). Он стал не только серийным продуктом (ЛА для первичного тренинга пилотов), но и домашним транспортом фармстэда Саммерс для случаев, когда следует переместиться недалеко, но прямо сейчас.
Минута — чтобы выкатить йолоптер из гаража.
Минута — чтобы проверить летную готовность (машина несложная, все быстро).
Минута — чтобы корректно усадить мальчишку-филиппинца на второе (студенческое) кресло, и самому занять первое (инструкторское). Короткий разбег — и взлет.
…Ш-ш… Фармстэд и весь восточный берег проваливаются вниз, а кучевые облака над головой заметно приближаются.
…Ж-ж… Йолоптер разгоняется до 70 узлов и, оставляя за кормой восходящее солнце, стремительно уходит на запад, проходя над маленьким зеленым центральным горным массивом Косраэ. А впереди уже виднеется бесконечное полотно цвета индиго: океан, лежащий к западу. Между западным берегом и океаном — мелководная полоса в рамке барьерного рифа, отстоящего на километр-полтора от берега. Часть этого мелководья занимают мангровые джунгли. Мангры всегда (с детства) казались Корвину Саммерсу какой-то аномалией. Снизу, как бы, водоросль, сверху, типа дерево или куст…
…Сверху мангровые джунгли прекрасны. Этакие волшебные пушисто-зеленые холмы, выросшие в море. Снизу — непролазная чаща с топким илистым грунтом, пересеченная извилистыми проливами. Однажды на слете авиа-файтеров Каролинских островов, не вспомнить теперь из-за чего, капитан-лейтенант Олле-Бобо сравнила мангровые леса с болотами ее родной Белоруссии. Она была родом из Витебска, ее звали Олеся Бобич, а нынешнее имя было адаптацией к фонетике народов Мозамбика и Мадагаскара, где ее партизанский боевой путь начался после Витебской летной школы-аэроклуба. А затем Фортуна привела ее в составе авиа-эскадры Ури-Муви Старка в эту часть планеты — на острова Палау, в Народный флот. А на том слете Олле-Бобо рассказывала о страшных белорусских болотах, где в 1940-х годах бесследно исчезали батальоны Вермахта…
…То ли мангровые джунгли уступали белорусским болотам по своему камуфляжному качеству, то ли племя оранг-лаут не обладало такой спецподготовкой, как белорусские партизаны, в общем: не удалось им надежно спрятаться. И сейчас, с высоты примерно птичьего полета, Корвин видел саму плавучую деревню (первобытный архитектурный комплекс из аутригерных лодок-каноэ и бамбуковых поплавковых платформ) и группу захвата (скоростную 25-метровую канонерку-панцербйорн и пару тяжелых автожиров-ротокрафтов). Кстати, при виде этой канонерки у Корвина сразу возникло дежавю…
…Безусловно дежавю! Утро 22 июня. Восточная Полинезия, Южные Туамоту, острова
Элаусестере, атолл Нукутепи. Кампус «Tau-Whale Star Expedition» (T-Whale, LLC). И в непосредственной близости от мирного поселка — такой вот «панцербйорн», абсолютно неуместный в отсутствии организованного военизированного противника…
…Хотя, какой-то противник наблюдался. 15-метровый моторный баркас со старым, но, вероятно, действующим пулеметом «Максим» на носу. И пять субъектов выложены на пляже лицами вниз. Рядом кучка образцов автоматического оружия (ясно, что изъятое у этих субъектов). Ясно, что сопротивляться они не пытались (куда там — против реально-боевой бронированной канонерки). Вообще, никто в море Нези не запрещает ходить в круизы со штурмовыми винтовками и пулеметом, но влезать с оружием в первобытную деревню морских кочевников (оранг-лаут) это непорядок. И Народный флот вмешался. Морские кочевники не пострадали. Тусуются вокруг — вроде, уже не очень боятся.
А вот приглашение для капитана Корвина: зеленый лазерный фонарь высвечивает на ровном участке пляжа яркую полосу: рекомендуемое место лэндинга. В точности по инструкции «последовательность приема курьерских ЛА на точке десантирования». У группы экс-консула Махно (бывшего авиа-боевика секты Li-Re) отличная выучка.
