9 августа, сразу после полуночи. Восточный берег Косраэ. Таунхаус Йесенг.

«Покажи мне, как ты спишь, и я скажу тебе, кто ты». На этом афоризме — вариации на известную тему «скажи мне, кто твой друг…», построена одна из постмодернистских психоаналитических школ. Среди азов учения этой школы что-то примерно такое:

Во сне поза эмбриона — наблюдаемый подсознательно ищет защиту.

Поза морской звезды лицом вниз — у наблюдаемого здоровая агрессивность лидера.

Поза на боку выставив колено и локоть — наблюдаемый склонен к непредсказуемости.

Валле Хааст спала на правом боку, выставив левое колено и левый локоть (см. выше). Светильник на тумбочке был включен на минимум (тусклый свет, но достаточный для чтения крупного шрифта). Прямо под светильником аккуратно расправлен знакомый эластичный пояс с двумя чехлами (трубка и пистолет). Последний важный штрих: на свободной половине кровати лежит записка, выполненная толстым фломастером.

*Не выключай свет разбуди если в настроении*

Норберт Ладерн тихо хмыкнул, переложил записку на тумбочку, и улегся на кровать, заложив ладони за голову. Почти гамлетовский вопрос: будить или не будить? Вроде, записка однозначно указывала на первый вариант, но чувство такта возражало против выдергивания человека из такого интимного процесса, как сон. А вдруг ей сниться что-нибудь волшебное и радостное? Лучше пока просто полежать рядом. Так что Норберт продолжал смотреть на потолок. В мозгу вертелись сегодняшняя рабочая тема, и даже казалось, будто тени мотыльков на белом пластике потолочной панели, это маленькие призраки полувековых полураспавшихся коммерческих кораблей, увидевших шанс на реинкарнацию и возвращение на сверкающие океанские трассы. Но, черт побери! Для понимания того, как экономически выглядит этот шанс, Норберту не хватало знаний о возможной инженерии реновации, а чтобы просматривать статьи о технологии, ему не хватало базовых знаний о современной технически-прикладной науке.

Впервые в жизни бакалавр-экономист по-настоящему жалел, что его представления о естественных науках находятся на уровне популярных каналов вроде «Discovery» или «Kurzgesagt». На родине он полагал, что поддерживает в голове этакий каркас, чтобы представлять себе состояние ведущих наук и технологий — просто для эрудиции, и для самоуважения, что ли. А тут, в Море Нези, ему начинало казаться, что это не каркас, а решето, сквозь которое бесполезно проваливается важная техническая информация. В работе экономиста на постиндустриальном (или шире — на постмодернистском) поле, научно-технические знания относились уже не к эрудиции, а профпригодности.

Вообще-то за две недели работы на Эллинге Крюгер-Брейвик никто даже не намекнул Норберту Ладерну на ограниченную профпригодность. Похоже, он первым пришел к такой идее. Товарищи по работе, включая менеджеров, не задумываются об этом. Но, Норберт ощущал дискомфорт, когда ему приходилось спрашивать у инженеров что-то технически-тривиальное по здешним меркам. «Тривиальное, — мысленно повторил он, после чего поймал мысль, — если тривиальное, то наверняка в Меганезии существует постмодернистский учебник о тривиальностях науки и техники, для таких, как я, ведь канаки-foa не с неба упали, а приехали сюда, как я, с теми же проблемами в знаниях».

Бакалавр-экономист аккуратно (чтобы не разбудить Валле) встал с кровати, подошел к тумбочке и, перевернув лист-записку Валле, черкнул фломастером на обороте:

*Найти постмодернистский учебник по тривиальностям науки и техники*

Была у него манера: записывать практические идеи на первом попавшемся носителе.

Сделав запись, он опять улегся на кровать в той же позе и, созерцая тени мотыльков на потолке, соскользнул мыслями в философский вопрос о различии постиндастриала и постмодерна. До приезда сюда, Норберт относился к постиндастриалу, как написано в учебниках. Просто, это общество с высокой производительностью труда, с переносом основной занятости из материального производства в сферу услуг и информации. Еще (теоретически) в постиндустриальном обществе расширяется НТР, растет доля малых венчурных высокотехнологичных фирм, и повышается человеческий потенциал… Но (практически) эти компоненты в странах Первого мира как-то не очень реализовались. Некоторые авторы (еретики) утверждали, что эти три компонента постиндастриала…

1. Широкая НТР

2. Малый хайвенчур

3. Хум-потенциал

…Оказались политически выдавлены из Цивилизации к чертям собачьим, на мировые задворки «чтоб не допустить брожения в незрелых умах» (как говорили инквизиторы, разбираясь с Джордано Бруно). Инквизиторы хотели законсервировать существующий догматический строй. Нынешние инквизиторы хотят того же, и потому вытравливают постмодерн из нарождающегося постиндастриала. По мнению современных еретиков, постмодернизм, это кровь постиндустриальной формации. Только постмодернистское недоверие к традиционным принципам, верованиям и ценностям индустриальной эры, способно продвинуть экономику за барьер Винджа, где начинается та взлетная полоса прогресса, откуда человечество протянет руку, и соберет звезды, как спелые яблоки.

Так считали еретики — сторонники теории «неограниченной экспоненциальной НТР».

Классики же продвигали теорию «пределов роста и устойчивого развития», согласно которой прогресс идет не по экспоненте, а по S-образной кривой, и период взрывного научно-технического роста (казавшегося экспоненциальным) завершился в 1980-х. О постиндастриале они говорили, как о строе с оптимально-дозируемым материальным ростом, а о постмодернизме — как о бреде фрондеров, наркоманов, извращенцев и арт-бомонда (состоящего из фрондеров, наркоманов, и извращенцев).

Для практически работавших экономистов этот non-stop диспут классиков и еретиков выглядел гуманитарно-академической чепухой. Но затем, новенький юный веселый и чертовски злой атомный джинн вырвался из тропической тихоокеанской бутылки, и в диспуте S-образников с экспоненциалистами настала фаза натурного эксперимента…

…

Внезапно научно-философская медитация была разбита звуковой волной. Или точнее: громким рычанием. Норберт не представлял, что какой-либо человек способен издать подобный звук. Тем более, если это — некрупная девушка. Теперь уже не стоял вопрос: будить или не будить? Ясно, что человека, который так рычит во сне, надо будить. И Норберт тряхнул Валле за плечо. Она открыла глаза и недоуменно спросила:

— А?..

— Ты как? — поинтересовался он.

— Ну… Типа, нормально. А почему ты так тревожно?..

— Потому, что я чуть не начал верить в оборотней. Такие звуки…

— Я что, типа, кричала во сне?

— Нет, типа рычала. Тебе что, снились кошмары?

— Просто, винегрет из эпизодов патрульных будней, — сказала резерв-капрал.

