Путь через пустыню
3 июля. Сегодня мы должны выехать. Уложены вещи, сделаны последние дела. Наступила минута отъезда. На каждый грузовик пришлось менее чем по 10 человек. Ехать было бы просторно и приятно, если бы не палящее солнце.
Дорога вьется между невысоких холмов, характерных для Палестины. Апельсиновые рощи исчезают, селений становится все меньше и меньше, мы углубляемся в пустыню, по мере того как приближаемся к Трансиордании.
Жара все усиливается. Нет больше свежего ветерка с моря, как в Хайфе. На невысоких горах, от которых пышет жаром, раскинулись еврейские «коммуны». Издали они напоминают лагери. Часто вместо домов в них палатки или бараки, и только иногда маленькие домики, выстроенные по-военному в одну линию.
После нескольких часов пути мы въехали в неглубокое ущелье, вернее, овраг, на дне которого текла небольшая древняя библейская речушка — Иордан, похожая на горный поток.
У моста, переброшенного через речку, находится каменное здание, напоминающее форт. Здесь машины остановились. Английский офицер и несколько солдат проверили документы, и мы въехали на территорию Трансиордании.
От моста дорога петлями взбегает в гору. Местность совершенно пустынна. Всюду высятся только голые скалы, на которых изредка лепятся жалкие арабские деревушки. На склонах гор пасутся, питаясь неизвестно чем, стада баранов и верблюды.
В три часа дня прибыли в первый трансиорданский город — Ирбит. Это, собственно, и не город, а какое-то нагромождение жалких хижин, вылепленных из грязи. Кое-где встречаются небольшие каменные дома, принадлежащие шейхам. Со всех сторой нас облепили одетые в лохмотья люди, старые и молодые. Они протягивали руки, выпрашивая «бакшиш» — милостыню.
Рядом с городом находился огромный английский военный лагерь, почти пустой. Английские офицеры ходят по городу, как хозяева, арабы низко кланяются им.
После короткой остановки мы снова двинулись в путь. Теперь горы кончились, мы ехали по широкой равнине, поросшей желтой травой. Было нежарко, свежий ветерок приятно обдувал нас. В 26 милях от Ирбита пересекли линию узкоколейной железной дороги, идущей перпендикулярно к шоссе. У пересечения дорог — снова английский лагерь с большими каменными строениями, окруженными палатками; рядом военный аэродром, вокруг которого около 200 грузовиков и несколько броневиков с орудиями. Километрах в двух от лагеря — большая арабская деревня. От нее расходятся три прекрасные асфальтированные дороги. Удивительна эта страна с большим числом английских военных лагерей. Кажется порой, что в ней нет ничего, кроме песка и камня, но зато проложены замечательные дороги, не очень-то нужные местному населению. Причем дороги эти непрерывно ремонтируются и расширяются.
Начинало темнеть, и, съехав с дороги, мы остановились на широком пустынном поле. Хотя недалеко от нас находился почти пустой английский военный лагерь с бараками и палатками, нам пришлось расположиться на ночлег прямо на земле. Вокруг нас безбрежная равнина, окаймленная на горизонте холмами, вверху безоблачное небо. Хочется все время пить, но воды нет, кроме запасов во фляжках.
Но как здешняя пустыня не похожа на африканскую! И совершенно с иным чувством смотрим мы на нее. Там, в Джельфе, мы видели из лагеря, за колючей проволокой, далекие синие склоны гор, покрытые лесом. Они казались нам чем-то недостижимым. С невыразимой тоской смотрели мы на них. Они как будто являлись частью нашей тюрьмы. А здесь пустыня изумляет своей красотой. Ночью над нами совсем близко горят огромные, необыкновенно яркие звезды. В абсолютной тишине ни звука, а в далекой деревне ни одного огонька. Арабы ложатся спать с закатом солнца.
В пять часов утра нас разбудили. Мы поднялись, поеживаясь от приятного утреннего холодка, а через час уже ехали дальше. Жара снова начала усиливаться, каменная пустыня встречала нестерпимым зноем. Через каждый час мы останавливались, чтобы дать остыть моторам. Дорога была отличная, но совершенно пустынная. За день мы встретили всего до десятка английских военных машин.
