15. Игра в прятки
А что же эпоха великих географических и натурофилософских открытий, начавшаяся якобы из приатлантической Европы XV в.? Разве не с нее началась эпоха просвещения и цепь технологических революций, породившая современную информационно-энергетическую цивилизацию? Конечно же все это так — а вот откуда взялись исходные данные для этой эпохи?
Официальная история рассказывает, что все началось с 1-го крестового похода. В 1096 г. крестоносцы вторгаются в Сирию и Палестину. В ходе военной кампании, они соприкасаются с цивилизованными и искушенными в науках арабами, заимствуют у них арабские цифры (разрядную систему счета), алгебру, алхимию и прочие достижения человеческой мысли, включая технологию получения крепких напитков (алкоголя). Как нетрудно заметить, арабский суффикс «al'» присутствует в этих словах по сию пору. Логично?
Увы, не очень.
Во-первых, «al» может быть как арабским «al'» так и англо-германским «all»: например, в работах алхимика Теофаста Парацельса для обозначения некого всепроникающего флюида исходно присутствует термин «all geist» который у переписчиков превращается в квазиарабское «alcahest» (на самом деле такого значащего арабского слова не существует).
Во-вторых, если все эти чудеса техники были заимствованы в XII в., непонятно, чего европейцы ждали 300 лет (до XV в.) если у них уже оказалось все необходимое для научно-технического скачка? Почему самые первые результаты заимствования мы видим только в XIV в. — и то крайне сомнительные: начало товарного производства спирта в Италии.
В-третьих, если уж погрязшим в «темных веках» европейцам так хотелось приобщиться к лучшим образцам науки, то что мешало им сделать это на 200 лет раньше, в эпоху расцвета арабской цивилизации — на рубеже IX–X в.? Никаких географических препятствий к культурному обмену не было: граница между «арабским» и «европейским» миром с VIII по XV в. проходила чуть ли не по середине Испании и отдельные территории то и дело переходили из рук в руки (не говоря уже о постоянном торговом обмене между соседями — арабской Кордовой, Севильей, Валенсией и европейской Кастилией, Каталонией, Арагоном).
И в-четвертых, а у арабов-то откуда взялись все эти чудеса? В конце VIII – начале IX в. мы видим, как Халифат — огромное заведомо-нестабильное государство, созданное бедуинами-кочевниками, не знающими ни письма, ни счета, закономерно разваливается — казалось бы, на этой территории должен царить окончательный хаос — ан нет. На рубеже IX–X в. мы обнаруживаем здесь несколько вполне цивилизованных, процветающих государств, где пишутся научные и философские труды, создается энциклопедия, переписываются истории путешественников (из которых сейчас наиболее известен цикл «1001 ночь»).
Что произошло менее, чем за столетие, с безграмотными и радикально-сухопутными кочевниками, что они стремительно бросились в науку и морские странствия?
Помните четыре мифических талисмана данов: Камень Фал, который издавал крик, когда на него становился законный король; Копье Луга которое приносило победу; Меч Нуаду, от которого не было защиты; Котел Дагда, который сам наполнялся пищей? Меч Нуаду и камень Фал объединятся в «меч в камне» — который может извлечь только истинный король (или Халиф) Артур (или Ар-Рашид соответственно). Копье Луга (солнечное копье) станет в «1001 ночи» копьем волшебного всадника, поражающим врагов на любом расстоянии, а в христианской мифологии — копьем Лонгина, которым была нанесена смертельная рана Иисусу (или Esus'у). Вот и пришла пора поговорить об этом персонаже. Итак Езус (Esus), один из героев племен богини Даны. Впоследствии, как уже говорилось выше, он был обожествлен, а его атрибутом стало мировое дерево. Когда кельтские племена одичали и начали практиковать человеческие жертвоприношения, то жертвы Езусу приносили путем повешения человека на дереве. Деградировавший культ Езуса, как и солярный кельтский крест с кругом (исходно — символ солнца на парусе, эмблема морских королей), был импортирован римскими императорами в III–IV в. из Галлии и Британии. Затем, на базе этого культа, с добавлением национальных мифологий и солярных религий, свойственных римским военным, слеплено т.н. «христианство». Более подробно об историческом эксперименте по выведению имперской религии путем гибридизации разнородных верований с последующей ампутацией «лишних» конечностей — в работе автора «Ретроника — прогнозирование прошлого». Но причем здесь добрый странствующий философ Иисус из Галилеи, которого последователи считали Христом, и который учил, что Бог есть любовь? Он-то, разумеется, не при чем, но вот его последователи к началу II в. придумали замечательную вещь, которой только и не хватало, чтобы сделать имперских подданных ПОЛНОСТЬЮ управляемыми и зависимыми от мнения церкви (тоже имперской, разумеется). Послушаем, что пишет современник:
«По их учению выходит, что нечестивца, если он смирится под тяжестью бедствия, бог примет, а праведника, если он, обладая добродетелью с самого начала, обратит свой взор ввысь, он не примет!(Цельс, «Правдивое слово»)
...бог, поддавшись жалобам жалующихся, ублажает дурных и отвергает хороших людей, не поступающих таким образом. Христианский учитель говорит: мудрецы отвергают наше учение, потому что мудрость вводит их в заблуждение и сбивает с пути...
Христиане прибегают к простодушным и малолетним невеждам, говоря им: смотрите, чтобы кто-нибудь из вас не коснулся знания, знание — зло, знание отклоняет людей от здоровья души. Христианский учитель поступает подобно тому, как если бы кто в пьяном виде, выступая перед пьяными, стал поносить трезвых за пьянство».
Иначе говоря, мало, чтобы подданный не умел отличать хорошее от дурного (и обращался за этим к церкви) — он еще должен считать само это умение — порочным, обладателя такого умения — дурным человеком! Цельс недоумевает — но любому современному политику ясно, что это была блестящая идея: знание — зло, а любой человек исходно является дурным, но может быть назначен хорошим (церковью, разумеется). Идея очень близкая деградировавшему позднему друидизму (культу Езуса), где уже не основанное ни на каких знаниях всевластие священства доходило до того, что друид мог объявлять человека виновным или невиновным вопреки очевидной логике... поскольку логика (как разновидность знания) считалась злом.
Так из доброго философа сделали одноименного злого бога, висящего на дереве и запрещающему людям стремиться к добру и знанию, как они его понимают. А как же бог, который есть любовь? Он сохранился у т.н. христиан-гностиков (т.е. знающих), которых имперская церковь все последующие века вылавливала и сжигала вместе с их книгами.
Теперь, раз уж речь зашла о знании и знающих, то самое время перейти к четвертому магическому предмету детей Даны — котлу Дагда. Этот предмет был известен еще в доантичные времена — Геродот пишет о нем, как о древнем талисмане скифов-сколотов — чаше Колоксаиса (в честь которого, кстати, славянский солярный крест носит название «коло»). Он будет известен в арабских мифах, как чаша Кей-Хосрова (которая могла показывать будущее). В христианских мифах — это чаша Грааля (Holy Grail), за которой, как говорит легенда, охотились еще в начале VI в. рыцари круглого стола, возглавляемые королем Артуром. В более поздних христианских мифах он иногда сливается с камнем Фал и описывается как «сверкающий камень, выпавший из короны Люцифера» (ох уж эти христиане — вечно они эксплуатируют своего Люцифера).
Так что же это за предмет (или символ) этот Грааль? Вот что пишет по этому поводу Майкл Мак-Клейн:
«Настоящее же происхождение образа Священной Чаши объяснить весьма просто. Церемония. связанная с Сомой (санскр.) или Хаомой (авест.) практиковавшаяся в древнеиранской и индоарийской среде, в неприкосновенности сохранялась друидами в течение долгого времени после миграции кельтов в области, где растение Сома или Хаома не произрастало; сохранялась форма и символизм обряда, хотя „субстанция“, для него необходимая, и стала недоступной».
