Дата/Время: 7 — 10 сентября 22 года Хартии. Место: Меганезия. Округ Саут–Кук. Атолл Аитутаки. Семейный субатолл Маии.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Жанна Ронеро. Green World Press. Репортаж №22. Аитутаки. Маленький полинезийский треугольник.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

Атолл Аитутаки в шутку называют «полинезийским микро–треугольником». Большой полинезийский треугольник умозрительно строится между Оаху–Роа (Американскими Гавайями) на севере, Рапа–Нуи (островом Пасхи) на юго–востоке и Аотеароа (Новой Зеландией) на юго–западе. На Аитутаки треугольник с точно такой же ориентацией по сторонам света можно увидеть прямо на местности, с флайки. Это — рифовый барьер со стороной 12.000 метров (считать здешние расстояния в метрах – местный обычай, так солиднее получается). Северная вершина – большой остров Араура, похожий на каплю, падающую с севера на юг. В его самом широком месте расположен город Арутанга, на севере есть гора Маунгапу высотой 124 метра, а от его северного берега на восток идет длинная коса Ооту, переходящая в цепь островов, которая тянется до юго–восточного угла. Дальше рифовый барьер поворачивает, и до юго–западного угла, проходит под водой. В самом углу он образует миниатюрный архпелаг Маии, затем снова опускается под воду, поворачивает на северо–восток и тянется до острова Араура, замыкая контур. Цель нашего полета – архипелаг (или суб–атолл) Маии играет тут географическую роль Новой Зеландии и, соответственно, включает два больших (почти по 10 гектаров) острова Маиинуи и Аваита. Но тут есть еще крошечный (2 гектара) островок Феооне…

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

…

Приводнившись в узком проливе между Маиинуи и Аваита, флайка пробежала по едва заметным волнам и причалила к короткому крытому пирсу у бунгало на берегу Феооне.

— Это наш с Таири сепаратный fare – пояснил Хаото, — сейчас покажем.

— Сейчас тебе покажут, — заметила Таири, — Думаешь, мама не смотрит на радар?

— Уже не думаю, — ответил он, глядя на вместительную моторку, только что отвалившую от пирса рядом с аляповатым трехэтажным fare на островке Маиинуи.

— Прикинь, Жанна, у меня очень хорошая мама, — сказала Таири, — Если бы она немного меньше командовала, то была бы идеальной мамой, но природа не бывает идеальной. Нет ни идеального газа, ни абсолютно черного тела. Вот и с мамами та же история…

Кимао, мама Таири, вызывала мгновенную ассоциацию с не очень крупным, зато очень деятельным бегемотиком. Трое мужчин (один – постарше ее, двое – значительно моложе), еле успевали реагировать на ее замечания, выстреливаемые в темпе пулемета:

— Пусть эта лентяйка Эори посидит немного одна с четырьмя детьми, и побудет в моей шкуре. Тем более трое из них — это ее творчество. Да, я, между прочим, тут возилась с пятерыми, пока вас не было. И один из них — твой, Таири, если ты еще про это не забыла. А я не удивлюсь, если забыла. Про тебя, Хаото, я даже не говорю… Ага, привет, Жанна. Как доехала? Ой, извини! Витока, какого черта ты ставишь сюда этот ящик с мясом? Ты что, хочешь, чтобы оно протекло на фрукты, перед этим раздавив их, чтобы они лучше пропитались? Положи его на дно лодки. О, Мауи и Пеле, держащие мир! Нафао, Енити, что вам мешает грузить вон те мешки на ют лодки, пока Витока возится на баке? Хаото, помоги этим оболтусам. О, Мауи и Пеле! Почему у Эори такие тормозные мужчины, во всем, что не касается секса. Таири, поставь сына на землю, ему почти 5 лет и ему совсем не обязательно висеть на тебе. Тогда ты сможешь залезть в эту ненормальную флайку и подвинуть коробки ближе к люку, чтобы твоим мужьям было удобнее это все таскать… Ладно, одному твоему мужу и двум мужьям Эори. Это меняет дело? Нет? Тогда сделай, пожалуйста, как я сказала… Ареи! Куда ты собрался? На рифах сейчас волны! Ты опять исцарапаешься! Я устала мазать тебя йодом. Таири, почему мне надо следить за твоим сыном, даже когда ты в двух шагах? Вот не надо отговорок, что я сама тебя отправила в грузовой отсек. Чтобы наблюдать за ребенком совсем не обязательно на него все время смотреть. Ты образованная девушка, тебе надо знать такие простые вещи. Эй, Енити, ты что! Это рассада! Эту коробку можно ставить только сверху. Положи мешок с кокосами на дно, и у тебя хватит места. О Мауи и Пеле! Я помню, что на дне мешки с бататом, но их же можно подвинуть, нет?… Ладно. Таири, рассаду я пока оставляю у тебя. Не забудь завтра утром мне ее привезти. Именно утром, а не днем и, тем более, не вечером. Хаото, посмотри завтра мой компьютер, который на кухне. Нет, он пока работает, но кажется, с ним что–то не так. Ты в этом разбираешься, вот и посмотри. Возьмите с собой Жанну, я хотя бы накормлю ее по–человечески. Так, мужчины, вы все закрепили? Тогда чего вы ждете? Что значит, меня? Вот я, здесь… Всем пока. Утром жду вас завтракать.

Моторка взревела, отошла от пирса и, быстро описав дугу по суб–лагуне, причалила к ближней к дому части пирса на островке Маиинуи. Там немедленно началась выгрузка.

— Ураган, — флегматично констатировал Хаото, закуривая сигарету.

— Мама, а можно я все–таки сплаваю на рифы? – спросил Ареи, стоя рядом с маленьким пластиковым каноэ, — на этой стороне нет больших волн. Правда. А у меня там с вечера ловушка для лобстеров. Вдруг она сработала?

