I. Абд-ар-Рахман ибн Абдаллах эль-Гафики

Драма с участием четырех действующих лиц, с занимательным жребием и судьбой. Небольшая жестокая пьеса, не закончившаяся с падением занавеса.

Таким было начало четвертого, самого крупного сарацинского набега на Галлию. Слагаемыми этой ситуации стали зависть, ненависть, месть и героизм; недостатка не было ни в чем, даже в любви. Это столкновение чувств и событий, вызванных этими людьми, породило военную эпопею, которая потерпела крах у «дороги Мучеников за веру».

После заключительного акта уцелевший герой, удивленный и гордый своим могуществом, ушел со сцены, чтобы искать других поводов для славы, пока не встретит свою погибель. Честолюбие, религиозный долг – это уж точно, и еще определеннее – обстоятельства. В очередной раз события восторжествовали над человеком, превратив его в инструмент, и бдительной судьбе оставалось лишь оборвать нить жизни Абд-ар-Рахмана эль-Гафики – это было предопределено.

Причины конфликта следует искать в той новой атмосфере, которая воцарилась в мусульманской Испании после смерти Амбизаха ибн Сухйама эль-Келеби, убитого стрелой при переправе через Рону в декабре 725 г. Будучи человеком суровым и неподкупным, Амбизах являл собой именно тот тип наместника, который был необходим у власти для стабильности в мусульманской Испании. Его справедливость объединила в рамках одного правосудия мусульман, христиан и евреев, «с равной беспристрастностью установив между ними равновесие». Он распределял между самыми бедными мусульманами бесхозные земли, никак не ущемляя прежних землевладельцев. Что касается евреев, то он поощрил их добровольный исход в Палестину, куда влек самозваный мессия Зонария. Мудрому Амбизаху приписывается и восстановление моста через Гвадалквивир. Проявляя трезвый расчет при управлении провинциями, он к тому же применял на практике закон, заявленный в Коране: «Счастлив тот, кто соберет на свои одежды много пыли в борьбе против неверных». Он возобновил набеги за Пиренеи, придав им совсем иное направление – долина Роны от Арля до Лиона, пока не встретил мученическую смерть в одном их таких налетов. Амбизах ни в чем не отступал от строгой мусульманской традиции.

После его смерти климат изменился. За три года было разжаловано три наместника, предававшихся пьянству, сластолюбию и жестокости. В 729 г. с Эль-Хайтамом ибн Убайдом аль-Килаби обстановка ухудшилась до предела. В его правление расцвели жадность, деспотизм, интриги, нарушение своих обязанностей. Деградация была стремительной и заметной. Одна из жертв притеснений Эль-Хайтама, Зийяд или Зайд, с горя пожаловался халифу, который направил для расследования в Испанию чрезвычайного посла Мухаммеда ибн Абдаллаха.

И в 730 г. по улицам Кордовы под свист толпы проехал на осле связанный Эль-Хайтам, осужденный за свои преступления на постыдную казнь. Контраст между славной гибелью Амбизаха и позорной поездкой Эль-Хайтама на ослиной спине лишь подчеркивало вырождение власти в этой удаленной части арабский Империи. Именно на этом фоне анархической, негодующей, кипящей Испании росли персонажи нашей драмы. Погруженные в эту среду, они реагировали на нее по-разному. В этом историческом сюжете все напоминает театральную пьесу, жизнь главных героев достаточно туманна и представлена лишь в намеках, их происхождение неизвестно и неопределимо. Когда они выходят на сцену, нам приходится принимать их лишь с теми подробностями, которые сообщаются в программке.

Главную роль нужно отвести Абд-ар-Рахману ибн Абдаллаху эль-Гафики. Его физический облик нам неизвестен, едва ли можно говорить о бронзовом отливе его лица, украшенного длинной черной бородой Энциклопедия ислама сообщает нам о нем весьма немного Абд-ар-Рахман был табитом, [162]Человек, одаренный от природы, на латыни ingeniosus
пользовавшимся известностью за свое благочестие, прирожденным всадником и воином. Он обладал храбростью и мужеством рыцаря и необыкновенными добродетелями, такими, как бескорыстие, благородство и величие души, стоящей на службе у неколебимой веры. Долгое время он провел в тесном общении с одним из сыновей халифа Омара и разбирался в учении Мухаммеда лучше, чем кто-либо другой. Впервые мы встречаем его рядом с Эль-Самхом при осаде Тулузы в 721 г. Одиннадцатого мая Эль-Самх погиб в этой битве, и от бегства арабскую армию спасла только энергия Абд-ар-Рахмана, который привел ее в Нарбонн в полном боевом порядке. Он был ненадолго выбран вали, [163]Наместник провинции и вождь правоверных.
но вскоре его пост был передан Амбизаху, родственнику наместника Африки. Причиной отставки Абд-ар-Рахмана, как утверждают, была его безмерная щедрость по отношению к своим солдатам. Он отошел в сторону в августе 721 г., чтобы вернуться в момент правительственного кризиса, справиться с которым было поручено Мухаммеду ибн Абдаллаху. Этот представитель халифа должен был положить конец интригам и козням, делавшим власть наместника призрачной, содействовать устранению разногласий через избрание нового вали, который, не будучи тираном, обладал бы достаточной силой, чтобы пресекать заговоры в корне. Чтобы осуществить этот выбор, Мухаммед ибн Абдаллах прислушался к желанию воинов Войска были единодушны в своем волеизъявлении они ценили бескорыстие и мужество Эль-Гафики, «Товарища». Он пользовался их доверием, мог рассчитывать на их верность и вызывал у них воодушевление. Благочестивые мусульмане Испании, к которым обратились за советом, настоятельно рекомендовали то же имя, как было устоять перед этими горячими пожеланиями? Так любовь арабского народа привела в столичный дворец Кордовы желанного правителя Абд-ар-Рахмана ибн Абдаллаха. Уместно было бы привести здесь и дату этого события – ведь, как принято считать, точность имеет значение. Однако утверждения на этот счет противоречивы. Форьель отстаивает 729 г., почти слово в слово с энциклопедией Хутсмы (конец 729 – начало 730), которая сходится во мнении с Родерихом Толедским (730 г.), в то время как Кордовский аноним вместе с Ибн Хайяном и Ибн Хальдуном предлагают отнести это событие ко времени после 15 марта 731 г. Подобное разнообразие не позволяет нам считать эту дату лучшей отправной точкой для определения года битвы при Пуатье. Заметим лишь, что Абд-ар-Рахман стал четырнадцатым эмиром после завоевания Испании, которому было поручено управление полуостровом. Это была важная должность, подразумевавшая подчинение лишь двум вышестоящим инстанциям, вице-королю Африки и Дамасскому халифу, который издали наблюдал за этим королевством, включавшим восемьдесят крупных городов, триста городов помельче и более двенадцати тысяч деревень. Эта страна не разочаровала захватчиков. Как писал Муса ибн Нусайр халифу Дамаска, испрашивая у него разрешения начать завоевание: «Она превосходит Сирию мягкостью климата и чистотой воздуха, Йемен – плодородием почвы, Индию – пряностями и благовониями… Адан – портами и прекрасными реками». Первоначально разделенная на пять провинций, она еще увеличилась за счет прибавления шестой – Септимании со столицей в Нарбонне. Последняя точно укладывалась в рамки готской Септимании.

