Рассвет 1 августа. Соломоновы острова. Море Горгоны и вокруг.

Море было буро-зеленым. Все море от горизонта до горизонта! Герда, выбравшись на верхнюю крышку маленькой субмарины БуТу крутила головой, пытаясь понять: то ли странный буро-зеленый цвет — иллюзия, вызванная освещением (краешек солнца еще только высунулся из-за горизонта), то ли в этом море такая необычная вода.

— Это просто планктон, — сообщила Аладдин, усевшись рядом, бок к боку, — мы сейчас недалеко от центра плафера. Центр вот там, где птицы.

— Сколько их там… — прошептала Герда, сообразив, что причудливое облако в миле от позиции БуТу, немного в стороне от характерной вышки (мачты мега-яхты) это очень большая стая морских птиц, кормящихся, видимо, над скоплением рыбы.

— Смешнее всего птицы-новички, — продолжила Аладдин, — они прилетают сюда, и так обжираются, что полдня не могут взлететь. Дрейфуют, пока не переварят сожранное. Наверное, нигде больше нет столько жратвы для птиц… И для китов. О! Вниз смотри!

— Вниз? — переспросила Герда, опуская взгляд…

… И увидела неглубоко под водой серое тело длиной с железнодорожный вагон. Тело лениво поднималось к поверхности, а затем выступило из воды, как гладкая скала, или миниатюрный остров. Раздался громкий звук (будто кто-то включил на полном напоре мощный садовый шланг для полива), и вверх взметнулся холодный гейзер.

— Держись, — лаконично посоветовала Аладдин.

— Держаться? — удивилась Герда, и увидела, как в нескольких метрах из воды возникла гигантская мокрая и блестящая бабочка на ножке. Она успела понять: это хвост кита, а секундой позже, хвост ударил по воде, и целый водопад обрушился на двух женщин.

Аладдин невозмутимо прокомментировала:

— Типа: доброе утро.

— А-а… Уф… — не вербально отозвалась Герда, отчаянно отфыркиваясь.

— Прикинь, — продолжила Аладин, — они специально так делают. Играют с нами. По их китовым понятиям, это весело. А по нашим понятиям… От настроения зависит. Хотя, финвалы менее игривы, чем хампвейлы.

— Хампвейлы? Поющие горбатые киты?

— Точно. Они самые. Они, кстати, еще и танцуют. Если можно так это назвать.

— Мм… Танцуют на хвостах? — спросила Герда, вспомнив слова фон Зейла.

— Ну, нет, все же, не на хвостах. Хампвейлы прыгают, вертятся, и эстетично хлопают плавниками. А танцуют на хвостах здесь только дельфины.

— Э-э… Я видела, как дельфины танцуют на хвостах в океанариуме. Но здесь…

— Ха! — Аладдин подмигнула, — То, что в океанариуме, слабое подобие того, что здесь. Увидишь через час-полтора, когда солнце поднимется повыше. А пока, если хочешь, поболтаем о всяком разном. Ты ведь творишь репортаж, как мне сказал Марракот.

Герда утвердительно кивнула.

— В общем, да. Хотя, строго говоря, это не репортаж, а дорожные заметки в колонке.

— Ну, а твой вопрос про потерянное эхо трех войн, это тоже для колонки?

— Пока я сама не знаю. Зависит от того, что ты скажешь. У меня нет жесткого формата колонки, я просто публикую то, что, по-моему, будет интересно моим читателям. Но, случается иногда, так, что информация затрагивает частную жизнь хороших людей. В подобных случаях, я предлагаю что-то вычеркнуть, прежде чем я это опубликую.

— Вот как… — произнесла Аладдин, — …А Омар, по-твоему, хороший человек?

— Я не знаю. Поэтому, если ты не возражаешь, я предоставлю вычеркивание тебе.

Возникла короткая пауза, затем Аладдин улыбнулась, и дружески, толкнула германку ладонью в плечо. Скорее не толчок, а быстрое короткое поглаживание.

— Знаешь, Герда, лучше отредактируй сама, по здравому смыслу.

— Но, Аладдин, ты же меня практически не знаешь.

— Да, зато я практически знаю Хелма фон Зейла, а он тебе доверяет. В смысле, он тебе доверяет настолько, насколько вообще способен кому-то доверять. Прикинь?

— Я прикидываю. Кажется, ты знаешь его лучше, чем его знаю я.

— Точнее сказать, я знаю его дольше. Короче: мы поняли друг друга. Я тебе доверяю.

— Уф… — Герда вздохнула, — …Значит, карма мне применять сюда этические правила. А теперь, может, ты ответишь на тот мой вопрос про потерянное эхо?