…У-упс! Машина касается песка, и останавливается, прокатившись двадцать шагов.
Аплодисменты наблюдателей. Дружеская встреча. Корвин, пожимая руки, спросил:
— Ребята, где Махно?
— Здесь, я здесь! — объявил экс-консул, слегка распихав своих бойцов, — Ну, aloha!
— Aloha, Улат, — ответил Корвин, — знакомься, это Тасио, волонтер-переводчик.
— Aloha, Тасио! Насколько хорошо ты понимаешь язык этой публики?
— Я могу с ними объясниться, сен офицер, — ответил 14-летний филиппинец.
— Отлично, Тасио. Давай, ты выяснишь у оранг-лаут, кто у них главный, и пригласишь поговорить с нами. Ты как, сможешь это?
— Сен офицер, я и так знаю. Но обещайте, что вы ничего плохого ему не сделаете.
— Ни хрена себе! А что, если этот человек виноват?
— Если этот человек виноват, то пусть суд решит.
— Ну, это само собой, — ответил комэск Махно.
— Нет, сен офицер, это не само собой! — возразил Тасио, — Вот, малайские китайцы, про которых суд пока ничего не решил. Но они уложены лицом вниз, и руки связаны.
— Так, парень, по ходу, ты много чего про это знаешь.
— Я много знаю, а вы мало знаете, сен офицер. Я могу рассказать, чтоб вы поняли.
— Ты смелый парень, как я погляжу, — произнес комэск.
— Я простой парень, я живу правильно, и я под защитой Хартии, — ответил мальчишка-филиппинец, немного напряженно, однако достаточно уверенно.
— Тасио, давай пошагово разберемся в ситуации, — спокойно предложил Махно…
…В этот (или следующий) момент Корвин ощутил два противоречивых чувства. Одно: радость от того, что сделана титанически трудная работа, и решена жизненно-важная задача, которая 2 года назад казалась почти невыполнимой. Не просто организовать в создаваемой стране защиту всем жителям, лояльным к Хартии, но и доказать, что эта защита есть и будет, чтобы они верили. Но было и второе чувство — как ложка дегтя в бочонке меда. Тасио применил выражение «я живу правильно». Это не совсем то. Сам Корвин, например, понятия не имел, что такое «жить правильно», и был убежден, что рецепта-инструкции «правильной жизни» не существует даже теоретически. Если бы Корвин имел манеру рассказывать себе сказки типа «все хорошо», то поверил бы, что мальчишка-филиппинец понимал под «правильной жизнью» выполнение Хартии. Но сказано было иначе, и прозвучавшая словесная формулировка указывала, что работа (титанически трудная, считавшаяся почти невыполнимой) пока еще «in progress».
Между тем, 35-летний экс-консул состязался с объяснениях с 14-летним мальчишкой.
В разговор понемногу встревали оранг-лауты (в меру своего знания англо-испанского креольского). Эти своеобразные персонажи, одетые в немыслимые композиции, типа штанов, и типа рубашек, с уклоном в пестро-яркое, пробовали (когда слов не хватало) рисовать картинки на песке, чтобы донести свое мнение до старшего офицера нези.
Дети оранг-лаут (не носившие штанов, и рубашек — вообще ничего), к этому моменту утвердились в мысли, что для них нет угрозы от военных-нези. Естественное детское любопытство толкало к исследованию, и стайка младших подростков смело поплыла к канонерке. Удачная идея. Военные моряки, которым уже был отменен режим «прямой боеготовности», вполне позитивно отреагировали на подростковый абордаж. Никаких специальных подарков для детей на боевом корабле, разумеется, нет, но всякая мелочь (шоколадки, мячики, фонарики, складные ножики) непременно найдется. И нашлось.
