Мансарда-студия была симпатичная, просторная и чистенькая, но почти без мебели. По причине простора, все вещи лежали не в шкафах на полках, а в картонных коробках, в живописном беспорядке расставленных по полу, и места все равно было много. Что же касается кровати, то она здесь отсутствовала. Был большой толстый почти квадратный матрац. А мебель тут заменяли коврики и подушки в виде бамбуковых медведей — панд. Вероятно, у новой знакомой Отто был тотем – панда. Единственный стол и два стула в мансарде стояли на кухне (похожей на чулан), где кроме этого минимума мебели, был холодильник, и электроплита с печкой. Светильником служила полупрозрачная панда, будто взбирающаяся по проводу на потолок.

— Начнем? – спросила Лоис Грюн, запихнув гуся в печку.

— Начнем, — согласился майор, и уточнил, — мы что, под аудио-запись будем общаться?

— Да. Не ручкой же записывать. Тебе сразу налить чашку вина?

— Давай, — он кивнул.

Девушка-фурри наплескала янтарного вина из пластиковой канистры. Затем включила диктофон, и задала первый вопрос:

— Скажи, Отто, когда в конце прошлого года обсуждался закон «О защите европейской цивилизации», ты был за или против?

— Я был двумя руками за, — ответил майор, — и, я не был оригинален. Многих в полиции загребла ситуация, когда в городе разрастаются этнические афро-азиатские банды, но тронуть их нельзя, поскольку они маскируются под религиозные исламские общины, а толерантность была превыше всего. Когда Ван дер Бим предложил закон, практически диаметрально меняющий ориентиры, по принципу Вилдерса и Брейвика, то мы просто аплодировали. На Рождество мы устроили факельное шествие, и была потасовка. Я не стесняюсь этого. Мы искренне считали, что закон отличный, а на мелочи не глядели.

— Так, Отто, — сказала Лоис, — судя по этим оговоркам, сейчас ты считаешь, что закон не совсем хороший. Ты согласен с теми, кто говорит, что его не следовало принимать?

— Нет, я не согласен. Какой-то закон про это был необходим. Иначе рано или поздно в Евросоюзе разразились бы затяжные локальные религиозные войны. Я не шучу.

— Я понимаю, что ты не шутишь. А как бы ты высказал главные претензии к закону?

Отто Турофф задумался, отхлебнул вина, засомневался на минуту (говорить или нет) и принял решение: говорить.

— Закон Ван дер Бима дал верхушке христианской церкви почти те же права, которые в исламских республиках есть у совета имамов. А из истории Средних веков мы знаем, к каким последствиям это приводит.

— Костры святой инквизиции? – спросила Лоис.

— Да. И, если закон не будет изменен, то через несколько лет мы докатимся до этого.

— Отто, а ты согласен, чтобы это было опубликовано от твоего имени?

— Знаешь, Лоис, если бы я не был согласен, то и не говорил бы.

— У тебя будут проблемы, — заметила она.

— К черту, — ответил он, — знаешь, я не хочу быть похожим на тех офицеров, которые на войне не дрейфили в сражениях, но, вернувшись домой, дрейфили перед дерьмовыми канцелярскими крысами. По-моему, это позор для боевого офицера.

— А ты был на войне? – спросила девушка-фурри.

— Формально, — сказал майор, — я был на двух войнах: на Третьей Иракской и на Второй Суданской. Конечно, это не то, что было на Мировых войнах, но жути хватило.

Лоис Грюн понимающе кивнула.

— Я догадываюсь. Судя по сегодняшнему делу на Ротонде, тебя не вдруг испугаешь.

— Испугать меня не сложнее, чем любого другого, — возразил он, — дело не в этом, а в том, как я себя поведу, будучи испуганным. На войне учишься настраиваться так, чтобы твой страх сражался на твоей стороне.

— Я не поняла, — призналась девушка.