— Хреновые будни, судя по звукам. Ты дрожишь.

— Такие приснились, — буркнула она.

— Ты из-за этого спишь, не выключая свет? — спросил он.

— Да. Давай, ты обнимешь меня, и мы просто полежим немного. Это скоро пройдет.

Норберт, не говоря ни слова, обнял ее, и крепко прижал к себе.

— Блин! — вскрикнула она, — Мои долбанные ребра!

— Черт, я забыл, — он ослабил объятия, затем аккуратно повернулся так, чтобы девушка оказалась лежащей на его торсе.

— Мне хорошо, — промурлыкала Валле через несколько минут, — а тебе, Норберт?

— Мне тоже. По-моему, у нас очень романтичное свидание. Как ты думаешь?

— Ну, я не знаю. У меня, все свидания были, типа, неромантичные. Сначала на родине. Дискотека — пиво — какой-то парень — секс — блин, что это было? Вот так несколько раз. Дальше эмиграция, и запись в Народный флот. Там первобытный стиль. Конец вахты — товарищ по экипажу — секс — блин, оргазм! Успели до новой вахты. Еще — на флотских каникулах. Y-клуб — какой-то мужик — секс — блин, оргазм! Нормально! Теперь можно посмотреть поселок, и поиграть в волейбол на пляже. А романтика… Откуда, блин?

— Романтика, — сказал бакалавр-экономист, — это когда ты слушаешь дыхание человека, который тебе по-настоящему нравится, и угадываешь его эмоции. Ты плывешь в этих эмоциях, как в волнах теплого моря, ловишь их ритм, растворяешься в них, или волны растворяются в тебе. При этом, ты остаешься собой, а волны остаются волнами.

Валле резко сменила положение: приподнялась и уселась по-японски на пятки. Затем, сосредоточенно провела ладонью по его животу, и сообщила:

— У меня сейчас такая ерунда в мозгах. Мы ведь случайно оказались рядом. E-oe?

— E-o, — подтвердил он, — на планете несколько миллиардов людей. Когда какие-то двое встречаются, это всегда случайность. Чертовски маловероятное событие. И некоторые предпочитают верить в судьбу, которая целенаправленно привела двоих в одну точку.

— А ты веришь в целенаправленную судьбу? — спросила она.

— Нет, — он улыбнулся, — я думаю: судьба выбирает руны, не глядя. Но я верю, что два человека могут угадать, что руны легли удачно для них. Не судьба, а мы сами делаем случайность — значимой. И в этот момент она перестает быть просто случайностью…

— …Норберт, подожди!

— Подождать?

— Да, — буркнула она, — это кажется смешным, но я вдруг испугалась, что влюблюсь.

— Это кажется смешным, — ответил Норберт, — но я не испугался, что влюблюсь. Если сегодня руны легли удачно, то…

— …К черту все! — перебила Валле, — Я хочу тебя прямо сейчас!..

…В такие моменты язык слов перестает действовать, и естественным ходом событий уступает игровое поле языку прикосновений. Да, это такая игра, в ходе которой губы, подушечки пальцев, и чувствительные поверхности ладоней исследуют изгибы тела, казавшегося минуту назад чужим, не совсем понятным, а минутой позже ощущаемого субъективно, как неожиданное продолжение собственного тела. Если встречная серия прикосновений происходит в унисон, то переход к (научно выражаясь) коитусу, очень гармонично продолжает игру. Математик мог бы сказать, что графическим признаком хорошей эротики является гладкость последовательности событий. Художник мог бы возразить: это не гладкость каких-то абстрактно-формальных событий, а эстетичность переплетающихся живых форм. Философ, выслушав их мнения, предположил бы, что математик и художник говорят об одной и той же сущности, но выражают ее разными семантическими инструментариями. Сочинитель любовных романов схватил бы свой ноутбук, и начал бы конспективно строчить что-то вроде: «он плотно накрыл ее своим тяжелым сильным телом, проникая собой в глубины ее существа, и от остроты этого проникновения, она застонала, обхватив его туловище своими гибкими ногами, будто живым обручем». Зоопсихолог прочел бы это псевдо-литературное словоизлияние, и прокомментировал бы: «Ну не дебил ли? Выучил бы анатомию что ли, перед тем, как барабанить! А кто-то потом удивляется, что тинэйджеры вставляют не то и не туда». Офицер Народного флота окинул бы жестким взглядом всю компанию наблюдателей, и рявкнул бы: «Это вам не кабаре, блин! А ну, мигом схлыньте на хрен отсюда!».

…

9 августа, утро, там же (восточный берег Косраэ, таунхаус Йесенг).

Норберт Ладерн проснулся от сочетания двух сенсорных воздействий: пронзительного аромата свежего кофе, и громкого жизнерадостного смеха на улице рядом с домом. Он открыл глаза, глянул на часы (было полвосьмого), затем принюхался, и прислушался.

Аромат: кофе с хиной, никаких сомнений, что «патрульный рецепт». Ясно, кто варил.

Смех: несколько голосов, среди которых голос Валле Хааст.

Пожалуй (решил Норберт), надо надеть штаны, и тапки, и пойти, глянуть, что там…

…Там (на общей площадке таунхауса) оказалась компания, полдюжины персон около трицикла «тук-тук» в конфигурации «карго». Функционально это была автолавка (что объясняло стремительно возникший интерес публики). Настолько стремительный, что больше половины собравшихся даже не сочли нужным надеть штаны. К одетой части публики относились (не считая Норберта) лишь двое:

Китаянка с брюшком порядка 8-го месяца (одетая в свободный спортивный костюм). Дядька-европеоид средних лет (в снежно-белых шортах).

К бесштанной (точнее голой) публике относилась, во-первых, Валле Хааст.

Во-вторых, два парня — рослые афроамериканцы с характерной военной выправкой.

В-третьих, смуглая тинэйджерка (похоже, из какой-то малайской расы), голая и мокрая, вероятно, только что после купания.

На Валле Хааст был знакомый пояс с коммуникатором и компактным пистолетом. Еще, оказывается, в этом поясе имелся встроенный карман для денег — из него Валле сейчас рассчитывалась с продавцом автолавки: мальчишкой-филиппинцем, уже собравшим ее покупки в красный пакет с желтыми китайскими иероглифами.

На голых парнях-афроамериканцах были надеты портупеи модели «коммандос» (слева пристроен короткий пистолет-пулемет, справа — боевой нож). И вероятно, в портупеях имелись карманы для денег (как в поясе у Валле). Причуды местного стиля…

Бакалавр-экономист, глянув на это, сразу вспомнил анекдот, услышанный в самолете, уносившем его из Европы в Меганезию полторы декады назад.

Амстердам. Около кофешопа на скамейке — два голых укуренных парня: янки и нези.