— Отвечу. Это просто. Возьми научные прогнозы на исходе Первой Холодной войны, и сравни с фактом. Никто из ученых-реалистов не предполагал, что в начале 2000-х, без видимых причин, Первый мир застрянет, как муха в навозе, и начнет вместе с навозом медленно стекать в навозную яму. Назови хоть одно изобретение XXI века вне сферы электронных игрушек, ничего нового, по сути, не добавляющих к уровню 1990-х.

Германка задумалась, вспоминая все, что читала в научно-популярных журналах.

— Гм… По-моему, очень много. К примеру, был Год Физики в начале 2020-х. Больше открытий, чем за четверть века. Новая Теория Объединения. Прорыв в сфере теории гравитации и теории атомного ядра. Еще до этого: поляритонный лазер, графеновый фотоэлемент, и металлический водород. Еще что-то в нейтронной физхимии.

— Ха!!! Ты в теме! — обрадовалась Аладдин, — А теперь скажи, где это применяется в изобретениях, используемых в быту. Типа, в энергетике, агротехнике, транспорте.

— Трудно вот так экспромтом, — заметила Герда, — но я помню, что поляритонный лазер позволяет снизить энергопотребление компьютерной памяти в 200 раз. А графеновый фотоэлемент повышает точность считывания динамических изображений в 1000 раз.

— Ну, так я о том же. Все применения — для невразумительных электронных игрушек.

— Не надо передергивать! — возмутилась Герда, — Между прочим, последний марсоход, благодаря этим инновациям, передает реалистичную картину Марса, и даже звуки! И, энергопитание на нем от мини-реактора с новой нейтронно-физической схемой!

Аладдин, азартно похлопала в ладоши.

— Блестяще! Теперь ты можешь купить новый супер-смартфон, и получить с дисконтом марсианскую заставку и саундтрек. Может, космические программы нужны только для рекламы новых смартфонов? Зачем астронавтам летать на Луну, или на Марс, если…

— …Подожди, — перебила Герда, — …Ты забыла о мини-реакторе.

— Я не забыла. Это самое прикольное. Ты ведь была на лайнере «Мидгардсорм».

— Да, но какое отношение… — успев произнести начало фразы, Герда вдруг сообразила, почему «это самое прикольное», — …Подожди, ты что, хочешь сказать, что реактор на «Мидгардсорме», это такой же реактор, как на марсоходе «Trampeador»?

— Нет, на «Мидгардсорме» реактор больше и примитивнее, но схема такая же. Ты ведь понимаешь, что слово «геотермальный» приделано к этому реактору просто, чтобы на некоторое время запутать Большого Брата, последовательно закрывающего проекты в ядерной энергетике. Большой Брат следит, чтобы нефтяные магнаты имели рынок до момента, когда сгорит последняя капля ископаемого топлива на этой планете.

— Scheisse! — буркнула Герда, и спросила, — Чья идея назвать это «геотермальным»?

— Профессора Халлура Тростарсона, исландца, он живет у нас на Токелау. Так, какие реально применяемые изобретения XXI века ты еще вспомнишь?

Герда снова покопалась в своей памяти, извлекая научно-популярную информацию.

— …По-моему, много сделано в сфере генной инженерии и молекулярных машин.

— Много-много! — Аладдин энергично кивнула, — Ну, и где оно?

— А вокруг посмотреть прямо сейчас? — слегка иронично откликнулась Герда.

— Ну! — сказала Аладдин, окинув взглядом бескрайнюю бурую зелень Гигаплафера, — В старой советской песне поется: «удивительное рядом, но оно запрещено». Штамм ГМ фитопланктона «хлореллина» с аномально-высокой скоростью роста, создан учеными Первого мира. Но в странах Первого мира запрещено культивировать хлореллину, вот прикол! С прошлого года там закрыты все темы по штаммам такого рода. Что еще?

— Я же сказала: еще молекулярные машины.

— Так точно! — и Аладдин подняла левую руку, на запястье которой был надет браслет (витифон с 2-дюймовым экраном), — Органическая микросхема по кристалловирусной биотехнологии. Молекулярная машина первого поколения. 2010 год примерно. Тоже запрещена в Первом мире. Точнее, закрыта для коммерческих тем. А в лабораториях создано уже пятое поколение. Они создаются, и прячутся в архив. Большой Брат и тут трудится. Энергетика должна оставаться нефтяной, а электроника — кремниевой, иначе зашатается фундамент глобального, как бы, благоденствия. Изобретения имеют право доходить до быта только во второстепенных сферах, преимущественно в виде всяких игрушек, отвлекающих людей от мыслей о снижении реального благоденствия. Есть вторая функция этих игрушек в Первом мире. Властям так проще следить за тобой.

— Аладдин, я это знаю, и о слежке властей через смартфоны тоже знаю. И допустим, я согласилась с твоими аргументами. Но при чем тут эхо войны?

Аладдин Надир снова подняла левую руку, на этот раз, чтобы щелкнуть пальцами.

