14 сентября. Бывшее королевство Тонга. Остров Ниуафо-Оу.

По «Черному конкордату» о разделе Тонга в декабре прошлого года фиджийской хунте генерала Тимбера отошли три центральные провинции, вместе с тонгайской столицей Нукуалофа. А полевые командиры Конвента забрали маленькие островки и коралловые банки дальнего юго-запада (у границ акватории Новой Зеландии), и крайнего севера (соседствующие с бывшей французской территорией Увеа-и-Футуна).

Остров Ниуафо-Оу, самый северный: 250 км к зюйд от Увеа, 300 км к ост-зюйд-ост от Футуна, в 400 км к вест-зюйд-вест от Германского Самоа, и 100 км к норд-норд-ост от атолла Номуавау. Отсюда ясно, что Фуопалеле Тотакиа, король атолла Номуавау, знал Ниуафо-Оу, как свои пять пальцев, и, кстати, называл этот остров Тин-Кен (на морской английский манер). Тут требуется пояснение. По форме Ниуафо-Оу – бублик диаметром около пяти миль, с дыркой: пресноводным озером в вулканическом кратере. Мореходы наполняли здесь свои «tins» (бочки и жестянки), и на картах XVIII века около силуэта Ниуаофо-Оу написано «Tin can be fill here», или сокращенно: «Тин-Кен». Плодородные вулканические почвы Ниуафо-Оу, это своеобразное чудо. Благодаря им, остров покрыт густым лесом, а на распаханных участках можно снимать четыре урожая батата в год. Подводные извержения вулкана (с частотой примерно 8 раз за столетие) обычно лишь выбрасывают пар в воздух, но порой на сушу из озера обрушиваются потоки кипятка и раскаленной лавы. Две туземные деревни расположены в секторах на севере и на юго-востоке, где при извержении не так высок риск. Еще одна обитаемая точка, это порт на западном краю бублика, где старые лавовые языки, вытянувшиеся в океан, образовали естественные волноломы и пирсы. Он называется Пулу.

Утром 14 сентября король Фуопалеле прибыл в порт Пулу, и двинулся к Шастхадхару Кшапанидхи приятелю-индусу, державшему в двух шагах от порта кафе «Бомбей» с черной бомбейской кошкой на вывеске. С этой кошки и начался разговор.

– Aloha, Шаст! – произнес король, хлопая индуса по плечам, – знаешь, что я узнал?

– Aloha, Фуо. И что?

– Вот что: бомбейская кошка не из Бомбея, и вообще не из Индии. Ее изобрели янки!

– Э… – индус нахмурил брови, и задумался, так интенсивно, что на его смуглом лице с крупными округлыми очертаниями, выступили капельки пота, – Э…Эй! Мадхави! Иди быстро сюда! Мадхави, ну где ты, а?

– Тише папа! – прошипела девчонка лет 15, выскакивая из двери позади стойки, – Ты посмотри, сколько сейчас времени! Сейчас семь утра! Мама спит! О! Aloha, Фуо!

– Aloha, Хати! – король стремительно выбросил вперед обе руки, схватил девушку, с легкостью подбросил в воздух, и поставил на ноги, – Хэй! Шаст, твоя дочка уже такая красивая, что парни, наверное, замирают и хлопают глазами от восторга!

Шастхадхар, глядя на дочь, одетую в короткую открытую тунику, явно самодельную, сшитую из оранжевого парашютного шелка, покивал головой, вздохнул и сказал:

– Арандхати, приготовь гостю завтрак, ладно? Только, сначала свари кофе ему и мне, и посмотри в Интернет, откуда появилась бомбейская кошка.

– Про кошку я тебе сразу скажу, папа. Ее вывели янки в штате Кентукки в 1950-м.

– Что? Янки? О, боги и демоны! Но почему тогда она бомбейская?

– Потому папа, что янки специально вывели кошку, похожую на черную пантеру. А в Бомбее родился британец Киплинг, сочинивший книжку Маугли про Индию, и там, в книжке, есть черная пантера Багира. А те янки из Кентукки любили эту книжку. Ну, я начинаю варить кофе, а вы садитесь куда-нибудь, что вы оба стоите посреди холла?

– Да, верно, – согласился Шастхадхар, схватил гостя за локоть, повел на балкон, откуда открывался вид на новый нарядный припортовый квартал, и усадил за столик.