Подходит девушка-полицейский, и говорит: «Стыдитесь, тут общественный сквер!»

Янки прикрывает ладонью гениталии и говорит: «Ой, простите, что я без штанов».

Нези прикрывает ладонью бок и говорит: «Ой, простите, что я без пулемета».

Под влиянием такого анекдота, Норберт подумал: «может, мне купить пушку, и тоже разгуливать голым, в портупее?». Между тем, голая малайка-тинэйджерка протянула продавцу-филиппинцу тускло-желтую монету. Продавец сделал протестующий жест, однако голая малайка настаивала. Бравые парни-афроамериканцы снова заржали.

— Aloha foa! — поприветствовал всех Норберт, — Что за веселье?

— Прикинь, — ответила Валле, с трудом сдерживая смех, — эта девчонка хочет заплатить испанским золотым дублоном XVII века за корзину китайских пирожков.

— По-моему, это не смешно. Девчонка голодна. Почем эта корзина пирожков?

— Тут дюжина, на 6 фунтиков, — ответил мальчишка-филиппинец, и добавил, — но у вас ничего не выйдет, мистер. Эта девчонка доисторическая, не возьмет пирожки даром.

— Да, — подтвердила беременная китаянка, — я предлагала, хотя док Бюссо сразу сказал.

— Занзан не поверила на слово, — сказал дядька в белых шортах, — я Райт Бюссо из Нью-Орлеана, этнограф, и знаю. Если люди из этих племен берут вещи, особенно — пищу, у незнакомца, то обязательно отдают что-то взамен. Это вопрос веры в магию.

— А я Норберт Ладерн из Ганновера, экономист. Если вы понимаете ситуацию, мистер Бюссо, то помогите этой девчонке!

— Я позвонил парню, который приедет и решит проблему, — ответил ньюорлеанец.

Тут малайка-тинэйджерка протянула руку, дернула его за рукав и произнесла.

— Diha nga ang tawo.

— Hulat sa ga, — сказал Бюссо в ответ.

— Mabo, — невозмутимо заключила она, сунула дублон за щеку и уселась, где стояла.

— Что это было, док? — поинтересовалась Валле.

— Она спросила, когда будет тот человек, — пояснил этнограф, — я сказал: надо немного подождать. Она согласилась, и теперь ждет. Все очень просто, как видите.

— А по-каковски это было? — спросил младший из двух парней-афроамериканцев.

— Это протоэкстернальный гесперонезийский метадиалект.

— Вот, Алджи, все просто, — пошутил старший, слегка ткнув приятеля локтем в бок.

— Ага… — буркнул тот с таким видом, будто его накормили мылом.

— Ладно, — сказала китаянка, — вот что, бро, дай-ка мне молоко, и вот эту хрень.

— Хрень, в смысле акулью печень, мэм Занзан? — уточнил парень-филиппинец.

— Да, — она кивнула, — еще мультифруктовый микс, и овощи для супа, всякие.

— Ясно, мэм Занзан! — и филиппинец начал пихать названные продукты в пакеты.

Валле похлопала Норберта по плечу.

— Ты о чем задумался?

— Я? Честно говоря, мне неспокойно за эту доисторическую юниорку с дукатом.

— Почему неспокойно? Док Бюссо сказал: скоро приедет, кто надо. А я купила четкий комплект для яичницы по-флотски. Ты как на это смотришь?

— Зависит от того, что включено в этот комплект, — осмотрительно ответил он.

— Включено полдюжины яиц, четверть фунта бекона, и столько же молодого сыра.

— Валле, а мы не обожремся?

— Нет. Это нормальные две дозы. Кстати, я нашла тебе ту книжку.

Норберт хотел было спросить, о какой книжке речь, но его отвлекли новые события. Силуэт экраноплана знакомого класса «морской конек» метнулся от устья лимана — к площадке. На миг показалось, что он врежется, но пилот чертовски хорошо рулил. Он выполнил жутковатое вращение с заносом (взметнув тучу брызг и тумана) после чего аккуратно встал к причалу рядом с тремя похожими машинами. Едва винт прекратил вращение, из кабины выскочили четыре персоны: мужчина, напоминающий ковбоя с позитивной функцией в вестерне-мясорубке, девушка, похожая на восходящую звезду негритянского панк-металла, слегка несовершеннолетний мальчишка-филиппинец, и существенно несовершеннолетняя девчонка тоже какой-то индомалайской расы. Эти последние двое, хотя были младшими среди прибывших, но четко знали, что делать.

Мальчишка что-то тихо сказал девчонке. Она повернулась в сторону «доисторической юниорки», сидевшей на площадке, сложила ладони рупором, и начала с неожиданной громкостью выкрикивать фразы (кажется, на ранее упомянутом «протоэкстернальном гесперонезийском метадиалекте»). По крайней мере, та однозначно поняла сказанное, вскочила на ноги, и подбежала к прибывшей компании.

Минуту-другую все пятеро обнимались и гладили друг друга по животам. Дублон был извлечен из-за щеки «доисторической юниорки», осмотрен, вложен в карман рубашки «позитивного ковбоя», а карман застегнут на липучку. Затем «ковбой» пробежался до автолавки, купил всякой всячины (в частности, ту корзину пирожков), и рассчитался с продавцом обычными золотыми листочками — нези-фунтами. Проделав обратный путь, ковбой сделал всем знак лезть в кабину, сам сел за штурвал, и — вжик. Остался только рассеивающийся шлейф водяной пыли за кормой уносящегося экраноплана.

Младший афроамериканец ткнул старшего локтем в бок и спросил.

— Слышь, Мидж, что это было, а?

— Алджи, читай, блин, флотский сайт. Это был Волшебный Револьвер Конвента.

— Опа-нах! Что, реально кэп Техас? Блин, я фраернулся, надо было сфоткаться с ним.

— Успеешь еще. По ходу, он завис тут на Косраэ, — утешил Мидж младшего приятеля.

— Да ладно тебе! Это почему Волшебный Револьвер тут завис?

— Потому! Суд визировал кэпа Техаса вторым соц-наблюдателем по теме оранг-лаут.

— Мидж, я не догнал, а кого суд визировал первым? — спросил Алджи.

— Сперва только кэпа Корвина Саммерса, — ответил Мидж, — но оранг-лаут тут много, и одному Саммерсу не поспеть. Он ведь авиа-верфью рулит. А на пару с Техасом — ОК.

— Это я называю: блестяще организованная группа адаптации, — заключил Бюссо.

— Короче: happy end. Идем делать яичницу, — обратилась Валле к Норберту.

…

Резерв-капрал Валле Хааст занялась приготовления завтрака по-военному решительно. Сковородка (позавчера купленная, еще ни разу не юзаная) была пущена в дело, и все ингредиенты мгновенно загружены, перемешаны и поставлены на электроплитку.

