Полдень 15 июня. Папуа. Река Сепик. Борт сампана «Jungle-fine».

Многоярусные джунгли над одной из многочисленных излучин Великой реки надежно скрывали сампан от возможной засечки с воздуха, а заодно затеняли палубу — и весьма кстати. Коннор Макнаб (35-летний шотландец, внешне немного напоминающий своего знаменитого вымышленного тезку Коннора Маклауда из сериала «Горец») мог вполне комфортно устроиться в тени, в шезлонге, и посмотреть на планшетнике новости. Увы: главная новость была неприятной. Сегодня утром Иероним Меромис, президент Папуа, покинул страну и исчез неведомо куда, вместе с довольно многочисленной семьей. По мнению т. н. «народа» это означало отставку, и президентское кресло немедленно занял Мустафа Инсар, лидер оппозиции. Первые три указа Инсара были уже изданы:

1. Все имущество Меромиса и его семьи — конфисковать. Всех членов семьи Меромиса объявить в полицейский розыск по стране, а также по миру через Интерпол.

2. Все концессии австралийских и малазийских концернов, расторгнутые Меромисом в декабре прошлого года — восстановить. Все леспромхозы на северном берегу (включая леспромхозы Меромиса) — передать британо-малайскому концерну PLATEM.

3. Все полицейские силы района Сепик послать на борьбу против банды Макнаба. Всем охранным компаниям в Сепике — направить половину бойцов на помощь полиции. Вcе аэропорты региона Сепик закрыть, чтобы банда Макнаба не ускользнула по воздуху.

По тону последнего указа было ясно, что его исполнение (вопреки общей папуасской традиции пофига) начнется немедленно. Точнее, оно, видимо, уже началось.

— Булу! Позови Фадила, — негромко распорядился Макнаб.

— Да, патер, — коротко ответил туземец-коммандос, и бесшумно ступая босыми ногами, исчез в невысокой, но просторной надстройке сампана.

— Что ж, что ж, — задумчиво произнес «апостол Папуа», глядя вверх, где сквозь кроны деревьев, покачиваемых ветром, мелькали узкие просветы, сквозь которое было видно блекло-голубое небо — проблема в том, что не рискуя, мы рискуем в сто раз больше. А рискуем мы в любом случае лишь коротким мгновением настоящего, поскольку, если смотреть разумно, то прошлого уже нет, а о будущем неведомо, состоится ли оно. Вот почему каждое важное дело лучше вести так, будто оно последнее в жизни.

Едва Коннор Макнаб успел привести себя в устойчивое психическое равновесие этими цитатами из писем Марка Аврелия — 16-го императора Рима, как явился Фадил Килик, этнический алжирец, бывший майор Французского Иностранного легиона.

— Вы звали меня, патер?

— Я звал, — подтвердил Макнаб, положил планшетник на столик, и похлопал ладонью по соседнему шезлонгу, — присядь. У нас есть, что обсудить.

— Я слушаю, патер, — сказал легионер, и немного напряженно устроился в шезлонге.

— Что ж. Начнем с того, Фадил, что власть в Папуа перешла к сторонникам хрисламской нечисти. Небеса предупреждали, что это вскоре случится, и оно случилось.

— Небеса правдивы, патер, — спокойно отозвался Фадил.

— Верно! — Макнаб чуть заметно кивнул, — Небеса правдивы. Наша цель следовать ясным указаниям, которые оттуда исходят. Впрочем, не следует пренебрегать и указаниями от наших братьев и сестер, живущих вдоль Великой реки.

— Опросить наших людей по деревням? — спросил легионер.

— Верно, Фадил. Пусть они посмотрят, сделаны ли вражеские засады вверху, и внизу по течению. Небеса говорят: враг торопится, враг собрал слишком много сил, не успевает управлять ими, и переставляет их с места на место так небрежно, что это видят все, кто тщательно смотрит. И спроси, что у радио-перехватчиков. Через три часа я жду ответ.

…

Ровно через три часа «апостол Папуа» получил ответ:

Ниже по течению Сепика, на излучине Амбунти — засада. Большая. Двести бойцов с автоматами, пулеметами, тяжелыми винтовками. А выше по течению пока свободно. Некоторое время Коннор Макнаб размышлял, а затем произнес:

— Враги хотят загнать нас вверх по реке, к границе Индонезийского Ириана.

— Похоже на то, патер, — согласился майор Фадил.

— А там, — продолжил Макнаб, — нас будет ждать группировка армии Индонезии.

— Эта группировка уже ждет, патер, — ответил Фадил, — так по радиоперехвату.

— Они уже ждут… — и Макнаб медленно покивал головой, — …Они думают, что мы не сможем прорваться в широкую часть бассейна Сепика, где протоки переходят в озера, следовательно, мы в ловушке, которая захлопнется через несколько дней, когда враги, перемещая засады вверх по течению, выгонят нас под огонь индонезийских солдат.

