26 июля. Раннее утро. Северо-восточный берег Косраэ. Фармстэд Саммерс.
Джон Корвин Саммерс не был мастером обличительных филиппик, но пришлось. И он постарался донести до мозгов четырех юниоров — тау-китян глубину профессионально-этической безобразности их поведения при подготовке конкурсных моделей. Построив маленькую команду «межзвездных коммунистов» в шеренгу, он объявил:
— Ребята! Внутрифирменный индивидуальный проект-конкурс делается, чтобы собрать максимум независимых мнений. Сейчас итогом должны были стать четыре мнения. А получилось одно коллективное мнение из четырех частей! И вы даже не сказали мне.
— Как ты догадался, кэп? — спросил, не выдержав, Эмбо.
— Просто опыт, — сказал Корвин, — заметно, что вы выбрали по литературе четыре схемы, наиболее сильно отличающиеся друг от друга. Хотя, я не понял, откуда «Луна-рыба».
— Это NASA Lenticular Spacecraft, LSC, — тихо сообщила Хитти.
— Хэх… Что такое, зачем и когда придумано, почему не знаю?
— В 1960-х, для возвращения экспедиций «Аполлон» с орбиты на Землю.
— Хэх… Да, про что-то такое я читал. Но ничего, кроме первичных эскизов не видел.
— Мы, — сообщила юная тау-китянка, — тоже не нашли в сети ничего, кроме первичных эскизов. Видимо, проект закрылся до проработки. И мы дорисовали интуитивно.
— Дорисовали в восемь рук? — скептически полюбопытствовал Корвин, — И, типа, у вас интуиция общая на четыре головы?
Хитти смущенно опустила взгляд (и тут Корвин отметил, что, кажется, впервые видит смущение кого-то из «межзвездных коммунистов» — им это было несвойственно).
Она молчала почти четверть минуты, затем ответила:
— Мы не похваляемся индивидуальными делами. Все равно, это заслуга коллектива.
— Хитти, сейчас от тебя требуется не похваляться, а просто ответить: кто это сделал?
— Но… Кэп… Это… Неправильно.
— Ну, поступим так, — произнес Корвин, — Хитти, два шага вперед!
Она моментально выполнила приказ. С дисциплиной у тау-китян все было четко.
— А теперь, курсанты, — продолжил резерв-штаб-капитан, — два шага вперед те, кто еще приложил интуицию и руки к прорисовке «луны-рыбы»…
…Прошло несколько секунд, никто не сдвинулся с места.
… - Кто еще? — снова спросил Корвин, глядя на шеренгу из трех юниоров.
— Больше никто, — сказала Люми.
— У нас рациональное разделение труда, — добавила Чаппи.
— Кэп, ты ведь читал «Город Галактики», — с легким упреком отметил Эмбо.
— Я много всякого читал, курсант. К чему этот вопрос?
— К тому, кэп, что в главе «Кто созидает?» профессор Хуан Ларосо логически доказал: источник созидания, это всегда коллектив. Поэтому Хитти верно сказала: мы.
— О логике и алогичности в философии Хуана Ларосо, — произнес Корвин, — вы можете поспорить с Геллером Пфеннигом в нерабочее время. Он это любит. А сейчас у нас не философский вечер, сейчас у нас утренняя летучка, так что займемся делом. Два шага вперед, кто рисовал «Гиппопотама»!
— Я, — сказала Люми, шагнув вперед.
— ОК! — Корвин удовлетворенно кивнул, — Вот, четкий ясный ответ. Значит так. Задача команды Хитти плюс Люми: скрестить Луну-рыбу с Гиппопотамом, и получить…
— …Лунапотама, — брякнул Эмбо.
Как уже отмечалось, с дисциплиной у тау-китян все было четко, однако не по образцу классической евро-американской армии. Отсюда — креативные замечания из строя. Для Корвина такие реплики уже не были сюрпризом, и он мгновенно отреагировал:
— Автор слова «Лунапотам» три шага вперед…
(Парень тау-китянин вышел вперед и Корвин продолжил).
… - А теперь, курсант, прояви телепатию, в смысле, телепни, что было в конце фразы, которую я не договорил из-за твоего внезапного лингвистического озарения.
— Это ясно, кэп! Ты хотел сказать: нужен гибрид, суммирующий плюсы двух моделей.
— Ответ тривиальный, и методически неточный, — сообщил Корвин, — а теперь Чаппи.