— Это просто, — сказал он, — при неправильном настрое, ты от испуга забиваешься в нору, дрожишь, как кролик, и тебя режут. А при правильном настрое страх срывает тебе все ограничители, превращает тебя в отчаянно-безжалостную и очень хитрую тварь. Когда через несколько часов волна адреналина откатывается, и ты осознаешь, что делал…

Майор Турофф замолчал, махнул рукой, и в три глотка допил вино из чашки. Лоис, без лишних слов налила ему еще, и только затем предложила:

— Может, вернемся к закону Ван дер Бима?

— Давай вернемся, — согласился он, и девушка-фурри продолжила:

— Ты сказал, что принцип «возврата к христианским корням Европы», расширение прав церкви, и возврат, скажем так, к некоторым средневековым нормам, это ошибка.

— Да. Такое мое мнение.

— Отто, а многие ли твои коллеги в GIGN имеют похожее мнение?

— Немногие, — ответил майор, — дело в том, что пока большинством управляет эйфория, раздуваемая TV. Мы победили. Мы провели Реконкисту, как в XV веке. Мы отбросили полчища мусульман за Средиземное море, и вернули Европу в лоно Матери-Церкви. Но реальность такова, что мы продолжаем зависеть от нефтегазовых шейхов. Наша победа иллюзорна. Просто, когда финансовый кризис затянулся, и противоречия накалились, у политиков родилась идея: сделать громоотвод из европейских мусульман. Пусть лучше плебеи погромят их, чем как в 1793-м, порубят гильотиной своих родных патрициев.

— О! – воскликнула Лоис, — Ты вспомнил Великую Французскую революцию! И у меня моментально вопрос: как ты относишься к замене Марсельезы на Псалом Давида?

— Ну, — сказал он, — гимн «Боже храни короля», все-таки, не Псалом Давида, а сочинение герцогини да Бринон по мотивам псалма. Гимны такого жанра были когда-то везде, а в текущем году парламент вернул этот старый гимн Франции, убрав Марсельезу, которая признана чрезмерно агрессивной, и разжигающей социальную ненависть.

— Отто, я знаю официальную причину, а спрашиваю про твое мнение.

— Мое мнение? Негативное! Французская Республика и Марсельеза были едины всегда, исторически, логически, эмоционально, как угодно. А сочинение мадам да Бринон, это безликое непонятно что, к тому же, нонсенс для республики.

Лоис Грюн экспрессивно взмахнула руками над головой в знак поддержки этих четких формулировок, и задала следующий вопрос:

— А что если правы те, кто говорят, что вслед за возвратом дореволюционного гимна, и реставрацией христианства, произойдет возврат церкви земель, отнятых революцией, и реставрация конституционной монархии Капетингов? Ведь есть наследник трона.

— Я не политик, — ответил майор, — но, по-моему, это нереально. Церкви принадлежало 10 процентов территории Франции. Если кто-то всерьез заикнется о том, чтобы отнять эти земли у собственников, и передать церкви, то его линчуют. Другое дело — реставрация конституционной монархии. Это будет глупость, логически следующая из других, уже совершенных глупостей. Я не удивлюсь этому.

— Мнение понятно, — сказала Лоис, — а что ты думаешь о святой инквизиции? Как далеко может зайти реставрация этого церковно-гражданского института?

— Хоть на сто процентов. Но, давай называть все современными именами. С 1908 года инквизиция называется: CDF, Congregatio pro Doctrina Fidei — Конгрегация Вероучения.

— Ого! А ты разбираешься в вопросе! Даже по-латыни знаешь!

Майор-переговорщик допил вторую чашку вина (оно было легким, почти как пиво, и с приятно-освежающей кислинкой), затем вытер губы ладонью и пояснил:

— Я не разбираюсь в вопросе и почти не знаю латыни, но мне в официальную рассылку падают письма с этим названием и апостольскими ключами на титульном бланке.

— Ого! И что там, в этих письмах, если не секрет?

— Тут никаких секретов, — ответил он, — поскольку CDF пока не является официальным институтом власти Франции и Евросоюза, у меня нет обязанностей по их письмам. В частности, нет обязанности неразглашения.

— Так что же там, Отто?

