Та же дата 5 августа, полпервого ночи. Новая Зеландия. Остров Северный.

Восточный берег. Город Мокотахи. Офис частного космодрома «Takirirangi-Ako».

В начале века не было города Мокотахи. Было скопище мини-отелей, ресторанчиков, станций дайвинга, и тому подобного, на небольшом прекрасном полуострове Махиа, отсекающим бухту от сильных волн. Положа руку на сердце, даже сейчас Мокотахи трудно было назвать городом. «Это такой же город, как Takirirangi-Ako — космодром» (пошутил кто-то). Космодром был как стенд для запуска метеорологических ракет (с которых началась деятельность компании «Takirirangi-Ako» четверть века назад). Но постепенно, компания доросла до космоса, и начала исполнять контракты по запуску низкоорбитальных мини-спутников. Теперь же она нацелилась на Луну. Wow!!!

С этим «Wow!!!», до фактической реализации которого было еще не очень близко (по мнению энтузиастов) или чертовски далеко (по мнению скептиков) был связан визит в Мокотахи известного ученого-физика Картера Клеймора, сопредседателя Британского Межпланетного Общества (основанного, кстати, в 1933 году).

Стэйси Вакехиа, метиска англо-маори из Окленда, репортер канадско-новозеландского студенческого TV «Polyscope», имела опыт участия в серьезно скандальных темах, и в сегодняшнем шоу этот опыт мог пригодиться. Дело в том, что Картер Клеймор обожал давать в публичных выступлениях такие прогнозы, что у аптек подскакивали продажи успокоительных таблеток. Надо отметить, что его прогнозы нередко сбывались…

…Персоны заняли места напротив телекамеры, заставка прокручена, и вводные слова произнесены. Стэйси энергично потерла ладони и спросила:

— Док Клеймор, как вы смотрите на то, чтобы сразу перейти к делу?

— Без разгона в духе «как я рад увидеть ваш прекрасную страну»? — уточнил он.

— Точно! — сказала она, — Может, сразу о Лунной миссии «Takirirangi-Ako»?

— С удовольствием, — он кивнул, — кстати, что значит это название?

— Это на языке маори приблизительно значит: «Ракетные исследования».

— А! Простенько и со вкусом. Итак: прежде всего, я практически уверен в успехе этой миссии. Вы, в смысле — киви, удачно провели две Новогодние войны, и выиграли, как говорят в рекламе: суперприз. Вам осталось развернуть обертку и пользоваться.

— Минутку, док Клеймор, вообще-то, Новая Зеландия не участвовала в этих войнах.

— Вы ошибаетесь, Стэйси. Ваша страна была нейтральной, но это тоже участие. Самое выгодное, как правило. Знаете, сколько денег присвоила Швейцария за счет политики нейтралитета в Первой и Второй Мировых войнах, и готовности пачкать руки?

— Много, наверное, да? — предположила репортер.

Картер Клеймор сделал эффектную паузу, и объявил:

— Примерно три четверти всего, что сейчас имеется в Швейцарии. Эта страна живет на банковские проценты от военной добычи, захваченной путем нейтралитета.

— Круто! — оценила Стэйси Вакехиа, — А вы не боитесь иска в защиту доброго имени?

— Нет. Пусть они там в Цюрихе боятся, что им припомнят. Но, вернемся к теме. Киви в Новогодних войнах выиграли гораздо больше, причем не запачкав рук.

— Док Клеймор, я в нетерпении! Что же мы выиграли?

— Вы выиграли позицию. Вы нейтральная страна Британского содружества, которая не поссорилась ни с Цивилизованным Западным Миром, ни с Диким Атомным Югом. По прихоти Фортуны, ваши торговые связи с тремя крупнейшими экономиками планеты проходят теперь через Дикий Атомный Юг, это головокружительная перспектива для новозеландского бизнеса. Заведомо недоказуемая контрабанда! Никто посторонний не проверит трафик грузов в Море Нези. А на выходе в любом попрании международных торговых ограничений виноваты нези, и с них не спросишь. Это же праздник! Можно изящно намолотить денег и на освоение Киви-Антарктики, и на прорыв в космос.

Стэйси Вакехиа, изображая восторженность, сложила ладони перед грудью.

— О, док Клеймор! Вы разбираетесь даже в тонкостях международной торговли!

— Какие тонкости? — он махнул рукой, — Это уже стало темой анекдотов в интернете.

— Не без того, — согласилась Стэйси, — а теперь конкретно, о космосе. Я начну с грубого провокационного вопроса: зачем тратить деньги на космос? Будто мало дел на Земле.

