1. «Чем опасны лучи жизни?»

Чьюз понимал, что дело всей его жизни зашло в тупик. В своей мирной лаборатории он чувствовал себя как в осажденной крепости. Что делать? Как собрать лигу? Все средства борьбы — аппарат лиги, печать, радио — были в руках врагов.

Однажды к нему прибежал запыхавшийся Уиппль.

— Вот их план, вот их удар! — закричал он еще с порога и сунул Чьюзу длинные полоски бумаги, на которых было что-то напечатано.

«Чем опасны лучи жизни проф. Чьюза?» — гласил заголовок. «Интересно, чем они опасны?» — спросил себя профессор, принимаясь за чтение.

Сначала шел сплошной панегирик. Автор с большой похвалой отзывался о многолетней и многополезной научной деятельности профессора Чьюза.

«Венцом ее явилось сенсационное изобретение „лучей жизни“. В этом изобретении все поистине замечательно: начиная от природы новых лучей, оказывающих удивительное действие на животные организмы, и кончая благородным стремлением изобретателя совершенно искоренить болезни на земле. К сожалению, ни изобретатель, ни его последователи не обратили внимания на одно немаловажное свойство лучей. Сам профессор Чьюз доказал, что под воздействием его лучей развитие животных организмов убыстряется. Произведенные им опыты показали, что облученные крысы, кролики, телята, поросята вдвое или даже втрое быстрей обычного превращаются во вполне взрослых особей. Таким образом, Y-лучи ускоряют все жизненные процессы, ускоряют самую жизнь.

Конечно, для скотоводства это имеет колоссальное положительное значение.

Однако лучи, призванные уничтожить микробов и инфекционные болезни, может быть, и достигнув этой цели, вместе с тем окажут убыстряющее действие на жизнь людей. Человеческая жизнь сократится вдвое-втрое — вместо прежних семидесяти-восьмидесяти лет человек будет жить в среднем двадцать пять, максимум сорок лет.

Дело, однако, не только в том, что будут умирать двадцатипятилетние девушки и юноши (против чего, кстати сказать, как будто бы и борется профессор Чьюз), дело еще и в том, что эти двадцатипятилетние будут вовсе не юноши, а старики — лысые, со сморщенной кожей, выпадающими зубами, слезящимися глазами, короче говоря, со всеми болезнями старости, не менее ужасными, чем уничтоженные инфекционные болезни.

Подобно телятам и поросятам, над которыми профессор Чьюз проделал свои знаменитые опыты, человеческие дети в семь-десять лет будут уже не детьми, а зрелыми мужчинами и женщинами и начнут давать потомство. Пятнадцатилетние мальчики станут стареющими мужчинами с брюшком, мешками под глазами и явной лысиной. Прекрасные двадцатилетние девушки, пленяющие молодым румянцем, жемчужным блеском крепких зубов и чудесным отливом каштановых и золотых волос, превратятся в седых и беззубых старух. Не слишком ли дорого заплатит человечество за уничтожение инфекционных болезней?»

— Какая чушь! — изумился Чьюз. — Где вы это взяли, Уиппль?

— Это статья, профессор. Она появится завтра в «Свободе».

— Не может быть! — презрительно сказал Чьюз. — Это просто невозможно…

— Скажите лучше, профессор, что это невозможно предотвратить! Так же, как невозможно остановить восход солнца.

— Я бы скорей сравнил это с закатом. Да, это будет означать закат вашей газеты, Уиппль. Неужели ваш редактор настолько потерял голову, что не понимает, в какое глупое положение он себя поставит? Его поднимут на смех. Ведь надо же быть глупцом, чтобы поверить…

— Откуда вы знаете, профессор, что читатели нашей газеты не глупцы? перебил Уиппль, отлично запомнивший недавние лекции Керри о теории обмана. — И как вы опровергнете этот вздор?

— Нет ничего легче! Для того, чтобы уничтожить микробов, достаточно действия лучей, измеряемого минутами, — это доказывают опыты. Для того же, чтобы ускорить развитие животных, необходимо непрерывное облучение в течение всего периода развития. Это тоже доказано опытами. Лучи, которые буквально в несколько мгновений убивают микробов, за то же время не произведут ровно никакого действия на животных и людей. Доказательство уже имеется: мои опыты над Гарри. Сеанс облучения я довел до трех часов, однако мальчик не «стареет», а только излечивается от рахита. Боже мой, какая глупость! При чем тут «старение»? Речь идет о более быстром развитии, о созидающем действии, а не о старении, то есть разрушении. Сразу видно, что писал не только подлец, но и невежда. Он даже побоялся подписаться под этой чушью.

— Профессор, неужели вы все-таки не сделаете попытки приостановить появление статьи? Может быть, вас удерживает опасение выдать меня? Пожалуйста, не думайте об этом.

— Я решительно ничего не собираюсь предпринимать, — возразил Чьюз. — Ваша газета — мой враг, враг всего человечества. Кто же останавливает врага, когда он делает глупость? Истина не нуждается в защите. Она сама сумеет себя защитить!

— Напротив, ничто так не нуждается в защите, как истина, потому что ни на что так не нападают, как на нее. Не теряйте времени, профессор! Надо что-нибудь придумать… В нашем распоряжении еще целый день.

— Я не двину пальцем, Уиппль! Пусть Керри валится в ту яму, которую копает для меня. Если появится статья, я дам опровержение — этого будет достаточно.

Уиппль ушел от профессора, так ничего и не добившись.

 

2. «Слава богу, у нас свобода печати!»

На другой день статья в «Свободе» появилась. Сличив ее с первоначальным оттиском, Чьюз убедился, что ни одно слово в ней не изменено. Новостью было лишь появление подписи: «Проф. Довс, научный сотрудник Института имени Докпуллера». Так вот в чем дело: Докпуллер! Но, с другой стороны, как мог найтись в институте подобный невежда? И кто такой этот Довс? Чьюз решительно не мог вспомнить этой фамилии среди работников института.

— Что под статьей имеется имя Докпуллера, — говорил Чьюз Уипплю, — меня не удивляет. Удивительно то, что автор — сотрудник института. Я не могу допустить, чтобы во всей этой гнусной кампании участвовали профессора Рибо, Турек, Берроу и другие. Они настоящие, крупные ученые. Между тем статья этого неизвестного Довса как будто выражает мнение института. Во всяком случае, Уиппль, сегодня же, сейчас же я напишу ответную статью. Признаюсь, я не верил, что эта галиматья может появиться, и не подготовил ответа. Будьте любезны, Уиппль, немного подождать…

— Вы же знаете, профессор, как отнесется к этому редактор, — уныло произнес Уиппль. — Он попросту откажется поместить ваш ответ.

— Не посмеет! — воскликнул профессор. — Я напишу без всякого полемического задора, без нападок не только на Докпуллера, но и на Довса. Это будет холодная, строго научная статья. Газета не имеет права отказать ученому с мировым именем.

Чьюз так разволновался, что даже изменил своей обычной скромности.

— Ваш редактор сам говорил мне, что он не вмешивается в чисто научные вопросы. Если он дает место Довсу, то не посмеет отказать и мне!

— Ах, профессор, вы все еще верите тому, что говорит Керри.

— Вы, может быть, боитесь передать статью?

— За что вы меня обижаете?

— Ну, хорошо, хорошо… Так что же делать?

— По-моему, передать статью должны вы сами. Мне редактор откажет без всяких объяснений, а с вами он вынужден будет объясниться.

Это было очень неприятно, но Чьюз все-таки поехал в редакцию. Керри принял его со своей обычной любезностью, как будто между ними не было недавнего столкновения.

— Отлично, профессор, оставьте вашу статью, мы ее рассмотрим, — сказал он.

Когда Чьюз выразил удивление, как «Свобода» могла поместить вздорную болтовню Довса, Керри с улыбкой заметил:

— Слава богу, у нас свобода печати! Мы — орган демократический, радикальный, мы уважаем чужое мнение. Если даже оно ошибочно, мы спокойно это докажем, но затыкать рта никому не будем. Профессор Довс — ученый, сотрудник всемирно известного научного института, носящего славное имя покровителя науки господина Докпуллера. У нас нет никаких оснований отказывать ему, даже если его статья направлена против другого ученого. В конце концов, только в споре, в столкновении мнений рождается истина, особенно научная. Вам, профессор, как ученому, следовало бы это знать.

Чьюз молча выслушал нравоучение и так же молча удалился, чувствуя на себе торжествующий взгляд редактора.

 

3. Еще ученые Докпуллера

Развернув на другое утро «Свободу», Чьюз не нашел своей статьи, зато на видном месте было напечатано интервью Докпуллера. Миллиардер считал, что никаких оснований для тревоги нет. «Будучи уверены, — заявлял Докпуллер, — что в положении дел нет ничего такого, что могло бы оправдать падение ценностей, происходившее на бирже несколько дней назад. Сын мой и я покупаем акции солидных предприятий». Далее он опровергал слухи, связанные с «Лигой спасения»: «В качестве президента „Лиги спасения“ категорически заявляю, что все слухи, будто бы лига подорвет существование ряда отраслей промышленности, лишены всякого основания, и, очевидно, распускаются злонамеренными лицами в целях создания благоприятной для них биржевой ситуации. Как президент лиги, заявляю, что мною никогда не будет допущено никакого ущерба экономической жизни Великой республики. Впрочем, новые свойства Y-лучей, недавно открытые сотрудником института моего имени проф. Довсом и представляющие опасность для человечества, подвергнутся тщательному исследованию, в зависимости от чего и будет решен вопрос о дальнейшем функционировании „Лиги спасения“.»

Интервью Докпуллера было напечатано во всех газетах. Итак, хотя и в скрытой, «объективной» форме, Докпуллер становился на сторону Довса. Теперь Чьюз уже не сомневался, что статья Довса инспирирована миллиардером. Ему стал ясен путь, каким пойдут Докпуллер и другие враги. Но как же понимать «тщательное исследование»? Такие ученые, как Рибо и Турек, не пойдут на подлость — они признают беспочвенность обвинений Довса.

Чьюз даже и не попытался узнать о судьбе своей статьи: после интервью Докпуллера было ясно, что «Свобода» ее не напечатает — Уиппль оказался прав. Чьюзу в редакции газет «Время» и «Честь», которые тоже пользовались репутацией «солидных», вежливо отказали. Газеты не чувствовали себя вправе решать чисто научный спор двух ученых, который, к тому же, судя по заявлению господина Докпуллера, будет решен авторитетной комиссией.

Чьюз с горечью подумал о том, что его уже ставят на одну доску с каким-то Довсом. Несмотря на всю свою скромность, он почувствовал себя оскорбленным. В ожидании «тщательного исследования» он решил написать профессору Рибо.

Но Рибо в тот же вечер явился сам. Вид у него был весьма смущенный.

Рибо выразил Чьюзу свое сожаление по поводу событий последних дней. Все произошло помимо его ведома. Пусть профессор Чьюз будет уверен, что никто в институте не разделяет точки зрения Довса.

— Вы считаете, что статья Довса — «научная» точка зрения, которую вы «научно» же не разделяете? — в упор спросил Чьюз. — С каких это пор подлость стала наукой? — Рибо вздрогнул. — Крупные дельцы из низменных материальных побуждений хотят уничтожить мое изобретение, — так же резко продолжал Чьюз. После того как вашему Докпуллеру не удалось подкупить меня, он использовал Довса. Я не знаю его, но удивляюсь, как могли вы допустить у себя в институте такое сочетание подлости и невежества. Во всяком случае, могу вас поздравить, профессор, — имя вашего института впервые в его истории красуется под столь оригинальным научным трудом, как статья Довса!

Рибо вновь дернулся в кресле.

— Профессор, прошу вас, выслушайте, прежде чем обвинять, — умоляющим тоном сказал он. — Все это произошло помимо нас. В конце концов, Довс даже не наш сотрудник. Точнее, он состоял в институте, но еще лет пять назад был уволен по моему настоянию. Помните, профессор, скандал с Хэрти, фабрикантом патентованных средств? Странно, что не помните, — тогда об этом много говорили. Так вот Довс совмещал работу в нашем институте с работой у Хэрти. Мне это и раньше не нравилось — известно, что такое патентованные средства. Как раз в это время научные круги боролись за издание закона о контроле над патентованными средствами. Сущность работы Довса мне была ясна: фабрикант нуждался для рекламы в человеке с именем или, по крайней мере, с научным званием. Но вы понимаете, каково было мне видеть в этой рекламе упоминание о научном сотруднике моего института. И вдруг этот скандал… Среди изобретений Хэрти особым успехом пользовалось так называемое «Счастье толстяков». Действительно, даже объективные медицинские наблюдения подтверждали, что пилюли вызывали у толстяков быстрое и заметное похудание. И вдруг сенсация! Оказывается, Хэрти пичкал своих пациентов… Чем бы вы думали?

Рибо сделал паузу, Чьюз в недоумении смотрел на него.

— Солитерчиками, молодыми солитерчиками! — воскликнул Рибо. — В кишечниках пациентов они быстро вырастали, изнуряли их и приносили славу и доход изобретательному фабриканту.

— Фу, какая гадость! — поморщился Чьюз. — Неужели это возможно?

— Все возможно, профессор. Нет такой гадости, на которую не нашлось бы охотника. Все дело в цене… После этого скандала Довс, конечно, не мог оставаться в институте. Что же касается Хэрти, его дело не дошло до суда только потому, что он достаточно богат: говорят, он не поскупился хорошо вознаградить кое-кого из пострадавших, кое-кого из чиновников. Кроме того, помогла ловкость его адвоката Грэпса.

— Грэпса? — переспросил Чьюз. — Почему мне знакомо это имя?

Чьюз задумался — и перед ним возникли гладко причесанная голова, лысеющий пробор, церемонный поклон.

— Ну, конечно! — воскликнул Чьюз. — Тот самый адвокат, который предлагал мне отступного за отказ от изобретения. Да, вспоминаю: он говорил и от имени фабрикантов патентованных средств. Теперь все понятно: интересы Докпуллера и Хэрти совпали, и оба коммерсанта использовали вашего Довса. Однако позвольте, профессор, почему же он ваш? Вы же сказали, что он давно уволен.

— Это — самое неприятное, — сокрушенно сказал Рибо. — Дело в том, что недавно я был вызван профессором Ферном. Вы знаете его — это правая рука Докпуллера. Ферн передал мне письменную просьбу Довса о возвращении в институт. При этом Ферн заявил, что решение, конечно, зависит от меня, но Докпуллер считает возможным удовлетворить просьбу Довса. Я высказался против. Но Ферн многозначительно повторил: господин Докпуллер считает возможным. Господин Докпуллер находит, что пять лет пребывания вне института достаточное наказание для ученого; к тому же, твердо установлено, что Довс не работает больше у Хэрти. И, сознаюсь, я сделал ошибку… Мне было как-то неловко отказать человеку, на средства которого содержится институт… Конечно, институт автономен, я — полный хозяин, но все-таки, знаете… Словом, я уступил… Конечно, я не мог предвидеть того, что случилось. Как видите, меня перехитрили, бесчестно обманули…

Рибо замолчал. Молчал и Чьюз.

— Когда я прочел статью Довса, — продолжал Рибо, — я в бешенстве бросился к Ферну. Но он был спокоен. «Это частное дело Довса», — сказал он мне. Я возразил: «Какое же это частное дело, если под статьей не только фамилия, но и звание сотрудника института?» И тут — не могу вспомнить об этом без содрогания — Ферн прозрачно намекнул, что было бы хорошо, если бы институт солидаризовался с мнением Довса. Я взбесился окончательно и не стал больше играть в прятки. «Наоборот, мы выступим против Довса», — сказал я резко. «В этом нет никакой надобности, — возразил Ферн. — Институт выразил свое отношение к Y-лучам, присудив премию их изобретателю». — «И он должен теперь открыто защищать свое мнение», — настаивал я. «Господин Докпуллер против этого!» — «Я предпочту уйти из института, чем молчать!» — ответил я. «Как вам угодно, — ледяным тоном сказал Ферн. — Господин Докпуллер скорее откажется от института, чем позволит вмешиваться в это дело. Впрочем, закрывать институт не придется: если вы не умеете ценить исключительности своего положения в институте, то найдется достаточно ученых, которые не имеют этих условий и будут счастливы получить их».

— Я убежал от этого мерзавца, — продолжал Рибо. — Я понял, что эти люди готовы на все: и на мою отставку и на отставку других ученых, несмотря на их известность, авторитет, труды… Но в то же время я сознавал, что таких условий работы мы действительно нигде не найдем, а на наше место найдется достаточно охотников. У меня начат целый ряд интересных работ… Конечно… при моем положении я не останусь без места, без лаборатории… Но, может быть, ради заработка придется больше, чем теперь, заниматься педагогической работой, а знаете, как это отрывает от научных исследований. Неизвестно, буду ли я иметь такую лабораторию, столько сотрудников…

Рибо снова помолчал.

— Профессор Турек подал в отставку… Положение его ужасно… Он вел ценную работу, несомненно, был накануне крупного открытия. Теперь он остался без места… Неизвестно, будет ли у него возможность вернуться к работе…

Рибо искоса взглянул на Чьюза. Тот молчал, устремив неподвижный взгляд в окно.

— Мы с профессором Берроу, — продолжал Рибо, — в виде протеста тоже решили подать в отставку, если вы найдете это целесообразным.

Чьюз молчал.

— У вас и Берроу — большие работы, — сказал он наконец, все так же не отрывая взгляда от окна. — Я понимаю ваше положение… Но… зачем ваши работы?

— Как зачем?

— Вот именно: зачем? Я работал над «лучами жизни» двадцать лет. А зачем?

Рибо не нашелся что ответить.

— Простите, профессор, я лягу, мне не совсем хорошо, — вдруг сказал Чьюз, с трудом поднимаясь с кресла. В эту минуту он показался Рибо совсем дряхлым стариком. — Если вы останетесь ночевать, я отдам распоряжение.

Рибо поспешил сказать, что остановился в гостинице. С неприятным чувством уезжал он от Чьюза.

 

4. Печать защищает народ и науку

Уиппль стал чем-то вроде личного секретаря профессора Чьюза. Он подбирал выступления печати против «лучей жизни», делал вырезки и передавал их профессору. Чьюз сам просил его об этом: он хотел быть полностью в курсе дел. Точно по сигналу («А, может быть, и в самом деле по сигналу?» — думал Чьюз), тон газетных статей резко изменился. То время, когда Чьюза восхваляли, давно прошло. После выстрела Гуда ни одна «демократическая» газета уже не позволила бы себе одобрительно отозваться о «лучах жизни». Но по сравнению с тем воем, какой поднялся после статьи Довса, нападки, вызванные биржевым крахом и самоубийством Гуда, могли бы показаться объяснением в любви. Если раньше только «Рекорд сенсаций», «Горячие новости» и другие газетки столь же бульварного типа называли Чьюза преступником, злодеем, убийцей, то теперь от них не отставали и «солидные» органы печати. Теперь уже все газеты писали об экономической катастрофе, грозящей человечеству в результате изобретений Чьюза, об ожидающей народ трагедии вырождения, о неизбежной эпидемии самоубийств, предвестником которой явилась смерть Гуда…

Только «Свобода» заняла странную позицию. Сыграв свою роль зачинщика, газета вдруг смолкла. Она не опубликовала ни строчки комментариев к статье Довса и вообще ни слова о Чьюзе, если не считать интервью Докпуллера. Уиппль видел в этом тонкий замысел: Керри решил надеть на себя личину объективности, чтобы сделать тем более убедительным и верным окончательный удар.

И все же этот шумный газетный переполох казался ничем рядом с бурей в эфире. Никогда еще в эфир не изрыгалось такого бурного, тяжелого, грязного потока обвинений и ругательств.

Уиппль видел, что «Центральная радиокомпания» в точности придерживается принципа Керри: толпа мыслит не мозгами, а ушами. Решительно повсюду — на улицах и в магазинах, на вокзалах и в квартирах, в банях и в храмах, в тюрьмах и на кладбищах — репродукторы — эти металлические глотки, не знающие усталости и отдыха, — вещали, кричали, вопили с такой яростью, что всякая самостоятельная мысль, осмелившаяся появиться в человеческом мозгу, была бы беспощадно заглушена в самом своем зародыше.

Чьюз попробовал было отвечать на кое-какие обвинения, но вскоре убедился, что ничто уже не может остановить извержения этого грязевого вулкана.

«Почему молчит злодей Чьюз? — грозно спрашивали „Горячие новости“. — Если бы обвинение было несправедливо, он опроверг бы его. Но он молчит — значит, публично признает свою вину. Сознается, что пытался обмануть народ, обмануть ученых и, произнося речи о благе для человечества, в действительности хотел превратить всех в стариков и старух».

Это показалось Чьюзу прямым вызовом, и он не счел возможным промолчать. «Горячие новости», конечно, не поместили его ответа, а на телефонный запрос Чьюза сообщили, что «все и так достаточно ясно».

Под некоторыми статьями Чьюз находил знакомые подписи.

Солидная газета «Честь» поместила обстоятельное исследование адвоката Джона Грэпса на тему: «Несостоятельность „Лиги спасения“ с точки зрения частноправовых интересов, или почему „Лига спасения“ не имеет юридических прав существования». После длинного вступления, обнаруживавшего незаурядную эрудицию автора, который ссылался на римское право, кодекс Юстиниана, кодекс Наполеона и т. д. и т. п., Грэпс доказывал, что каждое частное общество в отличие от государства, налагает на своих членов специальные обязательства лишь постольку, поскольку сами члены этого общества добровольно согласились признавать эти обязательства. Но частное общество не может налагать никаких обязательств на лиц вне данного общества. Между тем именно так собирается поступить «Лига спасения», посылая с проектируемых станций свои лучи и принудительно леча ими всех, то есть и не членов лиги и тех, кто к ней вовсе не обращался с просьбами о лечении, кто и лечиться, может быть, не хочет. Какое она имеет на это право? Кто смеет в нашей Великой Демократической республике, где неотъемлемым правом каждого гражданина является свобода, — кто смеет, повторяем мы, насиловать чужую волю, нарушать свободу? Если бы даже лучи и действительно лечили, то и тогда никто не имел бы права уничтожать болезни без согласия больных, поскольку болезни являются частной собственностью больных. А кто будет отвечать, если лучи вызовут не лечение, а старение? Не являясь компетентными в чисто научных вопросах, мы, однако, не можем игнорировать научные показания таких бесспорных авторитетов, как всемирно известный Институт имени Докпуллера. Во всяком случае, имеет ли право частное общество брать на себя риск действия, по поводу которого раздаются столь авторитетные предостерегающие голоса? Ведь ужасные последствия оно не сможет ни исправить, ни возместить! Вот почему «Лига спасения» не имеет никаких юридических прав существования. Она представляет собою дерзкий вызов не только нашей конституции, но и самой человеческой природе, отраженной в законодательстве всех времен и народов, начиная с Рима и кончая Великой Демократической республикой. Итак, все науки — юридические, социологические, медицинские — против «Лиги спасения». Она должна быть ликвидирована. Для действительного же лечения мы имеем прекрасных врачей, прекрасные больницы, санатории, курорты, чудесные лекарства, в особенности всемирно известные патентованные медикаменты Хэрти, — покупайте их во всех аптеках и магазинах, и вы всегда будете здоровы! Dixi.

Чьюз читал, и перед ним возникала лисья физиономия Грэпса. Он вспоминал и недавний рассказ Рибо о солитерах Хэрти.

«Рекорд сенсаций» упорно именовал Y-лучи «лучами старости». Газета ничего не «доказывала» — она просто заявляла, что народ сам сумеет себя защитить, если этого не сделают правительство и великий покровитель науки господин Докпуллер. Народ сотрет с лица земли адскую кухню лжеученого злодея, уже запятнавшего себя кровью героя-юноши и теперь готовящего новые козни.

«Время» заклинало правительство и великого Докпуллера немедленно исправить допущенную ими ошибку и ликвидировать лигу, столь опасную для народа, для государства, для всего человечества… Если правительство не поторопится, это, несомненно, крайне неблагоприятно скажется для него на выборах: народ не прощает легкомысленного отношения к своим интересам.

Лишь несколько серьезных еженедельников попробовали — да и то достаточно робко — взять Чьюза под защиту. Еженедельники выражали сомнение, чтобы профессор Чьюз мог совершить столь роковую ошибку, говорили, что, прежде чем поднимать кампанию против крупного ученого, необходимо тщательно исследовать Y-лучи, и в заключение все-таки признавались в своем смущении по поводу того обстоятельства, что профессор Чьюз почему-то молчит.

Чьюз отправил в эти журналы статьи, выдержанные в строго научном духе. Кроме того, он решил испробовать еще одно средство. Он разослал в газеты письма с отказом от Большой Национальной премии имени Докпуллера. В мотивировке этого решения он кратко разоблачал все махинации Докпуллера. Всю сумму премии Чьюз переводил Докпуллеру.

Из ежедневных газет только «Рабочий» полностью напечатал письмо Чьюза. Большинство газет ограничилось лишь хроникерским сообщением об отказе от премии. А на другой день газеты по-своему объяснили читателям причину этого отказа: очевидно, сам Чьюз признал наконец свою ошибку и теперь возвращал неправильно присужденную премию. Что же касается «Рекорда сенсаций» и «Горячих новостей», то они упоминали об этом факте, как о «лишении Чьюза премии».

Вскоре, однако, появились симптомы, обрадовавшие Чьюза. Помимо газеты «Рабочий», несколько солидных журналов потребовали прекращения травли знаменитого ученого и немедленного исследования Y-лучей. Это требование адресовалось непосредственно Институту имени Докпуллера, как научному учреждению, присудившему премию профессору Чьюзу. Несколько групп ученых, несколько университетов также опубликовали свои протесты. Профессор Берроу напечатал гневную статью, в которой сообщал о своем уходе из Института имени Докпуллера в знак протеста против травли знаменитого ученого.

Чьюз радовался и надеялся. Но более искушенный в делах печати Уиппль не радовался и не надеялся. Он знал, что журналы с их ничтожным тиражом не имеют широкого распространения и не доходят до массового читателя. Газеты же, за исключением «Рабочего», разумеется, ни одним словом не обмолвились ни о протестах, ни об отставке известного ученого Берроу.

Протест Берроу отчасти облегчил ту тяжесть, которую оставил на сердце у Чьюза визит Рибо. «Но каков Рибо! — думал Чьюз. — Турек, Берроу ушли, а он…» Впрочем, вскоре Чьюз получил весть и от Рибо. Он писал, что принял все меры для того, чтобы добиться участия Института имени Докпуллера в исследовании Y-лучей, и почти достиг успеха. К сожалению, неудачный маневр профессора Чьюза все испортил! Докпуллер считает, что отказ от премии оскорбляет и его и институт: это выражение недоверия и неуважения к институту. В таком случае институт считает невозможным навязывать свой арбитраж. К сожалению, — писал Рибо, — он бессилен против такой аргументации, тем более, что ей нельзя отказать в некоторой логике. «Почему вы со мной не посоветовались, прежде чем предпринять этот шаг?» — спрашивал Рибо.

«Нашел-таки себе оправдание, — подумал Чьюз. — Так вот какие бывают ученые! А ведь он настоящий ученый! Как же это возможно? Неужели наука, синоним истины, может быть совместима с подлостью?»

Через день-другой то же объяснение было опубликовано в печати. Докпуллер сообщил, что отказ профессора Чьюза от премии его имени еще до результатов исследования означает либо желание уклониться от исследования, либо стремление в оскорбительной форме выразить недоверие известному научному институту. Это заставляет институт отказаться от исследования лучей. Неожиданный маневр профессора Чьюза, несомненно, лишний раз свидетельствует о справедливости обвинений, выдвинутых против Y-лучей.

Заявление Докпуллера было напечатано всеми органами печати вплоть до «Рекорда сенсаций» и «Горячих новостей», что, впрочем, не помешало им на другой же день вновь говорить о «лишении Чьюза премии».

Чьюз обратился в министерство здравоохранения с просьбой об исследовании его лучей. Министерство ответило, что это не входит в его обязанности.

Чьюз разослал письма Академии и ряду университетов с той же просьбой. Он получил положительные ответы с сообщением, что между научными учреждениями начаты переговоры с целью создания специальной комиссии на паритетных началах.

Дело грозило затянуться, и Чьюз решил организовать демонстрацию опытов. Несколько ученых и студентов изъявили желание подвергнуться в присутствии публики длительному облучению, чтобы доказать полную его безвредность. Но время было уже не то, когда Чьюз мог снять для своих опытов самый большой зал. Теперь власти находили, что они не имеют права дать разрешение на публичную демонстрацию опытов над людьми, поскольку имеются сомнения в безвредности лучей.

Чьюз понял, что попал в заколдованный круг. Он разослал письма всем органам печати, приглашая их представителей пожаловать на демонстрацию опытов в свой особняк-лабораторию. Однако явилось всего несколько человек, да и те, по преимуществу, из журналов, и без того поддерживавших Чьюза. Даже Уиппль присутствовал, не представляя «Свободы»: его об этом специально предупредил Керри.