— Я думаю, — отозвалась она, — тут дело в компоновке. У Луны-рыбы толщина несущего фюзеляжа небольшая, и трудно будет впихнуть туда все потроха. Поэтому надо слегка гиппопотамить, чтоб все легко влезло.
— Гиппопотамить… — задумчиво повторил резерв-штаб-капитан, — …Новый термин для постмодернистской авиа-инженерии. Толково, Чаппи, но ты не угадала. Ну, Хитти?
— Наверное, — предположила она, — ты уже придумал, что должно получиться, и хочешь подтолкнуть нас, чтобы мы тоже догадались.
Корвин отрицательно качнул головой.
— Нет. Если бы я придумал, то сказал бы вам, и дал другое задание. Люми, твой ход.
— Кэп, по-моему, ты рассчитываешь таким способом получить коанцестора.
— Хэх… — Корвин поскреб щетину на подбородке (он сегодня проснулся слегка позже обычного, и еще не успел побриться), — …Хэх! Коан, это в дзен-буддизме. E-oe?
— Да, кэп, — Люми улыбнулась, — коан, это в дзен-буддизме, а коанцестор, это в теории эволюции, общий предок двух видов животных. Или шире: каких-то двух систем.
— В точку, курсант! — торжественно сказал он, — Как ты догадалась?
— По двум признакам. Во-первых, кэп, ты двигал ладонями вот так, — и она показала то движение, которым дети иногда изображают раскидистое дерево.
— Ясно, я буду в следующий раз следить за спонтанной жестикуляцией. А во-вторых?
— Во-вторых, я вчера jazz со старшим сыном Геллера.
Корвин хмыкнул и снова поскреб щетину на подбородке. Словечко «jazz» достаточно многозначное, оно может обозначать и музыкальный стиль, и, практически, любое из возможных энергично-спонтанных развлечений, но эта четверка тау-китян применяла словечко «jazz» всегда в смысле: заниматься сексом. И в данном случае это выглядело странно: насколько знал Корвин, в стойбище нео-хиппи, из всех детей, которые могли биологически оказаться детьми Геллера Пфеннига, старшему было около полгода.
— Хэх… Люми, это точно был не сын Геллера. Скорее всего, это был кто-либо из его племянников. И, по-любому, я не понял, как это связано с коан…
— …С коанцестором, кэп. А парень точно сын Геллера. Его зовут Норберт Ладерн, он прилетел вчера из Германии, там он был киберэкономистом, или типа того.
— Ясно, — сказал Корвин, — а какое отношение у этого этюда камасутры к нашей теме?
— Ну, — сказала Люми, — мы с Норбертом еще болтали про эволюцию. А ты заговорил о гибридизации двух суборбитальных планеров NASA, придуманных в 1960-х. Тут мне подумалось: у этих объектов был коанцестор, общий предок. У коанцестора по теории возможны полезные свойства, утраченные обеими ветвями потомков. Как-то так…
— Отлично! — сказал Корвин, — Значит, начинаем творить Лунапотама — коанцестора. И, знаешь что, Люми, если будет повод, пригласи к нам этого Норберта на вечеринку.
— Легко! — ответила тау-китянка, и вскинула руку, показав пальцами «V» (victory).
…
Следующее утро, 27 июля, восточный берег острова Косраэ.
Стойбище нео-хиипи (известное, как Экваториальная Шамбала, кратко — ЭкваШа).
Этот шедевр нео-первобытной архитектуры напоминал подделку фрагмента Китайской Великой стены, построенной вдоль пляжа. Профиль-трапеция, как в оригинале: ширина основания и высота стены почти одинаковы, и равны 7 метрам. И пузатые башни через небольшие интервалы. Но стена не сплошная каменная, а полая из легких материалов. Внутри: жилое пространство для невзыскательной, общительной публики. Некоторые башенки не просто сооружения, а ветряные мельницы (точнее, ветрогенераторы). Еще имеются четыре длинных свайных длинных пирса, вроде циклопических многоножек, выползших с берега до рифового барьера, и выставивших морды в открытый океан.
Примерно такими были первые впечатления Норберта Ладерна об ЭкваШа-тауне. Для полноты картины, следует добавить его впечатления о жителях (нео-хиппи). Довольно аутентичные хиппи. Одеты во что хотят (хоть в джинсы с бахромой, хоть ни во что). В смысле общения: дружелюбны и ненавязчивы. Хочет бро (или гло) поиграть в мяч, или выпить пива за разговором, или покурить травки в маленькой компании — willkommen. Никаких проблем (aita pe-a — на языке канаков). А кто хочет побыть с собой — опять же, никаких проблем. Никто в ЭкваШа не станет мешать ему медитировать и созерцать.
