22 июля. Северо-запад острова Косраэ. Участок предприятия «Summers Warf».

Как уже сообщалось ранее, согласно четвертому правилу Корвина, всем сотрудникам верфи следовало летать (точнее, не просто летать, а пилотировать). Не было никаких исключений. Правило распространялось и на 14-летнего мальчишку, филиппинского китайца, оператора пылесоса и мотороллера для подвоза мелочей — вроде полуденных китайских завтраков (zongfan). К мальчишке так и прилипло прозвище Зонгфан. Он не возражал — видимо, с родным именем у него были несчастливые ассоциации (а то он не сбежал бы сюда одиночкой). Правда, пока мальчишка летал только с инструктором, и в сегодняшнюю сиесту Корвин назначил Зонгфана — летчиком, а себя — инструктором на «Рингфлюгер» — легкий самолет с диагонально-кольцевым крылом вокруг фюзеляжа.

«Рингфлюгер» позиционировался, как аэрокрафт для первичной летной подготовки, и следовало на практике доказать его «высокую безопасность, простоту и интуитивную управляемость» (эти три качества, необходимы самолету для новичков). Почему бы не создать доказательство прямо сейчас? Штука хорошо обкатана квалифицированными пилотами, а Зонгфан — идеальный новичок. Весь его опыт: несколько пятиминутных полетов над береговой линией. Он знает, что нажимать, как рулить, и не более. Ну…

… - Зонгфан! — произнес Корвин, глянув на часы, — Как насчет учебного ралли?

— Конечно, шеф! А я смогу на этой флайке? — спросил юный филиппино-китаец.

— Не Будды горшки обжигают, — ответил штаб-капитан своей любимой поговоркой для подобных случаев, — сколько времени тебе нужно, чтобы настроиться?

— Нисколько! — мгновенно объявил Зонгфан, — Так я лезу в кабину. E-oe?

— E-o. Занимай пилотское кресло, и вспоминай все, чему учился. Имей в виду: мне надо позвонить кое-кому по дороге, так что ты сможешь проявить самостоятельность.

— По дороге куда, шеф Корвин?

— На атолл Пингелап, 135 миль вест-норд-вест. Там появилась пекарня с фантастически вкусными пирожками. Наша задача: купить пирожки, и привезти их горячими. Ясно?

Зонгфану все было ясно. Он, почти как кенгуру, запрыгнул в кабину «Рингфлюгера» и, включив контрольную панель, повел пальцем вдоль индикаторов, проверяя параметры. Привычная процедура, вот что значит принцип номер 2: «каждый сотрудник примерно представляет себе общий процесс».

— Ну, что? — спросил Корвин, занимая инструкторское место справа от пилота.

— К взлету готов! — выпалил юниор.

— ОК, — Корвин кивнул, — твоя задача: проверить по OYO-дисплею наличие свободы для взлетного маневра и выхода на курс 68 точка 5, в эшелоне 1700.

— Ясно… Идет проверка… Чисто, шеф!

— ОК, курсант. Взлет разрешаю.

Сказав эти волшебные слова, Корвин слегка напрягся, в готовности вмешаться, если по какой-либо причине юниор за штурвалом начнет делать опасные глупости….

…Но, Зонгфан приступил к делу точно по эксплуатационной инструкции.

Увеличил обороты движка. Снял шасси с тормоза.

Провел разгон до 40 узлов, и взял ручку на себя.

…Есть отрыв. Земля провалилась вниз. Тут Зонгфан слегка ошибся…

— Курсант, — спокойно сказал Корвин, — не делай свечку, ты не в космос летишь.

— Да, шеф, — ответил тот, и прекратил некорректно-быстрый набор высоты.

— Вот так годится, — прокомментировал Корвин, глянув вбок. Все шло нормально. Под управлением юниора, машина набрала 600 метров при 100 узлах, и плавно шла вверх.

— Шеф, а уже можно ложиться на курс?

— Смотри на дисплей, курсант, и если нет помех, то работай на свое усмотрение.

— Да, ясно, шеф.

— Отлично, курсант. Если тебя что-либо встревожит, то сразу кричи: «алло!».