— Ничего такого, о чем ты не могла бы догадаться. Секретарь кардинала, некий Юлиус Лампардус с тревогой обращает внимание полиции на заразу психоделической музыки, галлюциногенных и сексуальных культов, неоязычества, ведьмовства, оккультизма и сатанизма. И просит принять меры. Если в письме есть обороты, вроде: «неоязыческий терроризм» или «массовые жертвы сатанизма», то сервер автоматически добавляет мой адрес в лист рассылки. Я получаю эту фигню, читаю по диагонали и сливаю в корзину.

Девушка-фурри сосредоточенно почесала пальцами верхушки ушей.

— Отто, ты сейчас говоришь: Конгрегация Вероучения пока не является официальным институтом власти. А что значит «пока»?

— Пока, — сказал он, – Совет Европы и Европарламент не проголосуют за акт, который включит CDF в состав комитета координации спецслужб и борьбы с экстремизмом.

— И тогда, — предположила она, — спецназ полиции будет охотиться за всеми, кто как-то связан с языческими или сатанинскими учениями? За мной, в частности. Да?

— Да, Лоис. И не говори, что это для тебя новость. По-моему, уже и ленивые знают. По известному правилу, машина религиозной чистки, будучи запущенной, уже не может остановиться. Когда исчерпан один вид сырья, машина требует, чтобы нашли другой, третий, четвертый. В какой-то момент это достает уже достаточно серьезных людей, и машину ломают. Некоторых ее администраторов назначают крайними, и триумфально вешают в Нюрнберге, как преступников против человечности. Такая банальность.

— Банальность? – переспросила она, — значит, если меня будут сжигать на площади, ты спокойно пройдешь мимо, как будто такая чепуха не заслуживает внимания?

— Я не пройду мимо. Меня уже не будет в этом клоунском Четвертом Рейхе. И, что-то подсказывает мне, что и тебя тут не будет, так что тема твоего аутодафе неактуальна.

— Ты проницателен! – весело сказала Лоис.

— Угу, — он кивнул, — работа у меня такая. И, кстати, как там гусь, обещанный мне?

— Гусь, — проинформировала она, — будет готов через 10 минут.

…

Гусь не был монументальным, но кило на шесть он тянул. Сожрать это вдвоем за один раунд, конечно, невозможно. Осилили примерно четверть, и то с трудом.

— Wow! Классно! – объявила девушка-фурри, откидываясь на стуле и поглаживая живот ладонью в темпе дыхания, циклично по часовой стрелке.

— Хорошо, но много, — сообщил свое мнение Отто.

— Нормально, — возразила она, — ночью мы доедим. У меня настоящий зверский аппетит бывает после оргазма. А у тебя?

— У меня аппетит тоже в таких случаях появляется.

— Вот и отлично! – Лоис потерла руки, – Сейчас переварим полчасика, а потом залезем вдвоем под душ, для ознакомления. Дальше биология сама решит, как нам лучше.

— Вот так просто? – спросил Отто.

— Да. А чего усложнять-то?

Если подойти к данной ситуации с объективной естественнонаучной точки зрения, то усложнять действительно нечего. Мужчина, женщина, вечер, широкий матрац, и еще множество панд. Панды-коврики, и панды-подушки, плюс на потолке над матрацем — большое пластиковое фото-панно с задумчивой пандой. Она жевала лист бамбука, и с интересом наблюдала за эротическими игрищами парочки гомо сапиенсов. А когда эта парочка финишировала, то панда, будто посмотрела с иронией: «Эх вы, цари природы, хватило вас всего на час с четвертью, тоже мне, достижение, смех, да и только».

Но, сапиенсы были не так просты, как могло показаться необразованному бамбуковому медведю. Финиш был промежуточным. Ночь впереди еще длинная, гуся много и, для поднятия боевого духа, в запасе у Лоис Грюн имелся специальный тибетский чай. По вкусовым качествам – так себе, но (уверяла она) есть сверхмощные скрытые эффекты. В ожидании прихода эффектов, они сидели на коврике-панде и пили этот чай из больших (кстати, родных, тибетских) бамбуковых чашек.