— Эхо войны очень при чем! На войне сторонам приходится продвигать прогрессивные технологии. Кто не стимулирует, тот будет порван противником. В случае, если война реальная, конечно, а не хрень типа театра борьбы с постановочным терроризмом. Мне думается, что после Новогодних войн, в мире чуть улучшился тренд к прогрессу.

— По-твоему, война это хорошо? — спросила Герда.

— Хорошо, плохо… — Аладдин пожала плечами, — …Жизнь не черно-белая. Я потеряла нескольких близких друзей на войне. Но, кто-то потерял друзей в автокатастрофе. Это хреновые события, но они не значат, что война и автомобили, это плохо.

— Подожди, это ведь разные вещи! — воскликнула Герда, — У автомобиля есть полезная функция: перевозить людей. Автокатастрофы, это побочный эффект! А у войны…

— …У войны, — сходу перехватила Адладдин, — тоже есть полезная функция: продвигать прогресс. А разрушения и жертвы, это побочный эффект.

— Scheisse… — озадаченно выругалась Герда, — …Ты что: правда так думаешь?

— Нет. Но я думаю, что жизнь сложнее, чем штампы про хорошо-плохо.

Герду слегка выбивали из колеи такие внезапные и парадоксальные этические этюды (взятые, вероятно, из эссе незийских философов — популяризаторов транс-марксизма). Поэтому, она постаралась скрыть растерянность за нейтральной улыбкой, и перевести разговор на немного другую тему.

— Слушай, Аладдин, если не секрет: кто ты по профессии?… По образованию?

— Я закончила Центральный Университет Квинсленда по радиофизике и инжинирингу радиоэлектроники. И, у меня была бронзовая медаль студенческого турнира «Охота на транспондеры». Это вроде спортивного ориентирования с пеленгацией.

— То, что в Европе называется охотой на радио-лис? — уточнила Герда.

— Да. Полезное хобби. Когда я переехала в Море Нези, мне это пригодилось на войне.

Для Герды последняя фраза стала хорошим поводом, и она тут же воспользовалась им.

— Я слышала, что ты банши.

— Так сложилось, — Аладдин снова пожала плечами, — но, с февраля я в резерве. А что?

— Просто, я столько слышала о банши, но почему-то в основном намеками.

— Это потому, что у нас была неаппетитная работа. Хочешь знать больше?

— Да. Я ведь колумнист, а это, видимо, интересно.

— Кому как, — ответила Аладдин, — я расскажу, а ты уж решай, публиковать ли это. Роль банши в том, чтобы физически и психологически дезорганизовать базы противника в оперативно-боевой полосе. Современная война ведется без фронта и флангов, методом оперативных баз и мобильных групп по радиусам. Связь с группами — по радио или по спутниковым телефонам. Задача банши: перехватывать каналы связи, уводить группы противника под огонь, гасить их, и изображать их существование, чтобы на базе была иллюзия, что радиус под контролем. При удачной игре затем можно погасить базу.

— Мм… Звучит жутко, но на войне, как я понимаю, все жутко. Почему именно к банши настолько… Э-э… Опасливое отношение?

Аладдин в третий раз пожала плечами.

— По ходу, есть несколько причин. Например, то, что мы общались с базой, как бы, от имени уже погибших бойцов. Или, что мы не брали пленных. Или, что мы иногда, для выполнения задачи, гасили гражданские точки, обслуживающие противника.

— Мм… Гасить гражданские точки. Что это значит?

— Это значит: с гражданской точки вдруг исчезают все люди.

— Кажется, — медленно произнесла Герда, — ООН считает это военным преступлением.

— ООН, — ответила Аладдин, — считает преступлением само существование Меганезии.

Герда вздохнула и честно призналась:

— Я боюсь, что мне не понять, кто прав в такой ситуации.

— Ну, так на войне нет правых и неправых. Есть выигравшие и проигравшие. Историю сочиняют выигравшие, поэтому они, как бы, всегда правы. Такое мое мнение.

— Да, Аладдин, наверное, так и происходит. И я ненавижу войну, в частности, за это.

— Жизнь не черно-белая, — напомнила банши-резервистка.

— Может быть… Ладно… — германка тряхнула головой, — …А сейчас, после войны?

— Ну, сейчас. Ты о чем, Герда?

— Я вот о чем… Скажи: можно ли задать тебе очень личный вопрос?

— Aita pe-a. Задавай.

— Вопрос такой: ты взялась… Назовем это так: присматривать за Омаром Зурарра. Но военную биографию не спрячешь в карман. Как Омар относится к этому?

— Это не главная проблема в наших отношениях, — сообщила Аладдин.

— Ладно. А в чем главная проблема?.. Если ты готова об этом говорить.

— Ну, я готова. Почему нет? Только ты после отредактируй, ОК?