– Как красиво! – сказал король, – Я смотрю, уже латинский маркет работает. Сколько тут ребят из Сальвадора, а?

– Примерно пятьсот, – ответил индус, – две сотни на корабельной верфи, сотня на верфи легких экранопланов, еще по сотне в порту и на аэродроме.

– Ха! Это хорошо. А теперь послушай Шаст: мне нужно быстро перевести все вот это с индийского на английский, – Фуопалеле Татокиа положил перед собеседником ноутбук компактного формата, уже включенный, и с открытым файлом на экране.

– Фуо, – сказал Шастхадхар, – тут сверху написано: «Top secret, for high-staff only».

– Это ерунда, не обращай внимания. А что дальше?

– Дальше сказано, что это разработка научного центра GVH, Хайдарабад для концерна «Dappal» по теме: биотехнология концентрирования Thoriyama из морских осадочных грунтов. Но я не знаю, что значит «Thoriyama».

– Это торий, такая химическая руда, она стоит хороших денег.

Тут их прервала Арандхати, притащив бронзовый поднос с кофейником и чашками.

– Mauru-roa tama-hine nehe-nehe, – сказал король.

– Maeva te iaora, ariki, – ответила она.

– Хати, помоги перевести быстро вот это, – Шастхадхар передал ей ноутбук.

– Да, папа! Aita pe-a! – ответила она, и, танцующим шагом направилась за стойку.

– Эх, – вздохнул Шастхадхар, – ты уже заметил, Фуо, что моя дочка стала женщиной?

– Да, я заметил. А у нее пока просто так, или постоянный парень?

– Два! – ответил индус и снова вздохнул, – Два парня, сальвадорцы, близнецы, их зовут Фарабундо и Фабиано. Они вышли в резерв из саперно-диверсионного чего-то там.

– Хорошая инженерная профессия, – одобрил король.

– Фуо, ты не понял. Моя дочь живет с ними обоими. Как жена живет с мужем.

– Ну, Шаст, а как еще женщине жить с мужчиной? Так природа устроила, ага.

– Фуо ты меня услышал, или нет? У нее не один мужчина, а двое! Мадхави, моя жена, переживает. Она говорит: наша девочка еще маленькая, ей рано жить с мужчиной, а с двоими сразу, это совсем невиданное дело, и они солдаты, они могут быть грубыми!

Король Номуавау поднял ладонь с растопыренными пальцами.

– Подожди, Шаст. Что ты смешал все в кучу? Давай по порядку. Хати молодая, но не маленькая, у нее могут быть мужчины. Это раз. (Фуо загнул один палец и продолжил). Любому видно, что ее мужчины с ней ласковы, и вид у нее счастливый. Это два. Твоя vahine Мадхави беспокоится, что у дочки двое мужчин, но так получается потому, что девушка красивая и горячая в любви. Это три. Тебе, конечно, пригодятся в хозяйстве дополнительные руки. Это четыре. То, что парни были солдатами, а теперь у них есть мирные дела, очень хорошо, потому что дисциплина осталась. Это пять. Все! Вот!

– Эх… – произнес индус, глядя на пять загнутых пальцев короля, – Ладно, может, все и устроится. Лишь бы не было войны, погромов и голода. Знаешь, Фуо, как мы бежали с Фиджи, когда здесь разрасталась ваша революция, а там к власти пришли националы-путчисты генерала Тимбера? Это было ужасно, мы думали, нас убьют.

– Зря вы так думали, – сообщил Фуо Тотакиа, – Конвент встречался с Тевау Тимбером в самом начале. Конвент сказал: «Тевау, мы тебе поможем сбросить проклятых оффи, но обещай, что не будет погромов. Хочешь выгнать кого-то из страны – выгоняй, но ты не должен убивать и калечить людей, которые ни на кого не нападают». Вот, так было.

– Да, – грустно подтвердил Шастхадхар, – Нам разрешили погрузить на баркас немного вещей, и уйти сюда. Но мы остались бездомными и нищими.

– Шаст, извини, – король положил ладонь ему на плечо, – я понимаю, получилось очень хреново, но не прошло и года, а у тебя уже есть и дом, и бизнес. Я правду говорю?

Шастхадхар отхлебнул кофе из чашечки и несколько раз кивнул.

– Да, друг, ты говоришь правду. Но я думаю: а что будет завтра?