Журналистам было продемонстрировано моментальное уничтожение микробов, а затем длительное действие Y-лучей на людей. Присутствовавшие могли убедиться, что юные студенты не превратились в стариков. Все опыты были многократно сфотографированы.

Чьюз был очень оживлен и доволен. Уиппль не хотел его разочаровывать, хотя и понимал, что все эти фото и статьи, опубликованные не в газетах, а в серьезных журналах, снова не дойдут до широкой публики.

Но не обошлось и без огорчений. Чьюз послал Роберта за Гарри, чтобы продемонстрировать мальчика, облучавшегося уже в течение нескольких недель. Но мать не отпустила сына, а Роберт в присутствии всех собравшихся громогласно заявил, что мать опасается, как бы мальчика не превратили в старика…

Чьюза поразила такая удивительная глупость и неблагодарность. Очевидно, женщина была запугана.

Но, как бы там ни было, опыты прошли успешно. После их окончания один из журналистов вдруг спросил Чьюза, почему он не расскажет обо всех комбинациях Докпуллера и других финансистов. Несколько удивленный Чьюз отвечал, что он уже отказался от этих попыток, так как убедился, что ни одна газета не хочет или не может опубликовать такие материалы.

— Наша газета охотно опубликует их.

— Ваша газета? — с нескрываемым изумлением переспросил Чьюз.

— Да, газета «Рабочий».

Уиппль вздрогнул и стал делать Чьюзу предостерегающие жесты. Но Чьюз смотрел на представителя газеты «Рабочий». О да, коммунисты напечатают! Но он все-таки спросил:

— А как вы проверите? Другие отказывают…

— Именно потому, что другие отказывают, это и верно.

— Черт возьми, парадоксально, но справедливо! — уже в полном восторге воскликнул Чьюз. Не обращая внимания на отчаянную жестикуляцию Уиппля, он начал подробный рассказ о горестной истории «лучей жизни».

 

5. Профессор Чьюз бросает бомбу

Как и следовало ожидать, появившиеся в журналах благожелательные отчеты об опытах Чьюза прошли незамеченными. Зато интервью Чьюза, напечатанное в «Рабочем», произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Правда, газета распространялась только на рабочих окраинах. Однако характер статьи был таков, что не заметить ее было нельзя. «Рабочий» не только сообщил об опытах Чьюза, но и раскрыл все остававшиеся до сих пор неизвестными попытки Докпуллера, Блэйка и других финансистов подкупить ученого, осветил всю историю с привлечением Довса в институт имени Докпуллера, напомнил о роли Довса в нашумевшем в свое время деле с солитерами Хэрти… Словом, столь сенсационный скандал невозможно было замолчать.

Впрочем, печать и не пыталась его замолчать. Наоборот, интервью Чьюза в «Рабочем» надо было заметить. До сих пор в жирном блюде, заваренном печатью, определенно не хватало соли и перца. В самом деле, ради чего, собственно, ученый, пользующийся мировой известностью, задумал вдруг превратить всех в стариков? Что за непонятная, сверхъестественная мизантропия? Теперь все разъяснилось: Чьюз выступил… знаете, где?.. в коммунистической газете… вы слышите?.. в ком-му-ни-сти-че-ской! — вы понимаете, что это значит?! О, все газеты сразу поняли!

«Злодей разоблачен! — торжествовали „Горячие новости“. — Личина ученого спала с Чьюза, и перед нами — во всей его безобразной наготе старый знакомец: безнравственный разрушитель общества, враг цивилизации, порядка и свободы. С помощью своих дьявольских лучей, лицемерно названных им „лучами жизни“, он пытался разрушить цивилизованное общество, уничтожить Великую Демократическую республику!»

«Рекорд сенсаций» поместил карикатуру: старик с безумно горящими глазами и дьявольской улыбкой, с большим окровавленным ножом в одной руке, другой рукой замахивался на земной шар дымящейся бомбой «Y». «Остановите преступную руку вожака коммунистов, убийцы-злодея Чьюза!» — призывала газета.

«Брачная газета» опубликовала фотокомпозицию, озаглавленную: «Ваши дочери и жены после лечения их Чьюзом». На одной странице под заголовком «до лечения» были помещены портреты самых красивых женщин Великой республики; на другой странице под заголовком «после лечения» газета напечатала фотографии дряхлых и безобразных старух, нищих и оборванных обитательниц богаделен и ночлежных домов.

Газеты так усердно занялись «коммунистическим заговорщиком Чьюзом», что даже убийствам, судебным процессам, боксу и футболу пришлось отойти на второй план. Да что там! Почти незамеченными прошли грандиозные похороны Бэтси, любимой таксы миллиардерши Полрой. «Рекорд сенсаций» и «Горячие новости», которые прежде отвели бы этому событию целые полосы, теперь ограничились лишь совершенно необходимыми сведениями о том, что гробик Бэтси был из чистого золота, на похороны было израсходовано столько-то тысяч, присутствовали такие-то лица в таких-то роскошных траурных платьях и костюмах, установленный на могиле Бэтси мраморный памятник принадлежит резцу какого-то знаменитого скульптора… Каждый согласился бы, что скупее подать это выдающееся событие было просто невозможно.

Однако самым удивительным было то, что Чьюзом занялись даже театры миниатюр и обозрений! Y-лучи стали темой хлестких песенок, куплетов, хореографических номеров. Шумный успех имел, например, балет «Бой букв», где честные демократические буквы B, D и R вступали в бой с вредоносными чьюзовскими буквами Y и Z и под оглушительные овации публики составляли инициалы горячо любимого отечества. Огромную популярность приобрело обозрение «Спасение свободы». Кульминационным пунктом его была гибель человечества, роль которого исполняло тридцать девять голых девиц. Их «эмоциональный» танец символизировал, как говорилось в программе, «Голую Истину, Красоту, Молодость и Искусство». Он длился достаточно долго для того, чтобы зрители могли рассмотреть и оценить каждую из тридцати девяти совершенно голых истин. Затем появлялся старик-колдун, загримированный под Чьюза, и устанавливал диковинный аппарат. Раздавался громовой взрыв, свет гас, но вслед за этим снова появлялась фигура старого колдуна, озаренная зловещим кроваво-красным отблеском пожара. Колдун кричал: «Коммунизм победил!» и дьявольски хохотал. Когда включался свет, вместо тридцати девяти прекрасных юных дев на сцене оказывалось тридцать девять ужасных дряхлых старух, ради эстетических требований публики прикрытых жалкими лохмотьями. Вдруг появлялся сияющий белый рыцарь, олицетворявший, как сообщала программа, «Свободный дух Великой республики». Он бил колдуна резиновой дубинкой по голове. Колдун проваливался. Рыцарь кричал: «Свобода спасена!» — и на глазах изумленной публики со старух спадали лохмотья, обнажая возрожденные формы пышной юности! Тридцать девять дев, столь же прекрасные и голые, как прежде, заканчивали победный танец юности под бодрые звуки песни:

Словом, интервью Чьюза наделало много шуму. Даже Уиппль — и тот упрекал Чьюза в неосмотрительности.

— Но ведь это же единственная газета, которая согласилась напечатать правду! — недоумевал профессор.

— Что ж с того! — возражал Уиппль. — Все-таки это коммунистическая газета. Пропаганда! Я предупреждал вас, что этим вы подорвете свой авторитет. Из-за «Рабочего» ваше дело приобрело политический характер.

— Но почему именно из-за «Рабочего»? — продолжал недоумевать Чьюз. — А если бы мое интервью было напечатано в другой газете? Разве другие газеты не занимаются политикой?

Докпуллер и Блэйк ограничились краткими опровержениями, которые были опубликованы во всех газетах. Оба миллиардера заявляли, что считают ниже своего достоинства отвечать на грязные инсинуации Чьюза. Докпуллер добавлял, что участие в «Рабочем» доказывает разрушительность замыслов Чьюза, в силу чего президент «Лиги спасения» считает себя обязанным в ближайшее же время собрать правление лиги с целью ее самоликвидации.

Газеты восторженно встретили это решительное заявление. Чьюз видел, что опасность подошла вплотную. В лигу уже давно никто не вступал. В довершение ко всему «Горячие новости» пустили слух о том, что, видя провал своей затеи, Чьюз задумал бежать за границу со всеми капиталами «Лиги спасения». Многие вкладчики поспешили забрать свои деньги и выйти из лиги.

Доведенный до полного отчаяния, Чьюз обратился в Академию и университеты с просьбой ускорить экспертизу его изобретения. Академия ответила, что создание смешанной ученой комиссии оказалось весьма сложным делом. После выступления профессора Чьюза в «Рабочем» несколько крупных ученых взяли назад свое согласие участвовать в комиссии, мотивируя это тем, что дело приобрело политическую окраску. Они очень сожалеют о своем вынужденном отказе, так как не сомневаются в научной правоте профессора Чьюза, но, с другой стороны, не могут идти против своих принципов невмешательства в политику.

 

6. Союзники

Между тем «Рабочий» из номера в номер разъяснял значение Y-лучей и смысл поднятой против них кампании. Газета призывала выступить на защиту великого изобретения, которое призвано принести особенно большую пользу рабочему люду. Вскоре она напечатала сообщение, что рабочие союзы организовали Рабочий комитет «Лиги спасения». Все средства, как внесенные из союзных фондов, так и собранные среди рабочих, поступят в распоряжение комитета и будут переданы лиге, когда она освободится от Докпуллера и когда ею по-прежнему будет руководить профессор Чьюз.

Почти одновременно такое же движение началось и среди студенчества. В разных городах страны появились «Союзы защиты „лучей жизни“», куда вступали ученые, студенты, рабочие. В университетах образовывались «Студенческие общества имени Чьюза». Все движение в целом возглавила «Республиканская Ассоциация прогрессивных ученых», объединяющая восемнадцать тысяч членов. В присланной Чьюзу резолюции ассоциация заявляла, что «великое изобретение профессора Чьюза, которое может спасти от болезней все человечество, стараются в своих низменных целях задушить темные силы старого мира — Докпуллер, Блэйк, Хэрти и компания, для чего прибегают к обычному своему оружию — клевете».

Несколько «Союзов защиты „лучей жизни“» устроили объединенную демонстрацию, которая с приветственными лозунгами прошла мимо загородной лаборатории Чьюза. Профессор смотрел на них из окна, стараясь стать так, чтобы его не увидели.

Выделенная демонстрантами делегация явилась в особняк и вручила взволнованному профессору приветственную резолюцию. Затем демонстранты (их собралось до полутора тысяч) прошли по главным улицам города с плакатами. «Требуем созыва „Лиги спасения!“», «Долой Докпуллера из „Лиги спасения“!» Дело закончилось «небольшим инцидентом» — группа студентов недостаточно быстро подчинялась распоряжению полицейского очистить перекресток. Между студентами и полицейскими произошла мимолетная перебранка. Демонстрация была рассеяна при помощи слезоточивого газа…

Но ни «Союзы защиты „лучей жизни“», ни «Ассоциация прогрессивных ученых» не располагали своими газетами и не могли влиять на широкую публику. Тем временем «Вечерний свет», «Рекорд сенсаций», «Горячие новости», «Честь» и другие газеты либо вовсе замалчивали новое движение, либо давали заведомо ложную информацию. Однако вскоре движение достигло уже такого размаха, что игнорировать его стало нельзя. Уиппль передавал Чьюзу, что среди врагов началось явное замешательство. Докпуллер, кажется, решил отложить созыв ликвидационного собрания правления лиги.

«Ассоциация прогрессивных ученых» назначила общереспубликанский съезд всех организаций, поддерживающих «лучи жизни». Он должен был состояться через месяц. К этому времени ассоциация, возмущенная медлительностью официальных научных учреждений, обязалась произвести детальное исследование Y-лучей.

 

7. Бой с «Юными девами»

Замешательство среди врагов Чьюза продолжалось недолго. Как это часто бывает, враг избрал ту самую тактику, которая только что привела его в замешательство. Газеты в один голос затрубили о быстром росте «Общества имени Петера Гуда», открывавшего свои отделения по всей стране. Этому, несомненно, способствовал пущенный правлением общества слух о том, что будто бы убытки, принесенные чьюзовским «черным вторником», будут возмещены.

Около тысячи членов общества устроило уличную демонстрацию. Демонстранты несли многочисленные плакаты «Долой Чьюза с его лучами!», «Пусть Чьюз вернет нам украденные деньги!» На этот раз дело обошлось без всяких инцидентов, что позволило довести демонстрацию до благополучного конца: на одной из площадей под воинственные клики «античьюзистов» было торжественно сожжено соломенное чучело, изображавшее Чьюза. Затем демонстранты прошли на кладбище и возложили венок на могилу Петера Гуда.

Организация «Золотые рубашки» объявила о своем новом открытии: Чьюз оказался презренным мулатом, в жилах которого текла помесь еврейской и негритянской крови. «Золотые рубашки» точно установили, что прабабушка Чьюза вышла замуж за еврея, двоюродная тетка которого была замужем за негром. «Золотые рубашки» призывали повесить Чьюза на ближайшем дереве, а остальные деревья распределить между еврейским и негритянским населением Великой Демократической республики.

Решительно осудила изобретение Чьюза церковная организация «Евангельская наука». Ее собственная радиостанция ежедневно передавала лекции-проповеди, в которых доказывалось, что болезни посылаются господом богом в наказание за грехи. Поэтому попытка освободиться от болезней сама по себе является ужасным грехом, который не может остаться безнаказанным. Это полностью подтверждается постарением, которое вызывают дьявольские лучи Чьюза. Далее «Евангельская наука» производила математические операции с именем Чьюза, неминуемо приводившие к апокалипсическому «звериному числу». Выяснялось, что Чьюз не кто иной, как антихрист. Пришествие его предвещает близкий конец мира, а потому надо больше молиться и, главное, вступать в организацию «Евангельская наука», которая одна обладает ключами царства божия.

Но подлинным энтузиастом нового движения против Чьюза оказалась «Общереспубликанская ассоциация дочерей демократии».

«Дочери демократии» призвали всех женщин Великой республики защитить свою молодость и своих детей. Этот призыв быстро нашел отклик. Создалась специальная «Лига дев — защитниц юности», или, как потом ее стали называть, «Лига юных дев».

«Мы, молодые красивые женщины и девушки Великой Демократической республики, объединились для того, чтобы защитить свою красоту и юность, которые собирается украсть у нас злодей, человеконенавистник Чьюз. Конечно, те женщины, которые не имеют ни красоты, ни молодости и которым, следовательно, нечего терять, могут быть равнодушны к нашему святому делу, но каждая действительно красивая молодая женщина обязательно вступит в нашу лигу».

После такого призыва все уважающие себя женщины из «хороших семей», чуть ли не до бабушек включительно, поспешили вступить в «Лигу юных дев».

Портреты основательницы лиги двадцатипятилетней Дороти Эрландо были опубликованы во всех газетах. Читатели могли убедиться, что Дороти действительно чертовски хороша. Если таковы и остальные «юные девы», то это, несомненно, собрание красивейших женщин страны!

Все газеты поместили интервью Дороти Эрландо. Она твердо обещала уничтожить зловредные лучи Чьюза. Оказалось, что Эрландо уже имеет крупные заслуги перед обществом: в прошлом году на одном из фешенебельных курортов она получила первую премию в большом конкурсе женских ножек (рядом, разумеется, шел соответствующий снимок).

По роду занятий прелестная Дороти была киноартисткой. Правда, несмотря на очаровательную наружность, ей все-таки не удалось выдвинуться из статисток в звезды. Но газеты, понятно, не входили в эти подробности, представив Эрландо просто как киноартистку. Конечно, это было правильно: женщина, портреты которой обошли всю страну, не могла остаться статисткой.

Вскоре имя Эрландо уже не упоминалось в газетах и журналах без таких выражений, как «красивейшая женщина нашей страны», «самая прелестная девушка Великой республики», «чудесная юная дева». Газета «Время», орган слишком серьезный для столь легкомысленных определений, не называла ее иначе, как «Жанна д'Арк нашей эпохи», — у этой газеты всегда было стремление к историческим параллелям.

Популярность прелестной Дороти так быстро росла, что это стало беспокоить других «юных дев», не столь привлекательных, зато обладавших большим весом в обществе и большим капиталом. Недовольные сгруппировались вокруг казначея лиги, тридцатипятилетней Маргарэт Блэйк, дочки мясного короля.

Дело в том, что каждая «юная дева» законно желала, чтобы и ее портреты помещались в газетах, чтобы и ее интервьюировали. Но Эрландо затмила решительно всех. Маргарэт же никому не могла быть помехой: достаточно сказать, что даже миллиарды папаши не помогли ей соблазнить никого из той многочисленной стаи голодных графов и баронов, которая ежедневно продавалась на брачном рынке. Вся беда была в том, что, прежде чем унаследовать миллиарды папаши, дочка унаследовала его нос.

Маргарэт открыто говорила в обществе, что Дороти — «эту бездомную девчонку» — слишком захвалили и что возглавлять «Лигу юных дев» должны более достойные люди.

Вездесущий Уиппль предсказывал Чьюзу, что «юные девы» скоро передерутся, чем и кончится вся их затея. Возможно, это и случилось бы, если бы не постороннее вмешательство, которого не мог предвидеть даже Уиппль.

Блэйк призвал к себе дочь и прямо спросил, не метит ли она на место Дороти Эрландо.

— Почему бы и нет? — с вызовом ответила Маргарэт. — По-моему, девчонка зазналась.

— Мне не хотелось бы, чтобы газеты ежедневно печатали твои фотографии, медленно сказал отец. — Боюсь, это не произвело бы такого впечатления, как портреты Эрландо.

Маргарэт покраснела.

— Ты еще молода (дочка благодарно улыбнулась) и многого не понимаешь. Нельзя же отрицать, что девчонка хороша, а красота в руках умной женщины — это тоже капитал. Но неужели ты думаешь, что Дороти сама выдумала лигу? Девчонку давно подобрал Хэрти, — знаешь, этот фабрикант медикаментов? Она его — ну, как тебе сказать… Ну, словом, не маленькая, сама понимаешь… «Юные девы» — это его затея. Но он предпочитает оставаться в тени — ведь неизвестно, чем дело кончится. Я думаю, что нам с тобой не стоит бросаться в глаза публике…

Дочка отлично усвоила урок, и среди «юных дев» воцарилось спокойствие. Кстати, Дороти Эрландо уже никак нельзя было назвать «бездомной»: реклама сделала свое дело. Крупнейшие кинофирмы приглашали ее сниматься в главных ролях. У нее появилась вилла на берегу моря. Злые языки утверждали, что тут не обошлось без Хэрти. В обществе говорили, что после победы над злодеем Чьюзом прелестная «юная дева» выйдет за овдовевшего в прошлом году короля патентованных медикаментов.

Наконец период организационных забот и распрей закончился. «Лига юных дев» была достаточно разрекламирована. Военные действия открылись. Сидя в редакции, Уиппль узнал, что «юные девы» организовали демонстрацию и двинулись к загородному особняку Чьюза. Он тотчас же помчался к профессору.

Уиппль едва не опоздал: «юные девы» уже вышли за город. Сзади медленно тянулась колонна автомобилей — обоз женской армии. Впереди шло не менее пятисот «юных дев». На знаменах и плакатах золотом и серебром сверкали энергичные лозунги: «Мы не позволим сделать себя старухами!», «Долой лучи старости!», «Юные девы, уничтожим врага юности Чьюза!», «Разрушим адскую кухню старого колдуна Чьюза!» Медные трубы оркестра, также состоявшего из «юных дев», блестели на предзакатном солнце. Под аккомпанемент оркестра «юные девы» пели:

Слова песни, принадлежавшие перу члена «Лиги юных дев» — молодой поэтессе Кларе Даммич, были положены на мотив известной ариэтки из модной оперетты «Жрицы страсти». Уиппль хорошо знал Клару Даммич. Раньше ей лишь изредка удавалось протащить свое стихотворение в печать. Теперь она сделала головокружительную карьеру. «Песня юных дев» стала не только официальным гимном «лиги». Ее исполняли в театрах, кино, джазах, по радио. Клара Даммич стала модной поэтессой.

Во главе оркестра шла сама прелестная Дороти Эрландо с огромным развевающимся по ветру знаменем цвета небесной лазури — символом чистой юности.

Перед шествием на специальных автомашинах — медленно двигались вездесущие кинооператоры. Нацелив свои аппараты на прелестную Дороти, они фиксировали исторический поход современной Жанны д'Арк. Тут же сновали корреспонденты «Горячих новостей», «Вечернего света» и других газет.

Уиппль с трудом обгонял колонны «юных дев», запрудившие шоссе. Движение транспорта было дезорганизовано, но полицейские, награждаемые очаровательными улыбками «юных дев», и не пытались восстановить порядок.

Когда Уиппль ворвался в особняк Чьюза, профессор работал у себя в кабинете. Уиппль, задыхаясь, рассказал ему о шествии «юных дев», о том, что они могут проникнуть в лабораторию.

— Вы преувеличиваете, Уиппль, — спокойно возразил Чьюз. — Не посмеют. Пошумят и разойдутся.

А «девы» и впрямь шумели: до кабинета уже доносились их приближающиеся воинственные клики.

Уиппль умолял старика перейти в лабораторию и опустить металлические ставни, способные выдержать осаду «юных дев». Чьюз наотрез отказался.

Тогда Уиппль мобилизовал прислугу. Роберту и дворнику было приказано запереть все входы. Уиппль лично осмотрел решетку, отделявшую сад от шоссе. Металлические прутья были надежны и настолько высоки, что без приставных лестниц никто бы не смог перебраться в сад.

Между тем воинственные клики придвинулись вплотную. Уиппль, вернувшийся в дом, услышал: «Долой Чьюза! На дерево Чьюза!»

Он бросился к телефону и соединился с полицейским бюро. Но чиновник решительно не мог понять причины его беспокойства. По сведениям полицейского бюро, женская демонстрация носит вполне мирный характер. Для вмешательства полиции нет никаких оснований. «Не забывайте, что мы живем в демократической стране, — наставительно сказал чиновник, — и не имеем ни права, ни желания нарушать свободу собраний и демонстраций». Так как Уиппль продолжал настаивать, чиновник уже игриво заметил: «С каких это пор в нашей стране мужчины стали бояться женщин, да еще таких прелестных?» Все-таки он обещал при первой возможности выслать одного полицейского на мотоцикле.

Уиппль понял, что звонить в полицию бесполезно. Он выглянул в окно. Толпа облепила решетку сада. «Юные девы» яростно трясли металлические прутья. Некоторые «девы» влезали на плечи своих подруг, но перебраться через решетку все-таки не могли.

Уиппль схватил полотенце и, намотав его на палку, подошел к решетке. Появление парламентера было встречено истерическим визгом.

— Чего вы хотите? — закричал Уиппль, но его голос потонул в общем визге.

Прекрасная Дороти с трудом угомонила свое войско.

— Впустите нас внутрь! — сказала она. — Такой интересный молодой человек, неужели вы мне откажете?

И она сопроводила эту просьбу одной из своих самых очаровательных улыбок.

На мгновение Уиппль был ослеплен.

— Что вам нужно? — переведя дыхание, все-таки спросил он.

— Мы заберем с собой приборы Чьюза. Обещаем не причинять вреда старому колдуну.

— А если вас не впустят?

— Мы войдем силой! — уже без всякой улыбки, грозно сказала «юная дева».

— Поймите, вас обманывают. Лучи вовсе не вызывают старости…

В ответ раздался оглушительный визг.

Камень, пролетев сквозь решетку, угодил Уипплю в лицо. Уиппль бросился бежать. Второй камень попал ему в спину. Он мчался к дому, красный от стыда: первый раз в жизни ему пришлось бежать от женщин…

Профессора он застал все в том же положении: неподвижный, сидел он в своем кресле, низко опустив голову и полузакрыв глаза.

— Слышите, как они беснуются? — сказал Уиппль. — Профессор, пока не поздно, пойдемте в лабораторию. Их много, они разъярены… Если им удастся проникнуть сюда, все погибло…

— Пусть! — чуть слышно произнес Чьюз. — Если человечество уничтожает «лучи жизни», значит, оно еще не доросло до них…

— Какое там человечество! — с досадой возразил Уиппль, стирая кровь с рассеченной камнем щеки. — Это же — истерички, которыми командует содержанка Хэрти. Неужели вы им уступите?

Уиппль приказал Роберту и дворнику перенести упрямого хозяина в лабораторию. Но едва они попробовали поднять кресло, Чьюз так прикрикнул, что слуги отступили.

Уиппль метался по осажденной крепости, чувствуя себя главнокомандующим без армии. Он снова попытался позвонить в полицию. Все тот же чиновник флегматично спросил: «Да что же, собственно, произошло? Стоят у решетки? Ну и пусть стоят — это же никому не мешает. Грозят ворваться внутрь? Но ведь еще не ворвались?..» Он повторил обещание прислать полицейского.

Красноватые лучи заходящего солнца освещали беснующуюся женскую толпу. Сквозь обнаженные ветви деревьев было видно, как женщины лезли на решетку. Некоторые из них умудрились взобраться почти на самый верх.

Уиппля, вероятно, увидели: стекло со звоном разбилось, и в комнату влетел большой камень. Уиппль успел отскочить. Камень пробил стеклянные дверцы буфета. С полок обрушилась посуда. Стаканы, тарелки, бокалы разбивались с жалобным звоном, усеивая пол осколками.

Прибежал Роберт. «Девы» с минуты на минуту ворвутся внутрь. Они разломали деревянные перила мостика и смастерили из них что-то вроде лестницы. Они лезут наверх, бросают камни, вся прислуга разбежалась…

— Надо чем-нибудь попугать их, — сказал Уиппль, — Нет ли у вас охотничьего ружья?

— Откуда? — удивился Роберт. — Профессор охотился только за микробами…

Новый камень, влетев в комнату, попал в картину на стене. Брызнули осколки стекла, картина с грохотом рухнула на пол. Роберт охнул и убежал.

Уиппль осторожно выглянул в окно. В самом деле, многие «девы» уже взобрались на решетку. Вероятно, среди них была и Дороти: в руках одной из «дев» победно развевалось голубое знамя.

Что делать? Уиппль тоскливым взором обвел комнату. Взгляд его остановился на разбитых дверцах буфета, на сваленной в кучу перебитой посуде. Сквозь ее осколки что-то блестело. Уиппль подошел: это был большой медный таз с длинной деревянной ручкой. В таких тазах обычно варят варенье. Внезапная мысль осенила Уиппля. Он извлек таз из-под осколков, вытащил из камина металлические щипцы и подбежал к окну. Вскочив на подоконник, он изо всей силы заколотил по тазу щипцами и затем высоко поднял его над головой. Косой луч солнца ударил в медь, и она ярко засияла.

Толпа «юных дев», удивленная необычайным звоном и блеском, на мгновение замерла. Воспользовавшись паузой, Уиппль заорал во всю глотку:

— Эй, вы, юные! Сейчас превращу вас в старух!

Отчаянный визг чуть не заставил Уиппля бросить таз и зажать уши. Он был уверен, что оглохнет.

Напрасно Дороти кричала:

— Не верьте! Мальчишка врет!

«Юные девы», рискуя сломать себе шею, посыпались с решетки. Произошла чудовищная свалка. Женщины бросились к ожидавшим их в отдалении автомобилям.

Видя позорное бегство своей армии, прелестная Дороти пришла в бешенство. Потрясая голубым знаменем, она лезла через решетку. Она готова была одна ворваться в дом. Но ее отважный пример не воодушевил «юных дев». С невероятным визгом они бежали прочь. К несчастью, перебираясь через решетку, Дороти оступилась. Платье ее зацепилось за острый конец прута, и она повисла, беспомощно болтая руками и высоко обнажившимися ногами; голубое знамя полетело в сад.

Положение Дороти было отчаянным: сама она никак не могла освободиться, а «юные девы» панически бежали. Уиппль стал уже подумывать о том, что ему волей-неволей придется стать рыцарем-спасителем.

Но одна из «юных дев», вскарабкавшись по лестнице, все-таки освободила прелестную Дороти. Обе «девы» поспешно спустились на дорогу и исчезли в толпе.

Слуги собрали трофеи, брошенные на поле битвы: знамя цвета небесной лазури, растоптанные плакаты, трубы, большой барабан, несколько пальто, зонтиков.

Убедившись, что вражеская армия в панике бежала и опасаться ее возвращения нечего, Уиппль соскочил с подоконника, бросился в кресло и неудержимо расхохотался.

 

8. Деловые люди не теряют времени

По правде говоря, Уиппль сам не ожидал, что его маневр даст такой молниеносный эффект. Неужели «девы» и впрямь верят сказкам о «лучах старости»? Значит, Керри прав: нет глупости, которой люди не поверили бы…

Он прошел к Чьюзу. Тот все еще неподвижно сидел в кресле. Но, не слыша больше криков женской толпы, старик спросил:

— Ну что, ушли?

Уиппль кивнул головой.

— Вот видите, я говорил: покричат — и разойдутся…

Уиппль не посмел сознаться в своей проделке: старик ненавидел всякий обман, даже спасительный.

Только теперь профессор ушел в лабораторию. Воспользовавшись этим, Уиппль позвонил в редакцию.

По тону Керри можно было понять, что он не в восторге от боевых подвигов своего подчиненного.