Таири почесла в затылке, посмотрела в сторону Маиинуи, убедилась, что Кимао занята управлением грузовыми работами, и махнула рукой. Мальчишка тут же залез в каноэ, развернул его и, уверенно загребая двусторонним веслом, поплыл к рифовому барьеру, светлой полосы, пересекающей море примерно в полумиле от островка.

— Как ты не боишься отпускать его вот так? – поинтересовалась Жанна.

— А что такого? – удивилась меганезийка, — дети всегда играют в море. Это мама сейчас говорит: волны, царапины, но когда мне было 6, а Эори, соответственно, 4, она нас без проблем отпускала на рифы. Правда, только вдвоем. Улао, это мамин младший, с 4 лет один болтался на рифах даже если волны. Я говорила маме: это стремно, и что в ответ?

— Ты — образованная девушка, и должна знать, что детям надо двигаться, — сказал Хаото, пародируя манеру Кимао, — Ума не приложу, чему там тебя учили в колледже.

— Точно так, — подтвердила Таири, — Интересно, когда мне перевалит за 40, я тоже буду считать своего faakane, своих детей, и других домашних, слегка глупенькими?

— Это какой–то всеобщий закон, — заметила Жанна, — Моя мама считает меня не просто глупенькой, а круглой дурой. Иногда она так убедительна, что я начинаю ей верить. На самом деле, и правда, я как–то по–идиотски живу. Всего какая–то 1000 дней, и мне будет 30, а у меня — только apartment в таунхаусе, тачка, велосипед и кактус по имени Педро.

Меганезийка посмотрела на нее с некоторым непониманием.

— А как ты живешь без лодки и флайки?

— Я бы могла купить лодку, но зачем? Мой дом не прямо у моря. А флайка мне не очень нужна. Везде можно проехать на тачке. В Новой Шотландии хорошая дорожная сеть.

— Тогда я не поняла, в чем твоя проблема?

— В том, что у меня никого нет. Если не считать Педро.

— Педро это действительно кактус, или это твой мужчина? – спросил Хаото.

— Это действительно кактус. Но я иногда с ним разговариваю, и решила дать ему имя. А мужчины… — канадка пожала плечами, — …Они появляются и исчезают. Как–то так…

— Ты что, живешь вообще одна? – изумился он.

— Можно считать, что так.

— Фигня какая–то… — сказала Таири, почесав себе спину между лопаток, — А почему?

— Не знаю. Возможно, это из–за работы. Редко бываю дома. Или из–за моего характера. Черт с ним. Что я вас загружаю своими проблемами? Я зря подняла эту тему.

— Почему зря? – удивился Хаото, — Мы же друзья. Вдруг мы подскажем что–то дельное?

— Ребята, подумайте: ну, что можно подсказать в таких вещах, – возразила Жанна.

— Верно! Надо подумать, — согласился он, явно восприняв ее последнюю реплику не как риторический вопрос, а как содержательный, — Девчонки, я пока выгружу из флайки то, что осталось после Кимао, а вы организуйте какой–нибудь хавчик, ОК?

— Только не убирай никуда рассаду, — предупредила Таири, — Если мы ее завтра забудем привезти, мама нас просто растерзает… Жанна, пошли хозяйничать!… Если у тебя нет предубеждения против кухни и все такое…

— Нет, — канадка энергично помотала головой, — Мне даже интересно, как это у вас тут.

— У нас это… Короче, сейчас увидишь.

….

На кухне Таири требовался не столько ассистент, сколько слушатель. Ассистировали, в основном, три кухонных комбайна разного назначения. Они еще не дотягивали до того уровня, когда бытовую технику принято называть гордым именем «робот», но можно было с уверенностью сказать, что их следующее поколение, уже будет так называться.

— Между прочим, — сообщила Таири (почти жонглируя обыкновенным широким ножом над алюминиевым тазиком посреди этой электронной оргии), — я совсем не сторонник дегуманизации кухни. Пища – это чисто человеческое и, отчасти, религиозное занятие. Это почти как секс. Если нет бури эмоций – то получится невкусно, это научный факт! Когда партнерство «Taveri Futuna» выбросило на рынок компактный, универсальный робот–конвертор для производства композитных материалов, у потребителей случился массовый оргазм. Но когда они сделали точно по такому же принципу кухонный робот, который мог перерабатывать кучу различных продуктов в готовые блюда с заданными свойствами, то с трудом продали пилотную партию! Потребители не хотели готовить у себя на кухне негуманные роботизированные блюда! А знаешь, что было дальше?

— Эту модель сняли с производства? — предположила Жанна, выбирая из 50–фунтового мешка самые спелые на вид бататы.

— Как бы не так! Они сделали хитрее: просто дали возможность потребителю отключать любой набор функций, сделав для этого специальный игровой интерфейс. Типа, у тебя есть дюжина поварят, и ты можешь любого из них выгнать в шею с кухни, или сказать, чтобы он делал все иначе, чем его учили. И запустили рекламный клип: классическая полинезийская тетя, примерно вот такая (Таири очертила ладонями вокруг себя силуэт монументальной дамы с обширными формами), отключает в меню половину поворят, вытирает платком пот со лба, груди и пуза, показывает кому–то кулак и говорит: «На своей кухне я всегда буду хозяйкой, нравится это кому–то, или нет!». Прикинь?

— И люди стали покупать? – спросила канадка.