— 300 секунд, время пошло! — объявила Валле, и спросила, — А часто тут такие шоу?

— При мне впервые, — признался Норберт и, в свою очередь, спросил, — и я не понял, что произошло. Доисторическая девочка, дукат, кэп Техас, группа адаптации… А ты?

— Ну, — сказала она, — в общих чертах понятно. Девчонка из какого-то племени морских номадов, оранг-лаут. В античности эти племена свободно жили на всех берегах ЮВА. Позже, малайские султаны сделали их рабами — ныряльщиками за жемчугом. В новые времена тоже была хрень. И оранг-лаут вымирали. Но мы занялись этой проблемой, и теперь оранг-лаут мигрируют в наше море. Пока — медленно, но будет быстрее.

— У меня — произнес он, глядя на скворчащую яичницу, — недоверие к проектам приема бедных мигрантов еще с Германии. Мне хватило миллионов исламопитеков, которые притащились из региона Арабской Весны в период кризиса Четвертого Рейха.

— Норберт, тут не Германия, и миграционная политика тут, какая надо. Оранг-лаут, это нормальные первобытные язычники, их меньше ста тысяч во всем ареале, и они очень интересные. Прикинь: мы понтуемся: «Au oone aha miti»…

— Что? — переспросил экономист?

— Наша земля это море, — перевела Валле, — так на языке утафоа, античных канаков. Ну, прикинь: мы понтуемся, а оранг-лаут реально так живут. Их земля это море. Если мы поступим умно, то научимся от них множеству простых фокусов, полезных на море. В частности: как нырнуть без всяких спец-дивайсов, и найти на дне золотой дублон.

С этими словами, резерв-капрал сняла сковородку с электроплитки, поставила на стол, хлопнула в ладоши, и объявила:

… - Жратва готова! Ножи и вилки сюда!

— На вид классно, — сказал Норберт, передавая ей нож и вилку.

— На вкус тоже, — пообещала она, — давай, пробуй.

— Да, тоже, — согласился он, прожевывая первый кусочек, — хотя, для завтрака слишком монументально.

— Ну, знаешь, наш флит-лейтенант говорил: «наедайтесь завтраком, ребята, ведь пока неизвестно, будет ли обед, и полезет ли этот обед вам в глотку».

— Гм… А случалось, что не было или не лезло?

— Да на оба вопроса, — сказала Валле, — случалось даже так: вместо обеда — рейд, после которого лучше не смотреть на жратву. Особенно на мясо. Но к утру это проходит.

— Вот, черт… Кажется, я не хочу сейчас узнать, что было в этих рейдах.

— И не надо. Давай лучше я объясню тебе дальше про оранг-лаут.

— Давай, — согласился он, пережевывая «патрульную яичницу».

— Ну, вот… — Валле тоже прожевала изрядный кусок, — …Ты заметил, что оранг-лаут не врубаются в цивилизованную жизнь. Даже в элементарно-цивилизованную, как тут. И поэтому, нужны группы адаптации, которыми командуют позитивные и решительные капитаны, типа Оули Техаса и Корвина Саммерса, при одобрении локального суда.

Бакалавр-экономист потребил еще кусок яичницы, и спросил:

— Этот капитан Техас что-то вроде ожившего героя вестерна?

— E-o, — подтвердила Валле, — типа Юла Бриннера — Криса из «Великолепной семерки», только с минимумом эффектов для публики. Глянь в инфо-сети про него.

— Заинтриговала, — признал Норберт, — хотя неясно: при чем тут адаптация оранг-лаут?

— Это зоопсихология. У всех людей, включая первобытных, есть инстинкт узнавания лидера. Того, за кем можно идти, и довериться. Если еще есть переводчик, то все ОК.

— Гм… Я заметил, что девчонка сразу доверилась ему, даже отдала свой единственный золотой дублон. Но я не уверен в полезности такой мгновенной власти над человеком.

— Вообще, ты прав. Лидеры часто бывают с властными амбициями. Их надо убивать.

— Э-э… Как это убивать? — удивился он.

— Сразу. Так проще, — невозмутимо ответила резерв-капрал.

Затем, сделав паузу, она продолжила:

… - Но, Оули Техас не такой. Зачем ему власть? Он любит женщин, спорт, и море, он мечтает сочинить книжку по тактике, и создать свой инженерно-стрелковый бизнес. Группа адаптации для него, типа волонтерской исследовательской песочницы.

— Откуда ты знаешь? — спросил Ноберт.

— С его блога в OYO-net. Он у меня во френд-ленте. Оули вообще не скрытный дядька. Кстати, это важно, ведь наши бизнесмены спонсируют только прозрачные проекты.

— Ты хочешь сказать, что группы адаптации существуют за счет спонсоров?

— Да. Ведь правительство и мэрия не могут платить за что-либо вне своего контракта.

— Гм… Я забыл, что тут это запрещено Хартией.

— Еще бы! — сказала Валле, — А то оглянуться не успеешь, как за счет твоих соц-взносов начнется какая-то сраная благотворительность, как у нас на родине за счет налогов.

— Из того, что ты говорила, — заметил он, — следует, что оплата адаптации оранг-лаут не благотворительность, а долгосрочное инвестирование в гуманитарный потенциал. На выходе будет прибыль. Не какие-то дукаты, а что-то крайне серьезное в технологии.

— О! — она хлопнула в ладоши, — Ты сказал почти как в книжке, которую я тебе нашла!

Норберт остановил вилку с куском яичницы на полпути ко рту.

— Минутку! Ты уже вторично обмолвилась об этой книжке. Но я не понял: о какой?

— Ну, — сказала она, — ты черкнул мне записку: «Найти постмодернистский учебник по тривиальностям науки и техники». Я нашла.

— Э-э… На самом деле, это я написал памятку для себя.

— E-oe? Прикольно! А я думала: если это лежит на тумбочке, то, по ходу, для меня. И я вытащила из сети книжку моего гражданского босса. Того дядьки, в фирму которого я устроилась. Хотя, я еще не видела его в реале. Только по сети. И он пригласил меня на собеседование-определение специализацию к 10 утра. Ты подвезешь меня?

— Конечно. Я договорился, что приеду на работу попозже, так что у меня есть время.

— Тогда классно! — Валле потерла руки, — А вечером как насчет пойти в дансинг?

— Пойдем, — ответил он, — но я танцую где-то на уровне деревенской дискотеки.

— Я тоже. Никому из нас не будет обидно! А мнение окружающих, это их проблемы.

— Точно! — он улыбнулся, — А какая, все-таки, книжка?

— Вот… — сказала Валле, сняла с пояса коммуникатор, и глянула на экран, — …Книжка: «Технопостмодерн — НТР для хиппи-пользователя». Автор: магистр Геллер Пфенниг.