— Зачем вы это сделали? — резко спросил редактор.

Уиппль пытался объяснить: другого средства не было, иначе «девы» все разрушили бы.

— Хорошо, — перебил его Керри, — сейчас же приезжайте в редакцию. И никому ни слова… Слышите, ни слова! От этого зависит ваша дальнейшая работа в газете.

Бой Уиппля с «юными девами», как последняя капля, переполнила чашу терпения Керри. Уиппль давно уже был у него на подозрении: «Пожарный репортер» Пэдж неплохо делал свое дело. Правда, точные доказательства измены Уиппля пока отсутствовали, но господам Вундертону и Керри достаточно было и самых беглых штрихов. Они не оставили без внимания даже то, что Уиппль не раз защищал Пэджа.

— Обратите на это внимание, Пэдж, — наставительно сказал «король сыщиков». — У малого есть то, что принято называть сердцем и порядочностью. При этих качествах он вряд ли может честно служить «Свободе» господина Керри. Более вероятно, что он сочувствует Чьюзу. И не только сочувствует. Такие люди обычно и действуют. Действуйте и вы, Пэдж: сердце и порядочность — такие слабые струнки, на которых глупо было бы не сыграть.

И Пэдж принялся за «игру». Исподволь, от случая к случаю, он осторожно давал понять Уипплю, что втайне возмущен кампанией, которую ведет «Свобода» против изобретений Чьюза.

Несмотря на все свои уловки, Пэдж главного все же не узнал. Правда, он убедился, что Уиппль настолько сочувствует Чьюзу, что вполне созрел для «измены». Но все-таки изменил ли он? Он ли передал Чьюзу секретную информацию о «частном» совещании Регуара с Керри? Регуар требовал имени, виновника. Когда имеешь дело с Докпуллером, нужна точность — Керри это отлично понимал. А точности все еще не было.

Керри нервничал и сердился, Вундертон успокаивал его: терпенье, терпенье!.. Он был доволен Пэджем — тот достиг многого и даже пробрался к Чьюзу.

Пэдж давно просил Уиппля об этом, но тот отмалчивался. Он, конечно, ни в чем не подозревал приятеля, но ему просто казалось бессмысленным везти к Чьюзу этого бесцветного человечка.

Однажды Пэдж сказал:

— Я понимаю, конечно, что так, без разрешения, тебе неудобно. А ты попробуй, спроси: вдруг он согласится? Уж очень хочется глянуть на него хоть одним глазком.

Уиппля это задело.

— Никакого разрешения мне не нужно.

Ему вдруг захотелось показать, что он на короткой ноге с великим ученым.

Так Пэдж попал к Чьюзу. Уиппль даже представил его как своего товарища по работе. Чьюз не заметил Пэджа так же, как его не замечали другие. Разговор был самый незначительный. Пэдж не произнес ни слова, но зато окончательно убедился в том, что Уиппль не способен ничего скрывать от профессора.

Все это, однако, было только внутреннее убеждение. Тогда Вундертон в сотрудничестве с Керри разработал хитрую инсценировку.

Однажды Пэдж бомбой вылетел из кабинета Керри. Сквозь полуоткрытую дверь доносился разгневанный голос редактора. У Пэджа сделалось что-то вроде сердечного припадка. Несколько дней он был сам не свой. Уиппль много раз пытался узнать у Пэджа, что случилось, но тот только отмахивался. Лишь неделю спустя, оставшись наедине с Уипплем, Пэдж сам заговорил о таинственном происшествии. Но он так робел и взял с Уиппля столько клятв о молчании, что тот наконец разозлился и заявил, что, в конце концов, вся эта история его совсем не интересует.

— Я расскажу тебе все, — торопливо зашептал Пэдж. — Это произошло из-за тебя.

— Из-за меня? — удивился Уиппль.

И Пэдж рассказал. Керри послал его за сигарами. Купив сигары, он вошел в редакторский кабинет, когда там никого не было. Положив сигары на стол, он хотел уйти. Вдруг из соседней комнаты вошел Керри. Пэдж хотел передать ему сигары, но Керри, не заметив его, подошел к телефону и набрал номер. Конечно, ему, Пэджу, надо было уйти, но он хотел передать сигары. Керри говорил по телефону, а он все еще стоял у двери. «Да, профессор Регуар, — сказал Керри, я уверен, что о нашем разговоре Чьюзу сообщил Уиппль». Тут он заметил Пэджа. «Вон отсюда! — закричал Керри. — А посмеешь слово сказать о том, что слышал, сейчас же вылетишь из редакции!»

— А вот я посмел! — почти гордо сказал Пэдж, но тут же испуганно оглянулся. — Ради бога, не выдавай меня, Уиппль. Я хотел предупредить тебя. Если за тобой что-нибудь есть, будь осторожен!

— Решительно не знаю, о чем ты говоришь, — беззаботно сказал Уиппль.

Но Пэдж все-таки уловил мимолетное смущение на его лице. Он видел, как после своей подчеркнуто беззаботной фразы Уиппль глубоко задумался, и Пэджу все стало окончательно ясно. Можно было считать установленным, что именно Уиппль передал Чьюзу секретные сведения.

Керри, однако, и этого было мало.

— Что вы подсовываете мне ваши психологические наблюдения? — недовольно говорил он Вундертону. — Вы дайте мне точные улики. Объясните, как Уиппль узнал нашу тайну.

Вундертон сердился. Керри настаивал.

— Что ж, тогда придется подождать, — отвечал Вундертон. Он понимал, что Пэдж исчерпал свои возможности. Нужен был новый план.

Требования Керри не были простым капризом. Конечно, он каждую минуту мог выбросить Уиппля на улицу. Можно было и просто раздавить его: достаточно сообщить обо всем Регуару. Но Керри хотел большего. Судя по всему, Уиппль заслужил полное доверие Чьюза. Было бы глупо не воспользоваться этим. Предварительно нужно иметь точные улики против Уиппля. Потом прижать его, хорошенько запугать и… купить.

Керри с нетерпением ждал улик. Неожиданный бой с «юными девами» спутал все его планы. Теперь нельзя было терять ни секунды. Керри поспешил к Регуару. Он первый сообщит советнику Докпуллера об этом трагикомическом «бое». Он расскажет о поступке Уиппля. Чертовски неприятно, что все это случилось с сотрудником его газеты. Но ничего не поделаешь! Деловой человек должен уметь выйти из любого положения. Больше того: из любого положения он обязан извлечь выгоды.

В кабинет Регуара Керри вошел с готовым планом.

Его ждал сюрприз: Регуар все знал, вплоть до медного таза. Знал он и о том, что секретную информацию передал Чьюзу Уиппль. Хорошо, что Докпуллер имеет прекрасную «Культурно-информационную службу». А вот господин Керри до сих пор не сумел или не захотел этого узнать. Впрочем, всего вероятней, что Уиппль вообще действует под руководством господина Керри.

Керри побледнел.

— Господин Регуар, вы несправедливы! Я для того и пришел, чтобы сообщить вам…

— Слишком поздно, господин Керри, — холодно сказал Регуар. — Мы уж давно имеем информацию о вашем, как его… Уиппле.

Керри стал уверять, что тоже давно все знал, но ждал точных доказательств.

— Знали, но не сообщили нам. Странно, — недоверчиво заметил Регуар. — А теперь допустили этот фокус с тазом…

— О профессор, — воскликнул Керри, — этот фокус можно отлично использовать!

Через пять минут Керри вышел от Регуара и направился в редакцию. Он был крайне огорчен тем, что его обскакали. Особенно досадно было то, что виноват оказался он сам. Вундертон прав: не надо было тянуть…

Но Керри не мог, конечно, знать каким путем попали к Регуару сведения об Уиппле. Все дело было в том, что Керри не на шутку обидел Вундертона. «Король сыщиков» был недоволен также и тем, что требование Керри отодвигало получение второй половины гонорара (первую половина фирма Вундертона получала при заказе). «Что ж, — сказал себе господин Вундертон, — если господин Керри не умеет ценить, важную информацию, надо обратиться туда, где ее оценят по достоинству».

Господин Вундертон обратился к господину Кенгею, начальнику столичного отделения «Культурно-информационной службы» Докпуллера. Сведения Вундертона оказались как нельзя более кстати: Кенгей, установивший, по указанию Регуара, наблюдение за Керри, ни на шаг не продвинулся к раскрытию тайны. Но признаться в этом перед советником Докпуллера было бы просто опасно. Господин Вундертон отлично это понимал и поэтому запросил с Кенгея вчетверо дороже, чем с Керри. Только получив всю сумму сполна, он, как истинный христианин, простил Керри тяжелую обиду.

Что же касается тайны заказа, то это не трудно было уладить. Вундертон и Кенгей условились, что все сведения «Культурно-информационная служба» достала сама — фирма Вундертона не имеет к ним никакого отношения. Это устраивало и Кенгея: меньше всего он хотел, чтобы Регуар знал о действительном источнике информации. Вот почему Регуар ничуть не покривил душой, расхваливая в разговоре с Керри работу своей «Культурно-информационной службы».

Как только Керри ушел, Регуар снова обратился к помощи Кенгея.

— Я не сомневаюсь в благоразумии газет, — сказал он, — но все-таки надо гарантировать себя от всех случайностей: Мобилизуйте своих людей. Там торчали репортеры… Были, конечно, фотосъемки… Все лишнее купите… Связь с кинохроникой возьмите на себя лично. Поговорите с Эрландо.

В тот момент, когда Кенгей покинул Регуара, Керри возвратился в редакцию. Уиппль уже ждал. Редактор немедленно принял его.

— Выслушайте меня внимательно, Уиппль, — решительно сказал редактор. Вашей информации мы печатать не будем. Я не могу допустить, чтобы моя газета стала из-за вас посмешищем. Ни в одной газете — я это устроил — о вашей глупой проделке не будет напечатано ни слова. Кстати, известно ли о ней Чьюзу?

— Нет.

— Слуги видели ваш подвиг?

— Сомневаюсь: они разбежались.

— Хорошо. Теперь, Уиппль, — второе. В течение некоторого времени вам удалось обманывать меня — правда, очень недолго, я давно раскусил вас. Мне известно, что вы передали Чьюзу сведения о секретном заседании. Передали все, вплоть до моего разговора с профессором Регуаром. Теперь вы полностью в моих руках. Если я сообщу о вашем поступке господину Докпуллеру, от вас не останется ничего, кроме мокрого пятна. Сознаюсь, мне не хотелось бы этого. Разумеется, не из жалости к вам: вы заслужили свою судьбу. Это могло бы невольно бросить тень на мою газету. Итак, если вы докажете, что раскаиваетесь, я сумею замять дело и даже помогу вам. Но у меня должны быть гарантии — вы понимаете?

Керри сделал паузу и посмотрел на Уиппля. Тот был в полном замешательстве.

— Итак, господин Уиппль (редактор впервые назвал его господином), извольте отвечать. Каким образом вы достали сведения о секретном заседании. Вы подслушивали?

Уиппль уныло кивнул головой.

— Как вам это удалось?

Уиппль кивнул в сторону большого шкафа.

Допрос длился до тех пор, пока Керри не стали ясны все детали.

— Отлично, господин Уиппль. Что же с вами делать?

— Напоминаю вам, господин редактор, что вы сами учили меня не стесняться обманом, — попробовал защититься Уиппль.

— Совершенно верно. Но надо знать, кого полезно и кого вредно обманывать. Надеюсь, теперь вы это поняли и сейчас меня не обманываете?

Уиппль снова кивнул.

— Ваше счастье, что я не хочу бросать тень на свою газету. Вы сейчас напишите мне письмо. Ввиду перевода в другой университет вы оставляете работу в газете и просите выслать вам гонорар по нижеследующему адресу. Номер в гостинице вам уже заказан по телеграфу, гонорар четверть часа назад переведен. Дату поставьте вчерашнюю. Так вернее. Сегодня вас здесь никто не видел никто, с чьим голосом могли бы считаться, — это я устрою. Перевод в университет вам обеспечен. До сих пор вам мешала учиться газетная работа, теперь этого не будет. Вы будете получать втрое больше. Вот распоряжение о ежемесячной выплате вам денег в течение двух лет — вы успеете за это время кончить университет. Но предупреждаю — за вами будут следить. Только учение. С газетной работой кончено. Ваши отношения с Чьюзом кончены. Сюда вы приезжать не должны…

— Но как же сегодняшняя история? — решился наконец спросить Уиппль. Столько народу… Все бежали… Как объяснить?

— Повторяю: с газетой у вас все покончено. Ясно?

— Господин редактор, позвольте подумать…

— Подумать? Первый раз слышу, чтобы тонущий, когда ему бросают спасательный круг, просил время на размышление! Впрочем, как хотите! Насильно я вас спасать не буду… Извольте подождать, я позвоню профессору Регуару…

— Я должен подписать это письмо?

— Совершенно верно: Так… Отлично… Вот вам, для начала, пять тысяч на обзаведение. Пожалуйста, расписку. Всего хорошего, Уиппль. Вас проводят к машине.

Через час после своей блестящей победы над «юными девами» Уиппль уже был далеко за городом.

А еще через полчаса вышли экстренные выпуски «Свободы», «Рекорда сенсаций», «Горячих новостей» и других газет.

Через каких-нибудь полтора часа после того, как произошли потрясающие события, читатели уже узнали о них:

ЧЬЮЗ ПОЙМАН НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ!

Он направил «лучи старости» на «юных дев». Он грозил превратить их в старух!

В центре внимания было интервью Дороти Эрландо. Она с негодованием рассказывала о том, как злодей Чьюз вдруг появился в окне своего дома с невиданным, чудовищным аппаратом и закричал беззащитным девушкам: «Я превращу вас в старух!» Видя грозящую ее подругам страшную опасность, Дороти бросилась на решетку, чтобы своим телом защитить «юных дев». К сожалению, она оступилась и повисла на решетке.

Далее следовал рассказ о том, как ее спасла «юная дева» Эльга Оллис, продавщица универсального магазина Конрой и Конрой (мебель, мануфактура, белье, платье, парфюмерия, домашние вещи — высшее качество, умеренные цены). Все газеты опубликовали также интервью Эльги Оллис, которая оказалась необыкновенно хорошенькой девушкой.

Газеты в решительных выражениях требовали немедленной ликвидации «осиного гнезда».

 

9. Пэдж продолжает играть на «слабых струнках»

В тот же день начальник столичного отделения «Культурно-информационной службы» господин Кенгей получил от своих агентов телеграмму о том, что Уиппль прибыл на место назначения. Но уже утром следующего дня пришла телеграмма, извещавшая о том, что Уиппль выехал обратно. Кенгей немедленно уведомил об этом Керри.

Керри вызвал Вундертона. Затем три деловых человека — господа Кенгей, Керри и Вундертон — устроили небольшое совещание, на котором был выработан новый план действий.

Вскоре после этого в редакцию «Свободы» явился профессор Чьюз. Крайне возмущенный, он требовал немедленно вызвать Уиппля. Керри очень спокойно заметил, что Уиппль уехал, навсегда оставив работу в газете. Но он, Керри, совершенно не понимает, как профессор может отрицать факты, свидетелями которых были сотни людей.

Чьюз направился в редакцию «Чести». Здесь его попросту подняли на смех.

Он понял, что путешествовать по редакциям бесполезно, и, совершенно обескураженный, вернулся домой.

Роберт доложил ему, что его ждут.

— Журналист… был как-то у вас с Уипплем…

Чьюз был озадачен внезапным исчезновением Уиппля. Может быть, этот журналист объяснит, в чем дело, Может быть, его послал Уиппль?

Когда Пэдж вошел, профессор все-таки вспомнил его лицо, хотя оно и имело свойство забываться ровно через минуту.

Пэдж молча положил на стол то самое письмо, которое Уиппль написал под диктовку Керри.

Чьюз с недоумением прочитал его…

— Что это значит? — спросил он, ничего не понимая. — Еще вчера Уиппль был у меня.

— Это значит только то, профессор, — спокойно сказал Пэдж, — что вас обманывают.

— Кто?

— «Свобода», Керри, Уиппль.

— Уиппль?

— К сожаленью, да.

Чьюз не мог этому поверить! Как, и Уиппль? Кому же тогда верить?

— Не забывайте, профессор, что Уиппль — сотрудник газеты, которая все время выступала против вас. Я знаю, что он заслужил ваше доверие с того момента, как сообщил вам о секретном заседании учредителей «Лиги спасения», выдумав всю эту историю с подслушиванием из шкафа. Конечно, это должно было убедить вас в том, что он — настоящий друг. Но вспомните, профессор, в какой момент это произошло. Вскоре после этого «Свобода» открыто выступила против вас. Керри уже не мог больше играть роль вашего друга. Вот ее и передали Уипплю.

Чьюз был совершенно ошеломлен. Страшный гнев охватил его.

— А вы, собственно, кто такой? — крикнул он. — Почему вам я должен верить?

— О, сейчас вы это поймете, профессор. Вы, я вижу, даже не подозреваете, кто заварил вчерашнюю кутерьму?

— Какую кутерьму?

— Ну, вот эту панику, бегство «юных дев»…

— Все это чепуха, выдумки! — крикнул Чьюз.

— Не совсем. Все это было заранее условлено между Керри, Уипплем и другими. Едва «девы» подошли, Уиппль вскочил на окно, схватил таз, стал выкрикивать угрозы. Конечно, эти идиотки приняли таз за ваш аппарат, а Уиппля — за вас…

— Вы лжете! — Чьюз вскочил из-за стола.

— Уиппль недурно заработал на этом деле, — тоже вставая, спокойно продолжал Пэдж. — За его труды редактор определил ему солидную стипендию. До конца учения. Теперь он сможет учиться, не работая в газете.

Чьюза передернуло от негодования.

— Зачем вы это мне говорите?

— Видите ли, профессор, существует фото: Уиппль на окне с тазом. Я могу вам предложить снимок. Сейчас он у Уиппля. Если вы дадите мне задаток, я его у Уиппля…

Пэдж запнулся.

— Выкрадете? — крикнул Чьюз.

Пэдж скромно потупил глаза.

— Вон! — с яростью крикнул Чьюз, бросаясь на Пэджа.

Тот проворно отбежал к дверям.

— Напрасно скупитесь, профессор. У них против вас задуман целый план. Думаете, Уиппль даром это письмо написал? Он еще придет к вам. Будет уговаривать вас написать опровержение, а потом потихоньку снимет свою подпись и опубликует письмо об отъезде. Они хотят загнать вас в тупик. А фото — о, это такой козырь, им можно перекрыть все их уловки…

— Роберт, Роберт! — в исступлении закричал Чьюз. — Гони этого мерзавца вон!

Но пока старый слуга прибегал, Пэдж уже скрылся.

Он мчался в машине к городу и на этот раз вовсе не был похож на робкого и вечно испуганного человека. Наоборот, он имел весьма довольный вид. Черт возьми, господин Вундертон гениален! Не предсказывал ли он, что именно так все и случится?

Подумать только: ведь фото спасло бы Чьюза, он, конечно, понимает это — и все-таки отказался. Да с каким еще криком! Какая-то сверхъестественная чистоплотность! Пэдж никак не мог понять этого и все более удивлялся прозорливости Вундертона.

Пока на свете есть такие гениальные психологи, как Вундертон, и такие наивные чудаки, как Чьюз, жить можно припеваючи!

 

10. Заколдованный круг

Ровно через сутки после боя с «юными девами» Уиппль вернулся к месту своей победы.

Прежде всего он явился в редакцию «Свободы» и закатил Керри такой скандал, что редактор едва удержался, чтобы не вытолкать своего бывшего репортера. Куда девался вчерашний испуганный школьник? Напрасно Керри пробовал начать разговор со строгого допроса — как смел Уиппль нарушить договор и возвратиться? Уиппль уже не оправдывался, а обвинял. Он кричал, что его обманули. Если бы он сразу все понял, то ни за что не согласился бы… Керри пытался образумить его: разве не было сказано ему, что газета сама найдет выход из создавшегося положения и что Уиппля это не касается?..

— Это не выход, это подлость! — кричал Уиппль.

Керри разозлился:

— Нечего прикидываться простачком!

Но Уиппль окончательно разъярился:

— Подлецы купили подлеца? Нет, я вам докажу, что я не подлец!

Он швырнул Керри полученные им накануне пять тысяч и требовал, чтобы в газете был немедленно опубликован его отчет о бое с «юными девами». В случае отказа он грозил разоблачением и неслыханным скандалом.

Раздосадованный редактор, в конце концов, послал его к черту и угрожающе положил руку на кнопку звонка: если он сейчас же не уберется, его выбросят силой.

Уиппль помчался к Чьюзу. Но пока он ехал, бешенство и ярость сменились в нем горьким сознанием собственной вины.

Когда Роберт доложил о приезде Уиппля, Чьюз в сердцах решил не принимать его. После минутного колебания он рассудил, однако, что это было бы несправедливо: даже подсудимый имеет право на последнее слово.

— Профессор, я глубоко виноват перед вами, — сказал Уиппль, едва переступив порог кабинета. Он стал взволнованно и сбивчиво рассказывать о бое с «девами», о том, как ему пришла внезапная мысль спасти положение… Раздумывать было некогда, надо было спасать лабораторию, лучи, профессора. Не мог же он предвидеть, что газеты это так подло используют…

— Почему вы не сказали ничего вчера? — спросил Чьюз. — Почему явились только через сутки?

Пришлось сознаться во всем. Уиппль, ничего не утаивая, рассказал об ультиматуме редактора, об его условиях, о своей поездке…

— Значит, Керри вам заплатил? — сурово спросил Чьюз.

Уиппль мучительно покраснел.

— Профессор, я же не знал, что он посмеет… Он только сказал, что замнет эту историю с тазом… Конечно, я виноват… Но мне грозили… Я думал, что для вас я стал уже бесполезен. Ну, и решил: отойду в сторону, буду учиться… Я жестоко ошибся… А деньги… верьте, профессор, только что я швырнул их этому мерзавцу в лицо…

Уиппль сбивался и краснел все больше… Он чувствовал, что Чьюз ему не верит… И это он сам, своими руками подорвал доверие ученого. Как сказал тогда Керри? «Бросаю вам спасательный круг». Нет, это не спасательный круг, это заколдованный круг, это западня, капкан… Керри поймал его… Неужели не удастся вырваться?

В полном отчаянии Уиппль воскликнул:

— Профессор, я искуплю свою вину! Я напишу обо всем в «Рабочем».

— Напишете? — иронически спросил Чьюз. — А ваше письмо Керри? Оно и датировано днем раньше всех этих событий…

— Я напишу, как меня вынудили… Ведь это же письмо — ложь!

— А потом то же самое скажете о своем письме в «Рабочем»?

— Профессор!

— Оставьте, господин Уиппль! Когда человек делает два прямо противоположных заявления, никто не может твердо сказать, какое из них истинно. Да что там! Говорить с такими людьми об истине — значит оскорблять это понятие.

— Профессор! — умоляюще повторил Уиппль.

— Ну хорошо, хорошо, напишите, — согласился Чьюз, но в тоне его продолжала звучать ирония. — Может быть, приложите и ту фотографию, где вы красуетесь с тазом перед «юными девами»? Или попросту передадите ее мне?.. Вы что-то о ней помалкиваете… А ведь без доказательств ваше письмо ничего не будет стоить…

— Какая фотография? — растерянно спросил Уиппль. — У меня ничего нет…

Искренний тон, каким были произнесены эти слова, и неподдельное изумление, выразившееся на лице Уиппля, только возмутили Чьюза. Он настолько уже не верил Уипплю, что самую искренность его принимал за ловкую и наглую игру. Каким же прожженным негодяем надо быть, чтобы все еще ломать комедию!

— Агент Докпуллера! — в ярости закричал Чьюз. — Как вы смеете отпираться, когда вас разоблачил ваш собственный товарищ!

— Какой товарищ? — все более недоумевал Уиппль.

— Не знаю, да и не желаю знать его имени… Вы сами его ко мне привозили…

— Пэдж? — догадался Уиппль. Он был совершенно ошеломлен. — Вам сказал Пэдж? Но это ложь!

Уиппль старался понять, что же произошло. Пэдж — обманщик, враг? Или, может быть, Керри его запугал и заставил лгать?.. Так же, как запугал и его, Уиппля…

— Нет, нет, профессор, не верьте! — заикаясь от волнения, говорил Уиппль. — Я сейчас… Сейчас… Я все узнаю. Привезу его… Сюда привезу… Я заставлю его сказать правду!.. Вы увидите…

Уиппль бросился к дверям.

— Не смейте возвращаться! — крикнул ему вдогонку Чьюз. — Никому не поверю. Одна компания!

Уиппль, ничего уже не слыша, выбежал из кабинета.

 

11. Ясное дело

Уиппль явился в редакцию крайне возбужденный. Он готов был схватить Пэджа за шиворот и силой тащить его к Чьюзу. Но… Пэджа не оказалось: Керри еще накануне уволил его. Уиппль пытался узнать адрес Пэджа, но и это ему не удалось.

Напрасно он расспрашивал репортеров — никто не знал, где жил Пэдж.

— Кому же и знать, как не тебе? — усмехаясь, заметил один из репортеров. Ведь вы же с ним дружки были.

Взбешенный Уиппль ворвался к Керри. Он обвинял редактора, что тот использовал Пэджа для клеветы, а теперь упрятал его. Но он разыщет Пэджа, он докажет Чьюзу…

— Уиппль, вы совсем потеряли голову, — спокойно сказал Керри. — Ничего вы Чьюзу не докажете. Неужели вы не понимаете, что Чьюз больше не поверит ни одному вашему слову? Путь для отступления вам отрезан! Вы сами видите, что остается только тот путь, который я вам предложил. Даже сегодня еще не поздно… Поезжайте и мирно учитесь… И согласитесь, что после всего случившегося мы поступаем с вами очень милосердно.

— Я разоблачу вас! Я обо всем напишу в «Рабочий».

— Вы обратитесь в коммунистическую газету?

— Я обращусь туда, где признают правду.

— Можете идти, Уиппль. Коммунистов мы не переубеждаем. Для них у нас есть другие методы…

Выйдя от Керри, Уиппль буквально дрожал от негодования. Он решил не тратить времени на поиски Пэджа и направился прямо в редакцию «Рабочего».

У входа в редакцию его остановил незнакомый юноша.

— Господин Уиппль?

— Что вам угодно?

— У меня есть к вам чрезвычайно важное дело.

Уиппль насторожился.

— Простите, я вас не знаю, — сухо сказал он.

— Зато я вас знаю. Я был вчера там… Ну, словом, около дома Чьюза… Я видел, как вы пугнули «дев».

— Что вам угодно? — повторил Уиппль.

— Я догадываюсь, зачем вы здесь… Ну, конечно, раз вы идете в редакцию «Рабочего»… Я, видите ли, пришел с той же целью: разоблачить обман.

— О чем вы говорите? — не сдавался Уиппль.

— Господин Уиппль, нам незачем играть в прятки… Но отойдем дальше. Здесь неудобно. За нами могут следить…

Несколько шагов они сделали молча.

— Я понимаю, — снова начал неизвестный спутник, — ваша подпись будет выглядеть в газете внушительней, чем мой псевдоним. Но есть ли у вас фотография?

— Какая фотография? — спросил Уиппль. Неужели в самом деле существует фотография, о которой говорил Чьюзу Пэдж?

Незнакомец вынул из внутреннего кармана пальто бумажную трубку и развернул ее. Уиппль глянул и обомлел: в воинственной позе, с тазом в руках он стоял на подоконнике. Юная Дороти Эрландо висела, зацепившись подолом платья за решетку.

Уиппль невольно потянулся за фотографией. Незнакомец быстро спрятал ее.

— Что вы, что вы! Тут могут следить. Может быть, я отдам вам фотографию… Мне надо посоветоваться с товарищем… Фото принадлежит ему. — Незнакомец задумался. — Вот что, — осторожно оглядываясь, сказал он. — Мы придем к вам. Через четверть часа… На той улице есть гостиница «Уют». Снимите там номер. Ждите…

Юноша исчез. Неожиданная встреча взволновала Уиппля. О, если бы фотография была в его руках! Он передал бы ее Чьюзу. Нет, этим он только подтвердил бы слова Пэджа… Лучше напечатать ее вместе с письмом в «Рабочем». Самое важное — разоблачить обман.

Уиппль нашел гостиницу «Уют». Вскоре в номер к нему постучали.

Юноша пришел с товарищем немолодым мужчиной огромного роста, атлетического сложения. Они объяснили Уипплю, что тоже работают в газете, но сейчас предпочитают не называть своего имени. Вчера им удалось сделать снимок. Пленка вчера же была куплена, но одно фото они успели отпечатать.

— Куплена? — спросил Уиппль. — Кем?

— Разве вы не знаете, что все подобные фотографии скупаются агентами Докпуллера? Простите, одну минутку…

Великан встал и, слегка раздвинув шторы, некоторое время смотрел на освещенную улицу.

— Нет, никого… Мне показалось, что за мной увязался какой-то тип в сером пальто. Как говорится, у страха глаза велики. Они, вероятно, подозревают, что у нас остался снимок… Хотя газетное вранье нас и возмущает, но, знаете, ввязываться в эту историю — дело опасное. А мой друг сказал, что встретил вас на пороге «Рабочего». Вы не боитесь назвать там свое имя?

