Славно мы посидели.

Вначале я представился всем. Официально, так сказать. Затем представил нашу группу. Мужики охренели… и затеяли было кланяться. Вот уж чего мне надо — так этакого счастья. Тут ни бабы, ни дети за стол права садиться не имели — сидели только старшие мужчины. Пятеро. Опять чуть покривился, как и в самом начале, наш рыцарь, но что характерно — ни слова не сказал. Раз я готов сесть с крестьянами за стол, значит и ему не зазорно.

Те тоже поначалу смущались — пришлось рявкнуть. Ну, а мы усугубили ещё — под такой-то закусь. Мясо просто таяло во рту. Да свежие овощи выше всяких похвал. А что самогонка синяя, так ведь не «тормозуха» же какая-нибудь.  Разговоры пока велись ни о чём — мы ждали, пока очухаются эти придурки во дворе. В основном Симеон интересовался бароном. Расспрашивал — что да как. Я на всякий случай пока помалкивал, гонял в голове разные варианты.

— Там эта барон, ошнулся! — заскочил с известием в гостиную замурзанный шепелявый малец.

— И чего? — лениво поинтересовался Чика.

— Так это… Ругаетша он штрашть.

— Ругается, говоришь? — лениво переспросил я

— Ага. Так всех и коштерит. Я малость пошлушал, до плохих шлов.

— И что? — ласково спросила у него Юлька.

— Што-што, плохие шлова говорил он — вот што, — как дитю пояснил он ей. — А батька говорит, шо такие шлова не гоже ни шлухать, ни говорить.

— И ты совсем их значит, не слушал? — подколол его Чика.

— Ну, рази шамую малошть, — слегка насупившись сознался  он.

И тут же засмущавшись под жестким взглядом отца, отошел в угол, где моментально сунул палец в нос и занялся исследованием его неизведанных глубин.

— Пошли, — скомандовал я, поднимаясь.

— Куда? — поинтересовался рыцарь.

— Будешь вести суд — бесстрастный и справедливый.

— А почему я?

— А потому что ты рыцарь — самый благородный и непредвзятый.

— А ты?

— А что я? Я — предвзятый, — я вкусно хрустнул местным огурцом, — В меня стреляли.

— Больше всего Ржевский любил три вещи: женщин, водку и когда они вместе, — ерничая, высказался по-русски Чика, глядя на меня.

— Но-но! — тут же влезла Юлька. — Я те счас как тресну — Ржевский недоделанный. Шагай, давай - алкаш.

— И где та грань, которую нужно преступить, чтобы тебя начали считать сумасшедшим? — задал я риторический вопрос вслух и показательно тяжело вздохнул, когда выходил вместе со всеми во двор.

Надо же какие предусмотрительные ребята? Нам вынесли стулья. Богато они тут живут — вот стулья есть. Ага, и стол тащат. Осталось его кумачом застелить и прекрасное революционное судилище — готово.

Барона положили во дворе отдельно. Приготовили так скть — к неправедному судилищу. Хотя это как посмотреть.

Нет, но все же? Вот не устаю я дивиться людской неблагодарности — он был недоволен скорым судом. Другие люди вон годами суда дожидаются — в подвалах и казематах разных сидят, а этот сразу предстанет. И всё недоволен? Этот недостойный представитель дворянства постоянно «поддерживал нездоровую атмосферу в зале». Чего-то там вопил, всяко разно нецензурно выжался и делал неприличные телодвижения.  В общем, он один напоминал всю Украинскую Раду во время прений. Пришлось мне, несмотря на мой миролюбивый нрав подойти к телу, дабы по-отечески его пристыдить и всячески улещивая — призвать к порядку. Всё-таки во дворе находятся женщины и дети. Да, он конечно пытался в меру своих сил значительно расширить мой кругозор в области местных идиоматических выражений. Ну ладно б, если только мой? А не всех же здесь присутствующих. Тут и дети крутятся и женщины. Вообще я с ним согласен. Иногда хочется блеснуть крепким словцом в чисто мужской компании… а тут? Если все их узнают, то в чём тогда понт?

Подойдя к нему, я мягко предложил ему замолчать. Надо же — прям удивил. Он не заткнулся и, продолжая брызгать слюной, глядя на меня — подозрительно покраснел ещё больше. Я пытался указать ему на возможность апоплексического удара при столь напряженном трафике передачи спама. Я был просто предельно вежлив и короток:

— Засохни плесень!

— Ты — …. кусок! И мать твоя — ….! И родственники … твои — ….! …!

Я-то привычный, но дети… Дети - это цветы жизни и надо по возможности оградить их от грубостей мира.

— Чика. Иди сюда!

Когда тот рысцой подбежал я скомандовал:

— Без применения насилия руками… — заткни этот фонтан… нецензурного красноречия! Что ты уставился на меня, лишенец! Десять секунд. Тест на сообразительность — уговори его заткнуться! — я повернулся кругом и отправился вдоль ряда воинов посмотреть на них подробнее.

Чика за мой спиной, забубнил что-то крайне миролюбивое… Но в ответ опять раздалась брань:

— И ты …! И мать тво…

Хрясь! Хруп!