— Геллер Пфенниг? — тихо переспросил Норберт, едва не уронив вилку.

— Да. А ты что, знаешь его?

— Можно и так сказать. Геллер Пфенниг в некотором смысле мой отец.

Валле Хааст удивленно поморгала.

— Это как, в некотором смысле отец?

— Так. Я довольно ранний ребенок, мама с отцом разбежались, когда я был маленький, поэтому он для меня был почти абстрактным парнем из кратких маминых сообщений. Дальше, я вырос, окончил университет, и нашел работу. Но скоро я встрял в историю с политикой, и мама позвонила секретному папе. Он срочно устроил мне перелет сюда нелегальным рейсом по Влерскому авиа-мосту, и помог найти работу. Я реально ему благодарен, но у меня не выходит воспринимать его, как отца. Просто, авторитетный, энергичный дядька, с которым чертовски интересно общаться.

— А воспринимать, как отца, это что значит? — спросила Валле, дожевывая яичницу.

— Я не психолог, — ответил Норберт, — но, наверное, это что-то большее.

— Я тоже не психолог, — сказала Валле, — но когда я жила с предками, мой отец, приходя вечером домой, общался с телевизором и с бутылкой пива, пока моя мама общалась со стиральной машиной, или со вторым телевизором. Но, иногда за столом мы общались втроем. Что-то типа: «Налить тебе чая?» или: «Передай мне масло». Как тебе это?

— Гм… Да уж… Кстати, налить тебе чая?

— E-o! — Валле кивнула.

Норберт Ладерн разлил чай по кружкам, и она продолжила.

— Иногда предки спрашивали меня про оценки в школе, про секс, hard-rock, face-book, и наркотики, короче: делали вид, будто моя жизнь их волнует, хотя им было по фиг. Они завели ребенка, потому что так принято в обществе, и за это налоговый вычет 10 кило-баксов в год. Но когда мне стукнуло 16, и домой заявилась полиция, отец решил, что я убыточна и, через Комиссию по трудным подросткам, спихнул меня в далекие ****я.

— А что ты натворила? — поинтересовался он.

— Я связалась с национал-анархистами.

— Что? С этими неофеодальными уродами?

— Норберт, не забудь, сколько мне было лет. Национал-анархисты звали биться против банкиров-глобалистов, евро-бюрократов, и мусульман-мигрантов. Типа, правильно. А реальную политэкономию мне растолковали foa, уже в Народном флоте. Я спорила, и сердилась, что меня обзывают пубертатной землеройкой, но здравый смысл победил.

— Валле, что-то я не понял: как ты попала в Народный флот?

Резерв-капрал фыркнула и ответила:

— Далекие ****я для меня значили: волонтерский международный молодежный лагерь экологов на Борнео. Программа реставрации джунглей для орангутангов. Я позитивно смотрю на орангутангов, но сажать для них деревья 6 часов в день, это не для меня. В одиночку мне было бы слабо сорваться, но нас было четверо таких асоциальных, и мы захватили маленький самолет, на котором туда-сюда летала администрация лагеря. С лезвием на горле малазийский пилот стал сговорчивым, и мы перелетели на Палау.

— Ни хрена себе… — прокомментировал Норберт.

— Такие дела, бро, — сказала Валле, и глянула на часы, — ну, поехали к твоему папе?

…

*66. Внутреннее пространство Экваториальной Шамбалы (ЭкваШа).

9 августа, утро и далее. Западный берег острова Косраэ. Стойбище нео-хиппи.

Как уже упоминалось, стойбище ЭкваШа напоминало подделку фрагмента Китайской Великой стены вдоль пляжа, с пирсами, пузатыми башнями, и ветряными мельницами (электрогенераторами). В одной из башен размещалась лаборатория магистра Геллера, напоминающая логово алхимика. Точнее, алхимика, увлеченного электромеханикой.

— Ребята, это праздник какой-то! — так магистр обрадовано приветствовал двух гостей.

— Добрый день, герр Пфенниг, — ответила резерв-капрал Хааст.

— Привет, Геллер, я просто подвозил Валле, — добавил бакалавр-экономист Ладерн.

— Норберт! Ты зашел ко мне, и это здорово! Не важно, почему. Фройляйн Хааст, лучше давайте общаться по имени. В нашем хиппи-сообществе принято без церемоний.

— ОК, Геллер, — она кивнула, — мне тоже больше нравиться без церемоний.

Магистр улыбнулся, и выставил на свободную часть стола самовар и чашки.

— Так, ребята. Я предлагаю совместить собеседование с Валле, и свободную беседу о популярной хиппи-физике.

— Разве у хиппи другая физика? — с веселым интересом отреагировал Норберт.

— Физическая теория одинакова везде, — ответил Пфенниг, — но прикладная физика, как нетрудно заметить, зависит от сообщества. Ты, как экономист, понимаешь это. E-oe?

— Гм… — Норберт ненадолго задумался, — …Если рассматривать прикладную науку, как элемент производящего базиса сообщества, то ее содержание будет зависеть от других элементов базиса, и от надстройки. Так по марксизму. И по транс-марксизму тоже.

— Отличный ответ! — и магистр энергично хлопнул в ладоши, — Теперь мы перейдем от политэкономии к технике. Надстройка хиппи основана на аксиоме, что простые вещи предпочтительнее, чем сложные. Оборудование, которое вы видите тут, за некоторым исключением, слизано с лаборатории Никола Тесла в Колорадо-Спрингс 1900 года.

— Тесла, это круто! — заметила Валле, — По слухам, он, а не Маркони, изобрел радио. И, говорят, что он еще в 1920-х придумал суперконденсатор.

— Насчет радио, возможно, — сказал магистр, — но история про электромобиль Тесла на суперконденсаторе, сомнительна. В те времена не было пригодных материалов. Хотя, гениальность Теслы бесспорна. Несмотря на его запредельную эксцентричность.

Резерв-капрал покивала, и спросила:

— А вы чем таким фантастическим занимаетесь, Геллер?

— Сейчас я покажу. Но, ребята, сначала, положите вот в этот стальной сейф, всю вашу электронику. Все, что при себе, включая трубки, элноты, и электронные часы.

— Такая секретность? — спросила Валле.

— Нет, такие высокие напряженности электромагнитных полей.

— Ясно! — сказала она, и подала пример, положив свою трубку и часы в сейф. Норберт проделал то же самое. Хиппи-магистр потер ладони и подошел к небольшой и, на вид, несложной установке на столе-стенде в углу лаборатории.

— Сейчас, ребята, у нас будет любопытный эксперимент, а для тебя, Валле, это также и ключевой вопрос собеседования. Вот что у нас здесь. Лазерный источник света, затем первый светофильтр, электромагнит с прозрачным сердечником, второй светофильтр, и зеркало. Когда включится источник, свет пройдет через все это, и зеркало заблестит.