Речь идет об уже упоминавшемся в главе «Очевидная магия и неочевидная технология» применении психотропных растительных соединений для достижения т.н. «расширенного» состояния сознания — то, чем достаточно безответственно баловались европейские и американские студенты в середине XX в. (в частности, для освоения какого-либо предмета за ночь до экзамена). Заметим, что в одном Мак-Клейн не прав: «субстанция» никуда не делась — растения, содержащие подобные вещества, встречаются практически везде — и везде они использовались в магических ритуалах. Еще есть чисто морская интерпретация: первый компас представлял собой чашу с водой, где плавала намагниченная иголка, обмазанная жиром, а первым инструментом для звездной навигации была чаша с полукруглым отшлифованным дном. До сих пор сохранился символ медицинского знания, введенный еще мифическим Асклепием — чаша с обвившимся вокруг ножки змеем. В общем, версий использования чаши много — но смысл один: это не конкретная чаша, а символ источника знаний. В эзотерических практиках эта чаша знания символизировалась чашей опьяняющего напитка, чаще всего — вина (что сближает обладателей Чаши с посвященными дионисических мистерий и еще более ранних обычаев, связанных с оракулами). Давайте посмотрим, кто считался обладателем этой символической чаши в интересующий нас период — около X–XII в. — и, возможно, найдем ответ на вопрос об источниках прогресса нового времени.
На Ближнем Востоке (откуда крестоносцы якобы вывезли знания) чаша Кей-Хосрова — непременный атрибут суфийской мистики (суфии — неслыханное для мусульман дело — не только пьют вино, но и воспевают его свойства, как например Омар Хайям). В Европе владельцы чаши Грааля тоже известны — это катары, о которых мы поговорим подробнее. Социально-ориентированное развитие суфийской практики было пресечено в 1-й половине XIII в., когда к нашествиям крестоносцев добавилась экспансия многочисленных кочевых племен — монголов и тюрков (на чем прогресс этого региона и закончился). В Европе дело обстояло существенно иначе. В той же 1-й половине XIII в. регион распространения катаров стал ареной братоубийственных внутриевропейских крестовых походов (о которых мы поговорим ниже).
Истоки учений суфиев и катаров прослеживаются с III в. н.э. — с загадочной и трагической деятельности персидского философа Мани (216–277), который называл себя преемником Будды, Заратуштры и Христа. Был ли в манихействе синтез трех учений — мы не знаем, но так или иначе в нем присутствовал культ абсолюта — как любви, красоты и знания, а последователям Мани приписывали владение чашей Кей-Хосрова. Далее в европейской ветке манихейства наблюдается пробел в 800 лет — мы уже не удивляемся, то же самое было в истории викингов. В те годы, когда Лейв и Торвальд Эйриксоны создавали свои поселения на месте нынешнего Квебека, Монреаля и Бостона, в южной Франции восходит звезда катаров (они же — «альбигойская ересь» — трехсотлетний кошмар «католической Европы»). В XI–XII в. территория распространения катаризма простирается на Северную и Центральную Италию, восток Пиренейского полуострова и юг Франции между Роной и Гаронной. Здесь с незапамятных времен пересекались пути морских королей — эти перекрестки отмечены пещерными святилищами 30–6 тысячелетий (Ласко, Альтамира) и мегалитическими постройками 5–3 тысячелетий до н.э. (о которых шла речь в главе «Игра в камешки»). И здесь же пересеклись пути мощных религиозно-философских течений: восточного манихейства (вобравшего в себя буддизм, зороастризм и христианский гностицизм), западного учения друидов (собравших остатки наследия детей Даны) и морского митраизма (восходящего к легендарным киликийским пиратам).
Католическое христианство по сравнению с катаризмом выглядит, как ярмарочный балаган по сравнению с grand opera: невнятное учение, службы на исковерканном чужом языке, жадные полуграмотные священники-пьяницы и золотая мишура, призванная замаскировать все это убожество. У катаров все НАСТОЯЩЕЕ — и это видно даже средневековому фермеру. Принято считать, что учение катаров было радикально-аскетическим, отрицающим все, что относится к естественной человеческой жизни. Но с другой стороны территории, где доминирует катаризм (а не католицизм) быстро развиваются именно в смысле естественных наук, искусств, ремесел и торговли. В исторических работах по катаризму мы читаем недоуменные рассуждения историков: с одной стороны жизнелюбивое население, склонное именно к светским занятиям и далеко не аскетичным развлечениям, с другой — единодушная поддержка этим населением катаризма, сплошь построенного на аскезе и отрицании мира. Чтобы разрешить это противоречие, историки начинают искать причины в раннесредневековой истории региона — и, что удивительно, находят. «Оказывается, — говорят они, — земли между Роной и Гаронной ЕЩЕ С РИМСКИХ ВРЕМЕН славились ремеслами, торговлей, науками, искусством, веротерпимостью, открытостью, мореплаванием, образованностью и предприимчивостью аристократии — в сочетании с воинским мастерством и доблестью». Интересно, почему историки стараются не распространяться об этом феномене южноевропейской цивилизации в других случаях? Не потому ли, что это мгновенно разрушило бы миф о «христианском» происхождении европейской культуры?
Так почему же так распространился катаризм? «Наверное, в знак протеста против дурного поведения некоторых католических священников, которые были жадинами, развратниками и пьяницами» — говорят историки. Тяжело у историков с логикой. Ну были эти священники пьяницами — да пусть бы они хоть круглый год не просыхали. Это — повод, чтобы выгнать их в шею, но не для того, чтобы принять в качестве замены именно катаризм, идущий вразрез с веселыми обычаями Южной Франции. Тогда каково же логичное объяснение? Да очень просто — катаризм просто не предписывал никакой аскезы и полностью соответствовал светской традиции. Более того, катаризм и сформировался в рамках этой традиции — на основе МОРСКОЙ культурной доктрины, предполагающей усвоение всего нового и прогрессивного, стремление к знаниям и неудержимую тягу к открытиям. Аскетизм был свойственен лишь катарским священникам (и отсюда — еще одно преимущество катаризма: катарское священничество не ложилось тяжелым экономическим бременем на плечи прихожан). Результат: католическая церковь, с ее непомерными экономическими и политическими амбициями, в этой части Западной Европы оказывается не при делах. Более того, орден тамплиеров, созданный в 1118 г. как «воинство христово» — основная боевая сила католической церкви — уже во 2-й половине XII в. становится по сути катарским. Прежняя беспредельная преданность Ордена церкви сменяется полной независимостью и чуть ли не открытым переходом к культу Грааля. Устав Ордена меняется — п. 54 устава, запрещавший принимать в орден рыцарей, отлученных от церкви, меняется на противоположный: теперь тамплиеры рекрутируют в свои ряды в первую очередь отлученных. Такие позитивные изменения приводят к стремительному росту экономического потенциала ордена и его территориальных владений.
Интересно, что, по крайней мере в «Старом свете», границы сферы влияния тамплиеров на рубеже 1200 г. практически совпадают с территорией, контролировавшейся морскими королями XII в. до н.э. На Северо-Западе они прекрасно ладят с воинственными лидерами шотландских кланов, на Юго-Востоке — с радикальным крылом суфиев: ассасинами (военно-террористическим орденом, созданным легендарным «старцем Горы» Хасаном ас-Сабахом).
А дальше — уже знакомая история. «Морская» цивилизация разбрасывает своих лучших представителей по отдаленным странам, создавая ростки развивающихся культур (походы «морских королей», в качестве которых теперь выступают тамплиеры), а ее исторический центр прекращает развиваться. Следующий этап — более примитивная «сухопутная» цивилизация, сильная численностью людей и полной их подчиненностью верховной власти (что позволяет бросить многие тысячи в мясорубку войны), идет грабить этот центр. В данном случае — еще и уничтожая попутно все научно-культурные ценности (поскольку христианство концептуально несовместимо ни со светским искусством, ни со светским научным знанием).
