КАРТИНА ПЕРВАЯ
Комната Вероники. Вероника сидит на диване, поджав ноги. Радио передает сводку Совинформбюро: «…на Минском направлении…» Вероника подходит к репродуктору и с силой ударяет по нему. Радио замолкает. Входит Борис.
Вероника. Смотри на часы!
Борис. Противовоздушные щели рыли на заводе, во дворе.
Вероника. Это меня не касается. Разлюбил ты меня, вот что.
Борис. Глупая.
Вероника. Какие новости?
Борис. Никаких.
Вероника. Это хорошо. Сейчас боюсь новостей. Ну, что ты мне подаришь завтра?
Борис. Это секрет.
Вероника. Не скажешь?
Борис. Ни за что!
Вероника. Можешь не говорить. Но если что-нибудь вкусное — я скоро съем и забуду. Ты подари, чтобы было на долгую-долгую память. Чтобы до старости. Мы будем дедушка и бабушка — посмотрим на эту вещь и скажем: это подарено, когда Белке исполнилось восемнадцать лет. Доживу до ста лет, и у меня будет сто твоих подарков.
Борис. Восемьдесят два!
Вероника. Обсчиталась.
Борис подходит к репродуктору, хочет его включить.
Не надо! На фронте дела идут не так, как передают по радио.
Борис. С чего ты взяла?
Вероника. Говорят.
Борис. Бабы в очередях.
Вероника. Ну, если я баба — пожалуйста.
Борис. Вероника!
Вероника. Включай, включай!
Борис. Мешать не будешь?
Вероника. Нет-нет. Хочешь, даже глаза закрою?
Борис. Сиди и закрой глаза.
Вероника. А разговаривать можно?
Борис. Можно.
Вероника. Я тебе стихи почитаю.
Борис. Валяй.
Вероника.
«Журавлики-кораблики
Летят под небесами.
И серые, и белые,
И с длинными носами.
Лягушечки-квакушечки
По берегу гуляли.
Все прыгали, да шмыгали,
Да мошек собирали.
Журавлики-кораблики
Лягушек увидали,
Спустилися, садилися
И тыщи их пожрали.
Лягушечки-квакушечки,
Что ж вверх не поглядели?
Все прыгали да шмыгали —
За это вас и съели».
Нравится?
Борис. Очень содержательно!
Вероника. Это, кажется, первое стихотворение, которое я выучила, когда была маленькая.
Борис. И последнее.
Вероника. Ты у меня дождешься.
Борису удалось наконец наладить радио. По радио — сводка Совинформбюро. Голос Левитана.
Вероника. Ты меня разлюбил, Борис.
Борис. Глупая.
Вероника. Да-да. И глаза у тебя стали какие-то отсутствующие. Ну, что ты на меня так смотришь?
Борис. Разглядываю.
Вероника. А я знаю, почему ты такой встревоженный.
Борис. Интересно…
Вероника. Боишься, что тебя возьмут в армию. Да-да, заберут — и готово! Все боятся.
Борис. Не все.
Вероника. Ты отчаянный, возьмешь и сам пойдешь?
Борис. А что? Возьму и пойду.
Вероника. Хитрый, хитрый!.. Знаешь, Борька, это даже нехорошо. Отлично знаешь, что тебе дадут броню, вот и хорохоришься.
Борис. Почему ты так решила?
Вероника. Знаю, всех умных забронируют.
Борис. Значит, по-твоему, одни дураки воевать будут?
Вероника. Больше я с тобой не разговариваю.
Борис. Если и будет броня, то одна на двоих. Или я, или Кузьмин.
Вероника. С кем ты себя равняешь?
Борис. Практику он знает во сто раз лучше меня.
Вероника. Хватит, хватит!.. Пусть твой Кузьмин знает все на свете… А кто к Первому мая премию получил? Ты или Кузьмин? Кому недавно благодарность вынесли? Тебе или Кузьмину? Ты работаешь на заводе государственного значения — ну и все! Конечно, Борька, я сама с ума схожу — вдруг тебя действительно возьмут? Нет, нет, все будет хорошо. Вот увидишь. Примут меня осенью в институт или нет?
Борис. Вероника, это серьезнейший разговор. Я хотел с тобой поговорить…
Вероника. А я не желаю. И не смей меня называть «Вероника». Слышишь? Кто я?
Борис молчит.
Ну, кто я?
Борис. Белка, Белка…
Вероника. А мне нравится затемнение: из окон, что напротив, всегда видно, что в комнате делается, а теперь… Поцелуй меня.
Борис целует.
Хорошо!.. И не видно.
Стук в дверь.
Войдите, войдите!
Входит Степан.
Степан. Богдановы здесь живут?
Борис. Степан!
Вероника. Я Богданова.
Степан (Борису). А… та самая?
Борис. Она.
Степан (здороваясь с Вероникой). Степан. (Борису. Говорит все под запал, придыхая.) Получил повестку… Сейчас. Побежал к тебе… тоже лежит. Твои волнуются… Сказали, что здесь… Я побежал…
Борис. На какое число?
Степан. Чудаки, понимаешь, понимаешь, на сегодня, с вещами. Забеги в контору, возьми расчет… Я в бухгалтерии сказал… подождут… А то — доверенность оставь…
Борис. Сегодня?
Степан. В двадцать два часа. Глоточек выпью, все бегом… (Подходит к графину, пьет.)
Вероника. Что это?
Борис. Видишь, Вероника, я думал, еще несколько дней пробуду здесь, а теперь… Пришла повестка в армию.
Вероника. Тебе?
Степан. И мне тоже. Мы оба, добровольцами…
Вероника (Борису). Ты уезжаешь. Сам? А я? Как же я?
Степан. Наклевывается разговорчик — я побежал. Не плачьте, девушка, ваш Борис — золото! Эх, у меня дома тоже!.. Ну что ты с ними поделаешь? Не горюйте! Всего! (Убежал.)
Вероника и Борис одни. Вероника смотрит на Бориса непонимающими глазами.
Борис. Так надо… Иначе нельзя было.
Вероника. Нет-нет… Он же сказал, ты сам, добровольно. Что ты, ведь я люблю тебя!
Борис. Пойми, война уже пришла. Я подал заявление сам, это верно. Я хотел тебе сказать… Завтра твой день рождения… И вот — надо идти. Как же я мог иначе? Если я честный, я должен быть там.
Вероника. Иди воюй, проявляй героизм, может быть, орден получишь. Как же! Славы хочется! Иди-иди!
Борис. Ничего не случится, я знаю. Пойдем к нам. Ты все поймешь, ты умная…
Вероника. А что понимать, я все понимаю. Я не дурочка.
Борис. Ты сердишься, что я тебе не сказал?
Вероника. Иди, дома волнуются.
Борис. А ты?
Вероника. Я приду. Скоро. Очень скоро. Я хочу побыть одна… Немножко… несколько минут… Иди-иди… Нет-нет… (Вдруг бросается к Борису на шею). Боря! Боренька мой! Не уходи!
Борис. Ну что ты, что? Не надо!
Вероника (отпуская Бориса). Не буду, не буду.
Борис. Идем вместе.