— Вопрос странный, я полагаю. Просто: четыре джентльмена-киви вложили несколько миллионов долларов собственных денег в Лунную миссию. Это их дело, не так ли?

— На первом шаге, так, док Клеймор. Но эти джентльмены не скрывают, что при удаче первого шага, предложат правительству участвовать в финансировании второго шага. Поэтому, в интернете разгорелись дискуссии: зачем тратить деньги на космос?

— Тогда понятно. Налогоплательщики вправе знать, куда и зачем уходят их деньги. По крайней мере, теоретически считается, что они вправе знать, хотя в действительности обычно иначе… Но, отбросим политику, и попробуем ответить: зачем?

— Да, зачем? — откликнулась репортер.

— Я поступлю нетривиально, и дополню вопрос!.. — объявил Картер Клеймор.

Сделав паузу для значительности, он высказал вопрос:

… - Зачем тратить деньги на космос, а не на что-то другое? В национальном бюджете множество расходных статей по таким программам, польза которых, по крайней мере, неочевидна. Возможно, они вообще не принесут пользу налогоплательщику. Что если задуматься: так ли бесполезна космическая программа, что вычеркнуть лучше ее, а не программу борьбы с вымышленной проблемой выброса парниковых газов, например?

— Док Клеймор, а вы можете объяснить, почему это проблема — вымышленная?

— Разумеется, Стэйси! Это нетрудно! Единственно-значимый парниковый газ на нашей планете, это водяной пар, поднимающийся с трех четвертей площади планеты: со всех океанов и морей, всех рек, озер, лесов и болот. Количество парниковых газов, которые выбрасывает промышленность, на этом фоне не составят даже десятой доли процента.

— Но док Клеймор, не все зрители увлекаются физикой. Есть ли пример попроще?

— Есть. Вот местный пример: ALAC. Новозеландская комиссия по борьбе с пьянством, существующая с 1976 года. Она тратит более миллиона долларов в месяц, и что?

— Браво, док Клеймор! Вот это пример, что надо!

Стэйси Вакехиа восхищенно хлопнула в ладоши. Картер Клеймор улыбнулся.

— Еще пример: бюджет обороны Новой Зеландии 2 миллиарда долларов, однако нет ни одного боевого самолета. Чем это лучше обороны Исландии за 50 миллионов?

— Знающие люди говорят: ничем, — ответила Стэйси, — но, может, вернемся к космосу?

— Вернемся, — согласился он, — итак: допустим, что Лунная миссия не принесет прямой пользы для киви. Значит ли это, что лучше потратиться на очевидную бессмыслицу из примеров, приведенных выше, чем на отправку лунного мини-ровера?

— Кстати, давайте покажем лунный мини-ровер? — предложила она и, дождавшись его подтверждающего жеста, добавила, — Группа поддержки, отправьте к нам ровер!

Телекамера сменила ракурс и показала гротескное существо вроде игрушечного жука-робота размером с апельсин и такого же цвета. Жук выставил очень длинные усики, и побежал по полу, легко преодолевая препятствия, сделанные из картонных коробок.

— Извини, лунатик, — сказала Стэйси, встала, и по футбольному пнула жука так, что он, пролетев несколько метров, ударился об стену, отскочил, и упал в середине комнаты.

— Луна беспощадна, — прокомментировал Картер Клеймор. Между тем, жук, ничуть не пострадавший, выставил лапки и усики (которые как-то успел спрятать в тело перед впечатляющим ударом), и деловито пополз к открытой двери.

— Мы даже наезжали на него трактором, и хоть бы что! — сообщила Стэйси Вакехиа.

— Превосходная машинка, — одобрил Клеймор, — но, кое-кто считает, что ненужная.

— Да, — подтвердила репортер, — многие полагают, что людям надо решать проблемы на Земле, а не на Луне, и не где-нибудь еще в космосе. Я думаю, все согласятся, что надо исключить бессмысленные расходы, фигурировавшие в ваших примерах, но о судьбе сэкономленных при этом средств, придется спорить. На Земле хватает проблем.

— Стэйси, зачем спорить? Почему бы просто не снизить налоги, убрав лишние траты?

— Снизить налоги? — переспросила она, слегка удивленная новизной этой идеи.

— Да, Стэйси. Это ведь логично. Возьмем например, студенческую группу. Все решили поехать на турбазу, скинулись по сто баксов, и поехали. Но не бывает, чтобы студенты сначала скинулись по сто баксов, и лишь после стали думать: куда потратить деньги?