Страшная война против катаров (крестовый поход против «альбигойской ереси») начавшись в 1209, продолжается 1255 г., а ее партизанская фаза затягивается до 1278 г. Катарское «подполье» действует еще дольше — вплоть до 1321 г. На протяжении этой войны (особенно ее основной фазы — 1225–1244 г.) католическая Европа вынуждена постепенно оголить фронты в Северной Африке, Малой Азии и на Ближнем Востоке. Европейские монархи нервничают. Император Фридрих II теряет терпение и пишет трактат о трех обманщиках: «Знайте же, легковерные народы, что настало время открыть вам глаза на верования, навязанные вам тремя обманщиками — Моисеем, Христом и Магометом. Неужто разум не подсказывает вам, что лишь бездельники, заинтересованные в обмане, могут утверждать, будто бога произвела на свет девственница? До каких же пор вы будете верить в силу пап, этих кровосмесителей, воров и убийц». По фасаду католической «сверхдержавы» идут трещины. В 1244 г. крестоносцы добиваются решительного перелома в «альбигойской войне» — занимают Монсегюр но какой ценой? В том же году они теряют главный ближневосточный плацдарм — Иерусалим. Закончив войну в 1255 (капитуляция Куирибуса) они теряют владения в Северной Африке. Из-за продолжающегося сопротивления они не могут вывести военный контингент из Лангедока и в 1261 г. теряют Константинополь и вместе с ним — всю Малую Азию, а в 1270 с треском проваливают кампанию в Тунисе. К концу XIII в. и Франция приходит разоренной и нищей.
В 1307 г. католицизм наносит удар по тамплиерам. Сговор между французским королем Филиппом IV и папой Климентом V позволяет путем на редкость гнусного обмана захватить великого магистра де Моле, более 150 видных лидеров ордена и более тысячи рядовых его членов, а также огромные суммы орденских денег. Процесс тамплиеров продолжался долго — король и папа, а еще более — кардиналы, наряду с ненавистью и жадностью, испытывают очевидный страх (оно и понятно: разгромлен лишь «старый ствол» ордена — «ветви» же, разбросанные по всему миру, совершенно не пострадали). Страх так силен, что на XV Вьеннский Собор 1311 года, посвященный осуждению тамплиеров, из европейских монархов не прибыл никто, кроме Филиппа IV, а за уничтожение ордена из 140 кардиналов проголосовали только 4. К этому моменту Франция становится центром католицизма, а резиденция пап перемещается в Авиньон. Так или иначе, отступать папе и королю некуда: в 1312 г. орден тамплиеров формально упразднен, а в 1314 г. процесс завершился казнью великого магистра и двух его ближайших сподвижников (по христианскому обычаю они были сожжены заживо).
Нетрудно догадаться: несмотря на ощутимые потери в живой силе и деньгах, ни тамплиеры ни катары никуда не делись. Рыцари «перекрасились» в солдат удачи и в рыцарей новых орденов, ученые — в алхимиков и астрологов, катарские философы и поэты — в «жрецов веселой науки» трубадуров. Еще легче догадаться, что они при этом ничего не забыли и никого не простили. Поэтому вряд ли следует считать странным, что ни король, ни папа, ни другие наиболее активные участники процесса тамплиеров не прожили после этого и года (как честно и пообещал им великий магистр де Моле перед казнью). Затем в течении 15 лет последовательно умерли все трое сыновей короля (так прервалась династия Капетингов). Воевать на стороне католической Франции стало некому, да и не за кого — законного короля не стало. Династические основания Валуа вилами по воде писаны — такие основания может предъявить кто угодно. Такой «кто угодно» немедленно находится в Англии. В 1337 г. с высадки английского десанта и цепи чудовищных поражений французской армии начинается столетняя война — последняя война в стиле викингов и первая война новой эпохи. Война, которая продлится до середины XV века.
Внимание! Мы находимся на хронологической границе т.н. «эпохи Возрождения», краткая характеристика которой такова:
«В этих условиях возросшей деловой активности на передний план выдвигалась человеческая личность, обязанная своим положением и успехами не знатности предков, а собственным усилиям, предприимчивости, уму, знаниям, удаче... Были подвергнуты критическому пересмотру сковывавшие свободное развитие мысли авторитеты, традиции и догмы, на которые опиралась средневековая мораль; провозглашено право на свободу научного исследования. Возникли светская наука, литература и искусство... В противовес феодально-церковному аскетизму, проповеди пассивности, новая гуманистическая этика превозносила право на естественные, данные природой потребности и склонности, возвеличивала человеческую деятельность. Жизнерадостный оптимизм, представление о безграничных возможностях человека, его воли и разума, „героический энтузиазм“ (Дж. Бруно), гармоничность и цельность мироощущения органически присущи гуманистическому мировоззрению в его наиболее классическом выражении. Утверждая новое мировоззрение, гуманисты обратились к античному наследию (в средние века хотя и неполностью забытому, но сильно искажённому). В античной культуре Возрождение открывало родственный ему гуманистический (человечный) неаскетический дух, „языческий“ интерес ко всему „посюстороннему“, нормы нравственного и прекрасного, основанные на изучении природы и человека».(БСЭ)
Надо быть очень наивным человеком, чтобы поверить, будто серое, как штаны пожарника, население средневековой католической Европы, могло взять, да и «пересмотреть авторитеты, традиции и догмы». Для этого должна была, как минимум, рухнуть основа серости — единство западных монархий и католической церкви. Это и происходит, причем очень быстро — менее, чем за полвека (в интервале 1378–1420 г.). На западный католический мир обрушивается серия военно-политических катастроф. 1378 — раскол папского престола на Римский и Авиньонский, 1380 г. — реформат Уиклиф и начало отпадения английской церкви, 1409 г. — конфликт Франции с Римом и начало троепапства, 1415 — сокрушительное поражение Франции под Азенкуром, 1419 г. — начало антикатолических гуситских войн в германской империи, 1420 — потеря Францией Парижа и всего севера страны. Страны, проявившие наибольшее рвение в кампании против катаров и тамплиеров, оказались на столетие, а то и больше выброшены на обочину прогресса. Как известно, глупость — самая дорогая вещь на свете: она дороже всего обходится.
Совершенно противоположным образом обстояло дело в странах, которые на взаимовыгодных условиях предоставили тамплиерам свои территории. В особенно хорошем положении оказалась Португалия, куда в 1314 г. переместилась европейская штаб-квартира ордена. Король Диниш попросту преобразовал в своей стране орден тамплиеров в орден Христа (с сохранением всего имущества, привилегий и символики тамплиеров). В результате за столетие маленькая Португалия превратилась в мощную морскую державу. Огромную роль в этом сыграл младший сын короля Жоана I, принц Энрике (с 1418 г. великий магистр ордена), впоследствии получивший прозвище «Навигатор» — хотя был не мореплавателем, а организатором морского дела. По его плану на мысе Сагреш была создана военно-морская база, мореходная школа, верфи и то, что сейчас назвали бы «аналитической группой». Здесь работали талантливейшие специалисты со всего «старого света» — картографы, астрономы, судостроители. На парусах судов, отправлявшихся в далекие экспедиции — герб ордена. Все тот же символ: красный многолучевой крест на белом фоне. Солнце на парусах.
Как пишет Ж.Кортезан:
«Только из Португалии можно было осуществить такие путешествия, ибо только здесь существовали в комбинированном виде географические, научные и финансовые возможности, необходимые для реализации этих открытий».
Так было положено начало эпохе «великих географических открытий». Но сделано было и так немало. 1416 — Канарские острова, 1419 — острова Мадейра, 1431 — Азорские острова, 1452 — острова Кабо-Верде. На финише XV в., когда в морскую гонку уже включаются Испания и Англия, Португальские моряки первыми огибают Африку (открывая морской путь в Индию) и первыми приходят в Бразилию. Считается, что мечта Энрике Навигатора — замкнуть кольцо вокруг Земли, осуществилась лишь через полвека после его смерти. Но многие серьезные исследователи полагают, что это произошло значительно раньше, как, впрочем, и многие другие открытия того периода. Так, есть основания полагать, что побережье Южной Америки было исследовано Португальцами еще в 50-х – 60-х годах XV в. Такого мнения придерживается, в частности, известный современный историк, академик РАЕН, А.Хазанов. Он, как и ряд других серьезных исследователей, полагает, что результаты португальских географических открытий середины XV в. были засекречены Жоаном II по вполне понятным стратегическим соображениям...