Подозрительная публика (пятеро малайских китайцев) так и лежали на песке пляжа в позиции лицом вниз, руки фиксированы за спиной при помощи скотча (старый весьма надежный метод — наверное, лучший, если нет наручников). За подозрительными пока только присматривали четверо коммандос (оружие наготове к открытию огня, так что фокусничать себе дороже). И арестанты не фокусничали. Лежали, ждали…
…И вот на оперативном поле появилось новая фигура: локальная судья Паола Агуадес (пуэрториканка, резерв-лейтенант «Шоколадной дивизии», а ныне — инженер крановой погрузочной техники, избранная в жюри от авиагородка Оокатоо). Паола — колоритная молодая женщина, жутко пунктуальная на работе, компенсировала это экстремальным морским хобби. Даже сюда она прикатила верхом на самопальном гидроцикле — диком гибриде киборга-козерога и колесного парохода. Хотя, это сейчас не имело значения, а жуткая пунктуальность как раз играла важную роль.
Для начала, судья включила свой коммуникатор на постоянную аудио-видео запись, и закрепила на держателе своей каски (да, каска для катания на гидроцикле может быть многофункциональной). Затем, она выслушала версию событий от Улата Махно. Если вкратце, то версия была такая. Организованная криминальная группировка малайских китайцев систематически эксплуатировала труд детей из слаборазвитых племен, чтобы добывать морские биоматериалы для экспорта. Схема работы группировки включала:
* Вербовку (подкуп) старейшин почти первобытного морского кочевого племени.
* Передислокацию племени на мангровое поле в шаговой доступности от аэродрома.
* Использование детей для сбора специфических дикорастущих биоматериалов.
* Челночный вывоз товара якобы туристическим самолетом через ближний аэродром.
Спецотдел полиции Косраэ, методами визуального и радиоэлектронного наблюдения, установил время очередного челночного рейса за товаром, и задержал обе части ОПГ: «вербовщиков» с 15-метровым моторным баркасом, и «челноков» с самолетом класса бизнесджет того же размера. В процессе задержания изъяты биоматериалы, оружие, и средства радиосвязи. Оперативно установлено, что ID задержанных — фальшивые.
Судья Паола Агуадес окинула взглядом изъятый арсенал (очень скромный по меркам Меганезии), и произнесла:
— Улат, я так понимаю, что основное тут не бандитизм, а эксплуатация детей.
— Так точно, — отреагировал комэск Махно.
— Доказано? — спросила она.
— Да. Есть видеосъемка с дрона, как дети ныряют за биоматериалами, и биоматериалы передаются «вербовщикам», далее от них — «челнокам».
— Так. А зачем «панцербйорн» и боевые ротокрафты?
— На всякий случай: вдруг тут банда особо наглых работорговцев с реально серьезным оружием. «Береженого бог бережет», как сказала монашка, надевая кондом на свечку.
— Так, Улат. Про монашку и кондом мне ясно. А о каких биоматериалах идет речь?
— Ты удивишься, — сказал он, — это икра всяких мангровых рыб. В изъятом ноутбуке мы нашли листинг, полсотни видов.
— Хм… Деликатесная икра, что ли?
— Нет, — комэск покачал головой, — это рыбки для аквариумов. Те виды, которые плохо размножаются в искусственных условиях. Из каждой кладки икринок можно вывести несколько сотен мальков. Это несколько тысяч долларов.
— Хм… А сколько получали дети-сборщики?
— Нисколько. А старшие получали всякий бытовой товар. Рыболовные снасти, одежду, посуду, бензин, запчасти для лодочных моторов, еще чай, сахар, табак. Типа того.
Паола вытащила из кармана сигареты и зажигалку, прикурила, и спросила:
— Кто конкретно заставлял детей собирать эти долбанные икринки?
— Ну… — неохотно откликнулся Махно, — …Как бы, старшие фигуранты племени.
— Улат, я не поняла. Как бы, это в каком смысле?
— В смысле: вербовщики ОПГ подкупали старейшин, а те заставляли детей работать.
— Улат, значит ответ на мой вопрос: заставляли старейшины. Без всяких «как бы». Что мешает вам назвать кошку — кошкой? И что мешает задержать старейшин племени, как соучастников ОПГ? По той же процедуре: руки за спину, мордой в грунт. Ну, что?