Уиппль отрицательно покачал головой.

— Это благородно, господин Уиппль! Вас будут преследовать агенты Докпуллера!

— Я знаю, — сказал Уиппль, — и все-таки я должен… Если у меня будет эта фотография, я не боюсь ничего;

— У вас могут спросить, как она к вам попала, — сказал великан.

— Вам ничто не грозит, — поспешно сказал Уиппль. — Ведь я даже не знаю, как вас зовут.

— А не могли бы вы, господин Уиппль, написать, что фотография сделана вами?.. То есть в последний момент вы оставили свой аппарат приятелю и просили его снять демонстрацию.

— Я напишу, напишу, — поспешил согласиться Уиппль, вынимая блокнот и ручку. — Что вы советуете написать?

— Пишите так: «Нападение „юных дев“ на дом Чьюза сфотографировано моим приятелем. Уходя к Чьюзу, я оставил ему аппарат с просьбой снять демонстрацию. Таким образом, фотография сделана как бы мной самим, и никто другой не может нести за это ответственность. Я передаю фотографию редакции „Рабочего“ по своей инициативе, без всякого принуждения с чьей либо стороны. Меня предупреждают, что мои действия равносильны тому, будто бы я сам кончаю с собой. Я обязан так поступить. Делаю я то, что велит мне совесть, и никто другой за мои действия отвечать не должен. Джордж Уиппль.»

— Очень благородно! — сказал юноша и передал Уипплю фотографию.

Уиппль обрадовался, как ребенок. Такая неожиданная удача! Фотография была довольно четкая. Во всяком случае, он вышел прекрасно. Да и прелестную Дороти тоже нетрудно было узнать.

…Затем перед глазами Уиппля как будто возникла черная стена. Что-то мягкое коснулось его лица, полезло в нос, в рот, стеснило дыхание, и вдруг железные клещи сдавили горло…

На другой день в вечерних газетах появилось следующее сообщение:

«Вчера в десятом часу вечера молодой человек Джордж Уиппль, как впоследствии выяснилось, студент медицинского факультета, снял номер в гостинице „Уют“. Вещей с ним не было. Так как новый постоялец на следующее утро очень долго не выходил из номера, администратор гостиницы около трех часов постучался к нему. Ответа не последовало. Дверь, оказавшуюся запертой только на автоматический замок, открыли, и глазам вошедших представилась жуткая картина. Постоялец висел на крюке электрической люстры. Были немедленно вызваны врач, полицейские и следственные власти. Врач установил, что смерть последовала от удушения. На столе была обнаружена написанная на клочке предсмертная записка следующего содержания: „Я сам кончаю с собой. Я обязан так поступить. Делаю я то, что велит мне совесть, и никто другой за мои действия отвечать не должен. Джордж Уиппль“. Следствие установило, что клочок бумаги вырван из блокнота, обнаруженного в пиджаке самоубийцы. В пиджаке нашли также ручку, которой была написана записка. Произведенное в дальнейшем расследование позволило с несомненностью установить, что предсмертная записка написана самоубийцей. Покойный был одинок, родственников не обнаружено. Некоторое время покойный работал репортером в газете „Свобода“. Редактор-издатель „Свободы“ г. Керри своими показаниями пролил свет на причины самоубийства. Г. Керри выдал Уипплю пять тысяч на редакционные расходы, что подтверждается соответствующей распиской. Ни при самоубийце, ни в его квартире, ни на его счету подобной суммы не обнаружено. Следователем вынесено заключение о самоубийстве на почве растраты. Ввиду полной ясности дела следствие прекращено».

Среди сотен подобных сообщений известие о смерти Уиппля прошло незамеченным. Тысячи читателей прочли его с полным равнодушием. Некоторые из них даже удивились: какой допотопный способ самоубийства! То ли дело Бэл Карбул! Этот маленький служащий заставил всю страну говорить о своем самоубийстве! Двенадцать часов стоял он на карнизе семнадцатого этажа. Вся страна стояла у его ног, умоляла его пощадить себя и в то же время боялась, как бы он не внял этой мольбе. В конце концов, ему надоело — и он свалился на головы потевшей от нетерпения толпы зевак. Вот это рекордсмен! Даже в момент самоубийства он думал о том, чтобы поддержать национальную честь и славу!

Впрочем, некоторые читатели остались вполне довольны газетными сообщениями о самоубийстве Уиппля. Господин Кенгей даже прищелкнул пальцами и самодовольно сказал себе: «Чистая работа!»

Пэдж принял сообщение о гибели своего недавнего покровителя со смешанным чувством сожаления и досады. Не то чтобы ему было жаль Уиппля, он жалел о том, что Уиппль, заслужив полное доверие Чьюза, не сумел этим воспользоваться. На месте Уиппля он не упустил бы счастья, когда оно само шло в руки! Впрочем, у него не было времени предаваться бесплодным сожалениям: господин Вундертон поручил ему новое дело.

Чьюз, никогда не интересовавшийся газетными сенсациями, попросту не заметил сообщения о самоубийстве Уиппля. После того, как репортер убежал от него в чрезвычайно возбужденном состоянии, профессора охватили сомнения: а что если Уиппль все-таки не лжет? Может быть, в его поступках не было злого умысла. Искренний тон его уже не казался Чьюзу наигранным. Втайне он надеялся, что Уиппль вернется и разъяснит недоразумение.

Лишь после двух дней бесплодного ожидания Чьюз пришел к грустному выводу, что он снова стал жертвой своей доверчивости: Уиппль, которому он так доверял, тоже оказался врагом и провокатором! Чьюз опубликовал в «Рабочем» письмо, опровергающее газетные выдумки, но об Уиппле не упомянул ни одним словом. Таким образом, истории с медным тазом не суждено было появиться в печати.

Редактор-издатель «Свободы» господин Керри отнесся к сообщению о самоубийстве Уиппля с философским спокойствием. Совесть его была чиста: он сделал все, что мог. Он бросил юноше спасательный круг, он вытащил его сухим из воды… Кто же виноват, что безумец снова ринулся в водоворот?..

Некролога о бывшем сотруднике своей газеты Керри печатать не стал. Человек, чье имя запятнано растратой, не заслуживал доброго слова даже после смерти.

 

12. «Аргус-журнал» все знает, все видит!

Через два дня после того, как разыгрались трагические события перед домом Чьюза, «Аргус-журнал», унаследовавший для своей эмблемы всевидящее око, которое некогда украшало грозное чело древнего бога, выпустил на экраны страны свой очередной номер. Гвоздем этого номера был бой с «юными девами».

Прежде всего перед зрителем появлялась прелестная Дороти Эрландо. В течение пяти минут она улыбалась в анфас и в профиль. Затем, повиснув на решетке, она не менее пяти минут демонстрировала свои премированные ноги. На самом деле она не висела на решетке и двух минут, но «Аргус-журнал» всегда умел правильно понять эстетические запросы публики. Даже если бы хроника содержала только эти кадры, то и тогда она ни по сюжету, ни по исполнению не уступала бы любому полнометражному художественному фильму. Но это было только начало. Далее в окне своего дома появлялся сам старый Чьюз. «Документальный фильм» с неумолимой беспристрастностью фиксировал каждое движение старика. Вот он устанавливает свой чудовищный аппарат. Вот он наводит его. Вот он нажимает на рычаг и включает лучи. Первый план — рука старика лежит на рычаге, затем она делает решительное движение. На лице профессора змеится сатанински-самодовольная улыбка…

Но хватит серьезного! После работы зритель имеет право отдохнуть и посмеяться. «Юные девы» в панике бегут, сталкиваются друг с другом, падают, поднимаются и опять бегут… Весь зал грохочет от смеха. Добродушный юмор вскоре сменяется героической патетикой: отважная Эльга Оллис, как на крепостную стену, с которой льют горящую смолу, лезет на решетку и спасает прелестную Дороти.

Сердце зрителей разрывается от жгучей ненависти к злодею-изобретателю, горячей любви к новой звезде и искреннего сожаления о том, что демонстрация премированных ног окончена. Мудрый режиссер, отлично знающий своих зрителей, спешит удовлетворить их запросы. На фоне морского прибоя по экрану пробегает надпись: «Страницы из жизни юных дев». Дороти Эрландо на пляже… На первом плане — ноги, изумительно длинные, стройные, сверкающие на солнце, матово отсвечивающие под тентом… Сверхъестественно гибкие линии фигуры, которые не способна воссоздать никакая высшая геометрия… Ослепительно белозубая улыбка… И, опять ноги…

Вдруг — старушонка с печеным яблоком вместо лица, с беззубой улыбкой, с такими ногами, что их даже не показывают. Вкрадчивый голос диктора: «Вот во что хочет превратить это чудо природы злодей-изобретатель».

В заключение «чудо природы» дает интервью. Госпожа Эрландо сидит за письменным столом. Теперь это уже не звезда экрана. Это — государственный человек. «Мы не разбиты, мы вынуждены были временно отступить перед губительным действием ужасных лучей. Но юные девы не уступят, не успокоятся, пока не уничтожат лучи старости». На смену государственному человеку снова приходит звезда. На устах ее вновь сверкает ослепительная улыбка. Изображение удаляется. Зритель видит звезду во весь рост. Медленно, словно нехотя, наплывает диафрагма, задерживаясь вокруг несравненных, премированных ног. Это — последнее, что видит и надолго запоминает зритель.

«Аргус-журнал» продолжается. На экране возникает здание в несколько десятков этажей. Универсальный магазин Конрой и Конрой (мебель, мануфактура, белье, платье, парфюмерия, домашние вещи — высшее качество, умеренные цены). Гремит джаз, вращаются стеклянные двери, бесшумно скользят лифты… За зеркальным прилавком улыбается очаровательная продавщица — улыбка звезды, ресницы звезды, прическа звезды… Мелодичным голосом она объясняет способ употребления электропылесоса-пульверизатора. Покупатель улыбается, продавщица улыбается, даже пылесос улыбается сотней никелированных улыбок. Жизнь — одна сплошная улыбка. Игривый голос диктора спрашивает: «Вы, конечно, уже узнали, кто эта миловидная продавщица? Это героическая „юная дева“ Эльга Оллис, которая спасла Дороти Эрландо. Она работает старшей продавщицей универсального магазина Конрой и Конрой (мебель, мануфактура, белье, платье, парфюмерия, домашние вещи — высшее качество, умеренные цены). „Лига юных дев“ демократическое общество. Оно с радостью принимает в свои члены и дочь миллионера и продавщицу — все равны в нашей ВДР». Следует интервью Эльги Оллис: «Я чувствовала, как лучи проходили сквозь мое тело, обжигая адским пламенем».

«Аргус-журнал» продолжается… «Лига юных дев» с радостью принимает и продавщицу и дочь миллионера… Казначей «Лиги юных дев» — Маргарэт Блэйк, дочь знаменитого короля «Всеобщей пищевой компании»… Диктор объясняет «Госпожа Маргарэт Блэйк по своей прирожденной скромности отказалась сниматься, но согласилась, чтобы были показаны некоторые черты из ее жизни и быта» Небоскреб фирмы. «Всеобщая пищевая компания». Вилла госпожи Маргарэт Блэйк на Южном море… Вилла на Юго-Западном море… Вилла на Юго-Восточном море… Вилла в Южных горах… Вилла в Юго-Западных горах… Яхта госпожи Блэйк… Туалеты госпожи Маргарэт Блэйк… «Госпожа Маргарэт Блэйк надевает платье только один раз, чтобы больше к нему никогда не возвращаться». Зрители не видят госпожи Блэйк, но и то, что они видят, потрясает их.

«Аргус-журнал» кончается… На экране появляется всевидящее око древнего бога. Оно фамильярно подмигивает зрителям. «Аргус-журнал» все знает, все видит!

 

13. Обручальное кольцо

«Аргус-журнал» снова воодушевил уже начинавшую выдыхаться прессу. Во всех газетах появились кадры из фильма: злодей Чьюз в окне своего дома, на лице змеится сатанински-самодовольная улыбка, все пять пальцев лежат на рычаге, готовые включить «лучи старости».

«Лига юных дев» выпустила листовку с призывом уничтожить ненавистные лучи. Сотни тысяч таких листовок сбрасывались с автомобилей и с аэропланов.

Тот самый огромный зал, который некогда был свидетелем триумфа Y-лучей, но который профессор Чьюз недавно уже не мог получить для повторения своих опытов, — этот самый зал сняла теперь «Лига юных дев» для «общественного просмотра» документального фильма.

На просмотре присутствовали в полном составе местные отделения «Лиги юных дев», «Ассоциации дочерей демократии», множество «золотых рубашек», представители газет, сам министр просвещения… Но что самое удивительное, на просмотр приехал… Чьюз.

Его приезд был полной неожиданностью для организаторов просмотра: никто его не приглашал, никто не предполагал, что он посмеет явиться…

Чьюза сопровождала группа телохранителей-студентов из общества его имени. Они предъявили пригласительные билеты — не пустить их было нельзя.

«Юные девы» встретили появление Чьюза диким кошачьим концертом. Но Чьюз совершенно спокойно уселся в кресло, будто все это не имело к нему никакого отношения.

Во время демонстрации «Аргус-журнала» «юные девы», казалось, готовы были броситься на экран и разорвать Чьюза, а ведь он был не только на экране, но и среди них!

По окончании фильма Дороти Эрландо произнесла пламенную речь.

И вдруг — это совершенно невероятно — пожелал говорить… Чьюз.

В зале начался невообразимый вой. Он не стихал пять, десять, пятнадцать минут. Так как на просмотре присутствовали все-таки не только «юные девы», «золотые рубашки» и «дочери демократии», то, в конце концов, послышались возгласы: «Тише!», «Пусть скажет!» Чьюз, которому удалось, под охраной студентов, пробраться к микрофону, крикнул: «Вы же не знаете, что я хочу оказать! Может быть, я хочу признаться?» Это произвело впечатление. В зале наступила тишина. Неужели злодей Чьюз хочет всенародно покаяться?..

— Я попрошу сюда госпожу Эрландо и кого-нибудь из ее помощниц. — В зале стало так тихо, что Чьюз уже не повышал голоса. — Я знаю, вы так храбры, что не побоитесь подойти ко мне, тем более, что со мной нет никаких приборов. Так. Благодарю вас! Вот, господа, моя правая рука! — Чьюз высоко поднял руку. Госпожа Эрландо, будьте любезны, попробуйте снять это кольцо. Так. Сильней, сильней — не бойтесь! Ну, снимайте же! Может быть, ваша помощница будет счастливее? Нет? Тоже не удается? О, слабые женщины… Тогда вот господин в первом ряду. Попробуйте, тяните!.. И вы не можете? Представьте себе, и я не могу! Уже двадцать лет я не могу снять это обручальное кольцо. Так вот, господа, вы все видели мою фотографию со зловредным аппаратом — ее раздавали при входе. На этой фотографии я нажимаю рычаг правой рукой. Осмотрите внимательно руку. Вы убедитесь, что кольца на ней нет. «Аргус-журналу» удалось то, что не удается ни мне, ни госпоже Эрландо, никому… Подумайте, что бы это могло означать?.. Всего хорошего!..

Зал был так поражен, что Чьюз со студентами беспрепятственно удалился.

 

14. Трагедия Ольги Оллис

«Горячие новости», «Рекорд сенсаций» и другие газеты поместили подробнейшие отчеты об общественном просмотре «Аргус-журнала». Газеты рассказывали и о потрясающем впечатлении, которое фильм произвел на зрителей, и о красоте Дороти Эрландо, и о ее красноречии, и о туалетах «юных дев»… Несколько скупее освещался финал. Газеты возмущались тем, что Чьюз посмел явиться на просмотр и даже выступить с оправданиями. Впрочем, его речь была настолько бессмысленной и смехотворной, что ее просто не имело смысла приводить. Собрание достаточно оценило ее, встретив единодушными криками возмущения.

Но слухи, которые недавно работали против Чьюза, теперь уже работали на него. На другой день только и было разговоров, что об истории с кольцом. А тут еще «Рабочий» напечатал все тот же злополучный кадр из фильма, а рядом фотографию Чьюза. На правой руке профессора было отчетливо видно обручальное кольцо. Под фотографиями газета поместила заключение авторитетной медицинской комиссии, удостоверявшей, что снять кольцо действительно невозможно.

Регуар вызвал к себе главу столичного отделения «Культурно-информационной службы» Кенгея и заявил, что он поражен его промахом. Господин Докпуллер очень недоволен. Он распорядился, чтобы сюда немедленно приехал Олкройт. Начальник «Культурно-информационной службы» будет лично руководить ликвидацией этого неприятного инцидента.

Некоторое время газеты пытались презрительно игнорировать и разговоры о кольце, и сообщение «Рабочего». Но по городу уже шли слухи о том, что над «юными девами» сыграл злую шутку какой-то весельчак — не то кто-то из слуг ученого, не то его знакомый студент, Он будто бы высунул в окно медный таз, и этого оказалось достаточно, чтобы девы разбежались.

«Аргус-журнал» теперь уже смотрели совсем иначе. Как только появлялся Чьюз, внимание зрителей тотчас сосредоточивалось на его правой руке. Сцена, изображавшая бегство «юных дев», и раньше сопровождалась дружным смехом, теперь этот смех принял явно непочтительный характер. Словом, демонстрацию столь талантливого выпуска «Аргус-журнала» вскоре пришлось прекратить.

Когда игнорировать историю с кольцом стало уже невозможно, газеты попробовали истолковать ее по-своему. «Горячие новости» писали: «Чьюз, ослепленный своим собственным величием ученого, вообразил, что все остальные совершенно ничего не понимают в научных вопросах. Фокус с кольцом, которым он старается поразить воображение наивных простачков, не достоин даже захудалого провинциального фокусника. Каждый школьник знает, что тела от нагревания расширяются, а от охлаждения сжимаются. Достаточно хорошенько нагреть кольцо и затем надеть его на палец, чтобы после охлаждения его невозможно было снять. Этот нехитрый опыт доступен каждому».

Но некоторые, не в меру любознательные читатели сейчас же прислали в редакцию запросы: как избежать ожога, надевая на палец раскаленное кольцо? Пришлось ответить, что Чьюз, несомненно, знает какой-то секрет, вероятно, имеет какую-нибудь мазь, но газете этот секрет не известен.

Так или иначе, экскурс в область физики, предпринятый «Горячими новостями», явно не удался. Единственно, что могло теперь спасти престиж газеты, — сенсация! Как жаждет земля дождя в засуху, так газеты жаждали сенсации. И сенсация пришла!

«Трагедия Эльги Оллис» — в этом коротком интригующем заголовке было именно то, чего жаждали газеты. Сенсация оказалась необычной, исключительной, почти сверхъестественной…

«Сегодня утром, — писал „Рекорд сенсаций“, — в универсальном магазине Конрой и Конрой (мебель, мануфактура, белье, платье, парфюмерия, домашние вещи — высшее качество, умеренные цены), как обычно, работала старшая продавщица известная „юная дева“ Эльга Оллис. Вдруг на глазах изумленной публики с ней начало твориться нечто необъяснимое: прекрасное лицо „юной девы“ менялось, кожа морщилась и темнела, румянец угасал, фигура горбилась. Не прошло и трех-четырех минут, как вместо прелестной Эльги публика увидела перед собой сморщенную безобразную старуху. Но сама несчастная ничего не замечала. Когда ее подвели к зеркалу, она упала на пол и забилась в истерике. Потрясенная толпа слышала, как сквозь рыдания бедная женщина кричала: „Это Чьюз! Он украл мою молодость и красоту!“ При этом ужасном зрелище многие покупательницы упали в обморок, мужчины же, сжав кулаки, восклицали: „Долой Чьюза! Смерть Чьюзу!“ Толпа сбежалась со всего магазина, произошла страшная давка.

Несчастную Эльгу Оллис, а также лишившихся сознания женщин увезли в машинах „скорой помощи“. Несколько тысяч потрясенных до глубины души покупателей тут же, не выходя из магазина, создали „Лигу уничтожения лучей старости, изобретенных Чьюзом“ и торжественно поклялись, что лига добьется осуществления своей благородной цели.

Так вот она, первая жертва злодея Чьюза! — в негодовании восклицала газета. — Правительство должно пресечь опасную для общества деятельность ученого преступника. Великий покровитель науки господин Докпуллер должен немедленно ликвидировать „Лигу спасения“, президентом которой он стал в тот момент, когда Чьюз обманывал публику, утверждая, что его губительные лучи чуть ли не спасут человечество. Довольно обмана, довольно преступлений, пора кончать!»

Другие газеты писали примерно в том же духе. Напрасно «Рабочий» доказывал, что вся эта «трагедия» — еще более явная фальшивка, чем фильм; напрасно он сообщал, что никто не видел ужасной метаморфозы: новоявленная старуха выбежала из комнаты продавщиц. Это никого не могло убедить — теперь публика имела дело не со скучными законами физики, а с занимательной, таинственной историей!

Попав в свою привычную сферу, газеты тотчас обрели ясность и определенность. С каждым днем они усиливали атаку. «Горячие новости» уже утверждали, что Чьюз, виновный в постарении Эльги Оллис, по существу совершил такое же уголовное преступление, как убийство. Разве он не убил девушку, превратив ее в старуху? Его нужно сейчас же заключить в тюрьму. А главное надо немедленно конфисковать его опасные приборы.

Во всех газетах появилось заявление Докпуллера:

«До сих пор, несмотря ни на что, у меня были сомнения по поводу вредности Y-лучей. Я ждал, что профессор Чьюз опровергнет их. К сожалению, он предпочитал отмалчиваться, а если открывал рот, то только для личных выпадов против меня. Я не только не опускался до ответов Чьюзу, но, несмотря на всеобщие призывы к ликвидации „Лиги спасения“, ничего не предпринимал против нее. Вижу, что я был слишком терпим — последние события убедили меня в этом. Через три дня состоится заседание правления „Лиги“. На повестке только один вопрос, исключающий все другие: самоликвидация „Лиги спасения.“»

 

15. «Исторический день»

Заявление покровителя науки было встречено бурным восторгом. «Исторический день приближается, — писала „Честь“. — История, народ, наука вынесут свой приговор!»

Обе стороны готовились к решительному столкновению. «Ассоциация прогрессивных ученых», студенческий «Союз защиты Чьюза» и все организации, поддерживавшие «лучи жизни», назначили на этот день совместную демонстрацию. Срочно закончила свою работу специальная комиссия «Ассоциация прогрессивных ученых», исследовавшая «лучи жизни». Заключение ученой комиссии констатировало полную безвредность «лучей жизни» в пределах того короткого времени, какое необходимо для уничтожения микробов. Газеты не опубликовали это заключение под тем предлогом, что ассоциация является общественно-политической, а не научной организацией. Оно было опубликовано только в «Рабочем».

Ассоциация и профессор Чьюз в порядке частного заказа отпечатали несколько сот афиш и несколько десятков тысяч листовок с заключением ученой комиссии. «Лига юных дев» и «Союз имени Петера Гуда» выпустили свои листовки и афиши. На улицах произошло несколько инцидентов: «юные девы» набрасывались на рассыльных, вырывали и уничтожали листовки Чьюза. На одной из площадей отряд «юных дев» избил мальчишек-рассыльных. Отнятые листовки были сложены в кучу и сожжены. «Юные девы», взявшись за руки, кружились над костром в воинственном танце. Эта сцена была заснята «Аргус-журналом».

Но у Чьюза неожиданно появился новый союзник, и притом весьма влиятельный: Мак-Кенти сообщил по телефону, что будет голосовать против ликвидации лиги. Более того, ему удалось перетянуть на свою сторону члена правления Бургена. Таким образом, Чьюз, Мак-Кенти и Бурген будут голосовать против Докпуллера, Керри и Пети, то есть голоса разобьются пополам.

На другой день к Чьюзу приехал Бурген. Он подтвердил свою готовность поддержать лигу.

— Однако, — сказал он, — и после голосования лиге придется выдержать большую борьбу. Слишком много людей враждебно настроены к лучам из-за их старящего свойства.

— Мы докажем, что это ложь! — возмутился Чьюз.

— Как ложь? — сделал изумленное лицо толстый Бурген. — Вы что ж, всерьез утверждаете, что лучи не старят?

— Неужели вы в этом сомневались, господин Бурген? — изумился в свою очередь Чьюз.

— А как же Эльга Оллис? — продолжал настаивать Бурген.

— Это же грубейшая фальшивка! — воскликнул Чьюз. — Какие могут быть сомнения, что эта старуха — подставное лицо?

Чьюз показал Бургену заключение ученой комиссии, потащил его в лабораторию, вызвал трех студентов (после нападения «юных дев» группа представителей студенческого «Союза защиты Чьюза» постоянно дежурила в его особняке). Юноши охотно согласились подвергнуться облучению, которое продолжалось около часа. Было также продемонстрировано моментальное уничтожение микробов.

Опыты, видимо, произвели на Бургена большое впечатление. Однако нельзя было понять, удалось ли его убедить. Он задумался — выражение, мало свойственное его лицу, — и уехал, так ничего и не сказав. Чьюз решил, что новый его союзник определенно придурковат, но сейчас он был рад и его поддержке…

Наконец «исторический день» наступил. Заседание правления было назначено в огромном доме газеты «Свобода». Задолго до начала заседания не только улица, прилегающая к дому, но и все ближайшие улицы были запружены народом. Всякое движение остановилось. По позднейшим подсчетам, на демонстрацию вышло не менее пятнадцати тысяч членов «Ассоциации прогрессивных ученых», студенческих и профессиональных союзов. «Лига юных дев» явилась в полном составе. Во главе колонны шла Дороти Эрландо с развернутым голубым знаменем. Два передних ряда несли на плечах нечто вроде тех носилок, в которых передвигались римские красавицы. На носилках полулежала сморщенная безобразная старуха. За ней следовал огромный плакат с надписью: «Этой старухе — 20 лет. Долой Чьюза!»

Плакаты «Союза имени Петера Гуда», категорически требовали: «Пусть Чьюз вернет нам наши убытки!»

«Евангельская наука» организовала шествие, своих прихожан. Они несли гигантское изображение антихриста с горящими глазами, с рогами и хвостом. «Чьюз — антихрист, изгоните его в ад!» — взывали плакаты «Евангельской науки».

Даже представители «Общества защиты животных от вивисекции» вышли на улицу. Невинные кролики, свинки и крысы, казавшиеся такими миловидными после черной рожи «антихриста», жалобно просили с плакатов: «Защитите, спасите нас от бесчеловечных опытов Чьюза!»

Самые решительные лозунги несли члены «Легиона рыцарей свободы»: «Чьюза, евреев и негров — на деревья!»

Положение стало настолько напряженным, что была мобилизована вся полиция. «Долой Чьюза! Смерть Чьюзу», — кричали «юные девы», «петер-гудовцы» и «рыцари свободы». «Да здравствует Чьюз! Долой Докпуллера!» — отвечали рабочие и студенты.

Все демонстрировавшие организации выделили делегатов на заседание правления. Пять «юных дев» внесли на руках безвременно состарившуюся Эльгу Оллис. Грозно указывая перстом на Чьюза, старуха замогильным голосом потребовала, чтобы злодей немедленно вернул украденную у нее юность.

Тем временем волнение перед редакцией «свободы» все нарастало. Между «юными девами» и студентами возникла перебранка. Несколько студентов, достав большой медный таз, привязали его к длинной палке и подняли над толпой. «Юные девы» не могли снести оскорбительного намека и бросились на студентов. Естественно, что на помощь «девам» пришли «рыцари». Опасаясь, вероятно, как бы не пострадал «слабый пол», полиция оттеснила студентов в переулок. Туда же за компанию были загнаны делегации рабочих союзов и «Ассоциации прогрессивных ученых». На этот раз полиция обошлась резиновыми дубинками, не применяя ни рвотных, ни чихательных, ни слезоточивых газов. Наиболее беспокойные были развезены по полицейским участкам и судам.

А в здании «Свободы», под аккомпанемент шума и криков, врывавшихся с улицы, происходило заседание. Его открыл профессор Регуар, который представлял отсутствующего Докпуллера. Он не сказал ничего нового сравнительно с тем, что уже было в газетах. Профессор Чьюз в короткой, но резкой речи разоблачал происки Докпуллера и высмеивал комедию с Эльгой Оллис. Смотря прямо в глаза Регуару, Чьюз спросил:

— Неужели вам не стыдно делать вид, будто вы верите во всю эту непристойную комедию? — Чьюз выдержал значительную паузу, но Регуар не воспользовался ею для ответа. Чьюз предупредил, что в случае ликвидации лиги он создаст новую организацию с помощью рабочих, студентов, ученых. — Вы слышите их! — сказал он, протягивая руку к окну. В заключение он предъявил решение комиссии, подписанное рядом видных ученых.

Регуар категорически воспротивился приобщению свидетельства комиссии к протоколу, повторив мотивировку газет: комиссия создана не научной, а общественно-политической организацией.

Редактор-издатель «Свободы» господин Керри был мудр и беспристрастен, как Соломон.