За день мы проехали 128 миль — это была примерно средняя скорость в нашем путешествии. Ехать можно было главным образом по утрам, до полдня. В полдень солнце палило так нестерпимо, что ни о каком продолжении пути не приходилось и думать. По дороге ни одного селения, ни одного человека. Кругом бесконечная пустыня, равнины да холмы, покрытые черными камнями. Издали местность напоминала колоссальных размеров наждачную бумагу, покрытую блестящими колючими осколками — рассыпанных камней. Раза два-три вы видели на горизонте силуэты пасущихся верблюдов. Воды нигде не было. Идти пешком по такой пустыне было бы невозможно.
Наши шоферы-индийцы — очень приятные и вежливые, дисциплинированные люди. С нами едут 33 шофера-индийца и молодой лейтенант, тоже индиец. У нас с ними сразу установились самые дружеские отношения. В них не было и тени чопорности и замкнутости англичан.
5 июля. Дорога идет по плоскогорью на высоте свыше 1000 метров, поэтому не так жарко. Кончились камни, началась голая песчаная пустыня. Перед глазами все время маячат миражи. На горизонте видим большое синее озеро с пальмами вокруг него. Мираж так ярок, что мы принимаем его за действительность. На одной из остановок, увидев такое «озеро», несколько наших товарищей взяли полотенца и пошли купаться. Шли, шли по пустыне, а «озеро» не приближалось. Так ни с чем и вернулись.
Сегодня проехали 120 миль. Утром пересекли границу Ирака. У дороги в пустыне стоит столб с надписью по-английски: «Трансиордания», немного подальше — другой, и на нем тоже по-английски: «Ирак». И больше ничего. Ни строений, ни таможни, ни сторожевого поста.
В Ираке тянулась та же выжженная солнцем пустыня с черными камнями, гладкая и твердая. Часто мы сворачивали с шоссе там, где его чинили, и ехали по пустыне с такой же скоростью и так же удобно, как и по дороге. Откуда-то дул горячий ветер, обжигая грудь. Крутились песчаные смерчи, порою поднимаясь очень высоко, в виде каких-то двух длинных воронок, составленных острыми концами высоко над землей. Смерчи крутились, крутились, потом редели, рассыпались, осыпая нас мельчайшей песчаной пылью.
К полудню мы приехали в первый иракский город — Рутба. Он похож на города Трансиордании: одноэтажные белые дома из камня с плоскими крышами, в центре большой каменный форт с английским флагом и с большой радиостанцией. Здесь нас также не разместили в городе, а отвезли километра за три от него, в лагерь, где мы и отдыхали на этот раз в палатках.
С тех пор, как мы едем по Ираку, добавилась только одна особенность: над пустыней все время кружатся английские военные самолеты. Лагеря, в которых ночуем, все занумерованы. Так, в Палестине мы ночевали в лагере № 163, а на границе Трансиордании я видел лагерь № 215. Уже одни цифры показывают, какое огромное количество английских лагерей было разбросано по всему Востоку.
6 июля 1943 г. Сегодня самый жаркий день нашего путешествия. Горячий ветер обжигает лицо, к металлическим частям машины нельзя притронуться рукой — получаются ожоги, от жары лопаются камеры.
Теперь пустыня становится песчаной. Повсюду золотится на солнце гладкий желтый песок. Вдали внезапно появляются миражи с водой и также же внезапно исчезают. Вдоль дороги попадаются странной формы песчаные холмы, похожие на дома или на стены каких-то сказочных городов, занесенных песком. Говорят, тут и вправду были когда-то города, и весь этот край был цветущим оазисом. В нем была сложная система оросительных каналов, строившихся веками. Нашествия других народов с Востока, непрерывные войны разрушили все это, города опустели, дома рассыпались, их занесло песком.
Постепенно и холмы исчезли. Теперь мы опять мчимся по гладкой песчаной равнине. Жара усиливается, шоферы начинают засыпать за рулем.