— Паола! Это оранг-лаут, они только на днях откочевали сюда, и не знают правил.
— Ладно, Улат, к этому мы еще вернемся, а сейчас…
Судья бросила неласковый взгляд на пятерых задержанных.
… - Сейчас послушаем, что скажут эти. Поднимите их.
— Да, сента судья, — отозвался молодой лейтенант, подал условный знак своим бойцам и, секундой позже, все пятеро малайских китайцев были подняты на ноги.
— Вам ясно, в чем вас обвиняют, или нет? — спросила Паола Агуадес.
— Мэм! Все неправда! Мы просто туристы! — затараторили задержанные почти хором, и начали излагать историю, как они, будучи туристами из Куала-Лумпура, приехали для знакомства с природой Океании, и купили несколько сувениров, вовсе не зная, что это запрещено. При выслушивании такого рассказа, у человека, незнакомого с повадками малайско-китайских барыг, могла возникнуть иллюзия, что они не врут. Но Паола уже имела дело с такими субъектами, поэтому быстро прервала их:
— Стоп! Тут не ярмарка с клоунадой. У меня простой вопрос: на кого вы работаете?
— Мэм! Мы не работали здесь! Мы туристы из Малайзии.
— Старательная имитация непонимания, — констатировала судья.
— Фиг с ними, — сказал Махно, — их хозяин, главный коммерсант, сам проявиться, когда захочет вернуть свой самолет-бизнесджет. Вещь-то изрядная, цены немалой.
— Тут ты прав, Улат, — признала Паола, — кстати, куда ты запер летчиков — «челноков»?
— На эскадронную гауптвахту, — ответил он.
— Этих — туда же, — распорядилась она. И Махно тут же транслировал приказ молодому лейтенанту.
— Возьми «зодиак», доставь этих на гауптвахту, и сдай дежурному офицеру.
— Да, комэск, — ответил лейтенант, и подал очередной знак своей команде.
— Подожди, лейтенант! — сказал Корвин, — Такой вопрос: Паола, как, по-твоему, хозяин удерживал этих людей, чтоб они не удрали с товаром и самолетом?
— Действительно, подожди, — подтвердила судья, — и обратилась к Корвину.
— У тебя что, какая-то догадка насчет этого?
Резерв-штаб-капитан покачал головой, и поправил:
— Не догадка, а уверенность. Где-нибудь на Борнео у барыг имеются жены и дети. Они заложники. В случае нелояльности, хозяин зарежет их. Так устроен этот бизнес.
— Хэх! Достоверно, а я как-то не подумал, — проворчал Махно.
— Стоп! — сказала судья, — А барыги что, идиоты вписываться на таких условиях?
— Барыги, — пояснил Корвин, — по ходу уже на старте были должны денег хозяину.
— Хм… — судья задумалась, — …Тогда сходится… Алло, задержанные! Ваши семьи…
…Она не успела договорила, когда старший парень из пятерых задержанных внезапно проявил реакцию, называемую в детективных романах «моментом истины». Он начал быстро, сбивчиво излагать свои семейные обстоятельства, и семейные обстоятельства товарищей по черной коммерции. Гипотеза Корвина подтвердилась — за исключением деталей (например, что жены и дети были не на Борнео, а ближе, на юге Филиппин, в городе Холо, центре архипелага Сулу около Минданао). Больше всего судью удивила исходная сумма долга (на пятерых вербовщиков, и двух челноков в сумме меньше ста тысяч долларов, но с процентами уже больше полмиллиона).
— По-любому дешевле, чем бизнесджет, — заключил Махно, и посмотрел на судью.
— Короче, так, Сянци, — сказала она старшему барыге, — дайте телефон мистера Бинбао.
— Я не могу, мэм! Он всех наших убьет! Вы его не знаете!
— Этот Бинбао что, идиот, или ему деньги не нужны? — спокойно спросила Паола.
— Нет, госпожа, он очень хитрый и жадный.