— Н-на… н-на… вошь подзаборная!

 М-м-м… Во-от…! Это уже больше похоже на правильное решение. Удары тяжелыми десантными ботинками — их ни с чем не перепутаешь. Быстрое… и правильное решение. Чика всё-таки нашел нормальный выход и… метод убеждения. Полностью выполнил приказание. Без выдумки конечно, но — выполнил. Что говорит о том, что он не безнадежен. Ведь может — когда хочет. Происходит у него перековка сознания согласно нынешним реалиям. Прав был этот бородатенький любитель тушеной капустки: «Битие определяет — сознание». По крайней мере, в этом я с ним абсолютно согласен.

Я обернулся и краем глаза поглядел. Барон лежал в позе эмбриона — абсолютно довольный жизнью и… полностью умиротворенный. Надо же? Вроде благородный человек — руководитель, можно сказать. А ведь какой невыдержанный…

Воинство, лежащее вдоль забора, бдительно сторожили «собачки». Как им удалось втолковать что эти — свои (я нас имею в виду), а этих надо только сторожить, а есть — нельзя. Да. «Сё, тайна — велика есмь!». Лично я слегка опасался их — поначалу. А вот теперь как не странно… — «чувствовал» их. «Видел» их настроение. Как будто они словами мне говорили об этом. Вон тот серый справа с темным пятном сильно любопытствует о происходящем во дворе и сытый. Вернее — та. А вот левый в дальнем конце двора — хочет, есть и играть. Эти «вонючие, незнакомые» во дворе - его раздражают и он с удовольствием откусил бы от кого-то, но есть четкий запрет. Прям чувствуется. Это кто ж тут грамотный? «Команда» — отдана ясная и двусмысленному толкованию не поддается. И это не совсем — «собаки». Как-то странно чувствуется какой-то их «холодный» ум. Они умнее… обычных собак… и другие. Хотя может это моя мнительность?

Я решил заодно и проверить. Аккуратно приблизился к одной — Терри. Это та, которая с пятном. Прямо чувствуется её внимание ко мне. Любопытство, небольшая настороженность… и доверие. Чем-то знакомым я «пахну» для неё… в мысленном плане… ещё полшага.

Отошла. Рано. Опасается.

«Вот ведь черт! Так и поверишь во всякую мистику. Накрутил я тут себе. Динозавр как динозавр…», — подумал я.

Оп! И она сразу отошла. И ещё и поглядывает недовольно.

— Господин! Господин…

Я обернулся к лежащим. На меня жалобно смотрел пацан лет восемнадцати:

— Господин, что с нами будет?

Он озвучил вопрос волнующий всех. Но в основном тут мужики постарше. Лет по двадцать пять — тридцать. Они лежали молча. Но глядели на меня все по-разному. И с интересом, и со страхом. Некоторые — то ли смирились с судьбой, то ли им все равно… Не, не всё равно. Ишь, как ушки-то навострили. Жить — охота, а вот задавать вопросы — нет. Либо дисциплинированные, либо бояться первыми задать вопрос — чтоб не попасть под раздачу. А этот молоденький. Хотя вон там ещё парочка молодых отдыхает.

— Что будет…? Вы — стреляли в Наместника, — я потыкал в свою грудь пальцем. — В Сеньора этой планеты. А что? За покушение на своего сеньора, бывают разные наказания?

Лежащие заметно посмурнели. Видимо со знанием законов у них тут было все в порядке.

—  …вот только вот вид казни может сильно отличаться. Живые сильно могут позавидовать мертвым, — я начал нагонять жути. — Если нарезать полос со спины, намазать её солью и выставить человека на солнце… Или например, соль можно заменить на мёд и прислонить казнимого к муравейнику… Мой тон внезапно резко изменился и стал походить на тон продавца пылесосов: — Можно задом на несмазанный кол… или вот… Если трубу с крысой запаянную с одного конца в рот вставить, а закрытый конец начать нагревать? То, что случится?

Равнодушные лица резко изменились, видимо у многих с воображением было все в порядке.

— Вот теперь ваша милость я твердо знаю, что вы истинно Наместник Императора! — подал голос здоровенный мужик, лежащий с краю. — Слава всемилостивейшему Наместнику! — внезапно просветлев лицом, заорал он. — Слава! Слава! Слава!

Не только я, но и все во дворе удивлённо обернулись на этот вопль души. Я подошел к нему и, перевернув восторженно глядящего на меня мужика, перерезал веревки, стягивающие его руки.

— Встань! …Как самый догадливый ты выиграл главный приз… — свою жизнь!

— Слава! Слава! — тут же заорал вразнобой весь коллектив лежащих. Они что — решили, что у меня размягчение мозга или их нестройные вопли отогреют мою зачерствевшую душу?

—  А ну тихо там! Замолкли! А ты кто у нас — такой догадливый? — обратился я к растирающему запястья мужику.

— Дош, ваша милость — господин Наместник. Палач — я.

— О как! — я картинно развел руками. — Смотри-ка как это я — угадал. Славно! А с чего это ты решил что я — «точно Наместник».