Когда Абд-ар-Рахман пришел к власти в Кордове, доставшееся ему наследство оказалось непростым. Беспощадный деспотизм его предшественников вызвал смятение и беспорядок. Взятая им на себя роль была двойственной: заглушить недовольство и личные амбиции, а затем возродить воинственный пыл испанских мусульман, угасший за годы бездеятельности и оседлости. Начиная с 726 г. не было сделано ничего великого или отчаянного, и хотя в рамадан всегда постились, борьба с идолопоклонством прекратилась. Новый эмир посетил провинции, чтобы успокоить умы и удовлетворить поступавшие к нему многочисленные жалобы. Он неуклонно выказывал стремление делать добро и заглаживать несправедливость. Как утверждают, он два года ездил по Испании, милостиво принимая всех, кто к нему приходил, и обращаясь с мусульманами и христианами с одинаковой добротой. Он безжалостно отстранил каидов, притеснявших своих подданных. На их место были поставлены честные люди. Церкви, незаконно лишенные своего имущества, возобновили богослужение, что никак не помешало Абд-ар-Рахману разрушить те, что были построены при пособничестве или благодаря продажности каидов; ибо веротерпимость арабов была ограничена непререкаемым законом: неверные могут продолжать отправление своего культа, но никаких новых храмов возводиться не должно. Эта умиротворяющая политика мало-помалу успокоила гнев и страсти. Однако говорят, что и в этом правлении не все было идеально; что Абд-ар-Рахман, придя к власти, выказал большее высокомерие и жестокость, чем можно было бы ожидать от человека, избранного народной любовью. Представляется, что это не более чем обвинения со стороны тех, кто враждебно воспринял его избрание, которое не заставило замолчать всех злопыхателей. Главным, если не единственным, противником был Мунуза, бербер, которого не следует путать, как это делают некоторые мусульманские авторы, с персонажем арабского происхождения, Османом ибн Али Тиссой, который дважды за предшествующий период осуществлял управление полуостровом. Согласно народной традиции, отголосок которой можно уловить в хронике Альфонса III, Мунуза был одним из четырех мусульманских военачальников, первыми вступившими в Испанию. Если верить хроникам кордовского Анонима и Родериха Хименеса, это был безжалостный и кровожадный человек, отличавшийся особой жестокостью по отношению к христианам и наводивший на них ужас мечом и пытками. Исидор из Бехи (Бадахозы) упрекает его за то, что он обрек на сожжение епископа Амамбадуса, не называя, однако, ни его кафедры, ни канонической территории. Мунуза, этот африканский воин, внес большой вклад в завоевание Испании и поэтому получил провинцию, которую можно было считать самой важной на полуострове. Он контролировал область, которую арабы называли восточной границей, охватывавшую всю линию Пиренеев. Сердань, Нарбонн и Септиманию. Привыкнув видеть в себе суверенного правителя этого своеобразного государства, он втайне надеялся получить пост вали Испании. Абд-ар-Рахман разрушил его мечты. Эта ненависть стала первым мотивом бунта против эмира. Происхождение Мунузы – а, как мы уже говорили, он был мавром – давало ему еще одну, не менее существенную причину, чтобы сделаться врагом Абд-ар-Рахмана. Здесь мы касаемся важной проблемы арабо-берберских противоречий. Если всего через пять или шесть лет после данного периода они проявились в ходе громких событий, то ясно, что они не утратили своей остроты со времен завоевания мавританской Африки.

По мнению Рейно, борьба, противопоставившая Мунузу и эмира, стала одним из первых проявлений этих противоречий. Берберы продолжали тосковать по независимости, а арабские наместники угнетали их, чтобы сдержать, так что их жалобы достигали Испании. Точнее, в момент назначения Абд-ар-Рахмана с ними обращались еще хуже, чем обычно. Мунуза задумал план, отвечавший его личным чувствам: отомстить за своих братьев, склонившихся под арабским ярмом, которое не становилось легче благодаря общей религии и вере. Вдохновляемый этой удвоенной злобой, он искал средства, чтобы избавиться от своего господина. Случай натолкнул его на мысль о плане, который мог бы послужить его замыслам. В одной из своих экспедиций в Аквитанию он взял в плен.

Нумеранцию, Менину, которую чаще называют Лампагией. Согласно арабским хронистам, она была всего лишь христианкой из независимой Галисии. Они очень расплывчато описывают ее как «дочь графа этой страны». Они не отрицают ни факта ее существования, ни роли, которую она сыграла при дворе Мунузы. Привычный для них недостаток осведомленности возмещается сведениями, предоставляемыми Исидором из Бехи: «Лампагия была ребенком от второго брака или внебрачной дочерью Эда Аквитанского; поскольку первая жена этого государя была слишком стара, чтобы подарить ему дочь, которая была бы столь молода в 730 г.». Говоря о ней, хроники полны восхищения: она была прекрасна, необыкновенно прекрасна. В завершение этих титров вспомним и отца Лампагии.

Отто, Эдона, или Эда Аквитанского, родившегося, как представляется, около 650 г. Долгое время историки считали его внуком Хариберта, отца Дагоберта I. Эту генеалогию навязывает нам хартия Алаона. Изложим ее вкратце.

Хариберт и Дагоберт – братья. У Хариберта – три сына: Хильперик, Богис и Бертран. После смерти Хариберта, а вскоре и Хильперика Дагоберт отдает Аквитанию Богису и Бертрану. Эд был сыном Богиса и стал законным хозяином Аквитании, получив двойное наследство от своего отца и дяди Бертрана.

Хартия Алаона, составленная в Компьене 21 января 845 г., вызвала подозрения г-на Ральзниа, который показал безосновательность этих утверждений.

В действительности Эд не был потомком Хлодвига, и его происхождение неизвестно. Лучше считать его герцогом или наместником, который сумел добиться независимости и могущества, воспользовавшись смутами во Франкском королевстве. Его считают наследником Лупа, герцога Аквитанского. Весетт изображает Эда как смелого правителя, обладающего благородным сердцем, способного быстро принимать решения в зависимости от ситуации, с характером, подвижность которого иногда побуждает его противоречить самому себе. Одновременно доблестный и слабый, он, как мы видели, находился в крайне неприятном положении перед лицом могущественного Карла Мартелла. Здесь же стоит подчеркнуть опасность для Эда соседства с мусульманами, от которого он неоднократно терпел ущерб. Его владениям как с севера, так и с юга постоянно угрожали эти два неутомимых врага. Но ненависть Эда к герцогу франков была более сильной, чем по отношению к арабам.