— В таком случае, Бинбао сразу поймет, что ему лучше обменять ваших родных на свой долбанный бизнесджет. Если он убьет кого-то из них, то не получит бизнесджет, и это, вероятно, не все. Улат, скажи: подвержен ли бизнес на Сулу неким случайностям?
— А то ж! — ответил Махно, — Ведь Сулу, это острова, окруженные морем, и менее, чем в тысяче миль от нашего Палау. Случайности, неизбежные на море, это наш профиль.
— Ответ ясен, — заключила Паола, — теперь, Сянци, давайте телефон мистера Бинбао.
— Но, мэм, у меня руки связаны, а телефон на карточке в нагрудном кармане.
— Отлично. Лейтенант, возьми карточку из кармана мистера Сянцзи.
— Легко, сента судья! — и через несколько секунд карточка была передан судье
— Паола, — сказал Махно, — давай, лучше я позвоню, так оно доходчивее получится.
…
Мистер Бинбао (по впечатлению от телефонного разговора) оказался не каким-нибудь опереточным злодеем, а очень вежливым дядей. Услышав от Махно суть ситуации, он выразил свое сожаление, что вышла такая несообразность, и с пониманием воспринял условие возврата своего бизнесджета. Более того, Бинбао заявил, что восхищен такой экономической порядочностью нези. Вот янки или асси конфисковали бы самолет, но другое дело нези, это люди, живущие по верным понятиям. Кстати, он заверил, что не собирался причинять вреда семьям должников. Но, правильно, что жены и дети будут вместе с мужьями, даже если мужья на каторге. Конечно, сегодня же другой самолет привезет на Косраэ их, и новых пилотов для бизнесджета. Кроме того, Бинбао весьма практично поинтересовался дальнейшей судьбой аквариумного бизнеса в Море Нези. Конечно (сказал он) нези теперь взяли это под себя. Что ж, когда-то так должно было случиться. Но было бы сообразно заключить картельное соглашение, чтобы держать разумную цену, так выгоднее и нези, и китайско-малайским бизнесменам. Тут Махно ответил, что, как военный, не решает эти вопросы, но передаст по инстанции. Бинбао поблагодарил его за понимание, и на этом стороны вежливо попрощались.
…
С объективно-экономической точки зрения, мистер Бинбао вел себя в этом разговоре совершенно рационально. Он понимал мотивы второй стороны переговоров, понимал соотношение сил (своей команды и их команды), и понимал последствия альтернатив «договорились» и «не договорились». Золотое правило китайской коммерции гласит: «ссорься с опасными людьми, только если знаешь, как это принесет большие деньги». Бинбао знал, что ссора с нези не принесет ни цента, а только кучу неприятностей. А с другой стороны, пойдя навстречу нези в небольшом вопросе, можно что-то выиграть.
Но пять малайско-китайских барыг-вербовщиков (не владевшие методами системного анализа) были поражены легкостью, с которой была устранена проблема, которая, как Дамоклов меч, висела над ними и их семьями. Лейтенант не смог припомнить другого случая, чтобы трезвые, не укуренные люди, ехали с ним под арест в таком позитивном настроении. Судья Паола Агуадес проводила взглядом удаляющийся «зодиак» и резко вернулась к теме обычаев первобытной плавучей деревни.
— Так, значит, в данном племени оранг-лаут эксплуатировать детей, это нормально?
— Не то, чтобы эксплуатировать… — задумчиво произнес Махно, подбирая слова.
— Пока ты решаешь, как это правильно назвать я спрошу мнение соцнаблюдателя, — с такими словами, судья повернулась к Корвину. И он счел нужным сразу уточнить:
— Паола, я тут не как соцнаблюдатель. Просто, у меня случайно оказался мальчишка-филиппинец, знающий язык конкретно этих оранг-лаут, и я привез его.
— Мальчишка, что надо, — добавил Махно, — такой пригодится в команде.
— Не факт, что Тасио хочет в мою команду. У нас не очень-то простая жизнь.
— А если я хочу? — встрял 14-летний филиппинец.
— Если? — переспросил Корвин.
— Просто, это было бы классно, — уточнил Тасио.