Какая романтика! Даже энциклопедия не может удержаться от некоторой поэтизации эпохи:
«В легенде о Фаусте, сложившейся в конце эпохи Возрождения, увековечен тогдашний тип полуучёного-полуфантаста, овеянного авантюрным духом времени. Смешение рациональных представлений с наивной фантастикой отличает мышление В. от позднейшего, более систематического и научного по методу. Однако эпоха Возрождения (особенно 16 в.) отмечена уже крупными научными сдвигами в области естествознания...»(БСЭ)
Но это, что называется, «официальное открытие» эпохи. Как и на любых помпезных мероприятиях такого рода, здесь все время говорят красивые слова, причем все время врут.
16. Игра в дурака
Мы что-то зациклились на Европе. А мир, между прочим, гораздо больше и там все это время много чего происходило. Ведь оттого, что на календаре было средневековье (т.е. полная деградация Европы), морские короли не перестали бороздить просторы океанов. Напомним: на самом деле в эпоху «великих географических открытий» никто из европейцев ровным счетом ничего не открыл. Они просто постепенно освоили маршруты, проложенные и нанесенные на карты-портуланы задолго до постройки египетских пирамид (вспомним портулан Пири Рейса, перерисованный с финикийской карты IV в. до н.э., являющейся копией карты 6-го тысячелетия до н.э.). По этим маршрутам шла бойкая морская торговля во времена расцвета минойского Крита, а затем — в эпоху морской гегемонии финикийцев и экспансии на север племен Даны.
Португальские морские карты 1-й половины XV в. — это просто копии (пусть и неаккуратные) карт древних морских королей. Таким образом на португальских картах первой четверти XV в. появляются «еще не открытые» острова Карибского бассейна и побережье Америки. В своем докладе королю Мануэлу I Дуарти Перейра пишет: «Мы узнали и увидели, как в третий год Вашего правления в 1498 г. от Р.Х., в котором Ваше Величество приказали нам открыть западные земли, был открыт и обследован огромный земельный массив со многими большими прилегающими островами, протянувшийся до 70 градусов к северу от экватора и до 28 1/2 градусов к югу от экватора». Сильно сказано: «нам приказали открыть». Надо полагать, король Мануэл сказал своим капитанам примерно так: «Парни, то что я вам скажу — совершенно секретная информация. Наши аналитики изучили древнюю карту, по которой чуть ли не сам Ной ходил на своем ковчеге, и говорят, что в Западной Атлантике находится здоровенный континент. Выглядит он примерно так (раскладывает на столе перерисованную карту обеих Америк). Ваша задача проверить эти данные на местности».
«Yes, sir» — коротко по-флотски отвечают командиры и выходят в плаванье. Они доблестно проверяют и подтверждают местоположение северной оконечности Америки в заполярье (на 70 градусе С.Ш. находится пролив, отделяющий о. Баффинова Земля от континента). А вот на юге случается маленький казус: португальские моряки принимают за южную оконечность континента залив Ла-Плата, образованный общей дельтой многоводных рек Уругвай и Парана. Португальских моряков можно понять: в районе нынешнего города Монтевидео, берег уходит сначала строго на Запад, а затем изгибается к Северу (так что вполне можно принять это место за южную оконечность континента).
Они сверяют это место с картой — там ничего подобного нет (конечно нет — карта фиксирует береговую линию, какой она была более 6000 лет назад). Моряки, сказав пару ласковых слов об интеллекте этих сухопутных крыс-аналитиков, начинают определять широту кажущейся оконечности континента самостоятельно — и ошибаются на 5 градусов (впрочем, их трудно в чем-то упрекнуть — они находятся за южным тропиком, где не видно ни одного знакомого им созвездия).
Еще более проясняет суть дела королевская грамота от 03.03.1468 г., согласно которой Фернау Дулмо жалуется в капитанию: «Великий остров, острова или континент, который был найден и предположительно был островом Семи городов». Откуда Жоану II известно о том, чем «предположительно был» этот «великий остров, острова или континент»? Можно предположить, что не только из Платоновских диалогов об Атлантиде. И действительно: «На анонимной и недатированной карте [т.е. скорее всего, шпионской копии — А.Р.], которая в настоящее время находится в Британском музее, относящейся, как полагают, ко времени около 1508 года, обозначено семь городов, расположенных вдоль восточного побережья Северной Америки». (Р.Рамсей, «Открытия, которых не было») А с чего бы, заметим, там не быть городам в XV в. — если в XI в. это побережье было колонизировано викингами?
Естественно, при таких обстоятельствах «первопроходцы» эпохи Возрождения постоянно натыкаются на следы тех своих предшественников, чьими картами они пользуются.
В Центральной Америке обнаруживаются легенды о белых бородатых людях и такие же пирамиды, как в Египте. Великие пирамиды Хеопса, Хефрена и Микерина в Гизе — великие пирамиды Солнца, Луны и Пернатого Змея в Теотиуакане (Мексика). Там дорога мертвых и культ усопших (с традицией мумификации) — и здесь то же самое. Есть над чем задуматься — но пирамиды Теотиуакана (как и их египетские двойники) — это сказочная древность. Мало ли, что было в древности. Иное дело — великое Зимбабве. Между двумя великими реками Восточной Африки — Замбези и Лимпопо, примерно в 900 г. н.э. ни с того ни с сего появились пришлые люди. Они построили город-крепость площадью около 40 гектар, с акрополем около 100 м в диаметре, окруженным 9-метровой стеной. Все это напоминает по стилю древнейшие (пеласгические) города Эллады — кольцевая планировка, циклопические стены из огромных камней, пригнанных друг к другу без раствора, акрополь, колоннады, стелы конической формы. На протяжении 500 лет здесь было процветающее государство, а точнее — фактория, имеющая торговые связи со многими странами далеко за пределами Африки. И вдруг, около 1450 г., т.е. буквально перед появлением португальцев, город без всяких видимых причин опустел. Его неведомые хозяева ушли, аккуратно забрав с собой все ценности и документы. Кладоискателям (а позже — археологам) достались лишь голые стены. Опрос окружающего слаборазвитого население тоже ничего не дал: «Чужие люди приходили, строили, здесь жили — потом ушли, теперь плохое место — жить нельзя».
Еще веселее получается с маленьким (всего 170 кв. км.) островом Пасхи (о котором мы уже говорили в главах «Игра в карты» и «Игра в мячик»). В 1578 г. его случайно открывает испанский капитан Хуан Фернандес, но почему-то никому не рассказывает о своей находке, а вскоре умирает при загадочных обстоятельствах. В 1687 г. его также случайно открывает английский пират Эдвард Дэвис. Он вскоре пропадает куда-то, но рассказы о «земле Дэвиса», лежащей примерно на 30-й широте в двух с чем-то тысячах миль от чилийского побережья, с того времени циркулируют среди «джентльменов удачи». В третий и последний раз остров открывает в 1722 г. голландский адмирал Якоб Роггевен, целенаправленно разыскивающий загадочную «землю Дэвиса». Непонятно, зачем он искал эту землю — не ради спортивного азарта же (проще говоря — что он рассчитывал найти, исходя из отрывочных рассказов об этой земле). Так или иначе, нашел он нечто абсолютно бесполезное: множество монолитных каменных исполинов весом до 300 тонн, непонятно каким способом расставленных по периметру острова и заброшенную каменоломню, где эти исполины вырубались из скальной породы. Еще он нашел кучку аборигенов, таких разномастных, как будто они произошли от всех человеческих рас сразу (такое по понятным причинам бывает в оживленных портовых городах — но не на заброшенных островках посреди великого океана). Кроме раритетных табличек с непонятными письменами и странных легенд об авторах здешней мегаскульптуры, у этих аборигенов ничего ценного не обнаружилось.