Сделав это глубокое замечание, штаб-капитан извлек из кармана коммуникатор, и…

…Нет, он не стал сразу звонить, а сделал вид, будто ищет номер или сетевой адрес — в общем, еще 5 минут имитировал отстраненность от полетного процесса, на самом деле внимательно наблюдая за действиями Зонгфана, пока тот не вывел машину в заданный эшелон 1700, на скорости 200 узлов курсом на Пингелап.

…

Это же время (послеполуденный час), Пингелап.

Путь от острова Косраэ на вест-норд-вест к более крупному острову Понпеи составляет примерно 500 километров, или 270 морских миль. Чуть севернее от маршрута лежат два маленьких очень похожих атолла: Пингелап (на полпути) и Мокил (в двух третях пути). Процессы коралловой биологии создали там и там одинаковые структуры, состоящие из центральной лагуны и двух-трех островков на коралловом барьере, которые охватывают лагуну, будто ладони, держащие чашку. Радиус такой структуры — чуть больше мили, а площадь суши (островков) около двухсот гектаров. В случае Пингелапа есть лишь один судоходный гейт, позволяющий безопасно пересечь внешнее коралловое поле, и затем пришвартоваться в спокойной полосе у южного кораллового острова — моту Пелелап.

Именно такой маневр выполнил 20-метровый морской трамвай на подводных крыльях, пришедший с острова Косраэ. После швартовки к плавучему пирсу, маленькая веселая толпа — три дюжины этнически-филиппинских школьников — метнулись на берег. Чуть запаздывая, вслед за ними сошли трое сопровождающих — молодые парни, резервисты Народного флота, так, на всякий случай. После этого — еще два персонажа, достаточно колоритные: смуглая жизнерадостная и обаятельная мумия женского пола, и мужчина, похожий на «горца Мак-Лауда» из культового TV-сериала. Скажем для ясности:

Мумией была 71-летняя канадская новеллистка Маргарет Блэкчок.

Горцем был шотландец, патер Коннор Макнаб, по прозвищу апостол Папуа.

Эпизод, обрисованный выше, означал первую остановку в бесплатном круизе с острова Косраэ на остров Понпеи для католических школьников (с посещением сохранившейся церкви XIX века, и античных руин Нан-Мадол). Бесплатность, понятно, была условная. Макнаб купил этот морской трамвай, нанял резервистов (мичмана и трех матросов) и устроил круизную PR-акцию, пригласив еще знаменитую новеллистку, отдыхающую на Косраэ. Что касается мотивов новеллистки, то это было любопытство. Кстати: Маргарет Блэкчок на нередко задаваемый вопрос о главном источнике вдохновения, неизменно отвечала: «в первую очередь — любопытство, а во вторую — последствия любопытства». Разумеется, апостол Папуа вызывал любопытство. Готовый прототип героя в сюжетах разного жанра: от классического детектива до авантюрного романа, от политического памфлета до постмодернистской пьесы абсурда. Маргарет решила начать с последнего названного варианта: постмодернистская пьеса.

Место действия: паб у пляжа под пальмами на островке вне пространства и времени.

Действующие лица: журналист, странный гуру, и бармен (бармен нужен, а то скучно).

Ось сюжета: шокирующий разговор о какой-либо дьявольщине (читатели это любят).

Прототип отлично соответствовал. Сидя на балкончике (точнее, верхней веранде) паба (точнее, китайского кафе-пекарни) можно было видеть одновременно:

* Бурление жизни в поселке, напоминающем гибрид античной деревни полинезийцев и американского провинциального студенческого кампуса, дополненный двумя, вроде бы несовместимыми стилями: хиппи-натурализмом и партизанским милитаризмом.

* Швартовку малых кораблей — среди которых были представлены античные парусные каноэ с аутригерами и тоже парусные, футуристические композитные полимараны, и

патрульные экранопланы, похожие на гигантских инопланетных акул-киборгов.

* Короткую взлетную полосу аэродрома, на которую планировали машины, как будто вываливающиеся из каких-то дыр между вселенными и между эпохами. С интервалом несколько минут мог приземлиться винтовой истребитель 1940-х, и что-то предельно футуристическое, вроде гигантского серебристого ската.