– Завтра будет суббота, – проинформировал Фуо, глянув на командирские часы.

– Нет, я не про это. Я думаю: что будет через месяц, или через год? Вдруг нам придется снова бежать, бросив все? Ведь в Океании неспокойно, и ходят нехорошие слухи.

– Какие слухи, Шаст? – спросил король, с шумом втягивая в себя кофе.

– Люди говорят: всю Полинезию купили сингапурские китайцы и арабы-мусульмане.

– Да? – король фыркнул, – Что-то я такого не заметил.

– Ты не заметил? А китайцы, которые везде появились?

– О чем ты, Шаст? Это же хмонги. Они с континента, из Красного Китая. Они хорошие ребята, у меня на корабле кок, второй механик, и двое матросов – хмонги. И на атолле Номуавау у меня несколько семей хмонгов, они строители. Так, откуда твои слухи?

– От наших, – признался индус, – много наших сейчас осели здесь и неподалеку. Мы не теряем связь. Ладно, Фуо, я согласен, что китайцы – хмонги не сингапурские, но что ты скажешь про мусульман на Тинтунге, в Лантоне, в столице? Люди говорят: там тысячи мусульман, много тысяч. И они уже устанавливают свои порядки. И на острове Науру, который на северо-западе, тоже мусульмане. Что, если они доберутся и сюда?

– Они устанавливают свои порядки? – переспросил король.

– Да. Так говорят люди.

– Хм-хм… А эти люди сами видели, или пересказывают чужую болтовню?

– Друг, эти люди уехали с атолла Тинтунг и с острова Науру сюда, на Ниуафо-Оу из-за мусульман. Не мусульманину тяжело жить там, где мусульманские порядки.

– Что за дела? – искренне удивился Фуо, – А почему эти люди не пошли в суд?

– Суд дело такое, – индус пожал плечами, – кто знает, на чьей стороне сейчас судьи?

Король Номуавау ударил кулаком по столу, так что звякнули чашки.

– Суд на стороне Великой Хартии! И так будет всегда! Выше Хартии – только звезды, которые на небе! Передай это своим людям. Пусть они не болтают, а идут в суд!

– Я-то передам, – ответил Шастхадхар, – Но поверят ли они мне?

– Ш-ш… – выдохнул Фуо, вытаскивая из кармана коммуникатор, – Вот, дела! Ну, так я сейчас сам позвоню и разберусь.

…

16 сентября. Сессия на Ниуафо-Оу. Директива судьи Малколма.

Преторианский взвод: двадцать гаитянских негров рассыпались по кафе «Бомбей» так незаметно, что впору было поверить в призраков. Только что в зале было лишь полтора десятка индусов, а сейчас в каждой «контрольной точке» торчит фигура в камуфляже.

– Я лейтенант Ауку, – ровным, спокойным тоном сообщил командир взвода, – Я прошу никого не нервничать, а свидетелей прошу приготовиться, чтобы рассказать про атолл Тинтунг. Сейчас придут судьи, и будет сессия. Вот… Вуфу! Поехали!

– Да, командир, – раздался короткий ответ со стороны кухни и оттуда, в сопровождении преторианского сержанта, вышли трое очных судей: относительно светлокожий креол примерно 45 лет, и две очень молодые чернокожие девушки, одна карибская мулатка, а другая африканка банту.

– Так! – произнес креол, и деловито потер руки, – Я сообщаю очный состав сессии суда. Амели Ломо, судья по жребию…

(карибская мулатка элегантно поклонилась)

… – Уитни Мнгва, судья по жребию…

(африканка банту коротко козырнула)

… – Глип Малколм, судья по рейтингу и председатель сессии. Это я.

Креол сделал паузу, и продолжил

– Я попрошу мистера Шастха Кшатрия… Извините, если я ошибся в произношении…

– Меня зовут Шастхадхар Кшапанидхи, сен судья, – поправил хозяин кафе, – Но, я уже привык, что все путаются. Называйте меня просто Шаст.

– ОК, сен Шаст. Вы не могли бы налить нам всем по чашке кофе?

– С удовольствием, сен судья. Обычно я варю кофе с гвоздикой и корочкой лайма.

– Это должно быть вкусно, – заметила Уитни Мгнва.

– А мне еще шоколадку, – попросила Амели Ломо, – я привыкла к кофе с шоколадом.