— ОК, — подтвердила Герда, и…

…Аладдин Надир невозмутимо сгрузила на германскую колумнистку историю своих отношений с Омаром Зурарра в хронологической последовательности. Проблема (как поняла Герда) сначала была в FOT-синдроме, нередко поражающем военспецов, если приходится долгое время иметь дело с противником — носителем некого признака (как например: раса, язык, или религия). И, после войны, военспец, продолжает мгновенно реагировать на человека с таким признаком, как на цель, подлежащую уничтожению. Прошлой осенью Аладдин заподозрила у себя FOT-синдром в отношении мусульман. Неприятная ситуация: ты чувствуешь, что твой специальный рефлекс сильнее тебя, и толкает тебя к действиям, которых ты не желаешь. Аладдин не собиралась позволять какому-то синдрому распоряжаться ее поступками, и приняла сильное решение…

…Так она стала контролером Омара Зурарра — бизнесмена-мусульманина, с которым познакомилась в мае того года. Знакомство тогда не было близким, и Омар попался в ловушку ее «мусульманского» имени, не догадываясь, что у нее рефлекс смотреть на мусульман, как на черный круг в перекрестье прицела. Конечно, он не догадался, что окажется для Аладдин Надир «тренажером по вытеснению FOT-синдрома»…

…Пожалуй (как она призналась Герде) ставить этот эксперимент над Омаром, без его согласия, и не предупредив его, было жестоко. Представьте: находиться под надзором военного-профи, удерживаемого только дисциплиной от выстрела вам в голову. Омар, хорошо умевший чувствовать настроение окружающих, скоро заметил это. Будучи не осведомлен о мотивах Аладдин, он подозревал, что она — ликвидатор, который просто «зачистит поднадзорного» при любом признаке нелояльности к Хартии и Tiki…

…В такой странной обстановке шли дни, Аладдин успешно боролась с синдромом. В начале она волевым усилием убеждала себя относиться объективно к этому, в общем, симпатичному 40-летнему арабу. Затем, объективность стала получаться естественно. Несколько позже наметилась… Дружба? Ну, наверное, можно назвать это так.

…

Пауза в рассказе. Возврат в «здесь и сейчас». Вокруг маленькой субмарины (которая продолжала пассивно дрейфовать в буро-зеленой воде Гигаплафера) прошел один из добывающих планктраулеров. На это следовало посмотреть. Внушительная штука, по общему виду, как гибрид катамарана с циклопической снегоуборочной машиной. Она двигалась не очень быстро, и почти бесшумно. Ковш 30-метровой ширины выгребал с приповерхностного слоя воды зелено-бурую массу планктона и направлял ее вверх по наклонному эскалатору. Оттуда, с эскалатора, лились целые водопады, и спрыгивали серебристые рыбки, случайно попавшие туда вместе с планктоном. Сзади, за хвостом планктраулера, оставалась широкая полоса лазурной воды, и в ней играли дельфины. Наверное, их развлекала возможность прыгать из лазурного цвета — в буро-зеленый, и обратно. Затем от общей стаи (около полсотни хвостов) отделились четверо, провели разворот по геометрически-безукоризненному полукругу, и ринулись к субмарине. Их скорость слегка пугала. В какой-то момент Герде показалось, что они врежутся, но (в последний момент) они почти синхронно выпрыгнули из воды, и пролетели низко над головами Герды и Аладдин, устроив морской душ с основательной долей планктона.

Аладдин моментально пояснила:

— Это как раз мои белобочки. Два мальчика, и две девочки. Они так шутят.

— Крр-фрр-дрр, — подтвердили дельфины, высунувшись из воды до оснований грудных плавников. Конечно, фонетика была не совсем такая. Ближе к скрипу, который можно приблизительно воспроизвести, если тащить на буксире по рельсам ржавую дрезину с периодически буксующими колесами.

— Уф… — выдохнула Герда, отряхиваясь от воды, — …А белобочки и афалины, это?..

— …Разные виды, — ответила Аладдин, — афалины крупнее, равномернее окрашены, нос похож на бутылку. Белобочки меньше, они как человек по размеру, пестрые, и нос как утиный клюв. Но, главное, у них характер разный. Считается, что афалины, это самые интеллектуальные дельфины, а белобочки недотягивают по IQ. Но в этом есть плюс: у белобочек более простой язык, если это можно так назвать. Сейчас мы поболтаем…

…Герда хотела спросить, не шутка ли это, но спрашивать не пришлось. Когда Аладдин вытащила из кабины БуТу электронный планшет на кабеле, стало ясно: не шутка.

… - Сейчас, — продолжила она, — компьютер начнет разговор. Типа, спросит: «как ваши дела?». Они ответят: «ОК, а твои?». Он скажет: «тоже ОК», и спросит: «что нового?». С этого момента будет информативное общение.