А совсем весело получилось в другой точке Тихого океана — Понапе (о котором мы уже говорили, обсуждая игру в камешки). Напомним — здесь находится самый грандиозный на Земле мегалитический комплекс Нан-Мадол: 92 искусственных острова площадью 75 гектар, храм, морская дамба между островами и стены 6–8 м. высотой. Построен он... в XIII–XV в. н.э. (всего за столетие до появления здесь европейцев). Как можно вообще построить такое европейцы-первооткрыватели не представляют себе даже в общих чертах (вообще-то такое строительство становится принципиально возможным лишь при уровне техники XIX в.). Аборигены объясняют технологию просто: «Правители Со Делеур (Sau Deleur) делали так, что камни сами двигались по воздуху и укладывались на нужное место». Выслушав это простое (и, главное, понятное) объяснение, европейцы спрашивают: «А где сейчас эти правители Со Делеур?». У аборигенов и на это есть ответ: «Бог грозы повелел правителям Со Делеур уйти отсюда — и они ушли. Теперь здесь плохое место — жить нельзя». Вот и весь сказ — опять-таки просто и, главное, понятно.
Бравые европейские моряки в недоумении: они думали, что открывают мир — а они всего лишь подбирают чьи-то объедки. Начинают возникать разнообразные мифы. Например, крайне популярный миф о неком «пресвитере Иоанне», правителе мощнейшей морской державы, чья столица находится... ну, не важно где, но европейские короли вместе с папой... не важно каким, по сравнению с этим Иоанном — полное... ну не важно, что. Излишне пояснять, что распространение таких мифов очень скверно сказывается на престиже европейских монархов и католической церкви, продолжающей выполнять функции главного европейского идеолога. В XVI в. католическая церковь спохватится и начнет переписывать историю (в том числе и ту, которая была буквально только что). Получается куча вранья, которому методом грубой лепки придано внешнее правдоподобие.
В общем, историко-художественной правды в этой скульптуре меньше, чем в памятной по советским временам «девушке с веслом» — так что лучше убрать это несуразное христианское творчество в архив курьезов и разобраться, как все было на самом деле.
Мы уже выяснили, что все научно-техническое развитие «до-машинной эпохи» в регионах с известной нам историей приходится на период между 10-м и 3-м тысячелетием до н.э. Возможно, на островах Эгейского и Тирренского морей развитие продолжалось до середины 2-го тысячелетия, но это лишь догадки. Далее в развитии регионов, чья история нам более или менее известна, существует огромный провал в интервале между 2-м тысячелетием до н.э. и XV в. н.э. Именно этот провал и описывает «официальная» история, и именно в этом провале мы безнадежно выискиваем истоки нашей современной цивилизации — а их там просто нет. Развитие в этот период идет в совершенно других местах и лишь на рубеже «нового времени» (XV–XVI в.), когда начинает сказываться ограниченность периметров всех морских берегов земного шара, в застывшую цивилизацию, описанную «официальной» историей, вливается динамичная, развивающаяся цивилизация «морских королей». Как это происходит? Да очень просто — разве в эпоху стремительной морской экспансии европейцев кто-то в состоянии был проверить чью-то биографию? Возьмем для примера знаменитого Дрейка.
«Френсис Дрейк (Francis Drake) род. 1540 г. Тависток, графство Девоншир, в семье деревенского священника Эдмунда Дрейка. Около 1550 г. поступил юнгой на небольшой торговый корабль, где овладел искусством судовождения. Старый капитан полюбил Френсиса как родного сына и завещал ему свой корабль. Около 1560 г. Дрейк занялся работорговлей,поставляя негров из Гвинеи на Гаити. В 1567 году Дрейк командовал кораблем в эскадре карибского пирата Джона Хоккинса. На рейде в Сан-Хуане эскадра подверглась нападению испанского флота и уцелел лишь корабль Дрейка, на котором он и прибыл в Англию. В 1569 г. женился на Мэри Ньюман, брак оказался бездетным. Овдовел в 1571 г. В 1572 прославился самостоятельным набегом на Панамский перешеек, а в 1577 возглавил морской поход в качестве английского контр-адмирала...»(Ф.Дрейк. Краткая биография)
Дальше идет известная блестящая карьера пирата, адмирала и исследователя — но в приведенном фрагменте я вижу минимум 3 «дырки», в которые без всякого риска быть пойманным на подлоге, в качестве Френсиса Дрейка мог влезть ЛЮБОЙ знаток морского дела — хоть сам Дэви Джонс (главный демон из фольклора английских моряков), причем вместе СО ВСЕЙ КОМАНДОЙ своего корабля.
Можно с легкостью найти такие же «дырки» в биографии ПРАКТИЧЕСКИ КАЖДОГО из феноменально-удачливых морских авантюристов XV–XVII вв., чьи успехи попросту НЕВОЗМОЖНО объяснить естественными причинами. В таком ракурсе становятся понятным неизвестно откуда взявшееся военно-морское мастерство многих знаменитых флибустьеров XVII в. (описанное очевидцем Эксвемелином, а затем поэтизированное Сабатини в «Одиссее капитана Блада»).
Самое смешное, что подобное положение дел было выгодно как «морским королям» позднего средневековья, так и «христианским ученым», которые не только переписывали древнюю историю но и кроили «по живому» историю совсем свежую.
Первым было совершенно не интересно, чтобы об их существовании догадывались (поскольку в этом случае их могли бы с легкостью «вычислить»).
Вторым совершенно не хотелось видеть первых в контексте описываемых «исторических событий» (поскольку от этого рушилась вся христианская историческая концепция).
Но это еще цветочки. А вот когда речь идет уже не об отдельных людях или экипажах кораблей, а о целых городах — тогда начинаются ягодки, и прочие овощефрукты.
Возьмем, например, «официальную» историю уже упоминавшегося выше города Бостон — как она выглядит сейчас. В 1620 году чуть больше 100 сектантов (пуритан-пилигримов) на судне «Мэйфлауэр» достигли полуострова Кейп-Код и основали колонию Плимут (по имени своего родного города в Англии). Плавание через Атлантику продолжалось 65 дней (викинги за 500 лет до того справлялись с этим почти вдвое быстрее). Дальше слушаем сказку, по сравнению с которой стремительный штурм Трои деревянной лошадкой — это лишь маленькое художественное преувеличение.
«Январь и февраль 1621 года стали самыми трагическими месяцами в жизни плимутской колонии. Пилигримы не были приспособлены к таким суровым условиям. В основном это были люди, вырванные из городской жизни и поселившиеся среди зимы в совершенно незнакомом необжитом крае. Из-за отсутствия свежих продуктов началась цинга. В лесу была дичь, но мало кто умел стрелять. В довершение всех бед разразилась страшная эпидемия.(Б.Корченова, «День благодарения»)
Это была одна из разновидностей пневмонии, от которой умирали в течении нескольких дней. „Мэйфлауэр“ превратили в госпиталь, и корабельный врач ухаживал за больными, но у него для лечения цинги и пневмонии не было подходящих средств. Из сотни пилигримов, прибывших в Америку, в живых осталось менее пятидесяти человек.
C приходом весны в сердцах обездоленных людей затеплилась надежда. Она явилась в образе высокого индейца, одетого только в кожаную набедренную повязку. Он гордо шел через поселение в сопровождении детей, впервые увидевших краснокожего человека. „Здравствуй, англичанин“ — громко произнес индеец, протянув правую руку первому попавшемуся ему на пути мужчине.
Это был Самосет из соседнего племени Вампаног. Он хорошо знал английский, так как дружил с британскими рыбаками, промышлявшими в этих водах более двадцати лет...»