Но из этого правила нашлось исключение. К Норберту (усевшемуся на песок в самом безлюдном и тенистом северном углу пляжа) подошел массивный дядька в джинсах и полотняной тунике-безрукавке, и невозмутимо шлепнулся на песок рядом.
— Поговорим, сын? Или ты предпочитаешь по имени?
— Извини, Геллер, но лучше по имени. Если ты не против. Так честнее.
— Не извиняйся! — тут гуру хиппи махнул широкой ладонью, — Отец из меня получился никакой. Действительно: сейчас честнее будет по имени. Как ты устроился, Норберт?
— Все ОК. Ты здорово помог мне с перелетом и работой. Я хотел зайти к тебе сразу, как прилетел позавчера, но сначала решил устроиться на работу по твоей рекомендации. А дальше я зашел в кафе, потанцевал с одной девушкой. И…
— …И, — добродушно-иронично договорил гуру, — вы так потанцевали, что тебя хватило только на звонок мне. По твоему голосу позавчера я что-то такое и подумал.
— Да, — сказал Норберт, — а вчера у меня был первый день на работе в ЭБК, я сразу завяз, практически, по уши, и меня снова хватило только на звонок.
— Так, — уточнил Геллер, — ты устроился на Эллинг Брейвик-Крюгер. И как тебе там?
— Мне понравилось. Предприятие интересное, постмодерновое, люди симпатичные, но комплекс учета и планирования, как из середины прошлого века. Я проходил такое по истории экономической информатики на 2-м курсе. В общем, работы там…
…И Норберт Ладерн провел ладонью перед лицом чуть выше уровня ноздрей. Геллер Пфенниг понимающе кивнул, и уверенно сказал:
— Ты справишься. Если ты сразу погрузился, то справишься. Так всегда бывает.
— Да. Я справлюсь. Там ничего запредельно-сложного. Я уже знаю, что и как делать.
— Вот и хорошо, Норберт… А скажи: как там Ханна?
— Ничего особенного, — молодой германец пожал плечами, — мама живет там же, ходит иногда в клуб знакомств, вполне цивильный. А работает в супермаркете. Что-то там с наладкой-настройкой кассовых роботов.
— Ясно. А может, ты скажешь, что у тебя стряслось в Германии?
— Дерьмовая история, Геллер. Говоря кратко: я через год после бакалавриата вылетел с работы, и получил запрет почти на все профессии, кроме грузчика и подметальщика.
— Хэх… Получил от кого?
— От прокуратуры. Формально запрета нет, но эти прокурорские фрики вписали в мое негласное досье такую срань: усматриваются основания для подозрения в соучастии в неустановленной организации неонацистской или иной экстремистской ориентации.
— Какая феерическая формулировка! — произнес гуру, — И как тебя угораздило?
— Просто, я не сдержался на сетевом форуме журнала «Finanzen-Politic», и виртуально засунул одного придворного политолога головой в сортир, где ему самое место.
— Любопытно, Норберт. А можно взглянуть?
— Конечно, можно. Я сохранил на диске всю тему, — с этими словами, Ладерн протянул Пфеннигу простой 7-дюймовый планшетник, — нажми там значок файла, где написано: «стратегия оптимального потребления» и скачай к себе.
Геллер Пфенниг вытащил из огромного бокового кармана туники свой коммуникатор, скачал на него названный файл, вернул планшетник сыну, и спросил:
— Что было дальше?
— Дальше, — ответил Норберт, — как я понимаю, тот придворный переслал мои тексты в Cyber-Polizei, и мне пришло письмо счастья из прокуратуры: предупреждение насчет экстремизма. Как ты понимаешь, они не ограничились только предупреждением. Мне пришло второе письмо счастья: с работы, и третье письмо счастья: из банка.
— Сценарий «Золушка», — прокомментировал гуру.
— Да, Геллер. Но я не девушка, и у меня нет феи-крестной. Значит: не было шансов на туфельки и принца. Хорошо хоть секретный папа наколдовал Kurbiswagen, и я успел вытащить свою задницу из этой говняной сказки. Еще раз спасибо, Геллер.
Тут гуру нео-хиппи развеселился от упоминания «Kurbiswagen» (той кареты из тыквы, которую в сказке наколдовала фея-крестная, чтобы Золушка могла приехать на бал).