— Мы не специалисты в научных делах, — сказал он, — и не можем решать спора между сторонниками и противниками Y-лучей. Но спор существует. Вопрос о действии лучей еще не ясен. Имеются не только опасения, но и факты, да еще столь серьезные, как таинственная история с Эльгой Оллис. Поэтому существование «Лиги спасения», по крайней мере, преждевременно.

Больше никто высказываться не хотел. Мак-Кенти предупредил Чьюза, что открыто он выступать не будет.

В заключительном слове Регуар заявил, что объяснения профессора Чьюза нисколько его не убедили. Дело не в том, верит ли он, Регуар, в превращение Эльги Оллис, дело в том, что в это верит народ.

— Y-лучи еще не осуществлены, но они уже вызвали народные потрясения. Послушайте! — Регуар сделал трагический жест по направлению к окну (с улицы доносились крики студентов, избиваемых полицейскими дубинками). — Какие же волнения вызовет осуществление изобретения? Мы не можем этого допустить! Народ не может! Народ требует у Докпуллера покончить с лигой. Великий покровитель науки, как всегда, подчиняется народу!

Голосование было тайным. Происходило оно в полном молчании. Чьюз с удовольствием думал о том, как вытянутся лица Регуара и Керри, когда они увидят, что голоса разбились.

Эффект действительно был исключительный, но совсем не тот, какого ждал Чьюз: за ликвидацию лиги было подано четыре голоса, против — два. Таким образом, лига самоликвидировалась.

Внизу шумела толпа — «юные девы», «рыцари», «петер-гудовцы», «дочери демократии», «враги вивисекции», «Евангельская наука». Регуар вышел на балкон, сообщил о ликвидации лиги и передал привет от Докпуллера. Казалось, оглушительный взрыв потряс огромное здание «Свободы»: «Да здравствует Докпуллер!»

Чьюз, сгорбившись, сидел в кресле…

 

16. «Мечта короля покойников»

Кто-то тронул его за плечо. Чьюз очнулся.

— Поедем, профессор…

С улицы продолжал доноситься рев толпы.

— Поедем… — повторил Мак-Кенти.

Но Чьюз, казалось, обессилел. Все так же неподвижно сидел он в кресле.

— Кто же обманул, — спросил он наконец, — вы или Бурген?

— Конечно, этот идиот Бурген, — сердито ответил Мак-Кенти. — Не понимаю, что с ним случилось.

— Вчера он приезжал ко мне…

— Он был у вас? — с живостью спросил Мак-Кенти.

— Да. Он был уверен, что лучи действительно вызывают старость. Я его едва разубедил.

— Вы разубедили? — воскликнул Мак-Кенти. — Зачем вы это сделали?

— Простите, я вас не понимаю…

— Сколько времени я затратил, чтобы убедить его, а вы одним ударом все разрушили!

— Да в чем вы его убеждали? Что лучи старят?

— Конечно!

— Ничего не понимаю! — беспомощно сказал ученый.

— Где вам понять! — с досадой произнес Мак-Кенти. — Вы как ребенок. Вы знаете только одно человечество. Да кому оно нужно, это ваше человечество? Наплевать на человечество, если на нем нельзя заработать!

Чьюз с ужасом смотрел на разъяренное лицо фабриканта. Мак-Кенти продолжал, все более раздражаясь:

— Вы забыли, кто такой Бурген? Он чуть не прыгал от радости, когда я убедил его, что ваши лучи действительно превратили Эльгу в старуху. Вы только сообразите, как увеличились бы доходы его похоронного общества, если бы люди и в самом деле жили вдвое быстрее!

Наконец-то Чьюз понял, в чем дело. «Боже мой, — подумал он, — как я был глуп, когда надеялся использовать этих людей в интересах лиги, в интересах человечества!»

Как бы угадывая его мысли, Мак-Кенти сказал:

— Вы все с человечеством носитесь. А для «короля покойников» живое человечество — мертвый капитал.

 

17. Мораль господина Мак-Кенти

Несколько минут прошло в полном молчании: Чьюз постепенно приходил в себя от изумления, Мак-Кенти от раздражения. Наконец Чьюз холодно сказал:

— Мой долг, конечно, поблагодарить вас за поддержку. Но, признаюсь, такой поддержки я от вас не ожидал и в ней не нуждаюсь.

— Благодарить меня не за что, — ответил Мак-Кенти. — Я для себя старался, а вот вы мне испортили все дело! Теперь вас раздавят. Лига самоликвидировалась, — значит, она сама признала справедливость обвинений.

— Рано хороните, господин Мак-Кенти! — воскликнул Чьюз. — Не одни только Бургены, Докпуллеры и «юные девы» существуют на свете. За меня ученые, студенты, рабочие… Я создам новую лигу.

— Бросьте, профессор! Ваши лучи запретят.

— Не посмеют! — крикнул Чьюз. — Это значило бы опозорить Великую республику на весь мир!

— Что такое позор? — пожал плечами Мак-Кенти. — На бирже эта штука не котируется.

— У нас в Великой республике десятки тысяч ученых! — с горячностью возразил Чьюз. — Неужели они допустят, чтобы «лучи жизни» были уничтожены?

— Что могут ваши ученые? — с явным презрением сказал Мак-Кенти. — Ну, кое-кто, пожалуй, погрозит резолюциями… Несколько протестующих профессоров уйдут со старых, насиженных местечек, чтобы начать насиживать новые… Но большинство и на это не пойдет. Им просто некогда, они двадцать четыре часа в сутки в микроскопы и телескопы смотрят, а это-де политическое дело, значит, их не касается (Чьюз покраснел). Другие со вздохом подумают, что мир слишком плох, а они слишком хороши для мира, — современные отшельники, спасающие свою «научную душу». Ваши ученые — ничто!

— Клевета! — воскликнул Чьюз. — Ученые все открыли, изобрели, создали вам фабрики, заводы, дороги, пароходы — и ученые бессильны?

— Лошадь, быть может, и сильнее седока, однако покорно везет.

— Есть же страна, где седока сбросили, — вдруг сказал Чьюз.

Мак-Кенти был поражен.

— Вы это серьезно? — с изумлением спросил он. — Но это совсем другое! Мы говорили об ученых.

— А если ученые вместе с рабочими? — тихо спросил Чьюз.

— Да что вы, профессор! — Мак-Кенти не мог прийти в себя от изумления. Ведь это же политика! Да еще какая! Ученые выше политики! (Чьюз опять покраснел). Там была революция, насилие… Что же, вы станете пачкать руки в крови? А мораль? А «не убий»?

И, не ожидая ответа собеседника, Мак-Кенти проникновенно сказал:

— Профессор, я хочу вам только добра. К чему эти наивные разговоры о рабочих? Разве вам с ними по пути? Ваша голова — капитал! Почему же вы так упрямо отказываетесь от процентов? Пора покончить, профессор, с утопиями — вы видите, куда они ведут… Только разумная, практическая программа спасет вас. Как-то вы спрашивали меня, союзник ли я вам. Теперь вы убедились: один я за вас. И даже в этот трудный момент я не могу покинуть вас. Вы поняли теперь, как жестока борьба. Один против Докпуллера, против Блэйка, против всех вы не выстоите. У меня есть опыт, деньги, связи, газеты — я предлагаю вам союз. Вдвоем мы победим. Мы организуем общество для эксплуатации лучей. Сейчас, во время депрессии, самая выгодная ситуация для скупки земельных участков, а когда начнется подъем, мы организуем интенсивное сельское хозяйство. Конечно, это будет не филантропическая лига с несбыточными мечтами вылечить и накормить всех даром. Нет, наше общество даст неслыханные прибыли. Мы раздавим всех этих Блэйков, Ваттенов, сельскохозяйственный рынок будет безраздельно наш…

— А «план оздоровления»? — перебил Чьюз.

— Опять утопии! — с неудовольствием сказал Мак-Кенти. — Достаточно и того, что мы будем производить комнатные дезинфекторы…

— Отказаться от уничтожения болезней! — воскликнул Чьюз. — Допустить, чтобы человечество вымирало!

— Слова, слова! Время слов прошло. Я предлагаю дело.

— Нет! — воскликнул Чьюз, ударив кулаком по ручке кресла.

Мак-Кенти отвернулся и подошел к окну. С улицы донесся оглушительный протяжный рев.

— Ну и ревут! — покачал головой Мак-Кенти. — Я боюсь за вас, профессор. Едем-ка лучше со мной, так безопаснее.

— Чепуха! — упрямо возразил Чьюз. — Не посмеют!

— Еще как посмеют! Право, едем в моей машине, я им не нужен.

 

18. «Универсал сервис»

Директор фирмы «Универсал сервис» Генри Бриджер во всей своей деятельности исходил из того, что в нашем огромном мире человек, в сущности, беспомощен и жалок. Как нужен ему добрый и высококвалифицированный совет! Скажем, вам нужно выбрать шляпку, подобрать галстук или купить гроб для только что скончавшейся бабушки. Позвоните в «Универсал сервис» и через десять минут к вашим услугам будет высококвалифицированный консультант. Но ведь, кроме шляпки и галстука, вам нужно еще многое другое, например, жена, муж… Опять на помощь вам придет «Универсал сервис», и согласитесь сами, это будет уже не просто коммерческий акт, а проявление истинного христианского милосердия!

Недаром же своим девизом фирма «Универсал сервис» выбрала евангельские слова Христа, чуть дополнив их: «Возлюби ближнего своего, как самого себя, и услужи ему».

Недаром Генри Бриджера называют кузнецом человеческого счастья, и много тысяч юных сердец бьются горячей благодарностью ему (в проспекте «Универсал сервис» вы найдете художественно описанные яркие случаи: рекомендованная фирмой жена оказалась прекрасной хозяйкой, рекомендованный муж вышел в миллионеры).

Но широкая натура Генри Бриджера не могла ограничиться только консультациями. Запросы и нужды современного человека многогранны, и нет ни одной услуги, которую не была бы готова оказать ближнему фирма «Универсал сервис».

Если вы хотите, чтобы вам предсказали судьбу, тотчас же обращайтесь в «Универсал сервис». Сотрудники астрологического отдела за небольшую плату составят вам гороскоп.

Если вы хотите поговорить со своим давно умершим предком или с кем-нибудь из деловых людей далекого прошлого (например, с Александром Македонским), немедленно обращайтесь в «Универсал сервис». Спиритический отдел за скромное вознаграждение соединит вас с любым обитателем загробного мира.

Проспект фирмы по объему и занимательности нисколько не уступал роману. В проспекте перечислялись все те услуги, которые господин Бриджер оказывал человечеству. Секции отделов размещались в шестидесятиэтажном здании «Универсал сервис», и каждый из них не имел никакой другой цели, кроме блага для человечества.

Только об «Отделе посреднических операций» в проспекте было сказано глухо, всего в нескольких строчках. Неискушенному оставалось непонятным, какими именно посредническими операциями здесь занимаются. Но к услугам этого отдела прибегали только искушенные.

Если вам требуется доставить свой багаж с вокзала на квартиру, то, разумеется, вам незачем обращаться в «Универсал сервис», — достаточно позвонить в любую транспортную контору. Но если, например, вам мешает какое-нибудь препятствие, так мешает, что его необходимо устранить, если этим препятствием является тот самый ближний, которого вы должны возлюбить, как самого себя, — в этом случае вам следует обратиться в «Отдел посреднических операций». Ведь вы же, конечно, не станете сами устранять своего ближнего. Вы не захотите и опускаться в мир подонков, где занимаются этими грязными делами. Вам будет неприятно договариваться с профессиональным убийцей, руки которого еще запачканы кровью вчерашней жертвы. Вы, приличный, цивилизованный человек, придете в комфортабельную контору «Универсал сервис» и здесь, в «Отделе посреднических операций», сидя в уютном мягком кресле, не торопясь и не озираясь по сторонам, спокойно изложите свой заказ и тут же уплатите гонорар. Все остальное вас уже совершенно не касается. Вы заплатили деньги и можете быть спокойны: заказ будет выполнен аккуратно, гарантией тому — мировая известность фирмы «Универсал сервис». Если же какой-нибудь неосторожный исполнитель заказа поскользнется на мокром деле, то и это не должно вас беспокоить: принимая заказ, фирма не интересовалась вашим именем, да и вообще «Универсал сервис» свято хранит деловые секреты.

Только наивные провинциалы могли считать, будто такое посредничество бросало тень на уважаемую фирму «Универсал сервис». Какая чепуха! Ведь черную работу выполняли другие. Не будь посредничества, они все равно ее сделали бы, так при чем же тут фирма? У господина Бриджера на этот счет не было никаких сомнений. Кроме того, он был достаточно осторожен, чтобы избежать столкновения с законом. Да и вообще, что такое закон? Накладные расходы, неизбежные в каждом деле, не больше. Расходы на закон были учтены в смете «Отдела посреднических операций».

Генри Бриджер был в курсе всех важнейших операций этого отдела. Вот почему, когда выяснилось, что в отдел поступил крупный заказ, заведующий отделом пригласил патрона. Конечно, клиент не назвал ни себя, ни того, кто его послал. Он не назвал пока и имени «препятствия», которое следовало устранить. Он только указал дату и сообщил, что дело должно быть сделано после некоего заседания, о котором станет известно из газет. «Препятствие» нужно убрать окончательно, без всяких там промахов, осечек, ранений, без свидетелей, без случайного задержания исполнителей и тому подобных мелодрам. Все это исключается. Задаток в сто тысяч и такая же сумма по исполнении заказа подтверждали солидность «дела». Что же касается «препятствия», то имя его указано в запечатанном конверте. Господин директор вскроет его, когда клиент уйдет.

— Пожалуйста, — любезно согласился Генри Бриджер. — Имя не имеет значения.

Беседа продолжалась не более пяти минут. Бриджер принял задаток, и клиент удалился.

Бриджер распечатал конверт и лишь слегка присвистнул, прочитав:

— Профессор Эдвард Чьюз.

 

19. «Общество по ликвидации препятствий»

Реклама фирмы «Универсал сервис» была повсюду — на домах, на тротуарах, на автобусах, на троллейбусах, на вагонах железных дорог и метро, в парках, на пляжах, на кладбищах, на облаках, а если облаков не было, то и на безоблачном небе.

Рекламы фирмы Гарри Брегера не было нигде, но все знали эту фирму и боялись ее. Когда где-нибудь произносилось имя Брегера, каждый невольно чувствовал, как холодная струйка страха вдруг пробегала у него по спине.

Если ранним утром на улице подбирали человека с перерезанным горлом, то в воздухе само собой носилось имя Брегера, хотя никто не решался произнести его вслух. И все понимали: раз Гарри Брегер распорядился не убирать жертву, значит, кто-то должен увидеть ее и что-то понять. Прежде всего, он должен понять, что и у него такое же хрупкое горло. И действительно: если предупрежденный был глуп, упрям и самонадеян, то и его вскоре находили с перерезанным горлом. Имя Гарри Брегера снова носилось в воздухе. Газеты, захлебываясь, кричали о загадочных убийствах, полиция сбивалась с ног в поисках дерзкого убийцы, а полицейские чиновники и сыщики с вожделением подсчитывали, какое добавочное вознаграждение получат они от господина Брегера за лишнее беспокойство…

Фирма Брегера, или «Общество по ликвидации препятствий», как ее иногда называли, процветала. Совершенно естественно, что директор «Универсал сервис» Генри Бриджер предпочитал иметь дело с этой отлично зарекомендовавшей себя фирмой. Именно ей он передал заказ, исполнение которого, как легко было предвидеть, могло вызвать немало шума. Деловая беседа обоих директоров состоялась на одной из частных квартир Гарри Брегера. Она также заняла не более пяти минут: так бывает всегда, когда люди с полуслова понимают друг друга.

Заказ был ответственный, и Гарри Брегер поручил его талантливому оперативному работнику Биллю, по прозвищу «Квадратная голова». Когда природа производила на свет этот экземпляр, она, видимо, была увлечена кубофутуризмом и решилась на рискованный эксперимент. Впрочем, Билль очень скоро понял, что счастье не в форме головы. Ничуть не кровожадный, а даже добродушный и незлобивый по натуре, он жаждал денег и, разумеется, не был виноват в том, что хорошие деньги платили за кровь. Он не чувствовал к своим жертвам ни ненависти, ни жалости. Он просто работал, так же, как работает в поте лица своего какой-нибудь мясник на бойне.

Билль никогда не задумывался над тем, почему человека вообще и данного человека в частности надо отправить к праотцам. Это решали другие, а в его обязанности входило только честно выполнять заказ. И имя какого-то профессора (впрочем, ему смутно казалось, что он встречал его в газетах) заинтересовало его не больше, чем имена уже устраненных «препятствий». Но случай был сложный — и над ним пришлось хорошенько подумать. На этот раз хозяин решил механизировать «ликвидацию препятствия». В стране с высокоразвитой техникой такую роскошь можно было себе позволить. Брегер выбрал адскую машину. Он посоветовал Биллю установить ее в автомобиле профессора, перед тем как тот будет возвращаться домой.

Билль предусмотрел все мелочи. Он решил установить две машины: одну — под сиденьем пассажира, другую — под сиденьем шофера (неизвестно, где сядет профессор). Часовой механизм адской машины автоматически включался одновременно с мотором. Взрыв должен был произойти через полчаса после выезда, с таким расчетом, чтобы он произошел на шоссе, за городом.

Это позволит избежать ненужных («бесплатных», — сказал господин Брегер) жертв. Взрывчатая сила обеих машин была достаточной для того, чтобы разнести автомобиль в щепки.

В тот день, когда решалась участь «Лиги спасения», в гараже газеты «Свобода» среди других машин появилась небольшая двухместная машина, которой управлял человек с головой почти квадратной формы. Ожидать хозяев, когда они часами заседают, — очень скучное занятие. Неудивительно, что Джон, шофер профессора Чьюза, охотно принял приглашение одного из своих коллег пропустить стаканчик-другой в соседнем баре. Вышли они оттуда добрыми приятелями видимо, время даром не пропало.

Человек с квадратной головой тоже не терял времени даром и хорошо использовал отлучку Джона.

Наконец все участники заседания вышли. Машины одна за другой покидали гараж, а профессор все еще не показывался.

Квадратная Голова начал уже волноваться и все чаще поглядывал на часы. Дело в том, что вот уже десять лет его семья именно в этот день, день смерти отца, ровно в три часа дня (в это время скончался отец) собиралась на заупокойную службу. Билль Квадратная Голова не был религиозен, но он никогда не позволил бы себе оскорбить религию. И, кроме того, он был почтительный сын. А самое главное — он был во всех отношениях образцом для всей семьи, даже для старших братьев. Никто из них не имел такой выгодной работы. Он решительно не мог ни пропустить службы, ни опоздать на нее. За десять лет этого с ним не случалось ни разу. Но, с другой стороны, долг честного работника повелевал ему довести дело до конца: он обязан был убедиться, что профессор сел на подготовленное ему место.

По мере того как шло время, колебания Билля становились все мучительнее. Он рассчитывал, что двадцати минут ему все-таки хватит, чтобы домчаться до церкви на своей юркой машине. Как только будет два сорок, он… но он еще не решил, что сделает, когда будет два сорок.

Ровно в два сорок показался профессор Чьюз. Он подошел к своей машине, открыл дверцу к шоферу…

«Значит, сядет впереди», — успел подумать Билль и, не теряя более ни одной секунды, погнал свою машину. Он явился в церковь к самому началу службы.

 

20. «Взрыв народного негодования»

Слушая молитвенные песнопения, Билль Квадратная Голова словно растворился в сладком экстазе. Он чувствовал себя безгрешным, добрым, чистым, он все прощал врагам своим, в горле у него щекотало, в глазах пощипывало… Ему казалось, что где-то высоко в эфире, выше небоскребов «Универсал сервис» и «Всеобщей пищевой компании», парят непорочные ангелы в белоснежных ризах…

Но вдруг точно электрическая искра ударила Билля. Он глянул на часы: 3.10! В этот самый момент… И в порыве горячего чувства вместе с молитвой о покойном отце Билль вознес к небу моление за удачу сегодняшнего крупного заказа.

Действительно, взрыв раздался в этот самый момент. Но так как, вопреки плану, он произошел не на шоссе, а в городе, на одном из самых людных перекрестков, в автомобильной пробке, то последствия его были ужасны.

Выйдя через полчаса из церкви, Билль узнал все подробности. Экстренные выпуски газет сообщали, что повреждено десять машин, убито не менее десяти человек, ранено тридцать. Точное число убитых невозможно установить: люди разорваны в клочья, все смешалось в хаосе взрыва и пожара. Удалось выяснить, что взрыв произошел в машине профессора Чьюза. От ученого, его шофера, пассажиров соседних машин не осталось ничего. Каким-то чудом уцелело только пальто ученого и его записки в кармане.

Вздох облегчения вырвался из груди Билля. Труды его не пропали даром. Напрасно, конечно, взлетели еще эти «бесплатные», но он, Билль, тут решительно ни при чем: старик, вероятно, изменил маршрут. Всего не предусмотришь!

Газеты на все лады обсуждали трагическую гибель ученого. «Горячие новости», не одобряя террористического акта, находили, однако, естественным этот «взрыв народного негодования». История с вредоносными лучами и должна была кончиться чем-то в этом роде. Самоубийство Петера Гуда было первым предупреждением, но власти не обратили на него внимания. Что еще оставалось народу после того, как очаровательная Эльга Оллис стала очередной жертвой Чьюза? Конечно, способ выбран неправильный, к тому же, пострадали невинные. Но когда власть бездействует, народ сам берет судьбу в свои руки…

«Горячие новости» тем самым показали, что им важнее всего справедливость, что, защищая народ, они не боятся стать в оппозицию к правительству и заговорить твердым демократическим языком.

Другие газеты также объясняли взрыв местью за Эльгу Оллис, яростью народных масс и так далее. И, как всегда, диссонансом прозвучало заявление «Рабочего», что убийство знаменитого ученого, гордости страны и мира, дело рук все тех же промышленных и финансовых монополистов, которые преследовали его и только что ликвидировали «Лигу спасения». Это грязное преступление совершено, разумеется, не без участия «короля бандитов», чье имя так же хорошо известно народу, как и имена стальных, нефтяных и прочих «королей».

Правительством были приняты экстренные меры. Министр юстиции вызвал следователя по важнейшим делам:

— Правительство понимает трудность порученной вам задачи, — сказал министр, — но надеется на вашу энергию, хотя, конечно, сознает, что при сложившихся обстоятельствах, когда взрывом уничтожены почти все следы, вряд ли можно будет найти виновных. Итак, рады будем поздравить вас с успехом…

Министерство внутренних дел отдало распоряжение немедленно опечатать лабораторию ученого, пока правительство не примет решения о дальнейшей судьбе изобретения.

Не прошло и часа после взрыва, как несколько машин мчалось к особняку профессора Чьюза. Правительственную комиссию, естественно, сопровождали репортеры, фотографы и кинооператоры. Открыл гостям встревоженный Роберт. Начальник полиции Буорбансон вручил ему ордер и перешагнул порог. За ним последовали остальные.

И первый, кого они увидели, был профессор Эдвард Чьюз.

— Что вам угодно, господа? — спросил он.

 

21. Чудо профессора Чьюза

Три сенсации в один день и все вокруг одного и того же имени — это было уж слишком! «Лига спасения» Чьюза ликвидирована. Через полчаса — Чьюз взорван (фото: хаос обломков, оторванных рук и ног, уцелевшее пальто ученого). Еще через полчаса — Чьюз жив! (фото: живой Чьюз, удивленно уставившийся на полицейских чиновников.

Читатели ничего не понимали, а газеты не могли им ничего объяснить.

Чьюз тоже не пожелал ничего объяснять непрошеным гостям.

— Вы не взорвались, профессор? — ничего не соображая, воскликнул изумленный Буорбансон.

Вот тут-то профессор и взорвался. Пренебрегая всякими приличиями, Чьюз прямо назвал гостей тупицами в мундирах и потребовал, чтобы они оставили его в покое.

Сопровождаемые репортерами, «тупицы» покинули резиденцию ученого, так ничего и не узнав.

Газеты терялись в догадках. Уж не предохраняют ли эти таинственные лучи и от смерти? Или, может быть, они и воскрешают?

Первыми пришли в себя «Горячие новости».

«Чудо Чьюза разгадано! — в исступлении закричала газета. — Все настолько же просто, как и коварно!»

В самом деле, «Горячие новости» все объяснили очень просто. На перекрестке, пользуясь затором машин, Чьюз покинул свой автомобиль. Предварительно он, конечно, включил адскую машину. Кто установил ее? Да, конечно, он сам. Зачем? И это ясно: чтобы скомпрометировать справедливое движение против вредоносных лучей! Недаром же коммунистический листок так ухватился за это происшествие. Он уже завопил, что покушение организовано промышленниками и финансистами. Какая низость! Обвинять людей, чьими трудами и талантами гордится на весь мир наша великая страна! И какая глупость! Если бы эти могущественные люди захотели, они могли бы стереть Чьюза в порошок! Какая чудовищная злодейская провокация! «Ученый» не остановился даже перед тем, чтобы погубить своего шофера. Что ему жизнь человека! На его совести десятки невинных жертв, погибших во время взрыва.

Остальные газеты дружно подхватили эту версию. Даже те из них, которые гордились своей солидной репутацией, многозначительно замечали, что взрыв произошел при очень странных обстоятельствах: он, по-видимому, готовился не без участия самого чудесно спасшегося.

Чьюза посетил следователь по важнейшим делам и своими «наводящими» вопросами довел профессора до бешенства. Чьюз рассказал ему, как простая случайность спасла его от гибели: он принял приглашение Мак-Кенти ехать в его машине, а свою отослал за внуком. Следователь все усилия направил на то, чтобы установить, был ли профессор приглашен Мак-Кенти или сам, по своей инициативе, пожелал ехать с ним. Проницательный следователь выражал сомнение в том, что Мак-Кенти действительно пригласил Чьюза.

— Зачем он это сделал? — допытывался следователь. — Ведь он знал, что вас ждет ваша машина?

— Боялся, что мне угрожает опасность…

— То есть вы хотите сказать, что господин Мак-Кенти знал о подготовленном покушении?

— Я этого не говорю, — раздраженно ответил Чьюз. — Просто Мак-Кенти видел ярость «рыцарей», «легионеров» и всех этих молодчиков и знал, что от них можно ждать всего.

— Быть может, вы сами обратили его внимание на это обстоятельство? — не унимался следователь. — Или даже сами попросили подвезти себя?

— Спросите об этом Мак-Кенти, — не выдержал наконец Чьюз. — Роберт, проводи господина следователя к машине.

К Чьюзу налетела стая репортеров. Но он распорядился никого не пускать.

Теперь газетам все стало окончательно ясно: Чьюз, поставив адскую машину в свой автомобиль, напросился к ничего не подозревавшему Мак-Кенти.

Следователь побывал также и у Мак-Кенти. В отличие от Чьюза «электрокороль» не отказал журналистам в интервью. Дело принимало новый оборот. Мак-Кенти утверждал, что именно он пригласил к себе Чьюза и что профессора пришлось долго уговаривать.

— Не было ли это попросту искусной игрой? — спросил один из журналистов.

— Нисколько, — возразил Мак-Кенти. — Чьюз прямой человек, меньше всего он может быть актером. Я знаю его хорошо. Предположение, будто он поставил адскую машину, чепуха, больше того — клевета!

— Господин Мак-Кенти, быть может, вам удалось каким-нибудь образом узнать о готовившемся покушении?

— К сожалению, нет. Но я дорого дал бы, чтобы узнать, кто это сделал, сказал «король» многозначительно.

Интервью вызвало новую сенсацию. Впрочем, оно сопровождалось столь разноречивыми комментариями, что публике оставалось только недоумевать. Мнения газет разошлись. Солидная «Честь» полагала, что покушение все-таки было организовано какой-то посторонней «злой силой». «Горячие новости» считали, что Мак-Кенти попросту выгораживал Чьюза: симпатии «электрокороля» к изобретателю известны и понятны. «Рекорд сенсаций» шел еще дальше: весьма возможно, что Мак-Кенти был в заговоре с Чьюзом и помог ему осуществить инсценировку взрыва. Совсем особого мнения держалась «Утренняя мысль»: несомненно, Мак-Кенти знает больше, чем сказал. Он, конечно, знал о готовившемся покушении и сознательно спас Чьюза. Он, несомненно, знает и о том, кто организовал покушение, общество вскоре станет свидетелем самой потрясающей сенсации нашего века!

Было хорошо известно, что «Утренняя мысль» тесно связана с «Электрической компанией», возглавляемой Мак-Кенти. Это обстоятельство заставляло особенно считаться с мнением газеты: уж кому, как не «Утренней мысли», знать о том, что знает Мак-Кенти!

В то время как «демократические» газеты спорили между собой, оглушая читателя все новыми версиями — одна сенсационнее другой, прогрессивные издания требовали раскрытия преступления и наказания виновных.

«Все эти выпады против профессора Чьюза, — писал „Рабочий“, — показывают, что авторы их в одной компании с убийцами и стараются выгородить их. Старая уловка — вор кричит: держи вора!»