И вот наконец стоянка, такая же, как и другие: голая песчаная площадка, недалеко от английского военного лагеря.
На другой день утром наш врач-поляк, доктор Самет, проснувшись, стряхнул с себя большого черного скорпиона.
Одного из наших красноармейцев скорпион укусил в руку. Вся рука и предплечье вздулись, отекли, он кричал от невыносимой боли. Опухоль не спадала в течение нескольких дней. Боль стихла, но не сразу. Надо сказать, что он дешево отделался.
За вчерашний день мы проехали 144 мили — самый большой перегон за все время. Сегодня проехали только 120. Дорога, несмотря на ремонт, стала совсем плохой, всюду — ямы, рытвины.
Быстро приближаемся к Багдаду. Навстречу нам стали попадаться караваны машин.
Вокруг Багдада
Часа в 4 дня мы увидели на горизонте полосу синей воды и решили, что это тоже мираж. Однако синяя полоса не исчезала и не отодвигалась по мере нашего приближения. Она становилась шире и ярче. И мы поняли, что теперь это настоящая вода. Нам сказали, что мы находимся у озера Хабиния, около Евфрата. Озеро было необыкновенно синим, как всякая вода в пустыне, а берега — без единого деревца.
За озером опять начиналась пустыня. Миль через двадцать показалась широкая полоса большой реки — это был Евфрат. Переехав через реку по широкому деревянному мосту, мы очутились в небольшом арабском городке. Низенькие двухэтажные дома, чахлые пальмы между ними, в окнах убогих лавчонок — арбузы и дыни, облепленные мухами — та ли это благословенная Месопотамия, которая описывалась в библии как земной рай? По Евфрату медленно тянулись маленькие буксиры, тащившие барки. Если бы не эти пароходики, то в остальном город был бы, вероятно, таким же, каким он был тысячу лет назад.
Проехав пыльный городок с жалкими пальмами, мы снова очутились в совершенно голой местности. Через некоторое время вдали показался город с большим количеством высоких пальм. Это был Багдад.
Не доезжая пяти километров до города, наш караван свернул в огромный лагерь, сплошь заставленный большими палатками с двойными стенками — одни полотняные, другие из тонкой марли от мух. Здесь мы должны были ночевать. После сытного ужина мы еще долго ходили по лагерю, вглядываясь в очертания Багдада, над которым в облаках пыли было видно зарево электрических огней.
Несмотря на усталость, в эту ночь почти никто не мог спать из-за духоты. Путь через пустыню кончился. Родина казалась уже близкой, и волнение охватывало нас все сильней и сильней.
На следующее утро в 4 часа мы выехали, полусонные, из лагеря и направились в Багдад. Пересекли огромный понтонный мост через реку Тигр, столь же широкую, как и Евфрат, и такого же грязно-желтого цвета. За мостом начинался город, утопавший в садах и пальмах. Мы обогнули город по широким улицам его окраин, густо засаженных пальмами. Среди зелени пальмовых рощ виднелись роскошные виллы багдадских богачей.
Мы выехали на шоссе, ведущее в Иран. Было еще очень рано, небо чуть посветлело от утренней зари, взошло солнце над далекими вершинами иранских гор. Дорога прекрасная, асфальтированная. На перекрестках английские военные полицейские регулируют движение, как на улицах Лондона.
Наконец город кончился, мы проехали последнюю пальмовую рощицу. На берегу Тигра вздымались 12 высоченных труб какого-то завода. Дальше начиналась пустыня. Минут через пять мы ехали по ней, и только на горизонте оставался, синея, как оазис, Багдад, окаймленный зеленью пальмовых рощ.
В Иране
Солнце печет, но уже не так сильно, как в знойной пустыне. Мы не выспались в эту ночь, поэтому улеглись на мешках в машинах. Но здесь дорога уже скверная, машины подпрыгивают на ухабах, как мячики, и трясет нас ужасно. К вечеру прибыли в большой английский лагерь, в центре которого укрепленная транзитная станция с хорошо построенными домиками. Здесь проходит граница с Ираном. Мы думали, что остановимся на ночлег, но это, очевидно, не входило в планы английской администрации, и нас снова повезли дальше, по пустынной дороге, еще километров десять, где у склона горы мы и остановились. Грузовики, которые привезли нас сюда, уехали, на другой день за нами должны были приехать другие машины.