— Да, патер. Вы верно говорите.

— Разумеется, Фадил, я говорю верно. Я слышу небеса. А теперь прислушайся к себе, и расскажи, что подсказывает тебе твой опыт боевого офицера.

Бывший майор Иностранного легиона поиграл лицевыми мышцами и тихо сказал:

— Я предлагаю обыграть врагов, занявших позицию в Амбунти. Да, их там двести, но никакой выучки. Некоторые из полисменов нахватались боевого опыта, но в среднем знают только, как вставлять магазин в винтовку, и с какого конца стрелять. Кроме них частные охранники с золотых приисков. Они лучше обучены, но их не учили тактике, поэтому они не понимают, что такое маневр на войне.

— Расскажи свой план, — лаконично предложил Макнаб.

…

В Амбунти река Сепик резко поворачивает на север, а затем так же резко на юг. Здесь южный берег представляет собой холмистый мыс, заросший густым лесом, а северный берег, относительно пологий, имеет песчаный пляж, и именно вдоль него расположен поселок. Триста дворов, пальмовая плантация, две школы (начальная и продвинутая), мастерская мелкого ремонта, две миссии (католическая и протестантская), лодочный причал, и грунтовая полоса аэродрома, построенная перпендикулярно к реке, и одним концом упирающаяся в пляж. Ширина реки четверть километра. Такова диспозиция.

Аборигены тут дружелюбные, в меру цивилизованные, и гостям всегда рады. Но толпа полисменов и охранников с приисков, это не гости, а беда. Ничего хорошего от такого нашествия ждать не приходится. Полицию в Папуа не любят, а «золотых» охранников просто ненавидят. Когда амбунтийцы увидели, как на их маленький аэродром один за другим садятся самолеты с соответствующими эмблемами, и оттуда вылезают десятки неласковых мужчин с винтовками и пулеметами, поднялась буря возмущения. Даже миссионеры присоединились к требованию, чтобы незваные гости убирались отсюда. Старший офицер полиции стал разъяснять, что здесь надо поймать бандитов. На это жители ответили, что золотые корпорации — враги народа, от них проблемы, из-за них портится природа, появляются бандиты, и вообще, катились бы они к черту отсюда.

Перепалка продолжалась до захода солнца, и завершилась компромиссом. Полиция и охранники (сотня одних, и столько же других) заняли причал, пляж, и участок вокруг аэродрома, но пообещали не заходить в сам поселок. Жители организовали дежурство, призванное контролировать перемещения незваных гостей. Следующий час эти гости оборудовали позицию на берегу (что-то вроде баррикады из подручных материалов) и устраивали блокировку реки (путем протяжки с северного берега на южный канатов с привязанными бревнами и бочками). Началось ожидание. Спать никто не ложился.

…

Ночь близилась к исходу, через полтора часа уже должно было начать светать. Тут, в фарватере показался белый силуэт сампана, приковав к себе все внимание. Никому не пришло в голову следить за тылами. Какая небрежность. Именно с тыла в следующую минуту ударил шквальный огонь из двух ручных пулеметов, и одновременно полетели гранаты из четырех подствольных гранатометов. Полисмены и «золотые» охранники оказались в очень невыгодной позиции: прижатыми к своей же баррикаде на пляже. А атакующие, наоборот, выгодно разместились в зарослях по бокам от взлетной полосы аэродрома. Еще через полминуты атакуемые (потеряв половину состава) сообразили перебраться через эту баррикаду, занять какую-никакую позицию с другой стороны и открыть ответный огонь из всех видов оружия. Ноктовизоры были лишь у нескольких охранников, а остальные отстреливались «по секторам», ориентируясь на вспышки выстрелов противника, и неясные тени. Первой жертвой их стрельбы стали самолеты, выстроенные в ряд вдоль ВПП. Столбы керосинового пламени взметнулись к небу…

В горячке боя оказался забыт сампан «Jungle-fine» — а зря. Он, подойдя на сто метров к берегу, внезапно включил яркие носовые прожектора, а с палубы ударили автоматные очереди и выстрелы из ружей (крупная картечь на такой дистанции очень эффективна). Полисмены и охранники снова оказались под огнем со спины, и их охватила паника. Когда же со стороны аэродрома снова ударили пулеметы, эта паника превратилась в беспорядочное бегство. На поле битвы, освещенном пламенем догорающих самолетов, остались лишь убитые и тяжелораненые.