— Отто, — окликнула она, — а когда реально будет инквизиция, ты куда слиняешь?

— Когда и если, — поправил он, — я не думаю, что эта машина наберет такие обороты.

— Ну, — Лоис махнула рукой, — а если наберет, то что?

— В Канаду, в Квебек, — ответил он, — там такие же французы, как здесь. И есть кое-кто знакомый. Устроюсь по специальности. Захватов заложников там хватает, по мелочи. Например, засвеченный воришка в супермаркете берет кого-нибудь в заложники там, в торговом зале, просто с целью, чтоб выпустили. С таким договориться несложно.

— Неплохой отскок, — оценила девушка-фурри, — а я метнусь в Экваториальную Гвинею. Обалдеть, какая страна, говорят. Джунгли, звери, океан. И язык тоже французский.

— Что делать будешь? – поинтересовался Отто Турофф.

— Устроюсь на нефтяную платформу. У меня профессия: инженер машин нефтегазовых промыслов. Я работала на норвежской платформе в Северном море два раза по сезону. Холодно там, блин. Хотя прикольно. В Экваториальной Гвинее будет жарко, блин. Но, наверное, тоже прикольно. Всяко, подниму денег на год вперед, а дальше осмотрюсь.

Надо сказать, что Туроффа немало удивила профессия новой знакомой. Он считал, что «молодые асоциальные неформалы» (как называют в полицейской статистике всю эту категорию молодежи — из новых религиозных культов и протестных субкультур) если и работают, то на уровне шимпанзе, в роли, например, мерчандайзеров-оформителей (т.е. человекообразных, ставящих товары на полках в супермаркете по образцу с картинки). Девушка-неформал, профессионально работающая на морской нефтяной платформе, выглядела для Туроффа нонсенсом, примерно, как перелетный туркестанский пингвин. Теперь, задумавшись, майор сообразил, что работа вахтового инженера для человека из субкультуры гораздо более логична, чем ежедневная тягомотина в супермаркете. Куда удобнее для неформала отбарабанить сезон, и потом год не думать о деньгах. Плюс, на морской платформе никто не лезет к тебе в душу — всем наплевать, лишь бы работал.

Тут в голову майора пришла еще одна мысль, и он спросил:

— Лоис, а в этой редакции, как его…

— Сетевой журнал «Werelynx», — напомнила она.

— Да, верно. Так, в этой редакции тебе платят что-нибудь?

— Нет, — ответила она, — иногда перепадает что-то с рекламы на полях текста, но это как маленький бонус. На самом деле, я там чисто для души работаю.

— И, ты хочешь сказать, что не получая за это денег, добываешь информацию… Хм…

— …Затаскивая незнакомых мужиков в койку? – помогла она договорить.

— Ну, — он слегка стушевался, — я бы как-то тактичнее это выразил.

— Какая разница, как выразить? – весело отозвалась девушка-фурри, — Если мне просто понравился мужик, то я тащу его в койку. Нормальное поведение женской особи. А ты здорово мне понравился, и это понятно. Я видела, что и как ты делал. Ты Саматман.

— Кто-кто я?

— Саматман. Так Приходящий. Это из буддизма, — пояснила она.

— Хм… Вот уж не подумал бы. А что это значит?

— То, что ты аутентичен сам себе. Ты сущность, а не просто пятно дерьма на стенке.

— А-а… Ладно. Не могу сказать, что я понял, но приятно знать, что меня считают чем-то более привлекательным, чем пятно дерьма на стенке.

— Да, — подтвердила Лоис, — а, раз ты заговорил про редакцию, может, расскажешь, о чем говорил с этим долбанным крестоносцем там на улице у Ротонды?

— С викарием, что ли? – уточнил Отто Турофф.

Лоис Грюн утвердительно кивнула.

— Наверное, с викарием. Я в деталях этого церковного зоосада не разбираюсь.