— Аладдин, а ты не шутишь? — все же, спросила Герда.

— Кроме шуток! Мы постмодернизировали американскую программу 1962 — 1993 годов «Морские млекопитающие на флоте». Тогда было открыто, что язык дельфинов, кроме обозначений имен и действий, содержит звуковые изображения объектов.

— Э-э… Звуковые изображения?

— Да. Дельфин видит объекты оптически только на расстоянии несколько метров. А на больших расстояниях он видит с помощью сонара, ультразвукового локатора. Эхо для дельфина, это как силуэты с фактурностью. Если дельфин хочет назвать объект, то он произносит главные звуковые импульсы эха, отраженного от этого объекта.

— Минутку. Подожди. Значит, дельфин… Э-э… Произносит картинки?

В ответ Аладдин выразительно ткнула пальцем в планшет. И там действительно были картинки. Не всегда узнаваемые, к тому же, меняющиеся, перестраивающиеся, как-то поворачивающиеся, сжимающиеся и удлиняющиеся, но частично узнаваемые. Вот это наверняка подводная часть катера. А вот два поплавка мега-яхты «Ecoil-rig». А вот, по-видимому, планктраулеры, пять штук последовательно уменьшающегося размера. Это значит: они на разных дистанциях. Человек бы нарисовал примерно так же. А вот это, конечно, киты. Хотя, Герда не разбиралась в этих существах, и не могла понять, какие именно киты. То ли финвалы, недавно проплывшие рядом, то ли какие-то другие. А те черточки, наверное, стая рыбы. Черточки яркие. Может, потому, что это вкусно?

— Обалдеть!.. — выразила она свои эмоции, — …Ты разговариваешь с дельфинами!

— Ну, не то, чтобы я разговариваю. Это пока на уровне туриста, в незнакомой стране, с карманным разговорником: «tell me please what is this». Или типа того.

— Гм… — Герда глянула вниз, на дельфинов (сейчас все четверо медленно плавали под поверхностью воды, рядом с субмариной), — … А ты правда можешь это спросить?

— Легко! — объявила Аладдин, — Про что спросить?

— Вот про этого кита, например, — и Герда показала пальцем на изображение.

— Легко! — повторила меганезийка, и ее пальцы забегали по сенсорному экрану. Герда наблюдала, как сначала замигал силуэт кита, а затем появился знак вопроса. Прошло несколько секунд, и силуэт кита увеличился. Теперь это был 3D-рисунок: он медленно вращался вокруг осей, так что можно было разглядеть особенности геометрии…

…Аладдин щелкнула пальцами.

— Ясно! Это хампвейл. Видишь: он толстенький с длинными грудными плавниками. Я прикидываю: вся эта группа — хамвейлы. Марракот обещал их приманить, и вот.

— Обалдеть… А это что? — и Герда показала на новый рисунок, возникший на экране.

— Угадай, — предложила Аладдин.

— Мм… Не знаю… Похоже на какой-то шар. И он пульсирует, кажется.

— Точно! Похоже на пульсирующий шар. Дельфины говорят, что им надоело болтать о чепухе, и они хотят поиграть в мячик. Подержи планшет, я сейчас… — и Аладдин, без лишних объяснений, ненадолго скрылась в кабине, после чего вылезла, держа в руке большой желтый мяч, — …Вот, это они любят. Смотри!

Она бросила мяч в воду, и почти мгновенно дельфины ринулись к нему — кто быстрее. Непонятно, кто пришел первым, но от удара носом, мяч взлетел по высокой параболе. Дельфины погнались за ним, и скоро исчезли среди бликов на волнах. Лишь мяч, как заколдованный прыгал, подобно огромной лягушке, удаляясь куда-то на юг.

— Обалдеть… — в третий раз сказала Герда.

— Прикольно, — ответила Аладдин, — знаешь, через час им надоест, и мяч уплывет. Они займутся чем-нибудь другим, а в обеденную сессию опять захотят мяч. Непоседы.

— Они замечательные! — Герда улыбнулась, а затем, спросила, — Вы ведь не будете их использовать для войны? Я читала НФ-роман Роберта Мерля. Там мины на спине…

Аладдин сделала очень серьезное лицо, и подняла палец к небу.

— Давай отделим акул от прилипал. Во-первых, киты и дельфины под защитой Хартии. Поэтому использовать их для войны тем методом, как в романе «Разумное животное», запрещено в нашем море. Во-вторых, есть другие, безопасные и эффективные методы военного использования дельфинов, это у нас в программе. Прикинь: нам достаточно, чтобы дельфин сообщил, что в наши воды зашла чужая боевая субмарина, она идет из такой-то точки, таким-то курсом с такой-то скоростью. Allez! Больше ничего не надо! Владея этой информацией, мы прихлопнем противника обычной самоходной миной.

— Опять война… — вздохнула Герда.