— Ну, тогда ты принят, юнга.
Тут судья резко хлопнула в ладоши.
— Джентльмены! Давайте не отвлекаться на частные кадровые вопросы ваших фирм!
— Извини, Паола, — сказал комэск.
— Я тоже извиняюсь, — добавил резерв-штаб-капитан, — но, как я уже сказал, меня сюда занесло случайно, я не соцнаблюдатель, просто новый юнга оказался переводчиком.
— Корвин, — сказала она, — дело серьезное, и лучше не осложнять формальностями.
— Ты судья по рейтингу foa, может, тебе виднее, — спокойно ответил он.
— Типа того, капитан, — подтвердила Паола, — может, мне виднее. Ну, что скажешь?
— Я скажу, что Улат зря постеснялся сказать одну простую вещь.
— Это что же я постеснялся сказать? — с легким удивлением отреагировал Махно.
— Я думаю, ты постеснялся сказать, что вообще-то детский труд и эксплуатация детей, существенно разные штуки. И Хартия, вроде как, запрещает второе, но не первое. Ты можешь изложить это понятнее, чем я, поскольку это есть в доктрине секты Li-Re. Не обижайся, что я назвал вашу религию сектой, просто я не знаю, как еще называть.
— Aita pe-a, Корвин, — тут Махно улыбнулся, — секта, так секта. А твоя идея толковая. Я, вообще-то не стеснялся, просто не сообразил, что это сейчас будет в тему.
— Hei foa, а вы уверены, что нам надо приплетать сюда религию? — спросила судья.
— Видишь ли, Паола, — сказал Корвин, — дело в том, что Li-Re, это не только секта, но и оригинальная этико-политэкономическая конструкция.
Судья с несколько утрированным отчаянием схватилась за голову.
— О, Мауи и Пеле, держащие мир! Кругом какие-то загадочные религии.
— Ничего загадочного, Паола. Просто прочти вот эту короткую главу, — Махно протянул судье свой коммуникатор, на экран которого уже был выведен какой-то текст.
— Это что? — спросила она.
— Это книга Джо-Джима «Ветер свободы».
— Хм… Печально знаменитая книга основателя Li-Re, погибшего в Гайане. Но, Улат, ты понимаешь, конечно, что я не обязательно поверю в эту его… Хэх… Конструкцию.
— Не хочешь — не верь. Просто, прочти, — ответил Махно.
*** Ветер свободы. Глава 6. Как освободить детей из клетки ***
В нездоровом обществе, поклонившемуся бюрократии, как богу, не бывает здорового отношения к детям. Это общество запрещает молодым людям вести самостоятельную жизнь раньше, чем бюрократия переделает их под себя. Давайте сравним жизнь детей в аграрно-деревенскую эру и в современную индустриально-урбанистическую эру.
* * *
В аграрном поселении ребенок активно включается в общество, едва начнет ходить и говорить. Его социальный мир расширяется с каждым днем. Родители, братья-сестры, соседи и соседские дети. В 4 года он приблизительно знает, как устроено окружающее общество, что и зачем делается вокруг, каковы отношения между людьми, домашними животными, культивируемыми растениями, и дикой природой. Ребенок уже начинает, параллельно с игрой, участвовать в продуктивном труде родителей и старших детей, и происходит это естественным путем подражания. Ребенок воспроизводит те действия, которые видит в исполнении старших. Старшие также естественно поправляют его. И, примерно к 10 годам, перед нами самостоятельная трудящаяся и творческая личность, способная не только к большинству трудовых операций, но и к улучшению некоторых трудовых процессов. Дети ведь не только любознательны, но и изобретательны. Более изобретательны, чем взрослые. И при этом нормальный взрослый похвалит ребенка за любую полезную придумку в хозяйстве. В результате 12-летние юноши и девушки уже достаточно развиты, чтобы начинать собственное семейное хозяйство, и включиться в качестве автономных единиц в экономику аграрного поселения. Биологически это еще слишком юный возраст для обзаведения потомством, но тут действуют естественные регуляторы, о которых мы поговорим в следующей главе. Не будем забегать вперед.