Вероника. Нет-нет.
Борис подходит к Веронике, хочет ее обнять.
Борис. Не могу так уйти…
Вероника. Ну… (Целует Бориса.) Иди…
Борис не уходит, смотрит на Веронику.
Что ты смотришь?
Борис. Запоминаю тебя.
Вероника. Какую?
Борис. Такую, какая ты есть. Только не опоздай, Белка! (Убегает.)
КАРТИНА ВТОРАЯ
Комната в квартире Бороздиных. Видна столовая и часть передней. Варвара Капитоновна укладывает в дорожный мешок вещи. Марк с упорством разучивает на рояле пассаж.
Варвара Капитоновна (кричит). Ирина!.. Марк, подожди, пожалуйста.
Марк прекращает игру.
Ирина, захвати утюг!
Голос Ирины: «Слышу!»
Время, время летит… И никого. Знает ли он?
Марк. Степан побежал — скажет.
Варвара Капитоновна. А у Вероники ли он?
Марк. На работе нет, — значит, там.
Варвара Капитоновна. Никому ничего не сказать… Так непохоже на Борю…
Марк. Очень похоже. Ставить в известность после свершения факта — его манера.
Варвара Капитоновна. Решать одному, не посоветовавшись…
Марк. Да, довольно странно.
Варвара Капитоновна. Достань, пожалуйста, из его ящика запонки. Те, что в коробочке из-под перьев.
Марк. Вы еще пару крахмальных воротничков не забудьте.
Варвара Капитоновна. Не возражай, пожалуйста. Места займут немного, а ему будет приятно. Вероникин подарок.
Марк (достает запонки). Вряд ли у него там будет время заниматься лирикой.
Варвара Капитоновна заворачивает запонки в бумагу, кладет в мешок. Входит Ирина. В руках у нее утюг.
Варвара Капитоновна (взяв утюг). Ну что же, в конце концов, отец придет?
Ирина. Я же звонила! Он на операции. И Бориса все нет.
Марк. Исчез!
Варвара Капитоновна (гладит рубашку). А нельзя ли ему до завтра задержаться?
Марк. В повестке точно — в двадцать два часа.
Варвара Капитоновна. Какая-то бумажка — и уносит человека сразу, вдруг.
Марк. Да, и сопротивляться нельзя.
Варвара Капитоновна (показывая на рубашку, Ирине). Это ты ему подарила, помнишь?
Ирина. Разве?
Варвара Капитоновна (Марку). Позвони Феде еще раз, — может быть, освободился?
Марк (набирая номер). Не знаю, как и сказать…
Варвара Капитоновна. Не сразу — ведь будто снег на голову.
Марк (в трубку). Больница?.. Доктор Бороздин освободился?.. Попросите, пожалуйста. (Ирине.) Ты сводку читала?
Ирина. Еще бы!
Марк. Занятно!
Ирина. Что?
Марк. Ведем войну на чужой территории! А?
Ирина. Ну и что? Что?
Марк. Ничего, просто никогда не думал, что Минск — это заграница. (В трубку.) Дядя Федя?.. Дядя Федя, ты можешь сейчас домой приехать?.. Да нет, ничего особенного. Тут Борис трюк выкинул… (Варваре Капитоновне.) Он ругается, не знаю, как подойти…
Варвара Капитоновна. Дай мне. (Берет трубку.) Федя, это я… Да нет, нет, это Марк напрасно сказал. Ничего не случилось. Ты во сколько сегодня кончаешь работу?.. Пожалуйста, не горячись… Повторяю тебе: решительно ничего не случилось. Сидим дома, тихо, славно… Я передаю трубку Ирине.
Ирина (взяв трубку). Папа, Борис через час уезжает в армию… Экстренно?.. Оказывается, он еще двадцать третьего числа подал заявление, сам… Нет, его нет… Ну приезжай, дома и отругаешь. (Вешает трубку.)
Варвара Капитоновна. Всех на ноги поднял, весь дом.
Входит Аносова.
Аносова. Василия-то моего с Константином, обоих взяли. (Плачет.)
Варвара Капитоновна. Ну что же делать? Война… Война… (Провожает Аносову к дверям.)
Аносова. …Убьют же их… Ей-богу, убьют… (Уходит.)
Марк. Ему полагалась броня, мы это отлично знали. И Степан говорил… Глупость он какую-то делает, глупость.
Ирина. Глупо, что не сказал, а остальное все, может быть, очень правильно.
Марк. Еще ты пойди в санитарки запишись.
Ирина. Надо будет, и пойду.
Марк. А я считаю: если вышестоящие органы находят нужным оставлять человека здесь, в тылу, значит, именно здесь он наиболее полезен. Винтовку держать каждый умеет.
Варвара Капитоновна. Время, время летит.
Марк. Придет мне повестка — пойду, не заплачу.
Ирина. Свинство, если он все еще у Вероники.
Марк. А ты что думала? Он там будет сидеть до последней минуты — сюда только за вещами забежит. Впрочем, в этих делах ты мало понимаешь.
Входит Борис.
Варвара Капитоновна. Боренька, Боря!..
Ирина. Ты что, с ума сошел?
Борис. Вы хотите знать, почему я вам ничего не сказал? Так вот: только затем, чтобы не было этих восклицаний и долгих обсуждений. Все. (Смотрит на вещи, которые собирает бабушка, на стол, накрытый Ириной, и смущается.)
Варвара Капитоновна. Нехорошо, Боренька.
Марк. А мы тебя ждали, ждали…
Ирина. Что с тобой?
Марк. С Вероникой поругался?
Ирина. Ты думаешь, мы осуждаем тебя? Да я… я завидую тебе.
Марк. Ишь ты!
Ирина. Балда с высшим музыкальным образованием! (Уходит.)
Марк. Строга!
Варвара Капитоновна. Сказать надо было, Боря, хотя бы отцу!
Борис (показывая на вещевой мешок). Бабушка, ну куда так много? Нужно только необходимое.
Варвара Капитоновна. Да все кажется необходимым.
Борис. Главное — полегче. Папе звонили?
Варвара Капитоновна. Сейчас придет.
Марк. Ругался в трубку на чем свет.
Борис (подавая Марку тетради и чертежи). Отнеси завтра на завод. Найдешь Кузьмина Анатолия Александровича — отдай. Или позвони ему.
Марк. Зачем? Конечно, отнесу. Надо вина купить… Я сбегаю.
Борис. Не обязательно.
Марк. Ну, такой случай…
Борис. Традиционная выпивка на проводах, с горя?
Марк. Я — красненького, за твои успехи.(Уходит.)
Варвара Капитоновна. Может быть, и традиционная, но и я непременно рюмочку выпью… Почему ты без Вероники?
Борис. Она сейчас придет.
Варвара Капитоновна. Что у нее?
Борис. Придет… (Роется в ящике, откуда Марк достал запонки.)
Варвара Капитоновна. Я их уже положила, Боря. Вас сразу… на фронт?
Борис. Наверно. (Садится к столу, пишет.)
Варвара Капитоновна. Вот и до нашей семья дошло. У Аносовых обоих сыновей взяли. В каждой семье волнение, проводы, слезы. Сорокины из Москвы уезжают, говорят — опасно. Как ты думаешь, Боря, долетят до Москвы?