— В общем, да, хотя, все равно фурор не получился. Эти кухонные роботы в основном покупает гражданский и военный флот, а дома большинству людей такое не нравится. Типа, психология: есть пять пунктов, в которых человек желает все рещать сам: пища, секс, лодка, дом и одежда. Почему у «Meyer Factory» так здорово пошли комбинезоны «Koala»? Потому, что человек может его надеть разными способами, застегнув так или этак. Знаешь Юео Аугаска, который придумал эту тряпку–трансформер? Он специально посчитал, что есть не менее 128 способов застегнуть ее на человеке… Слушай, рядом с тобой на стене висит бинокль, брось его мне, если не трудно… Мерси!

Меганезийка поднесла морской бинокль к глазам, всматриваясь в какой–то участок рифового барьера, а затем крикнула:

— Хаото! Ты там не очень занят?

— Не очень, — послышалось снаружи, — По ходу, я уже все выгрузил.

— Ага! Тогда, может быть, сплаваешь к мелкому? Кажется, ему не вытащить ловушку.

— Сейчас, — крикнул в ответ Хаото.

— Таири, что еще надо делать? – спросила Жанна.

— Ну… Знаешь что, пока я занимаюсь этой псевдо–курицей… (меганезийка хлопнула ладонью по увесистому фрагменту туши чипи)… Ты могла бы бросить в фидер того синего комбайна пучок зелени, и десятка два помидоров. Лучше — уже переспелых. Но сначала, если не сложно, вытащи вон тот стакан–коллектор из желтого комбайна, а то сейчас триффидное масло польется на пол. И треть стакана вылей туда же, куда потом кинешь зелень и помидоры, а остальное — вот в эту банку. Стакан потом вставь обратно, причем переливать желательно быстро — иначе, масло, опять же, польется на пол… Так, раз ты занялась желтым комбайном, поменяй, заодно, в нем бумажный контейнер для жмыха, который стоит под панелью в середине. Там нарисовано, как менять. А новые контейнеры лежат на второй полке слева–сверху от тебя… Полный контейнер брось в пластиковый мешок, из той кучи, что висит на крючке. Завтра отдадим это Эори, у нее японские карпы в бассейне, они обожают жрать этот жмых… Ой–ой! Быстро вставляй новый контейнер, иначе следующую порцию эта дурацкая машина вывалит на пол… Браво! У тебя так классно все получается! Теперь, перед тем как пихать помидоры и зелень в фидер синего комбайна, брось в фидер желтого еще связку триффидов… Да, прямо в кожуре, комбайну плевать, у него шнековый пресс и все такое… Так, у меня готово, я только запихну это птице–животное в красный комбайн, и мы поболтаем за стаканчиком молодого вина, пока мужчины не вернулись с охоты на лобстеров… Ты только не забудь про зелень и помидоры. И брось туда же десяток больших стручков сладкого перца, чтобы больше не думать на эту тему… Все, мой руки и за стол.

Жанна улыбнулась, подумав, что Таири точно пошла в маму. Лексикон отличался, но стиль был просто один в один… Или, может быть, у полинезийских женщин принято именно так разговаривать в ходе занятий домашним хозяйством? Местный обычай?.. Нечто твердое ткнулось канадке в ногу и сердито зажужжало.

— Ай! – вскрикнула она, отскакивая от мойки и испуганно глядя на ползущее по полу существо, похожее на очень крупную черепаху, которая втянула голову и лапы под панцирь, но тем не менее, умудряется двигаться.

— Не обращай внимания, — посоветовала Таири, осторожно наливая в стаканы густо–фиолетовое вино из пластиковой канистры, — Это обыкновенный трэшер. Кто–то же должен убирать то свинство, которое мы устроили, пока занимались стряпней.

— Это – робот? – уточнила Жанна.

— Да. Между прочим, продукция партнерства «Dyno–Taki». Мы с Хаото там работаем, параллельно с той работой, которая на Рапатара, и той, которая, типа, наше хобби. В общем, если эта машинка будет на тебя наезжать, просто убери ногу, а если тебе не хочется убирать ногу, то отпихни ее в бок, она поймет, что здесь надо убрать позже.

— Дорогая игрушка? – спросила Жанна, рассматривая ползающего по полу робота.

— Вообще–то да, но у сотрудников большая скидка на собственную продукцию. А мне всегда ужасно лень убирать за собой на кухне. И мы решили: лучше заработаем денег, чтобы этим занимался кто–то другой… Точнее, что–то другое… Что ты стоишь, как не родная? Садись, бери стакан. Вино, кстати, ядовитое, генно–модифицированное..

С этими словами, Таири сделала глоток и озорно подмигнула.

— Меня на эту удочку не поймаешь! – гордо объявила канадка и отхлебнула из своего стакана. Вино было легкое, с резковатым фруктовым вкусом, как у «Божоле Нуво».

— Это из самоанского винограда, — пояснила Таири, махнув рукой в сторону корзины с гроздьями фиолетовых ягод, размером с мандарины, — Я слышала, у вас он запрещен. Слишком легко выращивается. Дает слишком большие урожаи. Как я понимаю, оффи боятся, что у ваших фермеров будет много свободного времени, и они начнут думать.

— Я против этого запрета, — сказала Жанна, — Но дело тут не в оффи, а в том, что люди боятся продуктов с синтетическими генами. Обычные человеческие опасения. И я не понимаю, почему у вас так жестоко расправляются с теми, кто их высказывает.

— Высказывать ты можешь что угодно, — поправила меганезийка, — а вот агитировать за иррациональные предрассудки, пользуясь всякими анти–научными фальсификациями – нельзя. Это мошенничество. Кстати, на счет расправ, у тебя устаревшие данные. За это уже лет 10 не расстреливают. Разумеется, за блокирующий пикет расстреляют и теперь, но такие идиоты – редкость. Я это видела по TV один раз, когда играла в дирижабль.

— Что–что ты делала?