И он тоже искал средства отомстить своему господину – точка соприкосновения с Мунузой. Лампагии было суждено сблизить этих двоих мужчин.

Отныне у каждого из наших персонажей была своя доля забот. Абд-ар-Рахман был занят реорганизацией королевства; Мунуза и Эд – воинственными планами; Лампагия – более кроткими мечтами. А судьба была готова нанести три удара.

Мунуза был очарован своей пленницей. Он без памяти полюбил ее за красоту и женился на ней; любовь настолько захватила его, что девушка стала его единственной супругой, так как, хотя полигамия и допускается Кораном, Мухаммед советовал ограничиваться одной спутницей жизни, считая это похвальным. С этого времени события начинают неумолимо наслаиваться одно на другое. Этот брак привел к союзу между Мунузой и Эдом. Причем оба моментально оценили всю его выгоду. Когда договор был заключен, герцог Аквитании, которому теперь не грозила опасность со стороны Пиренеев, направил все силы против майордома. Впоследствии Эд оказал необходимую поддержку Мунузе, войска которого стали для него своеобразным передовым отрядом. В результате этого союза Мавритании и Аквитании граница с арабской Испанией оказалась смещенной к Эбро. Септимания была отрезана от Кордовы, и, возможно, в планы Эда уже входила предварительная версия того проекта, который в свое время воплотил Карл Великий.

Мунуза одобрил условия этого договора и перешел к решительным действиям. Опираясь на влиятельную партию, он заставил признать себя абсолютным хозяином Нарбонна и Пиренеев. Его цель, а он ее больше не скрывал, заключалась в том, чтобы свергнуть Абд-ар-Рахмана и занять его место. Это было открытое восстание, которое мгновенно взбудоражило всю Испанию.

История простая, можно думать, слишком простая. Абд-ар-Рахман, справедливый и мудрый, борется с внутренними трудностями, свалившимися на него из-за неумелого правления его предшественников. А в это время, в тени, предатель Мунуза пользуется обстоятельствами, чтобы поднять восстание и заключить соглашение с неверным, Эдом, который как раз в этот момент более всего нуждается в подобном союзе. И посреди этих интриг расцветает удивительная и необыкновенная любовь.

Данная реконструкция фактов – ясная, логичная, идеальная – тем не менее соответствует истине, которая, в таком случае, кажется слишком уж безукоризненной. Однако было бы несправедливым не рассказать о выводах, следующих из некоторых текстов, которые не согласуются с нашим повествованием.

В Житии св. Теодофреда, Фонтанельской хронике и хрониках Сен-Дени, а также анналах Санкт-Арнульфа и некоторых других монастырей проступает общая линия. Эд установил связь с сарацинами не через Мунузу, а напрямую с самим Абд-ар-Рахманом. Так, например, мы читаем в Житии св. Теодофреда: «Эд, герцог аквитанский, вызванный вышепоименованным деспотом (Карлом Мартеллом), подвергся изгнанию. Тогда Эд направился в Испанию, добился дружбы тамошнего короля Абдирама, чью милость приобрел подарками и обхаживаниями. Скоро он привел огромную армию, состоящую из самого жестокого народа, что позволила отомстить за нанесенное ему оскорбление и, выйдя из Бордо, достигнуть города Пуатье».

Хроника Сигеберта опровергает факт подобного неестественного союза, который выставляет Эда в самом мрачном свете. «732 г.: как правитель Эд во всех отношениях уступал Карлу. Он вызвал против него сарацин из Испании». Но сразу после этих слов можно видеть следующее замечание: «приглашение явно вымышлено».

Житие св. Григория также возражает против этой точки зрения, доходя до утверждения, что в последующей войне Эд был безупречен и даже играл более значительную роль, чем Карл Мартелл. Уточним, что в этом отрывке любопытным образом переплетены события 721 и 732 гг.

Предвзятость этих хроник настолько очевидна, что нельзя не предпочесть им другие повествования, вроде произведения кордовского Анонима, которые придают значение исключительно союзу с Мунузой. Чтобы убедиться в этом, достаточно простого размышления. Если Эд и Абд-ар-Рахман состояли в союзе, то почему с самого начала мусульманского нашествия они вступили в яростную борьбу? Подобный подход противоречил бы интересам каждого и такой стремительный поворот в отношениях не имел смысла.

Наконец, некоторые спорят по еще одному поводу. Что было раньше, замужество с Лампагией или соглашение между Эдом и Мунузой? Иными словами, была ли Лампагия орудием судьбы? И здесь некоторые авторы снова бунтуют, утверждая, что герцог предал собственную кровь, отдав родную дочь в качестве гаранта этого договора; таково мнение Родериха Толедского. Мы же придерживаемся в точности противоположного мнения, в чем к нам присоединяется Конд: «…И скоро любовь, которая не всегда считается с приличиями, сделала его рабом в подчинении у своей пленницы. Лампагия ответила ему на чувства, зажженные ею самой, и стала супругой Мунузы, подобно тому, как Эгилона вышла замуж за Абд эль-Азиза. Покорный этой страсти, мусульманин заключил перемирие с христианами, и теперь честь должна была заставить его соблюдать договор, если его не удержит любовь».

Повторим, только случай, который свел Мунузу с Лампагией, позволил мавру без отвращения приступить к переговорам с Эдом. Его смерть стала достаточным доказательством силы его чувств к Лампагии. Как бы ни накладывались друг на друга события и ни готовили развязку, свидетелями которой мы еще станем, необходимо было, чтобы душа каждого была именно такой, какой была.

Абд-ар-Рахман, чистый, суровый, решительный военачальник; Эд, беспокойный, нерешительный, жестокий и уставший от докучливых гостей, нападениям которых подвергалось его королевство в Пиренеях или на Луаре. Мунуза, должно быть, обладал сердцем бербера, а не араба; его ненависть была менее сильной, и, возможно, он подавил свое честолюбие. Это сделало его способным на великую любовь, ставшую единственной причиной его союза с теми. Так каждый из них заложил фундамент собственной судьбы.

Во втором акте три героя начинают действовать в подготовленной таким образом ситуации.

Абд-ар-Рахман снаряжал свои легионы, Мунуза готовил нападение, Эд собирался выступить в Берри, чтобы прогнать оттуда Карла Мартелла. Несомненно, эта деятельность трех персонажей легка для понимания.

Абд-ар-Рахман собирал армию. Каков был его план? По этому поводу мнения расходятся. Говорят, он готовил масштабную операцию в Галлии. Закончив свои приготовления, он пригласил Мунузу участвовать в походе. Последний, ссылаясь на узы, соединившие его с Эдом, отказался. Тогда эмир, опровергая версию о договоре с герцогом Аквитании, которого он на самом деле никогда не заключал, решил придать своей военной акции сразу два направления. Наказать Мунузу, а потом осуществить набег на Галлию. В реальности истине лучше соответствуют повествования, объясняющие факты по-другому.