Профессиональные союзы, студенчество, «Союзы защиты Чьюза» организовали мощную демонстрацию протеста. Тысячи демонстрантов прошли перед зданиями парламента, министерства внутренних дел и Верховного суда, требуя розыска и наказания убийц. Не обошлось без стычек с полицией. Большая часть демонстрантов прорвала полицейские кордоны и направилась за город. С приветственными кликами демонстранты прошли мимо особняка Чьюза.

Научные институты и «Ассоциация прогрессивных ученых» также ответили на покушение гневным протестом. Телеграммы сочувствия и возмущения приходили и из-за границы от видных ученых, от институтов и академий, недавно избравших профессора Чьюза своим почетным членом.

Пришла коротенькая телеграмма и от Эрнеста. Чьюз несколько раз перечитал ее: «Глубоко возмущен грязным покушением. Желаю сил для борьбы. Буду скоро с тобой. Твой Эрнест». Теперь сын желал не успеха, как в первой телеграмме, а сил для борьбы — и отец увидел в этом глубокий смысл. Да, это борьба! Если ты хочешь счастья для человечества, мило быть ученым — надо стать и борцом! «Буду с тобой!» — это значило не только то, что Эрни скоро вернется. Это значило и то, что он будет бороться рядом с отцом. Он поможет отцу. Разве теперь имеют значение разлучившие их разногласия? Да, сын оказался прав, но ему, отцу, не стыдно признаться в этом.

Он будет счастлив, когда Эрни вернется. Сын, видимо, заканчивает свое пребывание в коммунистической стране, название которой никто не произносит равнодушно: в одних сердцах оно порождает любовь и надежду, в других — бешеную ненависть.

Чьюз телеграфировал: «С нетерпением жду твоего возвращения. Твоя помощь в работе и борьбе необходима».

 

22. Господин Мак-Кенти является в ореоле благородства

Одним из тех, кто посетил Чьюза, чтобы лично выразить сочувствие, был господин Мак-Кенти. Хотя воспоминание о недавнем разговоре с Мак-Кенти раздражало Чьюза, он сознавал, что тот не только спас его, но и смело выступил на его защиту. «Можно во многом не соглашаться с Мак-Кенти, — думал Чьюз, но, во всяком случае, в благородстве и смелости ему отказать нельзя». Что ж, и это редкость в том мире богачей, с которыми Чьюзу волей-неволей пришлось за последнее время познакомиться.

Мак-Кенти отлично понимал, что неожиданно для самого себя он оказался в очень выгодном положении по отношению к старому ученому.

Ему сразу же стало ясно и то, какую цель преследовали организаторы покушения. Поспешность, с которой правительственная комиссия отправилась опечатывать лабораторию, показывала, что все дело состояло именно в том, чтобы поскорее захватить лучи. Кто должен был стать их хозяином? Конечно, правительство, государство. Такова была бы официальная версия. Но она служила бы не более чем ширмой. Мак-Кенти гадал, кто скрывался за этой ширмой? Блэйк? Докпуллер? Президент республики — бывший юрисконсульт Блэйка. Докпуллер имеет неограниченное влияние в правительстве. У Мак-Кенти связи гораздо слабее. Пожалуй, его могут обойти… Следовательно, надо поскорее использовать то чувство благодарности, которое Чьюз не может не питать к нему, как к своему «спасителю». Новое покушение на Чьюза сейчас, когда все бурлит после неудавшегося взрыва, вряд ли возможно. Но когда буря уляжется, его могут повторить. Надо торопиться!

Мак-Кенти выразил Чьюзу свое глубокое сочувствие, и Чьюз уловил в тоне фабриканта искреннее возмущение (Мак-Кенти и в самом деле был крайне возмущен: лучи пытались похитить у него из-под носа!).

Затем Мак-Кенти спросил профессора, понимает ли он, что те, кто устроил взрыв, уже не остановятся ни перед чем? Чьюзу грозит бессмысленная, нелепая смерть. Лучи попадут в те же руки, которые убьют их изобретателя. Да можно ли поручиться, что на его лабораторию попросту не нападут и силой не похитят секретное оборудование. Профессор, конечно, понимает, от кого исходят эти посягательства. Его, Мак-Кенти, поведение Докпуллера и Блэйка возмущает не меньше, чем увлажаемого профессора. Он считает своим долгом предложить профессору союз и защиту.

— Когда у нас с вами будет официальное соглашение, — горячо говорил Мак-Кенти, — Докпуллер ничего не посмеет предпринять против нас. Пусть даже мы не сможем применить лучи сегодня, — мы сделаем это, когда вы найдете нужным. Выбирайте же: или это, или агенты Докпуллера убьют вас, украдут лучи…

— Украдут? — перебил Чьюз. — Убить меня они могут. Но украсть секрет никогда. Очень жаль, что я не увижу, как вытянутся физиономии убийц, когда они поймут, что остались в дураках! Думаете, все дело в том, чтобы захватить оборудование? Это — ничто. Секрет не там, а здесь! — Чьюз постучал себя по лбу. — Даже тот, кто разберет аппаратуру до последнего винтика, все-таки не доберется до секрета.

— Допустим, что это так, — без особой радости согласился Мак-Кенти. — Но мы должны сохранить вашу жизнь. Доверьтесь же мне. Я не имею права говорить… Но от вас я не могу, не хочу скрывать правду. Неужели вы верите, что ваше спасение — случайность? Я вынужден был сказать это журналистам, но вы должны знать все. Случайностью было только то, что я проник в тайну заговора против вас. Я рискнул вас спасти. Именно рискнул — опасность грозила и мне.

Мак-Кенти говорил так горячо, так искренне, что даже более искушенный человек, чем Чьюз, вряд ли заподозрил бы обман. Во всяком случае, ожидания Мак-Кенти оправдались. Чьюз ему поверил.

Но тут произошло то, что Мак-Кенти никак не мог ожидать.

— Вы меня спасли? — гневно перебил Чьюз. — Господин Мак-Кенти, вы убийца! Вы знали, что готовится убийство, — и не предотвратили его! Это вы убили Джона! Невинных людей!.. Боже мой, я послал машину за Джо! Вы же знали, что машина шла за моим внуком… Убийца!

Как часто случалось с Чьюзом, переход от одного настроения к другому был мгновенным. Минуту тому назад профессор совершенно спокойно слушал Мак-Кенти. Теперь он, казалось, готов был броситься на него. Тот понял, что проиграл, и поспешил удалиться.

Мак-Кенти, вероятно, никогда не был так зол. Неблагодарный старик! Он дождется того, что его, в конце концов, укокошат! И, по правде говоря, стоило бы! Но лучи, лучи! Вместе с проклятым стариком погибнет и его секрет!

У делового человека неудача вызывает не уныние, а прилив энергии. Мак-Кенти моментально перестроил свои планы. Если соглашение с Чьюзом против Докпуллера исключается, значит нужно добиться соглашения с Докпуллером против Чьюза. Но ведь Докпуллер хочет, чтобы лучи принадлежали ему одному. Каким же образом заставить его принять в компанию и Мак-Кенти?

Что нить от адской машины тянется к Докпуллеру, можно было не сомневаться. Как по кисти узнают художника, так и по всей этой истории, начиная с «лучей старости», Мак-Кенти узнавал автора. Им мог быть только Ферн. Если это удастся доказать, можно будет пригрозить Докпуллеру неслыханным скандалом. Пусть тогда попробуют не принять его в компанию!..

 

23. На ловца и зверь бежит

Покушением на Чьюза были взволнованы тысячи людей. Но у одного из них имелись особые причины для волнения. Узнав из газет о гибели Чьюза, Билль Квадратная Голова побывал у хозяина, удостоился похвалы и, несколько утомленный длительным нервным подъемом, отправился домой отдохнуть. Он проспал около двух часов и вышел на улицу как раз в тот момент, когда армия мальчишек, стремительно сновавших среди прохожих, обстреливала их новой сенсацией: Чьюз жив. Билль побледнел и, несмотря на устойчивость своей нервной системы, наверно, потерял бы сознание, если бы не понимал, что даже одна потерянная минута может его теперь погубить. Догадки газет показались Биллю попросту глупыми: он не верил ни в какое предохраняющее и воскрешающее действие лучей. Он сразу понял, что в чем-то просчитался, чего-то не учел. Вспоминая, как все было, он сообразил, что, в сущности, не видел, как Чьюз сел в свою машину. Может быть, в этом и состояла его ошибка? Конечно, он не допустил бы ее, если бы не торопился в церковь. Так или иначе, господин Брегер никогда не простит ему этой ошибки. За свои деньги он требует чистой работы и не терпит промахов. Неудачников он безжалостно убирает.

Вот почему Билль сейчас же бросился домой, наскоро уложил чемодан и, присев перед зеркалом, с необычайной быстротой надел рыжеватый парик и приклеил рыжую бородку. Теперь он стал очень похож на одного из тех забулдыг-шкиперов, которых можно встретить в каждом портовом городе. Потом Билль поймал первое попавшееся такси, отъехал достаточно далеко от своего квартала и остановился в гостинице, чтобы спокойно поразмыслить над своим положением.

Самое благоразумное было стремглав удирать отсюда и, по возможности, подальше. Но Биллю было досадно. В сущности, он не чувствовал за собой никакой вины — все было выполнено именно так, как приказал Брегер. Почему же должен расплачиваться Билль? В том, что ему придется расплачиваться, он не сомневался: характер хозяина был ему достаточно хорошо известен.

И вот теперь ни с того ни с сего расставаться с легкой, обеспеченной жизнью, мчаться куда-то в неизвестность, прячась, дрожа, опасаясь, что тебя пристукнут. Нет, на это Билль не соглашался. Он решил выждать, посмотреть, что будет дальше. Деловой человек не имеет права впадать в панику. А может быть, еще удастся выкрутиться…

Но с Брегером шутки плохи! Теперь надо держать ухо востро. Вот почему даже в своем шкиперском обличье Билль не решался выйти на улицу. Прождав до вечера, он позвонил по телефону старшему брату. Плачущий голос невестки ответил, что муж бесследно пропал. Охваченный тревогой, Билль позвонил другому брату. Та же история. Брегер действовал быстро! Видимо, он считал, что братья должны знать, где скрывается Билль.

Озлобление против хозяина с новой силой овладело Биллем. При чем же тут его братья? Ему было и жалко их и стыдно перед ними: они всегда преклонялись перед его удачливостью, а он так страшно подвел их…

Рыжий шкипер безвыходно просидел в своем номере весь следующий день. Он внимательно следил за газетами. По мере того как шум вокруг сорвавшегося покушения усиливался, рос его страх перед Брегером, росла его ненависть к хозяину, росло желание отомстить ему. Только теперь Билль по-настоящему оценил, в какое крупное дело он попал.

Прочитав интервью Мак-Кенти, Билль похвалил себя: ну и дурака свалял бы он, если бы удрал! Ведь этот миллиардер обращался как будто прямо к нему: «Я дорого бы дал, чтобы узнать, кто это сделал». Что ж, Билль скажет ему это, если миллиардер не поскупится. И Билль стал подсчитывать, сколько можно сорвать за секрет. Если сначала он еще колебался, не желая рисковать, то когда дошел до суммы в пятьдесят тысяч, жадность пересилила страх.

Бедняга Билль и не подозревал, что он владеет не более чем секретом полишинеля. Старательный агент-исполнитель, он не очень-то разбирался во всем, что выходило из круга его прямых обязанностей. Он знал, что у Брегера работают «чисто», все шито-крыто, и впрямь вообразил, будто это он и его коллеги благодаря своим талантам доставляют полиции столько затруднений, в то же время оставаясь неуловимыми. Билль искренне удивился бы, если бы услышал фразу, брошенную однажды Брегеру начальником полиции Буорбансоном: «Надеюсь, ваша работа и впредь будет такой же чистой и не доставит нам никаких затруднений». И надо отдать справедливость господину Брегеру: он никогда не ставил полицию в неловкое положение. Словом, то, что Билль принимал за чистую монету, Брегер оплачивал звонкой монетой.

Призвав на помощь все свои скудные познания хорошего тона, Билль состряпал письмо. Сославшись на интервью, он предложил миллиардеру свои услуги: совершенно случайно ему известны некоторые подробности дела, интересующего господина Мак-Кенти. Если господина Мак-Кенти устраивает сумма в пятьдесят тысяч, он направит к нему своего представителя со всеми необходимыми сведениями. Господин Мак-Кенти честным словом джентльмена должен подтвердить, что он гарантирует вышеназванному представителю полную безопасность. Ему же господин Мак-Кенти передаст деньги. Завтра в полдень господину Мак-Кенти позвонят, чтобы узнать его ответ. Билль подписался: «Неизвестный друг».

На другой день Билль с замиранием сердца взялся за телефонную трубку. Он ругал себя, что запросил слишком большую сумму, и прикидывал, сколько сможет уступить.

Но его условия были приняты без всяких разговоров. Господин Мак-Кенти лично дал ему честное слово джентльмена. А на пятьдесят тысяч он согласился с таким обидным равнодушием, что Билль даже вспотел. Теперь он уже ругал себя за то, что продешевил.

 

24. Тайны подводных глубин

Мак-Кенти внимательно рассматривал рыжего шкипера. Тот стоял перед ним навытяжку, не зная, куда девать свои огромные руки. Он чувствовал, что теряет обычную самоуверенность: до сих пор ему никогда не приходилось разговаривать с живым миллиардером.

Рядом с Мак-Кенти, за тем же столом, сидел начальник его охраны Чрезбэр и тоже не спускал глаз с гостя.

— Садитесь, господин представитель, — сказал наконец Мак-Кенти. — Гонорар вам приготовлен. Вас, вероятно, больше устраивают наличные?

Чрезбэр выдвинул ящик стола и вынул пачки. Глаза шкипера заблестели.

— Мой хозяин просил передать следующее, — начал он и добросовестно рассказал о предприятии с адскими машинами, умолчав, однако, о своем участии в нем.

Мак-Кенти слушал, чуть наклонив голову и все так же пристально глядя на «Неизвестного друга».

— Это все? — спросил он, когда рассказчик смолк.

— Все.

Мак-Кенти посмотрел на Чрезбэра и улыбнулся. Тот тихонько засмеялся.

— Боже мой, да какой же младенец не знает, что такими делами занимается Брегер? — сквозь смех сказал Чрезбэр.

— Нам нужно выяснить, кто дал Брегеру этот заказ? — обратился Мак-Кенти к Биллю.

— Боюсь, что хозяин этого не знает…

— Вы слышали, Чрезбэр? За детские сказки он хочет пятьдесят тысяч!..

Мак-Кенти продолжал добродушно улыбаться. Чрезбэр спрятал пачки в стол. Сердце у шкипера упало.

— Это нечестно, господин Мак-Кенти, — пролепетал он.

— Почему же, нечестно? Если бы вы помогли нам узнать то, что нас интересует, я не пожалел бы и ста тысяч.

— Хозяин не знает…

— Узнаем собственными силами. А вы сбросьте этот глупый парик и бороденку. Вы должны выступить перед своим хозяином в натуральном виде. Мы пригласим его. Я имею в виду Брегера. После небольшой очной ставки Брегер заговорит, ручаюсь вам.

— Никогда! — в ужасе вскрикнул Билль, не замечая, что этим окончательно выдает себя.

— Вы слишком боитесь своего хозяина, — снисходительно улыбнулся Мак-Кенти. — Помните, что в моем доме вам ничто не угрожает. Итак, господин… господин…

— Билль, — подсказал окончательно сбитый с толку «Неизвестный друг».

— Послушайте, господин Билль, ну чего вам бояться? Выдавать вас Брегеру я не собираюсь. Но встретиться с ним вам придется.

— Ни за что! — в страхе воскликнул Билль.

— Как прикажете вас понять? — строго спросил Мак-Кенти. — Значит, вы обманщик? Извольте доказать то, что вы нам говорили, иначе разговор пойдет другой!

Только теперь Билль понял всю серьезность своего положения.

— Брегер отопрется, — угрюмо пробурчал он.

— Предоставьте мне судить, кто из вас двоих скажет правду, — возразил Мак-Кенти.

Чрезбэр легонько взял неудачливого шкипера за бородку и снял ее. Парик Билль стащил уже сам.

Когда Билль удалился в отведенные ему покои, начальник охраны восхищенно воскликнул:

— Господин Мак-Кенти, вы гениальный детектив!

— Дело гораздо проще, Чрезбэр, — усмехнулся Мак-Кенти. — Когда мерзавец рассказывал о своих похождениях, я ломал себе голову: где я видел эту квадратную морду? И все-таки вспомнил. Поджидая Чьюза в гараже «Свободы», я увидел сквозь стекло одного из автомобилей человека с очень странным лицом, пристально смотревшего на Чьюза. Через мгновение автомобиль выехал из гаража. «Какая неприятная рожа, — подумал я. — Не лицо, а квадрат». Я не сразу узнал его потому, что тогда он был без бороды…

Получив от Мак-Кенти все необходимые указания, Чрезбэр, как опытный режиссер, принялся за подготовку Билля к встрече с Брегером. Чтобы выбить из него страх перед хозяином, он постарался внушить ему еще больший страх перед Мак-Кенти.

Когда на другой день двое дюжих молодцов ввели Билля в уже знакомый ему кабинет, он дрожал от страха перед Мак-Кенти и был готов решительно на все. Переступив порог, он сразу почувствовал себя, как под перекрестным огнем. Мак-Кенти и Чрезбэр не спускали с него глаз. Но не менее внимательно следил за каждым движением его лица и Брегер. За креслом «короля бандитов» стоял его неизменный секретарь и телохранитель Свакс. Он, казалось, совершенно не интересовался Биллем и даже не смотрел на него, но присутствие этого безукоризненно сложенного молодого человека вызвало у Билля новый и еще более острый приступ страха. Свакс славился тем, что всаживал пулю с любого расстояния и в любую мишень. Кроме того, он обладал счастливым свойством без слов понимать каждое приказание своего хозяина.

Билль заставлял себя смотреть Брегеру прямо в глаза до тех пор, пока тот не отвернулся, придав своему лицу выражение полного равнодушия. Всем своим видом Брегер старался показать, что не имеет о вошедшем человеке никакого представления. Но все-таки той минуты, когда Брегер и Билль скрестили свои взгляды, было достаточно для того, чтобы Мак-Кенти все понял, а Брегеру стало ясно, что Мак-Кенти все понимает.

Тем не менее, игра продолжалась.

— Первый раз вижу этого человека, — сквозь зубы процедил Брегер.

— А вы что скажете, Билль? — уже не сомневаясь в успехе, озорным тоном спросил Мак-Кенти.

Билль тоже понял, что игра выиграна. Все в нем возликовало. Даже страх перед Брегером куда-то пропал. Теперь он хотел только одного: как можно злее отомстить этому человеку, которого он еще недавно так боялся.

— У хозяина от страха отшибло память, — нагло усмехаясь и прямо глядя на Брегера, сказал он. — Когда он посылал меня ставить адскую машину в автомобиль Чьюза, он был в твердой памяти…

Брегер даже не посмотрел на Билля.

— Много ли спросил с вас этот субъект за комедию? — обратился он к Мак-Кенти.

Билля взорвало.

— Нечего кривляться, хозяин! — крикнул он. — Тоже строит из себя благородного! За что вы схватили моих братьев? Только подлецы так поступают!

— Предатель! — не выдержал Брегер.

В тот же момент в руке Свакса блеснул маленький револьвер. Но Чрезбэр успел молниеносно перегнуться через стол и ударил Свакса по руке. Пули просвистели мимо, со стены посыпалась штукатурка. Билль выскочил из комнаты, один из конвоиров кинулся за ним, другой вцепился в Свакса. Все произошло почти одновременно. Только Мак-Кенти не шевельнулся.

— Ваши люди дурно воспитаны, господин Брегер, — сказал он с брезгливой миной. — У меня в доме не стреляют.

— Зато в вашем доме пользуются доверием предатели, — надменно возразил Брегер.

— Я вижу, что вам несимпатичен этот молодой человек. Тем хуже для вас. Отвечать все равно придется.

— Я ничего не скажу.

— Что ж, я приглашу журналистов. Небольшое интервью в вашем присутствии. Мак-Кенти рассказывает, как господин Брегер устроил покушение на профессора Чьюза. Недурная сенсация, не правда ли?

— Я был другого мнения о вашем гостеприимстве…

— Э, бросьте жалкие слова! Я понимаю: вас удерживают этические соображения. Тайна заказа… Честь фирмы… Все это весьма похвально! Но бывают случаи, когда деловой человек не ограничивает себя этикой. К тому же, я привык вознаграждать людей за услуги, которые они мне оказывают.

— Сколько? — спросил Брегер.

— Сто тысяч.

— Триста.

— Пожалуйста.

— Еще одно условие…

— Слушаю.

— Выдайте мне предателя, — Брегер кивнул головой на дверь, в которую скрылся Билль.

Мак-Кенти на секунду задумался: все-таки он дал Биллю честное слово. Но, с другой стороны, Билль — предатель. Смешно церемониться с предателем…

— Хорошо. Но не раньше, чем дело будет кончено.

— Какая гарантия? — спросил Брегер.

— Честное слово, — торжественно ответил Мак-Кенти.

— Этого для меня достаточно, — с достоинством поклонился Брегер.

— Но зато вы обещаете мне, что больше ничего не предпримете против Чьюза.

— Хорошо.

Брегер поклонился еще раз. Он не спеша принял деньги, спрятал их и, подойдя к Мак-Кенти, тоном заговорщика прошептал ему на ухо:

— Заказ я получил от господина Генри Бриджера, директора фирмы «Универсал сервис».

По лицу его разлилось злорадство. Мак-Кенти не подал виду, что заметил это.

Только когда гости ушли, он дал волю душившему его раздражению. Черт возьми! Он считал, что вплотную подошел к цели, а оказалось, что у цепочки есть еще одно звено!

Но настоящее бешенство охватило его после разговора с Бриджером. Директор «Универсал сервис», в отличие от Брегера, не стал отпираться. Весьма вероятно, что компаньон уже успел его предупредить, недаром он потребовал такую же сумму, как Брегер.

Сначала Мак-Кенти попросту не поверил. Что за чепуха: анонимный клиент с запечатанным конвертом! Глупая насмешка!

— Посудите сами, господин Мак-Кенти, — убеждал его Бриджер. — В моем посредническом отделе заказы не совсем такие, как у вас. Мои клиенты — очень скромные люди, известность их не прельщает.

План Мак-Кенти рухнул. Цепь порвалась! Но весь ход дела окончательно убедил его, что организатором покушения был Ферн. А для того, чтобы прижать к стене Ферна, требовались неопровержимые улики.

Однако и теперь Мак-Кенти ни на секунду не помышлял об отступлении. В этом мире нельзя было отступать. Если бы он отступил — ему сейчас же перегрызли бы глотку. Лучше уж он попробует перегрызть. Что ж, что это Докпуллер? У Мак-Кенти тоже зубы. Есть же в океане рыба, которая проглатывает вдвое большую, чем она сама…

Мак-Кенти пригласил к себе Регуара, как столичного представителя Докпуллера. Беседа шла все в том же кабинете, но с глазу на глаз. Мак-Кенти выразил глубокое сожаление, что господин Докпуллер не только не сотрудничает с «Электрической компанией», но действует в ущерб ее интересам, пытаясь единолично завладеть лучами Чьюза. Регуар, конечно, с негодованием отверг такое предположение.

— Несмотря на наши недоразумения в прошлом, — сказал Мак-Кенти, — я буду с вами откровенен, господин Регуар. Надеюсь, вы не принадлежите к тому кругу наивных читателей, которые искренне верят, будто я спас Чьюза случайно?

Регуар молчал.

— Нет, это не было случайностью, — продолжал хозяин. — Я своевременно узнал о заказе Бриджеру и о передаче заказа Брегеру… Я спас Чьюза и захватил убийцу. Если я все-таки допустил взрыв, то только для того, чтобы общество его слышало я знало, что он кем-то был подготовлен. Кем? Мне остается сказать об этом обществу.

— Арабские сказки, — презрительно протянул Регуар.

— Вы думаете? — усмехнулся Мак-Кенти и нажал кнопку на столе.

Снова на сцену выступил Билль. Он уже освоился со своей ролью. Со всеми подробностями он рассказал о своих похождениях. Так как Мак-Кенти увеличил сумму гонорара, показания Билля приобрели большую точность. Он утверждал, что заказ, полученный Брегером, исходил от самого Докпуллера.

— Нашли чем удивить! — небрежно бросил Регуар, когда Билля увели. Публика отлично знает, что можно купить любые показания.

— Вы забываете, что убийце грозит электрический стул! — возмутился Мак-Кенти. — Впрочем, как вам угодно. Господин Докпуллер вряд ли будет доволен, когда это, да, кстати, и кое-что еще, появится на страницах «Утренней мысли»…

Регуар внимательно посмотрел на Мак-Кенти и понял, что тот не шутит.

— Я буду очень рад, если господин Докпуллер избавит меня от этой печальной необходимости, — тоном искреннего огорчения продолжал Мак-Кенти. — Я сторонник солидарных действий людей большого дела. К чему выносить домашние недоразумения на потеху невежественной толпы? Не проще ли столковаться полюбовно? История нам не простит, господин Регуар, если мы сами, своими руками, будем расшатывать пьедестал, на который она нас поставила. У нас есть долг перед обществом, не забывайте об этом!

Регуар молчал. Мак-Кенти в возбуждении прошелся несколько раз по кабинету.

— Итак: мир или война? Пока еще не поздно, я предлагаю мир. Соединенными силами мы легко справимся с Чьюзом, враждуя, мы его не осилим. К тому же, имейте в виду, что выстрелами и взрывами вы ничего не добьетесь. Чьюз утверждает, что без него никто не проникнет в тайну изобретения. Вы едва не зарезали курицу, которая может нести золотые яйца.

Регуар уехал в глубоком раздумье. Не то чтобы он был застигнут врасплох. По намекам «Утренней мысли» он понял, что Мак-Кенти что-то знает. Но он не ждал, что тот узнал так много.

Впрочем, Регуар довольно быстро сообразил, что ему следует делать. Верный слуга Докпуллера, он всегда стремился к успеху для своего патрона. Но ему было далеко не безразлично, чей именно план увенчается успехом. Когда план биржевого краха окончился провалом, это было вдвойне досадно, ибо этот план, был разработан им, Регуаром. Но покушение на Чьюза готовил Ферн, и Регуар ничего не имел против того, что оно провалилось. Теперь следовало окончательно скомпрометировать план, разработанный Ферном, а заодно и самого Ферна.

Регуар никогда не ссорился с Ферном, работал с ним дружно и даже кое в чем признавал его превосходство над собой. Но он просто не был бы деловым человеком, если бы пропустил такой прекрасный случай подставить ножку человеку, стоящему ступенькой выше, и попытаться занять его место.

Вот почему, обрисовывая положение господину Докпуллеру, Регуар не поскупился на мрачные краски. В результате Докпуллер понял только одно: план покушения на Чьюза был организован легкомысленно. Мак-Кенти знал о покушении, сорвал его, поймал убийцу и теперь, видимо, располагает тяжелыми уликами, которые готов опубликовать в печати.

Ферн был подавлен таким оборотом дела и подозревал подвох со стороны коллеги. Он попробовал высказать предположение, что Мак-Кенти пытается шантажировать их. Регуар с пафосом возразил, что на карту поставлена честь фамилии Докпуллеров. Это произвело впечатление. Еще большее действие оказало на Докпуллера дословно повторенная Регуаром фраза о курице и золотых яйцах. Старик испугался и разозлился.

— Надо быть проницательнее, — раздраженно бросил он Ферну. Даже глазки его, обычно пустые и бесцветные, засверкали гневом.

Ферн почтительно наклонил голову. Регуар торжествовал. Подкоп был начат удачно.

Докпуллер пригласил к себе Мак-Кенти. Беседа происходила без свидетелей. А уж то, о чем господин Докпуллер считает нужным говорить наедине, никому знать не надлежит.

Так обществу и не суждено было насладиться «самой потрясающей сенсацией нашего века», которую обещала ему «Утренняя мысль». Буря не состоялась. Она прошла на тех подводных глубинах, куда не проникают взоры «невежественной толпы». Ничто не возмутило безмятежно гладкой морской лазури.

И что может быть в самом деле приятней тихой, мирной погоды? Господин Докпуллер был очень доволен. Воспитанный в строгих началах христианской морали, он сумел примирить ее с принципами делового человека. Он был твердо убежден, что даже сам господь бог, творя вселенную, в таком большом бизнесе не мог обойтись без некоторых закулисных мер. Понятно, в библии о них нет ни слова. В этом-то и вся соль морали! Господин Докпуллер почел бы верхом безнравственности, если бы кто-нибудь посмел заговорить вслух о некоторых его мерах. И он был доволен, что эту опасность предотвратил.

Доволен был и Мак-Кенти. Он не жалел о понесенных затратах, ибо верил, что теперь курицу заставят нести золотые яйца. Был доволен также и Билль, когда Мак-Кенти пунктуально рассчитался с ним. Внезапно разбогатевший шкипер уже видел себя на корабле, пересекающем океан.