— Ну, я гуляла вот с таким пузом (Таири обозначила ладонями воображаемую полусферу около своего живота), или плескалась в лягушатнике с надувным матрацем, на котором стояли ноут и телек. А Хаото каждый день таскал мне из города фруктовое мороженое, пять сортов. Клубничное, апельсиновое, ананасное, клюквенное и черничное. Клюква и черника тогда только–только появилась в Океании. Тоже генмод, разумеется. Хаото так трогательно меня опекал, чтобы я никуда не каталась с этим пузом… Я полтора месяца занималась ерундой: читала «Историю авиации», рисовала по приколу римейки старых самолетиков, искала в интернет позы для секса на мелководье, смотрела TV, и пару раз участвовала в каких–то дистанционных talk–show и конкурсах. Да, кстати, мороженное было нашей с Хаото великой тайной от мамы. Мама считала, что мне его нельзя. Ну, не совсем нельзя, а… Короче, она бы не одобрила пять сортов в день, ты понимаешь?

— Понимаю, — Жанна кивнула, — Твоя мама трепетно относилась к твоему положению. А что, все–таки, было с тем пикетом?

Таири покачала головой и тяжело вздохнула.

— Ну, поскольку ты репортер, я тебе объясню подробно. Атолл Нукунону–Токелау. Там фермы. Маленькие, земли мало, это понятно. Ребята выращивают батамит. Типа, такие клубни, вроде картофеля, но по составу ближе к мясу. Дешевая еда, богатая белком. А какие–то приезжие уроды решили там поборться за чистоту геномов, и заблокировали своим корытом фарватер выхода из лагуны. А у фермеров – контракты на поставки.

— Но это же не основание для расстрела! – возмутилась Жанна.

— Это naval bandidori, — невозмутимо ответила меганезийка, — морской разбой и рэкет. В таких случаях, если экипаж пиратского судна не капитулирует по первому требованию полицейского офицера, то судно и экипаж уничтожаются на месте. Морской закон.

— Какой еще разбой и рэкет?!

— А что же это? Люди делают законный бизнес: выращивают и продают еду. А кто–то, кому это не нравится, совершает насилие на море, чтобы они не могли этого делать. Я только не понимаю, на что рассчитывали эти фанатики. Впрочем, дураков на планете столько, что… Ну их на фиг. Давай лучше поболтаем о мужчинах.

— Давай, — легко согласилась Жанна, — Твой младший мужчина, еще не ходит в школу, а старший уже закончил университет, но морской промысел их уравнивает, не так ли?

— Море никого не уравнивает, — возразила Таири, — С морем у каждого свои отношения. Оно для мужчины – как любимая женщина, а для женщины – как любимый мужчина.

— Несмотря на то, что оно может быть опасным? – уточнила канадка.

Меганезийка сделала еще глоток вина и спросила:

— А разве бывает любовь без риска?

— Не знаю, — растерянно ответила Жанна, — У меня… В общем, по разному бывало.

— Ну, это нормально! Есть, что вспомнить, когда делать нечего, ага?

— Не в этом смысле, Таири. Просто… То ли, я слишком много хочу, то ли я слишком боюсь ошибиться, то ли я еще не встретила парня, который… Черт, это так сложно.

— E o! Я не поняла: это для тебя просто, или, наоборот, сложно?

— Не то и не другое. Видимо, дело в том, что я боюсь рисковать.

— Ну, ты насмешила! – Таири, от избытка эмоций, хлопнула себя по бедрам, — И это ты говоришь после того похода на хотфоксе «Фаатио»? Ты не видела свое фото в свежем номере «Moana Nau Patrol», вместе со всей командой сорвиголов кэпа Пак Ена?

Канадка задумчиво подвигала по столу пачку сигарет.

— Понимаешь, это совсем другое. Я не так боюсь экстремальных ситуаций, как того, что меня банально предаст человек, с которым… С которым у меня будет что–то серьезное.

— В смысле, что у вас будет общий бизнес, и он кинет тебя на деньги?

— Нет же! Черт! Как тебе объяснить? Бизнес тут не при чем…

— Ага! Значит, ты боишься, что когда–нибудь вы разлюбите друг друга и разбежитесь?

— Это уже ближе, но… — Жанна решительно отодвинула от себя пачки сигарет (подумав, что не хватало еще и начать курить), — … Я боюсь не того, что это может произойти, а того, как именно это будет. Всей этой грязи… Понимаешь?

— Не очень, — ответила меганезийка, делая маленький глоток вина, — При чем тут грязь? Люди иногда разбегаются. Это жизнь. Это бывает очень грустно, но с другой стороны, если бы люди вообще не могли разбегаться. Раз – и на всю жизнь. Вот была бы жопа!

— Теперь я не поняла, — призналась Жанна, — Что тут плохого? Вы с Хаото вместе уже…

— Почти 9 лет, — подсказала Таири, — Когда мы встретились, мне было 16, а ему – 19. Я первый раз пошла в резервисты, а он уже был резерв–мастер–матросом и командовал звеном из трех человек, включая себя, меня и еще одного парня. Большая шишка, ага!

Жанна подмигнула ей.

— Выходит, он воспользовался служебным положением? У нас бы ему за это…

— Нет, — перебила та, — Это я воспользовалась его служебным положением.

— Вот это да! Расскажешь?

— Так я уже рассказываю! Наша калоша была в составе OCSS базы Тутуила на Самоа…

— Аббревиатура какая–то… Некрасивая, — заметила канадка.

