Десять фигур евро-истеблишмента, назначенных «подопытными ассистентами», уже разместились в главном пресс-центре Дворца Европы. Вид они имели бледный и даже нервозный, явно не ожидая от предстоящего мероприятия ничего хорошего. Гюискар невозмутимо оглядел их на экране (зная, что они сейчас через монитор на стене пресс-центра смотрят на него), и произнес:

— Леди и джентльмены. Как выразился сказочный Морж в известной балладе Кэрролла:

«Настало время для идей

О всяческих делах:

О сургуче и кораблях,

Капусте, королях,

И о кипении морей,

И о свиных крылах».

Внимание! Запишите вопрос, на который вам надо будет ответить. Готовы? Пишем:

КТО инициировал принятие в январе этого года единого закона Евросоюза «О защите европейской цивилизации», известного еще, как «закон Ван дер Бима», и как «закон о христианских корнях европейской цивилизации», и КАК вышло, что лидеры фракций, которые еще прошлой осенью негативно относились к вторжению церкви в политику, внезапно поменяли мнение на противоположное, и выступили в поддержку этого дела.

Записали? Отлично! Теперь правила игры.

Вам надо открыто, перед web-камерой, обсудить вопрос, и через полчаса ответить. Вы можете в процессе обсуждения звонить по телефону, кому хотите, но разговор должен проходить открыто, по громкой связи. Ваш ответ озвучит тот из вас, кого вы выберете открытым голосованием. Опасайтесь дать неправдивый ответ. В этом случае придется отвечать снова уже на расширенный вопрос. И, вы потеряете одну попытку из трех. В случае, если за полчаса вы не успеете найти ответ, то будет добавлено полчаса, но одна попытка также теряется. Повторяю: попыток всего три, и если вы исчерпаете их все, то практически рядом с вами будет взрыв эквивалентный полтораста тоннам тротила.

Видите, как все просто? А теперь — таймер включен! Работайте, леди и джентльмены!

…

Доктор Гюискар выключил микрофон, повернулся к майору Туроффу, и сообщил:

— В этом первом получасовом раунде ничего интересного не будет. Подопытные еще не осознали, что в этом шоу не удастся отделаться привычной ложью. Так что мы можем продолжить наш частный семинар. Я обещал показать две модели управляемого бытия: модель Уэллса — постмодернизм-Ф, и модель Оруэлла — постмодернизм-Д. Литера «Ф» означает футуристический, а литера «Д» — деградированный. Начнем с романа Уэллса «Машина времени». Герой отправляется в объективное будущее, и видит там ужасные изменений цивилизации, а затем возвращается обратно и делится впечатлениями. Его знание о будущем можно применить в настоящем: сменить социальные доктрины так, чтобы перевести будущее на рельсы, ведущие к более симпатичным перспективам. Это принцип модели-Ф: управление историей, для оптимизации объективного результата.

— Быть, как боги? – спросил Турофф.

— Да, Отто, можно сказать и так. Путешественник во времени явно несет на себе черты языческого божества, или культурного героя из языческих мифов. А теперь перейдем к роману Оруэлла «1984». Некая партия, чтобы укрепить власть постоянно корректирует прошлое путем подмены архивов прессы. Мы упоминали такой метод, говоря о демоне, который меняет дневник путешественника на фальшивку. «Кто владеет прошлым, тот владеет будущим» — так у Оруэлла. Это модель-Д. Она тоже управляет историей, но в другом смысле, чем модель-Ф. По-вашему, Отто, в чем главное различие между ними?

— Ну… Для постмодернизма-Д не нужна машина времени.

— О! Оригинально! – доктор Гюискар улыбнулся, — Но для постмодернизма-Ф реальная машина времени тоже не обязательна. Хватит и виртуальной прогнозной машины.

— Ладно, — сказал майор, — тогда я, как в примере с демоном, и скажу, что модель-Д, это общество у, которого бытие порченное, ненастоящее.

Возникла пауза, а потом Гюискар медленно трижды хлопнул в ладоши.

— Да! Постмодернизм-Ф расширяет бытие общества, за счет добавки многовариантного будущего, существующего одновременно с настоящим, а постмодернизм-Д погружает общество в деградированное бытие, состоящее из фальшивого прошлого и застывшего настоящего, в котором де-факто ничего не происходит, а лишь произвольно меняются смыслы. Диалектически, модель-Д — это небытие людей. В нем не может существовать субстанциональные субъекты, поскольку прошлое переменно, а будущего нет вовсе.

— Извините, Мартин, но я не знаю, что такое «субстанциональные субъекты».