И кстати, этот паб, китайское кафе-пекарня «Bing-huang» (Пирожок феникса) оказался немаловажной причиной посещения авиа-экипажами аэродрома Пингелап. Иногда это выглядело комично: очередная летающая машина приземлялась, и разворачивалась на парковке, пока кто-нибудь из экипажа добегал до кафе-пекарни, быстро расплачивался, утаскивал в пакете кучу пирожков, запрыгивал в кабину, и — фьють. Машина взлетела.

…

Пока Маргарет Блэкчок наблюдала и размышляла, патер Макнаб успел ознакомиться с ассортиментом, и сделать заказ. Он не отвлекал канадскую новеллистку от мысленного креатива, пока у стола не появилась девчонка-китаянка в красной рубашке с рисунком золотого феникса, и не водрузила на стол большой чайник, две чашки, блюдо с горкой пирожков, и еще какую-то мелочь вроде сахарницы и соусницы. Только тогда (сперва поблагодарив китаянку), он негромко сказал:

— Маргарет, не хочется вас беспокоить, но пирожки вкуснее, пока горячие.

— О! — воскликнула она, схватила пирожок и сделала пробный надкус, — О! Я внезапно прониклась пониманием к авиаторам, забегающим сюда посреди маршрута.

Апостол Папуа тоже взял пирожок, сделал надкус, и произнес, глядя на него:

— Что бы ни говорили скептики об относительности понятий добра и зла, существуют предметы, которые одинаково позитивно воспринимаются очень разными людьми.

— Вы, Коннор, даже в пирожке умеете найти свою теологию, — заметила Маргарет.

— Зачем искать то, что на виду? — возразил Макнаб, — Я говорю о простых вещах. О тех вещах, которые знакомы и понятны каждому нормальному человеку. К сожалению, у многих хороших людей именно эта простота и понятность вызывает подозрение.

— Почему? — спросила Маргарет, успевшая за время монолога отгрызть полпирожка.

— Потому, — ответил он, — что кроме добра существует зло. Существует не само по себе, разумеется, а как пустая и вредная имитация добра. Жизненный опыт учит: во многих случаях простые и понятные объяснения применяются для манипуляций, бесчестного управления людьми, присвоения их имущества и их способностей…

Макнаб сделал короткую паузу, чтобы прожевать кусочек пирожка, и продолжил:

…- Маргарет, вы читали Лантонскую Великую Хартию?

— Да, Коннор, я читала. И сейчас я недоумеваю: как вы свяжете Хартию с пирожком?

— Это очень просто. Маргарет. Бытие абсолютного добра всегда конкретно, его можно увидеть, потрогать, или даже скушать. Напротив: абсолютное зло всегда абстрактно, поскольку не имеет предметного бытия. Зло это пустая и вредная имитация добра. Я повторил, поскольку эта мысль является ключевой для Лантонской Хартии.

— Мм… — с сомнением протянула канадская новеллистка, жуя пирожок, — …Мм… Мне кажется, что я вообще не встречала в Хартии слов «добро» и «зло».

— Там, — сказал Макнаб, — нет этих слов. Вероятно, авторы Хартии полагали, что слова «добро» и «зло» — испорчены. Это отметил еще Лао Цзы в своей книге «Дао Дэ Цзин»: «Когда все узнают, что добро является добром, тогда появляется зло». Похожая мысль несколько манерно изложена в книге «Лунь Юй» учениками Конфуция: «Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований, если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться».

— Мм… — еще раз произнесла Маргарет, — …Я понимаю, что из уважения к прекрасным китайским пирожкам следует начать с китайских философов, но вы ведь христианский священник, а в христианстве, насколько я помню, это толкуется несколько иначе.

— Да, — подтвердил апостол Папуа, — в христианстве лаконичнее. Евангелие от Филиппа сообщает: «Имена, которые были услышаны, существуют в мире для обмана».

Маргарет Блэкчок задумчиво прожевала пирожок, и переспросила:

— Евангелие от Филиппа?

— Да, — Макнаб кивнул, — это Евангелие не включено в канон, однако его историчность доказана, следовательно, христианам полезно знать написанное там.

— Но при чем тут Лантонская Хартия? — поинтересовалась Маргарет.

— Принцип тот же, — пояснил Макнаб, — авторы Хартии учли тот факт, что многие слова искажены, чтобы облегчить властям манипулирование людьми. Чтобы пресечь такую практику, Хартия запрещает предписывать людям какие-то императивы поведения, не записанные в самой Хартии. Мировые СМИ называют это «запретом на мораль».