— Ага! По приколу ее так и называют: Ocean–SS. Хотя, на самом деле — «Ocean Control Saving Service». Она гражданская, кроме «пингвинов». Это небольшие экранопланы, размером с микроавтобус, чтобы снимать людей с калоши, где проспали штормовое предупреждение. Так… Вижу, ты не врубаешься. Если положить пингвина на воду, и потянуть за клюв с хорошей скоростью… С живым пингвином так не надо делать, он расстроится. Допустим, это пластиковая модель. Так показывают в школе, на механике. При 20 узлах возникает воздушная волна между пингвином и водой и он взлетает над поверхностью моря, хотя по–взрослому он летать не может – крылья коротки. Если нет сильного ветра и высоких волн – это классная штука. Скорость как у флайки, а расход топлива в несколько раз меньше. Но если уже начался шторм — это жопа. Короче, мы сняли каких–то рыбаков с бамбуковой калоши между Фиджи и Тонга и отвезли их на остров Фоинуалеи. Нам говорят: оставайтесь, до базы проскочить не успеете. Но мы же офигенные спасатели, умнее всех… Сто миль не дотянули. Пришлось лечь на волны. В смысле, свернуть все, что торчит, и дрефовать как стеклопластиковая бочка. Это фигня, ничего опасного, только зверская качка. Ну, ты это уже себе представляешь.

— Еще как представляю, — Жанна кивнула, вспомнив свои приключения на «Фаатио».

— Так вот, — продолжала меганезийка, — Через час, когда начинается самый аттракцион, я изображаю, что мой боевой дух резко упал в минус, а командир боевого корабля такого допустить не может. Это было так трогательно… Почти как фруктовое мороженое…

— О е! – раздался под окном веселый голос Хаото, — женщины уже сплетничают!

— Что за манера подкрадываться! – возмутилась меганезийка, — Вот в следующий раз как дам по башне! И не вздумайте лезть через окно! В доме есть дверь, ага?

…

Через четверть минуты в дверь протиснулся Хаото с цилиндрической корзиной в руке и ребенком, сидящим на шее. Оба, разумеется, были голые и мокрые. Вода капала с них, а еще больше – из корзины. Таири всплеснула руками.

— Ну, засранцы! А взять полотенце? Слить воду из ловушки? Хоть поймали что–нибудь?

— Целая куча крабов! – тоном триумфатора заявил Ареи, — Мне было не вытащить. Вот!

— Так, — произнесла Таири, заглядывая в корзину, — Действительно, много. Краб, конечно, не лобстер, но при таком количестве… Короче, вы, мальчики, будете готовить сегодня ужин из этого дела. А сейчас – ставьте ловушку в лягушатник, вытирайтесь, и за стол!

…

Так началось знакомство Жанны с бытом и повседневной жизнью довольно обычной семьи среднего класса в меганезийском субурбе. Первые 3 дня Жанна пробовала даже составлять что–то вроде таблицы сходств и различий здешней организации семейной жизни и той, которая бывает в аналогичных по составу и доходам семьях в субурбе Галифакса (где тоже иногда три поколения живут в соседних коттеджах). Потом она поняла, что это – совершенно бесперспективное занятие. Привычная классификация семейных явлений (работа или бизнес, домашнее хозяйство, отдых и развлечения, воспитание детей, покупка повседневных вещей и продуктов, покупка дорогих вещей, религия, спорт, хобби и прочее) тут была просто непригодна. Вопросы о сексе (Жанна взяла их из справочника «Статистическое исследование северо–американской семьи») вызывали тут сначала парадоксальные ответы, потом недоумение, а потом — хохот.

Полный конфуз вышел и с анкетой «Распределение времени» (из того же справочника). Авторы этой анкеты полагали, что взрослый человек спит около 7 часов в сутки, а все остальное время как–то распределяет между разными занятиями. Но здесь, в анкетах, заполненных Хаото и Таири, сумма затраченного времени получалась не 17 часов, а примерно втрое больше. Оказалось, что Таири плюсует время готовки еды в графы «работа и бизнес» (потому, что хорошо кушать надо для дела), «воспитание детей» (потому, что Ареи мне помогает, а это ли не воспитание?), и «хобби» (мне нравится готовить). Хаото приплюсовал время воспитания ребенка в графы «хобби», «спорт», «религия» и «работа и бизнес». Последнее он объяснил так: «Когда мы занимаемся всякими модельками, я смотрю, как ребенок осваивает какие–то операции, а потом использую это в проектах манипуляторов и софтвера к ним». И что тут возразишь?..

Модельки… Этим словом тут назывались любые обучающие игрушки. Точнее, любые устройства, которые использовались в этом качестве – хотя, по мнению Жанны, такие предметы, как подводные ружья, катамараны, мини–флаеры, квадроциклы, аквабайки, фабберы и кухонные комбайны на роль игрушек никак не подходили (даже если дети играли в это под контролем взрослых). Детей на суб–атолле Маии было пятеро – на семерых взрослых (не считая Жанны), и четверо из них (т. е. все, кроме младшей дочки старшей сестры Таири), перемещались между тремя островками и рифовым барьером практически как угодно. Считалось, что старшее поколение (Кимао с мужем) за ними присматривает, когда среднее поколение (т. е. Таири с мужем и Эори с двумя своими мужьями) или занимаются бизнесом, или валяют дурака – но, по наблюдениям Жанны, двое старших детей легко ускользали от этого присмотра, а двое тех, что поменьше, готовились заимствовать их опыт. Правда, всегда было известно, где находится каждый ребенок из этой непоседливой четверки: каждый носил с собой «pentoki» (того же типа, как тот, что подарил Жанне док Мак Лоу). Снимать браслет с этим приборчиком детям категорически запрещалось — это (как Жанне сообщила Кимао) был один из немногих поступков, за которые тут били по заднице без каких–либо разговоров.

Кимао, в основном, и развлекала Жанну в то время, когда Хаото и Таири занимались какой–то своей работой в разных частях Аитутаки. У мамы Таири работа происходила прямо на террасе дома: она преподавала химию и биологию в дистанционной школе. Ученики были разбросаны по акватории размером приблизительно с Аляску. Кимао общалась с ними то по аудио–видео связи, то в режиме текстовых сообщений. Каким образом она выбирала режим – Жанна так и не поняла. Видимо – дело опыта. Кимао работала учителем еще до революции, в городской школе Арутанга, столицы атолла. Потом… Эту невеселую историю канадка услышала на 4–й день, за чаем.