— Элементарно, — прокомментировала Валле.

— Даже мне ясно, — добавил Норберт.

— Тогда начнем, — и Геллер Пфенниг включил лазерный источник света.

Вспыхнул хорошо заметный зеленый луч и, пройдя через систему, засиял на зеркале.

— Как видите, ребята, луч проходит свободно. Что изменится, если я включу мощный электромагнит, и силовые линии его поля продольно лягут на луч лазера?

— По ходу, — сказала Валле, — что-то изменится, раз вы говорите. Но хрен его знает.

— Сейчас посмотрим! — объявил Геллер, и щелкнул тумблером.

— У-упс! — выдохнула резерв-капрал, увидев, как зеленый луч просто исчез за вторым светофильтром. Зеркало больше не сияло.

— Объясни, — предложил магистр.

— Хэх… Хрень какая-то… А можно посмотреть при выключенном электромагните?

— Да, смотри, — и Геллер выключил тумблер. Зеленый свет снова засверкал на зеркале.

— Ну-ка… — произнесла резерв-капрал, осторожно протянула руку, и повернула второй светофильтр вокруг продольной оси. Казалось, это ничего не должно изменить. Но… Между светофильтром и зеркалом свет снова исчез.

Резерв-капрал торжествующе вскинула кулак, растопырив пальцы в виде «V».

— Ха-ха! Эти светофильтры-поляризаторы! Их пропускание в одной плоскости. И если повернуть один относительно другого, то световой поток будет перекрыт. То же самое произойдет, если между фильтрами повернулась сама плоскость поляризации света. Я думаю: прозрачный сердечник в магнитном поле поворачивает световые волны вокруг продольной оси. Так работает оптический вентиль-триод в оптоэлектронных схемах.

— Да, Валле. Это эффект Фарадея. А попробуй вспомнить обратный эффект Фарадея.

— Э-э… Блин… Как вспомнить? По ходу, я про такое даже не слышала.

— Вполне возможно, что ты не слышала. Это экзотика. Но попробуй угадать: что это?

— Хэх. Угадать? Типа, по смыслу?

— Типа того, — подтвердил магистр.

— Э… — Валле сосредоточенно почесала себя за ухом, — …Если по смыслу, то обратный эффект, это если поворот плоскости поляризации света создает магнитное поле.

— Поворот за счет чего, Валле?

— Ну, сам по себе поворот. Блин, я не помню название. Короче, это когда векторы поля

наподобие штопора. В смысле, если штопор, это луч света, который ввинчивается.

— Векторы какого поля? — спросил Геллер.

— Электрического, — ответила она, и через секунду добавила, — или магнитного. Они же отличаются только на четверть оборота по направлению.

— А четверть оборота в какую сторону?

— В какую?.. — она задумалась, — …Блин! Мне надо нарисовать картинку. Можно?

— Отлично, Валле. Но сейчас ненужно. Кстати, тот штопор, о котором ты говорила, это световой луч с круговой поляризацией. Знание терминологии экономит время.

— Ну, если я займусь этой темой, то терминологию выучу за первый же вечер.

Магистр Пфенниг кивнул, соглашаясь, и спросил:

— Ты действительно интересуешься астронавтикой?

— Да. Поэтому я позвонила вам про работу, узнав, что вы открыли жизнь на Луне.

— Валле, это просто моя гипотеза, которую популярно озвучил доктор Клеймор.

— Да, Геллер, я понимаю, что гипотеза, но все равно, это драйв. Такое мое мнение.

— Значит, — сказала он, — тебя заинтересовала «танцующая лунная пыль».

— Еще бы!

— ОК. Допустим, ты на Луне. Как ты будешь исследовать «танцующую пыль»?

— Ну, я бы применила стереосистему антенн, и алгоритм активно-пассивной локации.

— Это что? — искренне удивился магистр.

— Это мы так искали вражеские шпионские дроны на Второй Новогодней войне.

— Нарисуешь? — спросил он, положив на стол пачку листов бумаги и авторучку.

— Легко! — отреагировала она.

— Слушайте, — встрял экономист, — это очень любопытно, только мне пора на работу.

— Я, — сказал магистр, — провожу тебя. А Валле пока спокойно порисует. ОК?

— Легко! — снова отреагировала резерв-капрал, и добавила, — Алло, Норберт, давай: кто первый финиширует с работой, тот звонит другому.

— Договорились, — согласился он, улыбнулся, поймал ее встречную улыбку и, вместе с Геллером Пфеннигом направился к выходу из башни-лаборатории.

…

Когда они вышли на пляж, хиппи-магистр спросил:

— Норберт, у тебя найдется несколько минут покурить вот там, в тени пальмы?

— Разумеется, Геллер. Там моя любимая дюна-кресло.

— Да, я уже заметил, что ты неравнодушен к этой дюне. И к филиппинским сигарам.

— Точно! — подтвердил Норберт, принимая предложенную сигару.

— Еще, я хочу тебе подарить нео-хиппи-файр. Держи.

— Ух ты! — Норберт повертел в руке бронзовую ретро-игрушку, — Классная штука!

— Ну-ка попробуй, — подначил Геллер, когда они уселись на маленькую дюну в тени.

Бакалавр-экономист не сходу сумел разобраться в миниатюрной спиртовой машинке с колесиком, кремнем, и фитилем, но, все же, добыл огонь. Прикурили.

— Эта девчонка, — начал хиппи-магистр, — изумительная, хотя, конечно, не кавайная.

— Я заметил, — отозвался Норберт (уже знавший хиппи-термин «кавай» — евро-кальку с японского слова, значащего в отношении вещи — нечто удобно-уютное, а в отношении человека и вообще живого существа — нечто по-детски милое и трогательное).

— Мне кажется, — продолжил магистр, — у тебя с ней не просто бум-бум.

— Мне тоже так кажется, вообще-то. Но я не знаю. Тут многое иначе.

— Да, тут многое иначе. Поэтому, хочется дать совет, несмотря на… Ты понимаешь?

— Несмотря на то, Геллер, что у нас не очень получается играть в отца и сына?

— Да, Норберт. Несмотря на это. Решай ты.

— Я бы хотел послушать твой совет. Игры — играми, но у тебя опыт и энциклопедизм.

Хиппи-магистр пыхнул сигарой, и произнес:

— Энциклопедизм? Хэх! Ладно. Ты, вероятно, знаешь, что секс тут не считается чем-то эксклюзивным. Как пинг-понг. Если ты с кем-то играешь, то это никак не мешает ему сыграть в пинг-понг с кем-то другим. Тут это не скрывают, и на это не обижаются.