Заметим: согласно «официальной» истории первые «английские рыбаки» могли появиться здесь лишь в 1607 г. — за 14 (но никак не за 20 с лишним лет до этих событий). Дальше — больше. Этот странный «англоязычный индеец» со товарищи учит вымирающих сектантов уму-разуму (в частности ведению сельского хозяйства), благодаря чему колония от неизбежного вымирания тут же переходит к явному благоденствию. Но это еще мелочи. По сравнению с продолжением (где речь идет собственно о Бостоне) меркнет даже миф о диких исполинских циклопах — строителях и оружейниках богов. Судите сами:
«Один из жителей Плимута Уильям Блэкстоун (William Blackstone), который имел репутацию одиночки, отделился от земляков и поселился в уединении, за рекой Чарлз (Charles River). Это место сейчас известно в Бостоне как Beacon Hill. В 1630 году к Блэкстоуну примкнули ещё несколько пуритан, их соблазнило наличие источника пресной воды.(Путеводитель «Окрестности Бостона»)
Поселение стало очень быстро расти, успешно развивалось производство и торговля, укрепились прочные связи с жителями всего побережья Атлантического океана в этом районе. Всего за 40 лет бостонцы построили более, чем 730 морских судов, и, безусловно, это оказывало огромное влияние на развитие города».
Иначе говоря, нам предлагают поверить, что жители выселок Бостон (с населением несколько человек) близ деревеньки Плимут (с населением 50 человек) за 40 лет расплодилось со скоростью, которой могли бы позавидовать даже кролики? Что одновременно они построили на берегу ПОСРЕДИ ДИКОГО ЛЕСА верфи и спустили со стапелей 730 морских судов? Это при полном неумении колонистов устраивать свою жизнь вне привычного английского города?
Гораздо проще предположить, что колонисты встретились с жителем одного из 7 городов, основанных викингами за 500 лет до того (тогда понятны и «англоязычность» доброго индейца и загадочные «английские рыбаки», промышляющие здесь более 20 лет). За полвека кучка колонистов естественным образом смешалась с населением УЖЕ процветающего города, где УЖЕ есть налаженное хозяйство, мастерские, верфи и прочие возможности цивилизации. Тогда становится понятным, кто столетие спустя выгнал в шею английский экспедиционный корпус (попутно объяснив всем желающим, что правительства должны существовать для удобства населения — а не наоборот). Точно также становится понятной и «ковбойская культура» североамериканских фермеров (впоследствии заложенная в основу голливудской кинотрадиции). В сюжет «лимонадного Джо» или «великолепной семерки» совершенно не лезет образ унылого сектанта-пуританина, зато образ викинга из саги об Эйрике Рауди (который может устроить побоище из-за невозвращенного в срок штабеля досок) будет выглядеть там как родной. Только дайте ему револьвер вместо топора и завтра получите хрестоматийного ковбоя-отморозка из легенд о «Диком Западе».
Но «официальная» история упорно продолжала и продолжает придерживается вздорной первой версии (о добрых англоязычных индейцах и циклопокроликах-колонистах). В противном случае Америка лишились бы любимого праздника — «Дня благодарения», Европа — титула колыбели современной цивилизации, а сама цивилизация — совершенно ненужного ей эпитета «христианская».
Вот так, рука об руку, вплыли в «новое время» те, кто писал «официальную» предысторию «нового времени», и те, кого из этой «официальной» предыстории так неряшливо вычеркнули.
Но, — возразит кто-то, — если цивилизация «морских королей» шла такими опережающими темпами по сравнению с «официально-исторической» цивилизацией, где следы ее достижений, которые непременно должны были всплыть в «новом времени» после слияния этих цивилизаций. На самом деле следов более, чем достаточно. «Официально-историческая» цивилизация вступила в XVIII в. в состоянии, отличающемся от античности, разве что выросшим в 10 раз населением, да применением пороха в военном деле. К концу века она имела металлопрокат, универсальное станочное оборудование, серийное производство паровых машин и повсеместное их использование (в т.ч. паровой молот, паровая тележка и пароход), химические источники тока, подводную лодку, аэростат и полиграфическую машину. Впечатляет, не правда ли? Приведем одну историю, случившуюся в Америке уже в середине XIX в во время войны Севера и Юга. К весне 1862 г. противоборство на море пребывало в шатком равновесии. И разрешилось оно в пользу северян в течении одного дня: 9 марта 1862 г., когда морском сражении у Хэмптона встретились два корабля:
Со стороны южан: современный (по тем временам) 10-пушечный броненосец «Вирджиния» (водоизмещение — 3200 т., двигатель 1200 л.с.).
Со стороны северян: 2-х пушечный броненосец «Монитор» (водоизмещение — 890 т., двигатель 320 л.с.), загадочным образом построенный в складчину нью-йоркскими коммерсантами за 3 месяца из подручных материалов и отправленный в бой без ходовых испытаний, непосредственно по прибытии в зону боевых действий. Это плавсредство было настолько непохоже на корабль, что немедленно получило презрительное прозвище «горбатая жаба». Дело в том, что его единственными выступающими над водой частями были маленькая рубка и невиданная по тем временам штуковина — поворотная орудийная башня.
В 3-х часовом морском бою «Монитор» не получил ни одного существенного повреждения. «Вирджиния» отступила с двумя тяжелыми повреждениями кормовой части...
«Никогда до этого одиночный бой кораблей не вызывал такого интереса во всем свете, как этот. Америку охватило прямо сверхъестественное возбуждение. Никогда раньше не имело такого значения появление отдельного корабля».(А.Штенцель, «История войн на море»)
Насколько «Монитор» обогнал свое время? Судите сами:
«Полноценный корабль-невидимку в состав американского флота планируется ввести в 2010 г. Им станет эсминец DD 21... „Land-attack destroyer“ — т.е. „эсминец (точнее, истребитель), атакующий берег“... Судя по опубликованным в американской печати рисункам, он и внешне похож на знаменитый броненосец „Монитор“ времен гражданской войны в США».(«Призраки в океане», Независимое военное обозрение, № 30 (345) 29 августа 2003 г.)
Такие дела...
А теперь мы попробуем разобраться, какие же выводы можно сделать из РЕАЛЬНОЙ истории, которую мы общими усилиями восстановили выше.
17. Короли пустоты
Как мы уже разобрались, примерно в XVIII в. человеческая цивилизация, после не менее, чем 20-векового перерыва, вновь стала единой. Надолго ли? Как мы показали выше, такое объединение явилось вынужденным, а любое вынужденное объединение людей с диаметрально-противоположными взглядами на жизнь, как показывает практика, является временным. Дело в том, что взгляды на жизнь, свойственные морским королям, никуда не делись — они продолжают существовать у значительного количества людей, определяя их отношение к жизни и их планы на будущее.
Как говорил К.Ижковский: «Людей и народы заставляют делать выводы из былого. Между тем лишь то, что будет, что предстоит сделать сейчас, объяснит нам, что собственно было и какое имело значение».
С этой точки зрения мы и попытаемся рассмотреть недавнее прошлое и ближайшее будущее (которые в среднем и определяют доступное нам настоящее). Итак, на рубеже XIX и XX в. планета Земля закончилась. С ней случилось, в сущности, то же самое, что со средиземноморьем в I в. до н.э. На всей Земле не осталось свободного моря — все берега и все острова кому-то принадлежат, везде кто-то правит, и с точки зрения морских королей, делать здесь больше нечего. Надо уходить в какие-то другие моря, но, как в известном анекдоте: «Другого глобуса у нас нет». Разумеется, дело не собственно в море, как в обширной поверхности соленой воды. Дело в принципе пространства свободы — а с самого начала человеческой истории и до последнего времени именно море таким пространством и являлось.
Как только море перестало быть свободным пространством, появилась целая плеяда людей, которые начали искать ему альтернативу. Именно на этом рубеже мы видим огромное количество научно-фантастических и фантастически-научных новелл о таких альтернативах. Жюль Верн, например, прошелся по целому спектру направлений: глубины морей, глубины Земли, воздушный океан и, наконец, ближний космос. Константин Циолковский говорит однозначно: космос, других альтернатив нет. Именно ему принадлежит идея обитаемой космической станции — совершенно в духе морских королей, для которых корабль был домом. Но, следуя логике морских королей, море — это конечно, здорово, но у него должны быть берега. С этим в ближнем космосе дело обстоит сложнее — берегов-то сколько угодно, только для жизни они абсолютно непригодны. Тем не менее, в середине XX в. человек выходит в космос, более того, человек ступает на ближайший «новый берег» — поверхность Луны. Все ждали какого-нибудь чуда — а чуда не случилось. Как, согласно всем наблюдениям, не должно было быть ничего хорошего на этой Луне, так ничего хорошего там и не оказалось.
