Вокзал.

На круглых вокзальных часах стрелки показывают шестнадцать часов двадцать минут. На перроне, у готового к отправке поезда, обычная предотъездная толчея.

Проходит с котомками и рюкзаками веселая компания студентов. Какая-то пожилая женщина, окруженная детьми, громко считает:

— Оля, Петя, Женя, Наташа… А где Вова?

И все ребята принимаются хором кричать:

— Вова! Вова! Вова!‥

Пробегает с чемоданчиком уже знакомая нам девушка из Тугурбая. Останавливается, покупает у продавщицы палочку эскимо и, подхватив чемоданчик, устремляется дальше — разыскивать свой вагон.

У выхода на перрон стоят Чижов и Лапин.

Их трудно узнать. На Лапине брезентовая куртка, высокие охотничьи сапоги, за плечами вещевой мешок армейского образца и чехол с удочками. А Чижов и вовсе в самом затрапезном виде — в примятой, блином, кепке, в парусиновых брюках, в повидавшем лучшие времена пиджаке с короткими рукавами. И только гитара, висящая у него за спиной, украшена кокетливым розовым бантом.

— А ты не боишься, — спрашивает Лапин, — Что первый, так сказать, эффект может оказаться слишком уж сильным?

— Ерунда! — весело говорит Чижов. — В таких случаях нужны не пилюли, а хирургическое вмешательство.

Лапин хмыкает:

— Это все так. Но я почему-то слегка волнуюсь. Ты не думаешь, что…

— Смотри! — перебивает Чижов.

На перроне появляется Нестратов.

В светло-серой мохнатой шляпе, в белом пыльнике, он шагает медленно и важно, на голову возвышаясь над толпой. Рядом с ним семенит его жена — маленькая, вертлявая, на тоненьких высоких каблучках, в широчайшем модном пальто и зеленой шляпе с торчащим красным перышком. Ее бережно, под локоток поддерживает референт.

За ними следуют человек шесть провожающих, которые выражают свое отношение к происходящему только жестами и мимикой. А сзади, тяжело отдуваясь, носильщик тащит огромный, апельсинового цвета фибровый чемодан.

— Василий Васильевич! Индюк!

— Что?! — Супруга Нестратова оглядывается с испугом и негодованием.

Нестратов медленно поворачивает голову, удивленно смотрит на друзей:

— Вы?

— Мы!

— Н-да! — усмехается Нестратов. — Воистину форма одежды парадная летняя. Уж не на маскарад ли мы едем?

— Все может быть, Вася! — загадочно отвечает Лапин и любезно раскланивается с женой Нестратова. — Здравствуйте, Елена Вячеславовна! И вы нас не узнали?

— Здравствуйте, Елена свет Вячеславовна! — подхватывает Чижов. Охотники за приключениями приветствуют вас!

— Здравствуйте, здравствуйте! — щебечет супруга. — Как мило — вы совсем охотники, я даже видела где-то такую картину… — И тут же, отвернувшись, шепчет референту: — Странные фантазии у Василия! Я всегда, всегда была против… Какие-то воспоминания, какое-то детство… Они приличные люди, я не спорю, но это же все-таки не наш круг… А Василий забывает, что в его положении…

— Я поражаюсь, Елена Вячеславовна! — сочувственно отвечает референт. Другого слова нет: я по-ража-юсь!

— Гражданин! — тоненьким от натуги голосом говорит носильщик. — Куда чемодан-то нести? Вагон какой?

— У кого билеты, товарищи?

Лапин спокойно достает из кармана куртки конверт с железнодорожными билетами. Нестратов берет конверт не глядя, кивает головой:

— Ага, отлично. Пошли!

Все тем же размеренным шагом, негромко и нгутливо, разговаривая с провожающими, Нестратов направляется к международному вагону. Следом носильщик тащит апельсиновый чемодан, а сзади, с загадочными улыбками на лицах, идут Лапин и Чижов.

— Прошу! — говорит Нестратов и величественным жестом протягивает усатому проводнику международного вагона конверт с билетами.

Женский голос по радио объявляет:

— Граждане пассажиры, через три минуты от первой платформы отправляется скорый поезд номер двадцать четыре «Москва – Уфа». Просьба к отъезжающим занять места. Повторяю…

— Виноват, гражданин начальник! — неожиданно говорит усатый проводник, с удивлением смотрит на Нестратова и возвращает ему билеты. — У вас жесткий будет вагончик.

Лапин и Чижов замирают.

На лицах людей, провожающих Нестратова, ужас и изумление.

— Как — жесткий?! Что за вздор?! Кто брал билеты? — растерянно оборачивается Нестратов к друзьям.

— Я брал, — умильно говорит Лапин. — А что тебе не нравится, Василий? Отличные, по-моему, билеты, хочешь — нижнее место возьмешь, хочешь верхнее. А в международном — духота, скука, купе двухместное, а нас трое.

Супруга Нестратова, потерявшая на время дар речи, взвизгивает:

— Только через мой труп! Сию же минуту домой. Я все время предчувствовала это! Больного человека… — Но ее никто не слушает.