— Отлично! Kurbiswagen! Подходящее имя для сверхдальнего маршрутного авиа-такси! Наверное, я предложу Южно-Албанской Академии эту твою идею, если ты не против.
— В общем-то, я не против. А что такое Южно-Албанская Академия?
— Это фирма, владеющая списанной албанской авиабазой Влера, откуда ты летел. Там формально школа обучения планерному спорту, а фактически… Ты же понимаешь.
— Да, — сказал молодой германский экономист, — это незийская мафия, подружившаяся с локальными албанскими властями методом коррупции. Так?
— Методом негласного взаимовыгодного доверия, — с улыбкой поправил его отец.
— Какая милая формулировка! — Норберт тоже улыбнулся, — слушай, Геллер, может, мы перенесем продолжение разговора на вечер? Мне на работу ехать надо.
— Конечно, поезжай. Жду тебя вечером, — и гуру хлопнул сына по плечу…
…А затем, проводив взглядом мотороллер, укатывающийся по дороге на юг, он тихо пробурчал себе под нос: «семейная жизнь понемногу налаживается». Высказав такое умозаключение, он открыл скачанный файл на своем коммуникаторе, и погрузился в исследование сохраненной темы с сетевого форума журнала «Finanzen-Politic».
…
Тема называлась: «Стратегия оптимального потребления». В заглавном тексте не было решительно ничего нового. Придворный политолог (как назвал Норберт этого автора) с большим рвением и несколько меньшим обоснованием хвалил новую редакцию старой экономической модели Устойчивого Глобального Развития, предложенной Римским клубом еще в 1970-х. Несмотря на множество (как бы) великих ученых, труд которых родил эту модель, она была примитивна, как миф творения в библии. Итак…
…Поскольку рост потребления природных ресурсов может вызвать их исчерпание.
…Поскольку высокая рождаемость в третьих странах может вызвать перенаселение.
…Поскольку достижения НТР могут вызвать дисбаланс в экономике, и в экологии.
…Поскольку (далее еще десяток подобных пунктов)…
…Надо срочно начать глобальное регулирование экономики (во всех смыслах), чтобы остановить рост потребления, населения, производства, науки… Остановить весь рост, стабилизироваться, и дальше (когда и если рост остановится) подумать на тему очень осторожного роста маленькими шажками (это — Устойчивое Глобальное Развитие).
Придворный автор с пафосом излагал это старье (косметически подновленное в конце прошлого века, и во втором десятилетии нынешнего). В заключении титульного текста обличались политические режимы-изгои, мешающие глобальному регулированию.
Далее (в файле) следовал текст-ответ Норберта Ладерна. Норберт начал с того, что эта «единственно-верная модель» исходно (в 1970-х) называлась Пределы Роста, и только перед широкой публикацией кто-то обоснованно подумал, что у такого названия будет плохой PR, и ввел нынешнее название Устойчивое Глобальное Развитие. Но существо дела от этого не поменялась: предлагается глобально остановить прогресс.
После этого Норберт (издеваясь) напомнил, что за полвека не сбылся ни один прогноз Римского клуба, и не привел к заданному результату ни один их метод регулирования. Понятно почему: ведь науки в этой модели ровно ноль. Это наукообразный фэйк, цель создания которого — фиктивно обосновать политическую доктрину неоконсерватизма (состоящую в остановке социального прогресса на точке буржуазного индастриала). Давайте (предложил Норбер) не будем рыться в эту чепухе, а рассмотрим реальную политэкономию. Для этого надо научно-корректно обозначить точку старта…
…Рассмотрим любую политэкономическую формацию, как большой бизнес-проект.
…Известно, что любой бизнес-проект проходит фазы от старта и роста до т. н. плато (стабильной доходности), и далее фазы потери доходности.
…При грамотном ведении бизнеса, в фазе потери доходности активируется плановый процесс-механизм закрытия проекта, и реинвестирования ресурсов в новый проект.
…При безграмотном ведении бизнеса, механизм закрытия не предусмотрен заранее, и проект погибает спонтанно и мучительно, на фоне попыток хозяев обмануть природу.
…Поскольку политики, как правило, экономически-безграмотны, закрытие проектов — политэкономических формаций происходит по спонтанному и мучительному пути.
Исторический пример: закрытие рабовладельческой формации Римской Империи.