Репортер покачала головой.

— Не бывает, чтобы официоз предложил снижение налогов.

— Иногда бывает, — возразил Клеймор, — если у официоза земля горит под ногами. Но, в спокойный период политической жизни вы правы: не бывает. Это ключевой принцип государства: как можно больше налогов, чтобы дать официозу контроль над потоками общественных ресурсов. А придумать повод легко: борьба с малярийными комарами в Северном Ледовитом океане, например. Благородная гуманная цель, не так ли?

— Док, по-моему, в Северном Ледовитом океане нет малярийных комаров.

— Чепуха! CNN объявит, что комары там страшно расплодились и угрожают геноцидом эскимосов. Кто возразит что-то, тот будет объявлен анти эскимосским расистом.

— Реалистично, — оценила репортер.

— Таким образом, — заключил Клеймор, — в эру спокойствия, наше мнение о налогах и о расходах госбюджета ничего не решает. Наше — в смысле: любое вне истеблишмента.

— Но, док, вы не похожи на человека, болтающего о чем-то попусту, ничего не решая.

Картер Клеймор слегка шуточно отсалютовал, по-военному, ладонью к виску.

— Приятно слышать такой комплемент от прекрасной леди. Так вот: дело в том, что эра спокойствия для Новой Зеландии кончилась. Как я говорил, киви выиграли суперприз. Возможности посыпались на киви-бизнес, как из рога изобилия, и земля запылала под ногами киви-официоза. В такой ситуации от нас многое зависит.

— Я запуталась, — признала Стэйси, — если рог изобилия, то, вроде как, наоборот, можно собирать больше налогов, и официоз заживет еще более припеваючи, чем раньше.

— Да, так, если бы киви и нези лишь граничили, — сказал ученый, — но ваши территории сплелись. Новозеландские колонии: Архипелаг Токелау, остров Ниуэ, и Острова Кука, теперь под контролем Меганезии. Но властям Новой Зеландии политически невыгодно признавать это, а лидерам нези экономически невыгодно требовать такого признания. Теперь киви, недовольные регулированием и налогами в Новой Зеландии, работают в Меганезии, а формально они, как дома. Со своей стороны, нези делают себе паспорта Токелау, и учатся на курсах в университетах Новой Зеландии, тоже как дома.

— Вроде того, — подтвердила репортер, — а почему вы сказали: от нас многое зависит?

— Потому, что это честное голосование ногами. На избирателя не давят опасения, что в старом доме он будет считаться изменником, а в новом доме — чужаком. Для киви, вся англоязычная зона Океании, это (я цитирую из интернета) «наши внешние острова».

Теперь Стэйси Вакехиа выразила полное понимание.

— Да, точно! Значит, вы хотите сказать, что новозеландскому истеблишменту придется наступить на горло своему снобизму, и учитывать мнение нормальных людей-киви?

— Именно так, — ответил Клеймор, — иначе истеблишмент потеряет квалифицированные трудовые ресурсы и венчурный бизнес. Лишь на банкирах и овцах далеко не уедешь.

— Ух, как нетрадиционно вы объединили банкиров с овцами! — восхитилась репортер.

— Я искал удачную аллегорию новозеландского крупного консервативного бизнеса.

— У вас получилось, док! А, может, вернемся чуть назад, и вы объясните, чем траты на космос, на астронавтику, лучше, чем просто снижение налогов, вами же упомянутое?

Британский ученый широко улыбнулся и объявил:

— Я ждал этого вопроса! В «золотые десятилетия астронавтики» я бы не знал ответа. В середине 1960-х Новая Зеландия упала в кризис, снизился уровень жизни трудящихся, поэтому было бы свинством обременять людей тратами на астронавтику. Сейчас тоже кризис, но иного рода. У киви нет проблем с оплатой жилья, продовольствия, и прочих бытовых вещей. Если вы сократите госбюджет на 30 миллионов долларов (такова цена второго шага предлагаемой Лунной программы), то выйдет экономия 20 долларов для среднего домохозяйства киви за соответствующий год. Вот и выбирайте.

— Ясно, док. Высадка киви-лунохода круче, чем три билета в кино. Но ваши оппоненты скажут: 30 миллионов долларов это 40 тысяч тонн риса для голодающих в Сомали.

— Я отвечу: постоянный голод в Сомали надо устранять не рисом, а сменой власти.

— Пожалуй, логично, — сказала Стэйси, — не будем о благотворительности, лучше более детально поговорим о Лунной миссии «Takirirangi-Ako». Мы высадим мини-ровер на поверхность Луны, он там покатается, мы посмотрим фото-видео, и что с того?