— Я не поеду в жестком! — дрожащим голосом произносит Нестратов.

— Поедешь!

— Нет, не поеду! — в отчаянии восклицает Нестратов и в знак протеста садится на свой апельсиновый чемодан.

— Поедешь, милый, поедешь. Теперь уже глупо возвращаться домой.

*В *В *

Громко и протяжно гудит паровоз.

Высунувшись из окон, пассажиры жесткого вагона — пожилой колхозник с седыми усами, степенная женщина с малышом, две девчушки в цветастых платках, — с интересом наблюдая за разыгравшейся на перроне сценой, подают советы:

— Эй, с бородой, ты давай вещички его запихивай — он тогда влезет!

— Дяденьки, дяденьки! Опоздаете, дяденьки!

Соединенными усилиями Лапину с Чижовым удается втолкнуть Нестратова на площадку вагона.

Свисток — и поезд трогается.

Проплывают мимо вагоны с надписью: «Москва – Уфа». На опустевшем перроне молодая женщина в железнодорожной форме спрашивает у дежурного по станции:

— Что тут за шум был?

— В девятый вагон ненормального сажали, — спокойно отвечает дежурный. Видать, привезли лечить и не долечили!

Ужас, почти отчаяние на лице супруги Нестратова.

*В *В *

Гудит паровоз.

Ровно, неторопливо постукивают колеса.

Остались позади пригородные строения, заводские заборы, подмосковные дачные места, и вот уже пошли мелькать перед окнами леса и перелески, быстрые безымянные речки, зеленеющие поля.

Начинается веселая и хлопотливая жизнь жесткого вагона поезда дальнего следования. В тамбуре проводник уже гремит стаканами в больших металлических подстаканниках. Распаковываются чемоданы и сумки с нехитрым дорожным довольствием — крутыми яйцами, холодными котлетами и жареной курицей. Проходит по вагону добродушный военный в расстегнутом кителе, предлагая желающим «заложить добрую пулечку». Уже любитель громкого пения, выкрутив до отказа усилитель репродуктора, слушает с блаженной улыбкой радостные излияния тенора:

Лапин, закурив, добродушно обращается к Нестратову:

— Ну, вот и поехали. Нешто водочки выпить за исполнение желаний? А, Вася?

Нестратов, угрюмо забившись в угол, гудит в ответ что-то неопределенное.

— Сердится! — говорит Лапин доверительным шепотом, слышным на другом конце вагона. — А чего, спрашивается, сердиться? Исполняется мечта юности. Впереди — степи, реки, мели-перекаты…

Усмехнувшись, он затягивает приятным баритоном:

— Веселый человек! — одобрительно говорит, свешиваясь с верхней полки, пожилой колхозник и слезает вниз. — Веселый человек! — повторяет он. Поработал, теперь можно и погулять, так?

— Так, именно так! — смеется Лапин. — Подсаживайся, отец. Прямо ты как в воду глядишь. Поработали на совесть, а теперь гулять едем.

Пока идет эта беседа, Чижов действует. Он вытаскивает из маленького чемодана какие-то свертки и подозрительно булькающую бутылку, расставляет все это на откидном столике и, полюбовавшись, принимается колдовать над консервной банкой.

Колхозник, оживившись, подсаживается поближе к друзьям.

— Будто и рано для обеда. — Он рассматривает содержимое свертков и скептически улыбается. — Эх, товарищи дорогие, разве ж это колбаса? Вот я вам, дозвольте, домашнего изготовления предложу!

Он лезет под полку и добывает из деревянного чемодана увесистый, в руку толщиной, круг колбасы. Чижов, весело облизываясь, разливает водку по пластмассовым стаканчикам:

— Прошу, папаша!

— Ну, со свиданьицем, за знакомство!

Колхозник бережно поднимает стаканчик:

— Пить да гулять — дела не забывать!

— Поехали!

Пьют, крякают, осторожно выбирают закуску и тотчас же, почувствовав себя старыми знакомыми, рассаживаются поудобнее.

*В *В *

Дорога, стук колес, паровозный дым, цепляющийся за ветви деревьев.

— Вы, товарищи, извините, конечно, — любопытствует колхозник, приглядываясь к Лапину, Чижову и Нестратову, — кто же такие будете, ежели не секрет?

Лапин, указывая на Чижова, охотно отвечает:

— Вот он — доктор. Этот, — кивает на Нестратова, — знаменитейший архитектор, а я животноводством занимаюсь.

— Животновод? — радостно переспрашивает колхозник. — Так ведь и наш председатель, Семен Петрович Кузьмин, тоже по этому делу! — Он высовывает голову в проход вагона: — Семен Петрович, товарищ Кузьмин! Давай-ка сюда!

Приходит Семен Петрович и с ним двое парней, степенных, немногословных, с темными, загорелыми лицами. Следом за ними заглядывает в купе огромный усатый дядя, которого колхозник представляет:

— Наш колхозный водяной! Мелиоратор то есть.

Воздух синеет от густого табачного дыма. Разговор становится общим.