– Thik-haai, – сказал хозяин кафе, – будет шоколадка. Aita pe-a.

– Faafe! – поблагодарила карибская мулатка, – и повернулась к Малколму.

– Глип, мы уже начинаем, или что?

– Да, Амели. Поехали по списку в алфавитном порядке.

– Ага, – сказала она, глядя на экран ноутбука, – сен Айчара, Кишам есть в зале?

Высокий пожилой индус в старомодном, аккуратно выглаженном сером европейском костюме поднялся из-за столика и произнес.

– Namaskar! Maim Kisham Aychara hum, balki maim kriyola bata nahim.

– Этот мужчина говорит, – встряла девчонка-индуска в оранжевой тунике, – что Кишам Айчара это он, но он плохо понимает по-креольски.

– А ты кто? – поинтересовалась Уитни Мнгва.

– Я Арандхати Кшапанидхи, можно просто Хати.

– Моя дочка, – пояснил Шастхадхар, – вечно влезает в разговоры.

– Но, папа, я ведь для пользы дела! – заявила она.

– Очень хорошо, – Глип улыбнулся, – значит, мы попросим Хати быть переводчицей.

– Легко! – ответила она и повернулась к Кишаму Айчаре, – Kisham, ki apa ko Tintunge hu-a?

– Musalamana mi;;i ke a;ka;e ke satha meri dukana ko nasta kara diya, – сказал он.

– Kyom nahim? – спросила она, – Kisa li-e?

– Vahamm nagna anka;a hai, – пояснил, Кишам, и изобразил ладонями в воздухе какую-то сложную фигуру, – Kamasutra. Unhonne kaha ki yaha sariyata ke khilapha hai.

– Dhan-yavada! – Хати кивнула ему и повернулась к судьям, – Кишам рассказал мне, что мусульмане на Тинтунге разгромили его магазинчик с глиняными фигурками. Они это сделали потому, что фигурки голые. Камасутра. Они сказали: это нарушение шариата.

– Упс… – настороженно произнесла Уитни Мнгва.

– Хати, – сказал Глип, – переведи, пожалуйста, мистеру Айчаре, что мы благодарим его за информацию, и возможно, попросим уточнить детали. А сейчас… Амели, кто дальше по алфавиту?

– Ананда, Басмати, – ответила карибская мулатка.

Из-за столика вскочила смуглая женщина лет 30, полная, круглолицая и, судя по всему, склонная к яркой экспрессии. Не дожидаясь вопросов, она сразу же обратилась к Хати с длинным рассказом, сопровождаемым активной жестикуляцией. Жестикулировала она только левой рукой, а правая, очевидно, травмированная, была на перевязи.

– …Басмати рассказывает, – начала переводить Хати, – мусульманин ударил ее палкой по голове за то, что она шла с открытым лицом и шеей мимо какого-то места на улице, где мусульмане молятся. Она прикрыла голову рукой, и ей повредили руку…

– Упс… – повторила Уитни Мнгва, и тут все свидетели (видимо, заведенные экспрессией Басмати Ананды) заговорили одновременно. Хати старалась переводить, что успевала.

– …Вот тот мужчина, беженец с Фиджи на остров Науру, рассказывает, что мусульмане разбили все бутылки в его лавке, и сказали, что шариат запрещает торговать алкоголем.

– …А вот эта женщина говорит, что мусульмане подожгли дом, потому что там кто-то сдавал комнату девушкам, которые водили мужчин за деньги.

– …А та девушка с синяком говорит, что мусульмане ее побили за открытое лицо…

– Стоп, – перебил Глип, – у меня к тебе просьба, Хати. Объясни людям, что мы их всех выслушаем, но по очереди. Нам надо поименно зафиксировать, что с кем случилось.

…

20 сентября. Ночь. Микронезия. Восточные Каролинские острова. Косраэ.

Почти 4 месяца назад резерв-штаб-капитан Джон Саммерс Корвин был (скажем так) «практически проинформирован» что, во-первых, секс-ориентация трех его младших компаньонок – кйоккенмоддингеров не «лесби», а «би», и что, во-вторых, объектом их общего гетеросексуального интереса является именно он, Корвин. При этом связного понимания жизненной философии этих трех девушек у Корвина так и не возникло. Он продолжал относиться к их странным манерам, как к малоизученному биологическому феномену. Если вдуматься, то для каждого из нас манеры окружающих людей в чем-то загадочны и необъяснимы. Такие дела…

…Около полвторого ночи 20 сентября Корвин проснулся и негромко спросил.