…

Пламя пожара исчезло в сумерках далеко за кормой. Баск Хорхе (третий по авторитету партизанский офицер в секте-ватаге — после майора Фадила и самого патера Макнаба), находился на мостике сампана. Сейчас, держа левую руку на штурвале, он, пользуясь только правой рукой, закурил сигарету, и задумался: «как быть дальше?». Бой выигран. Команда на сампане: баск Хорхе (бывший лейтенант иностранного легиона) и молодые папуасы, обученные им лично — хорошо показали себя в бою, и не понесли потерь. Они отделалась только царапинами от щепок и осколков стекол. Но вот группа, воевавшая в поселке, оказалась серьезно потрепана. Были убитые, были раненные (и немало). Среди раненых: майор Фадил и сам патер Макнаб. Потому-то командование принял Хорхе…

…Он успел докурить сигарету, и подумать, что чертовски тяжело принимать на себя ответственность за ватагу-секту, в которой половина личного состава — почти дети. А потом в ходовую рубку тихо вошел туземный фельдфебель Абугу.

— Слушай, командир Хорхе, у нас большие проблемы.

— Да, — откликнулся баск, — у нас погиб каждый десятый, и ранен каждый третий.

— Это не все, — сказал папуас, — еще: скоро приедут солдаты-австралийцы.

— Почему австралийцы? — спросил Хорхе.

— Потому, что так всегда бывает в Папуа. Если война, то копы зовут австралийцев.

— Понятно… Что с этим можно сделать, Абугу?

— С этим ничего нельзя сделать. Надо идти на озеро Чамбри, это близко. Там прятаться, лечить раненых, и ждать. Озеро большое, нас не найдут, если спрячемся у друзей. Есть человек: Сэлдон Трентон на озере Чамбри. Он странный, но он надежный друг.

— Если так, — решил Хорхе, — то мы пойдем на это озеро.

…

16 июня. Папуа. Нижнее течение реки Сепик. Озеро Чамбри.

Озеро Чамбри лежит на 143-й восточной долготе, в 500 км южнее Экватора и в 100 км южнее тихоокеанского берега Папуа. Чамбри — это затерянный мир по размеру больше королевства Лихтенштейн. В Лихтенштейне есть король Алоис-Фил, о котором можно прочесть в журнале «Forbes» и на сайте CNN. В Чамбри есть докдок Сэлдон Трентон, о котором «Forbes» и CNN не знают. Король живет в превосходной резиденции в городе Вадуц, а докдок живет в превосходной хижине в первобытной деревне Йагано.

По случаю приема гостей, докдок надел парадные шорты, белую рубашку и красный в синий горошек галстук-бабочку, и извлек из недр своего чулана бутылку виски «Johnny Walker Black Label». Под навесом из пальмовых листьев гулял легкий освежающий ветерок с озера. Итак, 70-летний докдок Сэлдон Трентон разлил виски в три невысоких стакана, пригладил свою седую шевелюру, и произнес:

— Выпьем несколько капель за тех, кого больше нет с нами.

— Да, это правильно, — поддержал лейтенант баск Хорхе, и сделал маленький глоток.

— Да… — грустно произнес туземный фельдфебель Абугу, тоже пригубив виски, — …Мы теряем друзей. Так жизнь устроена. А что делать?

Сэлдон Трентон залпом допил свой стаканчик, тихо вздохнул, положил на стол цветное фото карманного формата и пояснил.

— Это Рэчел. Мы поженились, когда нам было по 18 лет, и жили-жили-жили. Потом все закончилось. Ее сбил на улице автомобиль, и я просто не мог дальше жить в Сиднее, и вообще где-то, где есть улицы с автомобилями. Я уехал искать мечту моей Рэчел.

— И что это было, доктор? — вежливо спросил Хорхе.

— Рай феминизма, — с чуть заметной улыбкой ответил Трентон.

— Что-что?

— Рай феминизма, — повторил докдок, — Вы знаете, Хорхе, что такое феминизм?

— Это… — лейтенант-баск почесал в затылке, — …Женская нетрадиционная ориентация.

— Нет, мой друг, вы говорите о лесбийском идеале Сафо, а феминизм это совсем иное. Классический феминизм, это движение женщин за равные права с мужчинами. Сейчас равноправие полов есть в законах любой цивилизованной страны, но это оказывается пустой формальностью, потому что христианская патриархальная традиция, с которой связаны все эти страны, все равно принижает женщин, и это видно по статистике.

— Япония и Китай, это не христианские страны, — заметил Хорхе.

— Да, — согласился Трентон, — они скорее буддистские, но там аналогичное отношение к женщинам. Вот почему модернистский феминизм настаивает не на равноправии, а на установлении центральной роли женщины в обществе, на матриархате.

Фельдфебель Абугу скептически хмыкнул, и сообщил.

— Я как-то работал в инкассаторской фирме, где баба была директором. Там мало кто выдерживал. Эта баба была редкая стерва. И так везде, где баба дорвалась до власти.