— Это – ответил Гюискар, — человеческие индивиды с их персональной историей, и с их персональными желаниями, суждениями, устремлениями, и планами на будущее.

— Хм… Я не понял, Мартин, а что помешает им существовать в модели-Д?

— Им помещает ключевой принцип модели-Д, это очевидно. Вы читали Оруэлла?

Майор Турофф утвердительно кивнул.

— Да, я читал, но довольно давно.

— Хорошо, — Гюискар улыбнулся, – а вы помните там термин «не персона»?

— Да, это я помню. Такая форма ликвидации инакомыслящих, когда кроме физического уничтожения, проводилась еще и стирание информации об уничтоженной персоне. По некоторым данным, именно так борются с инакомыслием в Иране и Северной Корее.

— И у нас во Франции, — сказал Гюискар, — именно так исчезла Фелиси, моя дочь.

— А-а… — начал Турофф, но решил, что лучше просто сказать, - …Мне жаль, Мартин.

— Вы подумали о другом, — немедленно отреагировал Гюискар, — говорите, это важно.

— Ну… — майор вздохнул, — …Я хотел уточнить: ваша дочь умерла, а не исчезла.

— Вот тут вы неправы. Скажите, вы читали полицейское досье на Фелиси?

— Да, это было моей обязанностью.

— Понятно, что это было вашей обязанностью. И что вы скажете об этом досье?

— По-моему, — честно признался Турофф, — там много подтасовок.

Гюискар прервал его, резко ударив кулаком по столу.

— Это не подтасовки, а псевдо-биография молодой особы, которая сразу по окончании средней школы перешла к жизни в притонах, и к торговле своим телом за наркотики. В финале – смерть от передозировки фенобарбитала после платного секса с несколькими случайными партнерами. Нечего расследовать. Никто не будет всерьез рассматривать версию о групповом изнасиловании и казни путем смертельной инъекции. Не так ли?

— Мне, — ответил Турофф, — трудно с вами согласится. Как я уже сказал, в досье полно подтасовок и, если бы это зависело от меня, то я бы открыл дело об убийстве.

— Это непроверяемое утверждение, Отто. Ведь от вас ничего не зависит.

— Мартин, вы напрасно так думаете. И, если вы намерены вывести убийц на чистую воду, чтобы добиться открытого суда, то я обещаю вам помочь.

— Фу, — Гюискар скривился, — что за ерунду вы говорите? Какой открытый суд, если казни студентов из клуба франко-дзен были одной из мер по укреплению молодого новейшего порядка в Европе, после принятия закона Ван дер Бима? Хотя, этот слизняк Ван дер Бим только внес закон, а настоящих инициаторов мы выявим в нашем эксперименте.

Вот теперь Турофф понял всю картину. Январские зачистки ни для кого в полиции не являлись тайной. Но, выглядело все так, будто мишени — только студенты-мусульмане, состоящие в клубах салафитского толка. Ходили слухи, что жертвами зачисток порой становились студенты из других «анти-христианских» религиозных клубов. Что ж, это значит, что слухи возникли не на пустом месте. Турофф кивнул и тихо произнес.

— Значит, клуб франко-дзен…

— Вы удивились, но не сильно, — заключил доктор Гюискар.

— Да, — сказал майор, — но, все-таки, я уверен, что можно добиться суда.

— А смысл, Отто? Какой смысл?

— Смысл? – переспросил Турофф, — Ну, как минимум, наказать виновных.

— Вот, — сказал Гюискар, — еще один философский вопрос: что такое вина? На кого она ложится в случае, если криминальные акты негласно инициируются партией власти?

— Это не философский вопрос, — возразил майор, — есть Нюрнбергский прецедент. Вина ложится, во-первых, на всю партию, а во-вторых, на отдельных деятелей.

— Знаете, Отто, выводы Нюрнбергского процесса как раз поднимают тот философский вопрос. В Нюрнберге победители, оккупировавшие Германию, судили побежденных. Процесс был политическим, а итог был заранее ясен. Побежденный всегда виновен.

— Мартин, не мне тягаться с вами в полемике. Но скажите: чего вы добиваетесь?

— Ничего. Ведь я теперь не субстанциональная персона, а всего лишь демон, временно присутствующий в испорченном бытии, в функциональном качестве орудия кармы.

Тут майор Турофф вспомнил, что имеет дело с Ганнибалом, и даже удивился, что так надолго (почти на час) мог забыть об этом. А тем временем, приближался следующий гротескный акт шоу с политиками-заложниками во Дворце Европы.

…

Как и следовало ожидать, для ответа оказался выбран лидер Фракции Народа Европы (христианско-консервативной партии, имеющей большинство в евро-парламенте).

