И вот друзья снова в приемной Нестратова. Вечер. Тишина.

Обстановка резко изменилась. Посетителей нет. Окна зашторены. Сияют под потолком матовые шары. За маленьким столиком референт вполголоса что-то диктует стенографистке. Попутно, очевидно, говорит нечто приятное, так как стенографистка кокетливо ежится.

Чижов и Лапин вваливаются в комнату, своим появлением и видом сразу разрушая уют обстановки: с пиджаков при малейшем движении угрожающими облаками вздымаются следы известки. Волосы взлохмачены. Выражение лиц не предвещает ничего доброго.

Референт на миг каменеет, потом бросается вперед:

— Куда?! Куда, товарищи?! Здесь не строительная площадка!

— Где Нестратов? — хрипло спрашивает Лапин. — Дайте мне его.

Референт узнает их. В его голосе появляется утренняя надменность.

— Сейчас не приемное время, товарищи.

— Послушайте, молодой и гордый человек, — вкрадчиво говорит Чижов, моя специальность — починять человеческие головы, но никогда в жизни я не был так близок к обратному процессу…

— Где Нестратов? — упрямо спрашивает Лапин, и референту чудится, что он засучивает рукава.

— Товарищи! Уверяю вас…

В это мгновение открывается тяжелая, обитая ватой и дерматином дверь, ведущая в кабинет, и на пороге появляется высоченная, облаченная в великолепный костюм фигура Нестратова.

Нестратов провожает пожилого человека начальственного вида, и бархатный его басок раскатывается по приемной:

— …Да не верьте вы строителям, друг мой дорогой. Они, друг мой дорогой, люди сезонные, а мы с вами строим на века!

— Что ж, разберемся, разберемся, Василий Васильевич! — Человек начальственного вида пожимает руку Нестратову и уходит. Только теперь друзья обретают дар речи.

— Все ясно. Он и не уезжал отсюда, — тихо говорит Лапин. — Можешь не сомневаться… Он целый день просидел в кабинете, пока мы рыскали по всей Москве!

Нестратов, заметив, что в приемной кто-то есть, обращает скучающий и величественный взор на смятые, пыльные фигуры посетителей.

— Откуда, товарищи? — спрашивает он, посмотрев куда-то между друзьями и референтом.

Референт, ринувшись вперед, захлебывается торопливой скороговоркой:

— Я неоднократно пытался объяснить товарищам, Василий Васильевич…

Но Нестратов движением руки останавливает словоизвержение референта. Он глядит во все глаза на молча стоящих Лапина и Чижова.

— Господи! — вскрикивает он. — Господи боже мой… Вы… Дорогие мои… Когда?‥ Откуда?‥ — И вдруг, опомнившись, Нестратов оглядывается, видит знакомую приемную, референта и стенографистку и вновь преображается. — Пройдемте ко мне в кабинет. Прошу. Пожалуйте. Давно жду вас! Поговорим…

— Ну нет, — свирепо отвечает Чижов. — Здесь, в этом помещении, лично я могу только убивать, а не разговаривать! Не мы с тобой, а ты с нами уйдешь отсюда!

— Ладно, ладно. Пойдемте, раз уж так вам приспичило.

Нестратов оглядывается на референта.

— Я на совещании, — говорит он и, подхватив друзей под руки, выходит.

*В *В *

Шофер такси ждет их не в машине — он тревожно прогуливается перед подъездом.

— Размяться захотелось? — приветливо спрашивает Лапин.

— Да нет, — смущенно отвечает шофер, — садитесь, граждане. Счетчик, знаете, стучит, он — машина серьезная, а вас все нет и нет.

— Готово, — говорит Лапин, усаживаясь поудобнее, — нас из-за твоих порядков приняли за жулье!

Нестратов снисходительно улыбается:

— А зачем нам в такси ехать? Отпустите. Поедем на моей.

— Нет уж, усаживайся.

— На Яузу! — командует Лапин.

— Подальше, — добавляет Чижов, — туда, где удобнее совершить преступление.

«Зис» пролетает по московским улицам, украшенным гирляндами фонарей. К вечеру, как всегда, Москва похорошела. Нестратов, раскинув длинные руки, обнимает друзей за плечи.

— Ну, рассказывайте. Тысячу лет мы не виделись!

— Погоди, — Лапин усмехается, — время исповедей еще впереди.

Машина выходит на набережную, и перед ней иллюминированным утесом вырастает высотное здание на Котельнической.

— А вот и Яуза, — тихо говорит Лапин. — Стой! Стой! Здравствуй, милая моя…

Он выскакивает из машины и бежит к низенькой ограде. За оградой катится темная тихая вода. Чижов и Нестратов вылезают из машины.

— Спасибо вам, товарищ, — Чижов снимает шляпу и кланяется шоферу. Теперь мы с вами расстаемся, чтобы обойтись без свидетелей… — Он поворачивается к Нестратову: — Василий Васильевич, взглянув на счетчик, вы легко обнаружите, во что обходятся обыкновенному советскому человеку поиски академика Нестратова.

Он отходит и запевает приятным баритоном:

— …Итак, мы начинаем!‥

Нестратов, поглядев на счетчик, с тоскливым выражением в глазах лезет в карман.

*В *В *

Чижов и Лапин стоят на берегу и восхищенно глядят на узенькую полоску воды. Нестратов подходит и становится рядом. Вид у него оскорбленный.

— Свиньи! — произносит он прочувствованно. — На триста тридцать восемь рублей наездили!

— В первый раз за долгое время услышал человеческую интонацию от этого Индюка! — с удовлетворением отмечает Чижов. — Это наводит на некоторые мысли.