Наполнив старые фарфоровые чашки с яркими рисунками китайских драконов, Кимао посмотрела сначала на один монитор (где отображались ответы ее учеников на тест по свойствам щелочных металлов), потом на другой (где цветными значками отмечалось местонахождение подопечной детворы), а потом, со вздохом, сказала:

— Жанна, у тебя бывает так, что какое–то дело и очень радует, и очень беспокоит?

— Бывает. В экстремальной журналистике удача и опасность всегда идут рядом.

— Нет, это не совсем то, — меганезийка покачала головой, — Ладно, скажу прямо. Это та легкость, с которой наши дети относятся к насилию. С одной стороны, я рада, что они могут за себя постоять. С другой… Мне не по себе, когда они бросают ружье в кабину флайки так же привычно, как ноутбук и аптечку. Так их учили в школе. Этому же учат мою внучку Лиси, моего внука Еруи и моего младшего сына Улао. Уже в 1–м классе им говорят: в таких–то случаях надо взять оружие и… Вот послушай, сейчас ты поймешь.

Кимао вызвала на втором мониторе какое–то меню, и из динамика раздалось: «Тон–тон, пятый, это третий, уточни направление на цель… Третий, крути 2 румба влево. Сейчас дистанция 8,5. Заходи на высоте 15, со стороны солнца… ОК, пятый, веди меня в точку атаки 2 мили юг–восток–юг от цели… Третий, дай 1/4 румба вправо. Скорость цели 26 узлов, курс 152, ты заходишь со стороны его кормы… ОК, цель на тактическом радаре, силуэт: MWK. Первый, есть ли приказ на зачистку?… Третий, приказ есть…».

Голоса были детские, легко узнаваемые, несмотря на искажения в местной радио сети.

— К сожалению, — заметила Жанна, — пока существуют войны, дети будут в них играть.

— Нет, это другое, — задумчиво произнесла Кимао, — Когда я была маленькая, мы тоже играли в войну, но… Эмоционально. Для нас игра в войну отличалась от игры во что- нибудь мирное, а сейчас играют технологично. Есть игры, в которых дети учатся, как правильно ловить рыбу, а это игра, в которой они учатся, как правильно, эффективно убивать людей. Нет принципиальной разницы. До революции детям говорили, что убивать — это грех, а про войну старались сгладить… Вроде бы сейчас честнее, но…

Канадка отхлебнула чая (фруктового, с мягким ароматом земляники) и кивнула.

— Я, кажется, поняла. Ребят учат, что убийство — это просто… техническая операция. Ее выполняют в отношении людей, как и в отношении животных, в случаях, оговоренных правилами. Только и всего. Идея, что каждый человек — это маленькая вселенная, и что, если он умирает, то исчезает целый мир, им не знакома. Да?

— Да, Жанна. Ты поняла. В учебнике, по которому я преподаю биологию…

Кимао подвигала «мышку» и вытащила на экран картинку, явно сделанную для детского восприятия, под названием: «Живые существа. Как мы к ним относимся». Тут все было очень просто и понятно. Есть земные организмы, а есть – инопланетные: мы их пока не нашли, но ищем, потому что интересно, какие они, и если их найти – можно узнать что–нибудь полезное. Среди земных организмов есть микро–существа: они видны только в микроскоп, они живут везде, они бывают опасными, а бывают нужными и полезными – узнаете больше, если нажмете на гиперссылку. Есть растения (про них — 5 строчек) и животные (про них – 8 строчек, и в последней сказано: «Люди – это животные, которые договариваются друг с другом о планах на жизнь. Они придумывают и строят машины, чтобы управлять природой»). Везде — предложение узнать больше по гиперссылке.

Жанна потянулась к «мышке» и, дождавшись одобряющего кивка Кимао, щелкнула по гиперссылке. На экране развернулась мини–панорама животного мира, раскрашенная в разные цвета. Сообщалось, что животные обитают в воде, на суше и в воздухе, что есть дикие и домашние, съедобные и не очень, и что некоторые из них — под защитой закона (оранжевый цвет, яркость показывает уровень защиты). С ярко–оранжевыми фигурками мужчины, женщины и ребенка, соседствовало чуть менее оранжевое трио китов, затем трио еще каких–то морских млекопитающих, и трио обезьян, похожих на шимпанзе.

— Итак, — с невеселой иронией, сказала канадка, — мы просто животные, которые умеют договариваться и строить машины?

— Да, — спокойно ответила Кимао, — в любом случае теперь запрещено учить иначе.

— И ты, как учитель, с этим согласна?

— Согласна – не согласна… Трудный вопрос. Это старый спор. Из–за него я рассталась с первым мужем. Он был совершенно не согласен. Мы в то время работали вместе. Он преподавал географию. А еще один неплохой парень преподавал историю. Он тоже был совершенно не согласен. Мужа я уговорила хотя бы держать свое несогласие при себе, чтобы наши девочки не остались сиротами. Таири тогда было 4 а Эори – 6. Мелкие… Я рада, что я его убедила, и он жив. А тот парень, который преподавал историю…

Меганезийка замолчала и стала дуть на чай в своей чашке, хотя в этом не было никакой необходимости — он и так уже остыл до приемлемой температуры.

— Его расстреляли? – спросила Жанна.