Но Мак-Кенти был так же щепетилен и по отношению к Брегеру. Поэтому на одной из центральных улиц два автомобиля обстреляли третий, остановили его и похитили пассажира. Шофер, доставленный в полицию, ничего не мог показать о похищенном, кроме того, что у него было странное лицо квадратной формы.

Господин Брегер, конечно, мог бы рассказать больше. Он тоже остался очень доволен. Он вознаградил себя за те неприятные минуты, которые по вине Билля пережил в доме Мак-Кенти. Он получил прекрасный случай продемонстрировать всю пагубность такого безнравственного поступка, как предательство. Слуги его могли воочию убедиться, что от господина Брегера бежать можно только в могилу.

Гонорар Билля господин Брегер присоединил к своим доходам. Он считал это подтверждением принципа, который всегда исповедовал: работай честно, — и деньги придут сами собой. Словом, добродетель торжествовала, порок был наказан.

 

25. Юристы и парламентарии говорят свое слово

«Двадцатилетняя старуха» Эльга Оллис обратилась в суд с иском, требуя, чтобы Чьюз вернул ей похищенную молодость. В случае невозможности вернуть ей те годы, которые, по ее заявлению, были лучшими в ее жизни, она соглашалась удовлетвориться денежным эквивалентом в размере одного миллиона. Такова была, по ее мнению, цена человеческой юности. Адвокат «двадцатилетней старухи» Джон Грэпс (Чьюз сразу вспомнил этого гладко прилизанного лысеющего человека) точно обосновывал размер исковой суммы. Его объяснения по этому поводу были напечатаны во многих газетах.

Джон Грэпс не ограничился этим: он доказывал, что настоящее дело является отнюдь не гражданским, а уголовным, ибо преступление Чьюза может быть приравнено к членовредительству и намеренному лишению трудоспособности.

Адвокат Чьюза Самуэль Ношевский опубликовал ответную статью. Отрицая самую возможность внезапного постарения, Ношевский главный удар направил против юридических доводов Грэпса, доказывая, что постарение нельзя рассматривать, как членовредительство. Джон Грэпс сейчас же ответил, что старость закономерна только в старые годы жизни, насильственное же причинение старости в молодые годы незаконно. С этой точки зрения, причиненные истице старческие морщины, порча фигуры, выпадение зубов должны рассматриваться как членовредительство. Самуэль Ношевский ответил, что согласно точному смыслу закона (глава такая-то, статья такая-то, параграф такой-то, пункт такой-то) старческие морщины, дурная фигура и выпадение зубов не подходят под понятие членовредительства. «Уважаемый господин Джон Грэпс, — писал Ношевский, — показал слабое знакомство с законами Великании». Джон Грэпс ответил, что еврей не имеет права учить его законам Великании. На этом научно-юридический спор прервался.

Чьюз, удивленный содержанием этой полемики, спросил своего адвоката, зачем он занимается чепухой.

— Любезный профессор, — возразил адвокат, — вы, естественно, незнакомы со всеми юридическими тонкостями, а потому предоставьте действовать мне. Неужели я сам не понимаю, что мои статьи — чепуха?

Ввиду юридической сложности дела многие газеты обратились за разъяснением к генеральному прокурору. Интервью прокурора было помещено во всех газетах.

— Настоящее дело, — сказал генеральный прокурор господин Уолтер Брайф, представляет собой значительные трудности. Нам не известны прецеденты. Закон не предусматривает случая насильственного причинения старости. Но поскольку подобное явление прежде всего нарушает личную свободу, столь высоко чтимую в ВДР, закон, естественно, в силу своего свободолюбивого духа, не может пройти мимо этого явления. Вопрос, таким образом, лишь в том, по какой статье квалифицировать данный случай. Возможны разные варианты: членовредительство, хищение, оскорбление действием. Пока суд рассмотрит дело в гражданском порядке.

Домогательства Джона Грэпса и интервью прокурора вызвали бурю протеста среди ученых, студентов, рабочих. «Ассоциация прогрессивных ученых» заявила в своем бюллетене, что «подготовляемая против величайшего ученого судебная комедия представляет собой позор, равного которому не помнит история, и выставит Великую республику в самом смешном и жалком виде перед лицом мирового общественного мнения».

Группа прогрессивных депутатов подняла вопрос об Y-лучах в парламенте. Указывая на общенациональное и даже мировое значение изобретения, депутаты предлагали парламенту выделить специальную комиссию в составе членов парламента и виднейших ученых-экспертов для всесторонней научной, общественной и экономической экспертизы изобретения. Впредь до решения комиссии всякие судебные иски против профессора Чьюза признать преждевременными. В случае, если выводы комиссии совпадут с утверждениями профессора Чьюза, принять следующие меры: 1) обсудить в парламенте возможности осуществления изобретения за государственный счет; 2) прекратить судебные иски против профессора Чьюза, как несостоятельные; 3) произвести расследование нашумевшей истории с Эльгой Оллис для привлечения организаторов к судебной ответственности по обвинению в мошенничестве.

Выдвинувшая это предложение группа депутатов была малочисленной, но в нее входили и ее поддержали некоторые видные общественные деятели. Требование же создать комиссию было столь естественным и обычным в практике парламента, что уклониться от него представлялось чрезвычайно трудным.

После выступления инициатора заявления прогрессивного депутата Рони выступил Кэрс, известный реакционный депутат. Он заявил, что изобретение Чьюза, так же, как и возбужденный против него иск, является частным делом и, как таковое, не должно интересовать парламент. Он даже не считает возможным тратить на них то драгоценное время, которое назначено для государственных дел. (Аплодисменты справа.)

— Не для того выбирал нас народ! (Шумные аплодисменты справа.) Наше время принадлежит не нам, а народу! (Бурные аплодисменты справа.) Для этого рода дел имеются другие учреждения, в данном случае, например, суд, который сам отлично разберется. Вмешиваться в его функции значило бы не доверять не только суду, но и конституции ВДР. (Аплодисменты справа.) Это является оскорблением ВДР, каковое действие, несмотря на всю его чудовищность, становится объяснимым, если вспомнить, от кого оно исходит. (Бурные аплодисменты справа, сильный шум слева.)

Далее Кэрс взял под защиту прокурора, на которого нападал Рони, но тут же заявил, что он не согласен с мнением прокурора об отсутствии прецедентов. Наоборот, известны случаи превращения женщин, если и не в старух, то… некоторые другие случаи, а если возможны одни превращения, то почему невозможны другие? Кэрс заявил, что он опирается на такое авторитетное свидетельство, которому никто не смеет не поверить.

В напряженной тишине он потряс над головой толстым томом и воскликнул:

— Это свидетельство — библия! (Бурные аплодисменты справа.)

Так как Кэрс начал с первой страницы, ничего не утаивал, читал не спеша, с выразительностью, какой позавидовал бы любой актер, то добрался до интересовавшего его прецедента лишь к концу пятого дня. Этим прецедентом оказалось превращение жены Лота в соляной столб. При этом сообщении некоторые депутаты сами чуть не превратились в соляные столбы. Но затем, сообразив, какой неопровержимый аргумент выдвинул Кэрс, депутаты наградили его бурной овацией.

Выступивший вслед за Кэрсом депутат Дэбон выразил свою радость по поводу того, что замечательная речь его почтенного товарища по партии внесла в дело полную ясность.

— Вряд ли кто-нибудь посмеет теперь толковать о мошенничестве. Впрочем, можно ожидать, — язвительно заметил Дэбон, повернувшись в сторону Рони, — что красные опустятся до кощунственного отрицания свидетельств библии!

Когда появившийся на трибуне Рони действительно продолжал упорствовать, возмущенный зал проводил его криками:

— Долой красного врага библии!

Депутат Бустель, декан юридического колледжа, известный знаток вопросов частного права, доказал, что вмешательство парламента в частноправовые споры граждан Эдварда Чьюза и Эльги Оллис явилось бы вопиющим нарушением принципов свободы…

Несмотря на всю глубину парламентской дискуссии, интерес к ней заметно охладевал. Не только хоры для гостей пустовали, но и в зале осталось так мало депутатов, что когда на десятый день прения исчерпались, принять резолюцию оказалось невозможным из-за отсутствия кворума.

Не ожидая исхода парламентской дискуссии, имевшей чисто теоретический характер, суд начал разбор иска о возврате похищенной юности.

 

26. Дело о похищенной юности

Чьюз все-таки еще не верил, что суд состоится, — он казался ему более нелепым, чем все те нелепости, через которые ему уже пришлось пройти.

— Вы знаете, я иногда чувствую себя не живым человеком, — говорил он Ношевскому, — а героем какого-то сатирического произведения.

— Вероятно, так же чувствовал себя тот, кого осудили за преподавание теории Дарвина, — заметил Ношевский. — Если был возможен тот процесс, то почему невозможен этот? Согласитесь, профессор, теория Дарвина пользуется еще более всеобщим признанием, чем ваше открытие. Не забывайте и того, что уже в двадцатом веке слушались дела о «ритуальных убийствах».

— Так что же, мы, по-вашему, живем в средневековье? Может быть, меня сожгут на костре, как ведьму?

— Нет, зачем же? — улыбнулся Ношевский. — В двадцатом веке существуют более усовершенствованные способы устранения опасных людей. Впрочем, если вы окажетесь в руках «рыцарей» или «золотых рубашек», то можете угодить и на костер!..

Только одно обстоятельство все-таки подбодряло Чьюза. Пока в парламенте шло чтение библии, авторитетная научная комиссия произвела исследование Y-лучей и снова пришла к заключению о том, что они совершенно безвредны для человека. Таким образом, Чьюз мог опереться на официальное научное решение, которое нельзя было так просто отвести, как это было сделано с заключением комиссии «Ассоциации прогрессивных ученых».

Одновременно с выступлением прогрессивных депутатов парламента буря протестов против предстоящего процесса поднялась как в самой стране, так и за ее пределами. Количество телеграмм, резолюций ученых обществ, рабочих организаций, профсоюзов, научных институтов все увеличивалось; телеграммы на имя правительства требовали не допустить фарса, позорящего страну. Не было уже уголка на земном шаре, откуда бы не шли эти телеграммы. «Горячие новости», «Рекорд сенсаций» и подобные им газеты сначала пробовали величественно игнорировать это движение, но и они не выдержали, когда «Рабочий» опубликовал открытое письмо Чьюзу от академий, научных институтов, научных организаций и профсоюзов Коммунистической страны. В этом письме выражалось соболезнование профессору Чьюзу по поводу того, что ему приходится жить и работать в стране, которая еще не вышла из полосы средневековья и где ученых судят, как колдунов и ведьм. «Неслыханное оскорбление!», «Коммунисты смеют нас учить!», «Вмешательство во внутренние дела!» — наперебой закричали газеты «Рекорд сенсаций» и «Горячие новости». Газета «Руки по швам!» требовала немедленного разрыва дипломатических отношений, объявления войны и воздушной бомбардировки коммунистической столицы. «Мы им покажем средневековье! — кричали „Руки по швам!“ — Наша авиация и бомбы докажут им, что мы самая передовая страна!»

«Свобода» была несколько умереннее.

«Всему миру известно, — писала газета, — что в Коммунистической стране академии и научные институты являются государственными организациями. Поэтому заявление от их имени представляет собой не что иное, как попытку вмешательства Коммунистического государства во внутренние дела Великой Демократической республики. Иск гражданки Оллис к гражданину Чьюзу — частный спор двух свободных граждан Великой Демократической республики и, как таковой, подлежит рассмотрению нелицеприятного суда. Письмо коммунистических академий и институтов является недостойной попыткой оказать давление на свободный суд, что противоречит принципам и традициям великанской демократии. Факт посылки вышеназванного письма доказывает, что в Коммунистической державе эти великие демократические принципы попираются, но Великая Демократическая республика и все цивилизованное человечество свято чтут их. Вышеназванное письмо нарушает основные права человека, свободу совести и прочие демократические свободы. Если у Чьюза осталась хоть капля патриотизма, он сам должен потребовать, чтобы оскорбительное письмо было взято назад».

Чьюз не заставил себя долго ждать. В «Рабочем» появился его ответ: «Друзья и коллеги! — писал он („О, он называет коммунистических ученых друзьями!“ — завопили „Горячие новости“). — Я благодарен вам за поддержку и сочувствие. Конечно, нашу страну оскорбляете не вы. Ее оскорбляют те, кто смеет обвинять ученых в колдовстве. Но я верю в наш народ и поэтому верю, что судебная комедия будет разоблачена».

Через несколько дней последовал взрыв, не менее оглушительный: «Рабочий» перепечатал интервью, данное профессором Чьюзом-младшим журналистам в коммунистической столице.

«— Меня спрашивают, возможен ли все-таки этот чудовищный процесс, — сказал профессор Чьюз-младший, — это нелепое „дело о похищенной юности“?

Самый этот вопрос показывает, какая пропасть разделяет наши социальные системы. Что бы вы ни слышали, что бы вы ни знали о нашей стране, вам все-таки кажется невероятным, что ученого, средь бела дня, в столице крупнейшего государства, гордящегося своей цивилизацией, могут обвинять в том, что правильно названо в письме ваших ученых колдовством. А для меня, родившегося и прожившего много лет в этой стране, понятно другое: в нашей стране уже нельзя обойтись без таких процессов, наш социальный строй не может без них существовать. Вы помните, как в течение нескольких лет весь мир защищал двух никому неведомых людей. Невиновность их была очевидна, и все-таки наши правители посадили их на электрический стул. Подумайте о том, что наши судьи не засудили Дарвина только потому, что он не мог попасться им в лапы, но они сделали это посмертно в лице одного из его последователей. Они даже не подозревают, что человека оскорбляет родство не с обезьяной, а с ними, господами судьями. Нет, такие процессы у нас неизбежны: большой обман проходится подпирать малыми обманами.

Вас, может быть, удивит то, что очередное мошенничество со старой „юной девой“ я называю мелким обманом. Конечно, само по себе оно не так уж мелко, но сравните его с тем грандиозным мошенничеством, благодаря которому безобразная старуха-плутократия, кривляясь и кокетничая, в течение многих десятилетий выдает себя за прекрасную юную деву-демократию! А в ней демократии столько же, сколько юности в старой мошеннице, выступающей сейчас на суде. В этом смысле предстоящий процесс приобретает, мне кажется, символическое значение».

Что тут произошло! «Изменник, величайший преступник всех времен и народов» — других названий для Чьюза-младшего у газет не нашлось. Они так набросились на сына, что даже на некоторое время забыли об отце.

Редактор «Рабочего» Рэдчелл был вызван в Комиссию по расследованию антивеликанской деятельности. Его спасла только депутатская неприкосновенность: он был членом парламента.

В такой атмосфере начался сенсационный судебный процесс. Наплыв зрителей был так велик, что из сравнительно небольшого зала, где обычно рассматривались гражданские иски, суд сразу же был перенесен в крупнейший зал столицы.

Каждое утро Чьюз, под охраной группы вооруженных студентов — членов «Союза защиты Чьюза», подъезжал к зданию суда. Он протискивался сквозь узкий проход, оставленный между двумя рядами юпитеров и киноаппаратов.

В тот же день на страницах газет, на экранах кино и телевизоров появлялись многочисленные снимки: «Чьюз выходит из автомобиля», «Чьюз разговаривает со своей охраной», «Чьюз идет к зданию суда», «Чьюз хмурится», «Чьюз чихнул».

По этому же коридору под темной вуалью проходила «двадцатилетняя старуха» — и опять весь мир видел? «Эльга Оллис выходит из автомобиля», «Эльга Оллис идет в суд», «Эльга Оллис страдает под вуалью»… Какое прекрасное время для газетчиков! Они упивались, они разрывались на части, они сходили с ума!..

Процесс грозил затянуться надолго: свидетели насчитывались сотнями.

Первые три дня были посвящены выяснению картины событий, развернувшихся перед домом Чьюза. Двести с лишним свидетельниц — «юных дев» единодушно опровергали заявление Чьюза о том, что он не выходил из своего кабинета. Все они видели его на подоконнике рядом с этим ужасным аппаратом. Блеск направленных на них лучей был ярче солнца. Многие свидетельницы ощущали даже ожоги. Особенно выразительно рассказывала об этом прелестная Дороти Эрландо. Она провисела на решетке несколько минут и спаслась от постарения только благодаря героизму Эльги Оллис, которая прикрыла ее своим телом.

— Зато как поплатилась несчастная Эльга! — патетически воскликнула Эрландо.

И весь зал перевел глаза с прекрасной «юной девы» на древнюю старуху, в которой никак нельзя было узнать миловидную Эльгу, столь хорошо знакомую публике по многочисленным фотографиям.

О версии с медным тазом Чьюз молчал. Если это и было правдой, то все-таки носило слишком уж неправдоподобный характер, чтобы говорить об этом на суде, да еще без всяких доказательств. Адвокат Ношевский даже считал, что это только повредило бы делу. Он, правда, узнал о самоубийстве Уиппля, но в тайну его проникнуть не мог. Ношевский избрал другой способ защиты.

Он объяснил суду, что прожектор настолько велик, что ни перенести его, ни поместить на подоконнике просто невозможно. Окна же лаборатории выходят не на улицу, а в сад. Ношевский приглашал суд выехать на место, чтобы убедиться в этом.

Адвокат истицы Джон Грэпс возразил, что у профессора Чьюза могли быть аппараты меньшего размера, которые теперь скрыты или даже уничтожены. Судья согласился с ним и от выезда на место отказался.

Адвокат Ношевский представил заключения двух научных комиссий. Адвокат Грэпс заявил, что он относится с полным уважением к обеим комиссиям и не имеет ни желания, ни права оспаривать их выводы. Но профессор Чьюз изобрел целую серию лучей различной интенсивности — в этом можно убедиться, прочитав его статью (Грэпс прочел выдержки). Где же гарантия, что профессор Чьюз представил комиссиям для обследования те самые лучи, которые он направлял против «Юных дев»? Где гарантия, что он не скрыл наиболее вредные лучи? Заключения комиссий только показывают, что среди лучей Чьюза есть безвредные, — в этом никто не сомневается! Но никто также не сомневается и в том, что среди этих лучей есть весьма вредные. Доказательства — налицо! (Трагический жест в сторону истицы.)

Четвертый, пятый и шестой дни были заняты выяснением картины превращения Эльги Оллис в старуху. Прошло около ста свидетелей и, главным образом, свидетельниц, которым посчастливилось быть в этот трагический момент в магазине Конрой и Конрой. При описании этой сцены многие присутствовавшие на суде дамы плакали.

Адвокат Ношевский подробно интересовался тем, как расположена комната продавщиц в соответствующем отделе магазина Конрой и Конрой, имеет ли она отдельный вход, кроме выхода в зал магазина, присутствовал ли кто-нибудь в комнате во время «превращения».

Чьюз уже не слушал. Вереницы «юных дев» ему невероятно надоели. Он углубился в свои мысли.

Седьмой день был посвящен самому серьезному вопросу: выяснению тождества между старухой, называющей себя Оллис, и прежний, молодой Оллис. Главной свидетельницей со стороны истицы была Люсинда Оллис, мать Эльги, которая без всяких колебаний признала в старухе свою дочь.

— Как же это не Эльга, — говорила мать, — если она знает всю нашу жизнь с момента, когда ей было лет шесть, знает всех родственников, все семейные тайны?

Адвокат Джон Грэпс спросил свидетельницу, не может ли она перед судом задать своей дочери такие вопросы, ответы на которые доказали бы, что та действительно ее дочь. Во избежание всяких сомнений Грэпс предложил, чтобы истица была временно удалена из зала, а мать сообщила суду вопросы и правильные ответы на них.

Когда все это было проделано и старуха вновь появилась в зале, напряжение дошло до предела.

— Скажи-ка, дочка, — спросила Люсинда Оллис, — кого из наших родственников ты особенно любила?

— Ну, конечно же, дядюшку Тома, — улыбнулась беззубым ртом старуха.

— Может быть, ты опишешь его наружность?

— Маленький, толстенький, с цепочкой от часов на круглом животе, с вьющимися волосами вокруг блестящей лысины.

— А что вам, ребятам, особенно нравилось в дядюшке?

— Он постоянно угощал нас конфетами.

— А где он держал их?

— О, это мы хорошо знали! Мы забирались к нему на колени и запускали руки в левый карман пиджака.

Люсинда Оллис с торжеством посмотрела в зал: разве она не говорила, что ее дочка все помнит?

— А может быть, ты помнишь и тетушку Полли?

Да, старушка помнила и тетушку Полли, с вставной челюстью, которая вываливалась у нее, когда она засыпала в кресле, — это всегда очень удивляло и пугало детей.

После тетушки Полли принялись за дедушку. Семейные воспоминания, вероятно, продолжались бы бесконечно, если бы адвокат Самуэль Ношевский не заявил, что вполне удовлетворен.

— Ваша честь, — обратился Ношевский к судье, — если вы разрешите, я обязуюсь показать точно такой же фокус не дальше, чем завтра. Выберите кого угодно из публики, и он так же отлично вспомнит и расскажет о моем дядюшке Билле, о тетушке Розе, о моих дедушке, бабушке и всех родственниках до третьего колена.

Адвокат Джон Грэпс горячо протестовал против содержавшегося в этих словах недостойного намека, направленного против чести уважаемой престарелой матери, которая и без того убита ужасным горем. Только человек, лишенный всего человеческого, не поймет, что мать не может назвать своей дочерью постороннего человека. Что же касается предложения господина Ношевского относительно своих предков, то, он, разумеется, прав: каждому сидящему в зале хорошо известно, кто были его предки. Во всяком случае, каждому известно, что они не были гражданами ВДР. Вероятно, этим и объясняются такие выражения господина Ношевского, как «фокус». Эти выражения свидетельствуют о явном неуважении к суду ВДР. Необходимо напомнить господину Ношевскому, что он находится не в библейской стране своих предков. Необходимо призвать адвоката Ношевского к порядку.

Судья призвал адвоката Ношевского к порядку.

Но беспокойный адвокат решительно не хотел порядка. На другой же день он снова нарушил его. Началось с пустяков. Ношевский пожелал узнать у хозяина магазина господина Конрой, вызванного в качестве свидетеля, каковы были деловые качества Эльги Оллис как продавщицы. Господин Конрой отозвался о ней очень одобрительно: она, несомненно, была одной из самых ловких, способных и знающих продавщиц, специалисток по домашним электровещам.

Ношевский предъявил истице журнал «Всемирное зеркало» с кадром из киножурнала «Аргус». На этом кадре улыбающаяся Эльга Оллис предлагала покупателям товар.

— Скажите, это вы? — спросил он.

— Да, это я. Нет, это то, чем я была еще недавно, — сказала старуха с таким душераздирающим вздохом, что у многих дам невольно навернулись слезы.

Но Ношевского это не тронуло.

— В таком случае скажите, что вы продаете?

Старуха молчала.

— Что это такое?

Старуха молчала.

Зал затаил дыхание…

— Вероятно, фотография неясна, — вдруг сказал Грэпс.

— Фотография неясна, — повторила старуха. — Я не могу разобрать.

— Вполне возможно, — с готовностью согласился Ношевский, вытаскивая из-под кресла полированный ящичек среднего размера. — Я охотно помогу вам, продолжал он, раскрывая ящик и показывая его старухе. — Вот та же самая вещь, я сегодня купил ее в магазине Конрой и Конрой.

Он протянул старухе нечто металлическое, никелированное, с трубками и проводами. Но старуха спрятала руки назад.

— Продавщица объяснила мне способ употребления, но боюсь, не напутал ли я. Не будете ли вы добры объяснить мне назначение этой вещи?

Старуха молчала.

— Ну, по крайней мере, как она называется?

Старуха не ответила и на этот вопрос.

— Странно, очень странно, — с сожалением сказал Ношевский. — Ведь это же знаменитый комнатный электропылесос-пульверизатор — изобретение и монополия фирмы Конрой и Конрой. Может быть, вы все-таки скажете, сколько он стоит?

Старуха будто онемела.

— Тогда будьте добры сказать, сколько стоят электроутюги большого, среднего и малого размера? А комнатный вентилятор номер семнадцатый?

Старуха не произнесла ни слова.

— Я прошу суд, — сказал Ношевский, — выехать на место и установить, что все продавщицы магазина Конрой и Конрой отлично знают цены товаров, и умеют объяснить их употребление.

Адвокат Джон Грэпс немедленно выступил с протестом против этого предложения.

— Мой уважаемый коллега, — сказал он, — проявил большую изобретательность, но вместе с тем и поразительное непонимание той ужасной трагедии, которая произошла с этой несчастной женщиной. Для нас не прошло и месяца с того момента, как изображенная на фотографии прекрасная Эльга Оллис продавала пылесос-пульверизатор. Но это только для нас. Для несчастной Оллис в одну-две минуты промчалось тридцать, сорок, пятьдесят, — мы не знаем даже сколько лет. В эти несколько минут весь организм ее мгновенно изменился. Почему же вы не допускаете, что изменила ей и память?

— Однако она отлично помнит даже детские годы, — перебил Ношевский.

Судья призвал беспокойного адвоката к порядку.

— Что же в этом удивительного? — возразил Грэпс. — Старики всегда помнят детство лучше, чем зрелые годы. Кто из нас не знает, что многие детские впечатления врезаются в память на всю жизнь? Во всяком случае, прежде чем обсуждать просьбу господина Ношевского, я прошу назначить медицинскую экспертизу, которая установила бы правильность высказанных мной соображений.

Судья удовлетворил ходатайство адвоката Джона Грэпса.

Экспертизе были поставлены два вопроса:

* Если человек в несколько минут стареет на несколько десятков лет, то возможно ли при этом такое же ослабление памяти, какое обычно сопутствует постепенному, нормальному постарению?

* Может ли старик с ослабленной памятью отчетливо помнить факты из своего детства?

Экспертиза заявила, что ответить на первый вопрос она затрудняется, так как случаи мгновенного постарения ей не только неизвестны, но и представляются невероятными с научной точки зрения. На второй вопрос эксперты ответили положительно.

На основании этого судья отказал адвокату Ношевскому в его просьбе относительно выезда в магазин Конрой и Конрой.

На следующий день судья спросил, не может ли свидетельница Люсинда Оллис, ввиду возникших сомнений, представить какие-либо материальные доказательства того, что истица действительно является ее дочерью Эльгой Оллис.

— Могу, но стесняюсь, — ответила Люсинда.

— Вам нечего бояться, — торжественно сказал судья. — Здесь вы под защитой закона Великой Демократической республики!

Тогда мать сказала:

— У Эльги была большая родинка на левой ноге, чуть выше колена. Она немножко напоминала сердечко. Когда Эльга была маленькой, я часто целовала ее в это сердечко, и Эльга смеялась.

Тут Люсинда заплакала, ее примеру последовала старая Эльга, а вместе с ними заплакало не менее полусотни дам.

Когда шум от сморканий и всхлипываний несколько смолк, судья, в целях охраны нравственности, распорядился очистить зал от мужчин. Кроме судьи и секретаря, из мужчин остались в зале только Чьюз и оба адвоката.

Старой Эльге было предложено приподнять юбку и обнажить левую ногу выше колена. Взорам присутствующих тотчас же представилась родинка порядочных размеров, действительно весьма напоминавшая сердечко.

Люсинда Оллис зарыдала и упала в обморок. В ту же минуту зарыдали пятьдесят дам. Не менее десяти из них упали в обморок. Вследствие таких сильных потрясений среди слушателей и необходимости оказать пострадавшим срочную помощь заседание было прервано.

Когда через час оно возобновилось, адвокат Ношевский заявил, что он располагает документом, опровергающим существование «сердечка» у настоящей Эльги Оллис.

— Ваша честь, — сказал адвокат, — по этой прекрасной фотографии вы можете убедиться, что молодая, прелестная Эльга Оллис была безукоризненнее солнца и никаких пятен не имела.

Адвокат предъявил номер «Всемирного зеркала» с кадром из знаменитого документального фильма «Аргус-журнал». Молодая Эльга Оллис, в купальном костюме, демонстрировала на пляже безупречность своего сложения.

Тут адвокат Джон Грэпс не выдержал и рассмеялся. Но он сейчас же принес суду свои извинения.

— Прошу простить этот невольный смех, — сказал он. — Неужели мой уважаемый коллега не понимает, что ни одна красивая девушка не допустит на фотографии никаких пятен? Разве хоть одна уважающая себя кинофирма допустила бы это? Ведь это означало бы пятно на ее репутации!

Ношевский заявил, что он просит приобщить фотографию к делу. Грэпс потребовал, чтобы экспертиза установила, можно ли удалить пятно с фотографии. Суд назначил экспертизу. Экспертиза сообщила о различных технических способах, какими пятно может быть удалено с фотографии. Судья отказал Ношевскому в его просьбе.

Наконец, по истечении двух недель, суд вынес решение: признать доказанным факт нанесения ущерба гражданке Великой Демократической республики Эльге Оллис гражданином ВДР Эдвардом Чьюзом путем злонамеренного причинения названной гражданке преждевременной старости при помощи особых лучей, изобретенных названным гражданином. На основании вышеизложенного удовлетворить иск гражданки Эльги Оллис к гражданину Эдварду Чьюзу в возмещение понесенных ею убытков в размере одного миллиона.

Газеты много писали о беспристрастности суда.