— Вникните! — радостно говорит Лапин. — Вот она, Яуза, а вот мы. Все трое. Стоим на берегу. Не кажется ли вам, что сейчас, вот из-за этого поворота, выплывет наше счастье — дырявая лодочка.

Чижов смотрит на него, любуясь. Нестратов снисходительно улыбается. Но постепенно радостное настроение Лапина передается и ему. Прожитые годы уходят куда-то, время отодвигается.

— Кошачий барин. Кошачий барин! — нежно говорит он. — Только борода тебя и изменила… Да ты погляди вокруг. Разве наша это Яуза?

Лапин оглядывается. Каменные громады домов окружают маленькую речку. Розовое небо — отражение электрического зарева — висит над городом.

— Наша, наша! — подмигивает он. — Ну, оделась в каменную набережную, приукрасилась, но все равно течет из тех же подземных ключей…

— Все равно? — оскорбляется Нестратов. — Кому все равно? Строили-то мы, архитекторы, строители! Сколько это мне крови стоило, ты знаешь? Здоровья, сил!

— Бедняга, — вздыхает Чижов, — он один, бедняга, и строил. Все — он!

— Простите — да! — Нестратов начинает говорить приподнято. — Это тебе не животы пороть. Извини, я говорю серьезно.

— Серьезно?

— Вполне.

— Ну и Индюк. Расхвастался. Понесло его, — глаза Чижова озорно блестят. — Расхвастался он, Саша? Как ты считаешь?

— Расхвастался, — кивает Лапин.

— Тогда, может быть, старым способом? Макнем? Не возражаешь?

— Давай!

И не успевает Нестратов опомниться, как два старых друга, проявив незаурядную силу, подхватывают его дородное тело за локти и приподнимают над парапетом.

— Братцы! — вопит Нестратов, отчаянно отбиваясь. — Вы — сума…

Но Лапин и Чижов, не обращая на его вопли ни малейшего внимания, дружно затягивают:

На противоположном берегу собираются любопытные. Какой-то старик грозит друзьям зонтиком:

— Хулиганство!

— Братцы! — молит Нестратов. — Не пьяные же вы! Ведь мы не мальчишки!

— Скажи, что больше не будешь, — неумолимо требует Чижов.

Нестратов, воспользовавшись тем, что его на мгновенье перестали раскачивать, произносит, вися вниз головой, внушительно и строго:

— Сию же минуту отпустите меня. Есть граница всему!

— Понятно. Давай, Саша.

И друзья снова принимаются петь:

— Больше не буду! — кричит наконец Нестратов. Его отпускают. Он задыхается от негодования.

— Выскажись, выскажись, — советует Чижов, — тебе легче станет.

Но Нестратов, повернувшись, собирается уходить. Лапин хватает его за рукав.

— Стой! — говорит он добродушно. — А то потом будет стыдно.

Нестратов что-то недовольно бормочет. Чижов наблюдает за ним почти с профессиональным интересом.

— Глупейшее мальчишество, — сердито сопит Нестратов, — можно и пошутить и подурачиться, я не против, но есть же мера…

— Тяжелый случай, — как бы про себя произносит Чижов, — запутанный. Я и не думал…

— Чушь какая! — Нестратов вынимает платок и отряхивается. — Так я ждал вас, думал: вот наконец встретимся, поедем вместе отдыхать, сколько лет собирались… Поговорим по душам, старину вспомним.

— Эх, хороша наша Яуза, — вздыхает Чижов, — только берега видать!

— И поедем, и вспомним, — кивает Лапин. — И очень я, друзья мои, доволен, что не поедем мы ни в Гагры, ни в Сочи, ни в Кисловодск, а поедем мы по тихим нашим широким русским рекам, как мечталось когда-то, поглядим на неведомые берега, да и вообще есть на что посмотреть и на Чусовой, и на Каме, и на Белой…

— Подлечиться бы надо, — морщится Нестратов, — совсем я измотался, ежели хотите знать. Энфизема легких от выступлений всяких, от речей. Поверите ли, вот ездил за границу с делегацией, так за месяц — семьдесят выступлений. Не щадят. А ведь я еще нужен! Задыхаюсь при малейшем… По ночам повернусь па другой бок и задыхаюсь, устал… Тромбофлебит, и сердце стало пошаливать. Беречь, беречь себя надо! Для дела, для государства. Поверьте, не о себе беспокоюсь. Хотя на пароходе тоже хорошо. Воздух, вода… Если, конечно, достаточно комфортабельно.

— Нашел! — восклицает вдруг Чижов с торжеством.

— Что такое? — Нестратов подозрительно смотрит на него.

— Ты погоди, постой! — отмахивается Чижов. — Мы сейчас с Сашей пошепчемся немного. Вроде консультации. Тебе как больному нельзя слушать.

Он наклоняется к Лапину и что-то негромко и оживленно шепчет.

Нестратов следит за ними с плохо скрытым беспокойством.

— Опять ерунду какую-нибудь затеваете? — спрашивает он. — И откуда у вас силы берутся? Забот, видно, мало.

— Не беспокойтесь, — улыбается Лапин, — Чижик надумал прекрасную штуку.

— Какую?

— Узнаешь! — сурово отвечает Чижов. — Только для этого потребуется время. Сил надо не пожалеть и отдыхом своим пожертвовать… Так что для тебя это дело не годится…

— Как это понять? Мы не едем, значит?

— Обязательно едем! — говорит Лапин.

— Встреча на вокзале! — командует Чижов. — Форма одежды парадная летняя. И поскольку ты потратился на такси, билеты берем мы!