— Ну, так живем, — ответила Аладдин, — и, в-третьих, главное практическое применение дельфинов в программе не военное, а морское геологическое. Поиск месторождений.

— Гм… Я сомневаюсь, что дельфин может брать пробы грунта со дна моря.

— Так ему это не надо, — Аладдин подмигнула, — сонар дельфина может отличить класс горной породы по твердости, плотности, и упругости. Найти на дне залегающую руду металла, или нефтегазовый резервуар для него не проблема. И наша задача: объяснить дельфину, что мы ищем. Пока непонятно, как, но через год-другой мы придумаем.

Тут Герда задумалась.

— Слушай, а можно это публиковать? Вдруг это секретная информация?

— Ну, как же, секретная! — Аладдин иронично фыркнула, — Уже сто лет каждая разведка подозревает все вражеские разведки в военном применении дельфинов, тюленей, даже морских черепах. Так что пиши, не стесняйся.

— В смысле, мне никто не поверит? — спросила Герда.

— Просто, — ответила Аладдин, — вражеская разведка не сможет определить: пишешь ты правду, или правдоподобную дезинформацию для отвлечения внимания.

— Я поняла. Чем засекречивать, лучше спрятать правду среди слухов.

— E-o. А теперь, если мы хотим успеть к началу шоу хампвейлов, то… — и Аладдин, не договаривая фразу, полезла в кабину БуТу. Герда последовала за ней.

Через полминуты маленькая субмарина погрузилась ниже уровня буро-зеленой взвеси планктона, и поплыла (под управлением автопилота, заданным курсом) сквозь светлые бирюзовые сумерки, среди причудливо маневрирующих стай мелких рыбешек.

— Аладдин, — окликнула Герда, — можно еще вопрос личного характера?

— Во как! Про секс, что ли?

— Э-э… В общем, да. Если я слишком лезу в интим, то…

— Aita pe-a. Мы тут относимся к сексу, иначе, чем в Европе. Без лишнего трагифарса.

— Да, я заметила. Но поскольку речь идет о необычном…Э-э… Контакте…

— Вообще-то, я сама хотела разобраться, — призналась резервистка-банши, — ну, как бы, психологически. А разобраться самой проще всего, если объясняешь кому-то другому. Попробую объяснить тебе. Значит, в начале зимы у нас с Омаром уже были хорошие деловые отношения. Мы почти подружились. Почти. Затем, в середине декабря, меня мобилизовал штаб фронта. Я поехала на Бугенвиль в группе инспекторов-тренеров по специальной боевой подготовке, а в Новогоднюю ночь на нас напала ООН.

— Вторая новогодняя война? — уточнила Герда.

— Да. От праздничного стола, не допив шампанское, я с ребятами из Сил Самообороны Бугенвиля, поехала грузиться на борт, улетающий на «горячее пятно». Очень хреново начался этот год. Ребята из сводного Ново-ирландского батальона, с которыми мы еще несколько часов назад чокались стаканами по видео, и кричали «Happy New year» — все полегли там. Быстро это случилось. Такие классные ребята… Но, на войне приходится запихивать эмоции в дальний угол мозгов, и просто работать…

Аладдин замолчала. Кажется, она сомневалась, сообщать ли что-то еще об этом. Герда подождала немного, и мягко заметила, что разобраться в чем-то можно, только если не отступать, а назвать все, как есть. Резервистка-банши приняла этот довод, и на Герду обрушился концентрированный ужас длительностью четверть часа.

До этого момента, Герда считала, что знает о Второй Новогодней войне достаточно для общего представления. Стартовая расстановка. Силы сторон. Основные события:

* Середина декабря: переброска сил ООН и Альянса (в сумме до 50 тысяч) в Папуа.

* Третья декада декабря: мобилизация и эвакуация в Меганезии. Война неизбежна.

* Новогодняя ночь: высадка десанта Альянса на Новой Ирландии. Начало войны.

* Атомные инциденты 1 и 3 января: (Пролив Беринга и небо над Новой Гвинеей).

* Микробиологический инцидент 4 января (северные спорные территории Папуа).

* Атомный инцидент 5 января (акватория Каролинских островов).

* Сухопутные бои на северо-востоке Большого Папуа (примерно с 3 по 10 января).

В представлении Герды, схема этой войны сводилось к тому, что Меганезия локально применила ядерное и биологическое оружие в ответ на вторжение ООН и Альянса. У лидеров Первого мира был выбор: тоже применить такое оружие (и дать зеленый свет глобализации атомно-микробной войны) или бросить свои «миротворческие» силы на произвол судьбы. Был выбран второй вариант. Вот и все. Остальное лишь детали.