 

27. Непредвиденные обстоятельства

Мощная волна протестов против глупейшего обвинения «в злонамеренном причинении преждевременной старости» не прекращалась и по окончании процесса. Чьюз, до последней минуты не веривший в то, что суд посмеет удовлетворить дикий иск и пойти против мирового общественного мнения, был обескуражен приговором. Однако он решил бороться дальше и уполномочил Ношевского обратиться с апелляцией в Верховный суд.

Большой поддержкой явилось для него письмо от сына, полученное в эти дни.

«Отец, я верю: после тех испытаний, что ты перенес (хотя и вдали, я переживаю их с тобой), ты поймешь мой энтузиазм. То, что я увидел здесь, увеличивает мои силы в тысячу раз, и я хотел бы передать тебе в письме хотя бы часть моей энергии.»

И действительно, Чьюз чувствовал, как энергия переливается в него из строк письма. «Да, да, бороться, не уступать! — думал он. — Если это возможно там, то почему невозможно добиться этого и у нас?»

В последние дни Чьюз получал множество резолюций, телеграмм, писем с выражением сочувствия и обещанием поддержки. Писали совершенно незнакомые люди. Особенно поразило его коротенькое письмецо: «Вряд ли вы помните меня, профессор Чьюз, а я уже давно по фотографиям в газетах узнал, кто однажды подвез меня в своей машине. Может, мое письмо и ни к чему, а вот захотелось написать вам, чтобы вы услышали и мой голос. Ведь его вы не услышите ни в парламенте, ни в газетах. А таких, как я, много, очень много. Вот и хочется сказать вам, чтобы вы не забывали, что мы с вами». Ниже подписи шла приписка: «А дочка моя умерла».

И как в тот раз слова неизвестного человека вдохнули в него решимость, так и теперь его голос зазвучал для Чьюза громче и решения суда и неистовых воплей газет.

А газеты действительно вопили. Газета «Руки по швам!», орган «Ордена вольных тюремщиков вредных мыслей», требовала: «Будьте последовательны! Суд установил факт превращения юной девы в старуху. Значит, „лучи старости“, угрожающие безопасности свободных граждан Великой Демократической республики, должны быть запрещены, а опасные приборы конфискованы».

Вскоре все «демократические» газеты присоединились к этой кампании. И, наконец, «Орден вольных тюремщиков вредных мыслей» и «Орден рыцарей свободы» внесли в Верховный суд мотивированное заявление с требованием запрещения «лучей старости», как противоречащих великим принципам великанской свободы.

В ответ на это в Верховный суд посыпались петиции от ученых обществ с требованием отменить постыдный приговор суда и предоставить всемирно известному ученому свободу научной деятельности. Многие провинциальные студенческие общества объявили поход в столицу для подачи протестов и петиций в парламент и Верховный суд.

В этот момент крайнего обострения борьбы «Рабочий», как всегда, опубликовал нечто совершенно непредвиденное. Это снова было письмо ученых Коммунистической страны. В самом деле, кто мог предвидеть, что после недавнего скандала, после предупреждения, полученного редактором Рэдчеллом от Комиссии по расследованию антивеликанской деятельности, газета снова отважится на это! И теперь дело было уже не в отдельных фразах и выражениях. Дело было в том, что предлагали ученые-коммунисты!

«У нас ни один школьник, — писали ученые Чьюзу, — не верит в то, что ваши лучи старят. Если Верховный суд вашей страны действительно запретит лучи, мы обращаемся к вам, как к почетному члену нашей академии, с приглашением прибыть в нашу страну — здесь вы найдете полную свободу для научной деятельности.»

Газеты давно кричали на такой высокой ноте, что, казалось, повысить тон было уже невозможно. Но теперь они перещеголяли самих себя. И «Горячие новости», и «Рекорд сенсаций», и «Руки по швам!» дружно разоблачали «адскую затею коммунистов и семьи Чьюзов». Оказывается, Чьюз-младший, сбежавший к коммунистам, столковался в коммунистической столице с так называемыми красными учеными. Они решили перетянуть к себе и Чьюза-отца. Цель ясна: так как Чьюзу не удалось навредить своими «лучами старости» внутри страны, он перебирается с ними в Коммунистическую страну, вооружает своими аппаратами коммунистические аэропланы, и их армады налетят на Великую Демократическую республику, чтобы превратить все ее население в стариков и старух…

Верховный суд должен немедленно вынести решение о конфискации лаборатории Чьюза, как угрожающей свободе, и об аресте лжеученого, как предателя и изменника, перешедшего на сторону Коммунистической державы.

Через день в «Рабочем» появился ответ Чьюза.

«Дорогие друзья, — писал он, — меня глубоко взволновало ваше приглашение. Я знаю, что в вашей стране я мог бы работать свободно. Но я десятилетия работал в своей стране. В своей научной работе я не отступал ни перед какими препятствиями. Вам, ученым, это понятно. Я привык не отступать. И я не хочу отступать теперь, когда моими врагами оказались не микробы, а те, кто смеет называть себя людьми. Я не хочу отступать перед ними! Я хочу с ними бороться! Я не хочу, чтобы они превратили мою страну в посмешище, я не хочу, чтобы из моей страны в страхе разбегались ученые. Я остаюсь в своей стране. Я убедился, я знаю, что миллионы людей думают так же, как и я. Я остаюсь, чтобы при их поддержке бороться.»

«Хитроумное разоблачение» с треском провалилось. Клеймить Чьюза как «изменника» стало невозможно. Положение так осложнилось, что очередные номера газет — как ни трудно этому поверить — вышли без единой строчки о Чьюзе.

А движение в защиту «лучей жизни» продолжало расти. Профессиональные союзы обратились к своим членам с призывом помешать попыткам «запретить» лучи. В листовках разъяснялся смысл судебной комедии: под видом «запрещения» хотят овладеть лучами, чтобы передать их монополистам. Великое изобретение, которое могло бы облегчить судьбу народа, принесет только лишние прибыли предпринимателям.

Петиции с требованием отменить позорное решение суда собирали тысячи подписей. Перед зданием Верховного суда стояли очереди делегаций, пришедших вручить петиции. Чиновники сбились с ног, объясняя, что принятие таких петиций противоречит процессуальному кодексу.

В конце концов, была вызвана полиция. Произошли столкновения, и протестующие были вытеснены из здания суда и с площади.

«Ассоциация прогрессивных ученых» устроила большой митинг. Резолюция митинга была отпечатана многотысячным тиражом, и листовки широко разошлись по городу.

«Судебная комедия опозорила нашу страну на весь мир, — заявляла ассоциация. — Мы не допустим продолжения этого позора. Дело Чьюза — наше дело, дело нашей чести. Власть, которая постоянно кричит о священном принципе частной собственности, готовится украсть для монополистов великое изобретение, которое изобретатель хотел использовать в интересах народа. Если Верховный суд посмеет принять позорное решение, мы, десять тысяч прогрессивных ученых столицы, предупреждаем: мы защитим профессора Чьюза. Мы не допустим к нему полицейских и иных чиновников, мы станем перед его домом — посмотрим, решится ли наша так называемая демократическая власть обрушить на головы научных работников полицейские дубинки и слезоточивые газы.»

Общественное мнение было настолько возбуждено, что президент республики собрал министров, а господин Докпуллер — советников. После совещания президент республики вызвал по телефону председателя Верховного суда и имел с ним «беседу частного характера».

Господин Докпуллер уже давно находил, что движение протеста, вызванное этой дурацкой затеей с постаревшей «юной девой», приняло неприличные размеры. Ферн, автор «лучей старости» и организатор судебного процесса, болезненно переживал укоры патрона. Зато Регуар был преисполнен самых радужных надежд. На совещании он не упустил случая осторожно подтолкнуть коллегу к яме.

— Печать и правительство перестарались, — сердито сказал Докпуллер, возлежавший, как всегда, в своем огромном кресле. — Надо знать меру. Даже в нашей стране. Что вы предлагаете, господа?

— По-моему, ничего менять не следует, — беззаботно ответил Докпуллер-младший. — Верховный суд имеет право конфисковать лабораторию Чьюза.

— После письма коммунистических ученых? — прищурившись, спросил отец. — Да и наши «прогрессисты» грозят стать стеной у дома Чьюза. От них можно ждать всего.

— Ну и что ж? Их разгонят, — запальчиво ответил сын. — До каких пор мы будем оглядываться на наших красных и на Коммунистическую державу? Надоело!

— Факты не перестают существовать от того, что их не желают, — заметил отец.

— Так к черту такие факты! — вскричал Докпуллер-младший. — Я давно говорю, что Коммунистическую державу пора раздавить. Довольно с ней церемониться.

— Джонни, меньше говори! — сказал Докпуллер сыну, как маленькому (хотя ему было шестьдесят). — Ты не кандидат в парламент, а мы не избиратели. Ваше мнение, Ферн?

Первый советник находился в затруднении. Он понимал положение лучше «наследного принца», но вся беда состояла в том, что ему нелегко было признаться в провале собственного плана. Это было тем более трудно, что Ферн давно разгадал тактику Регуара и ясно видел, что тот ждет удобной минуты, чтобы его утопить…

— Я все-таки думаю, господин Докпуллер, что сейчас нашу линию трудно изменить, — осторожно сказал Ферн.

— А вы, Регуар?

— Я, господин Докпуллер, напротив, за маневренность. Верховный суд, мне кажется, должен удовлетворить апелляцию Чьюза.

— Нельзя сказать, чтобы ваш план отличался дальновидностью, — язвительно перебил коллегу Ферн. — Отказ в иске Оллис повлечет за собой разные глупые разговоры. Коммунисты молчать не станут. Да и Рони в парламенте… Вот последствия вашего плана…

— Это последствия не моего, а вашего плана, профессор Ферн! — возразил второй советник.

— Но и ваш план биржевого краха к цели не привел, — отпарировал Ферн. — В результате моего плана хотя бы «Лига спасения» распалась, а вы и этого не добились.

Докпуллер медленно переводил взгляд то на Ферна, то на Регуара. В его обычно бесцветных глазах мелькнуло что-то вроде оживления. Казалось, ссора советников развлекала его.

— Черт возьми, какой-то заколдованный круг! — воскликнул Докпуллер-младший. — И старый приговор не устраивает, и новый не устроит! Я же говорю, эти коммунисты так запутают…

— Джонни, говори меньше, — снова сказал отец. — Ничего заколдованного. Все просто, господа: старый приговор отменить, нового не принимать. Ясно?

Господин Докпуллер закрыл глаза. Советники переглянулись и поняли. Как просто, как гениально просто! Какая ясность и острота мысли в таком возрасте! Гениальность патрона на минуту снова примирила их.

Докпуллер-младший ничего не понял. Что поделать: он уже давно был на положении дофина при слишком зажившемся короле. Но он ничего не спросил и вслед за советниками на цыпочках вышел из комнаты.

Создавшееся положение заставило Верховный суд поторопиться с решением. Надо отдать справедливость Ношевскому: удачно составленное ходатайство значительно облегчило задачу Верховного суда. Сначала возмущенный Чьюз сам написал заявление в Верховный суд. Он доказывал вздорность иска и научную невозможность мгновенного постарения. Ношевский прочитал и безжалостно сказал:

— Прекрасная статья! Убедительная! Но для суда совершенно не годится.

— Разве суд не нужно убеждать? — удивился Чьюз.

— Не нужно. Для суда важна форма. Позвольте уж мне, профессор.

Он сел и за две минуты написал. Чьюз прочитал и поразился.

— Это же абсолютная чепуха, — сказал он.

— Именно эта чепуха и нужна.

В своем заявлении Ношевский с большой похвалой отозвался о ведении суда: ответчика все удовлетворяло, он не имеет никаких поводов для протеста. Но после решения суда появился новый казус: поскольку истица признана Эльгой Оллис, следовательно, она состоит в родственных отношениях со своей матерью Люсиндой Оллис. Согласно же точному указанию гражданского процессуального кодекса (раздел такой-то, глава такая-то, статья такая-то) кровные родственники истца, в том случае, если они материально заинтересованы в исходе процесса, не могут выступать в качестве свидетелей на стороне истца. Поскольку во время процесса родство истицы и свидетельницы установлено не было, у ответчика не было и причин для отвода. Ныне же, после решения суда, ответчик заявляет отвод против главной свидетельницы со стороны истицы Люсинды Оллис, как состоящей в кровном родстве с истицей и материально заинтересованной в исходе процесса. Так как решение суда в основном вытекает из показаний этой свидетельницы, ответчик ходатайствует об отмене решения.

— Боже мой, какая чушь! — снова вскричал Чьюз. — Выходит, я соглашаюсь, что эта старуха — Эльга Оллис?

— Какое это имеет значение! Важна форма.

— Как же можно требовать у суда не признавать в этой старухе Эльги Оллис на том основании, что я соглашаюсь с тем, что она Эльга Оллис?

— Повторяю: это форма, — уже с досадой сказал Ношевский. — Простите, профессор, вы совершенно не разбираетесь в юриспруденции.

— Ну и черт с ней, с вашей юриспруденцией, — сердито сказал Чьюз. — Видно, она из породы тех же наук, что и экономика Ферна. Делайте, как хотите.

Ношевский оказался прав. Аргументированное рассуждение Чьюза поставило бы Верховный суд в затруднительное положение. Заявление же Ношевского прекрасно укладывалось во все статьи и потому было признано подлежащим удовлетворению. Верховный суд отменил решение суда низшей инстанции. Дело было назначено на новое рассмотрение. Юридическая правда восторжествовала!

Итак, сенсационному процессу «о похищенной юности» предстояло повториться! Это была новая сенсация. Интерес к повторному процессу нисколько не уменьшился. Как старушка выкрутится теперь, без мамаши? А если не выкрутится, то крупный скандал неизбежен!

Опять из всех уголков страны и земного шара в столицу Великании полетели корреспонденты, фоторепортеры, кинооператоры… По мере того как день суда приближался, Чьюза охватывало все большее волнение. На первом процессе он был пассивен. Тогда он попросту не верил в возможность нелепого решения и предоставлял все Ношевскому. А дело было вовсе не в юридических хитросплетениях и даже не в личности старухи-самозванки, а в том, чтобы научно доказать нелепость всех обвинений, доказать, что это действительно обвинения в колдовстве. В этом духе ученый подготовил и написал свою речь.

По условию с адвокатом Чьюз должен был предварительно знакомить его со всем, что он собирался сказать на суде.

— Юриспруденция — дело тонкое, — говорил Ношевский. — Вы даже не представляете, какой вред может принести одно неловкое слово.

Чьюз передал свою речь Ношевскому, который тут же принялся ее читать. Профессор следил, какое впечатление производит она на адвоката. Но у Ношевского не хватило сил дочитать до конца.

— Любезный профессор! — воскликнул он, складывая рукопись и возвращая ее Чьюзу. — Вы хотите усыпить судей и корреспондентов. Они вам этого не простят.

Заметив, что Чьюз нахмурился, адвокат поспешил добавить:

— Прекрасная речь для собрания ученых! Но ведь ученых и без того убеждать не надо. А тут судьи, корреспонденты — какие они ученые? А вы хотите им доказать, что колдовство невозможно!

— Значит, опять плести ваши юридические сети? — спросил Чьюз. — Вы сами запутались в них.

— Возможно, теперь и этого не понадобится. Разве вы не заметили, профессор, что ситуация изменилась? Непредвиденные обстоятельства спутали игру с «лучами старости». Движение протеста и у нас и за границей оказалось сильнее, чем ожидали враги. Поэтому Верховный суд и удовлетворил апелляцию.

— Вы думаете, что они открыто признают свое поражение? — спросил Чьюз.

— На них это, конечно, не похоже, — задумчиво сказал Ношевский. Признаюсь, мне самому неясно, как они выпутаются из положения. Ясно только одно: проиграть мы уже не можем.

— Имейте в виду, что я предъявлю встречный иск. Я буду добиваться, чтобы суд разоблачил не только эту мошенницу, но и тех, кто за ее спиной.

— Боюсь, что это невозможно.

— Почему?

— К кому вы обратитесь с иском? К Эльге Оллис? Но суд установит, что старуха — не Эльга. А имя ее нам не известно. Суд, понятно, не может принять иска без указания имени ответчика.

— А разве суд и власти не обязаны задержать мошенника и установить его имя?

— Это дело гражданское, частное… Нет, профессор, что ни говорите, а юриспруденция — дело тонкое…

Наконец настал день процесса. Снова Чьюз прорвался сквозь строй обезумевших фото- и киночудовищ. Снова был переполнен огромный зал.

И вдруг все изменилось. Новая сенсация перекрыла старую.

За полчаса до начала процесса на одной из улиц, расположенных неподалеку от здания суда, произошел бой между людьми Брегера и людьми Лагриматти.

Между этими двумя солидными организациями издавна существовала глухая вражда, время от времени прорывавшаяся на поверхность подобными вулканическими извержениями. Это было не только враждой, но (как это ни странно в нашем веке!) чем-то вроде кровной мести. Широкая публика не понимала, что лежит в основе этой борьбы. Было ясно лишь, что где-то пути обеих мощных организаций пересекались. Общество Брегера имело универсальный характер, организация же Лагриматти, — как показывало само ее название: «Общество содействия и охраны торговли», — была более специализированной. Она обслуживала мелкую и среднюю торговлю. Предприниматели этих отраслей все поголовно состояли членами общества и с большой похвалой отзывались об организаторских способностях Лагриматти. С его появлением навсегда отошли в прошлое те мрачные времена, когда владельцу магазина приходилось платить двадцати мелким организациям, охраняющим торговлю, и когда, несмотря на это, витрины то и дело вылетали и товар выбрасывался на улицу, потому что не было заплачено двадцать первой конкурирующей организации. Лагриматти сумел объединить все эти враждующие мелкие силы в мощный синдикат, убрал и отправил к праотцам непокорных, превратил сговорчивых в своих помощников, контролеров, агентов и ввел твердую таксу. После этого в торговле воцарились порядок и благоденствие: каждый хозяин, вступая в «Общество содействия и охраны торговли» и аккуратно внося причитающиеся взносы, был действительно уверен в безопасности своего предприятия.

Но Брегер, организация которого, понятно, была еще более мощной, хотел во что бы то ни стало проделать с обществом Лагриматти то же самое, что тот сделал со своими мелкими конкурентами. Однако орешек оказался не по зубам. Лагриматти хотел оставаться полноправным хозяином в своем деле и не шел в синдикат Брегера. Это и породило смертельную вражду между двумя достойными свободными предпринимателями.

В последнее время она как будто заглохла. Поэтому новая вспышка застигла врасплох и публику, и прессу. Тем оглушительней была сенсация!

Через полчаса «Горячие новости», «Рекорд сенсаций» и все другие газеты вышли с аншлагами через всю полосу:

БОЛЬШОЕ СРАЖЕНИЕ БРЕГЕР — ЛАГРИМАТТИ

Полагают, что потери обеих сторон велики. На поле сражения остались два подбитых и сгоревших броневика.

Из посторонней публики убито четверо, ранено десять. Можно ожидать новых столкновений.

Ниже располагалось два больших портрета: господин Брегер, пожилой человек в темном костюме, с острым, худым, аскетическим лицом средневекового монаха, и господин Лагриматти, молодой красавец южного типа с ослепительной улыбкой, с черными вьющимися волосами, в светлом клетчатом спортивном костюме, за рулем своего автомобиля.

Газеты сообщали, что стычка возникла совершенно неожиданно. Оба броневика обстреляли друг друга из пулемета, а пехота залегла на тротуарах и вела перестрелку из пистолетов-автоматов. Среди публики возникла паника. Броневики были вскоре подбиты и загорелись. Исход сражения остался неясен, так как, отступая, противники, как обычно, увезли своих раненых и убитых. Подоспевшие на поле сражения полицейские бронированные автомобили уже не застали сражавшихся. Улица была безлюдна, только раненые из случайной публики стонали в лужах крови Санитарными машинами они были развезены по госпиталям. Четверо убитых доставлены в центральный морг. Личность двух убитых мужчин устанавливается. Личность женщин установлена — это известная по недавнему процессу Люсинда Оллис и старуха, именуемая ее дочерью Эльгой Оллис. По-видимому, обе они ехали на заседание суда. Мимоходом сообщалось, что суд за неявкой истицы дело слушанием отложил.

Через час вышли новые экстренные выпуски:

БРЕГЕР ЗАЯВИЛ, ЧТО ОН ЗАСТАВИТ

ЛАГРИМАТТИ ПОДЧИНИТЬСЯ

ЛАГРИМАТТИ ЗАЯВИЛ, ЧТО ОН НЕ УСТУПИТ

ОБОСТРЕНИЕ БОРЬБЫ НЕИЗБЕЖНО

Репортеры, явившиеся за интервью на загородную виллу Брегера, застали предпринимателя в его домашней церкви. Шла заупокойная месса по погибшим в столкновении брегеровцам. Журналисты были допущены в небольшую уютную церковь, отделанную черным деревом. Это позволило им сделать интереснейший снимок: коленопреклоненный господин Брегер молит об упокоении невинных душ, погибших за правое дело. Господин Брегер очень религиозен: в его церкви ежедневно совершаются службы, на которых он присутствует со своей семьей (снимок: молодая пышная дама, рядом очаровательные мальчик и девочка). Господин Брегер жертвует крупные суммы церковной организации «Христовы овечки», членом которой он состоит.

После вступления следовало интервью. Господин Брегер заявил, что в наш век прогресса все стремится принять монументальные формы предприятия, города, небоскребы… Всякий, препятствующий этому историческому движению, является жалким реакционером, который будет безжалостно сметен с дороги. Такие мелкие организации, как «Общество содействия и охраны торговли», просто смешны. Но войдя в мощный синдикат Брегера, они приобретают настоящую силу. И он, Брегер, заставит Лагриматти понять это.

В заключение репортеры спросили господина Брегера: какую марку бритв он предпочитает, что думает о международном положении, какую проблему внутренней политики считает наиболее назревшей, какие женщины ему больше нравятся, блондинки или брюнетки, какие книжные новинки этого — года он считает наиболее интересными и полезными?

Господин Брегер ответил, что он предпочитает электрические бритвы Конрой и Конрой; о международном положении он думает, что оно стало бы значительно приятнее, если бы Великания наконец раздавила Коммунистическую державу, которая готовится напасть на Великанию, и что если бы он, Брегер, был президентом и главнокомандующим, он уже давно и без особых усилий раздавил бы ее; по поводу внутреннего положения он сказал, что наиболее назрела проблема запрещения коммунистической партии, ибо коммунисты угрожают существованию цивилизованного общества, и добавил, что если бы он, Брегер, был парламентом и Верховным судом, то уже давно и без особого груда запретил бы ее, а коммунистов повесил; на вопрос о блондинках и брюнетках господин Брегер с чисто великанским юмором заметил, что он человек женатый и религиозный, а потому всем женщинам предпочитает жену: когда он женился, она была брюнеткой, и он предпочитал брюнеток, а теперь она блондинка — следовательно, он предпочитает блондинок; на вопрос о книжных новинках этого года господин Брегер заметил, что наиболее интересными и полезными он считает трактат доктора философии Сэмсама «О природе человека», учебник Эфери «Как безнаказанно совершить убийство» и телефонную книжку.

Интервью господина Брегера заняло полполосы и доставило читателям много удовольствия. Соседнюю половину полосы заняло интервью господина Лагриматти. Его удалось поймать в тот момент, когда, выйдя из загородной виллы, он садился в свой легкий, почти гоночный автомобиль, чтобы вместе с женой и любовницей отправиться в кабаре «Изысканные наслаждения» (фотоснимок: у машины один красавец и две красавицы). Господин Лагриматти — большой поклонник характерного балета и неаполитанских песенок. В ранней молодости он даже сам сочинил неаполитанскую песенку, но сейчас ее забыл. Несомненно, он был бы богатейшим человеком, если бы стал композитором и переложил на ноты все те чудные мелодии, какие приходят ему в голову, особенно во сне, но, просыпаясь, он их забывает. Он считает все домогательства Брегера смешными и беспочвенными. «Общество содействия и охраны торговли» стойко защищает интересы мелкие и средних торговцев, и господину Брегеру нечего сюда совать свой нос, если он не хочет, чтобы его прищемили! До каких пор эти наглые монополисты будут ущемлять интересы средних великанцев? На них, средних великанцах, держится вся страна, и он, Лагриматти, будет свято блюсти их интересы против жадных монополий. Нет, он не уступит Брегеру!

Лагриматти в его поездке сопровождал специальный автомобиль с телохранителями. Молодые люди воинственного вида и прекрасного телосложения зажимали под мышками пистолеты-автоматы. Господин Лагриматти просил репортеров не пугаться: его люди страшны только тем, кто строит против него козни. «Улыбнитесь, ребята!» — крикнул он, и молодые люди сверкнули жемчужными зубами.

Репортеры пожелали знать мнение господина Лагриматти о международном положении, о блондинках и брюнетках, о том, какие галстуки он предпочитает, верит ли он в загробную жизнь и какая книжка ему больше всего нравится.

Господин Лагриматти ответил, что галстуки он предпочитает красивые; о международном положении думает точно так же, как и газеты; хорошую блондинку предпочитает плохой брюнетке и хорошую брюнетку — плохой блондинке; насчет загробной жизни он заметил, что ему еще рано о ней думать, что Брегер напрасно надеется его туда отправить, если же он туда и попадет, то и там никогда не уступит Брегеру; насчет книжки он спросил: неужели господа репортеры считают его таким дураком, чтоб всерьез верить, будто он берет в руки какую-нибудь другую книжку, кроме чековой?

Три дня со страниц газет не сходили имена Брегера и Лагриматти. О несостоявшемся сенсационном процессе, о «лучах старости», о Чьюзе, об убитой старухе, именуемой Эльгой Оллис, — газеты забыли.

За три дня из Брегера и Лагриматти было выжато все. У сенсации есть свои законы. Она подобна взрыву: так же неожиданна, оглушительна и кратковременна. Продлить ее хотя бы на секунду так же невозможно, как хотя бы на секунду воскресить мертвеца. Да это и не к чему. Отжившая сенсация должна умереть, чтобы уступить свое место молодой. И если сенсация — взрыв, то газета — мотор, работающий на непрерывных взрывах.

На четвертый день газеты поспешили сообщить своим читателям потрясающую новость: в стране появился «Человек-страус»!

Дотоле никому не известный юноша Боб Хопкинс заявил, что он высидит живого страуса! Предприимчивый молодой человек купил в зоопарке яйцо страуса, лег с ним в постель и дал слово, что встанет только с живым страусенком.

Сотрудники «Горячих новостей» и «Рекорда сенсаций» непрерывно дежурили у постели естествоиспытателя, чтобы не пропустить торжественного момента, когда из яйца вылупится первый страус, высиженный человеком. Солидная «Честь» начала печатать серию научно-популярных статей о жизни и привычках страусов. Газета находила, что опыт смелого экспериментатора может внести крупный вклад в отечественную зоологию.

Когда недели через две интерес к этому исключительному событию несколько охладел (Боб Хопкинс все еще продолжал лежать в постели, и это становилось однообразным), на экраны страны вышел поставленный в рекордно короткий срок захватывающий боевик «Роковая любовь кровавого человекострауса». Он затмил все фильмы, которые когда-либо выпускались на экран, и, уж разумеется, заставил забыть о каких-то там «лучах старости».

А профессор Чьюз почувствовал себя в положении человека, поднявшего руку для удара и вдруг увидевшего, что противник исчез.

— Что это значит? — спросил он у Ношевского, узнав об убийстве старухи.

— На юридическом языке это называется ликвидацией corpus'a delicti, усмехаясь, ответил адвокат. — Уничтожение вещественного доказательства преступления. Могу вас поздравить, профессор: «лучей старости» больше нет. А я-то ломал голову, как они выйдут из положения. Чертовски просто!

— Вы полагаете, что это не случайность?

— Неужели вы так наивны, профессор?

Чьюз ничего не ответил. Ему стало противно. Он вдруг ясно представил себе все, что до сих пор было скрыто за кулисами: как купили старуху и как ее убрали, когда она стала мешать… Да, сегодня они убивали тех, кого еще вчера покупали…

Через две недели Верховный суд объявил об отказе запретить научную деятельность профессора Чьюза. «Первоначальное решение суда низшей инстанции было отменено, — говорилось в определении Верховного суда. — Новое рассмотрение не может состояться в силу непредвиденных обстоятельств. Тем самым, нет никаких доказательств вредности лучей изобретенных профессором Чьюзом. Согласно великим принципам демократических свобод, господствующим в Великой Демократической республике, каждый ученый может свободно вести свою законную научную деятельность при полном сочувствии и поддержке государства и общества».

Не только «Свобода» и «Честь», но и «Горячие новости» и «Руки по швам!» назвали решение Верховного суда лучшим ответом на пропаганду коммунистических ученых. «Оно доказало бессмысленность и наглость клеветы, — писали „Горячие новости“, — будто в нашей стране могут преследовать ученого». «Оно показало, — вторили „Руки по швам!“, — что в Великой Демократической республике ученому предоставлены все гарантии свободы».

О «лучах старости» больше не было сказано ни слова. Ношевский оказался прав, эпопея «лучей старости» кончилась.