Мы торжественно распрощались с проводниками-индийцами, которые везли нас до этого места от Хайфы. Эшелон выстроился на площадке. Индийцы выстроились против нас. Перед ними встал их офицер-лейтенант. Начальник нашего эшелона произнес речь, в которой выразил наши симпатии к народу Индии. Английский сержант перевел речь на английский язык лейтенанту, а тот перевел ее на язык хинди. Затем с короткой речью выступил лейтенант. Он сказал, что они никогда не забудут советских граждан и считают для себя честью и радостью везти нас на родину. Мы подарили солдатам папиросы, пожали им руки. Прощанье закончилось. Им надо было уезжать.
Ночь была теплая, ясная, но сон ни к кому не шел, вставать пришлось снова очень рано, в половине пятого. Ровно в пять приехали грузовики.
9 июля 1943 г. Мы снова в пути, теперь уже в Иране.
В первый день после отъезда из Багдада мы проделали 200 километров, сегодня, на второй день, только 80, так как по дороге через горные хребты ехать быстро невозможно.
Дорога все время вьется по горам. Они красивые, с мягкими очертаниями, хотя и совершенно голые. В долинах попадаются иранские деревни — жалкие домики из глины без окон, с облезшими от дождя стенами, похожие на растаявшие головы сахара. На плоских крышах хижин стоят кровати. Там и тут женщины с красивыми грустными глазами выбивают пыль из ковров — настоящих, роскошных, старинных персидских ковров. В домах пусто: ни стула, ни стола, ни даже скамейки. Только на земляном полу лежат ковры.
Первую ночь в Иране мы провели в специальном транзитном лагере в 30 километрах от Керман-шаха.
Не знаю, когда были построены эти лагери вдоль дороги из Багдада в Тегеран, но все они однотипны и похожи скорей на укрепленные форты средневекового типа. Обычно это — обнесенные невысокой каменной оградой площадки, на которых рядами построены из камня хорошие одноэтажные здания. Посередине лагеря находятся офицерский барак с небольшими комнатками без мебели. Рядом с ним большой барак-кухня, а перед ним, под навесом, деревянные столы. Все указывает на то, что лагери построены англичанами для себя.
Начиная от Ханекина дорога идет по горам. Мы поднимаемся все выше и выше, а порой спускаемся в глубокие долины. Едем довольно медленно, не больше 12 миль в час.
На другой день мы приехали в Керманшах — пыльный и грязный иранский городишко с одноэтажными домиками под плоскими крышами, напоминающими чем-то старые русские провинциальные города. Керманшах славится производством знаменитых персидских ковров.
В Керманшахе произошла наша первая встреча с советскими людьми: навстречу нам выехали сотрудники советского консульства, пригласившие нас посетить консульство.
Вся советская колония встретила нас радушно, встреча была сердечная и торжественная. Она взволновала нас до глубины души.
Иранские обычаи наложили отпечаток на жизнь советского консульства. Прием был устроен в восточном стиле, и в другое время мы бы восприняли его иронически. Но здесь, когда мы после долгих лет, а некоторые из нас впервые увидели советских людей, мы особенно остро ощутили и почувствовали близость родины. Все для нас было чрезвычайно трогательно.
Консул встретил нас приветственной речью. Она была краткой, сердечной и простой. Один из наших товарищей в ответ сказал несколько слов. Но больше всего нас растрогали дети сотрудников консульства — бойкие, здоровые советские дети. Они прочитали стихи, спели песенки, в меру сбившись и запутавшись в тексте. Но это их не смутило. Наш хор спел в свою очередь лучшие песни своего репертуара. Незаметно пролетели 3 часа, нам надо было прощаться с гостеприимными хозяевами и снова садиться в машины.