Судя по всему, смуты в Испании еще не закончились и это обстоятельство не позволяло эмиру начать так скоро планировать широкомасштабный набег на страну франков, «Великую землю». Подобному проекту должна была предшествовать полная реорганизация всей провинции. Только одно – экстренное обстоятельство – могло подвигнуть Абд-ар-Рахмана к созыву армии, а именно предательство Мунузы. Подавление мятежа превратилось для Абд-ар-Рахмана в насущную необходимость.

Во-вторых, вторгнуться в Галлию вали побуждали еще два фактора: быстрый успех в борьбе против мятежника Мунузы и значительность сил, пришедших встать под знамена Абд-ар-Рахмана в Памплону. Эта огромная армия, чьи размеры далеко превзошли все его ожидания, наводила на мысль попытаться без дальнейших отлагательств начать завоевание. Разумеется, он и сам планировал вторжение в Галлию, но в неопределенном будущем. Легкая победа над Мунузой позволила ему скорее приступить к джихаду, священной войне, являвшейся настоятельной потребностью, поскольку после гибели Амбизаха в этом направлении ничего не предпринималось. Можно даже задаться вопросом, не была ли призвана военная кампания Абд-ар-Рахмана спаять его разношерстные войска с помощью надежды на огромную добычу. Решения, принимаемые Абд-ар-Рахманом, всегда диктовались ситуацией. Гибель Мунузы, разгром Эда заставляют нас думать, что в душе эмира мысль о рядовом набеге моментально сменилась жаждой завоевания. Но в истории не принято забегать вперед, и, чтобы показать события в их динамике и хронологической последовательности, сначала напомним о концентрации арабских войск в Памплоне незадолго до начала весны 732 г.

Непривычное возбуждение, удивительная воинственная суматоха. Неужели арабское общество только и ждало случая устремиться на зов военачальника, нуждающегося в войнах? Устали ли эти солдаты от бездействия, превратившего их в оседлых жителей, или ими двигала алчность в большей степени, чем стремление к распространению веры? Или, если говорить менее прозаически, должны ли мы верить исламскому поэту: «То, чего жаждет цвет мира это не материальная обеспеченность, а опасность, преодолеваемая в хорошей компании, любовь, смех, разнообразие и завоевание». Или же они почитали своим долгом посвятить себя триумфу религии, уповая на следующую суру из Корана: «Не говори, что убитые за служение Богу мертвы, они живы и получают пищу из рук Аллаха».

Каковы бы ни были их мотивы, они прибыли во множестве. Воины и искатели приключений из разных стран – с гор Атласа, из африканских песков, с берегов Нила, из Сирии и Аравии. Пестрое, живописное, жестокое и решительное сборище. Важно конкретизировать это разнообразие. Как говорит Виардо, мусульманская пехота, презираемое войсковое подразделение, получавшее лишь половинный рацион и включавшее лучников, пращников и разведчиков, состояла из многочисленных мосарабов и евреев. Эти воины составляли отдельные части под командованием выборных военачальников, campeadores. Один из них, знаменитый Руй Диас де Бивар, состоял на службе у наместника Барселоны. Идеал у них был один грабеж. К этим наемникам прибавились христианские пленники, принявшие ислам и ценившиеся за свою смелость. Часто именно они составляли личную гвардию эмира. И, наконец, многочисленные берберы. На самом деле в течение всего периода оккупации Испании на территорию полуострова вступило не более тридцати тысяч арабских воинов. Со времен высадки Тарика соотношение почти не менялось девять арабов на семь тысяч берберов. Несмотря на скрытый антагонизм, на войне они «не отходили от своего господина, как голодные собаки» и оставались самой прочной опорой арабской армии.

Тем не менее не надо думать, что все вместе они представляли собой в какой-то степени сомнительный сброд. Были введены правила приема в войско. Каждый воин должен был предстать вместе с верховым животным, оружием и запасами продовольствия на неделю. Во исполнение учения Мухаммеда: «Пусть слава наших знамен будет без порока», тщательно проверялось поведение и прошлое каждого добровольца, у него выспрашивались причины, побудившие его к поступлению на военную службу. Затем каждому предстояло привыкнуть к жесткой дисциплине. Часто приводится следующий пример: однажды, когда один военачальник делал смотр своим всадникам, он, как говорят, увидел в конце строя блеск сабли. Пустив лошадь в галоп, он убедился, что один солдат нарушил фронт. «Выйти из строя, отдать саблю, поднять голову». И ударом наотмашь срубил виновному голову.

Можно ли установить численность этой грозной армии? Не задерживаясь на этом, обратим внимание на очень щедрую оценку хронистов: «более четырехсот тысяч человек». Должно быть, заверяют нас более реалистично настроенные историки, силы завоевателей состояли из шестидесяти тысяч человек, включая семьи, а количество собственно воинов не превышало и пятнадцати тысяч. Эта оценка выглядит достаточно правдоподобной, хотя не опирается ни на какие точные данные. Тем не менее один арабский автор указывает, что в данном случае подкрепления из Африки достигли десяти – одиннадцати тысяч человек. Что же касается поддержки внутри самой Испании, то его подсчеты оказываются еще более сложными и произвольными.

Не дожидаясь, пока иссякнет поток добровольцев, Абд-ар-Рахман избрал надежное войсковое подразделение и поручил командование карательной экспедицией Гехди ибн Зийя, задачей которого был захват или казнь Мунузы. Благодаря стремительности нападения эффект неожиданности, на который рассчитывал эмир, полностью оправдал себя. При появлении передовых отрядов Гехди, у плохо подготовленного Мунузы не осталось другого выбора, кроме как укрыться в своей столице Аль-Бабе.

Название Аль-Баб, что значит «крепкая дверь», по-видимому, говорит о том, что город находился на одном из пиренейских перевалов. Конд и Шенье пришли к выводу, который, кажется, соответствует действительности, что речь идет о Пуйсерде, римском «Castrum Liviae in Ceretania» (Замок Ливии в Каретании). Как бы то ни было, Мунуза, застигнутый врасплох внезапным появлением войск эмира, не сумел подготовиться к эффективной обороне Аль-Баба. Так что уже через несколько дней осады окруженный город остался без воды. Вынужденный отказаться от всякого сопротивления, Мунуза бежал из Пуйсерды в сопровождении Лампагии и нескольких слуг. Он покинул городские стены и пустился по хорошо известным ему тропам и расщелинам, чтобы добраться до уединенного ущелья. Видя усталость своих спутников и не желая их покинуть, он решился сделать привал. Отдых беглецов оказался коротким. Их подняли звуки шагов и голоса, и скоро они были окружены небольшой группой солдат, посланных на их поиски. Домашние Мунузы бежали; что же касается его самого, то, как пишет кордовский Аноним, чтобы не попасть живым в руки врагов, он сбросился с высокой скалы. Арабский историк утверждает, что он поднял меч и пал, защищая ту, кого любил, сраженный двадцатью ударами копья. Гехди ибн Зийя велел отрезать голову Мунузы и взял Лампагию в плен. Получив этот двойной подарок, Абд-ар-Рахман, воскликнул: «Во имя Аллаха! Не думал я, что в Пиренеях можно добыть такую великолепную дичь».