— Еще два года назад, — рассказывает пожилой колхозник, — до объединения, мы о таких итогах и мечтать не мечтали! А нынче у нас один неделимый фонд до двух с лишним миллионов дотянул…

Лапин, постукивая кулаком по колену, втолковывает Кузьмину:

— Мы потому и добились некоторых успехов, что использован ценнейший опыт казахстанских животноводов — Бальмонта, Исенжулова, Большаковой…

— Стойте! — Кузьмин неожиданно вскакивает. — Стойте, товарищ, как ваша фамилия?

— Лапин.

— Александр Федорович? — расплывается в счастливой улыбке Кузьмин. — Ну как же это я сразу не догадался? Слышал про вас, Александр Федорович. И статьи ваши читал. И вообще, как говорится, следил за ростом. Очень приятно лично познакомиться!

Чижов разливает водку в пластмассовые стаканчики и предлагает:

— Ну, по последней?

— А что это товарищ архитектор такой невеселый? И водки даже с нами не пьет? — осведомляется пожилой колхозник, и все, словно по команде, оборачиваются к Нестратову, который с обиженным видом одиноко сидит в углу купе.

— Ты, может, заболел, Василий? — участливо спрашивает Лапин.

— Да, да, заболел! — отрывисто отвечает Нестратов, еще глубже забиваясь в свой угол.

— Простыли, не иначе, — сочувственно качает головой пожилой колхозник.

— Лечь надо и укрыться потеплее! — веско говорит усатый мелиоратор. Сейчас я кожух принесу. Тут первое дело — пропотеть!

И, грохоча сапогами, он убегает за кожухом.

— Вы ложитесь, товарищ дорогой, ложитесь! — настойчиво уговаривает пожилой колхозник Нестратова.

— Да я не хочу! Мне не надо! — пытается протестовать Нестратов, но Чижов обрывает его сердитым шепотом:

— Ложись, ложись! Назвался больным — так ложись. Люди о тебе заботятся, а ты…

И Нестратов покорно забирается на верхнюю полку и ложится.

Чьи-то заботливые руки накрывают его теплым кожухом. Кто-то решительно говорит:

— А ну, граждане, берите свои пожитки и пошли к нам. А то накурили дышать нечем. Тут и здоровый человек заболеет. Пошли.

Все поднимаются и осторожно, стараясь не потревожить «больного», уходят.

Только усатый мелиоратор, задержавшись, поправляет сползающий с Нестратова кожух и наставительно произносит:

— Первое дело — пропотеть!

Нестратов лежит неподвижно, с закрытыми глазами.

*В *В *

Гудит паровоз, стучат колеса.

Смеркается.

Внезапно слышится певучий голос:

— Граждане, имеются бутерброды с сыром, колбасой, икрой зернистой, печенье, пирожные… Кто желает, граждане, выпить и закусить?

Вдоль вагона с подносом, уставленным бутербродами, пачками с печеньем, бутылками с пивом и фруктовой водой, идет миловидная девушка в белой наколке и белом фартуке.

Нестратов, привскочив на койке, окликает ее громким шепотом:

— Девушка, побыстрее — сто… Нет, лучше полтораста. Два бутерброда с колбасой, два с сыром. Пожалуйста, скорей!

Он торопливо рассчитывается, поспешно опрокидывает стаканчик и с жадностью набрасывается на бутерброды.

— Больной сам себе назначил диету?!. Так!

Нестратов, поперхнувшись, испуганно смотрит вниз — в проходе стоят Чижов, Лапин и Кузьмин.

— Как тебе, Василий, полегче? — серьезно спрашивает Чижов,

— Полегче, полегче, — с набитым ртом сердито бормочет Нестратов.

*В *В *

Гудит паровоз.

Мелькает за окном ярко освещенное здание железнодорожной станции, врывается на секунду нестройный гул голосов, переборы баяна.

Лапин неожиданно вскакивает:

— Грачевка! Честное слово, Грачевка!

— Она самая, — подтверждает Кузьмин. — Знакомые места?

Лапин взволнованно и смущенно улыбается:

— Хорошо знакомые. В тридцатом году по путевке райкома комсомола я ездил сюда проводить коллективизацию.

— Вот что, — негромко произносит Кузьмин и оборачивается к Чижову. Вот вы сейчас, Борис Петрович, рассказывали нашим ребятам, как вы ездили Комсомольск строить. А я в Комсомольске не был, не довелось. Ну, конечно, коллективизацию — это и я хорошо помню… На Днепрострое два года работал, потом воевал, учился, а теперь вот в колхозе председательствую. Но, удивительное дело, как скажут при мне: Комсомольск, Магнитка, так меня прямо волнение охватывает. И не был я там, а как будто был. И вот я иногда думаю: а может ли быть где-нибудь еще, чтобы жизнь и судьба страны, такой огромной, такой разной, была жизнью и судьбой каждого живущего в ней человека?

Нестратов, свесившись вниз, внимательно слушает.

Ровно и неторопливо постукивают колеса.

Гудит паровоз.