— Мы, — ответил Клеймор, — получим информацию и опыт для будущего комплексного освоения Луны, и для полетов на другие планеты. Астронавтика сейчас, как авиация в начале прошлого века, должна пройти фазу накопления опыта и технологии.

Репортер покивала головой и, чуть пародируя собеседника, объявила:

— Я ждала этого ответа. А что, когда мы пройдем первую фазу: Опыт будет накоплен, и технологии тоже? На какой выигрыш от освоения космоса мы можем надеяться тогда?

— Я, — произнес Картер Клеймор, — мог бы дать ответ, модный в наше время у людей, не оставляющих надежды заинтересовать массового обывателя проектами астронавтики: космос, это неисчерпаемые минеральные ресурсы. Но я не стану так говорить, просто потому, что не хочу начинать прекрасный проект с полуправды, которая, как известно, наполовину обман. Да, действительно, в космосе прорва минералов, и любой крупный астероид М-класса содержит больше металла, чем все рудники на Земле. Но добыча и доставка нерентабельна сейчас и в ближайшем будущем. Я мог бы дать второй, также модный ответ: космос, это наш новый дом, мы переселимся на другие планеты. Да, мы можем сейчас построить обитаемую базу для 10 человек на Луне, и даже на Марсе. Но лунные и марсианские мегаполисы под куполом, это далеко за пределами технических возможностей ближайшего будущего. Я мог бы дать третий, опять-таки модный ответ: астронавтика найдет инопланетных братьев по разуму в ближайшие четверть века. Да, конечно, теоретически мы не можем оказаться одиноки во Вселенной. Но пока мы не обнаружили никаких сигналов, и даже косвенных признаков иных цивилизаций. Это «молчание Вселенной» известно, как парадокс Ферми, и мы можем поговорить о нем.

— Док, молчание Вселенной это интересная штука, но зачем мы полетим в космос? По-вашему выходит, что там ничего ценного или интересного, и жить там не получится.

Картер Клеймор по-разбойничьи подмигнул собеседнице.

— Продолжим! Я мог бы дать четвертый ответ. Процитировать речь Джона Кеннеди в Университете Хьюстоне 12 сентября 1962 года: «Мы решили полететь на Луну в этом десятилетии и сделать другие вещи, не потому, что это легко, а потому что это трудно. Потому, что эта цель послужит организации нашей энергии и умений. Потому что это вызов, который мы хотим принять, это задача, которую мы не хотим откладывать. Мы намерены добиться успеха в этом, как и в остальном». Так говорил Кеннеди. Но зачем повторять его Хьюстонскую речь? Зачем изобретать велосипед?

— Док! Вы даете уже четвертый ответ, и сами опровергаете! — возмутилась Стэйси.

— Ладно, сейчас будет пятый ответ, тот уж мой, — пообещал Клеймор, — цитата Кеннеди, которую я привел, общеизвестна, но она вырвана из контекста речи, поэтому кажется романтично-пафосной. Я процитирую то, что он сказал перед этим в той же речи: «Мы отплыли в это новое море, потому что есть новые знания, которые можно получить, и новые права, которые можно выиграть, и они должны быть выиграны». И чуть дальше: «Только заняв приоритетное положение, мы можем помочь решить, будет ли это новое море мирным, или новым ужасающим театром военных действий». Эти две фразы, по моему убеждению, ключевые для ответа на вопрос: зачем тратиться на астронавтику?

Возникла пауза, затем репортер спросила:

— Док, вы что, намекаете на очередную гонку вооружений?

— Я не намекаю, я прямо говорю об этом. Как говорил об этом Кеннеди в той же речи: «Космическая наука, как ядерная наука, и все технологии, не имеет своей собственной совести. Будет ли это применено во благо или во зло зависит от человека». Вспомним политический фон Хьюстонской речи: сентябрь 1962-го, развитие Карибского кризиса. Советские ядерные ракеты доставлены на Кубу и нацелены на города США. В Турции американские ракеты нацелены на города СССР. В школах — тренинги: что делать при вспышке ярче солнца? Взрослые обсуждает: что делать НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ тем, кому повезет (или не повезет) увидеть рассвет после обмена атомными ударами?..