— Я тоже, — сказал он, — мне просто сообщили, что ранг этого субъекта: викарий. А что касается разговора… Ты в курсе мотивов захвата заложников на Ротонде?

— Да, в общих чертах. Какой-то поэт-параноик купил жилет-бомбу и требовал, чтоб все слушали его стихи про бога Кархародона.

— Ассаргадона, — поправил Турофф.

— А разница? – спросила она.

— Ну, кое-какая разница есть. Кархародон — это большая белая акула, а Ассаргадон — это фигурант библейской мифологии. Кстати, почему ты решила, что поэт-параноик купил жилет-бомбу, а не сделал сам, как обычно бывает в таких случаях?

— Смешно! – Лоис фыркнула, — На этого поэта одного взгляда хватит, чтобы понять: его кривые грабли растут из жопы. Он бы не смог собрать простейший радиоприемник, это стопроцентно, а такой дивайс, как этот жилет, сделал профи, неужели неясно?

— У меня такое же мнение, — признал майор, — но рабочая версия — не покупка жилета, а изготовление сообщником. Об этом-то и был разговор с викарием. Он, точнее церковь, желает видеть разоблаченную банду сатанистов-ассаргадонистов. Им это надо.

— Еще бы! — сходу поняла Лоис, — И кого церковь хочет прицепить, как сообщников?

— Общество Джордано Бруно, — ответил он, — это итальянские атеисты-радикалы. Если следовать новому классификатору церкви, то они — сатанисты.

— Ненавижу крестоносцев… — задумчиво произнесла она, и спросила, — …А что ты?

— А что я? Это не моя работа, я не следователь. Викарий хотел, чтобы я внес в рапорт о спецоперации некоторые соображения о мотивах этого поэта, а я сделал морду тяпкой, будто не понимаю, о чем это. Мой мозг с одной извилиной не постигает такие вещи. А реально, я думаю, на стадии следствия туда, все-таки, впишут Общество Бруно.

— Вот так юстиция! — прокомментировала Лоис, — Значит, туда впишут Бруно, а тот чел, который реально делает бомбы-жилеты, будет вообще вне поля зрения полиции. И кто ответит, если таким жилетом что-то взорвут? Папа Римский? Франциск Ассизский?

— Ты же понимаешь, — сказал он, — найдут того, кого выгодно назначить виноватым.

— Понимаю. Ладно, не дуйся, что я тебя достаю этим. Может, давай в кроватку? У тебя настроение восстановилось, по-моему.

Настроение (назовем это так) у майора Туроффа действительно восстановилось. То ли сработал тибетский чай, то ли гусь, то ли просто дело в заводной девушке Лоис… Вот теперь получился настоящий эротический штопор. Такое веселое катание на длинных американских горках после сигареты с марихуаной, во время грозы под треск и блеск электрических искр. В общем, трудно обрисовать, что было. А когда участники все же иссякли, за окном уже разгорался рассвет. Сил еле хватило, чтобы доползти до ванной, привести себя в относительный порядок, уползти обратно и грохнуться спать.

…

*День второй. 29 мая.

Давно майор Турофф не спал так долго и так замечательно. Проснулся он первым и, с некоторым недоумением посмотрел на очаровательную фурри, свернувшуюся почти калачиком рядом. Кажется, она сквозь легкий сон почувствовала его взгляд (ведь так бывает иногда). В общем, Лоис Грюн открыла глаза, зевнула, потянулась, и похлопала ладошкой по животу майора-переговорщика, после чего объявила:

— Все съеденные порции гуся трансформировались в биогенное тепло и рассеялись среди бесчисленных галактик, увеличив мировую энтропию. Надо позавтракать, я думаю. А с учетом времени, даже пообедать. Уже скоро полдень.

— Хорошая идея, — согласился майор.

— Еще бы! У меня все идеи хорошие. А ты любишь обедать голый на крыше?

— Не знаю, никогда не пробовал, — признался он.

— Сейчас попробуешь, — пообещала девушка-фурри, — в чем плюс моей мансарды, это в удобном выходе из окна на крышу. Сейчас ты оценишь, как это прикольно.