– Это кто тут?

– Угадай, – раздался шепот, а потом последовал несильный тычок ладонью в бок. Если уточнять, то это был второй тычок, а проснулся Корвин от первого.

– Эрлкег, – определил он, – кстати, не обязательно тыкать спящих товарищей в ребра. Я замечу, в аспекте магической этнографии, что по верованиям папуасов, резкие методы побудки человека ухудшают репутацию его тени, странствующей в верхнем мире. Это примерно как нарушение этикета за столом, когда кто-либо из гостей вдруг исчезает не попрощавшись. Именно так все это выглядит в верхнем мире, когда тень разбуженного субъекта вынуждена экстренно возвращаться в его организм.

– Если тебе снился хороший сон, то извини, – невозмутимо ответила она, – просто, мне почему-то стало одиноко, а девчонки спали, и я пришла к тебе.

– Ну, это нормально, – сказал Корвин, протянул руку и включил неяркую лампочку на столике около лежбища – а сон, честно говоря, мне снился хреновый.

– Расскажи, – отреагировала кйоккенмоддингер с фиалковыми глазами.

– Короче так, – ответил он, – мы с ребятами из авиаотряда сидим под навесом, играем в преферанс, а снаружи дождь, как из ведра. Тут появляется комэск, и говорит: «У нас сектор-29 еще не зачищен, график никто не отменял». Тогда я вспоминаю, что сектор-29 правда не зачищен. Надо лететь. Мы выползаем под дождь, на летное поле, и начинаем проверять машины, по инструкции. Механотроника, топливо, связь, оружие… Потом полетели. Ничего особенного. Отбомбились, вернулись, думали доиграть, только сели – опять заходит комэск, и говорит: «У нас сектор-14 еще не зачищен». Так я и катался со своим авиаотрядом на плановые зачистки, пока ты не разбудила.

– Не такой плохой сон, – заключила Эрлкег, – бывает гораздо хуже.

– А бывает гораздо лучше, – откликнулся штаб-капитан, – например, про русалок.

– О, кэп! – тут Эрлкег артистично сыграла удивление, и ее глаза при этом стали просто огромными, – Неужели тебе нравятся девушки с рыбьим хвостом вместо ног?

– Сложный вопрос, – ответил он, и провел ладонью по ее бедру, – конечно, рыбий хвост интригует. Нежная блестящая чешуя, и хвостовой плавник, трепещущий в экстазе. А с другой стороны, ноги как-то ближе к идеалам гуманитарной эстетики…

…На этой стадии разговор о русалках оборвался. В такие моменты перехода от флейма к эротической игре, Корвин почему-то всегда успевал поймать какую-нибудь мысль. Вот сейчас он подумал о том, что псевдо-первобытная религия кйоккенмоддингеров, с ее экзотическим отношением к природе, к жизни, и к собственному телу (как к части живой природы) ослепительно-ярко проецируется на секс. Может быть, дело тут в предельной открытости в отношении человеку, которому доверяешь? Корвину стало даже немного страшно: «у меня никогда не получится быть таким», – подумал он. И, как впоследствии выяснилось, эта мимолетная мысль не ускользнула от внимания Эрлкег.

Примерно через час, лежа рядом с ним, и грациозно пристроив свою голову с коротко подстриженной шевелюрой цвета соломы, на его груди, она спросила:

– Ты пугаешься, когда кто-то слишком доверяет тебе?

– Ну… Если это очень близкий человек, то, наверное да.

– Да? – немного удивилась она, – А почему?

– Ну, Эрлкег… По ходу, просто, я так устроен.

– А может, кэп, это просто потому, что ты в панцире, как рыцарь Круглого стола?

– Хэх… Это комплимент, или наоборот?

– Ни то, и ни другое, кэп. Мне так кажется, и я это сказала. Ты не доверяешь никому и ничему в мире. Ни людям, ни природе, ни технике, ни даже себе. Наверное, это очень грустно, вот так все время в панцире. Я не лезу в твою жизнь, но…

…Кйоккенмоддингер немного повернула голову, так, чтобы Корвин мог увидеть ее фиалковые глаза, похожие сейчас на инопланетные озера, наблюдаемые с орбиты. Он вздохнул и без особых эмоций произнес:

– Просто, я так устроен.