Картер Клеймор помолчал немного (для лучшей доходчивости) и продолжил:

— Мы с вами увидели этот рассвет после атомной войны, случившейся в первую декаду текущего года. В далеком 1962-м строилась масса предположений о том, что будет НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ. Но среди них не было варианта: МЫ НЕ ЗАМЕТИМ. Вот этим отличается наша информационная эра. Или дезинформационная? 1 января британская флотилия из 20 кораблей подорвалась на атомном минном поле в проливе Беринга. Но мировые СМИ объявили о «необъяснимой катастрофе в субарктических водах». Затем высотные атомные взрывы над Папуа уничтожили все электрооборудование в области контроля сил ООН. Мировые СМИ объявили о «загадочном феномене в стратосфере». Наконец, атомный удар по японским боевым кораблям в Микронезии. Видео в сети, и никаких сомнений, что это было. Тогда мировые СМИ изобрели чудесный эвфемизм: «инцидент с нелегальными ядерными устройствами одноразового действия». Это ведь другое дело! Вроде как подростки разбили склянку с изотопами. Нет причин бояться.

— Но на блогах, и в мелких СМИ можно было найти все, как есть, — заметила Стэйси.

— Да, конечно, — подтвердил ученый, — но за четверть века принудительное внедрение политкорректности привело к двоемыслию в духе Оруэлла. Люди привыкли отрицать объективную действительность, но учитывать действительность, которую отрицают.

Стэйси Вакехиа растеряно похлопала ресницами.

— Э-э… Это как практически?

— Практически ясно из Лондонских событий 2 марта этого года. Полпервого ночи мне позвонил старый приятель из кампуса Ридинг, это в 60 километрах к западу от центра Лондона, и выпалил: «На Лондон упала атомная бомба!». Меня это удивило, ведь мой приятель не склонен глупо шутить. Я стал расспрашивать, а он твердил, что Лондон в пламени, что взрыв был слышен из кампуса, и сейчас на облаках оранжевое зарево. Я заглянул в интернет, и увидел на главной странице Googol: «Атомный удар по центру Лондона». Моей первой мыслью было: «это акция возмездия за вторжение в незийский сектор Восточного Папуа, вероятно — сверхмалый атомный заряд, так что за пределами центра вряд ли кто-то серьезно пострадает, хотя есть риск радиоактивной пыли».

— Вы поверили в незийский атомный удар по Лондону? — спросила Стэйси.

— Да, ведь это было политически логично. Мне потребовалось несколько минут, чтобы определить по записям на блогах, что взрыв довольно сильный, но точно не ядерный. Другое дело, люди слабо знакомые с физикой. Представьте их реакцию.

— Семью в машину и прочь из Лондона, — предположила репортер.

— Да, именно так. Уже через час все выезды из города были сплошной пробкой. Лишь ближе к утру полиции удалось погасить панику.

— Я читала об этом в газетах, док. А что, кстати, было на самом деле?

— На самом деле, кто-то взорвал дворец богатых аристократов, связанных с малайско-индийской мафией. При ином фоне, никакой паники бы не было. Наоборот, лондонцы побежали бы глазеть, как кто-то разобрался с этими… Мм… Людьми

— Я читала, что это была жесткая дележка нефтяных полей в Индомалайских морях.

Картер Клеймор неопределенно пожал плечами.

— Видимо, да. Но я привел этот пример, чтобы показать сходство и различие нынешней обстановки и Карибского кризиса. Тот же градус военно-политического напряжения и совершенно иные информационные технологии, в частности СМИ. Медиа 1960-х — это кривое зеркало реальности, а теперь — это фэнтези-сериал по мотивам реальности. Так Меганезия — страна с размером суши и населения, как упомянутая Исландия, вызвала эффект Карибского кризиса, как СССР 1960-х, самая большая страна того времени.

— Док, вы считаете, что Меганезия, это «бумажный тигр»?

— Нет, я считаю, что Мировой порядок, это «бумажный тигр» политического фэнтези, натянутого на каркас фактов. Кто-то пожадничал, слишком перетянул, и оно лопнуло. Теперь у Глобального Бумажного тигра Черная дыра во всю задницу. Это Меганезия.

— Жестко сказано, док! А вот фанаты теории гуру Нассима Талеба поэтично называют Меганезию виртуальным Черным лебедем. Вы знаете?

— Теперь знаю. Но мне больше нравятся иллюстративные формулировки с физическим смыслом. У Черного лебедя нет физического смысла, а у Черной дыры он есть.

Репортер подумала немного, и предположила:

— Физический смысл, что туда все втягивает?