— Как же ж… ваша милость? Кто кроме истинно Наместника нашего славного Императора может до тонкости знать способы разных экзотических казней и пыток. Это лучшее и истинное подтверждение. Чать в столицах-то непросто вешают. Разные казни придумывают.

«Эх, и ни хрена ж себе… подтверждение…истинности», — опешил я от такого подтверждения, а вслух произнес:

— Ладно — жизнь ты себе заработал. А вот как насчет службы?

— Со всем моим уважением. Вы только возьмите. А уж я отработаю.

— А с чего это такое рвение, мил человек?

— Дык такому господину как вы служить… это такая честь.

— Хм… Честь, говоришь? И многое ты умеешь?

— Можете быть покойны — ещё ни кто не жаловался. Вы можете полностью на меня положиться. Отслужу — с моим почтением.

— Ладно, иди… и забери там свою амуницию. Двигай. Понадобишься — позову.

Я ещё разок оглядел лежащих. Вояки… — в основном. Просто воины на службе. Пара-тройка явно говенные личности. Остальные — обычные служивые.

Я подошел к «оборудованному» месту проведения судилища. На меня как-то странно поглядывали. Особенно Юлька.

— И чего ты так смотришь?

— Ты принял на службу палача?

— А что тебя так удивляет?

— Он палач…

— Профессия как профессия, —  я пожал плечами. — Ничем не хуже других.

— Может ты ещё и в команду его возьмешь?

— Может и возьму. А что?

— Он палач — не соображаешь! «О-оче-ень нужная» профессия... — сарказм в её голосе был такой толщины, что на нем можно было тянуть трактор.

— И чего?

— Хм…

— Чего? Ты что ли самая тут умная будешь приговоры в исполнение приводить?

С такой стороны она на это дело не смотрела.

— Да, это нужный человек. Чего вы все на меня уставились? Театр одного актера — нашли?! Значится так. Расселись!

— Ты! — я ткнул в бородатого крестьянина стоящего поближе, — поставь туда три стула. Теперь я.

Я возвысил голос: — Именем Императора! Я — Наместник его на этой планете, назначаю трибунал…

Я на секунду запнулся.

— Назначается чрезвычайный трибунал в составе: Председательствующий — шевалье Баярд. И…

«Черт его знает, как называются остальные. В «Народном» суде — «кивалы» …а э-эти… как там их — члены трибунала. Ну не трибуны же?».

—  …и остальные. Чикин Вениамин и местный житель — Тагир. Аве! Короче приступайте.

Суд был скорым и справедливым. А может и не справедливым — это как посмотреть. Суд вообще редко бывает справедливым. В том смысле, что редко кто остается довольным. А судили всех присутствующих. Барона приговорили было к повешению. (Естественно с моей подачи). Но оказалось, что веревка — это жуткий позор. Особенно возмущался Баярд. Встал на дыбы, мол, это смерть не для благородного… и вообще он тут председатель! Ну и ладно. Я по большому счету спорить ничего не стал — согласился на меч. Мне, честно говоря, все равно. Повесят его или отрубят голову. О такой мелочи и спорить? Убьют его — и ладно.

Этот дурачок - барон до последнего надеялся, что я шучу. Странный он. Надо было видеть его рожу после объявления приговора, когда его уводили. Я ради смеха разрешил вытащить у него кляп изо рта. Как он надрывался?! Песня! Орал, чего-то там про то, что нас — покарают, что такое злодеяние — неслыханно, что мы — не легитимны, что он — благородный… Не, любо-дорого послушать. Не знаю кому как, а мне понравилось. Особенно новые идиоматические выражения. Какие-то китайцы говорили: «Что лучше всего пахнет — труп врага». Вот в этом я с ними абсолютно согласен. Хотя какой он враг — дурак просто. Оказался не в то время и не в том месте. Ничего личного. Как там у нас говорят — «Политика». Во-во.

Казнь отложили на утро. Местные крестьяне с воодушевлением приняли такое решение, насчет барона.

Заодно приговорили вздернуть и четверых «воинов». Эти сильно отличились на поприще «наведения порядка». Они были из личной «гвардии» барона. Мне они тоже не понравились. «Пахли» или чувствовались они как-то не так. Не знаю, как объяснить… не нравились они мне — и всё тут! Как оказалось — я прав. Местные тоже на них были злы.

Остальных решили всех скопом — оправдать, и взять на службу. Эдак повесишь всех. А с кем тогда работать? Нужно и местные кадры подтягивать.

У них ведь завтра праздник — принятие присяги на верность Империи. А пока. Им пока дали инструмент и они пошли возводить виселицу.

В конце я объявил решение трибунала:

— Владения изменника-барона... Теперь уже имени не имеющего — конфискуются! И переходят под временное управление — Наместника. А для остальных, сейчас — продолжение пира.

А как же? Все должны видеть — мы власть. Можно их просто так грохнуть. Но по закону… гораздо более приятнее сдохнуть.

— Да, Тагир, — распорядился я на прощанье. — Дай и этим пожрать, нашим будущим воинам.