— Да, я знаю. По мне это слегка перебор, но так намного лучше, чем делать из секса на стороне, или из полиамории, какую-то супер-проблему, как принято в Европе.

— Норберт! Ты правильно разделил секс на стороне, и полиаморию. Это разные схемы поведения. Почти всем хомосапиенсам свойственна схема с постоянным партнером и эпизодическим сексом на стороне. Некоторым свойственна полноценная полиамория. Можно найти свою схему путем проб и ошибок. А можно уйти от выбора, так проще.

— Геллер, ты сказал: так проще?

— Да, Норберт. Тут человек может легко практиковать секс, как расширенный вариант дружбы, избегая риска эмоциональных травм при ошибке выбора схемы. Тебе знаком термин «стратегия минимакса»?

Норберт Ладерн тоже пыхнул сигарой и кивнул.

— Конечно. Это игровая стратегия минимизации максимально возможных убытков.

— Вот! Субъект минимизирует максимально возможные травмы своей психики.

— Но, Геллер, ведь субъект при этом теряет… Я не знаю… Шанс на счастье, что ли.

— Норберт, ты же экономист. Разве ты порекомендуешь клиенту поставить капитал на ипподроме, в надежде на шанс, что выиграет лошадь, показавшаяся симпатичной?

— Ничего себе! По-твоему, шансы угадать сексуальную схему так малы?

— Я не знаю. Это ближе к твоим экономическим задачам, чем к моим инженерным. Но хороший совет я тебе дам. Учитывай, что Валле тоже выбирает стратегию. Она тоже оценивает шансы. И ее профессия ближе к инженерии.

— Ах вот оно что… — протянул Норберт, вспомнив фразу Валле прошлой ночью: «это кажется смешным, но я вдруг испугалась, что влюблюсь». Казалось бы, просто игра в маленьком театре для двоих актеров и зрителей одновременно. А вот не так…

…Геллер Пфенниг удовлетворенно кивнул.

— Я вижу, ты ощутил смысл дилеммы, и мне нечего больше сказать по этому поводу.

— Ты очень вовремя объяснил мне, что к чему.

— Я рад, что вовремя. А теперь, может, расскажешь: как у тебя вообще?

— У меня интересно, — сообщил Норберт, — например, Валле скачала мне твою книжку: «Технопостмодерн — НТР для хиппи-пользователя». Хотя, я не хиппи но, надеюсь, это подойдет и мне. Честно: мне чертовски не хватает инженерных знаний. А каждый раз приставать к коллегам на работе, или бегать к тебе в стойбище… Стыдно как-то.

— А ты не бегай ко мне, ты пригласи меня на кружку пива с сосисками. Я тебе столько полезных вещей расскажу, вот увидишь.

— Ловлю на слове, Геллер. А можно конкретный вопрос прямо сейчас?

— Конечно, Норберт. Давай.

— Вопрос: ты слышал что-либо о технологии восстановления корабельных корпусов?

— Ну, это слишком широкий вопрос.

— Тогда я спрошу конкретнее. На входе: стальной корпус старого парома-ролкера, уже проржавевший и выброшенный на свалку. На выходе: тот же корпус, неотличимый от нового. Или кажущийся новым, если не исследовать, подозревая заранее.

— Так, Норберт. Это корабельный корпус, или вообще какой-то металлический?

Норберт Ладерн покрутил дымящейся филиппинской сигарой.

— А это принципиально?

— Да. Если бы ты спросил о больших дюралевых фюзеляжах, то я бы точно сказал.

— О дюралевых фюзеляжах? В смысле, о самолетах?

— Да. Существует фирма ИКФ, Институт Кино-Фактографии, в Рабауле, остров Новая Британия, номинально в Папуа. И еще верфь «Мбилинту», на атолле Моэн-Чуук, это недалеко отсюда, 1200 километров к западу. И этот тандем: ИКФ-Мбилинту отлично восстанавливает довольно большие самолеты, лежавшие на дне моря или в джунглях чертовски долго: со времен Второй Мировой войны. Прикинь глубину коррозии.

— Прикидываю. А какая технология восстановления?

— Технология, по ходу, пиратски стянутая из Сингапура. Но я не вникал. Могу узнать больше, это не проблема. Только учти, Норберт: сталь и дюраль — совершенно разные материалы. И, фюзеляж самолета радикально тоньше и легче, чем корпус корабля.

— Я понимаю, Геллер, что эти две технологии могут сильно отличаться, но это близкие бизнесы. Если тебе нетрудно, то узнай, пожалуйста, что сможешь об этом.

— Норберт, я же сказал: не проблема. Когда тебе нужна эта инфо?

— В идеале — к полудню. В общем: чем быстрее, тем лучше.

— Что ж, я попробую быстрее.

— Заранее благодарю, Геллер. Извини, но мне уже точно пора на работу.

— Тогда поезжай, Норберт. Я позвоню тебе, как только узнаю что-то.

… Через минуту, Геллер Пфенниг, проводив взглядом Норберта, уезжающего на своем мотороллере, погладил себя по животу, и проворчал (уже не первый раз): «хотя отец из меня получился никакой, но все-таки, это мой сын, точно мой».

…

Бывают дни, когда работа движется быстро и четко, как велосипедная цепь на хорошо отрегулированных шестеренках. Такт за тактом, звено к звену. Именно так получалось сегодня у Норберта Ладерна. Благодаря контактам Геллера он быстро прошел по цепи информации о приключениях металлургического ноу-хау. Итак:

* Тандем «ИКФ-Мбилинту» действительно стянул это ноу-хау у сингапурской ФПГ.

* Но сингапурцы были перекупщиками, а исходно ноу-хау создано в Японии.

* Оно включало методы т. н. «энваретрации» оболочек из цветного и черного металла.

* Команда Jokenkai получила это ноу-хау у соотечественников пиратским путем.

* Затем Jokenkai тайно создала соответствующее производство на верфи в Намиката.

* Теперь требовалось тайно сбывать продукцию — и в теме возникла Меганезия.

Простая схема, которая за полтора года уже была опробована и отработана десятками средних и крупных корпораций: «спрятать хвост в Незиленде». Фокус вполне мог бы сработать. За первым построенным паромом-ролкером последовал бы второй, третий, десятый. И обе команды (японская — Jokenkai, и незийская — Брейвик-Крюгер) с этого получали бы кое-какую прибыль (понятно, что львиная доля доставалась бы японской команде, и это справедливо: первому — лучшие куски). Только Сакамото Шигеру и его команда недооценили подозрительность нези и квалификацию их экономиста.

…

Та же дата, 9 августа, время обеда. Северные Марианские острова. Остров Сайпан.

Юго-восточный берег. Плавучий ресторан у пляжа при отеле «Морской Огурец».