— Не все, только весомое, — сказал ученый, — но важнее другое: Черная дыра разрушила целостность ткани Мирового порядка. Теперь уже невозможна договорная глобальная политика, где все, включая теракты, войны, и революции, решается в тихих кабинетах Брюсселя или Нью-Йорка, субъектами, полагающими себя пупами Земли. Теперь наш прекрасный мир снова, как встарь, управляется реальными силами, а не электронными записями на счетах лоббистских групп в транснациональных банковских конторах.

— Вроде баллады Киплинга: «Холодное железо властвует над всем», так, док?

— Я не люблю Киплинга, но, да, — подтвердил он, — и здесь, в Новой Зеландии эта новая военно-политическая обстановка ощущается лучше, чем где-либо еще.

— Потому, что мы ближе всего к Черной дыре? — спросила она.

— Да. Вы даже частично внутри этой дыры, — ответил Клеймор, — это ваш суперприз, вы обречены на первоочередное втягивание в новую военно-космическую гонку.

— Как в 1960-х, так, док?

— Да. Но, разумеется, на новом витке диалектической спирали Гегеля.

— Хорошо хоть, на новом витке, — Стэйси улыбнулась, — док, может, вы расскажете что-нибудь оптимистическое об этом новом витке?

Ученый тоже улыбнулся.

— Конечно, я расскажу. Но сначала ответьте: что для вас могло бы оказаться наиболее интересным в космосе? То, ради чего непременно надо лететь?

— Иная жизнь, конечно! — даже не задумываясь, ответила Стэйси.

— Что ж, поищем это на Луне, поскольку мы летим туда, — объявил Клеймор.

— Это шутка такая? — неуверенно предположила она.

— С чего вы взяли, что это шутка?

— Просто, док, с 1950-х, рассуждения о жизни на Луне ушли в область лженауки.

— С чего вы взяли? — повторил он.

— Э-э… Мне казалось, это очевидно. Нет атмосферы, и защиты от солнечной радиации, перепады температур плюс-минус 150 Цельсия, вода существует только в виде редких минеральных залежей льда. Ничто живое не может существовать в таких условиях.

Клеймор поднял взгляд к небу (точнее, к потолку) и с пафосной иронией произнес:

— О, античная натурфилософия, лишь ты моя надежда и опора!

— Док, при чем тут античная натурфилософия?

— Стэйси, если бы античный натурфилософ услышал ваши доводы, то сказал бы: если представить разумных рыб в море, то они так докажут невозможность жизни на суше.

— Док, а какой правильный ответ? — поинтересовалась она.

— Правильный ответ мы узнаем, когда прилетим на Луну, — сказал он, — поиск жизни на нашем прекрасном спутнике, это одна из целей миссии «Takirirangi-Ako». И, кстати, я открою маленькую тайну: вчера, наконец выбрано название для миссии: «Kohuhiko».

— Электрический туман! — сходу перевела Стэйси с языка маори, — А почему так?

— Потому, что так выглядит лунная жизнь. Корректнее было бы назвать этот феномен электрической пылью, но туман звучит романтичнее.

Новозеландка-репортер тряхнула головой, будто проверяя, не сниться ли ей все это.

— Док! Вы говорите о лунной жизни, как о чем-то бесспорном.

— Это потому, что она бесспорна. Ее впервые заснял еще в 1968-м беспилотный лунный аппарат «Surveyor-7» около кратера Тихо. Затем, в 1972-м, ее наблюдали американские астронавты «Apollo-17» на юго-восточном берегу Моря Ясности. Детально она заснята беспилотным аппаратом LRO NASA в 2009-м, после того, как в 1994-м группа Грегори Морфилла из германского института Макса Планка теоретически объяснила и отчасти воспроизвела в лаборатории этот феномен, уже получивший к тому времени название «танцующая лунная пыль». Сам Морфилл использовал название Plasmakristall.

— Док, подождите, у меня мозги закипают! Танцующая пыль, плазменный кристалл…

— Тогда еще раз, и медленно, — предложил британский ученый.

— Было бы неплохо, — согласилась Стэйси.

Картер Клеймор сделал достаточную паузу, чтобы собеседница сосредоточилась.

— Итак, еще раз, но теперь от истоков. В 1920-х в Америке великий физхимик Ирвинг Лэнгмюр впервые начал системно исследовать плазму. Кстати, это он ввел в термин «плазма» для разреженного ионизированного газа. В серии экспериментов досадной помехой была пыль. Очень мелкая пыль, которая в микродозах оставалась в емкости с разреженным газом, и создавала побочные эффекты при пропускании электрического разряда через этот газ. Будучи аккуратным ученым, Лэнгмюр уделил внимания очень странному поведению миллимикронной пыли в плазме. Но это не было мэйнстримом исследований, и (позвольте каламбур) пылилось в архивах до 1980-х…

Тут Клеймор снова сделал паузу (чтобы собеседница оценила каламбур).