Борис пишет.
Наверное, долетят. А может быть, и нет… Что будет, что будет… Столбом поднимется… Я не поеду. Лучше умереть здесь, чем где-то скитаться по чужим углам. Тревожное время…
Борис окончил писать, взял сверток, с которым вошел, развернул его. Там — большая плюшевая белка с пушистым хвостом и ушами. На ней подвешено лукошко с золотыми орехами, перевязанное лентой. Борис развязал ленту, высыпал орехи, положил на дно записку, всыпал оpexu обратно, завязал ленту, завернул сверток.
Борис. Бабушка, я к вам с просьбой.
Варвара Капитоновна. Что, Боренька?
Борис. Завтра утром, если можно — пораньше, отнесите ей.
Варвара Капитоновна. Что это? Нет-нет, я не спрашиваю. Так что — отдать и?..
Борис. Завтра у нее день рождения. И еще, если ей будет трудно, — мало ли что, война, — помогите ей.
Варвара Капитоновна. А если я умру?
Борис. Вам умирать не полагается, особенно теперь, когда у вас столько секретов.
Варвара Капитоновна. А я вот возьму и умру…
Входит Федор Иванович.
Федор Иванович. Э-эх! Двадцать пять лет, и быть, извини меня, таким дураком! Что мы — дети? Игрушки это? Прятки? Романтизма хочешь? Характер! Где Ирина? Марк?
Варвара Капитоновна. Ирина на кухне, кофе готовит, а Марк пошел купить красненького.
Федор Иванович. Кофе? Красненького? Мельчают люди, мельчают. (Кричит.) Ирина!
Входит Ирина.
Ирина. Наконец-то!
Федор Иванович. У меня в шкафчике, на заветной полочке, неси.
Ирина уходит.
А Вероника где?
Борис. Сейчас придет.
Федор Иванович. Где она?
Борис. Дома, занята.
Федор Иванович. Чем это занята? Нехорошо. Должна быть здесь — жених уезжает.
Борис. Не жених.
Федор Иванович. А кто?
Борис. Ну, просто так…
Федор Иванович. Что значит «просто так»? «Просто так» — это что-то подозрительное.
Борис. Я не в этом смысле!
Федор Иванович. А в каком?
Борис. Хватит тебе придираться!
Федор Иванович. Ты что — поссорился с ней?
Борис. Нет.
Федор Иванович. Смотри! В такие минуты, Борис, только радость, только прямота!
Входит Ирина с пузырьком в руках.
(Ирине.) Разбавь согласно правилам. (Борису.) Тогда и там будет о чем вспоминать, будет куда возвращаться, будет хотеться жить, жить назло всем бомбам и пулеметам! Жить, чтобы вернуться сюда, где твои самые близкие люди, вернуться славно, поднявши нос кверху!
Входит Марк.
Марк. Купил.
Федор Иванович. Красненькое?
Марк. Да.
Федор Иванович. Вот и будешь сам лакать. Мы найдем более содержательную жидкость. Все в сборе? Садитесь.
Все рассаживаются вокруг стола.
Ирина. Марк, не садись на мое место.
Марк. Откуплено?
Федор Иванович. Не откуплено, а ты знаешь, я не люблю, чтобы за столом мелькали. Сидели так двадцать лет и еще пятьдесят просидим. (Борису.) Ты на это место вот каким сел — от горшка три вершка. Так оно твое и будет, пока свой дом не заведешь. А Ирина когда замуж выйдет — я ее стул на чердак выброшу.
Ирина. С диссертацией отмучаюсь и выйду.
Федор Иванович. Ты бы мои записки посмотрела, я их лет тридцать собирал: выписки, факты, наблюдения. Думал книгу написать, звание получить. Работал, работал, все думал — успеется, а теперь вижу — поздно.
Ирина. Я уже кончаю их просматривать.
Федор Иванович. Ну как?
Ирина. Заключение — потом.
Федор Иванович. Ого! Того гляди, двойку залепишь!
Ирина. Посмотрим.
Сборы у стола окончены.
Федор Иванович (поднимает рюмку). Ну, за твою жизнь, Борис! (Пьет, садится.)
Звонок.
Марк. Вероника! (Бежит к дверям.)
Входят Даша и Люба со свертками в руках.
Даша. Здравствуйте!
Люба. Здравствуйте! Борис Федорович, мы к вам от завода…
Даша. Нам поручили передать эти подарки и сказать от имени заводского комитета…
Люба. И комсомольской ячейки…
Федор Иванович. Держись, мол, товарищ Бороздин, до последней капли крови, бейте проклятых фашистов, а ваш завод здесь, в тылу, будет выполнять и перевыполнять… Это мы все знаем, не бойтесь, не подведем. Вы лучше… садитесь и выпейте на дальнюю дорогу моему сыну Борьке…
Даша. А как же подарки?
Федор Иванович. А подарки возьмем. Что там? (Разворачивает сверток.) Безопасная бритва, мыльница, почтовая бумага, конверты… все как полагается. (Разворачивает второй сверток.) Пирожные. Одни наполеоны.
Люба. Это мы от себя по дороге купили, Борис Федорович, мы видели, всегда в буфете эти пирожные брал.
Федор Иванович. Ешь, Борис, больше — воевать по-наполеоновски будешь! Подарок со смыслом! Мы но первой выпили, так теперь — по второй. (Наливает.) Жизнь на земном шаре еще не устроена так складно, как нам этого хотелось бы, вот ты и уезжаешь. За тебя, Борис! (Пьет.)
Даша. Вчера я брата провожала, мама так плакала!
Федор Иванович. А вы?
Даша. И я плакала.
Федор Иванович. От месткома или так, по-домашнему?
Даша (смеется). По-домашнему.
Люба. А у нас провожать некого — три сестры и мама… Даже неудобно, у всех уважают…
Федор Иванович. Да, когда наши вернутся, вы нам позавидуете.
Марк. В том-то и ужас, что не все вернутся.
Федор Иванович. А кто не вернется — тем памятник до неба! И каждое имя — золотом. За тебя, Борис! (Пьет.)
Звонок.
Не иначе как от дирекции.
Марк бросился открывать.
Борис. Я сам. (Уходит, возвращается с Кузьминым.)
Кузьмин. Здравствуйте. Простите, пожалуйста, я некстати: проводы сына… Я понимаю… Простите, я даже не отрекомендовался. Кузьмин — товарищ Бориса Федоровича по работе. Борис Федорович, конечно, вы поступили не совсем честно… простите, не совсем правильно. Вы постарались опередить судьбу. Но, разумеется, смешно было бы вас осуждать, особенно мне. Вы отказались от брони, а, вероятно, именно вы получили бы ее. Я остаюсь. (Всем.) Конечно, может быть, это нехорошо, но война, фронт… меня, знаете, как-то не манят. Вы знаете, мне даже неприятно, когда мальчишки стреляют из ключа: набьют в обыкновенный ключ от замка спичечных головок, заткнут гвоздем, а потом как ахнут об стенку!.. Чрезвычайно неприятно. Конечно, если и я понадоблюсь… Ну что же, возьму, как говорят, штык в руки… Борис Федорович, простите, на прошлой неделе мы говорили с вами о соединительной трубке к цапфе…
Борис. Да-да, я сделал расчет. Как раз просил брата отнести вам. Вот. (Подает Кузьмину тетради и чертежи.) В расчете получилось, за практику не ручаюсь. Проверьте.