Но для Аладдин Надир эти «лишь детали»: неделя сухопутных боев на северо-востоке Большого Папуа, были жуткой реальностью, длившейся субъективно целую вечность. Конечно, у нее уже был за плечами опыт Первой Новогодней войны, но (по ее словам) события — несравнимы. На первой войне: профессионально-партизанские действия. На второй войне: задача ликвидации целой вражеской армии: дезорганизованной, рыхлой, полностью лишенной связи и ориентации (из-за того что вся электроаппаратура была разрушена ЭМИ стратосферного ядерного взрыва). Эта рыхлая армия, все еще хорошо вооруженная, была брошена в Северном Папауа, на площади, равной Дании…

…И вот (слушая рассказ Аладдин) германская колумнистка мысленно рисовала такую условную постапокалиптическую Данию: заросшую джунглями, заболоченную, лишь местами прореженную нищими деревнями, связанными грунтовыми дорогами. Хотя — деревни сожжены, а дороги подтоплены и почти непроходимы (из-за сезона дождей). Невидимые эфирные волны мечутся над жарким и мокрым кошмаром, наводя на цели штурмовые дроны, которые забрасывают квадраты джунглей фосфорными кассетами.

«Знаешь, — буднично сообщила Аладдин, — мы только два раза за неделю встретили на оперативной территории живых людей, которых не надо было убить».

Аладдин замолчала, и по странному совпадению, субмарина остановилась, прибыв в назначенную точку. Герда покивала головой, и тихо спросила:

— А дальше?

— Дальше, — сказала Аладдин, — я вернулась домой. Было хреново. Очень. Но я, как бы, держала себя в руках. Не у меня же одной так. По-любому, это прошло бы. За месяц, я прикидываю. Или за два. Короче, нескоро. А Омар присмотрелся ко мне за пару дней с момента возвращения, а потом, за чашкой кофе, сказал: вот идея с двойным прицелом: интересное прикладное исследование, и для нервов полезно. Дельфины. Вот.

— Дельфины? — переспросила Герда.

— Да, — Аладдин кивнула, — прикинь: в январе тут уже было множество дельфинов, они просто болтались в зоне Гигаплафера, тут же прорва рыбы. А Омар прочел где-то про психологический эффект от контактов с дельфинами, и придумал тему для меня. Это реально помогло. Сразу, как только я этим занялась. Дельфины такие позитивные. Ты, кстати, видишь хампвейлов? Вот они, на 10 часов.

Герда посмотрела левее курсовой линии субмарины, и увидела медленно скользящие огромные тени, смазанные из-за планктонной взвеси.

— А можно подплыть поближе? — спросила она.

— Можно, но незачем. Они сами подплывут. Это прикормленная точка Марракота.

— Мм… Примерно понятно… Аладдин, а что произошло дальше у тебя с Омаром?

— Дальше я прыгнула к нему в койку. Нормальная реакция, по ходу.

— Такой невербальный способ сказать «мерси»? — уточнила Герда.

В ответ резервистка-банши отрицательно покрутила головой.

— На фиг ему такое «мерси»? Думаешь, что Омару трудно найти девчонку для секса?

— Мм… Я думаю, что, поскольку он араб-мусульманин, это ему не очень просто.

— Ха-ха! У Омара коттедж в Хониаре, остров Гуадалканал, там толпа юниорок с Явы.

— С Явы? Но ведь на Гуадалканале был геноцид мусульманских мигрантов — яванцев!

— Значит так, — сказала Аладдин, — позапрошлой осенью какие-то западные политиканы занялись политпроектом батакского исламского государства от моря Папуа до Самоа, прикинь? Хониара была оккупирована и там намечалась столица этой хрени. Но мы в начале Первой Новогодней войны выбили все это из нашего моря, и от политпроекта осталась лишь маленькая Исламская Батакская Республика Солангай в море Папуа. О геноциде: было дело. Но это не касалось юниорок, перемещенных в Хониару с целью исправления нравов Джакарты, и для отдыха моджахедов, воюющих за новую страну.

— Я не поняла, — призналась Герда.

— Ну, спроси позже у фон Зейла, он лучше расскажет. Мы ведь не о том сейчас.

Германская колумнистка утвердительно кивнула.

— Да. Мы говорили о твоих… Э-э… Неожиданных отношениях с Омаром Зурарра.

— Вот, — сказала Аладдин, — теперь прикинь: у Омара погибли все родичи. Вообще все. Родители, дяди, тети, братья, сестры, жена, дети. Он последний из Зурайидов.

— Э-э… Кто такие Зурайиды?

— Ну, купеческий род, известный со средневековья. Омар — последний, и он оказался в чужой стране, где люди на него смотрят, как на крокодила в аквапарке. Типа, от него хорошие сборы, так что пусть живет тут под надзором. Опять же: экологический PR.

— Жестко ты об этом, — заметила Герда.