* * *
В индустриальном мире все иначе. Как уже сказано, урбанистическое общество сразу нарушает естественное течение жизни, рассаживая молодые семьи по изолированным ячейкам многоквартирных домов, территориально отделяя производительный труд от семейного хозяйства, и рабочее время от времени общения в семье. Так молодые люди оказываются перед альтернативами «семья или профессия» и «дети или достаток». Мы разбирали калечащие последствия этих альтернатив в 4-й главе, но смотрели на это со стороны взрослых. Сейчас — со стороны ребенка. У родителей нет времени на него, они трудятся далеко от дома, и они стараются побыстрее спихнуть маленького человека на попечение бюрократической структуры (детского сада). Есть такая альтернатива: мама жертвует профессией, чтобы сидеть с ребенком (так и говорят: «сидеть с…»). В любом случае, ребенок не соприкасается с производительным трудом, не видит, каким путем возникают продукты и вещи, которыми пользуется семья, не получает крайне важной информации об устройстве общества (о базисе — как говорят марксисты). Вместо этого ребенок видит, как родители уходят на некую загадочную «работу» и приносят оттуда волшебные штуки «деньги», которые далее, в магазине, меняются на продукты и вещи (возникающие непонятно откуда). Так картина мира в сознании ребенка оказывается лишенной главной логической взаимосвязи, урезанной до потери здравого смысла.
* * *
Когда ребенку исполняется 4 — 6 лет (в зависимости от страны) бюрократия властно, не слушая возражений, требует ребенка к себе для обработки. Следующие 12 лет ребенок потратит не на расширение знаний о реальном мире, не на приобретение практических трудовых и исследовательских навыков по преобразованию объектов этого мира, а на усвоение правил цифровой вселенной мира бюрократии. Он потратит период, который биологически назначен для познания реальности, на адаптацию к нереальности. Он, с каждым годом, будет терять самостоятельность, и попадать в психологический капкан инструкций и анкет. В 18 лет бюрократия, сделав из молодого человека полуфабрикат конвейерного, супермаркетного, или офисного планктона, кинет его во взрослый мир, испорченный настолько, что успех зависит не от таланта к познанию и труду, а (как в школе) от готовности подчиняться инструкции и умения правильно заполнять анкету. Остается восхититься силой природных стремлений: ведь примерно каждый десятый выпускник такой школы, все же, сохраняет личную автономию и продуктивность…
* * *
Судья прекратила чтение, хмыкнула, вернула коммуникатор, и объявила:
— Улат, я не хочу тебя обидеть, но это случай, когда лекарство хуже болезни. Тут очень толково о дефектах урбанизированного мира. Но деревенская альтернатива не спасает, прикинь? Я повидала немало деревень на родине в Пуэрто-Рико, затем позже в южных регионах США, насмотрелась скотства и тупости, но не встретила созвездия таланов.
— Я понимаю, — ответил Махно, — и дальше в книге объяснены причины.
— Улат, я догадываюсь, что у Джо-Джима есть объяснения, но мы имеем дело с реально хреновой ситуацией в этой плавучей деревне на фоне вовлеченности детей в трудовые процессы, и за счет этих процессов. Фактически, тут дети в рабстве у старших, что для примитивных аграрно-собирательских обществ обычное дело. В чем я неправа?
— Паола, ты не права, что считаешь причиной проблемы вовлеченность детей в труд. Я поясню на практике, без книги. Посмотри тут у нас на острове. Морской порт и эллинг Крюгер-Брейвик на юге. Или коллективная агроферма на востоке. Или Хиппи-фабрика Геллера и верфь Корвина на северо-востоке.
— Хм… И что я там увижу такого, чего еще не видела?
— Ты увидишь, что 10-летние филиппинские и полинезийские подростки вовлечены, и работают. На Хиппи-фабрике еще и свои подростки, германские. Ты можешь увидеть работающих подростков даже на рембазе в Оокатоо, в полукилометре от твоего дома.