Федор Иванович. Товарищ Кузьмин, присаживайтесь к столу.
Кузьмин. Благодарю вас, благодарю, ни под каким видом. Спешу. (Борису.) Обещаю вам работать не покладая рук за двоих, за десятерых. Кстати, Люба, хоть вы и молодая лаборантка, но порядок должны знать: ушли и оставили на столе прибор. Могла попасть пыль. За него две тысячи золотом заплачено. Так мы с вами можем не сработаться. (Всем.) Я еще раз прошу прощения. Ну, Борис Федорович, до встречи! Разрешите, я вас обниму! (Обнимает и целует Бориса.) Только, пожалуйста, пусть с вами ничего не случится… а то я буду чувствовать себя совершенно неловко. (Улыбается.)
Борис. До свидания, Анатолий Александрович. Ничего не случится. Мы еще поработаем вместе.
Кузьмин (всем). Всего доброго. Будь она проклята, эта война! Ну до чего же она некстати! (Уходит.)
Федор Иванович. Да, Чапаев из него не получился бы.
Марк. В душе, наверно, рад, что Борис идет вместо него. Верно, Борька, может быть, ты из-за него?..
Борис. Не трус он.
Люба. Просто глубоко штатский.
Борис. Человек опытный, знающий… А мне надо быть там. Понимаете — там. Я не хочу говорить…
Федор Иванович. А ты не говори. Умный человек и так поймет. А для дураков язык трепать нечего.
Ирина. Борька, ты мне родной брат, а я тебя вижу как будто впервые…
Федор Иванович. Семейные излияния — потом. Что же Вероника не идет?
Борис. Да она сказала — может, и не успеет. Мы попрощались с ней.
Федор Иванович. А я слыхал, как ты ее зовешь. Белка! Вы тут, в комнате, шуры-муры, а я ухо к двери, подслушиваю. Вот уж белка так белка! Пусть сюда почаще приходит, попрыгает, а то Ирина не по годам серьезная. Марк… для него весь мир — музыка. А я в этой области профан. Бабушка отпрыгала свой век.
Варвара Капитоновна. Вчера в домоуправлении рассказывали, как надо тушить зажигательные бомбы, — может быть, мне еще придется попрыгать на крыше.
Борис. Мне пора, папа.
Варвара Капитоновна. Уже?
Федор Иванович. Ну что ж, пора так пора.
Ирина (подавая Борису маленькую книжку). Авось будет свободная минута, откроешь — Лермонтов. (Обнимает и целует брата).
Марк. Ну вот, сказал бы раньше, я бы что-нибудь приготовил.
Борис. Подари свою самописку, если не жалко.
Марк. Нашел подходящий момент выудить? Бери и пиши чаще. (Целует Бориса.)
Варвара Капитоновна. Раньше крестик бы я на тебя надела, а теперь не знаю… Разве что пуговицу от платья…
Федор Иванович. Здорово! Срезай с нее пуговицу, самую большую, вон с пояса.
Борис берет нож и срезает пуговицу. Бабушка дает ее и крестит.
Варвара Капитоновна. Все-таки лучше.
Федор Иванович. Ну, мне дарить нечего, и так не забудешь — ругал я тебя немало. Провожать не пойду, устал. Дай глаза. (Целует Борису глаза.) Вот девушки проводят.
Даша. Конечно.
Люба. Будьте спокойны — мы сегодня восьмого провожаем.
Борис (Марку). Ты не ходи.
Марк. Почему?
Борис. Останься с отцом.
Марк. Понял. До трамвая провожу.
Варвара Капитоновна (отведя Бориса в сторону). Боря, ты по какому адресу сейчас едешь?
Борис. Не нужно, бабушка. Так даже лучше. Вы скажите ей — с дороги напишу. Если сейчас придет — отдайте. (Кивает на сверток с белкой.) Там записка.
Марк. Тронулись?
Варвара Капитоновна. Дай в последний раз погляжу.
Федор Иванович. Мама!
Все выходят, кроме Федора Ивановича и Варвары Капитоновны.
Э-эх! Выпить разве еще маленькую?
Варвара Капитоновна. Выпей, Федя.
Федор Иванович хочет выпить, но отстраняет рюмку.
Не пьется одному?
Федор Иванович. Не пьется. (Собирается уходить.)
Варвара Капитоновна. Ты куда?
Федор Иванович. На дежурство в больницу.
Варвара Капитоновна. Ты же в пятницу дежурил!
Федор Иванович. Сменю Федорова — старик устал, а мне ведь все равно не спать!
Федор Иванович ушел. Варвара Капитоновна убирает со стола. Со свертком в руках входит Вероника.
Варвара Капитоновна. Вот и вы, Вероника!..
Вероника. Здравствуйте, Варвара Капитоновна!..
Варвара Капитоновна. Здравствуйте, здравствуйте! Боренька все глаза на двери просмотрел.
Вероника. Ушел?
Варвара Капитоновна. Да.
Вероника. Хотелось что-нибудь купить ему на дорогу… Зашла в магазин, а вышла — не могла улицу перебежать — мобилизованные идут… колонны… Трамваи остановились, машины. Все замерло… Только они идут, идут… Очень много… Куда он ушел?
Варвара Капитоновна. Туда, на сборный пункт!
Вероника. Где это?
Варвара Капитоновна. Не сказал. Наверное, где-нибудь на Красной Пресне. Ирина и девушки провожать пошли.
Вероника. Какие девушки?
Варвара Капитоновна. С завода приходили. От комсомольской организации и от месткома, кажется. Милые такие.
Вероника (машинально идет за Варварой Капитоновной). Скоро как… Мне хотелось купить… а потом — все шли, шли…
Варвара Капитоновна. Федя держался хорошо. Слава богу, обошлось без слез.
Вероника. Без слез…
Варвара Капитоновна. Боря записку вам оставил и вот это. (Подает Веронике сверток.)
Вероника. Что это?
Варвара Капитоновна. К завтрашнему дню — у вас рождение… Там и записка…
Вероника (развернув сверток). А где же записка?
Варвара Капитоновна. Тут разве нет?
Вероника. Нет нигде. Может быть, на столе положил?
Варвара Капитоновна (осматривает стол). Не видно. Видимо, забыл впопыхах, с собой унес.
Вероника. Забыл?
Варвара Капитоновна. Он вам с дороги скоро напишет.
Вероника. До свидания… (Идет к двери.)
В это время входит Марк.
Марк. Здравствуйте, Вероника. Что же вы опоздали? Куда вы? Нет-нет, я вас не отпущу. Не уходите, садитесь. У нас в доме вы как родная. Мы вас все любим, честное слово, дядя Федя сейчас об этом говорил. Берите пример с Бориса. Молодец — смеется, острит…
Вероника. Почему острит?
