Какой-то сволочи пришло в голову благоустроить двор. Это касалось меня тоже: во дворе стоял дом, а в доме жила я – не с другим, так с третьим. Старики, оккупировавшие подъездные лавочки (а после благоустройства их стало аккурат в пару раз больше), косились на меня, возвращающуюся домой то с розой, то с чемоданом, то с первым. Редкий мой выход из двери не сопровождался репликой или вопросом. Я отчеканивала: «Здрасть» и ныряла, будто воровка, в темень подъезда или окуналась в иллюзию воздуха. Старики опять перемывали мне косточки, как, впрочем, и всем исходящим пипл, и уныло глядя по сторонам, говорили о погоде, болезнях да «нонешней молодежи».

И снова звонил мой б.-у.шный возлюбленный. Он, видимо, не предполагал, что я, в общем-то, счастлива. Не догадывался, что Мальчишка – его сын, и что в больницу я тогда не поехала. «Нет, – говорила я. – Уж лучше вы к нам на Колыму». И моя Колыма из букв, звуков и запахов разбивалась как чашка, но каким-то образом снова склеивалась, а следов не было видно. Я – снова как живая – не успевала замечать смен времен года, и заполняла объявления на бланке «Из рук в руки»: «Продам печаль. Оптом и в розницу. Качественно. Дорого. Самовывоз», и ела имбирь с корицей, и пила аргентинские вина, и вертела веретено, пока не кончилась пряжа в моей черно-белой Стране Й. пк.н.

* * *