— Тогда было такое время, — сказала Кимао, закуривая тонкую сигарку, — Констебль два раза заходил в школу и предупреждал: прекратите это дело. Вы хотите выражать свое мнение — aita pe–a. Выражайте. У нас свобода. Только не учите по той системе, которую запретил Верховный суд. Но тот парень и директор школы, у них были принципы. Мой муж считал, что они правы: нельзя внушать детям, что они – животные. Наоборот, надо подавлять безнравственное животное начало, которое они считали следствием… Скажу прямо: библейского грехопадения. Они были последователями Яна Амоса Коменского, как многие педагоги в Европе и Америке. Его «Великая дидактика» 1638 года была их настольной книгой. Когда за ними пришли, офицер взял эту книгу, открыл на главе 23, «Метод нравственного воспитания», и прочел вслух: «Особенно необходимо внушить детям готовность услужить другим и охоту к этому, ибо с испорченной природой тесно связан отвратительный порок себялюбия»… Я помню наизусть, потому что в колледже меня учили педагогике по этой же книге. Там есть много практически полезного. Но…

— Но в тот момент это никого не интересовало? – предположила Жанна.

— Да. INDEMI только проверила жалобы про пуританское оффи–воспитание, — ответила Кимао, — Они забрали пятерых. Еще трое были, в общем–то, ни при чем. Они делали то, что говорил директор, не вникая в политику. Мой муж в тот же день собрал кое–что из вещей, уехал на Раротонга, а оттуда улетел в Новую Зеландию. Я понимаю, он боялся, что кто–то из этих пятерых на него укажет, и его тоже заберут.

— А он не предлагал тебе лететь вместе?

— Он предлагал прилететь потом, с девочками. Я понимаю: он боялся, что вчетвером это будет выглядеть подозрительно.… Скажи, Жанна, ты бы полетела с двумя маленькими детьми к такому мужчине, в другую страну, в которой у тебя ничего нет?

— Вряд ли, — призналась она.

— Вот видишь… В школе осталось всего половина учителей, так что у меня появилась возможность зарабатывать больше. До того я преподавала только биологию, а после – взяла еще химию. Я неплохо ее знала. А Витока, который до того был по физике, взял матэкономику и механику. Как–то мы с ним сошлись, пока осваивали новые предметы. Знаешь, он не выглядит очень смелым парнем, но… Он бы так не убежал. Вот, живем.

— А как Эори и Таири к этому отнеслись?

— Нормально. Должен же быть мужчина в доме. А потом оказалось, что с ним уютно и надежно. Такой человек. В общем, ведь не просто так я его люблю.

Жанна улыбнулась и кивнула. Ей Витока тоже нравился. Основательный, спокойный и, одновременно, очень легкий в общении человек… Кстати, о человеке…

— Кимао, а если вернуться к биологии и к представлению, что люди – это животные…?

— Мне это не нравится, — призналась меганезийка, — Но я не представляю, чем это можно заменить. Вот, мы написали в учебнике: человек – это не животное. А что это?

— Человек – это человек, — сказала Жанна.

— Э, нет, — Кимао шутливо погрозила ей пальцем, — Так не пойдет. Давай разбираться от пирса. Человек произошел от какой–то древней обезьяны. Мы это говорим в школе?

— Видимо, да, — согласилась канадка.

— Так. А обезьяна – это животное?

— Безусловно.

— И в какой же момент эволюции эта обезьяна перестала быть животным?

— Ну… Не знаю. А это так важно?

— Еще бы! Тут как в химии или физике. Если что–то одно превращается во что–то совсем другое, то это и есть самый важный момент.

— ОК, — согласилась Жанна, — тогда это момент, когда она стала разумным существом.

— Увы, — Кимао развела руками, — Эксперименты доказали, что шимпанзе тоже разумны. Они умеют пользоваться орудиями, могут осваивать речь и даже работать на компе.

— Тогда не знаю. У нас в школе как–то обходились без уточнения этой грани.

— Ага! И знаешь, что тогда получается?

Она выжидательно посмотрела на Жанну, но та только пожала плечами.

— Затрудняюсь сказать. Наверное, некая неопределенность…

— Нет! – резко возразила меганезийка. – Как раз некая определенность. Если обезьяна, которая была животным, вдруг стала чем–то совсем иным, но естественные науки не могут определить, что у нее при этом изменилось, то значит, изменилось какое–то качество, о котором естественные науки ничего не знают, но которое принципиально важно. Ты улавливаешь главную мысль?

— Душа, религия, теология? – предположила Жанна.

— Вот именно! Появляется какой–то жулик, и говорит: мое вероучение знает о человеке самое главное. То, чего не знает ни одна естественная наука. Значит, надо слушать, что говорю я, и читать мою священную книгу, где есть ответы на главные вопросы. Вот на таких условиях оффи–церкви в начале века согласились признать теорию Дарвина. Они сказали: ОК, пусть тело человека произошло от обезьяны, в ходе эволюции, но душу в человека вложил наш бог. А эта душа и есть главное в человеке. Она делает его чем–то совсем иным, не животным. А значит, оффи–церковь важнее естественных наук, важнее всего на свете, и должна пользоваться величайшим доверием в вопросах образования, воспитания, этики, законодательства, экономики, политики… Понимаешь?

Жанна собиралась ответить что–нибудь толковое, но тут на террасу влетела донельзя возбужденная, обиженная и заплаканная Лиси.

— Бабушка Кимао! Мне сейчас так врезали по жопе! А я ничего такого не сделала!

— Кто тебе врезал?

— Мама! Она опять ругалась со своими мужчинами, а по жопе получила я! Почему!?

— Потому, — ответила Кимао, мгновенно входя в роль Старшей–Дамы–В–Семье, что ты, малявка, опять полезла со своими не самыми дельными замечаниями в свару другой женщины с ее мужчинами. И я тебе точно говорю: каждый раз, когда ты будешь так поступать, тебе будет доставаться по жопе, по уху или еще по чему–нибудь. Я знаю нескольких глупых взрослых женщин, которые до сих пор часто ходят то с подбитым глазом, то с расцарапанной физиономией, только потому, что не усвоили это простое правило. Ты же не хочешь быть похожей на них, когда вырастешь?