Очарованный красотой Лампагии, эмир отправил ее к Дамасскому халифу, который взял ее в свой гарем. Такие пленницы, обычно именитого рода, были для халифа самым ценным даром и иногда делили ложе со своим господином. Шенье видит в этом факте подтверждение мнения, которого придерживаются некоторые мусульмане, что один из их халифов был женат на франкской принцессе.

В ходе всего этого конфликта не наблюдается и следа вмешательства Эда Аквитанского. Однако герцог не нарушил своего слова. Будучи уверен в силе своего нового союзника, он неблагоразумно удалился от Пиренеев, чтобы защитить свои северные земли, атакуемые Карлом Мартеллом. Продолжатель Фредегара рассказывает об этой кампании крайне немногословно: «Карл перешел через Луару, обратил Эда в бегство, собрал большую добычу и вернулся в свою страну после того, как разграбил Аквитанию дважды за один этот год». Аквитанский агиограф того времени сообщает нам больше подробностей и позволяет взглянуть на эту экспедицию следующим образом.

Карл дошел до Берри намного раньше Эда, и его солдаты, которых аквитанский автор называет варварами, разграбили беззащитную страну, не щадя даже святынь. Бурж, столица, был вынужден капитулировать после неумолимой осады. Принцепс Австразии оставил там гарнизон и перешел через Луару в тот самый момент, когда в Берри ворвался Эд со своей армией. Последовала еще одна осада этого города, который Эд без труда отвоевал, изгнав франкский гарнизон. Затем аквитанский герцог исцелил раны разграбленной страны и восстановил порядок, повсюду выказывая человеколюбие, возрождая церкви и монастыри. Но то была половина победы, и Карл снова переправился через Луару, чтобы отомстить за эту неудачу. Вероятно, Эд поспешно покинул Берри, узнав о катастрофе, поразившей Мунузу в окрестностях Пуйсерды.

Здесь заканчивается драма и начинается эпопея.

Не успела голова Мунузы упасть с плеч, как Абд-ар-Рахман овладел провинциями, которые этот бербер втянул в свой мятеж. Теперь, став полновластным хозяином Аль-Андалуса и первоклассной армии, он решил, не откладывая, перейти через границы Испании и начать поход, чтобы со всей возможной быстротой разграбить галльскую страну Арморраалика, страну воды, каковой, по утверждению Плиния, Аквитанию сделали римляне, откуда и происходит наше название Гиени.

Именно в этот момент двойной целью Абд-ар-Рахмана становится набег и месть: наказать Эда за союз с мятежником и рассчитаться за гибель своих предшественников Эль-Самха и Амбизаха.

Карта 7

Маршрут арабов.

Таковы были планы, которые волновали душу эмира в Памплоне, когда он отдавал приказ к выступлению: «Остричь волосы!» Обратился ли он, согласно обычаю, за советом к астрологам, которые, играя числами, с помощью знаний о звездах оценивали своевременность того или иного решения? Этой гипотезе ничто не противоречит. Страстное желание славно сразиться с неверными наполняло воинов жестоким весельем. Их манила аль-ард-аль-Кабина, эта великая страна, покрытая густыми лесами, удобными для упорной обороны от захватчиков, эта Франджат за горами, богатая и почти бескрайняя. Эта огромная страна, расположенная между Пиренеями, Альпами, океаном, Эльбой и греческой империей, будила их алчность. «Остричь волосы». Так началось четвертое нашествие.

Есть все основания полагать, что Абд-ар-Рахман разделил свою армию на две группы. Те историки, которые полагают, что часть его сил погрузилась на корабли в портах Таррагоны и высадилась на побережье Септимании, чтобы соединиться с мусульманскими солдатами, расквартированными в Нарбонне и Каркассоне, опираются в особенности на кордовского Анонима. Et fretosa at plana praecalcans, пишет он, «…и ступая по морям, как по равнинам». Эта вторая экспедиция, в свою очередь, разделилась на два отряда, один из которых угрожал Тулузе, а второй добрался до берегов Роны. «Ветер ислама, – пишет арабский рассказчик, – с этих пор начал дуть на христиан со всех сторон. Правоверные преодолели Септиманию до Роны, Альбижуа, Руэг, Жеводан, Веле и подвергли их самому ужасному разграблению. То, что пощадил меч, предавалось огню». Легенды и хроники в этот момент говорят о разрушении Отена и осаде Санса. Не похоже, чтобы эти утверждения основывались на чистом вымысле, и эти два события вполне могут относиться к интересующей нас эпохе. Тем не менее уничтожение Отена, о котором повествует хроника Муассака, выглядит некоторым преувеличением. Благодаря сопротивлению своего епископа Эббона, более удачливый Сане сумел отразить атаки сарацин, которые в ходе одной из вылазок даже были застигнуты врасплох и разбиты. Несмотря ни на что, эти второстепенные рейды не имели заметных результатов, и вскоре произведенное ими впечатление было перекрыто смятением, вызванным главной атакой, которой командовал лично Абд-ар-Рахман.

Наброситься на Басконию и Аквитанию прямо с гор – таков был план мусульманского военачальника. Предыдущие попытки вторжения в эти провинции через долину р. Од потерпели неудачу. Кроме того, Абд-ар-Рахман искал нового пути в Галлию. Выйдя из Памплоны, он пересек страну иберийских васконов, чтобы углубиться в долину Анжана и пройти Пиренеи через знаменитый Ронсевальский перевал. Аноним и хроника Муассака утверждают, что он вступил в галльскую Басконию через долину Бидуза. Можно засвидетельствовать, что арабам для перехода через Пиренеи понадобилось только одно ущелье и при этом они двигались строем в одну колонну, и это позволяет думать, что все же их количество было ограниченным. Первым итогом этой войны стало методическое опустошение небольших провинций Бигорр, Комменж и Лабур, разрушение епископских городов Олорон и Лескар и завоевание Байонны. Один арабский писатель утверждает, достаточно правдоподобно, что Эд (которого он изображает графом этой границы) пытался сдержать натиск мусульман. После нескольких стычек, иногда заканчивавшихся в его пользу, Эд, который все-таки чаще терпел поражение, вынужден был отступать из города в город и от одной реки к другой. Был разрушен Ош, уничтожены Да и Эр-сюр-Адур, сожжено аббатство Сен-Север, как и Сен-Савен вблизи Тарба. Пал База. Продвижение мусульман было столь стремительным, что Абд-ар-Рахман вторгся на территорию Бордо, пришел под самые стены города и расположился напротив этого населенного пункта на левом берегу Жиронды. Такое положение города относительно реки подтверждает наше впечатление, что город Бордо был осажден до того, как Абд-ар-Рахман развязал против Эда битву при Дордони, ставшую последним этапом их поединка.