За 2-ю половину XX в. человечество прошлось своими беспилотными аппаратами по всей солнечной системе — и опять-таки нигде ничего хорошего не оказалось. Относительно Марса, иллюзии оставались вопреки всему — но и там не нашли ничего, кроме голой безводной и прочти безвоздушной пустыни. Впрочем, надежда умирает последней — похоже, пока люди не ступят на поверхность Марса, человечество не поверит, что это почти такое же унылое место, как и Луна. А обидно, между прочим. Но если посмотреть на все эти космические упражнения с точки зрения исторических аналогий — то наши полеты в космос напоминают катание на коряге, которым развлекались палеоантропы примерно 2 миллиона лет назад. Выплыли из дельты реки, добрались до отмели, которую видели с берега, осмотрелись, поковыряли пяткой песок — и поплыли обратно домой ужинать. Дома спросят: ну как там? А в ответ: прикольно, конечно, но в общем — полная фигня.
Для того, чтобы доплыть до чего-то интересного, как мы помним, палеоантропу пришлось построить лодку и отправиться в открытое море. Чтобы найти что-то интересное в космосе, современным людям, соответственно, придется строить что-то для путешествий в межзвездном пространстве и... Да, история повторяется. Первые межзвездные путешественники, вероятно, полетят с билетом в один конец. В феврале 2002 г. NASA недавно представило общественности проект полета к одной из звезд системы Центавра (Proxima Centauri или Alpha Centauri). В качестве движущей системы, кстати, предлагается использовать солнечный парус (снова солнце на парусе — любопытное совпадение). Предполагаемая продолжительность полета — примерно 200 лет, экипаж — около 150 человек, до цели доберутся только их отдаленные потомки. И вот что интересно: хотя никто не собирался вот так сразу реализовывать проект, тут же объявилось огромное количество добровольцев (причем из вполне благополучных стран). Все они махали в воздухе справками об идеальном здоровье и готовы были лететь хоть завтра. Хороший признак, между прочим. Значит, те, кто говорят, будто человечество зажралось и деградировало — просто мелкие духовные пакостники.
О звездах можно говорить много. Примерно столько же, сколько самих звезд. Но звезды — это далеко не единственное возможное пространство свободы. Первый полет к звездам, согласно прогнозам NASA, состоится примерно в 2050 г. Та альтернатива, о которой мы поговорим сейчас, уже практически состоялась. Если авторство «звездной» альтернативы, видимо, принадлежит Циолковскому, то авторство этой — скорее всего, Александру Грину, жившему тогда же, на рубеже XIX и XX в. Тому самому Александру Грину, который написал знаменитые «Бегущая по волнам» и «Алые паруса».
Интересно, знал ли Грин пеласгический миф об Эвриноме — «далеко блуждающей», или образ Бегущей-по-волнам родился у него совершенно самостоятельно. Интересно, знал ли он о пурпурных парусах и обитых серебром веслах последних античных «морских королей» — киликийских пиратов, когда писал об алых парусах Грея? А вот о чем точно не знал Грин так это о том, что на самом деле описал практическую реализуемую альтернативу свободного пространства. Тем не менее, он это сделал. Просто сама реализация виртуальных миров случилась столетием позже.
Слово нашим современникам.
«Самое главное в „Матрице“ — это переселение человека из реального мира в компьютерную программу. Для этого необходимо сознание человека и психику полностью, без малейших купюр записать на микрочип. Человек начинает жить в компьютерной программе — и не факт, что вернется в реальный мир...(С.Лесков. «„Матрица“ становится реальностью»)
На Западе в последние годы бурно развивается наука „сеттлеретика“ (settler — переселенец), ключевыми стали термины uploading и downloading (загрузка и разгрузка) для технологии считывания личности при переносе с биологической на компьютерную матрицу. По прогнозам, работы будут реализованы на практике к 2020 году...
Превращение человека в электронное существо (Е-существо) будет обходиться в несколько миллионов долларов, но к 2035 году стоимость человекоэквивалентного компьютера-чипа в комплексе с телом, датчиком, заменяющим органы чувств, и коммуникациями снизится до нескольких тысяч долларов.
Никакой экзотики в области искусственной сенсорики нет уже сейчас...
Ключевой вопрос о том, каким будет грядущий мир, резонно заменить другим вопросом: каким будет человек в грядущем мире?»
Вероятно, еще более резонным будет объединить оба вопроса в один: каким будет стиль жизни человека в грядущем мире? В мире, где воображаемое для кого-то с легкостью становиться объективной реальностю (данной нам, как учит диалектический материализм, в ощущениях), или (в более общем случае) сама объективная реальность может по некоторым правилам формироваться чьим-то воображением. И вот здесь мы переходим к философской концепции, известной как КИБЕРПАНК. Недавно один анонимный эксперт назвал Александра Грина «первым киберпанком». Не знаю, понравился бы Грину киберпанк, но киберпанку идея эпатажных алых парусов как раз очень близка. Впрочем, киберпанк интересен не этим.
«Идеология Панка — отрицание, в первую очередь всего обыденного, что в повседневной жизни приводит большей частью к асоциальному поведению. Киберпанк тоже отрицание обыденного, но наличие в нем революционной для обыденного компоненты Кибернетизации жизни делает это отрицание внешне социально приемлемым...(К.Готовцев. «Киберпанк вас съест», «Кибероккупация»)
Отрицающая компонента современной технологической революции настолько тонка, что многие из нас не воспринимают ее как отрицание...
Киберэлита сегодняшнего дня страшно далека от народа, разрознена и практически не нащупывается. В историческом ракурсе это достаточно естественное положение дел, если проследить существование на ранних стадиях истории культов или отраслей. Ситуация с „компьютерщиками“ отягощается еще и тем, что в реальной жизни они мало пересекаются в своей деятельности с другими людьми...
Несмотря на широчайшее внедрение компьютерной среды в современный обиход — профессионалы, „служители культа“, далеки от своих сограждан. Шовинизм компьютерщиков не просто высок, он архивысок...
Не умеющие решать самостоятельно специфические проблемы с программным обеспечением автоматически считаются людьми второго сорта. А ведь их миллионы. На прошлой неделе меня носило на два доморощенных Оскара — премию киноакадемии Ника и Национальную интернет-премию. Исключительно интересно было сравнить — нам, киберпанкам, всегда интересны как потуги дельцов построить в свои рамки зарождающийся мир, так и понаблюдать за попытками возрождения другого мира, когда-то великого, а ныне изрядно подопустившегося».
Вот он — еще один берег, от которого можно отплыть, подняв виртуальный парус с виртуальным солнцем.
Кто-то скажет: «Нет, космос как-то симпатичнее — а здесь панки какие-то, шовинизм...»
Какая наивность. Космос способен породить такой шовинизм, который киберпанку и не снился.
Есть у знаменитого фантаста Айзека Азимова две фантастические новеллы, написанные в 70-е годы: «Стальные пещеры» и «Обнаженное солнце». Исторический фон обеих новелл таков.
Земля перенаселена, жизнь на ней регламентирована до мелочей, администрация контролирует практически все действия граждан — а как иначе? Самый главный ресурс — свободное пространство практически исчерпан. Стоит хоть на час перестать регулировать его использование — и человеческий муравейник просто захлебнется, превратившись в огромную безнадежно запутанную пробку. А как же люди? Они привыкли. Они с детства учатся тому, что именно подобный образ жизни единственно возможен и именно такой способ администрирования жизненно необходим (в описанной ситуации это чистая правда). Индивидуальной инициативы и стремления к счастью нет — есть стандарт и функциональность. Люди, превратившие свое жизненное пространство в муравейник, теперь вынуждены сами превращаться в муравьев. Прогресс в каких бы то ни было проявлениях останавливается навсегда... Впрочем, нет — прогресс остановился бы навсегда, если бы не вторая сюжетная линия азимовского цикла. Некоторым из тех групп людей (авантюристов, изгоев, бродяг), которые когда-то отправились колонизировать космос, улыбнулась удача — они освоили новые планеты и создали новые цивилизационные модели. Там прогресс идет, причем идет стремительно — как всегда бывает при изобилии свободного пространства (это мы наблюдаем не только в фантастическом будущем, но и в историческом прошлом). В какой-то момент потомки космических бродяг вспоминают о Земле. Разумеется, дело не в ностальгии — бродяги не знают такого чувства.