Марк. Нет… просто так, для бодрости. Не надо его судить. Борис не мог сделать по-другому, это был бы не Борис. Тут закономерность времени, комсомол, идеи… Все это понятно… Это же массовый гипноз, как в цирке… Вы сидите… Все засыпают, потом пляшут, поют. А я никогда не поддавался гипнотизерам, даже когда хотел… Расскажите лучше, как ваши дела. Поступаете в институт?
Вероника. В какой институт?
Марк. Вы же хотели держать в Суриковский.
Вероника. Зачем?
Марк. Пусть война, а мы будем работать. Я над своей сонатой, а вы должны поступить в институт. Должны! Иначе война может убить вас духовно, убить ваш талант. Кстати, вы были на последней выставке в Третьяковке?
Вероника. Серова? Да-да… (Хочет уйти.)
Марк. И вы представляете себе, если бы великий Серов ушел в ту войну на фронт и погиб? Это была бы всемирная историческая глупость. Хотите я вам поиграю? Послушайте. (Играет на рояле).
Сквозь музыку врывается шум шагов — за окном идут колонны бойцов. Вероника прислушивается к шагам, медленно идет к окну, приоткрывает штору. Бабушка гасит свет и тоже подходит к окну. Затем подходит Марк. Все трое смотрят в окно.
Варвара Капитоновна. Москвичи идут…
Марк. В этом есть что-то торжественное… и жуткое.
Варвара Капитоновна (тихо, в окно). Возвращайтесь живыми!
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Совершенно чужая комната, в которой поселились Бороздины после эвакуации из Москвы. Однако некоторые вещи знакомы нам по второй картине.
В комнате Вероника и Анна Михайловна. Анна Михайловна пьет кофе за маленьким столиком и читает письмо, которое держит в руках. Вероника в своем любимом положении — с ногами на диване.
Анна Михайловна (отложив письмо). Хотите кофе, Вероника?
Вероника. Спасибо, нет. (Пауза. Бездумно.) «Журавлики-кораблики летят под небесами…».
Анна Михайловна. Последняя коробка. Хорошо бы где-нибудь достать.
Вероника. На рынке. У спекулянтов всегда все есть.
Анна Михайловна. Дорого. В Ленинграде я его редко пила, боялась за сердце. А муж любил, особенно вечером, перед работой. Он много работал по вечерам.
Вероника. Анна Михайловна, вы очень любили своего мужа?
Анна Михайловна. Мы с Кириллом прожили вместе двадцать девять лет, и сказать, что я любила его, — и мало и неверно. Это была часть меня. Он, я и Владимир составляли одно целое, невозможное врозь. А вот, оказывается, на свете все возможно.
Вероника. Вы сильная женщина, Анна Михайловна!
Анна Михайловна. Это кажется.
Пауза.
Вероника. «Журавлики-кораблики летят под небесами, и серые и белые…».
Тьфу, привязались эти глупые стихи!.. Живем в этих комнатах целую вечность, а я все не могу привыкнуть, как будто сосланная.
Анна Михайловна (снова взяв письмо). Володя скоро выписывается из госпиталя, а когда — хотя бы сообщил приблизительно. Так и остался легкомысленным. А ему сегодня двадцать один год исполнился.
Вероника. Сегодня? Поздравляю вас.
Анна Михайловна. Спасибо. Он очень славный мальчик. Я даже фотографии его не имею, решительно ничего не осталось.
Вероника. А мы захватили много вещей, все благодаря стараниям Марка.
Анна Михайловна. Да, ваш муж очень практичный человек.
Вероника. А мне ничего не надо. Я бы хотела быть как вы — одна.
Анна Михайловна. Вас любит Федор Иванович, и, мне кажется, не меньше, чем свою родную дочь.
Вероника. А я не могу любить его.
Анна Михайловна. Он все понимает, Вероника.
Вероника. Знаю-знаю… Который сейчас может быть час?
Анна Михайловна. Вероятно, седьмой в начале.
Вероника. Бесконечные дни.
Анна Михайловна. Я не знаю Бориса Федоровича, но, говорят, это был в высшей степени умный и порядочный юноша.
Вероника. «Был». Пропал без вести — не обязательно умер.
Анна Михайловна. Конечно, конечно. Я просто неправильно выразилась.
Вероника (прошла по комнате, подошла к окну). Март, а такая вьюга.
Анна Михайловна. У нас в Ленинграде март тоже всегда снежный. (Помолчав.) Можно вам задать вопрос? Если вы на него не захотите ответить — не надо, я не обижусь.
Вероника. Да?
Анна Михайловна. Почему вы вышли замуж за Марка Александровича?
Пауза.
Вероника. Вы пьете без сахара?
Анна Михайловна. Экономлю. Приедет Володя, испеку что-нибудь.
Вероника. А у меня раньше было много-много вкусного. И сейчас есть. (Идет к комоду, достает оттуда белку.) Вот. Целая корзина золотых орехов. (Задумалась.) Вам нравится игрушка?
Анна Михайловна. Очень. Вероятно, сделана по заказу. В магазинах я таких не встречала.
Вероника. Когда-нибудь я заверну ее и уйду, тихонько, одна.
Анна Михайловна. Куда?
Вероника. Не знаю. На самый край света. (Очень тихо.) Я умираю, Анна Михайловна!
Анна Михайловна. Что вы, Вероника!
Вероника. Я умираю, Анна Михайловна… Поступила здесь учиться — не могла, ушла. Работала на заводе только две недели — тоже ушла. Все рассыпается.
Анна Михайловна. Это война, Вероника.
Вероника. Да, трудно учиться, работать, жить… Нет-нет. Вы, Ирина, Федор Иванович, Марк — все волнуются, работают, живут. А я… я все потеряла.
Анна Михайловна. У вас осталась жизнь, Вероника. Она вся впереди — долгая, неизвестная.
Вероника. А зачем жить? Вот вы преподаете историю, вы умная, скажите — в чем смысл жизни?
Анна Михайловна (помолчав). Может быть, в том, что остается после вас. Идите работать, Вероника, не ищите ответов на вопросы внутри себя, так вы их не найдете. И оправдания себе не подыщете.
Входит Марк.
Марк. Николай Николаевич не приходил?
Вероника. Неужели придет?
Марк. Не приходил?
Вероника. Нет.
Анна Михайловна собирается уходить.
Посидите, Анна Михайловна.
Анна Михайловна. Я пойду к себе, Марк Александрович, вероятно, устал.
Марк (фальшиво). Вы не мешаете, Анна Михайловна, сидите.
Анна Михайловна. Мне скоро на лекцию. (Ушла.)
Вероника. У нее сегодня, оказывается, день рождения сына Володи, того, что в госпитале.
Марк. Если придет Чернов, ты, пожалуйста, будь с ним повежливее.
Вероника. Противный он.
Марк. Мне он, может быть, в сто раз противнее, чем тебе, а ничего не поделаешь — начальство.
Вероника. И деньги у тебя взаймы берет, а никогда не отдает.
Марк. Зато какой администратор! Концерты устраивает самые выгодные.
Вероника. Особенно неприятно смотреть, как ты лебезишь перед ним.