– Ты это уже говорил, – напомнила она.

– Да, я уже говорил, и вряд ли скажу что-то еще. Давай-ка положим эту тему в архив на полку «необъяснимое, но неопасное», и пойдем пить чай. Ты хочешь цветочного чая?

– Наверное, хочу, – Эрлкег улыбнулась, – а про эту тему забудь. Она неправильная.

…

Хорошая штука – кухня под навесом во дворе. Можно заварить чай, подогреть тосты с джемом, и устроиться рядом на циновке, уже не под навесом, а прямо под звездами, и болтать о чем угодно. Был штиль, и потому ощущался только слабый ночной бриз, он приносил с маленького центрального горного массива Косраэ слегка резковатый запах листьев в джунглях. Где-то там, среди речек и крошечных озер скрипуче и не в ритм квакали лягушки. Наверное, эта ночь им тоже казалась романтичной…

– А кто в домашней лаборатории? – поинтересовалась Эрлкег, заметив полоски света, пробивающиеся сквозь щели ворот ангара.

– Не знаю, – штаб-капитан пожал плечами, – или тинэйджеры балуются, или фон Зейл испытывает очередной наплыв инженерного фанатизма.

Эрлкег поправила свою растрепанную стрижку пшеничного цвета.

– Уф… Я давно хотела спросить: что конкретно его так зацепило?

– Летающие тарелки, – таинственным тоном отозвался Корвин.

– Это ты про макет старой дисковидной ракеты янки?

– Ну, макет «Pye-Wacket» послужил пусковой кнопкой идеи. А сейчас фон Зейл ставит вопрос шире: раскрутить еще один клон мифа о «Базе-211», или «Оазисе».

– Что за База-211?

– Гитлеровская секретная база в Антарктиде, созданная перед Второй Мировой войной, конкретно – в Новой Швабии, которая теперь называется «Земля Королевы Мод». Там, согласно мифу, был форпост военной науки Третьего Рейха, продолжавший работать, несмотря на поражение Германии в 1945-м. Миф утверждает, что одной из основных моделей оружия Базы-211 были летающие тарелки, и что в 1947-м эти тарелки разбили эскадру ВМФ США, которая шла к Антарктиде под командованием адмирала Берда.

– А что дальше? – спросила Эрлкег.

– Дальше База-211 так и существует в антарктическом оазисе.

– Кэп, это какой-то совсем неадекватный миф.

– Эрлкег, а какая доля адекватной информации в TV-потоке в США и ЕС?

– Это я не учла, – призналась она, – да, миф годится для TV, но как все это применить?

– Не знаю, но если проанализировать наиболее успешные мистификации на эту тему за последние лет двадцать, то, ответ можно найти.

– Хм… А полноразмерная летающая тарелка нужна, или и так сойдет?

– Фон Зейл считает, что такая тарелка нужна, иначе он не зависал бы в лаборатории.

– Кстати, вот он! – объявила Эрлкег, – и Махно с ним, что интересно. И у них вовсе не тарелка, а модель обычного авиалайнера. Кэп, в чем тут прикол, а?

Комэск Улат Вук Махно взмахнул ладонью и приветствовал Саммерсов в стиле Li-Re:

– Дышите свободно, друзья.

– Дыши свободно, комэск, – в тон ему отозвался Корвин.

– Чаю хотите, парни? – спросила Эрлкег.

– Так точно, фройляйн, – подтвердил Хелм фон Зейл, – мы с Махно как раз думали: как тактично напроситься на приглашение к чаю?

– Считай, Хелм, вам это удалось. А игрушечный авиалайнер зачем?

– А это для разговора, – пояснил флит-капитан INDEMI.

– Уже интересно, – сказала она, и поставила на циновку еще две чашки.

– Узнаешь машину, штаб-кэп? – спросил Махно, устроившись рядом с Корвином, а на середину циновки поместив макет авиалайнера, наскоро изготовленный на фаббере.

– По ходу узнаю. Это какой-то клон советcкого AN-124 «Руслан» образца 1982 года.

– Да, это JL-400, индокитайский клон. Его надо аккуратно уронить на аэродром Науру.

– Аккуратно в каком смысле? – спросил Корвин.

– В смысле, чтоб никто не заметил, – пояснил комэск Махно.

– Хэх! Уронить 400-тонный самолет, чтоб никто не заметил? Это к Гэндальфу.