Обычный надутый индюк-чиновник лет 60, по имени Иоганн Зеештейн.

— У вас готов ответ? – спокойно поинтересовался Гюискар.

— Да, у меня готов ответ, и я хочу уточнить: это общая позиция все фракций.

— Тем лучше, мистер Зеештейн. Начинайте, я вас слушаю.

— Прежде всего, — произнес глава фракции большинства, — я хочу напомнить, какая была обстановка в Евросоюзе на протяжении двух десятилетий, до принятия закона о защите европейской цивилизации. Народы Европы, отравленные пропагандой толерантности и мультикультурализма, неоязычества, неомарксизма, неошаманизма, легких наркотиков, интернет-порнографии, и сексуального промискуитета, включая гомосексуализм, были близки к необратимой гибели – сначала духовно-культурной, потом демографической. Европу наводнили орды исламских фундаменталистов, а коренные европейцы иногда боялись выйти на улицу. Среди европейцев критически упала рождаемость. Молодежь, получив образование, зачастую мигрировала в Америку. Но, перед лицом катастрофы, здоровое ядро европейской нации, объединенное христианской религией, нашло силы сплотиться вокруг церкви, и провести спасительные реформы. Закон Ван дер Бима был важной, и одной из первых ступеней таких реформ, которые сразу же дали результат и продолжаются при поддержке народов в обновленном общеевропейском доме, откуда изгнаны чужеродные силы исламского фундаментализма и левацкого неомарксизма. В начале наш путь к свободе и к реставрации исконной культуры труден, и враг надеется посеять смуту в наших рядах. Каждую нашу ошибку враг стремиться представить, как преступление, а каждого, кто случайно оказался обижен – сделать своим агентом. Но, освобожденные народы Европы полны решимости двигаться по избранному пути, а парламент Единой Европы готов разъяснять свою позицию всем, кто спросит. Даже предубежденным людям, таким как вы, мистер Гюискар. Я закончил. Благодарю вас.

Иоганн Зеештейн собрался было сойти с трибуны, но доктор Гюискар остановил его короткой решительной фразой.

— Вернитесь назад мистер Зеештейн, у меня есть вопросы по вашему выступлению.

— Да? Ладно, — глава фракции вернулся к микрофону, — спрашивайте, мистер Гюискар.

— Спрашиваю. Судя по вашим словам, инициатором было (я цитирую) «здоровое ядро европейской нации, объединенное христианской религией». Но, это фигура речи, за которой должны стоять конкретные имена. Прежде всего, имена лидеров. Обычно в объединениях такого рода — один лидер. Реже – два, три, или чуть больше. В любом случае, это небольшое число людей, которых можно назвать поименно. Назовите их.

Этот вопрос не вызвал затруднений у парламентария. Он спокойно перечислил людей, которые и так были известны публике, поскольку были коллективным лицом коалиции парламентского большинства. А себя Зеештейн скромно поместил в конце списка.

— Очень хорошо, — произнес доктор Гюискар, — с вас-то и начнем. У меня перед глазами полный текст вашего выступления на сентябрьской сессии Европарламента. И там я не увидел ничего про катастрофу. Наоборот, вы говорили о крупных успехах обновленной политики мультикультурализма, о ходе интеграции трех поколений мусульман в нашу европейскую культуру, и о ценностях религиозного равноправия. А тех, кто говорил в сентябре то, что вы говорите сейчас, вы клеймили как неонацистов, прикрывающихся флагом христианской церкви, каковая церковь, кстати, вела тогда доброжелательный диалог с мусульманскими лидерами, чтобы прийти к общему взгляду на роль религии в обществе, и на этические правила добрососедства между христианами и мусульманами. Соответственно, у меня вопрос: что произошло между сентябрем и ноябрем, когда вы внезапно стали бороться за закон Ван дер Бима? Может, с небес снизошло озарение, и посетило всех перечисленных вами персон – будущих лидеров здорового ядра? Или, в прозаичном варианте, вас кто-то настойчиво и убедительно попросил перекраситься? Я задавал исходный вопрос, рассчитывая узнать это. Вы готовы объяснить сказанное?

— Э-э… — растерялся лидер фракции, — …Я не думал, что вам интересны процедурные детали парламентской политики. Если вы… Э-э… Настаиваете, то, мы очень быстро подготовим вам… Э-э… Исчерпывающую справку по интересующему вопросу.

Мартин Гюискар утвердительно кивнул ему с экрана.