Марк (строго). Я никогда перед ним не лебежу… то есть не лебезю… то есть… У, какое идиотское слово! И вообще мне опротивела эта война! Кричали — скоро кончится, месяца четыре, полгода! А ей конца-края нет. Я музыкант! Я плевал на эту войну! Чего от меня хотят? Был Бетховен, Бах, Чайковский, Глинка — они творили, не считаясь ни с чертом, ни с дьяволом! Им все равно при ком и когда было творить — они творили для искусства.
Вероника. Прекрати. Ты совсем перестал заниматься, Марк.
Марк. Да, иногда я в отчаяние прихожу. Ох, эта война, война! Ну, ничего, будет и ей конец. Самое главное сейчас — выстоять. Понимаешь, главное — выстоять.
Стук в дверь.
Пожалуйста.
Входит Чернов. Это солидный, степенный, хорошо одетый мужчина.
Чернов. Добрый вечер, Вероника Алексеевна.
Вероника. Здравствуйте.
Чернов. Марк Александрович, вы меня извините за вторжение…
Марк. Что вы, Николай Николаевич, мы очень рады. Пожалуйста, раздевайтесь.
Чернов (снимая шубу.) Немцы-то как на Кавказе продвинулись, читали? Ничего, мы им покажем себя. Можно, я положу шляпу на этот столик?
Марк. Пожалуйста, пожалуйста.
Чернов (проходя в центр комнаты). Уютно у вас, тепло… А у меня жена с детьми в Ташкенте… Живу как бесприютный.
Вероника. Я пойду в магазин, Марк.
Марк. Хорошо.
Вероника ушла.
Чернов. Я всегда восхищаюсь вашей супругой, какая она непосредственная, чистая.
Марк. Вы не обижайтесь на нее, Николай Николаевич.
Чернов. Я сказал совершенно искренне. А эта детская невыдержанность делает ее просто очаровательной. Искал вас сегодня в филармонии…
Марк. Да-да, мне передавали.
Чернов. Мне совестно к вам обращаться, но выручайте, Марк Александрович. Жена пишет — сидит без копейки.
Марк. Сколько, Николай Николаевич?
Чернов. Буквально сколько можете. Хотя бы пятьсот рублей.
Марк (доставая деньги). Пожалуйста, Николай Николаевич.
Чернов. Я все подсчитаю, вы не беспокойтесь.
Марк. Что вы, Николай Николаевич!
Чернов. И еще небольшая просьба: вы бы не могли попросить Федора Ивановича достать некоторые медикаменты?
Марк (испуганно). Какие?
Чернов. Хорошо бы сульфидин, опий, камфору.
Марк. Нет-нет… что вы… Дядя Федя болезненно щепетильный. С этим к нему подступиться невозможно.
Чернов. Ну, не надо, не надо.
Марк. Может быть, в его домашней аптечке есть — я посмотрю.
Чернов. Нет, если действительно неудобно — не нужно.
Марк. Ничего-ничего… (Уходит и возвращается с медикаментами в руках.) Вот все, что есть.
Чернов. Не густо.
Марк. Зачем вам так много?
Чернов. Вы скажите Федору Ивановичу, что это для меня. Надеюсь, не обидится. В сущности — пустяк. (Прячет медикаменты в портфель.) Вы сегодня будете у Антонины Николаевны?
Марк. Может быть.
Чернов. Извинитесь за меня, я занят, не могу прийти. Кстати, могу вам предложить эту коробку конфет. (Достает из своего большого портфеля коробку.) Сделайте именинный подарок. Антонина Николаевна будет рада. Не очень роскошно, но вы привяжите сверху какой-нибудь пустячок. Ну, хотя бы вот эту игрушку. (Показывает на белку, оставленную Вероникой на диване.) Получится неплохо, уверяю вас. Война — надо во всем проявлять фантазию.
Марк. Сколько?
Чернов. Ничего-ничего. Потом сочтемся. Пустяк. Я оставляю, да?
Марк. Хорошо, Николай Николаевич. Спасибо.
Чернов (одеваясь). Завтра хотели, чтобы вы выступали в госпитале — бесплатно, разумеется, — а я вас перебросил в другую бригаду. Кажется, недурно заработаете. Пригодится, верно?
Марк. Спасибо, Николай Николаевич.
Чернов (прощаясь с Марком). Откланяйтесь вашей супруге.
Марк. До свидания, Николай Николаевич.
Чернов уходит. Марк подошел к шкафу, вынул оттуда костюм, прошел за ширму переодеваться. Быстро входит Ирина.
Ирина. Дома есть кто?
Марк (кричит). Нельзя-нельзя, я переодеваюсь.
Ирина. Анна Михайловна, Анна Михайловна!
Входит Анна Михайловна.
Поздравьте меня! Просто отдышаться не могу!.. Сегодня делала сложнейшую полостную операцию — прошла исключительно удачно. Отец наблюдал, хвалил. Паренек совсем был готов, как она выражаются, «комиссоваться», то есть на тот свет отправиться, а я рискнула — конечно, с согласия отца. У нас нет чая?
Анна Михайловна, Я могу вам предложить кофе.
Ирина. Пожалуйста, пить хочется смертельно.
Анна Михайловна ушла.
Марк! Я сегодня совершила чудо! Воскрешение из мертвых.
Возвращается Анна Михайловна.
Понимаете, он умирал… (Идет за ширму, где переодевается Марк.) А теперь будет жить! Будет, будет!
Марк. Нельзя, я же тебе сказал!
Ирина. Что, я тебя не видела в подштанниках? (Подбегает к телефону.) Госпиталь?.. Это кто? Нянюшка, как состояние больного Сазонова из сорок пятой палаты? Это Бороздина говорит… На боли жалуется? Ничего, пусть потерпит голубчик… Есть просил?! (Вешает трубку.) Есть просил — великий праздник! У меня у самой аппетит разыгрался. (Жадно ест бутерброд.)
Входит Марк. Завязывает перед зеркалом галстук.
Да, чтобы понять все это, надо быть или врачом, или умирающим. Это — тридцать второй мой воскрешенный.
Марк. Ты бы делала зарубки, как бойцы на винтовках, — убьют фашиста и зарубку делают. Так и ты, ну хотя бы на операционном столе.
Ирина. Ты меняешься, Марк, и не в лучшую сторону.
Марк. А я не понимаю, как это можно копаться в чьих-то потрохах, делать ампутацию, резекцию, а потом плясать от радости.
Анна Михайловна. Успех в любой профессии доставляет чувство удовлетворения и радости.
Марк. По-вашему, если гробовщик сделал отличный гроб — он потирает себе руки от удовольствия?
Анна Михайловна. Как это ни парадоксально, вероятно, да.
Марк. Тьфу!
Ирина. Тонкая натура, ты что прифрантился?
Марк. Концерт.
Ирина. Ври умнее, среды у тебя выходные.
Марк. Говорят тебе, концерт… шефский.
Ирина. Где это?
Марк. В клубе пищевиков.
Ирина (встает из-за стола). Спасибо, Анна Михайловна. Пойду запишу в свою тетрадочку.