Лазурные волны мелководного залива Лаулау прокатывались под стеклянным полом, стремясь на запад, чтобы погладить золотисто-белый песок пляжа. Сакамото Шигеру, подтянутый японский дядька средних лет, прислушивался к мелодичному шуршанию, стараясь методом такого ритмического аутотренинга, привести в порядок свои мысли, взвихренные полученным «предложением, от которого нельзя отказаться» (см. Марио Пьюзо «Крестный отец»). В данном случае предложение Рикса Крюгера выглядело не ультимативно, а даже наоборот дружественно. Сакамото Шигеру мог отклонить его, и никаких ужасов. Рикс специально указал, что, даже в этом случае не «сдаст» Шигеру легальной банде стервятников, сторожащих интересы японских супер-корпораций…

…Но проклятый nanbanjin оказался демонически хитрым, и поставил ультиматум без малейшей угрозы. Он предложил проект с доходом 60 процентов годовых. И никаких сомнений в реалистичности: все прозрачно, просто, и вычислимо. На острове Науру (примерно 400 миль к зюйд-зюйд-ост от Косраэ) используя старые морские грузовые терминалы, можно быстро построить специализированную верфь для восстановления корродированных больших корабельных корпусов по ноу-хау «энваретрации». Науру (бывшее микро-государство) известен, как «убитый остров». Это блин 20 квадратных километров, изуродованный примитивной и грязной траншейной добычей фосфатов, длившейся с 1906 года более столетия (!). К Новогодним войнам Науру был пыльной полупустыней с единственным рабочим поселком. Между войнами ООН создала там перевалочную базу для вторжения ООН в Центральную Океанию, но вторжение было отражено. От военно-технического контингента ООН, и последнего поселка, осталось страшное черное пятно во весь западный берег. Но морские терминалы — целы, только закоптились (вот фото-галерея, смотрите). Сейчас Координатор натуральных ресурсов Меганезии готов передать это в аренду на крайне выгодных условиях, для социально-экономического возрождения Науру. Вот сайт с условиями (все прозрачно, читайте).

«Проклятый хитрый nanbanjin», — подумал Сакамото Шигеру, поймав себя на том, что вторично (мысленно) применил к визави вместо обычного слова «gaijin» (чужеземец) архаичное «nanbanjin» (южный варвар). В средневековой Японии так звались купцы-европейцы. Южные — поскольку шли с юга, через порты Южного Китая. Варвары — по причине очевидного жлобства, жадности, и отсутствия представлений о чести.

Впрочем (будучи приучен жизнью к объективной оценке собеседников) Шигеру сразу уточнил для себя, что честность мистера Крюгера не вызывает сомнений. Он — нези, а правило нези — никогда не нарушать коммерческих обещаний. Зато жлобство вот оно: осталось очевидным, несмотря на прошедшие 5 веков. Цивилизованному человеку не придет в голову раскладывать деловые бумаги на столе во время еды. Что же касается жадности, то увы: в этом цивилизованные японцы успели сравняться с варварами. На жадности как раз строился коммерчески-дружественный ультиматум Крюгера. Да, 60 процентов годовых в сфере бизнеса принуждают, как ружье, нацеленное в сердце. Но существуют принципы японской иерархии, они страшнее, чем нацеленное ружье…

Сакамото Шигеру бесшумно выполнил дыхательное упражнение, чтобы голос казался спокойным, уверенным, негромким и непринужденным, после чего произнес:

— Мистер Крюгер, ваше предложение, разумеется, интересно, однако мы должны быть реалистами. Мы должны учитывать законы и традиции, иначе нельзя.

— Так, это понятно, мистер Сакамото. С законами все ОК. Наш эксперт-экономист уже провентилировал ситуацию. Ваша фирма Jokenkai, будет официально сотрудничать с фирмой, зарегистрированной в Аиво-сити, Республика Науру.

— Простите, но разве Республика Науру существует? Я думал, это часть Меганезии.

— По закону все наоборот, — ответил Рикс, — это Меганезия не существует, а Республика Науру существует с 1968-го, установлены дипломатические отношения между Науру и Японией, с 2001-го действует договор Япония-Науру о сотрудничестве в преодолении стихийных бедствий. В этом году в Науру проведены демократические выборы, даже наблюдатели-новозеландцы подтвердили: новый президент конституционно избран.

— Мистер Крюгер, это абсурд. Вы ранее сообщили, что остров Науру в распоряжении меганезийской координатуры, и что там нет ни одного обитаемого поселка. Теперь вы заявляете, что Науру — независимая республика, и что жители там избрали президента.

Рикс Крюгер улыбнулся, прикурил сигарету, и ответил:

— Конечно, абсурд, таковы правила игры. Мировая политика в XXI веке, это сплошной абсурд и, для делового комфорта дружественных иностранных партнеров, мы создали островки номинального абсурда в нашей стране. С международно-юридической точки зрения, Меганезия не существует, а Республика Науру существует, и ваша корпорация может вести дела с науруанской фирмой, не нарушая ни японских, ни международных законов. Вы сказали, что должны учитывать законы. ОК! Условия для этого созданы.

— Я понял вашу мысль, — ответил Шигеру, — но я говорил еще об учете традиций.

— Я тоже понял вашу мысль, — сказал Рикс, — если вы нарушите правила, неофициально предписанные главами кэйрэцу, контролирующими отрасль, то вами займутся якудза. Причем не только вами лично, но и вашей семьей, вашими коллегами и их семьями. В Меганезии много японцев, поэтому мы научились блокировать такой риск.

Возникла пауза, затем Шигеру, внешне невозмутимо поинтересовался:

— Как вы это делаете?

— Мы используем то, что альянсы кэйрэцу-якудза существуют, практически, открыто, лидеры кланов известны поименно, и с ними можно связаться по телефону. Прямой и честный разговор с позиции здравого смысла приводит к заданному результату.

— Мистер Крюгер, что вы понимаете под прямым и честным разговором?

— Просто месседж: силовое навязывание таких неофициальных правил нашим бизнес-партнерам будет считаться объявлением войны. Как мы воюем хорошо известно.

— Мы, это кто в данном случае? — спросил Шигеру.

— В данном случае, это спецназ Народного флота, задача которого: защита экономики Меганезии от любых силовых атак, официальных или неофициальных.

— Неужели это официальная позиция вашего правительства?

— Да, — подтвердил Рикс, — об этом можно прочесть на сайте правительства в параграфе «экономические задачи флота». Возможно, вас или ваших коллег заинтересует также программа «туризм для семей бизнесменов группы риска». Некоторые чувствуют себя увереннее в острой ситуации, если знают, что их семья на защищенной территории.

— Ваше правительство хорошо работает в этой сфере, — прокомментировал японец, — и я соглашусь с вами, что Республика Науру удачная страна для совместного бизнеса.

…