Сколько времени продлилась эта военная акция, неизвестно; в конце концов Бордо был взят приступом. Согласно франкским хроникам, последовала ужасная резня, жители были перебиты, церкви, например св. Андрея, сожжены, в то время как монастырь Сен-Круа, находившийся за городской стеной, подвергся той же участи еще до падения города. Ни хроника Муассака, ни Исидор из Бехи, ни арабские историки не сообщают ничего подобного, утверждая лишь, что этот штурм был из числа самых кровопролитных.

Герцог Аквитании сосредоточил свои силы на правом берегу Гаронны, собрав всех, кто мог поддержать его ослабленную армию, старых друзей и соратников, ополчение, войска, наспех завербованные в соседней области. Он призывал людей защищать свои вотчины, чтобы избежать бедствий, которые сулило завоевание.

Абд-ар-Рахман не дал Эду времени укрепить свои позиции и раньше него подготовился к переправе через Гаронну. Прежде чем встретиться с герцогом Аквитании в решающем сражении, мусульманские войска поднялись по течению реки и захватили Ажан на другом берегу. Эд отважно ринулся на врага, но от его солдат было мало проку. Испугавшись, они плохо держали строй и скоро уступили натиску сарацин, бросились бежать и обрекли себя на полный разгром. Бойня была столь ужасной, что Аноним по этому поводу пишет: «Одному Богу ведомо число погибших». Эд покинул поле боя, захваченный потоком беглецов.

С этого момента Абд-ар-Рахман грабил Аквитанию в течение нескольких месяцев, не встречая ни малейшего сопротивления. Неприятель неуклонно двигался вперед, распространяя вокруг себя разорение и пожар. При подходе мусульманских банд жители покидали города, деревни и поля, а те мстили беглецам, сжигая все, что они оставляли после себя, – урожаи, фруктовые деревья, дома, церкви. Они превращали в развалины города, остервенело грабили и разрушали до основания монастыри. По-видимому, убежищем для перепуганного населения могли служить только города, способные хотя бы на слабое сопротивление. Рассказы беглецов никак не укладывались в рамки морали еще незатронутых завоеванием мест. В изобилии ходили истории о зарезанных жителях, распятых мучениках, оскверненных церквах, о безжалостном победителе, который разил, не различая возраста и пола. Ходили слухи, что после уничтожения монастыря Сен-Эмильен какой-то граф из района Либурна начал борьбу против арабов. Может быть, его приняли за самого Эда, потому что мусульмане оказали ему честь, отрубив ему голову. Об этом сообщают арабские историки, присовокупляя – добыча, состоявшая из имущества этого сеньора, была столь велика, что у каждого солдата в числе трофеев оказались топазы, гиацинты и изумруды.

И вот, посреди непрестанного кошмара, «которым Бог поразил грудь неверных», как говорит арабский автор Аль-Маккари, Абд-ар-Рахман решил продолжить свой поход. Хотя ему мешала добыча, он предложил расширить территорию похода. Вероятно, во время своего набега в Аквитанию он узнал о знаменитом аббатстве Сен-Мартен де Тур, и его богатства поразили воображение араба. Переправившись через Дордонь, Абд-ар-Рахман пустился наугад в раскинувшуюся перед ним страну. До сих пор никто не мог ему противостоять, и мы вправе думать, что в какой-то момент стремление к наживе у него уступило место мысли о завоевании. Тем более что он с легкостью опустошил окрестности Периге, Сента и Ангулема. Французские церковные анналы гласят, что он оставлял на своем пути «длинный след из огня и крови». Перигор, Сент и Ангулем пали. Мусульмане переправились через Шаранту и продолжили свой поход, «подобно буре, сметающей все, потрясая мечом, для которого не было ничего святого».

Как мог Абд-ар-Рахман ибн Абдаллах эль-Гафики предугадать, что Аллах уготовал ему гибель?

 

II. Созыв франкского войска

После устрашающего побоища у слияния Гаронны и Дордони, Эд бежал к Луаре. Так, через десять лет после своей победы при Тулузе в 721 г. над Эль-Самхом, герцог, в свою очередь, был разбит тем же самым врагом. Обреченный на участь Хильперика в недавнем прошлом, изгнанный, подобно ему, из собственных владений, он имел в своем распоряжении только остатки армии, причем многие из уцелевших воинов, ошеломленные случившимся, исчезли, чтобы раствориться среди местных жителей. К какому будущему готовил себя этот старый человек, окруженный горстью всадников, своих преданных басков, настоящих разбойников по призванию?…

И судьба его была настолько сурова, что ему оставалось только прибегнуть к помощи своего последнего врага, Карла Мартелла. Насущная необходимость, перевесив гордость и злопамятство, погнала его усиленным маршем в Париж, где он сообщил майордому о своем поражении и умолял его забыть об их вражде ради общего спасения. До каких преувеличений дошел аквитанец, чтобы убедить принцепса Австразии, которого беспрестанно беспокоили его северные враги и у которого было мало причин вмешиваться в события, разворачивающиеся на юге? Безусловно, объяснял он, будучи хозяевами Испании и части Галлии, контролируя реки и двигаясь по Аквитании гигантскими шагами, сарацины не замедлят атаковать границы Нейстрии. Теперь, когда ему, Эду, изменила удача, именно Карлу надлежит разбить арабов и спасти величайшее королевство франков от ярма, которому покорились готы. Карл великодушно выслушал сетования аквитанского герцога, который для вящей убедительности пообещал ему свою верность и вассальное подчинение. Хотя, по-видимому, причиной вмешательства Карла стала защита собственных границ, его прельщала новая война и знакомство с никогда ранее не встречавшимся ему неприятелем, перспектива добычи и богатства и, наконец, господство над столь давно желанной Аквитанией. Что же касается религиозных соображений, то их не было, или почти не было, разве что, может статься, желание стереть из людской памяти осквернение церквей.