— Да. Я настаиваю. Одна попытка вами потеряна. Осталось две. Надо отметить, что вы недостаточно серьезно отнеслись к вопросу. Чтобы настроить всех вас на деловой лад, придется показать вам документальный фильм о взрыве колледжа Церковного права. Я провел этот взрыв сегодня днем. Это сравнительно маленький взрыв, эквивалент около полтонны по тротилу, но результаты, я думаю, заинтересуют вас. Я напомню: та бомба, которую я приготовил для этого шоу, имеет эквивалент полтораста тонн. Фильм будет короткий, а после него мы поговорим о вашей второй попытке.

…20 минутный фильм произвел на собравшихся парламентариев сильное впечатление. Когда Гюискар вернулся на экран, лица в зале выглядели бледно, а разговоры звучали шепотом. Отметив эти факты, как признаки деловой обстановки, террорист объявил:

— Как и было обещано, при второй попытке делается штрафное расширение вопроса. Я призываю вас к вниманию. Расширение такое: КАКИМ образом Совет Европы создал общественную поддержку закона Ван дер Бима в январе, если по опросам, лишь около четверти избирателей высказывались за повышение политической роли церкви? С этим расширением вам предстоит ответить на первый вопрос. Я даю вам 2 часа. Вы можете проголосовать за нового отвечающего, если мистер Зеенштейн вам не понравился. Но, постарайтесь быть внимательнее. Если вы провалите вторую попытку, то ваша жизнь повиснет на волоске. Я оставляю вам на экране скриншот взрыва колледжа. Мне это кажется хорошим стимулом. Таймер включен, я жду ответ через два часа.

…

Доктор Гюискар выключил микрофон, и спросил у майора Туроффа:

— Хотите еще чашечку кофе с абсентом?

— Просто крепкий черный кофе, если нетрудно, — попросил майор.

— О, да, разумеется, — и террорист подошел к бару, впрочем, продолжая, разговор, — мне показалось, Отто, что у вас на языке вертится вопрос: чего добивается этот шизоидный ученый от десятка говорящих овощей, которые считаются верхним слоем европейского публичного истеблишмента? Я угадал?

— В общем, угадали, — подтвердил Турофф, — только я бы добавил еще вопрос: почему не освободить тех заложников, которые явно не при чем? Для вашей сверхзадачи это даже полезно. Ведь, если вы отпустите женщин и детей, проживающих в отеле на проспекте Европы, и в комплексе служебных вилл в Оранжери, то отношение зрителей к вам сразу улучшится. А впечатление от ваших актов возмездия не ослабнет из-за такой мелочи.

— Эх, Отто, — тут Гюискар улыбнулся, — вы все еще пытаетесь поговорить со мной, как с человеком. Пусть шизоидным, но человеком. А я всего лишь демон кармы.

— Хорошо. Мартин, я готов признать, что вы демон, и что с точки зрения кармы все, кто проживает в Комплексе Евро-Администрации должны разделить судьбу лидеров. Но, я совершенно не понимаю, почему такую судьбу должны разделить жители микрорайона малоэтажной застройки между проспектом Левант и площадью Бордо. Разве случайная городская география выше кармы? Если так, то карма выглядит не очень убедительно.

— Это красивый эмоциональный риторический прием, — оценил террорист.

Отто Турофф пожал плечами:

— Считайте, как хотите, но я сказал то, что думаю.

— На самом деле, мысль любопытная, — произнес Гюискар, — возьмите вот с этой полки ноутбук, и покажите мне на карте этот микрорайон. А лучше сразу обведите его каким-нибудь контрастным маркером. И, заодно, напишите, сколько там людей.

— Да, конечно, — ответил майор, и начал быстро работать, пока террорист не передумал. Получилось. Гюискар не передумал. Поставив на стол две чашечки кофе, он осмотрел получившуюся схему, глянул на число жителей (около тысячи) и кивнул.

— Мне нравится эта идея. Я думаю вот о чем. Раз вы не склонны продолжать семинар, поскольку в голове у вас вертится эта служебная тема, то займитесь этим. Запишите в блокнот мои условия, и идите к своему начальству. Мне жалко расставаться с таким собеседником, но таковы видно пути кармы.

— Я могу потом вернуться, — заметил Турофф.

— Это вряд ли, — сказал террорист.

— Минутку, Мартин, – обеспокоился майор, — на что вы намекаете?

— Не на то, о чем вы подумали Отто. Причина невозможности будет гораздо прозаичнее. Никаких трагедий на этой фазе сценария не намечается. Скорее уж комедия. Ну, берите блокнот и записывайте. Для начала, нужен военный оркестр и французские триколоры.

— О, черт, зачем?

— Пишите, Отто, пишите, — невозмутимо отозвался доктор Гюискар.