– Имеется в виду имитация несчастного случая, – уточнил флит-капитан фон Зейл.

– Ну, это меняет дело. Когда надо?

– Следующей ночью, – ответил Махно, – весь график полета JL-400 точно известен от Манилы до Науру, позывные тоже известны, мы будем видеть его постоянно.

– Тогда сделать реально, – сказал Корвин, – а кто участвует и какая боевая техника?

– Участвуем мы двое, и ты, если согласишься. А техника – «йолоптеры». Они отлично подходят: верткие, бесшумные. Короче говоря, есть мнение, что птичкам, которых ты удачно вывел в реальный мир, пора попробовать крови. Как ты думаешь?

На этот раз Корвин задумался, прежде чем ответить.

– Хэх! Науру в 750 км к зюйд-зюйд-ост от нас. Три часа полетного времени. Мы легко долетаем, пристраиваемся к мишени перед лэндингом, отрабатываем, и?..

– …И, – договорил Махно, – уходим на морской аэродром в 40 км от Науру.

– На какой еще морской аэродром?

– Новый катамаран Ашура Хареба. Там на юте полоса полста метров, и предусмотрена страховочная сетка на финише.

– ОК, – Корвин кивнул, – погода будет тихая, можно садиться и на морскую платформу. Проблема в другом: как уронить JL-400, куда намечено. Ведь на йолоптер не поставишь мощную пушку. Только пулемет или ампульный огнемет. У кого-то из вас есть идеи?

– А как, по-твоему, зачем мы сделали макет самолета-мишени? – спросил фон Зейл.

– Ясно, – штаб-капитан снова кивнул, – типа, идею еще надо сгенерировать. E-oe?

– E-o, – подтвердил Махно.

– Хэй, парни, – вмешалась Эрлкег, – а это дело не слишком ли рискованное?

– Нет, – ответил Корвин, – проблема не в риске, а в выполнимости. И еще, я бы хотел в начале понять смысл. Мы разобьем и этот самолет, и полосу аэродрома Науру, и что?

– И, – произнес комэск, – группировка противника в Центральной Полинезии окажется отрезанной от азиатских баз снабжения материальными и людскими ресурсами.

– Но почему? – Корвин развел руками, – На аэродроме Науру свет клином не сошелся. Противник может проводить транзит из Азии через аэродромы янки на Маршалловых островах: Кваджалейн или Маджуро. И, кроме того, противник не обязательно должен снабжаться из Азии. Он может снабжаться из США через Американские Гавайи.

– О, нет, – Махно покачал головой, – не так все просто, посмотри на ситуацию глазами противника. Хелм, дай штаб-кэпу пояснения. У тебя получится лучше, чем у меня.

Флит-капитан INDEMI кивнул, и негромко хлопнул в ладоши.

– Я начну от корней. Противник, в частности, ООН, видит Меганезию, как мозаику из политически-разнородных слабо-организованных земель. Примерно как Афганистан, в котором правительство контролирует только Кабул и ближайшие окрестности. Другие провинции – под контролем разных этнических, религиозных, и криминальных команд. Пуштуны, узбеки, таджики и белуджи. Талибы и ваххабиты. Хозяева опиумных полей, наркоторговцы, контрабандисты, и простые бандиты. У каждого перевала, и у каждого колодца есть неформальный хозяин с вооруженной бандой. И если иностранные силы вторгаются туда, это нарушает баланс, и приводит к дикой войне всех против всех. В подобных случаях мировой оффи-клуб знает лишь один путь: подкупить центральное правительство и взять под контроль столичный регион и, начиная оттуда, приучать нецивилизованную нацию к кока-коле и кредитам. В Афганистане это агломерация Кабула, а в Меганезии это атолл Тинтунг, еще несколько пунктов на Островах Кука, и кусочек земли на западе Полинезии: остров Науру, брошенный жителями еще зимой.