— Я, — сказала Маргарет, — видела это выражение в канадских газетах и, по-моему, это в общих чертах так. Та мораль, к которой привык эталонный обыватель Западного мира, находится под запретом в Меганезии. Особенно это касается юриспруденции и секса.

Патер Макнаб запил очередной пирожок глотком чая и прокомментировал:

— Юриспруденция и секс: любопытное сочетание.

— Любопытное, — согласилась она, и добавила, — причем неслучайное. Знаете, Коннор, в начале прошлого года я работала с философом Найджелом Эйком над нашей книгой «Рикошет Молота ведьм». Мы ровесники, это так мило. Найджел такой современный энциклопедист. Он тактичный, умный и обаятельный. За месяц работы с ним я узнала больше нового, чем обычно — за год. Иногда что-то лежит на поверхности, но мало кто замечает. Например, Найджел задал смешной вопрос: что мы можем узнать о сексе из законодательных актов и кодексов?

— Подозреваю, что почти ничего, — предположил Коннор Макнаб.

Канадская новеллистка взмахнула руками в экспрессивном отрицающем жесте.

— Наоборот, очень многое! Так, Криминальный кодекс рассказывает нам о сексуальных домогательствах, и ином противозаконном принуждении к сексу, затем — о санкциях за сексуальные отношения с малолетними, и за распространение сексуального контента — порнографии. И законодатель не скупится на описание биологических деталей. Далее — Коммерческий кодекс. Оттуда мы узнаем, как люди знакомятся с целью секса, и какие варианты платной помощи таким знакомствам считаются легальным бизнесом. Далее открываем Семейный кодекс любой страны Западного мира, и… Там слово «секс» не встречается ни разу! Только тематические эвфемизмы, такие как: супружеский долг, и адюльтер, без объяснений, что это значит. Мир есть текст, как говорил Жак Деррида.

— Мир есть текст, — согласился Макнаб, — но не обязательно это юридический текст.

— Не обязательно, — в свою очередь согласилась она, — но, тем не менее, сфера секса для обывателей Западного мира, это именно юридический текст. Обывателя приучили, что каждое его действие, имеющее хоть какой-то сексуальный оттенок, включая взгляд на персону противоположного пола, будь то в реальном мире, или на экране компьютера, мгновенно создает юридические последствия, как правило — крайне негативные. Но, я сильно отклонилась от темы. Мы говорили о запрете на мораль в Меганезии.

Патер Макнаб добродушно улыбнулся.

— Вы не отклонились от темы, Маргарет, скорее, вы раскрыли тему. Секс, как основной инстинкт всегда занимал особое место в моральной системе. Но, в Западном мире, где централизованное регулирование жизни людей стало культом вроде идолопоклонства, моральная система просто исчезла. Сексуальная мораль — в частности. Ее больше нет.

— Мм… Боюсь, Коннор, что сейчас я не уловила вашу мысль.

— Это, — ответил он, — как и ваш пример, лежит на поверхности. Вспомним определение морали. Мораль — система неформальных правил, поддерживаемых обычаем. Ценность морали в том, что человек следует ей для согласия с собой, и для сохранения хороших отношений с окружающими людьми. Если правительство формализует нормы морали, вводит слежку за моралью подданных, и санкции за аморальное поведение, то мораль оказывается сожранной раздутыми законами. Подданные превращаются в моральных деградантов, которым плевать на себя, и на окружающих. Они готовы даже на самый отвратительный поступок ради денежной или статусной выгоды. Они — как Голем из поучительной еврейской сказки: бездушные комки глины, имеющие подобие жизни и целенаправленности за счет наклеенной на них бумажки с колдовской инструкцией.

Канадская новеллистка удивленно приподняла брови.

— Жестко вы с людьми. Как-то даже не очень по-христиански.

— Христианство, — ответил апостол Папуа, — это религия любви, а не конформизма. Как говорил Христос: «не думайте, что я пришел принести мир на землю, я пришел не мир принести, но меч». И один из аспектов этого поучения в том, что христианину следует сражаться за моральные качества человека. В этом христианская позиция такая же, как позиция Tiki. Или позиция Лантонской Хартии, что в данном случае равнозначно.