Чтобы выполнить свое решение, Карл призвал свои «отряды с берегов Дуная и Эльбы» и обнародовал banus, или henbanus, – призыв на военную службу, это была настоящая мобилизация, превращавшая каждого подданного в солдата. Фактически у франков не было постоянной армии, когда начиналась война, приказ о выступлении в поход отдавался в форме королевского воззвания, и воинская служба, так же как и налоги, вменялась каждому как общественная обязанность. Короли никогда не набирали свое войско только из «дружин». В случае с призывом в армию равноправие было абсолютным. Всякий свободный человек, независимо от происхождения и возраста, имел право и обязанность носить оружие. Равным образом закон применялся и к старикам, он не предусматривал ни оговорок, ни привилегий, уклониться от его выполнения не мог никто. Вот как толкует его Рипуанская правда: «Если человек, призванный на службу королю, либо в войско, либо для других целей, отказывается подчиниться, с него следует взыскать штраф в шестьдесят золотых солидов». Армия объединяла в себе все население, богатых собственников, ремесленников и неимущих, а также представителей церкви. Призыв, набор в армию после обнародования королевского бана проводился графами в рамках населенных пунктов. Каждый должен был экипироваться на собственные средства и откликнуться на призыв. Тяжелая повинность, учитывая дороговизну оружия. Меч без ножен стоил три солида, хорошая кираса – двенадцать, шлем обходился в шесть солидов, в то время как метательный дротик и копье можно было купить за два. Что касается всадников, то конь стоил столько же, сколько шлем, кобыла – вдвое меньше, однако нередко конный боец имел по две или три лошади, а иногда и больше. Чтобы было с чем сравнивать, отметим, например, что обычный бык стоил два солида, а корова – один. Непомерная стоимость оружия не должна удивлять, ведь, скажем, перевязи часто украшались золотом и драгоценными камнями, а мечи – еще более дорогой отделкой.

Таким образом, призыв на военную службу заставил вырасти как будто из-под земли мощную армию, готовую к походу уже не по распоряжению magister militium (магистр милитум), как в былые времена, а по приказу короля. Эта полная военизация народа была настолько привычной, что очень часто вместо populus (народ) к франкам применялось слово exercitus (войско). За примерами можно обратиться к текстам Григория Турского, Фредегара, Дю Шена и многих других авторов, а также письму папы Григория II к Карлу Мартеллу. Подобные рассуждения дают нам представление о разношерстности этого сборища и подталкивают к изучению различных элементов, которые его составляли.

При вторжении варваров римские легионы уцелели и не прекратили своего существования. Если верить Прокопию Кесарийскому, их жизнь получила продолжение. Этот византийский историк писал после середины VI в.: «Солдаты [подчинившиеся Хлодвигу] сохранили обычный для римской армии стиль военной службы, и те, которые пришли им на смену, следуют той же дисциплине и сегодня. Если они получают приказ о выступлении, то это всегда происходит в согласии с порядком, закрепленным в древнем матрикуле, а подчиняются они только тогда, когда должны выступить те, кого им велено заменить. Когда эти легионы выстраиваются во время битвы, их знамена в точности походят на те, которые были у них во время оно… Наконец, они следуют совершенно такой же дисциплине. Солдаты всегда вооружены и одеты на римский манер, а также носят обувь, характерную для войск Империи и известную под названием калиги».

Согласно Прокопию, всегда существовало два способа пополнения личного состава: наследование, если у воина оставался сын, в противном случае на его место вставал чужой человек и получал во владение либо его бенефиций, либо его жалованье. Впрочем, легионы во все времена поддерживали свое существование именно так; например, знаменитый третий легион Августа охранял Африку в течение нескольких веков.

Мы обнаруживаем присутствие легионов вплоть до интересующей нас эпохи. Один очень древний документ, цитируемый у Буке, говорит о легионах Карла Мартелла; к тому же Рихер Реймсский часто использует слово когорты.

В exerticus Francorum (войске франков) с легионами соседствовало местное ополчение. Его структура представляется неясной; мы знаем только то, что в каждом населенном пункте оно находилось под командованием maglster militium (магистр милитум). Обычно оно несло службу, связанную с поддержанием порядка и обороной, но во время серьезных войн оно выступало в поход вместе с армией.

Наконец, существовали разные германские народы, подвластные Австразии и поставлявшие ей более или менее значительные вспомогательные силы.

Общим отличительным признаком этой редкостной смеси из франков, легионов, ополчения и германцев была военная форма, достаточно похожая на одеяние римлян; признавая превосходство оборонительного оружия имперских солдат, франки переняли у них, по крайней мере частично, доспехи, состоявшие из полос кожи, застегивавшихся на спине, и заменили свой небольшой деревянный дротик более прочным и длинным металлическим. Об этом свидетельствует Рипуанская правда: «Чтобы оценить копье, которое одним ударом пронзило бы тело насквозь, нужно было метнуть его в щит с расстояния в двенадцать футов и послушать издаваемый им металлический звук». Тем не менее укажем на важное различие между армиями императоров и франкских королей. Если для первых конница была основной силой, то у вторых, как отмечают писатели эпохи Поздней империи, преобладала пехота; кажется, верхом сражались только франки. Возможно, дисциплина оставляла желать лучшего, но тем не менее король сумел подавить анархические тенденции у германских союзников и даже у галло-римлян.

Можно ли оценить боеспособность этой толпы воинов? В «De rebus Geticis» («О деяниях готов»): Хлодвиг потерял четыре тысячи при осаде Вьенна, тринадцать тысяч в битве с остготами. Прокопий указывал, что король Теодеберт привел в Италию сто тысяч солдат. В «De gestis Langobardorum» («Деяниях лангобардов») сообщается, что в сражении при Труцциакуме у австразийцев было тринадцать тысяч убитых. Эти цифры дают представление о том, какого порядка были размеры армии, собиравшейся по призыву на военную службу.