– Подожди, Хелм, – перебила Эрлкег, – при чем тут какой-то Афганистан?! Достаточно приехать на любой населенный остров или атолл, чтобы понять…

– Минутку! – перебил разведчик, – Ты права: чтобы понять, достаточно приехать. Но не приехав, не поймешь. Я по глазам вижу, что ты хочешь спросить: «А что, у Запада нет агентов-информаторов в Меганезии?» Ответ: эти агенты есть, но у большинства из них существует четкий личный мотив передавать «дезу». Кроме того, те, кто принимают и суммируют данные, заинтересованы представить картину, которая выгодна спонсорам. Многие деятели крупного бизнеса Первого мира неслабо наживаются на особенностях Меганезии, и им невыгодно, чтобы объективные данные от честных агентов достигали центров принятия политических решений. Если какой-либо агент своими правдивыми рапортами начинает нервировать влиятельных персон, то его тихо сдают нам, а мы эту проблему решаем методом неизбежных трагических случайностей.

Кйоккенмодингер с фиалковыми глазами сосредоточенно кивнула.

– Теперь я поняла. Это не так уж сложно, оказывается.

– А я не понял, – проворчал Корвин, – мой вопрос об альтернативах снабжения…

– …Я как раз к этому перехожу, – сказал фон Зейл, – ты верно сказал: альтернативой аэропорту Науру могли бы стать островные аэропорты США. Но оффи-клубу США совершенно не нужен риск. В январе они уже хлебнули горя из-за танкерной войны на тихоокеанских трассах, и не хотят повторения. Они ведут двойную игру: изображают главных проводников целей ООН по Океании, однако не нарушают Сайпанский пакт, подписанный 29 января. По этому пакту США не предоставляют свою транспортную инфраструктуру в Океании организациям и силам, заведомо враждебным Меганезии. Таким образом, закрыв транзитный узел Науру, мы перекрываем кислород вражеской группировке на Островах Кука. Можно просто расстрелять аэродром с моря, но это не лучший вариант. Зачем раскрывать наши карты раньше срока. То ли дело, несчастный случай из множества тех, которые, увы, неизбежны на море и на небе.

– Теперь ясно, – Корвин кивнул, – дело хорошее.

– А что еще есть на Науру, кроме аэропорта? – поинтересовалась Эрлкег.

– Там, – ответил разведчик, – много-много говна.

– Шутишь, Хелм?

– Нет, я серьезно. Там грандиозные залежи гуано, ископаемого птичьего говна или, как выражаются геологи, «биогенных фосфоритов». Оно добывается в Науру австралийско-британской компанией уже полтораста лет. На острове, диаметром 5 км, раскопано три четверти площади. А туземцев закормили до диабета конфетами и бройлерами с рисом. Натуральной пресной воды уже нет, сколько-то ее дает опреснительная установка при единственной электростанции, а в основном – пресная вода привозная из Австралии.

– Вообще-то все это в прошлом, – поправил Корвин.

– Да, – фон Зейл кивнул, – в прошлом году там жило около 7 тысяч туземцев, но после Зимней войны они эмигрировали в Австралию. Логично. Что им делать в этом лунном ландшафте без экспорта фосфоритов и, соответственно, без импорта продуктов?

– В лунном ландшафте? – переспросила кйоккенмодиднгер.

Хелм фон Зейл кивнул.

– Да. Из-за фосфоритных карьеров, все, кроме поселка и пары оазисов, так выглядит.

– Убитый остров, – припечатал Улат Вук Махно, – поэтому суд разрешил временно, для отвлечения внимания, передать Науру под контроль Комитета ООН по Океании.

– Остров Науру вовсе не убитый! – уверенно возразил Корвин, – Это отличный узел для логистики восток – запад, и идеальное место для большой акватерральной агрофермы.

– Гм… – озадаченно буркнул Махно, – про логистику я соглашусь, но агроферма…

– Спорим на сотку фунтов? – невозмутимо предложил Корвин.

– В таких пари, – медленно произнес комэск, – одна сторона жулики, а другая дураки. И интуиция подсказывает, что в дураках окажусь я. Давай сделаем иначе, штаб-кэп.

– Как? – спросил Корвин.

– А так. Я соберу пул под большую агроферму, а ты нас проконсультируешь. Идет?

– Интересная мысль, комэск. А на каких условиях?

– Предложи свой вариант, штаб-кэп.

– ОК, я подумаю, комэск. Но, это не первоочередная задача. E-oe?

– E-o, – подтвердил Махно, – первоочередная задача, это уронить JL-400 на полосу.

– Аккуратно уронить, – уточнил фон Зейл.

– Ну что ж… – Корвин взял в руку макет тяжелого транспортного самолета и изобразил стандартный заход на глиссаду, – …Подойдем к этому с инженерной точки зрения.

…