— Улат! Не путай акул с прилипалами. То, что при Хиппи-фабрике Геллера Пфеннига действует детская инженерная школа, знают даже в Токио и Сингапуре. Но черт меня побери, это же абсолютно другое! Корвин, что ты молчишь? Ты же соцнаблюдатель!
Резерв-штаб-капитан на мгновение прикрыл глаза ладонями
— Вот, блин! Как-то я не проникся этой ролью. ОК, Паола, я скажу. Но, боюсь, тебе не понравится. По существу, Джо-Джим был прав. Но дьявол сидит в деталях.
— Ну, — судья улыбнулась, — хорошо хоть, дьявол есть. Познакомь меня с ним поближе.
— Aita pe-a, — сказал Корвин, — это дьявол Конфуция. Он говорит: прежде чем проводить реформы, надо исправить слова. Испорченные слова неминуемо портят решение. Если конкретно, то слова: учеба, труд, и игра — испорчены протестантской этикой Вебера. В смысле: под учебой понимается тупая зубрежка, под трудом — тупая пахота, под игрой — тупые развлечения, предлагаемые глобальным рынком. Понятно, что эти три явления в христианско-протестантском лексиконе разделены, как отсеки — водонепроницаемыми переборками. Но в хорошей продуктивной практике они всегда смешаны. Я не берусь толковать Хартию, это в компетенции Верховного суда, но запрет эксплуатации труда жителей, не достигших 13 лет, выглядит неоднозначно как-то.
— Ты хочешь, чтобы я вынесла вопрос на Большую судебную сессию? — спросила она.
— Да, Паола. До сих пор вопрос о детях, делающих что-то на производстве, решался по-свойски, в кругу резервистов флота. Но теперь в нашу акваторию потянулись морские кочевники из ЮВА. Их больше миллиона. Эти племена называются по-разному, но по устройству все примерно как это. И проблемы с ними со всеми будут похожие.
Паола Агуадес окинула взглядом плавучую деревню, затем кивнула.
— ОК. Вероятно, ты прав, Корвин. Я это сделаю сегодня же вечером. А что сейчас?
— С этим, что ли? — спросил штаб-капитан, показав взглядом на плавучую деревню.
— С этими, — подтвердила она.
— Ну, — произнес он, окинув взглядом три десятка лодок и плавучих платформ, — с этим можно оставить сложившуюся схему-график. Только подкорректировать детали.
— Корвин, я не поняла тебя. Как это не менять? Какие детали?
— Поясняю, Паола. Что ты предложишь жюри сделать с вербовщиками и челноками?
— Предложу по прецедентам за такую черную коммерцию: три года обычной каторги с вариантом на свободу после полсрока при социально-ответственном поведении.
— Так, а обычная каторга, это что к примеру?
— К примеру, дорожный ремонт, или каботажный транспорт, а почему ты спросил?
— Ну, просто: может, лучше каторга по месту их работы? Есть же такая практика.
— Да, есть, — согласилась Паола, — но только если работа не нарушает Хартию.
— Так, я ведь сказал о деталях. Можно реорганизовать их работу так, чтобы она была в рамках Хартии, и социально полезной. Они, по плану-графику, утвержденному судом, займутся внедрением сбалансированной учебно-трудовой практики подростков среди Оранг-Лаут. Но, Паола, это лишь мое мнение. Я не пытаюсь манипулировать суда.
— Улат? — вопросительно произнесла судья Агуадес, повернувшись к экс-консулу.
— Я думаю: Корвин прав. Так будет проще, и экономичнее, — ответил Махно.
— Но, — заметила она, — для этого нужно согласие Верховного суда.
— Поэтому, я начал с вопроса о Большой сессии, — напомнил Корвин.
— Верно, ты с этого начал… Слушай, мне надо подумать… Нам надо подумать. У меня острое желание использовать тебя, как судебного эксперта, так что жди в гости. ОК?
— ОК, — ответил он, — только заранее скажи, когда, а то у меня бизнес, ты в курсе.
— Конечно, я в курсе. Кстати, правда ли, что у тебя во дворе есть домашний космос?
— Правда, — лаконично ответил резерв-штаб-капитан.
…