… - До 1980-х, когда пыль в плазме стала огромной практической проблемой. Тогда в Силиконовой долине Калифорнии создавалась технология производства микросхем, та технология, которая позже принесла этой местности бешеное богатство. Но, в начале, пришлось столкнуться с феноменом Лэнгмюра. В ходе плазменного травления особых кристаллов кремния, в рабочей зоне зависала миллимикронная пыль, портя все дело. Миллиардные суммы были брошены на битву с проклятой пылью, и человек одержал победу. Но ученые, решавшие эту задачу, успели полюбить своего лютого врага. Так нередко случается в науке. Отсюда берут начало исследования Грегори Морфилла. В поисках волшебного источника силы бывшего врага, группа Морфилла наткнулась на способность миллимикронных пылинок в плазме, богатой свободными заряженными частицами, к самоорганизации в изумительно-красивые спиральные структуры, очень похожие то ли на кристаллы, то ли на микроминиатюрные модели молекул ДНК. Это последнее сходство породило идею об аналоге генной памяти в таких структурах. На протяжении 15 лет, идея частично подтвердилась. Затем, Великая Рецессия привела к урезанию научных фондов, и феномен Лэнгмюра-Морфилла опять попал в архив.

Клеймор снова сделал паузу (обозначая время пребывания феномена в архиве).

… - Попал в архив, откуда был извлечен лишь в прошлом году Геллером Пфеннигом, германским инженером-магистром физики, переехавшим в Меганезии. Этот инженер Пфенниг занялся нетривиальной задачей создания электровакуумных микросхем.

— Я думала, что микросхемы, это полупроводниковые штучки, — сказала Стэйси.

— Обычно, да, — подтвердил ученый, — и у них есть слабое место: они легко поражаются электроимпульсным оружием, в частности: ЭМИ ядерного взрыва. Исторически более ранние вакуумно-ламповые схемы, напротив, устойчивы к ЭМИ.

— Но, док, ведь ламповые схемы никак не микро!

— В этом все дело, Стэйси. Ламповые слишком громоздкие. И, в процессе подготовки к атомной войне, незийские военные заказали разработку микросхем, устойчивых к ЭМИ. Предпосылки имелись, и команда инженера Геллера быстро решила задачу, применив архивные материалы группы Морфилла из Института Планка.

— Жутковато звучит: подготовка к атомной войне, — заметила она.

— Да, — согласился Клеймор, — как в «золотые десятилетия астронавтики». Подготовка к атомной войне дала нам космические корабли, компьютеры, интернет. Вы знаете, что интернет создан в 1960-х для коммуникации после мировой термоядерной войны?

Стэйси Вакехиа задумалась на несколько секунд, затем кивнула.

— Я где-то читала об этом. Скажите, док, неужели нельзя без войны двигать прогресс?

— Можно. Как показали «золотые десятилетия», достаточно реальной угрозы войны.

— Я понимаю, док. Но неужели нельзя было без угрозы атомного уничтожения?

— Стэйси, я не политолог, но вот факты: в 1990-х прервалось атомное противостояние военных блоков и, после нескольких лет продуктивной эйфории, началась деградация ведущего научно-технологического квартета: это ядерная энергетика, робототехника, биотехнология, и астронавтика. Истеблишмент развитых стран начал стимулировать замещение науки неким странным гуманизмом с церковно-догматическим уклоном.

— Док, я не поняла: в чем нынешний гуманизм странный и церковно-догматический?

— Во всем. В быту. В образовании. В науке. В искусстве. В экономике.

— О! Неужели даже в экономике?

— Да. Экономика превратилась в церковную схоластику, оперирующую мистическими финансовыми индексами, полагающую реально-материальный сектор чем-то низким, недостойным внимания. Не дворянское дело рыться в навозе. Фермеры пусть роются. Только пусть роются согласно догме. Если фермеры попробуют пойти за еретиками, учащими, будто товарное производство важнее кредитно-денежной системы, и будто банковский диктат вредит экономике, то пусть зажгутся костры святой инквизиции!

— По-моему, док, вы переборщили насчет костров инквизиции.

Картер Клеймор сделал резкий отрицательный жест ладонью.