Анна Михайловна. Не перегружайте себя, Ирина Федоровна. Я заметила, вы и по ночам пишете и пишете.
Марк. Действительно, что ты там, летописи, что ли, сочиняешь?
Ирина. Да. «Се повесть времянных лет»… (Ушла.)
Марк. Просидит она всю жизнь в девицах, помяните мое слово!
Анна Михайловна. Почему вы так решили?
Марк. Когда молодая женщина так исступленно работает — значит, она что-то заглушает в себе. (Привязывает белку к коробке.)
Анна Михайловна. Вы хотите унести эту белочку?
Марк. Да… Тут один мальчик именинник, по дороге зайду поздравлю.
Анна Михайловна. Мне кажется, ваша жена очень дорожит этой вещью.
Марк. Ничего… Я ей куплю другую игрушку.
Анна Михайловна. Вы бы поговорили с женой, Марк Александрович, у нее очень тяжелое настроение.
Марк. Да я вижу. И чего ей надо — не пойму. Поговорите вы с ней, Анна Михайловна. Мне самому просто невыносимо, иногда домой возвращаться не хочется. (Одевается.) Скажите Веронике, что приду не поздно. (Ушел.)
Входит Ирина.
Анна Михайловна. Все-таки нехорошо получилось.
Ирина. Что такое?
Анна Михайловна. Ваша невестка оставила на диване маленькую плюшевую белку, очевидно, чей-то подарок.
Ирина. Борин подарок.
Анна Михайловна. Я так и думала. А Марк Александрович привязал ее к коробке конфет и унес какому-то мальчику.
Ирина. Черт знает что делается! «Концерт»!.. Я чувствовала. «Мальчику»! Зовут этого мальчика Антонина.
Анна Михайловна. Что вы, Ирина Федоровна?
Ирина. Нужно быть глупой, как Вероника, чтобы ничего не видеть.
Анна Михайловна. Может быть, вы ошибаетесь?
Ирина. Ошибаюсь! Наша операционная сестра живет в одном доме с этой особой… Я уж молчу, чтобы отец не знал.
Анна Михайловна. Бедная девочка, до чего ее жаль!
Ирина. Представьте себе, мне — ни капельки. Это какая-то кукла. Сидит на своем диванчике, ежится, как будто тонула, а ее только что из воды вытащили.
Анна Михайловна. Это вы верно заметили, Ирина Федоровна. Но у нее доброе сердце.
Ирина. Это у вас доброе сердце, Анна Михайловна. Вы бы знали ее раньше. Хохотала так, что завидно делалось. Лепила, в художественное училище собиралась. Талант!.. А теперь? Самое большее, что из нее получится, — это домашняя хозяйка. И то, вероятно, плохая.
Анна Михайловна. Вы судите как энергичная женщина. У девочки погибли родители…
Ирина. Знаю. Первое время и я не могла на нее смотреть без слез. Но дни идут… В этой адской войне надо выстаивать, а не превращаться в простоквашу. Иначе что получится? Сейчас счастливых нет — и быть не может.
Анна Михайловна. Вы обижены за пропавшего брата, Ирина Федоровна.
Ирина. Да, и за него.
Анна Михайловна. И не правы.
Ирина. Я ей за Бориса никогда не прощу.
Анна Михайловна (резко). И не правы! Война калечит людей не только физически, она разрушает внутренний мир человека, и, может быть, это одно из самых страшных ее действий. Вы же понимаете состояние раненых, когда они кричат, стонут и своим поведением даже мешают вам лечить их. Там вы терпеливы, снисходительны, а здесь… И вообще, когда мы обрежем палец — бежим в больницу, а когда изранена душа — мы только и кричим: крепись, мужайся!
Входит Федор Иванович.
Ирина. Ты что задержался?
Федор Иванович. Ребят отправляли, кого домой, кого в выздоравливающий батальон. А Вероника где? Марк?
Анна Михайловна. Марк Александрович сказал — у него концерт, а Вероника, вероятно, пошла прогуляться.
Федор Иванович. Не люблю, когда дом пуст. Скоро ли мы сможем хотя бы за стол садиться все вместе, как в Москве? (Пьет кофе.) А вы, Анна Михайловна?
Анна Михайловна. Я только что пила кофе. (Уходит.)
Федор Иванович. Двое так двое. Ирина! В шкафчике на заветной полочке — с устатку.
Ирина. Ты бы воздержался.
Федор Иванович. За твои успехи! Молодец ты, Ирина! Проглоти и ты маленькую.
Ирина. Еще чего, мерзость такую.
Федор Иванович. Писем не было?
Ирина. Нет.
Федор Иванович. Понимаю. Глупый вопрос задал… Ничего, потерпим. Ты бабушке деньги отправила?
Ирина. Да, утром. Чего она там, в Москве, сидит караулит?
Федор Иванович. Упрямая. Доктор Бобров на тебя поглядывает. Заметила?
Ирина. Есть у меня время…
Федор Иванович. Он, по-моему, симпатичный…
Ирина. Ну и что?
Федор Иванович. Э, какая ты…
Входит Вероника.
Вот кстати… Садись.
Вероника. Не хочется. (Пошла, села на диван.)
Федор Иванович. Это что — перловка, что ли?
Ирина. Кажется. Ешь, не разглядывай.
Федор Иванович. Хочется гречневой… (Веронике.) Кашу ты варила?
Вероника. Я…
Федор Иванович. Снег-то третий день лепит и лепит.
Вероника. Да.
Ирина начинает собирать со стола.
(Подходит к Ирине.) Давай я уберу.
Ирина. Ладно, сиди уж!
Вероника отошла. Ирина унесла посуду.
Федор Иванович (подойдя к Веронике). Ну как?
Вероника. Что?
Федор Иванович. Гуляла?
Вероника. Да.
Федор Иванович (не зная, что сказать дальше). Это хорошо. Знаешь, духу надо больше, духу…
Вероника. Наверное.
Федор Иванович. Ты меня извини, но… Заняться бы тебе чем-нибудь!
Вероника. Не могу.
Федор Иванович. А ты — через не могу.
Вероника. Подумаю.
Федор Иванович. Ты потерпи… Придет письмо… и вообще все будет в лучшем виде, вот увидишь.
Вероника. Вы мне никогда не простите за него? (Плачет.)
Федор Иванович. Я люблю тебя, глупая.
Входит Анна Михайловна.
Анна Михайловна. Очки где-то оставила. (Ищет.)
Федор Иванович. А я никогда не читал лекции, боялся большой аудитории. А вообще-то мог бы. Газеты были?
Анна Михайловна. Нет, не было еще.
Федор Иванович. Спасибо. Пойду дров наколю… (Ушел.)
Анна Михайловна (найдя очки). Вот они. (Веронике.) Марк Александрович просил передать, что вернется не поздно.
Вероника (ищет). Куда я положила свою белку? Вы не видели, Анна Михайловна?
Анна Михайловна. Ее унес Марк Александрович.
Вероника. Унес Марк? Куда?
Анна Михайловна. Подарить какому-то мальчику.
Вероника. Мою белку!.. Мальчику!..
Анна Михайловна. Вы не волнуйтесь, Вероника.