«Спейсеры, обитатели других миров, в лучшем случае относились к жителям планеты-прародительницы снисходительно-безразлично, а в худшем — с нескрываемым презрением».(«Обнаженное солнце»)
Дело в голой прагматике: на Земле огромное количество людей, а значит, есть достаточно много людей, обладающих свойствами, полезными для новых цивилизаций. Это — ценный ресурс, так что именно за ним бродяги и возвращаются. Мнение земного сообщества по этому поводу интересует их не больше, чем медведя — мнение пчел о правах на мед:
«Сверкающие космопланы высадили своих солдат в Вашингтоне, Нью-Йорке и Москве, чтобы получить с Земли то, что якобы причиталось спейсерам...(«Стальные пещеры»)
Им даже не понадобилось прибегать к помощи своего наступательного оружия».
Ну вот и здесь шовинизм. А почему так получается? Да потому, что подобное порождает подобное. Космическое пространство и киберпространство одинаково относятся к человеку — точно также, как относятся к нему бескрайние водные пространства (вотчина древних морских королей). Они к нему НИКАК не относятся. Все это — формы ПУСТОТЫ, непосредственно воспринимаемой Вселенной, которая, по меткому выражению С.Лема «вообще не позволяет оценивать себя в категориях этики». Человек, вместе со всеми его духовными, этическими, гуманитарными воззрениями и исканиями, с его добрыми и злыми поступками, с его верой и надеждой (или отсутствием того и другого), глубоко безразличен для Вселенной. Вселенная — это просто безмолвствующая совокупность НЕ человеческих правил игры, в которую играет каждый — хочет он того, или нет, нравится ему это или не нравится. Человек может или принять Вселенную, как она есть — или в страхе отвести глаза. Он может сказать «этого не может быть, это слишком жестоко» и придумать собственные правила (быть может, очень симпатичные, но — увы, не имеющие отношения к реальности). Он может сказать: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». (Всеобщая декларация прав человека,1948 г.) Он может сказать еще множество красивых слов — но правила игры от этого не изменятся. Человек свободен лишь в той степени, в которой может раздвинуть границы своей свободы, и в этом люди уж точно НИКОГДА не будут равными, как НИКОГДА не будут равными в разумности. Значит и остальные патетические слова о правах, совести и братстве, остаются всего лишь милой фантазией (сколько бы людей в эту фантазию не верили).
Человек, который смотрит в ПУСТОТУ не отводя глаз, не верит в равенство людей по одной простой причине — в реальности этого равенства нет. Человек с большим арсеналом умений и возможностей не равен человеку с меньшим их набором — потому, что большее не равно меньшему. За это смотрящих в пустоту (адептов киберпанка — в частности) порицают как «профессиональных шовинистов». На самом же деле киберпанк — это принцип дискриминации людей не по профессиональным способностям, а в первую очередь — по СПОСОБНОСТИ К СВОБОДЕ.
Способность к свободе — это и есть способность смотреть в пустоту, не отводя глаз. В «Стальных пещерах» Азимова есть такой короткий диалог землянина (живущего в обстановке «братства» — т.е. предельной несвободы, когда: «Все должны каждому и каждый — всем») и спейсера (представителя новых «королей пустоты», для которых быть свободным так же естественно, как дышать):
Землянин: «К тому же на ум и чувства человека очень влияет библия».
Спейсер: «Что такое библия?»
Землянин: «Это священная книга у почти половины населения Земли».
Спейсер: «Я не понимаю значение прилагательного в этой фразе».
Так вот: свободный человек НЕ ПОНИМАЕТ значения прилагательного «священный». Для него «священный предмет» — это предмет, которому приписывают некое якобы ценное, но принципиально несуществующее свойство (названное ничего не значащим словом).
А поскольку этого свойства нет — то и этот предмет является совершенно бесполезным (а с учетом его влияния на людей, с учетом тех сил, ресурсов и времени, которое он отнимает — даже ощутимо вредным).
Мы проследили лишь некоторую (хотя и немаловажную) часть борьбы «священного» мифа с реальностью. На историческом фронте христианский «священный» миф победил. Численность людей, предпочитающих этот миф, многократно превзошла численность людей, предпочитающих реальность. Победители завоевали для современного общества право не видеть, не слышать и не знать реальности. Они завоевали право цивилизации большинства играться в несуществующие ценности и возводить вокруг них дорогостоящие воздушные замки для мифологической защиты от вымышленных угроз. Но реальность (в отличие от вымысла) существует независимо от того, видит ее кто-то или нет — и реальность в том, что подобная цивилизация слепого большинства неизбежно порождает одну или несколько цивилизаций меньшинства (выталкивая деятельное меньшинство из цивилизационного пространства и превращая в его сообщество изгоев). А дальше все просто: все хорошие слова кончаются, когда дело идет о конкуренции новой и старой цивилизационных моделей. Стены воздушных замков не защитят от тех угроз, которые при такой конкуренции возникают. Правила истории просты: фигура, не защищенная от реальной угрозы, бьется и снимается с доски. История вообще жестокая штука — когда речь идет о выживании, выживают зрячие, а не слепые (даже если слепые уверены, что они лучше зрячих). А почему, собственно, они в этом уверены?
А чем лучше цивилизация мифологизированной «священной» слепоты гипотетических цивилизаций спейсерства или киберпанка? Предписанной свободой, равенством и братством? Обязательным братством святых с подонками? Узаконенным равенством гениев и дебилов? Насильственно поддерживаемой свободой рабов за счет рабства свободных?
Чем ценна эта абсурдная цивилизация?
Тем, что большинство к ней привыкло? Но тогда хороша любая цивилизация, даже самая скверная.
Тем, что она выработала и восприняла какие-то особо ценные духовные принципы? Кто видел их ценность? Лишь из того, что эти принципы содержат постулат о собственной ценности ровно ничего не следует.
Тем, что она создала те блага прогресса, которыми мы все сейчас пользуемся? Но это не ее заслуга. Она просто присвоила заслуги тех сообществ, которые действительно все это создали, а затем вычеркнула их из собственной истории. Причем идеология тех, «вычеркнутых» сообществ, была гораздо ближе к спейсерству или киберпанку, чем к идеологии современной цивилизации большинства.
Разумеется, история не мстит за неблагодарность и даже за жульничество. Но история мстит за глупость и близорукость. И особенно жестоко она мстит за глупость массовую, когда миллионы людей не дают себе труда заглянуть чуть дальше собственного носа и осознать то, что там увидели.
«Они стали властелинами, а мы — червями. Они развивали технику, а мы уходили все глубже в недра земли...(«Обнаженное солнце»)
Нельзя вечно обманывать землян иллюзиями. Больше так жить нельзя. Или мы выйдем на широкие просторы, к свету, к солнцу, или мы погибнем».
Кто сказал, что естественный отбор для человечества кончился? По-моему, он еще только начинается. И, по-моему, его результаты очень сильно не понравится тем, кто сейчас пытается учить человечество морали с помощью истории, построенной на очевидной и грубой лжи.
Ложь не может научить ничему правильному. Ложь не может научить ничему хорошему. Ложь не в состоянии научить ничему полезному. Ложь не способна даже научить выжить.
Впрочем, история — настоящая история, которой совершенно все равно, кто, как и зачем ее искажает — расставит все по своим местам. И произойдет это тогда, когда на горизонте снова появится солнце, нарисованное на парусе — то солнце, с которого настоящая история и началась.
Александр Розов
Европа, ноябрь 2002 — cентябрь 2003.