…

И она была права. Не сходу придумаешь что-либо более веселое, чем сидеть голыми на крыше, жрать гуся, запивать чаем, и смотреть на грандиозный комплекс «Пепси-кола» до которого полтора километра на юг. Видно тут хорошо, благодаря невысокой застройке исторического центра Столицы Евросоюза. Кстати, комплекс «Пепси-кола» не имеет к компании-производителю одноименного напитка никакого отношения. В этом случае название шуточное, издевательское. Дело в том, что комплекс зданий Европарламента, Совета Европы, и Европейского суда выполнен в виде грандиозных цилиндров синего сверкающего окраса, и до смеха похож на титанические жестянки «пепси-колы». И вот такие архитектурные уродины, обошлись налогоплательщикам в безумную сумму, где количество нулей в десятичной записи не вдруг сосчитаешь. Вот столько евро…

— Я обожаю это здание, — сообщила Лоис, и выплюнула гусиную косточку в специально поставленную картонную коробку, — и еще я люблю люкс — виллы Оранжери, видишь, немного слева от «Пепси-колы». Классно, правда?

— Хм… — отозвался Турофф, у которого в голове совершенно не укладывалось, как это девушке-фурри могут нравиться подобные образцы идиотского псевдо-модерна.

— Ты не понял! – весело сказала она, — Это мой персональный кабинет психотерапии, и универсальное лекарство против обострений экономической совести. Если тебе вдруг кажется, что ты недоплачиваешь налоги, или мало жертвуешь на бедных, то сядь тут, посмотри туда, подумай о многих тысячах угребков, которые занимаются там фигней, осложняют жизнь хорошим людям, и получают в месяц больше денег, чем ты в год. Я обещаю: не пройдет и четверти часа, как твоя совесть будет совершенно чиста, даже в случае, если ты не только не платил налоги, а еще и обманом тянул из бюджета в свой карман неположенные социальные компенсации. Ну, как, теперь ты оценил кайф?

— Поучительная штука, — проворчал майор-переговорщик.

Он думал, не добавить ли что-нибудь еще, и тут, вдалеке за «Пепси-колой», и немного правее, коротко сверкнуло что-то бело-желтое, и расплылось плотным бурым облаком. Мгновением позже стало заметно, как в 6 километрах от них знаменитая 140-метровая готическая башня Кафедрального собора начала крениться вбок.

— О, черт… — выдохнул Турофф.

— Шлеп! — чуть с опозданием отреагировала Лоис, — Мне этот собор всегда не нравился. Слишком помпезный. Интересно, кто его так…

В этот момент добежала ударная волна. Бум-м!!! Лоис энергично тряхнула головой, и немного помассировала уши, после чего договорила мысль:

… — Кто его так положил. Это же не какой-нибудь супермаркет взорвать, который весь собран из палочек, стекляшек и пенопласта, приклеенного на соплях. Собор-то на века строили, натуральный камень с цементом на яичном белке! А упал, как не фиг делать.

— О, черт! — снова сказал майор, наблюдая, как вдалеке, вокруг зоны падения башни, над улицами расползается бурое облако пыли, — О, черт! В Кафедральном соборе сегодня в полдень должна была начаться торжественная месса за мир в Европе!

— Наверное, началась, — заметила Лоис, глядя на часы. – рвануло-то в 5 минут первого. Террорист интересно придумал, чтоб лишних не задеть. Если такая месса, то на сотню метров вокруг оцепление из полицаев. Значит, там были только те, кого не жалко.

— Ты что такое говоришь, а? – возмутился майор.

— А что я говорю? Будто ты не знаешь, из кого состоят делегации на таких мессах. И не дуйся. Это просто мое мнение. О! Слушай, это, наверное, твой телефон звонит.

— Аведь, точно, — сказал Отто, запрыгнул обратно в окно, быстро нашел свою рубашку, валявшуюся рядом с одной из подушек-панд, и выдернул из кармана плоский сотовый телефон, — …Майор Турофф на связи!