Снова в пути
В 12 часов дня выехали из Керманшаха. Дорога шла по широкой необыкновенно зеленой долине между высоких горных хребтов. Это — древний путь из Индии и Китая в Европу, путь, по которому в течение тысячелетий шли караваны с шелком и парчой, пряностями и фруктами из Ирана и Индии и оружием из Европы, путь «шелка и золота», путь бесчисленных вторжений в Европу. В 38 километрах от Керманшаха мы увидели огромную скалу, на которой высечен барельеф времен персидского царя Кира с надписью на трех древних восточных языках.
11 июля 1943 г. Остановились на ночевку в лагере, в точности похожем на предыдущий: ограда, внутри которой находились палатки и каменные строения — кухня да лавка для офицеров.
Недалеко от лагеря — иранская деревня. Дома из серых камней, скрепленных простой глиной, сливаются с серым цветом пустыни, и их нелегко заметить с дороги. Окон в домах нет, летом жители спят на крыше. Вход в дом обычно завешен персидским ковром, побелевшим от пыли и времени.
Покинут последний лагерь на чужой стороне. Мы едем в Казвин — зону расположения советских войск. Навстречу нам и обгоняя нас движутся бесконечные колонны американских грузовиков. В два часа дня мы, приехали на советскую военную заставу.
С каким волнением вглядывались мы в лица советских офицеров, встретивших нас на заставе, мы были готовы броситься им на шею и расцеловать их! Ведь перед нами были представители героической Советской Армии, за славными делами которой мы так следили и успехам которой радовались вдали от Родины.
В Казвине
В Казвине — маленьком, пыльном городишке — нас разместили в большой вилле, где уже были приготовлены для нас постели.
Вечером с нами беседовал офицер. Он рассказал о положении на фронтах; ведь со времени отъезда из Хайфы мы почти ничего не слышали об этом. Беседа произвела на всех сильное впечатление. Самое же главное, что на этот раз все новости были сообщены нам советским человеком — офицером Советской Армии.
Затем нам показали советскую кинохронику о боях на фронте, и это взволновало всех нас еще больше, чем политбеседа. В образах и лицах проходили перед нами на экране героические картины борьбы Советской Армии против фашизма, за родную землю.
Мы разошлись только в 12 часов ночи, настолько возбужденные, что даже не чувствовали усталости. Еще долго мы не ложились спать, обмениваясь впечатлениями о первом дне, проведенном среди советских людей.
Последний этап
На другой день, когда мы поднялись в 4 часа утра, в саду уже дымили походные кухни, а у ворот стояли грузовики. Наскоро поев, мы уселись на машины.
Дорога проходила по долине, окруженной со всех сторон хребтами высоких и голых, мрачных гор.
Мы настолько были захвачены своими думами и тем, что ожидает нас на родине, что совсем не обращали внимания на окружавшую природу и людей.
Мы мчались к Тегерану с бешеной скоростью. И через два часа с небольшим мы въезжали в город. Проехав по широкой асфальтированной улице с роскошными виллами, мы попали в другую часть города, где преобладали грязные тесные улицы и ободранные домишки. Вдоль тротуаров в бетонированных канавках — потоки грязной воды, отсюда берут воду для питья, и здесь же моют ноги. Мы проехали, не останавливаясь в городе, прямо к вокзалу, довольно красивому зданию европейского типа. Там нас ожидал специальный поезд из 8 хороших удобных пассажирских вагонов. И машинисты, и кондукторы в поезде были русские.
Проводить нас на родину пришел представитель советского посольства в Иране.
В поезде мы почти одни. На обед мы получили борщ с мясом, жареных цыплят, великолепное мороженое.
Железная дорога обслуживается нашими войсками. Туннели и мосты охраняют бойцы Советской Армии в стальных шлемах на голове.