— Хартия поддерживает что-то моральное? — переспросила Маргарет, — Ох, Коннор, я не советую вам говорить это кому-либо из меганезийцев. У вас будут проблемы.

— Спасибо, я это знаю, — он улыбнулся, — общаясь с меганезийцем, я применил бы слово «этика», ведь по обычаю Tiki слово «мораль» считается испорченным. В общем, это не слишком далеко от истины. Взять, например, реакцию западных поборников морали на феномен общины атоллов Элаусестере. Общины тау-китян, как ее иногда называют.

— Коннор! — удивилась Маргарет, — Вы говорите об общине, из которой происходят эти симпатичные ребята, три девчонки и мальчишка, сейчас работающие у Корвина?..

После утвердительного кивка Макнаба, она продолжила:

… - Странно, что западным поборникам морали есть дело до них. По-моему это чисто меганезийская проблема. Этот их межзвездный фанатизм, и этот рискованный обычай инициировать многоплодные беременности. Еще у них принят какой-то радикальный натуралистический коммунизм во всем, включая быт, работу, и секс. Мне странно, что меганезийский суд не запретил… Хотя, понаблюдав немного за этими ребятами, я сама почувствовала: запрещать им стремиться к звездам было бы глупо и бесчеловечно.

— Вы схватили суть проблемы с позиции нези! — объявил Макнаб, — У общины тау-китян сильный сектантский моральный культ. Будь у тау-китян какой-то духовный культ, без

прогрессивных, креативных материальных целей — судьи нези легко отправили бы его в небытие. Но у тау-китян культ имеет также сильную научно-прикладную часть. Теперь смотрим Хартию, там объявлено: Научно-технический прогресс — это основа будущего благополучия нации. Любая попытка ограничить прогресс чем-либо, кроме артикулов Великой Хартии, есть покушение на базисные права граждан, и пресекается ВМГС.

— А! — произнесла Маргарет, — Значит, незийская Фемида, учуяв дух прогресса, сразу же развернулась, и оскалила свои клыки в сторону международных организаций, которые требовали закрытия секты и прекращения работ по тематике профессора Ларосо.

Патер Макнаб снова утвердительно кивнул, и спросил:

— Как вы думаете: почему западные поборники морали ополчились на тау-китян?

— Из-за секса? — предположила Маргарет Блэкчок.

— Да, — подтвердил Макнаб, и посмотрел на нее, явно предлагая угадывать дальше.

— Мм… Я рискну предположить, что раскованные и при этом эстетичные сексуальные обычаи тау-китян так поразили пуританское восприятие западных моралистов, что они впали в неистовство, и не смогли разглядеть у тау-китян ничего, кроме секса. Поэтому претензии международных организаций к тау-китянам оказались столь нелепыми.

— Отчасти вы правы, Маргарет, — прокомментировал апостол Папуа.

— Отчасти? — переспросила она.

— Да. Есть еще нечто важное, чего вы не заметили, и что вызвало маниакальную злобу у поборников морали. Это огромный духовный потенциал экспансии секты тау-китян. Я говорю об экспансии сразу в нескольких измерениях. В религиозном, поскольку секта обладает мощным позитивным учением о будущем человека. В демографическом, и в пространственном — по понятным причинам. И в моральном, поскольку уровень веры в ценности секты у рядовых тау-китян многократно превосходит все то, с чем до сих пор имели дело западные моралисты. Образцом и почти идеалом для западных поборников морали в течение последнего полувека был ислам.

— Ислам?! — изумленно переспросила канадская новеллистка.

Апостол Папуа еще раз кивнул.

— Да, и это очевидно. Моралистов многое восхищает в исламе. Мужчины — фанатики, с радостью взрывающиеся, чтобы войти в рай. Женщины — дешевые бытовые родильные машины. Добавим жестокость расправ с инакомыслящими, и с любыми нарушителями морали. Добавим убежденность в своем божественном праве доминировать в мире…

— …Минутку, — перебила Маргарет, — у меня есть хорошая знакомая, Тэффи Саадат. Она мусульманка, и мне кажется, что ее религия заслуживает некоторого уважения.