На рубеже Новой эры, все грамотные римские экономисты хором просили политиков: «замените аграрное рабовладение — колонатом (т. е. феодализмом), а то опоздаете». Но политики отказались: «это нарушит единственно-верный порядок в обществе».
Ради спасения отжившего бизнес-проекта, римские имперские политики запрещали прогрессивные формы хозяйства. Чтобы проще было запрещать, они отменяли любые предпринимательские и человеческие свободы. Чтобы реализовать запреты, они стали сажать на трон Империи солдафонов, правивших в Риме, как в оккупированной стране. Чтобы упростить дело, эти солдафоны завезли в Рим тупых агрессивных мигрантов, и посадили их на шею коренным жителям: фермерам и ремесленникам. С этого момента Империя была обречена. Прошло 300 лет, и Рим легко достался племенам германцев.
Занятно (отметил Норберт) что Римский клуб ведет Запад по пути Римской империи. История сейчас идет быстрее, и путь будет короче: не 300 лет, а 30 или около того.
Придворный политолог сразу ответил своему критику. Аналогии лгут (начал он), а что касается несбывшихся прогнозов Римского клуба, то дело в изменившемся глобальном политическом ландшафте. Распался Восточный Красный блок, возник международный терроризм, а в Четвертом мире сформировались микро-нации — изгои. Все параллели с «солдатскими императорами» Рима, принуждением к устаревшему хозяйствованию, и ограничением прав и свобод — демагогия, а параллели с мигрантами подозрительны. Не является ли оппонент неонацистом? Случайно ли он указал, что Рим взяли германцы?
На это Норберт Ладерн ответил, что демагогия — это выискивание неонацизма в словах собеседника. А то, что он (Норберт) привел, вовсе не демагогия, а факты, конкретно…
…Глобальное регулирование увело центр прибыли из реального сектора в банковско-биржевой сектор кредитов и «мыльных пузырей». Банки стали полицейской конторой, контролирующей лояльность бизнеса и трудящихся к доктрине неоконсерватизма. …Исчезли: свобода предпринимательства и объективная конкуренция (два источника эффективности западной модели). Реальный сектор стал производить некачественные дорогие, зачастую ненужные товары, и монопольно навязывать их потребителям.
…Это привело к Великой рецессии, однако политиканы не отказались от глобального регулирования, а усилили его (кое-где ради этого вообще отменив наличные деньги).
…Норма прибыли упала ниже критической. Кое-где ставки по облигациям госзайма и банковским депозитам стали отрицательными. Финансовая логика опрокинулась.
Пример: Физический срок службы серийного автомобиля снизился с 1980-х в 5 раз. А автомобиль, произведенный HAFT-методом, имеет качество, как в 1980-е, при цене на порядок ниже, чем текущая розничная цена современного серийного автомобиля.
Примечание: HAFT — Homebuilt Application Flexible Technology. Иначе говоря: гибкие современные технологии, адаптированные для домашнего (гаражного) применения.
Резюме: если в некой политэкономической формации продукт массового производства оказывается дороже и хуже, чем аналогичный продукт гаражного производства, то эта формация — экономический труп. Остаток ее политической жизни определяется тем, до какого момента производящий социальный класс готов терпеть такое свинство.
Придворный политолог на все это заявил: каждый умеет критиковать правительство. А может ли собеседник предложить что-то для выхода из кризиса? Если да, то что?
Норберт ответил, что предлагает вернуться к экономико-правовому состоянию 1980-х: отменить все правила о толерантности, все полномочия исполнительных властей, все ограничения бизнеса, все полицейские функции банков, все налоги и квази-налоговые нагрузки, и все затратные социальные программы, введенные после 1980-го.
Политолог отреагировал цитатой: «нельзя дважды войти в одну и ту же реку».
Норберт возразил: можно, и даже нужно, если альтернатива — шаг в пропасть.
Политолог (скептически) заметил, что большинство избирателей вряд ли согласятся с подобным отступлением в прошлое, и с отказом от гуманности государства.
Норберт ответил словами Бисмарка: «большинство это говно», и добавил: буржуазная демократия — дефективная система, если большинство составляет класс нахлебников, а производящий класс — в меньшинстве, и нахлебники демократически грабят его.
На этом политолог вышел из дискуссии, обозвав Норберта адептом тоталитаризма…
…Дочитав файл, Геллер Пфенниг ласково погладил себя по животу, и проворчал чуть задумчиво: «хотя отец из меня был никакой, но все-таки, это мой сын, точно мой».
…