Я много видел на свете красивых мест, но и меня поразила красота этой высокогорной дороги. Поезд быстро миновал унылую равнину, на которой стоит Тегеран, и вошел в изумительно красивую горную долину, обрамленную необычайно причудливыми скалами, от которых невозможно оторвать глаз. Дорога все время поднимается, и поезд ползет все выше и выше, через туннели, и вот она уже идет по карнизу на склоне высокой горы. Далеко внизу виднеется лента железной дороги, по которой мы поднялись сюда. Нас тяжело тащат два мощных паровоза. Вот состав уже на уровне облаков, исчезает в них. Вокруг нас голые, выветрившиеся грозные скалы. В тумане, по карнизу поезд продолжает карабкаться вверх, пересекая мосты над пропастями. Наконец начинается спуск. Мы вынырнули из облаков. Далеко внизу видна небольшая станция. Но сколько туннелей и поворотов мы еще должны сделать, чтобы добраться до нее. Станция то покажется впереди, то останется сзади, так как после каждого поворота в туннеле мы едем в противоположную сторону. Все это напоминает Швейцарию, но гораздо грандиознее. Дорога построена солидно, смело и красиво.
14 июля 1943 г. Приближаемся к советской границе. Еще день-два — и мы ступим на родную землю. Наш эшелон заканчивает свой путь.
В Бендер-Газе поезд остановился. Это порт в 20 километрах от Бендер-Шаха, где мы должны пересесть на советский пароход.
И вот мы в Бендер-Шахе, на пристани, в ожидании парохода до двух часов ночи. Так как пароход все еще не приходил, нам дали брезент, на котором мы и растянулись. Утром грузимся на довольно большое красивое судно. С волнением смотрим на красный флаг, развевающийся на корме.
Было как-то непривычно и странно плыть на пароходе, сверкающем огнями бесчисленных электрических лампочек. В Каспийском море не было вражеских подводных лодок, над ним не летали германские самолеты. Все это не походило на плаванье по Средиземному морю. Казалось, война уже кончилась.
Никто из нас не заснул в эту ночь. Волнение достигло предела. Позади остались годы пребывания в тюрьмах, концлагерях, годы, когда человек перестает быть самим собой. Впереди — новая и для многих из нас необычная жизнь.
Наступило утро, жаркое, влажное. Вдали показался низкий песчаный берег, на нем небольшие домики. Это Красноводск — конечный пункт нашего долгого пути. Пароход вошел в залив и пришвартовался у пристани. Сойдя на берег строем, по-военному, мы кричали «Ура!», пели «Интернационал» — необыкновенно радостно быть на родине, чувствовать ее.
В привокзальной столовой нас накормили сытным обедом, а затем разместили в прекрасном, большом, светлом здании школы. Наконец-то у нас были кровати с матрацами, с чистым постельным бельем.
Отсюда мы должны были разъехаться в разные концы великого Советского Союза. Я и теперь, спустя много лет, не могу без глубокого волнения вспомнить наше прибытие на родину.
Почти два года провел я в тюрьмах и концлагерях Франции и увидел, до какой степени фашизм, будь он германский, итальянский или французский, — тупое варварское орудие отмирающего класса. Он взывает ко всему скверному, что есть в человеке, он стремится превратить людей в бандитов и негодяев. Путем подачек, милостей, почестей он привлекает на свою сторону трусливых, жадных и жестоких людей. Реакционная буржуазия, используя фашизм как последнее орудие в борьбе за свое существование, хотела бы разложить народы ядом фашизма, увлечь их за собой в бездну, похоронить будущее человечества.
Когда я вспоминаю теперь о годах заключения в концлагере, я вижу, до какой степени всех нас спасала от отчаяния уверенность в том, что фашизм будет уничтожен, Советский Союз будет победителем. Не было ни минуты, когда бы эта уверенность ослабевала. Она сплачивала коллектив, вселяла в нас бодрость.
Вера в силу и окончательную победу Советского Союза была в нас так сильна, что мы заражали ею и других заключенных, не входивших в наш коллектив.
После прибытия на родину прошло много лет. Часть людей из эшелона погибла в боях с врагом. Другая, к счастью, большая, — честно трудится в городах Средней Азии, в Сибири, на Украине, в Молдавской ССР, в Москве и Польше. И в этом состоит главное в нашей сегодняшней жизни.