— Да. Так Омар сказал мне однажды. И вот, в таком положении, он нашел силы, чтобы придумать, как помочь мне, когда я вернулась развинченная после второй войны. А я правильный канак, вообще-то, поэтому задумалась: что может реально помочь ему?

— Кажется, я поняла. Секс с тобой, как признак интеграции в общество нези.

— Почти так. Просто секс — не признак. Но я не только прыгнула к нему в койку, я еще переехала в его дом. По-любому мне было лень заняться своим жильем, так моя карма сложилась. Я снимала флэт-хостел в Хониаре. Удобно, недорого, и минимум бытовых хлопот. Но, с другой стороны, когда-то надо более основательно гнездиться. E-oe?

Герда снова кивнула. Тема с беззаботным хостелом, оптимальным в быту до «возраста социальной зрелости» (как это называют психологи) была ясна. Аладдин продолжила:

… - Омар симпатичный мужик, породистый. Манеры британские в хорошем смысле, и образование тоже британское в хорошем смысле. И разница в возрасте не критическая.

— В общем, — предположила Герда, — он тебе нравится, как мужчина.

— Да. И как производитель он более, чем устраивает.

— Как производитель?

— Да. Я же говорю: он породистый. Это даже надежнее, чем генетическая карта.

— А! Это ты о детях.

— Точно! Почти половина моих подружек по первой войне уже с мелкими киндерами. Я считаю: это естественно и будет в тему. Одно хреново: что Омар мусульманин.

— А! Ты опасаешься, что он будет настаивать на религиозном воспитании детей?

— Нет! Как он сможет настаивать? Дети ведь будут мои. Тут ему не там… Fuck! Я ведь совсем не это хотела сказать. Просто привычка. Я хотела сказать: мы уже обсуждали с Омаром тему религии детей, и Омар согласился, что они будут Tiki. Он понимает.

— Аладдин, а в чем тогда проблема с его мусульманством? И есть ли проблема?

— Ну… Проблема, все же, есть. Омару приходится… Переступать через себя в чем-то. Правда, он уверен, что адаптируется. Тем более, если дети. Я тоже так думаю…

Внезапно Аладдин резко прервала фразу, и показала рукой вперед и вверх.

… - Всплываем! Хампвэйлы начали свое шоу!

— Но как ты это определила? — удивилась Герда, на взгляд которой движения огромных китовых теней-силуэтов около маленькой субмарины БуТу не изменилось.

— Вот так, — и Аладдин показала некое сложное волнообразное движение ладонью.

— Вот так… — недоуменно повторила за ней Герда. И в этот момент БуТу выскочила на поверхность, почти в центре круга, сформированного полудюжиной китов.

— Это я зачетно всплыла! — похвалила себя Аладдин, и открыла люк. В этот момент всю середину фронтального обзора закрыла темная тень. От толчка БуТу резко вздрогнула, подпрыгнула, и закачалась на волнах, будто кабинка в экстремальном аттракционе.

— Scheisse! — импульсивно воскликнула Герда.

— Все ОК, — успокоила Аладдин, — просто, давай вылезем на крышу, чтобы хампвэйлы не воображали, что это мячик для китового волейбола.

После объявления такого аргумента, Герда быстро выбралась на крышу БуТу. Аладдин вылезла следом, и…

…В тот же момент, один из хампвэйлов, почти полностью выскочив из воды, грузно, с грохотом шлепнулся обратно достаточно близко, чтобы водяной веер, поднятый таким падением, окатил двух женщин, как из брандспойта.

— Красота! — радостно прокомментировала Аладдин, вытирая лицо ладонью.

— Экстрим, — ответила Герда с немного опасливым любопытством, — Ой, что это?!..

— Как — что! Это песня!

…Песня хампвейлов напоминала три смешанных саундтрека. Первый: обиженный визг циклопического младенца, уронившего любимую игрушку. Второй: мычание коров на лужайке под щебет птиц. Третье: этакий булькающий рев старой паровозной сирены, в которую кто-то шутки ради налил воды…

…Герда заслушалась этой странной смесью звуков, в которой угадывалась… Нет, не мелодия, но что-то, способное заменить мелодию в какой-то симфонии постмодерна.

…Аладдин резко хлопнула ее по плечу, и протянула ладонь, показывая куда-то. Очень вовремя Герда повернула голову и увидела: огромное темное тело вылетает из воды в необычной позиции: спиной вниз. Длинные грудные ласты растопырились, будто кит намеревался выполнить планирующий полет. Он не взлетел, конечно, но прокатился спиной вперед несколько метров на хвостовом плавнике, как на одной лыже. А затем, гравитация выиграла раунд: кит шлепнулся в воду, подняв огромные фонтаны брызг.

— Вот, я ошиблась! — сообщила Аладдин.

— В чем, — не поняла Герда.

— В том самом! — и Аладдин щелкнула пальцами, — Киты могут танцевать на хвостах!

…