— Теория феминизма, — ответил докдок, — объясняет этот феномен тем, что женщина в патриархальном мире может сделать карьеру, только действуя в мужском стиле. Такая женщина ломает свою психику и закономерно становится стервой. Но, в обществе, где традицией установлена центральная роль женщины, ничего подобного, разумеется, не происходит. Там женственность гармонично сочетается с функцией управления. Это и называется раем феминизма, о котором мечтала моя Рэчел.

— По-моему, доктор, — сказал Хорхе, — это нереал. Нигде такого нет, а если бы было, то просуществовало бы недолго. Миром правит сила, а мужчины по природе сильнее.

— Вы абсолютно уверены? — вкрадчиво спросил Сэлдон Трентон.

— Черт знает, — Хорхе пожал плечами, — вроде бы в древности было царство амазонок, но только, наверное, это такая же сказка, как кентавры.

Докдок плеснул еще виски в стаканчики и улыбнулся.

— Тем не менее, друзья мои, в 1933 году американка Маргарет Мид обнаружила такое общество здесь, на озере Чамбри. Вот почему я приехал именно сюда, и стал работать медиком правительницы Коиви. Это была замечательная женщина. Увы, ее уже нет. А сейчас правит ее младшая дочь Нкви. Она отлично справляется. Вот она командует на пристани. Какая осанка, какая экспрессия. Она авторитарная девушка, но знает меру. В этом главное отличие матриархата. Материнский инстинкт подскажет женщине меру в проявлении властного насилия, ведь подчиненный для нее воспринимается, в каком-то смысле, как ребенок. У мужчин другие инстинкты, и патриархальные общества всегда склонны к бессмысленным брутальным актам власти, к истязаниям, к войнам. Теория феминизма говорит, что мужчинам инстинктивно свойственно применять власть для сексуального самоутверждения в роли супер-самца. Это проблема.

Баск Хорхе хмыкнул, прикурил сигарету, сделал затяжку, и поинтересовался:

— Доктор, мне кажется, или леди Нкви несколько светлее по цвету кожи, чем парни и девчонки вокруг нее?

— Вы наблюдательны, капитан, — ответил Сэлдон Трентон, — когда четверть века назад я приехал на Чамбри, тут не было медицины, а только местная магия, которая по-своему хороша, но лишь в простых случаях. Вот и пригодились мои небольшие умения.

— Не скромничайте, доктор, — сказал Хорхе, — я видел, как вы заштопали патера, майора, и наших младших бойцов. У вас золотые руки. …

— …Ладно, — докдок махнул рукой, — не спорю, у меня неплохо получается. И туземцы восприняли это, как сильную магию, и Коиви не осталась равнодушной. Ей было чуть больше тридцати, а я был так одинок. Я думаю, вы меня понимаете.

— Конечно, понимаем, — Абугу кивнул, — наверное, тут еще немало ваших детей.

— Немало, — улыбнувшись, подтвердил Трентон, — но, я не испортил туземный генотип, только чуть-чуть разбавил. Это легкое разнообразие генов, может быть, даже полезно.

— Между прочим, — сказал Хорхе, — это легкое разнообразие генов направляется сюда.

— Чудесно! — докдок потер руки, — Вот и случай представить вас правительнице Нкви!

…Молодая австрало-папуасская метиска вошла под навес привычно стремительным шагом, поправила пояс с юбочкой из листьев (единственное, что на ней было надето), окинула сидящую за столом компанию цепким охотничьим взглядом, и заявила:

— Привет, папа! Надо посоветоваться. Поговорить с глазу на глаз.

— Нкви, я думаю, тебе надо познакомиться с гостями. Это Хорхе и Абугу.

— Хорошо. Доброго дня, Хорхе и Абугу, а сейчас, папа, давай мы отойдем, поговорим с глазу на глаз. А гостям принесут поесть, чтобы они не обижались.

— Ладно, Нкви, раз ты настаиваешь. Извините, джентльмены. Важное дело.

— Никаких проблем док Сэлдон, — ответил Хорхе и, когда Трентон с дочкой отошли на достаточное расстояние, негромко добавил, — сдается мне, что доктор сам устроил тут первобытный матриархат по книжкам своей покойной жены. Но, не на пустом месте.

— Да, — согласился Абугу, — на пустом месте матриархат не устроишь. Но если доктора считают сильным колдуном, то он многое мог устроить.

— Многое, но не все, — сказал Хорхе, — за четверть века людей не переделаешь. Обычай заранее был. Когда он приехал, деревней Йагана уже правила та женщина, Коиви.

— Да, — ответил Абугу, — но, как тут было до доктора — черт знает.

В этот момент под навес ворвалась шумная компания туземных парней и девчонок, и начала бессистемно раскладывать на столе фрукты, печеную рыбу и кокосовые орехи. Приятно попасть в такую гостеприимную деревню. Но что будет дальше?

…