— Я ничуть не переборщил. В развитых странах просюмеризм практически, объявлен финансовым преступлением. Сообщества людей, договаривающиеся производить и обменивать товары для своего потребления, без денег, это еретики-альбигойцы. Если продолжить эту аналогию, то видно, что Новогодние войны против Меганезии были крестовыми походами против еретиков, отменивших у себя банковскую систему.

— Ничего себе… — произнесла Стейси, — …Ладно, а что в быту?

— В быту: сравните бытовую раскованность 1960-х — 80-х, и теперь. Если бы в 1970-м какой-нибудь западный политический деятель потребовал от молодежи пуританского поведения, то похоронил бы свою публичную карьеру. А теперь это сплошь и рядом.

— Действительно… Ладно, док… Но я не понимаю, какой смысл для истеблишмента?

— Самосохранение! — произнес Клеймор, — Ведь любая революция: социальная, научно-техническая, потребительская, сексуальная — это смена истеблишмента. Отсюда мотив: нажать на тормоза. Этот мотив побеждается только одним более сильным мотивом.

— Каким мотивом? — спросила репортер?

— Тривиально! Мотивом биологического выживания. Страх мгновенно превратиться в ростбиф от атомной вспышки, мотивирует истеблишмент на поддержку прогресса.

Новозеландка зябко передернула плечами.

— Брр! Док, давайте лучше вернемся к плазменно-пылевой жизни на Луне.

— С превеликим удовольствием! — ответил он, — Итак: инженер Геллер применил архив Института Планка, и создал электровакуумные микросхемы. Основа этой технологии: инверсионная стеклометаллическая пена: мириады стеклянных микросфер с точечным металлическим напылением. Такие микросферы внутри электровакуумной лампы, при включении, зависают в объеме плазмы. Электрическое поле формирует их в заданную структуру, где каждая микросфера, это релейный элемент на своем месте.

— Приблизительно понятно, — сказала Стэйси.

— Очень хорошо, — произнес Клеймор, — тогда я продолжаю. Когда задача была решена, Геллер еще раз перечитал архивные материалы группы Морфилла, и сочинил краткую толковую статью о том, как на Луне могут жить такие плазменно-пылевые структуры.

— Жить? — переспросила она.

— Да. Геллер популярно объяснил, как, под влиянием фотоэмиссионных электрических потенциалов, создаваемых солнечными лучами, пылинки формируют эти танцующие структуры, растущие, делящиеся с передачей свойств своим потомкам. Он назвал это электровакуумной жизнью. Но не все согласились с таким радикальным заявлением.

— Док, я не поняла, кто прав: Геллер, или те, кто не согласен, что это жизнь?

— Видите ли, Стэйси, в науке нет общепринятого определения живой материи.

— Как это нет?!

— Просто: нет. Та же история, что с разумом. Для каждого конкретного случая дилемма разумное — неразумное, или живое — неживое решается сравнением с образцами. Но, не всегда результаты сравнения однозначно интерпретируются в научном мире.

— Э-э… И как тогда научный мир решает, кто прав?

— Тогда вопрос откладывается до получения новых данных. И, собрать новые данные о танцующей пыли, это одна из трех целей Лунной миссии «Takirirangi-Ako».

— Только одна? Ничего себе! А две другие?

— Вторую вы могли бы угадать, как угадали первую.

— UFO? — лаконично предположила Стэйси.

— Совершенно верно. Лунный мини-ровер оборудован новым металлоискателем. Есть надежда обнаружить не только металлические метеориты, и не только мусор, который происходит от человеческой астронавтики, но и чужой мусор.

— Чужой мусор?

— Да. Мы почти ничего не знаем о возможных иных цивилизациях, однако можем быть уверены, что они тоже применяют металлы, и тоже выбрасывают мусор, где попало. А значит, за миллиарды лет, наша Луна могла собрать множество таких артефактов.

— О! Мусор — общегалактическая ценность! Док, я попробую угадать последнюю цель.

Картер Клеймор изобразил на лице ожидание. Новозеландка решительно выдохнула:

— PR. Показать возможности фирмы «Takirirangi-Ako» в космосе. Но я не знаю, какие.

— Вы угадали. Но, это вам лучше расскажет инженерная команда проекта. Вы можете встретиться с ними завтра утром. А сейчас нам, наверное, пора закругляться.

— Верно, док. Наше время в ночном эфире уже на исходе. Но еще один вопрос…

— Да, Стэйси, спрашивайте.

— Док, — сказала она, — полетим ли мы к другим звездам в ближайшем будущем?

— Конечно, полетим! Куда же мы денемся! — уверенно ответил британский ученый.

…