— Мисс Саадат, — ответил Макнаб, — судя по ее творчеству — суфийка. Это совсем другое. Суфии в исламе играют ту же историко-философскую роль, что христиане в иудаизме.

— Мм… Какую роль?

— Роль борцов против отчуждения морали от человека, и против присвоения ее всякими фарисеями, имамами, чиновниками правительства. Иисус говорил о том же. Помните в Евангелии: суббота для человека, а не человек для субботы.

— Интересно… — произнесла канадка, — …Надо будет прочесть об этом подробнее.

— Маргарет, я могу сбросить вам ссылки на хорошие статьи о суфизме.

— Спасибо, Коннор. А скажите, почему вы так заинтересовались сектой тау-китян? Вы намерены как-то применить их идеи в своих проповедях, или?..

— Скорее «или», — ответил Макнаб, — причина слегка необычная. Я заключил договор с капитаном Корвином. Он читает и комментирует мою популярную редакцию библии. Мнение Корвина, как неформально авторитетного нези, важно для меня. Я же, в свою очередь, читаю и комментирую книгу профессора Ларосо «Город Галактики», которая лежит в основе учения секты тау-китян. Разобраться в этом учении важно для Корвина, поскольку у него есть новые работники — тау-китяне, и поскольку его верфь принимает участие в некой космической программе, инициированной отчасти этим учением.

— Любопытная у вас сделка, — заметила Маргарет Блэкчок, и тут…

…Ее внимание привлек новый летательный аппарат, заходящий на полосу аэродрома. Странный дизайн: самолет-бесхвостка с крыльями, будто изогнутыми и склеенными торцами так, чтобы кольцом охватывать фюзеляж.

— Мм… Кажется, я видела такое на верфи Саммерс.

— Вполне вероятно, — ответил Макнаб, — насколько я знаю, это один из видов новейшей продукции верфи капитана Корвина. Я даже отметил название: «Рингфлюгер».

Тем временем, «Рингфлюгер» коснулся полосы, затормозил и остановился, выполнив пробег менее ста метров (типично для машин укороченного взлета-посадки). Затем, у самолета открылся фонарь кабины, пилот спрыгнул на грунт и побежал (конечно же) к китайскому кафе-пекарне «Bing-huang». Дистанция метров триста, чепуха для такого молодого парня…

…Экстремально молодого, как заметила Маргарет, когда дистанция сократилась.

— О, черт! Этому пилоту точно меньше 16 лет. Изрядно меньше.

— Я думаю, — сказал Макнаб, — ему 14. Я видел этого мальчишку, он работает на верфи, кажется, на мотоциклетной развозке, и на подсобных работах. Весьма расторопный.

— Но, — произнесла канадская новеллистка, — эта летучая штука вовсе не мотоциклет.

Между тем, Зонгфан (это был, понятно, он) совершил покупку большого (даже точнее огромного) пакета фирменных китайских пирожков, пробежался обратно до взлетной полосы, забросил пакет с пирожками в задний сегмент кабины, запрыгнул в пилотское кресло и, по кивку инструктора (Корвина) пунктуально выполнил взлетную процедуру. Наверное, здесь надо уточнить, что с верхней веранды кафе-пекарни невозможно было разглядеть вторую персону в кабине «Рингфлюгера». Если бы наблюдатели его видели, удивление было бы не таким сильным. Но… Корвин намеренно не стал высовываться. Обдуманная позиция: пусть Зонгфан ощутит себя героем маленького мифа: 14-летний мальчишка, тестирующий в одиночку новую серьезную (хотя легкую) машину. У него сформируется обоснованно (почти обоснованно) высокая самооценка, и уверенность в собственных силах. Такая самооценка, и такая уверенность, очень полезны в бою…

…Сформулировав в уме такую доктрину профессионально-волевой подготовки, штаб-капитан мысленно одернул себя. Ну, зачем опять о войне? Столько толковых бизнесов вокруг, а война вторгается в жизнь и… Блин-нах!.. Корвин, сменив курс мыслей, стал старательно думать о позитивных перспективах профессионального развития юниора Зонгфана. Действительно, хотелось верить, что эра «Новогодних войн» если не совсем прошла, то достаточно скоро пройдет. И будет, типа, мир… Да, что-то типа того…

…