Вероника. Куда он ушел?
Анна Михайловна. У него концерт в клубе работников пищевой промышленности.
Вероника (бежит к телефону). Клуб?.. Скажите, у вас во сколько начинается концерт?.. Это клуб пищевой промышленности?.. Нет, у вас должен быть концерт… Выходной? (Кладет трубку.) В клубе сегодня выходной.
Входит Ирина.
Ирина. Ты чего раскричалась?
Вероника. Где Марк?
Ирина. На концерте.
Вероника. Я звонила — там выходной.
Ирина. Значит, укатился в гости.
Вероника. Куда?
Ирина. Я не знаю.
Вероника. Вы чего-то не говорите мне. Он унес кому-то мою белку.
Ирина. Ну и что? Подняла крик из-за игрушки.
Вероника. Кому унес? Ты знаешь, да?
Ирина. Ну… знаю.
Вероника. Кому?
Ирина. Антонине Николаевне Монастырской.
Вероника. Какой Монастырской? Зачем?
Ирина. Спроси у Марка.
Анна Михайловна. Ирина Федоровна, если вы начали говорить правду…
Вероника (Ирине, кричит). Говори!..
Ирина. Ты не командуй. Ну, Марк бывает у этой Монастырской… часто. Поняла?
Вероника. Ты мне нарочно говоришь это…
Ирина. С какой стати?
Вероника. Назло. Ты завидуешь мне — меня любят. У меня муж, а ты… ты все еще старая дева!
Анна Михайловна. Вероника, что вы!
Ирина. Монастырская живет на улице Гоголя, где главный гастроном… Кажется, на втором этаже — можешь проверить. (Ушла.)
Анна Михайловна. Вы успокойтесь, Вероника.
Вероника. Надо что-то делать… надо что-то делать… надо что-то делать…
Анна Михайловна. Конечно… Придет Марк Александрович, вы объяснитесь… Сейчас не волнуйтесь, необходимо подождать…
Вероника. Ждать! Опять ждать! Я и так все время чего-то жду, жду, жду… Хватит! Я не хочу больше этого! Ничего не хочу — ни этих стен, ни Марка, ни Ирины, ни вас! Никого! Я знаю, вы все обвиняете меня, только притворяетесь из жалости! А я не хочу этого! Не хочу! (Одевается.)
Анна Михайловна. Куда вы?
Вероника. Туда… К нему.
Анна Михайловна. Это неудобно.
Вероника. Все удобно! Борис не сделал бы так… Он научил бы меня… он приедет и все простит мне, все… Он любит меня, любит, любит!.. (Убегает.)
Анна Михайловна (зовет). Ирина Федоровна!
Входит Ирина.
Она убежала туда…
Ирина. Черт дернул меня вмешаться в это дело… Ничего не будет… Поскандалит, и все. Испортила настроение… Так хорошо на душе было…
Анна Михайловна. Все-таки вы слишком жестоки с ней.
Ирина. Да, знаю. Ничего с собой поделать не могу.
Анна Михайловна (взглянув на часы). Пора.
Ирина. Вы очень спешите, Анна Михайловна?
Анна Михайловна. Нет, пойду потихоньку. А что?
Ирина. Скажите, я действительно на старую деву похожа? Да?
Анна Михайловна. Что вы, Ирина Федоровна… Вам всего двадцать восемь лет…
Ирина. И вы не подумайте… Я не черствая и не то что не могу любить… Я любила, честное слово, любила… сильно… Это еще в школе было, в десятом классе. Он такой был тихий, хороший, Гриша… Только, пожалуйста, не говорите об этом никому…
Анна Михайловна. Я копилка, Ирина Федоровна… Надежная копилка…
Ирина. Он даже провожал меня несколько раз. А потом они переехали жить в Свердловск…
Входит Федор Иванович.
Федор Иванович. Новые инструкции прислали, читала?
Ирина. Нет.
Федор Иванович (размахивая листками бумаги). Полюбопытствуй.
Анна Михайловна. Мы еще продолжим наш разговор, Ирина Федоровна.
Ирина (поспешно). Да-да.
Анна Михайловна уходит.
Федор Иванович. Толкового на три копейки, а канцелярщины пуд. Писанина и писанина!
Ирина. Не рычи. Давай разберемся! (Берет у отца бумаги, садится к столу, читает.)
Федор Иванович (подходит к карте, на которой черными флажками обозначена линия фронта. Стоит, рассматривает). Какая змея получилась!
Стук в дверь.
Можно.
Входит Володя, за плечами у него вещевой мешок.
Володя. Анна Михайловна Ковалева здесь живет?
Ирина. Здесь. Только она на уроках в вечернем техникуме.
Володя. А комната ее где?
Ирина (показывает). Вот эта.
Володя идет в комнату Анны Михайловны.
Федор Иванович. Молодой человек, вы, собственно, куда?
Володя (улыбаясь). Домой… Я ее сын…
Ирина. Володя?!
Володя. Да. А вы, наверное, Вероника?
Федор Иванович. А я — Марк Александрович?
Володя (смеется). Ирина Федоровна!
Федор Иванович. Разберешься постепенно…
Володя. Вот вы какие!
Федор Иванович. Нравимся? Ну, гость дорогой, сбрасывай пожитки.
Володя кладет вещевой мешок.
Федор Иванович. Анна Михайловна только что ушла, так что потерпи еще малость. Ириша, дай-ка с заветной полочки. Мы пока покалякаем. Ты пьющий?
Володя. Конечно.
Федор Иванович (Ирине). Слыхала, как гордо сказано? (Володе.) Тебе сколько лет?
Ирина вышла.
Володя. Двадцать один.
Федор Иванович. А я, знаешь, водку только лет в двадцать пять попробовал. Некогда было. Мировая война, революция, гражданская… Словом, не везло.
Володя. Я все-таки на фронте был.
Федор Иванович. Понимаю. В отпуск или по чистой?
Володя. По чистой.
Федор Иванович. Чем заслужил?
Володя. Пуля в легком сидит. Это не больно. Только вы матери не говорите — сидит и пусть сидит, а ей скажем, что вытащили.
Федор Иванович. Что же ты не писал о приезде?
Володя. Нарочно. У меня сегодня день рождения.
Федор Иванович. Сюрприз?
Володя. Да. Вот только вид не праздничный.
Федор Иванович. Да, всучил тебе кладовщик не первый сорт.
Володя. Взял что попало, только бы побыстрей. И в дороге пропылился. В Азии-то уже жарко.
Ирина (входя). А почему ты решил, что я Вероника?
Володя. Мать писала — хорошенькая.
Федор Иванович. Ирина, твои шансы повышаются!
Ирина. Чудак! Это же она о Веронике писала.
Володя. О вас она тоже хорошо писала.
Федор Иванович (Ирине). А Вероника где?
Ирина. Гулять ушла.
Федор Иванович (подымая рюмку). Ну, молодой герой, в нашем доме ты — первая ласточка.
Чокаются.
Дай бог — не последняя!
Володя (чокаясь). Да, как говорится.
Ирина. Он не в этом смысле сказал, Володя.
Володя (серьезно). Я знаю.
Занавес