— Но я никуда не лезла! — возразила 10–летняя девчонка, — Я только сказала, что чем без толку молоть языком, лучше бы кто–нибудь сводил нас с Улао в город, на ацтекбол. А теперь нас не сводят. Хотя обещали.

— Вот видишь, — ответила Кимао, — Если бы тебе хватило ума не говорить вслух первую часть фразы, то все было бы нормально, а так — и сама получила по жопе, и мальчишке устроила проблемы.

— Но это же несправедливо! Улао–то совсем ничего не сделал! Теперь он сидит в лодке расстроенный, потому что сегодня кубок Южного Кука.

Кимао, в некоторой задумчивости, бросила взгляд в сторону пирса, где, между легкой флайкой и грузовой моторкой было пришвартовано небольшое каноэ. Рядом, на пирсе сидел Улао (примерно одногодок Лиси), и болтал ногами в воде. Вся его фигурка, от макушки до коленок, артистично выражала Самую–Глубокую–Печаль. Кимао качнула головой, улыбнулась одними уголками губ и потрепала внучку по загривку.

— Детка, если ты будешь рассчитывать на то, что в жизни есть справедливость, то тебя ждет множество лишних проблем, которых вполне могло бы не быть.

— Между родичами по–любому должна быть справедливость! – возразила девчонка.

— Верно, — согласилась ее бабушка, — А теперь подумай: справедливо ли будет, если мне придется перенести работу на завтра, или Витоке придется сейчас бросить рыбалку, по той причине, что одна почти взрослая умная девочка до сих пор не научилась держать свой длинный язык за зубами, даже в тех случаях, когда это явно необходимо?

— Нет, конечно, — согласилась та, — Но ты можешь позвонить Таири, или Хаото. Если ты попросишь, то кто–нибудь из них точно сможет сегодня приехать домой пораньше, и…

— … Поменять все свои планы, чтобы сходить с вами на ацтекбол? – перебила Кимао.

Девочка замолчала, глядя в потолок, и массируя левой ладошкой соответствующую половинку попы (по которой, вероятно, и пришелся шлепок — хотя, никаких видимых следов на ровно–смуглой коже не наблюдалось).

— Ну… — неуверенно сказала она, — С нами могла бы пойти Жанна.

— А ты думаешь, у Жанны нет планов? Она – репортер, она работает.

— Что я, глупая что ли? Но репортеры же бывают на ацтекболе, они там работают. Я думаю, за репортаж с такого матча платят денег не меньше, чем за что–то другое. Да, Жанна, я же права? Спортивные репортеры нормально имеют с этого бизнеса?

— Видишь ли, — слегка растерянно ответила канадка, — Я не спортивный репортер, и…

— … Тебе за это не заплатят, да? – грустно перебила Лиси.

— Просто это не совсем моя тема, — пояснила Жанна.

— А какая твоя тема?

— Моя тема? Если в общих чертах, то обычаи в разных странах, необычные события, особенности… То, чего больше нигде не бывает…

— А танцы – это обычаи? – быстро спросила девочка, и добавила, — После матча будут ацтекские танцы. У тебя в Америке их нет, потому что 500 лет назад всех ацтеков там убили испанские оффи, joder merdido conios…

— Лиси! – строго перебила Кимао и, повернувшись к канадке, немного извиняющимся тоном сообщила, — Нафао, старший муж Эори — строитель. А дети все это слушают.

Жанна тряхнула головой и улыбнулась.

— Вот одна из тех проблем, что есть во всех странах. Только у нас дети, в основном, цепляют это безобразие из TV или с интернет–чатов. А что такое ацтекские танцы?

— Это классно! – воскликнула девочка, — Я тебя научу! Они простые! И еще, ты там можешь легко снять парня, какой понравится, for make–love! Поехали, а?

— Я не поняла, откуда в Меганезии ацтекские танцы, — сказала канадка.

— Оттуда, из Ацтлана! В смысле — из Мексики. Когда эти испанские… ммм… оффи пришли их завоевывать, у ацтеков не было ни пулеметов, ни фосфорных бомб, ни авиации.. Ничего дельного. Только топоры, копья, луки и стрелы. Почти как у нас, в Гавайике при королях Камеамеа. А потом мы все сделали, и раздолбали на фиг этих…

— Лиси! – перебила Кимао, — Ты отвлекаешься.

— Ой… Да… Вот… Воевать им было нечем, и тогда наш мореход Паихото–Матуа, на больших проа перевез часть ацтеков на Тупа–Тахатаэ, это атолл Клиппертон, а оттуда неделя хода под парусом до Северо–Восточной Гавайики, до Таиохаэ Нуку–Хива. Но потом и туда пришли долбанные европейские оффи. Нас тоже завоевали, и запретили танцы, игры, секс, алфавит, навигацию, механику и правильные лодки с парусами. Но, после Алюминиевой революции, когда сделали Хартию, это все восстановилось.

— Значит, через Клиппертон, — пробурчала Жанна себе под нос, думая о том, как четко отработан политический миф о правах Меганезии на атолл в 700 милях от Акапулько.

— Ага, — подтвердила девочка, — Там 2 дня под парусом до Мексики. Так что? Пошли?

— Даже не знаю… — канадка вопросительно посмотрела на Кимао.

— А что? – сказала та, — Если есть время, то съезди. Там интересно. Танцы, все такое…

— Iri! Wow! – радостно закричала девочка, и Жанне оставалось лишь согласно кивнуть. Отказать после такой бурно–позитивной детской реакции, язык бы не повернулся.

…