Унаследовав такую военную организацию, Карл Мартелл не замедлил преобразовать ее вполне революционным образом. Если взять принцип набора в армию в целом, то эта система получила заметное развитие. Буланвилье в своей книге «Gouvernement de la France» («Управление Францией») дает следующую лаконичную формулировку: «Карл Мартелл, глава второй династии, называемой Каролингской, возвысился над королями первой династии и стал абсолютным хозяином их судьбы с помощью двух средств. Первое: его новый метод формирования армии из иностранцев или французов, которые, не имея с государством в целом никаких отношений, заботились о процветании, порядке и о сохранении древних законов только в той мере, в какой все это затрагивало их личную судьбу. Второе заключалось в прекращении собраний на Марсовых полях, где прежде проводились выборы главных военачальников, распределение должностей и где весь народ совещался, чтобы принять единодушное решение по поводу операций, которые предстояло осуществить, или руководства армией». Политика Карла Мартелла была неизменно направлена на то, чтобы привлечь к себе левдов, то есть войнов, мужчин, с помощью выгоды, и в результате он сосредоточил в своих руках самую могучую военную силу, которая когда-либо появлялась со времен римлян. Но как оплачивать своих солдат, если королевская казна полностью пуста? Карл, выступавший защитником церкви в Германии, без колебаний разорил ее внутри своего королевства. Он незаконно распорядился имуществом духовенства, не предпринимая, однако, шагов, направленных на повсеместную секуляризацию. В этом он подражал робкой попытке Дагоберта, превратившего некоторые церковные владения в воинские бенефиции. Карла подталкивала необходимость, поставившая его перед дилеммой: либо не воевать, либо сражаться на средства духовенства, и он не колебался ни минуты. Эти земли, эти разного рода бенефиции прямо или косвенно передавались левдам всех рангов, «так что поистине, – кипит негодованием Житие св. Ригоберта, – для правителей и честолюбцев самые чтимые слова – защита общего блага и святынь – стали лишь красивым прикрытием». Далее в этом произведении следует перечень бедствий, вызванных подобным кощунством. Епископ превратился в простого раздатчика духовных благ под властью воина, обосновавшегося в мирских владениях Церкви. Часто прелат выполнял свои епископские обязанности под контролем клирика, не прошедшего посвящение, но распоряжавшегося его кафедрой и доходами. Иногда церковные богатства распределялись как имущество, оставшееся без хозяина. Церковная власть утратила силу, дисциплина была подорвана, критика со стороны епископа вызывала презрение, а заблудшие монахи или священники жили, предаваясь распутству, какого не знавали и в миру. Разграбленные церковные дома и их бесприютные обитатели довершают картину, набросанную летописцем на фоне нищеты, ненависти и беспорядка. Картина несколько мрачновата, но это не помешало Карлу Мартеллу снять нескольких архиепископов с их кафедр и заменить их «своими людьми»; так, его племянник Гуго стал архиепископом Руана, епископом Парижа, Байе и одновременно аббатом Жюмьежа. И можно было видеть, как на епископские престолы всходили воины, не умевшие даже читать, которые обосновывались в богатых епископских дворцах вместе со своими женщинами, солдатами и охотничьими собаками Едва успев выстричь длинные рыжие волосы кружком у себя на черепе, они уже мнили себя епископами! Хроника Сен-Дени более снисходительна по отношению к этой узурпации имущества клира: «После этого подвига (битвы при Пуатье) он (Карл) по просьбе и желанию прелатов забрал у церквей десятину, чтобы одарить своих всадников, которые отстояли христианскую веру и королевство. Он пообещал, что, если Бог продлит ему жизнь, он вернет им церкви и щедро возместит этот дар и все остальное». В этом вопросе мы не разделяем мнения данной хроники.

Карл располагал могущественной армией, почитавшей за честь следовать за ним и состоявшей из заядлых бойцов, забияк, способных покорить Европу «силой своего оружия». Тем не менее недопустимо думать, как это часто бывает, что по численности эта армия уступала арабской Кордовский. Аноним категоричен: Sed ubi gens Austrasiae mole membrorum praevalida, «но когда австразийцы, превосходившие по численности своих воинов…». Это мимоходом подтверждают и анналы Аниана Collecto magno exercitu (собрав огромное войско).

Как полагают, Карл собрал свою армию за те три или четыре месяца, которые Абд-ар-Рахман провел, грабя Аквитанию, а затем отправился в поход.

По всей вероятности, Карл вместе со своими войсками переправился через Луару в Орлеане. С этим мостом, открывавшим путь в Аквитанию, он был хорошо знаком. Мы уже видели, как он дважды преодолевал его как грабитель, почему бы теперь ему было не воспользоваться им в роли спасителя! За два столетия до него тем же путем в погоне за Аларихом прошел другой завоеватель, Хлодвиг, и одержал победу в другом, не менее загадочном, сражении в округе Пуатье – битве при Вуйе, Вулоне или каком-то другом населенном пункте.

Каков был план принцепса Австразии, когда он вступил на землю «римской страны»? Шпион и пленник, эти два извечных источника сведений, информировали аквитанцев о целях грозного эмира. Всадники Эда, несомненно, осведомили Карла о намерении Абд-ар-Рахмана уничтожить базилику блаженного Мартина, в глазах вали – символ многобожия, которое, по мнению мусульман, присуще христианству, – стереть ее с лица земли, для начала завладев ее сказочными богатствами.

Действительно, эта церковь, самая знаменитая и почитаемая во всем христианском мире, была «галльскими Дельфами», золотым городом Запада. Св. Мартин умер в Кандэ в благословенном 397 г., и его прах был погребен на христианском кладбище, расположенном к западу от города туронов, Цезародунума. В то время останки святого почивали в небольшой часовне, крытой соломой. По-видимому, эта часовня вызвала негодование св. Перпетуя, шестого епископа Тура; он повелел выстроить просторную базилику, которая вознесла к небу свое сверкающее великолепие в пятистах пятидесяти шагах от городской стены. И с 4 июля 489 г., дня ее освящения, каждый год к ней стекалось множество христиан, жаждавших обрести в могущественной помощи этого заступника прощение своих прегрешений и исцеление телесных болезней. «Св. Мартин, который воскресил троих мертвецов, исцелял прокаженных, калек, лунатиков и одержимых», можно прочитать в руководстве для паломников к могиле св. Иакова в Кампостеле.

Защита этого аббатства, безусловно, была первейшей задачей австразийского майордома, который, направляясь к нему, стремился как можно скорее вступить в схватку со своим противником. Ради этого он выбрал наиболее логичный путь: двигаться наперерез неприятелю с тем, чтобы преградить ему дорогу. Исходя из этого принципа, единственным путем из Орлеана для него была римский тракт, который, идя вдоль реки, достигал Тура, пресекая Амбруаз. Достигнув этого города, Карл оказался всего в одиннадцати или двенадцати галльских лье от Тура. Стратегическая позиция на пересечении двух важных путей, выбор которых определялся сведениями, полученными в результате рекогносцировки. Кто доставил их Карлу Мартеллу? Мы предполагаем, что в этот момент основная часть неприятельских войск была еще далеко. Во всем районе орудовало лишь несколько разрозненных банд, которые подобно передовым отрядам, предваряли основные силы армии эмира. Мы, как поясним в дальнейшем, твердо убеждены, что столкновения с этим авангардом имели место в районе Тура, но это были всего лишь мелкие стычки, простая проба сил. Вероятно, такие столкновения происходили на пространстве между Туром, Пуатье и Боссэй, а также и за его пределами. Войска Абд-ар-Рахмана рассеялись повсюду, чем, с нашей точки зрения, объясняется многочисленность населенных пунктов, претендующих на место в списке пострадавших от этого бедствия, причем ученые чаще всего исходят из найденного там оружия, топонимов или преданий.

Таким образом, для Карла Мартелла естественнее всего было предпочесть дорогу, ведущую в Порт-де-Пиле, где он мог найти брод и лодки, чтобы переправиться через реку Крез, названную так, по слову одного поэта, за свою небольшую глубину… На самом деле, здесь, как и во многих других местах, существовала созданная римлянами коллегия или товарищество перевозчиков, называемых Utriclarii за свои лодки, формой похожие на бурдюки.

Эта дорога, приведшая Карла к реке, некогда пресекала наши современные районы Блере, Ле Фо, Монтелан и Ла Сель-Сен-Аван. Продолжая свое движение по нулевому меридиану Пуатье – Тур, Карл, переправившись через Ингранд, вступил на земли пиктонов, чтобы разбить лагерь между Вьенной и Клайном, на том самом месте, которое мы можем с уверенностью назвать полем битвы при Пуатье.